Уэда Акинари
      РАСПУТСТВО ЗМЕИ
      (перевод Р. Зея и А. Стругацкого)
      Жил некогда в Мивагасаки, что в провинции Кии, человек по имени Такэскэ Оя.
      Он был искусен в рыбной ловле, нанимал рыбаков, промышлял рыб с широкими и узкими плавниками, и семья его жила в достатке. Имел он двух сыновей и одну дочь. Старший сын Таро был прост нравом и трудился вместе с отцом. Дочь выдали за человека родом из Ямато, и она уехала к мужу. Младшего сына звали Тоёо. Был он нрава мягкого и изнеженного, любил все изящное и утонченное и нимало не помышлял о делах семьи. Отца это очень заботило, и он не знал, как с ним быть.
      Если выделить ему долю в хозяйстве, он сразу все разбазарит. Если отдать наследником в бездетную семью, за него придется выслушивать попреки. И отец решил: "Пусть живет как знает, пусть станет либо ученым, либо монахом. Пока я жив, пусть кормится от щедрот Таро, не будем ни к чему его принуждать". Так Тоёо стал ходить в монастырь Нати-но-Сингу, где обучался наукам у настоятеля Абэ-но-Юмимаро.
      Раз в конце сентября выдался особенно погожий день, как вдруг с юго-востока надвинулись тучи и пошел мелкий и частый дождь. Тоёо одолжил у настоятеля зонт и отправился домой, но, едва он дошел до холма, с которого открывался вид на сокровищницу храма Асука, дождь полил сильнее, и Тоёо забежал в первую попавшуюся рыбацкую хижину. Престарелый хозяин принял его с почтительными поклонами. "Да никак это сын нашего господина! - сказал он. - Спасибо, не побрезговали моим нищим жильем. Позвольте предложить вам присесть". И старик принялся отряхивать от пыли грязный дзабутон. "Право, не беспокойся, - ответил Тоёо, усаживаясь. - Я ведь к тебе ненадолго". В это время со двора донесся нежный голос: "Позвольте переждать дождь под вашей крышей". С этими словами в хижину вошла женщина, и Тоёо в изумлении на нее уставился. Лет ей было не больше двадцати, лицом прекрасна и с изящной прической, в шелковом кимоно, украшенном изображениями горных пейзажей. И была при ней опрятного вида девочка-служанка, которая несла какой-то сверток. Обе они насквозь промокли и выглядели весьма плачевно. Увидев Тоёо, женщина покраснела, и в смущении своем она была так благородна и изящна, что у Тоёо сильно забилось сердце. Он подумал: "Если бы эта прекрасная дама жила где-нибудь поблизости, я бы не мог не услышать о ней. Верно, она из столицы, приехала на поклонение в монастырь Нати, и дождь застиг ее во время прогулки по берегу. Как, однако же, она неосторожна, что гуляет одна, без мужчины". Подумав так, Тоёо подвинулся и сказал: "Пожалуйста, подойдите и садитесь. Дождь, наверное, скоро пройдет".
      Женщина поблагодарила, села рядом с ним на дзабутон. В хижине было тесно, и они сидели, почти касаясь друг друга. Вблизи она показалась Тоёо еще прекраснее. Невозможно было представить себе, чтобы женщина нашего бренного мира была так красива. Тоёо почувствовал, что сердце его вот-вот выпрыгнет у него из груди. Он сказал: "Я вижу, вы - благородная дама. Объясните же, что привело вас на наши пустынные берега, где бушуют свирепые волны? Вы явились на поклонение в монастырь Нати? Или, может быть, вам захотелось посетить горячие источники в горах? Ведь это о здешних местах сказал древний поэт:
      Неужели в пути
      Здесь меня дождь застанет?
      У переправы Сано,
      Возле Мивагасаки,
      Хижины нет ни одной.
      Поистине эти стихи были сложены в день, подобный сегодняшнему. Ну.что же, дождь вы можете спокойно переждать здесь. Это жилище неказисто, но оно принадлежит человеку, которому мой отец оказывает покровительство. Да, где вы изволили остановиться? Я не осмеливаюсь просить разрешения проводить вас, ибо вы сочтете это неприличным, но прошу вас, возьмите хотя бы мой зонтик".
      Женщина ответила: "Вы очень любезны. Мне даже кажется, будто ваше горячее участие высушило мою промокшую одежду. Но вы ошибаетесь, я вовсе не из столицы. Я давно уже живу в этих местах. Сегодня была такая хорошая погода, что я решила сходить на поклонение в Нати. Нежданный дождь напугал меня, и я поспешила укрыться в этой хижине. Поверьте, я и не подозревала, что увижу вас здесь. Ну вот, дождь прекратился. Мне нора идти. Мой дом здесь неподалеку".
      Тоёо попытался удержать ее. "Дождь ведь еще не совсем прошел, - сказал он. - Возьмите хотя бы мой зонтик, потом, при случае, вернете. Где вы изволите проживать? Я пришлю слугу". - "Возле монастыря спросите дом Манаго Агата, вам покажут. Вот и солнце садится. Разрешите поблагодарить вас за доброту, я охотно воспользуюсь вашей любезностью". С этими словами женщина, взяв зонтик, удалилась. Тоёо провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду, а затем одолжил у старика хозяина соломенную накидку и вернулся домой. Образ женщины все стоял перед его глазами, он долго не мог заснуть и забылся только на рассвете. Приснилось ему, будто он отправился к Манаго. Дом ее был огромен и выглядел величественно; ворота были забраны решеткой и завешены бамбуковыми шторами. Манаго сама встретила его. "Я не забыла о доброте вашей, сказала она, - и ждала вас с любовью. Прошу вас, заходите". И она провела его в комнаты и стала потчевать вином и всевозможными фруктами. Затем, опьянев от вина и радости, они легли на одно ложе. Но тут взошло солнце, и Тоёо проснулся.
      "Если бы это было наяву!" - подумал Тоёо. Сердце его сильно билось. Забыв о завтраке, он словно в тумане вышел из дому. В деревне возле монастыря он спросил, где находится дом Манаго Агата, но никто не мог ему ответить. Минул полдень, а Тоёо все ходил по деревне и спрашивал. И вдруг он увидел девочку-служанку, которая вчера сопровождала Манаго. Он необычайно обрадовался и остановил ее: "Где же ваш дом, девочка? Я ведь пришел за зонтиком". В ответ служанка сказала с улыбкой: "Как хорошо, что вы пришли! Пожалуйте за мной".
      Она поспешила вперед и через некоторое время сказала: "Здесь". Тоёо увидел высокие ворота и огромный дом. Все, даже бамбуковые шторы на воротах, было точно такое же, как во сне. "Как странно!" - подумал Тоёо и вошел.
      Служанка вбежала в дом. "Хозяин зонтика искал вас, и я его привела", крикнула она. "Где он? Пригласи его сюда", - с этими словами навстречу Тоёо вышла Манаго. Тоёо сказал: "Неподалеку отсюда живет мой наставник господин Абэ. Я обучаюсь у него уже несколько лет. Сегодня по пути к нему я решил зайти к вам за зонтиком. Теперь я знаю, где вы живете, и когда-нибудь зайду еще раз". Но Манаго, не давая ему выйти, сказала служанке: "Мароя, не выпускай его!" И служанка, вцепившись в него, объявила: "Вы настояли на том, чтобы мы взяли ваш зонтик, а мы настоим на том, чтобы вы немного погостили у нас".
      Подталкивая сзади, она провела его в южную комнату. Там пол был застлан циновками, стояла красивая ширма, висели картины старинных мастеров. Сразу было видно, что дом принадлежит людям не подлого звания.
      Манаго, войдя вслед за Тоёо, сказала: "По некоторым причинам в этом доме сейчас никто не живет, и мы не можем угостить вас как подобает. Так позвольте предложить вам простого вина". Мароя подала закуски и фрукты в вазах и на блюдах и вино в фарфоровых бутылках и глиняных кувшинах и наполнила чашки. "Уж не сон ли это опять? подумал Тоёо. - Жаль было бы проснуться".
      Однако все было наяву, и это показалось Тоёо еще более странным.
      Когда и гость, и хозяйка опьянели, Манаго подняла, чашку с вином и, обратив к Тоёо свое лицо, прекрасное, как отражение в чистой воде ветки цветущей вишни, заговорила нежным голосом, каким поет соловей в листве, колеблемой весенним ветром: "Не стану я оскорблять богов, тая от вас постыдную слабость.
      Только не принимайте мои слова за ложь или за шутку. Я родилась в столице, но вскоре отец и мать покинули меня. Воспитывалась и выросла я у кормилицы. Затем меня взял замуж некий Агата, чиновник при правителе этой провинции, и я прожила с ним три года. Этой весной он оставил службу и вдруг занемог и скончался, покинув меня одну в целом свете. Я справилась о кормилице, но мне сообщили, что она постриглась в монахини и отправилась странствовать. Значит, никого не осталось у меня в столице. Пожалейте же меня! Вчера, когда мы вместе спрятались от дождя, я тотчас же поняла, какой вы добрый и нежный человек, и захотела принадлежать вам до конца дней своих, быть вашей супругой. Так не отталкивайте меня, и закрепим навечно наш союз вином из этих чашек!"
      Лишь об этом и мечтал Тоёо после вчерашнего дня, душа его была охвачена любовным смятением, и он весь с головы до ног задрожал от радости. Но он тут же вспомнил, что не волен распоряжаться собой, и при мысли о том, что придется просить дозволения у родителей и у старшего брата, радость его померкла и его охватил страх. Он не мог вымолвить ни слова в ответ. Тогда Манаго смутилась и сказала: "По женскому легкомыслию я говорила глупости, и мне стыдно, что нельзя взять обратно свои слова. Как могла я, бессовестная, навязываться вам, тогда как мне давно уже следовало бы утопиться в море! И хотя мое признание - не ложь и не шутка, прошу вас, будем считать, что оно подсказано мне вином, и поскорее забудем об этом".
      Тоёо сказал: "Значит, я не ошибся, когда с самого начала узнал в вас благородную даму из столицы. Я вырос на диком берегу, к которому даже киты подплывают без опасения, так судите же сами, какой радостью были для меня ваши слова! На ваше признание я не ответил только потому, что не волен в своих поступках. Мою жизнь направляют отец и старший брат, и, кроме собственных волос, ничего своего у меня нет. Сегодня я впервые с прискорбием думаю об этом, так как не в состоянии преподнести вам достойные подарки. Но если вы снисходите до меня, я готов служить вам без оглядки. Ведь даже Конфуций, говорят, забыл ради любви и сыновний долг, и самого себя". - "Я тоже бедна, но приходите хотя бы иногда побыть со мною. А сейчас примите от меня этот меч.
      Мой муж не расставался с ним и говорил, что другого такого меча нет на свете".
      С этими словами она протянула Тоёо великолепный старинный меч, необычайно острый, отделанный золотом и серебром. Отказаться от первого подарка было бы дурным предзнаменованием; Тоёо принял меч и собрался уходить. Манаго пыталась удержать его. "Останьтесь до утра", - просила она. Но он сказал: "Отец будет бранить меня, если я без разрешения проведу ночь вне дома. Завтра я как-нибудь обману его и приду к вам под вечер".
      В эту ночь Тоёо опять долго не мог сомкнуть глаз и уснул лишь на рассвете.
      Между тем его старший брат Таро встал рано, чтобы выбрать сети, Проходя мимо спальни Тоёо, он заглянул в дверную щель и вдруг увидел, что в изголовье постели лежит меч, сверкающий под слабым огоньком светильника. "Странно! Где он раздобыл это?" - с беспокойством подумал Таро. Он с шумом раскрыл дверь.
      Тоёо сейчас же проснулся и, увидев старшего брата, сказал: "Вы звали меня?" - "Что это блестит у тебя в головах? - спросил Таро. - Дом рыбаков - не место для такой ценной вещи. Отец увидит и крепко накажет тебя". Тоёо ответил: "Эта вещь мне ничего не стоила. Ее мне подарили". - "Да где это найдется в наших местах человек, который раздаривает драгоценности? сказал сердито Таро. - Ты тратил деньги на китайские книги, в которых ничего не понять, - пусть, я молчал, потому что отец молчал. Но теперь ты купил еще и этот меч, - захотелось тебе, верно, красоваться с ним на храмовых праздниках! Да ты что, с ума спятил?" Отец услышал громкий голос Таро и крикнул: "Что он натворил, этот бездельник? Ну-ка, пошли его ко мне, Таро!" - "И где он только купил его?
      Хорошо ли тратить деньги на ценные вещи, которые под стать разве князьям и военачальникам? Призовите его к себе и строго взыщите. Я бы сделал это и сам, но мне пора выбирать сети". И Таро ушел.
      Тоёо позвала мать и сказала: "Зачем ты купил такую вещь? Ты же знаешь, что и рис, и деньги в нашем доме принадлежат Таро. У тебя же ничего своего нет. До сих пор тебе. давали полную волю, но где во всем мире найдешь ты пристанище, если Таро на тебя рассердится? Ты ведь изучаешь книги; как же ты не понимаешь всего этого?" Тоёо ответил: "Говорю вам правду, я не купил эту вещь. Мне подарила ее при встрече одна особа. И незачем было брату ругать меня". - "Да за какие же это заслуги тебя наградили такой драгоценностью? - закричал отец.
      - Как ты смеешь врать? Говори правду, сейчас же!" - "Мне стыдно рассказывать об этом прямо вам, - сказал Тоёо. - Разрешите передать через кого-нибудь". - "Кому же ты хочешь рассказать то, что стыдно открыть родителям и брату?" - в гневе спросил отец, но тут вмешалась жена Таро. "Позвольте мне поговорить с ним, - сказала она. - Ступай в мою комнату, Тоёо". Она успокоила свекра и последовала за Тоёо к себе.
      Тоёо сказал ей: "Если бы брат не заметил меч, я и сам потихоньку пришел бы к вам попросить вашего совета. А тут меня сразу принялись ругать. Меч же этот мне подарила одна беззащитная одинокая женщина и попросила моего покровительства. Но что могу сделать я, бедный нахлебник, без разрешения? Мне угрожает изгнание из родительского дома, и я уже горько раскаиваюсь, что был у той женщины. Пожалейте меня, сестра, помогите мне!" Невестка ответила, смеясь:
      "Мужчина, который ложится в постель один, всегда вызывает жалость. Ничего, не беспокойся. Я постараюсь все устроить". В ту же ночь она рассказала все Таро и добавила: "Разве это не счастье для твоего брата? Поговори же хорошенько с отцом".
      Таро нахмурился. "Странно, однако же, - сказал он. - Мне не приходилось слышать, чтобы среди чиновников правителя был какой-то Агата. Наш отец старшина деревни, и мы не могли бы не знать о смерти такого человека. А ну, принеси-ка сюда этот меч!" Жена принесла меч, и Таро, внимательно его осмотрев, сказал после долгого молчания: "Случилось недавно страшное дело.
      Господин министр из столицы в благодарность за то, что боги ниспослали ему просимое, преподнес храму Гонгэн богатые дары. И что же? Эти дары внезапно исчезли из сокровищницы храма неизвестно куда. Настоятель храма пожаловался правителю провинции, и правитель изволил отдать приказ отыскать и схватить вора. Как я слышал, помощник правителя Бунъя-но-Хироюки прибыл к настоятелю и сейчас совещается с ним. Меч же этот никак не мог принадлежать чиновнику.
      Пойду и покажу его отцу". И он отправился к отцу и сказал: "Случилось такое-то и такое-то страшное дело. Как нам поступить?"
      Выслушав Таро, отец посинел от страха. "Вот ведь беда на наши головы! воскликнул он. - Никто из нас в жизни ничего не крал, так за какие же наши грехи внушено было ему такое недоброе дело? Если это дойдет до правителя со стороны, всем нам, наверное, придет конец. И ради наших предков и наших потомков да не будет у нас жалости к преступному сыну! Завтра же донеси на него!"
      Дождавшись рассвета, Таро поспешил к настоятелю храма, все рассказал и показал ему меч. Настоятель сказал с изумлением: "Да ведь это меч из даров господина министра!" Тогда помощник правителя объявил: "Надо взять преступника и выяснить, где остальное". Он велел Таро показать дорогу и послал с ним десять стражников. Тоёо, ничего не подозревая, сидел над своими книгами, как вдруг ворвались стражники и навалились на него. "За что?" - вскричал он, но стражники не ответили и крепко его связали. Отец, мать, Таро и его жена не знали, куда деваться от стыда и горя, "По приказу правителя! Шагай живее!" - с этими словами стражники окружили Тоёо и погнали его в храм.
      Помощник правителя, строго глядя на Тоёо, сказал: "Ты обокрал сокровищницу храма. Это неслыханное преступление против законов государства. Куда ты спрятал уворованное? Говори точно и ясно!" Только теперь Тоёо понял, почему его схватили, и, заливаясь слезами, ответил: "Я никогда ничего не крал. Меч я получил при таких-то и таких-то обстоятельствах. Вдова Агаты говорила мне, что этот меч принадлежал ее покойному мужу; Сейчас же потребуйте ее сюда, и вы убедитесь в моей невиновности". Помощник правителя разгневался. "Среди моих чиновников не было никакого Агаты! - крикнул он. - Ты лжешь и этим только отягчаешь свою вину!" - "На что мне так лгать, если я в вашей власти? - возразил Тоёо. Ведь я прошу вас только, чтобы вы призвали сюда эту женщину".
      Тогда помощник правителя приказал страже: "Отыскать дом этой Манаго Агата.
      Взять ее".
      Стражников повел Тоёо. Странное зрелище открылось ему, когда они подошли к дому Манаго. Некогда крепкие столбы ворот совершенно прогнили, черепицы крыши растрескались и обвалились, двор зарос сорной травой. Видно было, что в этом доме давно уже никто не живет. Тоёо смотрел и не верил глазам своим. Стражники обошли окрестности и согнали к дому соседей. Соседи - старый лесоруб, мельник и еще несколько человек, дрожа от страха, расселись перед домом.
      Стражники спросили их: "Кто жил в этом доме? Правда ли, что сейчас здесь живет вдова некоего Агаты?" Вперед выполз старый кузнец и сказал: "Такого имени нам слышать не приходилось. Года три назад жил в этом доме богатый человек по имени Сугури. Он отплыл с товарами на Цукуси, да так и пропал без вести. Домочадцы его разбрелись кто куда, и с тех пор в доме никто не живет.
      Правда, наш сосед-красильщик рассказывал, что вот этот человек вчера заходил сюда, побыл немного и ушел". - "Раз так, надо все хорошенько осмотреть и доложить господину", - решили стражники. Они распахнули ворота и вошли.
      Внутри запустение было еще страшнее, чем снаружи. За воротами оказался обширный сад, мрачный и унылый. Вода в его прудах высохла, засохли водоросли и водяные цветы, в буйных зарослях дикого тростника лежала огромная сосна, поваленная ветром. Когда раздвинули створки парадного входа, из дома пахнуло такой тухлятиной, что все в испуге остановились и попятились назад. Тоёо только плакал, всхлипывая. Тогда один из стражников, храбрец Кумагаси Косэ, сказал: "Идите за мной!" И двинулся вперед, грубо стуча ногами по дощатому полу. Всюду было на вершок пыли. На полу, покрытом мышиным пометом, сидела за ширмой женщина, прекрасная, как цветок. Кумагаси, приблизившись к ней, сказал:
      "Приказ правителя. Отправляйся с нами не мешкая". Женщина не пошевелилась и не ответила, и Кумагаси уже протянул руку, чтобы схватить ее, как вдруг раздался ужасающий грохот, словно раскололась земля. Никто не успел даже подумать о бегстве, все попадали с ног. Когда они пришли в себя, женщины нигде не было.
      В токонома что-то блестело. Стражники боязливо подошли ближе и поглядели.
      Там были сокровища, похищенные из храма, - знамена из китайской парчи, узорчатые ткани, гладкие шелка, щиты, копья, колчаны. Забрав все с собой, стражники вернулись к помощнику правителя и подробно доложили о странном происшествии в доме. Помощник правителя и настоятель поняли, что дело это - козни оборотней, и больше Тоёо не допрашивали. Тем не менее его признали виновным. Он был препровожден в замок правителя и брошен в темницу. Богатыми приношениями отец и старший брат искупили вину Тоёо, и через сто дней его выпустили на свободу. Тогда он сказал: "Мне стыдно смотреть людям в глаза.
      Позвольте мне уехать в Ямато и пожить немного у сестры". - "Пожалуй, после всего, что случилось, ты можешь и заболеть, - согласились родители. - Поезжай и погости там несколько месяцев". И Тоёо отправился в сопровождении верного человека.
      Сестра жила в городе Цуба. Она была замужем за торговцем Канэтадой Танабэ.
      Супруги оба обрадовались приезду Тоёо. Зная о его злоключениях, они жалели его, обращались с ним ласково и уговаривали остаться у них навсегда. Наступил Новый год, пришел февраль. Город Цуба находился неподалеку от храма Хасэ. Храм этот пользовался особыми милостями Будды, слава о нем, как говорили, дошла даже до Китая, и множество паломников стекалось к этому храму из столицы и из деревень. Больше всего их было весной. Все паломники останавливались в городе, в каждом доме пускали на ночлег путников.
      Танабэ торговал фитилями для храмовых светильников, поэтому в его лавке всегда было полно покупателей. И вот однажды в лавку зашла необычайно изящная женщина с девочкой-служанкой. Видимо, пришла она на поклонение из столицы.
      Женщина спросила белил и благовоний, и вдруг служанка, поглядев на Тоёо, воскликнула: "Да ведь здесь наш господин!" Удивленный Тоёо взглянул - это были Манаго и Мароя. "Пропал, пропал совсем", - проговорил он в страхе и спрятался в комнате в глубине дома. "Что это с тобой?" - спросила его сестра, и он ответил: "Явились те самые оборотни! Не подходите к ним!" Он все метался по дому, ища места, где бы спрятаться, а сестра и ее муж в недоумении спрашивали:
      "Да где они? Кто они?"
      Тут вошла Манаго и сказала: "Прошу вас, не пугайтесь! И ты не бойся, муж мой! Подумай, как тосковала я, когда ты попал в беду по моей вине, как я искала тебя, как желала объяснить тебе все и утешить тебя! И как я рада, что зашла в этот дом и теперь снова вижу тебя! Господин хозяин, пожалуйста, выслушайте меня! Если бы я, была каким-нибудь оборотнем, разве могла бы я появиться в ясный полдень среди такого множества людей? Взгляните, вот стежки на моей одежде, вот моя тень от солнца. Поймите же, что я говорю правду, и перестаньте сомневаться во мне!"
      Тоёо, собравшись наконец с духом, сказал: "Не лги, ты вовсе не человек.
      Когда стражники взяли меня и я привел их к тебе, мы все своими глазами видели, что ты сидела одна в своем доме, который за одну ночь пришел в ветхость и запустение и сделался похожим на обиталище злых духов, а когда тебя хотели схватить, с безоблачного неба ударил гром и ты исчезла бесследно. Зачем ты преследуешь меня? Прочь отсюда! Сгинь!" Манаго со слезами на глазах ответила:
      "Да, конечно, ты вправе так думать. Но погоди, выслушай меня! Узнав, что тебя взяли под стражу, я обратилась за советом к преданному мне старику соседу. Он быстро устроил так, что дом принял запущенный вид, а грохот, который ты услыхал, когда меня хотели схватить, учинила Мароя. Потом я наняла корабль и уплыла в Наниву. Но я терзалась беспокойством за тебя и решила помолиться в здешнем храме о встрече с тобой. Бесконечной милостью Будды храма Хасэ мое желание исполнилось, счастливая встреча свершилась. Да разве под силу было бы мне, слабой женщине, обокрасть храмовую сокровищницу? Это сделал мой прежний муж, человек с недоброй душой. Пойми же меня, прими хоть каплю любви, которой полно мое сердце!" Так сказала она и горько заплакала.
      Тоёо то сомневался, то жалел ее и не мог сказать ни слова. Однако рассказ Манаго все объяснил, и она была так прекрасна и беззащитна, что супруги Канэтада сказали без колебания: "Тоёо наговорил здесь невесть какие страхи; этого, разумеется, не было и быть не могло. И подумать только, какой долгий путь заставило вас совершить ваше любящее сердце! Нет уж, хочет Тоёо или не хочет, но вы должны остаться у нас". И они проводили ее в отдельную комнату.
      После этого прошел один день и второй день. Манаго, всячески ласкаясь к супругам Канэтада, взывала к их участию. Сила ее чувства тронула их; они принялись уговаривать Тоёо, и в конце концов брачная церемония свершилась.
      Тоёо тоже отошел душой за эти дни, прелесть Манаго его восхищала. А когда обменялись они клятвами в верности вечной, стал ненавистен им утренний колокол храма Хасэ, что гонит тяжелые тучи, осевшие за ночь на склонах гор Кацураги и Такама, и сетовали они на то, что длинен день и слишком медленно близится миг, когда вновь они смогут соединиться на ложе.
      Так шло время, и наступил март. Канэтада сказал Тоёо и его супруге: "Славно сейчас в Ёсино. Не так, может быть, как в столице, но веселее, чем в наших местах. Весной это поистине "Ёсино" - "долина счастья". Горой Мифунэ и рекой Нацуми можно любоваться круглый год, и все не надоест, а сейчас они особенно прекрасны. Собирайтесь, поедем туда!"
      Манаго, улыбнувшись, ответила: "Даже жители столицы сетуют, что не дано им любоваться видами Ёсино. Ведь недобрые люди хвалой отзывались", как сказано в "Манъёсю". Но я с детских лет всегда тяжко болела в многолюдстве и в дальнем пути и потому, к сожалению, с вами поехать не могу. Отправляйтесь без меня и непременно привезите мне подарки". - "Ты болеешь, наверное, если много ходишь пешком, возразил Канэтада. - Что ж, хоть и нет у нас колесницы, но мы позаботимся о том, чтобы в пути тебе не пришлось ступить ногою на землю.
      Смотри, если ты не поедешь, Тоёо будет тосковать и беспокоиться". Тоёо тоже сказал: "Все так добры к тебе, ты должна ехать с нами, даже если тебе станет плохо". И Манаго пришлось отправиться вместе со всеми. Ярко и красиво были разодеты люди в Ёсино, но ни одна женщина не была так прекрасна и изящна, как Манаго.
      Они посетили монастырь, с которым дом Канэтада давно уже состоял в дружеских отношениях. Настоятель встретил их приветливо. "Этой весной вы приехали слишком поздно, - сказал он. - Уже и цветы осыпаются, и соловьи отпели. Впрочем, я покажу вам красивые места". И он накормил гостей вкусным, сытным ужином.
      На рассвете небо было закрыто туманом, но вскоре прояснело. Храм стоял на возвышенности, и были хорошо видны разбросанные там и сям домики монахов.
      Воздух наполнился щебетанием горных пташек, цветущие рощи и цветущие луга мешались между собой. Даже сердца местных жителей пробуждались к радости.
      Тем, кто приезжал в Ёсино впервые, прежде всего показывали водопад. Туда и отправились в сопровождении проводника Канэтада и Тоёо с женами. Они долго шли, спускаясь ущельями. С шумом, похожим на стоны, катился водопад на каменные плиты возле развалин старинного дворца. В прозрачном потоке мелькали, стремясь против течения, маленькие форели. Налюбовавшись ими, путники раскрыли коробочки с едой и принялись закусывать, весело беседуя.
      В это время на горной тропинке появился какой-то человек. Был это старик, седой как лунь, но еще крепкий телом. Он приблизился к водопаду, увидел путников и остановился, с удивлением вглядываясь. Манаго и Мароя сейчас же повернулись к нему спиной, делая вид, будто не замечают его. Старик долго смотрел на них и наконец пробормотал: "Странно, для чего этим оборотням понадобилось дурачить людей? И как смеют они оставаться перед моими глазами?"
      Едва он произнес это, как Манаго и Мароя вскочили и стремглав бросились в водопад. Вода закипела и в клубах пара поднялась к небу; собрались тучи, черные как тушь, и спутанными струями хлынул дождь.
      Старик успокоил перепуганных людей и отвел их в деревню. Еле живые, Канэтада с женой и Тоёо забились под карниз бедной хижины. Старик, обратившись к Тоёо, сказал: "Вижу по лицу твоему, что это тебя изводил тот оборотень. Если бы не я, ты бы погиб. Будь же впредь осторожнее". Тоёо, распростершись ниц, рассказал все, как было, и стал жалобно просить: "Спасите меня, спасите!"
      Старик сказал: "Сей оборотень есть древняя змея. Нравом она весьма распутна: совокупляясь с быком, родит на свет единорога, а случаясь с жеребцом - порождает змиеконя. Видимо, твоя красота распалила ее, и если ты не остережешься, она выпьет из тебя жизнь". Тоёо и Канэтада с женой решили, что перед ними божество в человеческом образе, и склонились с молитвами. Но старик, засмеявшись, сказал: "Я не бог. Я всего лишь старый Кибито Тагима из храма Ямато. Пойдемте, я провожу вас домой". И они последовали за ним.
      На следующее утро Тоёо отправился в храм Ямато. Он почтительно приветствовал старика, преподнес ему дары: три куска шелка и две штуки полотна - и смиренно попросил очищения от скверны. Старик дары принял и роздал их служителям храма, ничего себе не оставив. Затем он сказал Тоёо: "Ты возбудил в ней похоть своей красотой, и потому она тебя преследует. Но и в - твоем сердце нет покоя, ибо ты пленился ее нынешним обличьем. Если ты скрепишься духом и успокоишься, то не нужна будет тебе моя помощь, чтобы отделаться от этих оборотней. Постарайся же изгнать ее образ из своего сердца". Выслушав поучения старика, Тоёо почувствовал, будто очнулся от долгого сна, поблагодарил его, вернулся к Канэтаде и сказал: "В том, что меня опутали оборотни, виновата моя неправедная душа. Мне нельзя больше пренебрегать своим долгом перед родителями и братом и оставаться нахлебником в вашем доме. И хотя доброта ваша ко мне поистине не имеет границ, я должен покинуть вас". И он вернулся домой в провинцию Кии.
      Выслушав рассказ Тоёо, отец, мать и Таро с женой поняли, что он ни в чем не виноват. Им было жалко его, а упорство оборотней внушало им страх. Конечно же, все это случилось потому, что Тоёо не женат. И они решили женить его. В деревне Сиба жил человек по имени Сёдзи Сибано. У него была дочь, отданная в услужение во дворец. Срок службы ее истекал, и Сёдзи послал к Оя посредников просить Тоёо к себе в зятья. Дело было доброе, быстро заключили брачный договор.
      Отправили в столицу посыльного за невестой. Невеста - звали ее Томико, - вернулась домой с радостью. Она прослужила во дворце несколько лет, поэтому манеры у нее были изящные, да и собой она была хороша. При встрече Тоёо остался ею доволен, хотя и не раз вздохнул, вспоминая о том, как любила его змея. В первую ночь ничего не случилось, и говорить об этом не стоит.
      Когда же настала вторая ночь, Тоёо, изрядно подвыпив, стал дразнить жену:
      "Ну что, не противна тебе деревенщина после жизни в столице? Ах ты, бессовестная! Небось во дворце делила ложе с принцами и князьями?" Вдруг Томико, взглянув ему в лицо, сказала: "Нет, это ты бессовестный! Ты забыл старую клятву и даришь любовь недостойной дурнушке!" Голос, несомненно, принадлежал Манаго. Это она была рядом с ним в новом обличье. Тоёо помертвел, волосы его стали дыбом, и он не мог произнести ни слова. Женщина продолжала с улыбкой: "Не удивляйся, муж мой! Слишком быстро ты забыл клятву, данную мне перед морями и горами, но я-то всегда помнила и вот пришла к тебе. А если ты послушаешься чужих людей и будешь пытаться отделаться от меня, я жестоко отомщу тебе. Высоки горы Кидзи, но кровь твоя прольется с их утесов и затопит долины. Страшной смертью умрешь ты". Тоёо только трясся от страха и в душе прощался с жизнью. Тут из-за ширмы вышла Мароя и сказала:
      "Господин мой, что с вами? Почему вы не радуетесь своему счастью?" Увидев ее, Тоёо совсем обессилел, закрыл глаза и уткнулся лицом в пол. Ни уговоры, ни угрозы больше не трогали его, и в таком положении, словно мертвый, он оставался до утра.
      А утром, выбравшись из спальни, он прокрался к Сёдзи и, оглядываясь, шепотом рассказал: "Случилось такое-то и такое-то страшное дело. Пожалуйста, придумайте, как мне спастись". Сёдзи и его супруга слушали, побледнев от горя и ужаса, затем Сёдзи сказал: "Что же нам делать? Вчера неподалеку отсюда в горном монастыре остановился один монах из столичного храма Курама. Он каждый год ходил на поклонение в Кумано, и в нашей деревне его знают и почитают.
      Говорят, он обладает большой духовной силой, умеет заговаривать чуму, злых духов и саранчу. Давай пригласим его". Спешно послали за монахом, и он явился.
      Когда ему рассказали, в чем дело, он гордо объявил: "Мне ничего не стоит справиться с этими червями. Прошу только не шуметь". Он сказал это так уверенно, что все сразу успокоились.
      Монах распустил в воде красный мышьяк, наполнил им пузырек и направился к спальне. Люди в страхе попрятались кто куда, а монах говорил, посмеиваясь:
      "Куда же вы? Останьтесь здесь все, старые и малые! Сейчас я захвачу эту змею и покажу вам!" Но едва он отодвинул дверь спальни, как оттуда навстречу ему высунулась змеиная голова. Какая же она была громадная! Она заполняла всю дверь и сверкала белизной, словно снежный сугроб под солнцем. Глаза ее были как зеркала, рога - как высохшие деревья, огромная пасть была разинута на три сяку, и из нее высовывалось кроваво-красное жало. Одного глотка хватило бы ей, чтобы покончить с монахом. "Беда!" закричал монах. Рука его разжалась и выронила пузырек, ноги подкосились, он опрокинулся на спину и из последних сил ползком выкарабкался из дома. "Страх какой! - проговорил он. - Когда беду насылают боги, разве может что-нибудь сделать монах? Только руки и ноги спасли меня, иначе я бы погиб!" И с этими словами он потерял память. Его пытались привести в чувство, но его лицо и тело покрылись красными и черными пятнами, и он весь горел, как в огне. Видно, ядовитое дыхание змеи обдало его. Пытался он что-то сказать, но только вращал глазами и не мог произнести ни звука. Облили его водой, но ничто не помогло. Он умер.
      Гибель монаха всех ошеломила; люди думали, что наступил их последний час, и плакали от страха. Тоёо, немного успокоившись, сказал: "Даже мудрый монах не смог укротить змею. Оборотни упорны в своем намерении завладеть мною, - и в этом мире мне от них не скрыться. Нельзя, чтобы из-за меня одного гибли и мучились люди. Больше не старайтесь мне помочь и не горюйте обо мне". И он направился к спальне. "Ты что, с ума сошел?" - закричали ему вслед домочадцы, но он даже не обернулся. Когда кто-то потихоньку приоткрыл дверь и заглянул в спальню, там было тихо. Тоёо и Томико спокойно сидели друг против друга.
      Томико сказала ему: "В чем моя вина, что ты подговаривал людей схватить меня? Если ты и впредь будешь воздавать мне злом за любовь, я уничтожу не только тебя, но и всех до единого жителей этой деревни. Изгони же из сердца дурные помыслы и вспомни лучше, как сладко любить меня!" С этими словами она принялась ласкаться к нему. Тоёо, содрогаясь от отвращения, сказал: "Слыхал я такую пословицу - человек не всегда хочет убить тигра, зато тигр всегда жаждет крови человека. Сердце у тебя не человеческое, а твоя любовь причинила мне уже много горя. Ты злобна и мстительна, за неосторожное слово ты можешь обрушить на меня страшную кару. Но если ты действительно любишь меня, как любят люди, нам нельзя оставаться здесь и держать в страхе хозяев этого дома. Пощади только жизнь Томико, и я готов уехать - с тобой, куда ты пожелаешь". Она в ответ обрадованно кивнула. Тоёо вышел из спальни и сказал Сёдзи: "Это гнусное чудовище не отстанет от меня, поэтому я не могу оставаться у вас и подвергать людей опасности. Отпустите меня, пока не поздно, надо спасти Томико". Но Сёдзи не согласился. "Я все-таки из рода самураев, - сказал он. - Мне будет стыдно перед Оя, если я ничем не помогу его сыну. Попробуем сделать вот что. Есть в храме Додзе в Комацубара настоятель Хокай, человек великой святости. Теперь он уже стар и не покидает своей кельи, но мне он не откажет. Так или иначе он нам поможет". И, вскочив на коня, Сёдзи помчался в Комацубара.
      Дорога была дальняя, и Сёдзи добрался до храма только в полночь. Дряхлый настоятель выполз из опочивальни, выслушал Сёдзи и сказал: "Скверное у вас получилось дело. Я, как видишь, совсем одряхлел и не знаю, есть ли во мне теперь прежняя сила духовная. Однако сидеть сложа руки, когда у тебя дома такое несчастье, я не могу. Сейчас ты вернешься домой, а я буду вслед не замешкав". Он достал пропахшую горчицей рясу и протянул ее Сёдзи со словами:
      "Подкрадись незаметно к чудовищу, накрой его с головой и держи крепко. Да смотри, будь осторожен, оно может удрать. И все время читай молитвы". Сёдзи в радости помчался домой. Подозвав тайком Тоёо, он подробно все объяснил и передал ему рясу. Тоёо спрятал ее за пазуху и пошел в спальню. "Сёдзи меня отпустил, - сказал он. - Мы можем ехать". Едва Томико обрадованно на него взглянула, как он выхватил рясу, накрыл ее с головой и изо всех сил навалился на нее. "Больно, больно! - закричала она. - За что ты меня мучаешь? Мне тяжело, отпусти меня!" Но он сжимал ее под рясой все крепче и крепче.
      Наконец прибыл в паланкине настоятель Хокай. Домочадцы Сёдзи извлекли его из паланкина, и он проследовал в спальню. Бормоча про себя молитвы, он отстранил Тоёо и поднял рясу. Томико была без памяти, а у нее на груди неподвижно лежала, свернувшись в кольцо, белая змея в три сяку длиной. Дряхлый настоятель схватил змею и сунул в железный горшок, который поднес ему служка.
      Затем он опять сотворил молитву, и тогда из-за ширмы выползла маленькая змея в один сяку. Настоятель подхватил ее и тоже сунул в горшок, после чего тщательно закутал горшок в рясу. Так, не выпуская горшка из рук, он сел в паланкин.
      Люди, сложив ладони, низко ему поклонились. Вернувшись в храм, настоятель велел вырыть перед стеной глубокую яму и закопать в ней горшок со змеями и наложил на это место заклятие на вечные времена. Говорят, и сейчас еще есть Змеиный Холм - Хэбига-Дзука. Что же касается дочери Сёдзи, то она заболела и умерла. А с Тоёо, говорят, ничего худого не случилось...
      Комментарии
      (Г. Дуткина)
      Стр. 84. Дзабутон - плоская подушка для сидения.
      Стр. 92. Токонома - стенная ниша с приподнятым полом в японском доме. В нее ставилась красивая ваза с цветами или вешался свиток с картиной либо каллиграфической надписью.
      Стр. 93....вот стежки на моей одежде, вот моя тень от солнца. В средневековой Японии считали, что оборотни не отбрасывают тени и не имеют стежков на одежде.
      Стр. 94. Ёсино - местность, славившаяся красотою пейзажа, особенно в сезон цветения сакуры.
      "Манъёсю" - первая японская антология (2-я половина VIII в.). Содержит множество фольклорных и авторских стихов в жанре танка.