Аксенов Василий
Папа, сложи !
Василий Аксенов
Папа, сложи!
Высокий мужчина в яркой рубашке навыпуск стоял на солнцепеке и смотрел в небо, туда, где за зданием гостиницы "Украина" накапливалась густая мрачноватая синева.
"В Филях наверное, уже льет", - думал он.
В Филях, должно быть, все развезло. Люди бегут по изрытой бульдозерами земле, прячутся во времянках, под деревьями, под навесами киосков. Оттуда на Белорусский вокзал приходят мокрые электрички, а сухие с Белорусского уходят туда и попадают под ливень и сквозь ливень летят дальше, в Жаворонки, в Голицыно, в Звенигород, где по оврагам текут ручьи, пахнет мокрыми соснами и белые церкви стоят на холмах. Ему вдруг захотелось быть гденибудь там, закутать Ольгу в пиджак, взять ее на руки и бежать под дождем к станции.
"Только бы до Лужников не докатилось", - думал он.
Сам он любил играть под дождем, когда мокрый мяч летит на тебя, словно тяжелое пушечное ядро, и тут уже не до шуток и не до пижонства, не поводишь, стараешься играть в пас, стараешься играть точно, а ребята дышат вокруг, тяжелые и мокрые, идет тяжелая и спешная работа, как на корабле во время аврала, но на трибунах лучше сидеть под солнышком и смастерить себе из газеты шляпу.
Он оглянулся и позвал:
- Ольга!
Девочка лет шести прыгала в разножку по "классикам" в тени большого дома. Услышав голос отца, она подбежала к нему и взяла за руку. Она была послушной. Они вошли под тент летней закусочной, которая так и называлась - "Лето". Мужчина еще раз оглянулся на тучу.
"Может быть, и пройдет мимо стадиона", - прикинул он.
- Пэ, - сказала девочка, - рэ, и, нэ, о, сэ, и, тэ, мягкий знак...
Она читала объявление.
Под тентом было, пожалуй, еще жарче, чем на улице. Розовые лица посетителей, сидящих у наружного барьера, отсвечивали на солнце. Отчетливо блестели капельки пота на лицах. Страшно было смотреть, как люди едят горячие супы, а им еще подносят трескучие шашлыки.
- Сэ, - продолжала девочка, - и опять сэ, о... Папа, сложи!
Отец обратил внимание на объявление, на котором было написано: "Приносить с собой и распивать спиртные напитки строго воспрещается". Он давно уже привык к этим объявлениям и не обращал на них внимания.
- Что там написано? - спросила девочка.
- Чепуха, - усмехнулся он.
- Разве чепуху пишут печатными буквами? - усомнилась она.
- Бывает.
Он пошел в дальний тенистый угол, где сидели его приятели. Там пили холодное пиво. Девочка шла рядом с ним, белобрысенькая девочка в синей матроске и аккуратной плиссированной юбочке, с капроновыми бантиками в косичках, а на ногах белые носочки. Вся она была очень воскресной и чистенькой, такой примернопоказательный ребенок, вроде тех, которые нарисованы на стенках микроавтобусов - "Знают наши малыши: консервы эти хороши". Ее не приходилось тянуть, она не глазела по сторонам, а спокойно шла за своим папой.
Ее папа был когда-то спортсменом и кумиром трех близлежащих улиц. Когда он весенним вечером возвращался с тренировки, на всех трех близлежащих улицах ребята выходили из подворотен и приветствовали его, а девчонки бросали на него взволнованные взгляды. Даже самые заядлые "ханурики" почтительно поднимали кепки, а подполковник в отставке Коломейцев, который без футбола не представлял себе жизни, останавливал его и говорил: "Слышал, что растешь. Расти!" А он шел, в серой кепочке "букле", в синем мантеле, в каких ходила вся их команда - дубль мастеров, шел особой развинченной футбольной
походкой, которая вырабатывается не от чего-нибудь, а просто от усталости (только пижоны нарочно вырабатывают себе такую походку), и улыбался мягкой от усталости улыбкой, и все в нем пело от молодости и от спортивной усталости.
Это было еще до рождения Ольги, и она, понятно, этого еще не знает, но для него-то эти шесть лет прошли словно шесть дней. К тому времени, к ее рождению, он уже перестал "расти", но все еще играл. Летом футбол, зимой хоккей, вот и все. С поля на скамью запасных, а потом и на трибуны, но все равно - летом футбол, зимой хоккей... Шесть летних сезонов и шесть зимних...
Ну и что? Чем плохо? Отстань и не лезь в чужую жизнь. Межсезонье, осень, весна - периоды тренировок, знаем мы эти байки... Телевизор - ну его к черту! А что у тебя есть еще? Приветик, у меня есть жена. Жена? Ты говоришь, что у тебя в постели есть женщина! Я говорю, что у меня есть жена. Семья, понял? Жена и дочка. О, даже дочка! Даже о дочке ты вспомнил. Слушай, ты там полегче, а то нарвешься. Футбол, хоккей... Тебе не надоело? Господи, разве спорт может надоесть? И потом, еще у меня есть завод. А тебе он еще не надоел? Стоп, на завод посторонним вход воспрещен. И потом, ты там ничего не поймешь. Тебе бы только глазеть на небо и разводить кисель на молоке. Тебя к нашим станкам на сто метров нельзя подпускать. Итак, завод и футбол, да? Слушай, сколько раз можно повторять: жена, дочка... Ах, да! Я те дам "ах да". Семью обеспечивал, понял? Полторы бумаги в месяц и премиальные? Я, между прочим, рационализатор. Знаю, у тебя неплохая башка. То-то. У меня друзей, между прочим, полно. Вон они сидят - Петька Стру
- Это что, Серега, твоя пацанка? - спросил Петькавторой. Все с любопытством уставились на девочку.
- Ага.
Он сел на подставленный ему стул и посадил девочку на колени. Ей было неудобно, но она сидела смирно.
- Сиди тихо, Олюсь, сейчас получишь конфетку.
Ему подвинули кружку пива и тарелку раков, а девочке он заказал лимонаду и двести граммов конфет "Ну-ка, отними". Друзья смотрели на него с огромным любопытством. Они впервые видели его с дочкой.
- Понимаешь, у Алки сегодня конференция, - объяснил он Петьке Струкову.
- В воскресенье? - удивился Игорь.
- Вечно у них конференции, у помощников смерти, усмехнулся Сергей и добавил чуть ли не виновато: - А теща в гости уехала, вот и приходится...
Он показал глазами на голову девочки. Волосики у нее были разделены посредине ниточкой пробора.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
