- Я бы на вашем месте пожалел свое время. Вряд ли вы чего добьетесь. По этому вопросу разбирались на более высоком уровне...
      - Хорошо, что вы не на моем месте, - твердо ответил я. - А что касается уровня, то для меня самый высокий уровень - это закон.
      В трубке раздался смех и короткие гудки.
      Я так ничего и не добился. В конечном итоге, недостачу погасили за счет заводов-поставщиков, тем самым подтвердив факты приписок. Это классический вариант одурачивания потребителя: на прилавках пусто, а по отчетам - рост выпуска продукции. Я с горечью думал, что приписки не исчезнут, пока наверху не решатся на радикальную экономическую реформу. А пока руководители уходят от наказания и за счет лжи делают себе карьеру.
      Миниавтопром в свое время называл весьма скромную сумму затрат на строительство "КамАЗа": 1,8 миллиарда рублей. Сейчас я знаю, что действительные затраты превысили 5 миллиардов, а дополнительные средства были изъяты из легкой промышленности. Как видим, в практике встречаются и приписки наоборот, со знаком минус, когда по тем или иным причинам данные отчетности искусственно занижаются.
      Неприкасаемые, которых я слегка потревожил, могли праздновать победу. Но почти ни на что не надеясь, отступать я все-таки не собирался.
      Ситуация усугубилась преследованием тех, кто помогал мне. Одной женщине подожгли входную дверь, хорошо еще, что муж был дома, и им вместе с соседями удалось потушить пламя. Через несколько дней в той же квартире как бы сам собой возник пожар на балконе, ей угрожали по телефону физической расправой. И все из-за того, что она пыталась помочь мне в изобличении махинаторов. Информация, которую я получал от агентов, моментально становилась известной тем, кто был заинтересован в ее сокрытии. Моих агентов проваливали, их увольняли с работы, грозились убить или покалечить. Они обращались ко мне за помощью, все еще надеясь, что я смогу добиться справедливости и отвести беду от них и их семей. Ведь я сам убеждал их в том, что закон и правда, в конце концов, восторжествуют.
      Но с каждым днем я все отчетливее понимал, что не только не в силах защитить кого-либо, но и беззащитен сам.
      совершенно секретно
      СВОДКА НАРУЖНОГО НАБЛЮДЕНИЯ
      от 8 июня 1988 г.
      По заданию: Министра внутренних дел ТАССР.
      Наблюдение начато: в 5 час. 30 мин.
      закончено: в 00 час. 30 мин.
      Объект: Оперуполномоченный ОБХСС старший лейтенант милиции Риф Разин.
      В 6.00 час. Объект с адреса 44/11-35 побежал в лес к реке Кама, сделал зарядку, искупался и в 6 час. 40 мин. вернулся в первоначальный адрес.
      В 7.00 час. Объект вместе с дочерью направился через пустырь в детский сад № 87. В саду объект о чем-то разговаривал с воспитательницей, показывая на территорию сада.
      В 7 час. 56 мин. Объект вернулся к себе в рабочий кабинет, расположенный по адресу: комплекс 44/11-28.
      В 8 час. 30 мин. Объект на автобусе поехал в здание УВД, где находился на пятом этаже в следственном отделе.
      В 9 час. 57 мин. Объект направился в здание Автозаводского РОВД, в самом здании наблюдение не проводилось.
      В 12 час. 25 мин. Объект проследовал в столовую УВД.
      В 13 час. 10 мин. На автобусе поехал в городское отделение милиции, т.е. в комплекс 44/11.
      В 14 час. 45 мин. Объект на автобусе поехал в СТО "ВАЗ", находился в здании до 16 час. 38 мин.
      В 17 час. 20 мин. На общественном транспорте вернулся к себе на работу.
      В 18.00 час. Объект вышел из здания, сел в машину "Жигули", госномер 18-57 ТБИ. В эту же машину сели трое мужчин, как выяснилось впоследствии, сотрудники ОБХСС, и машина последовала за город. Следом направилась другая машина "Жигули", госномер 56-28 ТБН, в которой также находилось трое сотрудников ОБХСС, кроме водителя.
      В 18 час. 35 мин. Машины прибыли на базу отдыха "Кедр". Учитывая, что нашей службе место прибытия и цель были известны ранее, на базе, в комнате отдыха перед парилкой были установлены диктофоны. Сотрудники ОБХСС отмечали очередное присвоение звания майора Сурнину.
      В 20 час. 38 мин. Объект сел в машину, на которой приезжал на базу, и уехал в город, прибыв в первоначальный адрес.
      До 00 час. 30 мин. из здания не выходил.
      В 00 час. 30 мин. наблюдение было снято. В ходе наружного наблюдения были произведены съемки объекта.
      Фотоснимки и магнитофонная запись, произведенная на базе отдыха "Кедр", к сводке прилагаются.
      Отпечатано в ед. экземпляре. МБ № 091/37.
      Начальник седьмого отдела полковник
      милиции Курбатов С. Г.
      2. ЧУЖОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ
      Первое время, чересчур доверяя руководству и более опытным коллегам, инспектор ОБХСС делает ошибку за ошибкой. Я не был исключением.
      Начиная собирать материал на то или иное должностное лицо, я сразу докладывал об этом своему начальнику. Тот выдерживал небольшую паузу и вскоре забирал у меня сырой еще материал, ссылаясь на то, что им заинтересовалось руководство УВД.
      - Не волнуйся, - по-отечески успокаивал он меня. - Там примут исчерпывающие меры.
      Но время шло, никаких мер не принималось, а материал исчезал бесследно.
      Это повторялось не однажды, причем каждый раз заверения начальника ОБХСС были похожи друг на друга как две капли воды. Я понял, что он меня держит за несмышленого мальчишку и решил действовать осторожнее. Я не стал торопиться докладывать ему о поступившей мне информации, хотя это было очень трудно, ведь он читал все агентурные сообщения. И все-таки я сумел его переиграть. Если я получал сигнал о взятках или других злоупотреблениях крупных руководителей, советских или партийных работников, я просил агента, чтобы в сообщениях он не упоминал основных фигурантов, отделывался общими, расплывчатыми фразами типа "кто-то из руководства горкома" или даже "некто из райисполкома" и так далее. Как правило, с такими материалами, где главных действующих лиц знал только я, до определенного момента можно было работать.
      В большинстве же случаев, принимая такое сообщение, я оформлял его агентурной запиской. Их отличие друг от друга в том, что первое агент пишет собственноручно, а записку - оперативный работник на основании полученного устного сообщения. Это не противоречит приказу по агентурной работе, поскольку встреча с агентом может произойти где угодно, и он не всегда имеет возможность сам написать сообщение.
      Однако все эти маленькие хитрости помогали только на начальном этапе сбора информации. Рано или поздно надо было встречаться с главными действующими лицами, и почти сразу же мой начальник вызывал меня к себе, и история повторялась: под разными предлогами и с одинаковыми комментариями, что наверху обязательно разберутся и примут меры, он забирал у меня материалы, после чего ни я, ни кто-либо из сотрудников милиции их никогда уже не видели. Тогда я стал снимать фотокопии с тех документов, которые считал важными. Я заранее мог предположить, что долго работать с ними мне не дадут.
      Однажды в "Комсомолке" появилась статья под заголовком "Правда всегда побеждает". В публикации речь, в частности, шла и о незаконном использовании легковых автомобилей в производственном объединении "КамАЗ". На заводе побывал прокурор, поговорил с руководством, на этом его проверка и кончилась. В редакцию ушел формальный, очень уклончивый ответ. Проведя параллельно свою проверку, я установил грубейшие злоупотребления: автотранспорт систематически использовался не по назначению. Легковушки, в основном это были "Волги", числились в одном предприятии, а использовались в другом, под "персоналки" начальства.
      Начальнику ОБХСС УВД, очевидно, стало известно, что я зашел слишком далеко, он позвонил мне и потребовал, чтобы я немедленно принес ему все материалы по проверке транспорта. Я пообещал, но сам продолжил проверку. Он неоднократно звонил мне, все более раздражаясь, однако я под разными предлогами оттягивал время. Оно мне было нужно для встреч с главными фигурантами.
      По телефону я пригласил для беседы директора завода по ремонту двигателей. Мое приглашение, как я почувствовал, застало его врасплох. Однако он быстро справился с растерянностью и предложил мне самому приехать к нему, сказав, что пришлет за мной машину. "Интересно посмотреть на противника в его логове", - подумал я и дал согласие. Именно после этой встречи я решил, что впредь не стоит поступать так опрометчиво и больше никогда не соглашался беседовать с боссами в их родных стенах.
      Через полчаса ко мне вошел с иголочки одетый мужчина средних лет, представился техническим помощником директора и сказал, что машина ждет у подъезда. Он предупредительно открыл мне дверь черной "Волги", когда я садился, и успел проделать тот же трюк, едва машина остановилась. Проводив меня к директору, он оставил нас наедине.
      Директор оказался высоким седовласым человеком лет пятидесяти с глубоко запавшими глазами неопределенного цвета. С первых минут он попытался взять инициативу в свои руки, заговорив со мной пренебрежительно и властно. Я спокойно показал ему ряд документов и объяснений. Он внимательно посмотрел мне в глаза и неожиданно сказал:
      - У вас, кажется, нет квартиры? Надеюсь, трехкомнатная вас устроит?
      Я молчал.
      - И вообще, какие еще у вас есть проблемы? Мы можем решить любую.
      - У меня много проблем, но я привык сам с ними справляться.
      - Вы очень самоуверенны.
      - Возможно. Я постараюсь сам решить свои проблемы, но сейчас меня занимает совсем другая проблема. Она не моя, а ваша. Могу вам назвать статью Уголовного кодекса. Сто семидесятая. Злоупотребление служебным положением. Наказывается лишением свободы на срок до трех лет.
      Директор вызвал секретаршу и, заметно нервничая, попросил соединить его с заместителем генерального директора "КамАЗа". Этот разговор по телефону состоялся на моих глазах. Директор сказал, что в данный момент перед ним сидит сотрудник ОБХСС Разин и интересуется автотранспортом. Я напряг слух, пытаясь разобрать реакцию на том конце провода. Связь была прекрасной, и я услышал, как заместитель генерального уверенно бросил:
      - Не беспокойся, старик, мы найдем способ успокоить его. Лейтенант, говоришь? Ну-ну...
      - Я думаю, это преждевременно, - сказал директор, и я подумал, что есть много способов успокаивать, в том числе и самый радикальный. - Я попробую разобраться. Но вы должны быть в курсе.
      - А я давно в курсе. Распустили мальчишек в ОБХСС, - он произнес это слово несколько иначе - в "обэхээсе". - В общем, действуй по обстановке.
      Понимая, что дальше тянуть нельзя, я после разговора передал собранный материал в городскую прокуратуру.
      Он там как в воду канул.
      А мне моя несговорчивость стоила звездочки на погонах. Как раз в это время я должен был получить звание старшего лейтенанта, но мне отсрочили его присвоение на один год. Мой начальник не слишком умно попытался завуалировать причину отсрочки, написав в представлении, что Разин не всегда исполнителен, имеет собственное мнение и поступает не считаясь с мнением руководства.
      С каждым днем мне все яснее становилась картина преступного мира. К этому времени я уже не питал никаких иллюзий в отношении способности и, главное, желания правоохранительных органов справиться с организованной преступностью.
      Я взял лист бумаги и начертил на нем структуру городской власти: наверху пирамиды горком партии, чуть ниже - горисполком, от которых тянулись ниточки к райкомам и райисполкомам, суду, прокуратуре, милиции. В эту же схему я включил основные городские учреждения и заводы. Затем я взял другой лист и стал наносить на него организации, пораженные коррупцией. День за днем, месяц за месяцем заполнялся этот второй лист - материал поступал ко мне непрерывно - и вскоре эту схему можно было накладывать на первую. Они стали практически идентичны. Преступностью была поражена вся политическая Система. Даже меня поразили масштабы коррупции, охватившей партийно-советские и правоохранительные органы.
      Я понимал, что с того момента, когда пошел на открытый конфликт с властями, я становлюсь врагом преступного синдиката, действующего в Брежневе.
      Как я сегодня осознаю, я поставил перед собой безумно трудную, практически неосуществимую задачу: добраться до самой верхушки и доказать всем и прежде всего самому себе, что и один в поле воин. Иначе я не мог оставаться в органах.
      Я проанализировал свои действия и решил, что забегаю вперед. Прежде чем добраться до руководителей синдиката, надо лишить их опоры, отсечь от охраны. А это, несомненно, высшие чины милиции, ОБХСС, прокуратуры и суда. Вряд ли они, включая начальника УВД и прокурора города, входили в клан неприкасаемых - они были только помощниками и исполнителями воли партийно-советских руководителей. Впрочем, чтобы определить, кто есть кто, нужно было работать. Я стал собирать материалы на работников правоохранительных органов.
      Я был чужой им, а они - мне, обе стороны прекрасно понимали это. Похоже, они искали законных оснований, чтобы выбросить меня из милиции, отторгнуть, как инородное тело. Я чувствовал себя как разведчик в тылу врага.
      Разумеется, в милиции г. Брежнева были и другие люди, которых не устраивала существующая система, однако атмосфера взаимного недоверия не позволяла нам объединиться и предпринять совместные шаги. А протестующих одиночек они легко загоняли в угол.
      Однажды произошел весьма курьезный случай. Начальника следственного отделения Комсомольского РОВД вызвали на бюро райкома партии и стали распекать за то, что он посмел привлечь к уголовной ответственности одного из хозяйственников. Головомойка продолжалась довольно долго, однако тот никакой вины за собой не признал и отстаивал свою точку зрения. Тогда первый секретарь райкома предложил объявить ему строгий выговор с занесением. И тут выяснилось, что заносить взыскание некуда: начальник следствия оказался беспартийным (надо сказать, редкий для милиции случай). Секретарь райкома побелел от гнева и поднял начальника УВД.
      - Странно вы набираете кадры, - процедил секретарь сквозь зубы. Учтите, беспартийных на руководящей должности мы не потерпим. Думаю, замену вы найдете.
      Надо отдать должное начальнику следствия - он не стал молча проглатывать эту пилюлю, встал и сказал:
      - Это как понимать? Как запрет на профессию? У нас, в Советском Союзе? Не думаю, что в ЦК вас поймут.
      Он выполнил свое обещание, обратился за поддержкой в ЦК КПСС, однако его письмо, похоже, вернулось тому, на кого он жаловался. И хотя его не уволили сразу, все шло к тому, тучи сгущались. Не дожидаясь, когда его уничтожат, он сам был вынужден написать рапорт на перевод.
      Я тоже ощущал непрерывное давление со стороны руководства ОБХСС. Чтобы у меня не оставалось времени на поиск настоящих преступников, мой начальник загружал меня материалами, разрешение которых зачастую совершенно не относилось к компетенции ОБХСС. Пока я доказывал это, время уходило, а в результате получал замечания и даже строгий выговор якобы за волокиту при рассмотрении заявлений граждан. Кому-то нужно было постоянно держать меня в напряжении, чтобы я не забывал, в чьих руках находится власть.
      Да, власть была у них, они могли казнить, а могли и миловать, но главное, чем они пользовались, пока еще рассчитывали на послушание, - это игра на человеческих слабостях. Вечный дефицит и зависимость от них в получении элементарных благ позволили им в нужный момент подбрасывать наживу попривлекательней в надежде, что жертва клюнет, и тогда ее можно будет крепко держать на крючке.
      Когда меня принимали на работу, мне обещали жилье и прописку, однако месяцы шли, а все оставалось по-прежнему. Сначала один, а потом и с семьей, я жил в комнате, которая, по сути, была кабинетом ОБХСС. Естественно, никаких документов не оформлялось, и я мог в любое время лишиться крыши над головой. У нас не было не только жилья, но и путевки в детский сад. Я предложил жене временно поработать в детском саду воспитателем, из-за путевки многие женщины так поступают, но она категорически отказалась. Тогда я устроил Надежду юристом на одно из предприятий и по совместительству сторожем в детском саду. Конечно, дежурил за нее я, но сам не мог оформиться, поскольку совместительство сотрудникам милиции запрещалось. Эти ночные дежурства не всегда были спокойными, я часто недосыпал, но зато старшая дочь стала ходить в детский сад и жене с младшей стало полегче. Другого выхода не было, хотя однажды мне его предложили. И не кто иной, как начальник ОБХСС.
      Как раз в это время я собирал материал на заведующую одного из детских садов города. Налицо было злоупотребление служебным положением. Не знаю, каким образом она оказалась связанной с моим начальником, но в один прекрасный день он вдруг предложил мне сделку: я спускаю это дело на тормозах, а взамен получаю путевку в детский сад.
      - Подумай хорошенько, - заботливо сказал он. - Не век же тебе мучиться в сторожах.
      Я отказался.
      Тогда он решил зайти с другого конца. В один из выходных он как будто случайно попался нам навстречу у самого дома, подошел к Надежде и вздохнул:
      - Как жаль, что вы, такая красивая женщина, не можете повлиять на мужа...
      - А в чем дело?
      - Да вот, за небольшую услугу я предлагаю ему путевку для вашей дочери, а он упрямится...
      Жена повернулась ко мне.
      - Риф, это правда? Ты в своем уме?
      - Пока что да, - ответил я и, обращаясь к начальнику ОБХСС, добавил: Я ведь уже сказал вам, что ни в какой путевке я не нуждаюсь!
      Дома жена устроила мне скандал, повторив свою излюбленную фразу о том, что я круглый дурак и мент несчастный, а потом хлопнула дверью. Наверное, в этот день она окончательно решила уехать к матери, что вскоре и сделала. Я же был уверен: лучше не спать ночами, чем жить с волками в одной стае. И я продолжал нарушать неписаные законы этой стаи.
      Как-то раз мне на стол легла объяснительная, в которой некий гражданин признавался, что, проведя ночь в медвытрезвителе Автозаводского района, утром, по подсказке дежурного, он подошел к начальнику вытрезвителя и предложил ему талоны на бензин. После чего в карман начальника перекочевало талонов на двести литров, и он заверил гражданина, что на работу сообщать не будет. Это был не первый материал о злоупотреблениях начальника медвытрезвителя, обиравшего своих клиентов. Когда я доложил об этом своему руководству, мне дали довольно резкую отповедь, чтобы я не лез не в свое дело. Конечно, подобные материалы не должны были попадать к рядовому инспектору, тем более, беспартийному.
      Однако я продолжал интересоваться всем, что помогло бы мне разглядеть истинное лицо этих оборотней и вывести их на чистую воду.
      В поле зрения попали и мои руководители. Увы, взятки брали как мой непосредственный начальник и его заместитель, так и их покровители из УВД. Когда на рынке я требовал документы на товар у перекупщиков из южных республик, они искренне удивлялись:
      - Слушай, начальник, я твой начальник уже деньги давал, так? Еще хочешь, да?
      А когда они слышали, что мне нужны не деньги, а только документы, в мой адрес уже сыпались угрозы:
      - Ты думаешь, мы на тебя управы не найдем, а? Свой начальник тебя с говном съест, мы знаем, куда звонить.
      И действительно, проверяя документы у очередной группы дельцов из теплых краев, которые только что прибыли из аэропорта и, казалось бы, еще не могли знать, кому давать взятки, я обнаруживал в их бумагах имена и телефоны сотрудников милиции. Так что уже в солнечных странах наши гости были убеждены, что здесь их прикроют, и свободно торговали в Брежневе левым товаром.
      Впрочем, мои руководители не всегда утруждали себя, оставляя лазейку для наживы и тем, кто был рангом пониже, а то и вовсе не работал в органах. Дань с торговцев цветами и фруктами зачастую собирали внештатные сотрудники ОБХСС, которые, как трудолюбивые пчелки, тащили мед в улей и передавали его по инстанции, не забывая, конечно, и себя. Эти "пчелки" пользовались своими связями не только на рынке. У меня сохранилось заявление гражданина К.: "Прошу принять меры к внештатному инспектору милиции Ш., который требует с меня деньги в размере 300 рублей за то, что он якобы поможет закрыть уголовное дело, возбужденное в отношении меня по статье..." Постепенно подобных материалов у меня накопилось столько, что я стал опасаться за их сохранность. Система не могла позволить кому-то безнаказанно располагать таким компроматом на ее представителей, а сигналы от своих людей, что я всерьез интересуюсь ею, она, несомненно, получала. Как и следовало ожидать, Система, в первую очередь, руками моих руководителей делала все более ощутимые попытки так или иначе избавиться от меня.
      Когда они поняли, что ни ласковые уговоры, ни попытки купить, ни строгий выговор, ни даже прямые угрозы не дают желаемых результатов, кому-то из них пришло в голову объявить мне служебное несоответствие. Ко мне поступило заявление одного гражданина с жалобой на соседку, которая якобы сдает свою квартиру в поднаем, извлекая нетрудовые доходы. Проверив сигнал, я пришел к выводу, что в действиях этой гражданки нет состава какого-либо преступления. Я принял решение об отказе в возбуждении уголовного дела. Однако ни начальник РОВД, ни начальник ОБХСС со мной не согласились и требовали объявить в розыск эту гражданку, которая выехала примерно за месяц до этих событий в неизвестном направлении. Объявлять в розыск временно отсутствующего нанимателя квартиры, за которым, согласно статье 60 Жилищного Кодекса, жилое помещение сохраняется в течение шести месяцев, не было никаких оснований. Это было бы нарушением закона и прав человека. Тратить силы и средства на это беззаконие я не собирался и прямо сказал об этом начальнику РОВД.
      - Если же вы настаиваете на розыске, я требую не устного, а письменного указания, - спокойно закончил я.
      Он закричал на меня так, словно прорвало плотину, это был какой-то водопад бессвязных слов, и мне показалось, что его вот-вот хватит кондрашка.
      В тот же день мне стало известно, что подготовлен проект приказа о моем наказании за прямое неподчинение. Однако объявить мне служебное несоответствие они не успели. Поскольку быть наказанным просто так, за здорово живешь, мне совсем не хотелось, я обратился в прокуратуру к человеку, которому доверял. Знакомый помощник прокурора все понял, он знал как мой упрямый характер, так и амбиции моего начальства. Он немедленно истребовал заявление гражданина с жалобой на соседку и почти сразу же вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Спорить с прокурором мое начальство не решилось, и приказ о наказании, соответственно, на свет не появился. Конечно, я осознавал, что это лишь небольшая пауза, временная передышка для следующей атаки. Я ждал от своих противников новых провокационных действий. И они не заставили себя долго ждать.
      В один из дней я пришел на работу и обнаружил, что из железного ящика, который заменял мне сейф, исчезли все материалы, собранные мной на верхушку преступного синдиката и ее охранников в погонах. Исчезли объяснения граждан, а ведь они признавались в передаче крупных взяток должностным лицам, пропали акты ревизий, часть фотокопий. Кроме этих документов, являющихся непосредственным доказательством преступной деятельности, у меня украли и журнал с подробными данными на каждого фигуранта, замешанного в той или иной незаконной махинации. В этот же журнал я заносил источник получения информации и предполагаемые способы ее проверки.
      Удар был, конечно, сильный. Меня не только лишили оригиналов важных документов, но и отрезали от надежных агентов, которые, по сути, оказались проваленными. Но что я мог сделать? Жаловаться? Кому? Не своему же начальнику ОБХСС, по поведению которого я сразу понял, что и он приложил руку к этому делу. Надо сказать, что материалы у меня похищали и прежде, но как-то выборочно: то справка какая-нибудь исчезнет, то агентурная записка. Но чтобы так беспардонно вымести все подчистую - этого раньше не было. Хорошо еще, что большую часть фотокопий я спрятал в другом месте и, следовательно, имел хоть какую-то опору в дальнейшей борьбе.
      Сославшись на плохое самочувствие жены, я взял отпуск на несколько дней, чтобы ее навестить. Это была официальная версия. На самом деле с имеющимися материалами я поехал в Москву, решив обратиться в редакции центральных газет. Вежливые сотрудники редакций сочувственно кивали головами, но ничего не обещали. ("Понимаешь, старик, у нас не та специфика, мы больше по части экономики. Или вот по экологической части. Не можешь? Жаль, жаль... И потом, даже если это, - тут они кивали на мои несколько листочков текста, - дойдет до главного, он все равно зарубит. Так что попробуй в другом месте"). Обойдя несколько газет, я плюнул на эту затею и вернулся домой.
      Как ни странно, начальство знало, что в Ижевск я не ездил, и даже прямо намекнуло на полную осведомленность в причинах моего отсутствия.
      - Мало еще тебя жизнь била, Разин, - сказал мне мой начальник ОБХСС. Рекомендую заняться работой. Нам нужны пахари, а не отпускники, гуляющие по столицам. Тем более, с пасквилями на милицию. Тоже мне Пушкин, едрена вошь. Не будешь пахать - пеняй на себя, жизнь сладкой не покажется.
      Я прекрасно представляю себе, что означало "пахать" на его жаргоне: ловить мелких воришек и спекулянтов, сшибать "палки", выполнять план. "Хорошо, пахать так пахать, только своей бороной", - подумал я, считая, что неудача в Москве - это только неприятность, но никак не полный крах. Тем более, что та самая жизнь, о которой мне говорил начальник, не стояла на месте, каждый день преподнося новые сюрпризы.
      Из оперативных источников я получил информацию о том, что начальник финансового отдела "КамАЗавтоцентра" через "Автоцентр" г. Таллинна скупает мебель и перепродает в г. Брежневе по завышенной цене. Это прибыльное дело предприимчивый финансист, пользуясь связями, поставил на широкую ногу, прося за каждую вещь едва ли не тройную цену. По самым скромным подсчетам, этот попутный бизнес принес ему уже несколько десятков тысяч рублей незаконного дохода. Я занялся проверкой полученного сигнала и выяснил, что, кроме спекуляции мебелью, здесь налицо другие финансовые нарушения. Разумеется, за моими действиями внимательно наблюдали и серьезно готовились. Я получил вызов в Управление внутренних дел города.
      - Ты ведь знаешь, Разин, что мы дорожим хорошими работниками, - начал за здравие начальник ОБХСС УВД, делая ударение на слове "хорошими". Но я понимал, что меня вызвали отнюдь не за наградой: уж я-то в "хороших" здесь никогда не числился. - Хорошими работниками мы не разбрасываемся, а плохих будем гнать поганой метлой. Вот, полюбуйся, что на тебя пришло из Устинова.
      Намеренно или случайно он отрекомендовал Ижевск маршальским именем, я не знаю, но в то время городу уже давно было возвращено его историческое название. Однако суть не в этом, а в той бумаге, которую я прочитал, стоя на ярко-красном ковре в кабинете моего высокого начальства. Это было агентурное сообщение, в котором говорилось о том, что, работая в уголовном розыске Удмуртии, Риф Разин якобы имел тайные контакты с преступниками, тем самым укрывая их от правосудия. Причем делал это не эпизодически, а в течение длительного периода.
      - Что скажешь?
      Он сверлил меня глазами, ожидая растерянности, раскаяния, просьб замять это дело.
      - Скажу, что все это ложь, шитая белыми нитками.
      - Вот как? Но ведь дыма без огня не бывает? Не знаю, чем уж ты там насолил своим удмуртским друзьям, но хочу дать тебе один дружеский совет. Не плюй против ветра. И никогда не лезь в бутылку. Можно ведь обо всем договориться... Тебя уже предупреждали не раз, а ты опять за свое. Можно ведь вести себя поспокойнее, и тогда никто тебя не тронет. Или ты предпочитаешь, чтобы мы занялись тобой вплотную?
      - Я предпочитаю, чтобы вы занялись этим сообщением и провели по нему служебное расследование. Мне оправдываться не в чем.
      Вскоре я написал рапорт на имя министра внутренних дел ТАССР с аналогичной просьбой, но, естественно, никто никакой проверкой не занимался, ибо проверять было нечего. Это был обыкновенный шантаж, с которым в милиции мне и потом не раз приходилось сталкиваться. Сообщение было написано под диктовку заинтересованных лиц г. Брежнева, которые имели связь с ижевской мафией.
      Я, конечно, понимал, что мафия всесильна, поскольку она и есть ядро всей политической Системы. Природа ее омерзительна. Мафия одинаково действует и в Брежневе, и в Ижевске, и в Москве, и в целом по Союзу, но все же мне было больно сознавать, что эти помои на меня выплеснулись из города, где у меня были нормальные отношения с равными мне коллегами. Мне казалось, что ни один из сыщиков, знавших меня, не способен на подлость.
      Этот шантаж и угрозы нейтрализовать меня совпали по времени с расследуемыми мной фактами крупных финансовых махинаций на "КамАЗавтоцентре" (спекуляция мебелью была лишь эпизодом). Это не могло быть случайным совпадением. Если раньше меня "пасли" и уговаривали мои непосредственные начальники и те, на кого они работают, то теперь к травле подключилось МВД соседней республики. Игра пошла по крупному. По сути, мне объявили открытую войну. Я знал: для того, чтобы сломить меня, эти подонки не остановятся ни перед чем. Однако видимость законности они все еще соблюдали.
      В ОБХСС, как и в уголовном розыске, существует план по оперативной работе. Один из его обязательных разделов - вербовка агентуры или привлечение к негласному сотрудничеству доверенных лиц. Согласно плану на квартал, который только что закончился, я подготовил материалы для вербовки одного агента. Он согласился сотрудничать, мы избрали псевдоним, но человек, видимо, попался осторожный и не торопился давать подписку. Это было его право, я не стал настаивать, тем более, что приказом по агентурной работе предусмотрено сотрудничество и без подписки. Такие агенты тоже получают денежное вознаграждение, и при этом все-таки ставят свою подпись. Я понес материалы начальнику РОВД. Он отказался регистрировать агента, заявив, чтобы я обязательно отобрал у него подписку. Я напомнил шефу о приказе. Он ответил, что лучше меня знает приказ, и потребовал не рассуждать, а исполнять его указание. Я почувствовал, что это не каприз начальства, а всего лишь повод, чтобы поставить меня на место.