Василий Аксенов
      Катапульта
      1
      Я впервые видел Скачкова таким элегантным. Все на нем было прекрасно сшито и подогнано в самый раз, а я выглядел довольно странно. На мне были засаленные измятые штаны и зеленая рубашка, которую я каким-то образом купил в комиссионке. Думал, черт те что покупаю, а оказалось - самая обыкновенная зеленая рубашка. Итак, грязные штаны и зеленая рубашка. В таком виде я возвращался из экспедиции.
      Поездка на теплоходе по этой тихой северной реке доставляла нам обоим большое удовольствие. Мы прогуливались по палубе от носа к корме и обратно по другому борту, приятно было.
      Одного я только побаивался - как бы нам не вломили по первое число. Прогуливаясь по палубе, я прикидывал, кто из пассажиров мог бы нам вломить. Скорее всего это могли сделать летчики - двое с желтыми погонами (летный состав) и один техник-лейтенант. Да, это будут они.
      Я оглянулся - летчики удалялись, помахивая фотоаппаратами. Я посмотрел на Скачкова. Кажется, он и не думал об этом. Он был невозмутим и спокойно рассказывал мне, а вернее - самому себе, о своих творческих планах.
      С него хватит. Это мне все церквушки в диковинку, а ему они - вот так! По своей натуре он не научный работник, а скорее художник. Конечно, древнее зодчество, фрески, прясницы, мудрая простота, тра-та-та... Это много дает поначалу, но он не может все время исследовать, он должен создавать. Ведь он художник, и неплохой, скорее первоклассный.
      - В Питере покажу тебе свою графику. Это что-то необычайное, - сказал он, улыбаясь.
      Мне нравится Скачков. Я понимал, что он над собой издевается. Есть такие люди, что постоянно играют сами с собой. Казалось, что для Скачкова его собственная персона - только объект для наблюдений. Казалось, что все его
      улыбочки и ухмылки относятся к нему самому: "спошлил", "ну и тип", "разнюнился", "вот дает" и т. д. Скачков был спокоен и ироничен. Я чувствовал, что это философ. Честно говоря, я немного восхищался им и думал, что в дальнейшем буду таким, как он. Прямо скажу - я совершенно серьезно относился к своей зеленой рубашке. Скачков был старше меня на шесть лет. Мне было двадцать четыре года, а ему тридцать.
      Мы познакомились с ним в экспедиции. Он учил меня ловить щук на спиннинг.
      - Это же так просто, - говорил он. - Смотри! Бросаешь блесну, - следовал размах и мастерский бросок, - подождешь немного и накручиваешь.
      Мне нравилась эта охота, интересно было смотреть, как меж колеблющихся подводных стеблей появлялась серебристая блесна, а за ней с грузной стремительностью летела щука. Потом Скачков делал какое-то движение, и щука уже билась в воздухе словно повешенная.
      У меня не получалось. Мне казалось, что размахиваюсь я не хуже Скачкова и накручиваю я точно как он, но, видно, все-таки я делал что-то не так. Я вообще "неумека", как называли меня в детстве. Я думал, что навсегда погиб в глазах Скачкова, потому что мы каждый вечер охотились на щук и я за все время не поймал ни одной. Наши лодки стояли в камышах, а над озером на холме чернела церковь, построенная без единого гвоздя, а у подножия холма в тихой заводи стоял наш катер. Мне казалось, что я смог бы построить такую церковь, но разобраться в моторе катера было мне не под силу.
      Скачков посмотрел на свое отражение в стекле ресторана, одернул пиджак и усмехнулся.
      "Ишь ты, обарахлился", - казалось, говорила его усмешка.
      Стекла ресторана полукругом выходили на нос теплохода. Я увидел там внутри Зину. Она сервировала столы к обеду. Я подмигнул ей. Она как-то смущенно улыбнулась и зыркнула в другую сторону. С другой стороны стеклянного полукруга в ресторан смотрели летчики - летный состав и техник-лейтенант. Мы пошли и столкнулись с ними на самом носу.
      - Осторожней надо ходить, - сказал старший по званию, капитан.
      - Виноват, - рассеянно произнес Скачков, и мы разошлись с летчиками.
      Я посмотрел теперь на Зину с другой стороны, с правого борта. Она шла с подносом между столиков, нарочно глядя прямо перел собой, не обращая внимания ни на нас, ни на летчиков. Она была черненькая, маленькая, вся какаято обточенная, словно шахматная фигура. Я представил, как стучат там, за стеклом, ее каблучки и как тихо позванивают пустые фужеры на ее подносе. Она такая и есть - четкий стук и тихий звон.
      Да - нет, есть - нет, вот счет - спасибо, уберите руки это четкий стук.
      А что в ней тихо звенит, я не знал. Такое сразу не увидишь.
      - Хорошая девчонка, - сказал Скачков. - Женись на ней.