Капли абсента…
      Программа "Время" закончилась, я всбивал подушку и размечал программу на завтра. Хватит откладывать, надо садиться за методику.
      Для затравки с карандашом в руке почитаю Виленского, там, глядишь, какая-нибудь путная мыслишка и придет.
      Я засыпал.
      "Бим-бом".
      Наверное Шеф пришел. Я пошел открывать.
      Из столовой выскочила мама.
      – Срамай ашпа.
      – Кто там?
      – Милиция. – отозвался незнакомый голос за дверью.
      – Ашпа! – беспокойно крикнула мама.
      В дверь зазвонили беспорядочно и настойчиво: "Откройте! Милиция!".
      – Ашпа! – кричала матушка.
      С той стороны кто-то подергал дверную ручку и сказал: "Апай, вы меня знаете. Это Нуржан".
      – Какой Нуржан?
      – Аблезов.
      Нуржан Аблезов? Что ему нужно? В любом случае дверь надо открыть.
      Матушка теснила меня от двери и прислушивалась к тишине на площадке.
      Снова звонок в дверь и раздалось громкое:
      – С вами говорит начальник уголовного розыска Сайтхужинов! Откройте!
      – Ашпа!
      – Мама, это действительно милиция! – нервно крикнул я и открыл дверь.
      Первым в квартиру вбежал в коричневой, из кожзаменителя, куртке, упитанный, с белым лицом, рыжий, за ним тоже штатские – молодой узкоглазый в болоньевой куртке и шапке из нутрии узкоглазый здоровяк-казах, следом – в темно-сером пальто и ондатровой шапке лет тридцати пяти-сорока – русак. За ними вперемешку ввалились в милицейской форме и в штатском человек пять-шесть. Русак в темно-сером пальто проскочил в столовую, заглянул на лоджию. Рыжий шарил по другим комнатам. Быстро вошел в детскую, включил свет, сдернул одеяло со спящего Ситки Чарли. Ситка открыл глаза: "Что?".
      – Вы что себе позволяете? – срываясь на фальцет, пропикал я. -
      Как вы смеете? – Почему у меня вышло заискивающе? Нельзя с ними так.
      Но по иному у меня не получалось.
      Рыжий выскочил в коридор, огляделся.
      – Смею, – крикнул он, – потому что твой брат Нуртас убил человека!
      Кто-то невидимый двинул в бок. Я закачался, присел.
      "Самолеты противника вторглись в воздушное пространство
      Гельголландии и на бреющем полете бомбят объекты".
      – Что-о?!
      Вслед за мной вскрикнула и матушка
      – Кто это? – спросил про Ситку рыжий и зашел в ванную.
      – Брат. Он больной.
      – Где отец? – оперативник заглядывал в северную комнату.
      – В больнице.
      Меня знобило и шатало из стороны в сторону.
      – Мой сын не убийца! – с криком подошла мама к рыжему. – Вон из моего дома!
      Рыжий и ухом не повел
      – Где паспорт Нуртаса?
      – Он потерял его.
      В голове раздавался беспорядочный стук, во рту пересохло, я с трудом ворочал языком.
      – Может это ошибка? – жалобно выдавил я из себя.
      – Ошибки нет. Есть свидетели… Твой брат убил человека.
      – Вон отсюда! – истошно вопила мама.
      – Поздно кричите. – уже спокойней сказал рыжий. – Раньше надо было возмущаться. Сын ваш нигде не работал, дошел до убийства.
      – Я повторяю, мой сын никого не убивал.
      Не обращая внимания на матушку, рыжий прошел в холл и отдавал приказания:
      – Вы остаетесь здесь до утра. А ты, Нуржан, – Он ткнул пальцем в узкоглазого. – Поезжай в КПЗ и вытащи мне того… Я буду у себя.
      В засаде остались трое. Майор предпенсионного возраста, это был участковый из опорного пункта, дунганин лейтенант и русский в штатском.
      Мама спросила майора про рыжего: "Кто этот хам?".
      – Сайтхужинов.
      Дунганин и русский расположились у телефона, в холле на топчане.
      Ситка спал, я ходил по коридору и слышал обрывки разговора из столовой мама с участковым.
      – Скажите моему сыну, что это ошибка.
      Майор кивал головой и молчал.
      Я лежал и замерзал под одеялом из верблюжьей шерсти.
      Спал я часа два-три. За окном темень. В столовой на стуле дремал майор.
      – Иди сюда. – позвала меня мама. – Вот милиционер говорит, что еще неизвестно кто кого убил. Правда?
      Майор пробудился от дремы.
      – Вообще, даже если бы сын мой кого-то и убил, то вы не имеете права хозяйничать в доме моего мужа.
      Участковый пожал плечами. Его дело исполнять приказы.
      В начале девятого зазвенел телефон. Снял трубку русский мент.
      Говорил недолго. Положил трубку.
      – Вас вызывает Сайтхужинов.
      Районный уголовный розыск стоит отдельно от основного здания РОВД во дворе, в одноэтажном домике с верандой.
      На веранду вышел вчерашний узкоглазый.
      – Заходи.
      – Мы знаем, вы человек серьезный, занимаетесь научной работой, – заговорил Сайтхужинов. – Должны понимать… Вы можете помочь и нам и брату.
      – Простите, как вас зовут?
      – Ибрагим Гузаирович.
      – Ибрагим Гузаирович, Нуртас не мог убить человека. Подраться да… Он мог подраться. Но чтобы кого-то убить… И уж тем более, убежать. Нет… Он не такой.
      – Ошибка исключена, – не сводя с меня белесых глаз, сказал
      Сайтхужинов. – Вы не можете знать, что испытывает убийца и почему он скрывается с места преступления.
      Сидевший рядом Аблезов молчал.
      – Ваш брат в районе человек известный. Он дерзкий… – продолжал капитан.
      – А что… убитый этот… Он что, слабосильный? Не мог за себя постоять?
      – Да нет, – Сайтхужинов отвалился спиной на стену и оглянулся на
      Аблезова. Инспектор кивнул. – Убитый, как раз не производит впечатления слабосильного. Малый в плечах, да и развит неплохо.
      Зазвонил телефон.
      – Да, да! Минут через пять освобожусь. Хорошо. – капитан положил трубку. – Так вот. Было бы хорошо, если вы вдруг где-нибудь встретитесь с братом…
      – Где я с ним встречусь?
      – Я говорю – вдруг встретитесь. Было бы хорошо, если вы уговорите его прийти к нам с повинной.
      – Хорошо. Скажите только еще: кто убитый?
      – Убитый некий Мурат Бисембаев.
      У меня все опустилось. Сайтхужинов прав на все сто. Ошибка исключена.
      Я шел мимо Никольского базара. Ярко светило Солнце, почерневшие сугробы источались мелкими ручейками. Я обходил лужи и думал: "Где
      Шеф?". Почему-то кроме всего прочего с острой жалостью вспоминал я и о Докторе.
      Дверь открыла новая смена. Дневная засада состояла из оперативника Михаила Копелиовича, участковых опорного пункта
      Тлектеса Касенова и Иосифа Кима.
      Оперативник ходил по столовой и разглядывал фотографии за сервантным стеклом. Фотографий было две. На одной из них Шеф с друзьями по Казоргтехсельстрою, на другой – мама на чьей-то свадьбе.
      Рядом с ней ее родственник Мустахим и жена министра внутренних дел.
      – Этого Мустахима я знаю, – сказал Копелиович. – Работал у него.
      – Да. Мустахим мой племянник, работает в областной милиции.
      Копелиович вышел в коридор позвонить.
      Я тихо сказал матушке: "Мама, убил Нуртас".
      – Ты веришь милиции?
      – Ты ничего не знаешь. Мне Нуртас в воскресенье рассказал… Что убитый Бисембаев побил нашего Нуржана, а Нуртас за это вломил ему.
      Еще он говорил, что как следует даст этому Бисембаеву.
      – Никого не слушай, никому не верь.
      – Я тебе еще раз говорю, – Бисембаева убил Нуртас.
      В комнату зашел Копелиович, я замолчал.
      На кухне Касенов и Ким призывали не отчаиваться.
      – Пойми, – говорил Ким – судить будут только по показаниям Нуртаса.
      – Как это?
      – Терпилы то нет.
      – Ну да. А расстрел?
      – Смеешься? Какой расстрел?
      – Хороший ты мужик Иоська.
      – Чего там хороший? Ваша семья попала в беду. Я от матери слышал, что этот ногай вчера ей нахамил.
      – Какой ногай?
      – Татарин… – Ким улыбнулся. – Сайтхужинов.
      – А-а… Было… Но его можно понять. В районе ЧП.
      – Причем здесь ЧП? – возразил Иоська. – Надо понимать, с кем и как себя вести. Твой отец писатель?
      – Переводчик.
      – Все равно. – Ким оценивающе осматривал кухню. – Такую шикарную квартиру просто так никому не дадут.
      – Я позвоню другу Нуртаса.
      – Звони.
      Встал Ситка. Он еще несколько дней будет отходить от лекарств.
      СиткаЧарли выпил холодного чая и пошел обратно в детскую.
      В дверь позвонили. Из столовой на цыпочках выбежал Копелиович.
      – Это ко мне, – сказал я и открыл дверь.
      – Что? – Большой, не снимая тулуп, прошел на кухню.
      – Засада у нас. Нуртасей убил Мурика Бисембаева.
      – Этого щипача что ли?
      – Ты его знаешь?
      – Знаю. Туда ему и дорога.
      – Ты что Эдька?
      – Я недавно видел его на трамвайной остановке. Дерганный весь…
      Гнилушка…
      – Три ходки у него, – сказал Ким.
      – А эти ребята… – Большой повел взглядом на Тлектеса и Иоську.
      – Тоже менты?
      – Менты мы. – сказал Ким.
      – Ну-ка расскажите.
      К разговору прислушивался, бродивший по коридору, Копелиович.
      – Иоська, перестань!
      – Пошел ты! – прикрикнул на него Ким. – Они все равно узнают. -
      Он наклонился над столом и показал головой на коридор. – Мент есть мент.
      – Говори тише, – сказал Большой.
      – Вчера вечером в опорный пункт прибежал хозяин квартиры Омаров,
      – начал Иоська.
      – Кто это? – спросил Большой.
      – Меченый.
      – Меченый?
      – Кличка Омарова.
      – Рассказывай дальше, – попросил Большой.
      – Омаров сказал: "У меня на квартире убили Бисембаева". Мы побежали к нему. Терпила лежал на полу, у него оторван воротник от рубашки. На стене, на полу – кровь, везде следы борьбы. Видно, что он до последнего бился за жизнь.
      – Чем убили Бисембаева?
      – Рядом нашли газовый ключ. Разможжен затылок. Ударили так, что у терпилы один сапог слетел с ноги. Экспертиза будет готова завтра.
      – Омаров где?
      – В КПЗ. Он сказал, что весь день был на работе, пришел домой, а там труп.
      – Нуртасик не мог убить. – Большой покачал головой. – Позавчера с ним был какой-то Саша. Вот он мог убить. А Нуртас… Нет…
      – Что за человек Нуртас? – спросил Ким.
      – Он ласковый. Обнимет тебя, расцелует, наговорит добрых слов. Но злить его не советую. Так что, если он вдруг придет, стволы не вынимайте.
      – Что, сопротивляться будет?
      – Сопротивляться может и не будет, но стволы лучше спрячьте подальше.
      По коридору взад-вперед не продолжал ходить часовым Копелиович.
      – Иосиф, что делать? – спросил Большой.
      – У терпилы родственников нет. Можно быстро обрубить все хвосты на стадии уголовного розыска.
      – С чего начать?
      – Сунуть бабки Сайтхужинову.
      – Сколько?
      – Не знаю, – Ким наморщил лоб. – Надо с ним поговорить.
      Большой посмотрел на меня.
      – В этом доме деньги есть.
      Я прошел в столовую, закрыл за собой поплотнее дверь.
      – Мама, нужны деньги.
      – Какие деньги?
      – Дадим ментам на лапу…
      – Это они тебя научили?
      – Никто меня не научил. Не жидись.
      – За что? Никаких денег я не дам.
      На кухне тем временем разговор не прекращался. Когда вышел из столовой, услышал.
      – Пока речь идет о девяносто третьей статье.
      – Что это? – спросил я.
      – Нанесение тяжких телесных повреждений со смертельным исходом.
      Так что… Если сунуть бабки, то можно запросто переделать в убийство по неосторожности, а после что-нибудь еще придумать.
      – Ладно, я пойду, – Большой поднялся.
      – Эдик, о том, что здесь узнал, никому ни слова.
      – Само собой.
      Ситка с утра ничего не ел, да и Иоську с Тлектесом не мешало бы покормить. Я поставил размораживаться мясо и стал чистить морковь.
      – Обед готовишь? – поинтересовался Ким.
      – Плов в темпе сварганю.
      – Хорошо, – сказал Иоська и полез в карман, – Тлек, сбегай в магазин. Купи три пузыря вина. Больших.
      Вечером позвонила тетя Альмира.
      – У вас все нормально? – спросила жена Есентугелова.
      – Да. А что?
      – Ничего.
      Большой проболтался отцу, тот по эстафете передал Есентугеловым.
      "Нуртас, где ты?" – спрашивал я раз за разом себя и ничего не соображал. "Где ты мерзнешь?". Нет, нет… Ничего, ровным счетом ничего не сходится. Откуда-то издалека доносился приглушенный расстоянием лай дворовых собак, перед глазами плыла темная, мерзлая ночь, черные, слежавшиеся сугробы, ледяные тротуары. Что-то помимо рваного, точущего ожидания накрывало меня. И то, что накрывало, было намного сильнее и тревожнее воцарившегося во мне хаоса. При всем этом ощущение, что 27 февраля произошло событие разом и верх ногами опрокинувшее прежние представления, самое жизнь, усиливалось и крепло.
      Рано утром позвонил дяде Боре и попросил зайти.
      В девять утра сменилась засада. Вновь пришли Ким, Касенов и
      Копелиович. Я позвонил Большому.
      – Плохо дело, – сказал Ким. – Экспертиза нашла ножевые ранения в области груди.
      – Это прямое убийство. – нахмурился Большой.
      – Да. – кивнул Ким и добавил. – Все равно, если не терять время, то еще можно что-то сделать.
      Снявши голову, по волосам не плачут. Раз Есентугеловы в курсе, матушка позвонила к ним.
      – Аблай, – сказала она, – сходи к Тумарбекову. Потребуй, чтобы он выгнал из нашего дома милицию.
      Тумарбеков заместитель министра внутренних дел, хоть и по общим вопросам, но из всех руководящих ментов самый авторитетный. Он уважает заслуги Есентугелова, но вряд ли станет вмешиваться.
      Матушка позвонила и Жарылгапову.
      Дядя Ислам увидел засаду и, узнав в чем дело, занял принципиальную позицию:
      – Тунеядец стал убийцей! И вы еще просите выгнать милицию?!
      Дядя Боря подошел к обеду. Я провел его к себе в комнату.
      – Это что за люди? – спросил он.
      – Милиция. Ищут Нуртаса.
      – Нуртаса?
      Я рассказал. Дядя Боря посидел с полчасика и ушел.
      Засаду сняли в пятницу. По моему звонку пришли Хаки и Серик
      Касенов. Хаки разговаривал с матушкой, Серик молча сидел в моей комнате.
      – Такие дела, Серик, – Я кончил рассказывать и выпалил то, что сверлило меня последние двое суток: "Лучше бы его самого убили!".
      – Ты что! – вздрогнул Серик Касенов.
      Откуда-то из глубины опять пробилось неясное предчувствие: "Не здесь ищешь". Не успев оформиться, ощущение покидало, возвращалось и я вновь думал том, что сообразить не в силах только от того, что случай настолько незнаком мне, что, пожалуй, лучше и не пытаться найти правдоподобное объяснение, выстроить логику в событиях минувших дней.
      В субботу поехал в центр. На Броду, у перехода стоял Сэм.
      – Ты слышал?
      – Слышал, – сказал Сэм. – Надо было этого Бисембаева технически сделать.
      – Что народ здесь говорит?
      – Старшие мужики тишину поют.
      Сэма зовут Самат. Окончил на год раньше меня энергофак нашего политеха. С Шефом видел я его пару раз.
      Я вернулся домой. На кухне Ситка рубил мясо. Мама пересыпала куски солью и складывала в большой тазик.
      Все последние дни Ситка Чарли не донимал расспросами, не интересовался, что происходит в доме. Как будто его это не касалось.
      В понедельник мама от тети Марьям привела домой маляршу Веру. В руках малярши игральные карты.
      – Вот смотри, – Вера раскладывала перед мной карты. – Нигде в плохом его нет.
      – Мама, – взмолился я, – не морочьте мне голову.
      … Пошел восьмой день. Хоть и немного времени прошло, но напряжение спадало. Сумятица мало-помалу сменялась надеждой: Шеф тут ни при чем, менты нашли истинного убийцу и сообщать нам об ошибке полагают зазорным.
      Но куда пропал Шеф?
      Товарищ Сталин, вы большой ученый…
      "Бим бом!" короткий и приглушенный. Я открыл дверь.
      Вошли Сайтхужинов и Аблезов. Капитан смотрел на меня так, как будто узнал во мне родственника.
      – Как здоровье?
      – Нормально.
      – Кто? – крикнула из столовой матушка.
      – Апай, это мы. – Сайтхужинов с Аблезовым зашли в комнату.
      – Что?
      – Апай, простите… – оперативник говорил спокойно, негромко. -
      Произошла ошибка. Кажется, в морге находится ваш сын Нуртас.
      А-а… Вот оно как. Что-то такое мелькало внутри, но, не развертывая предчувствие, я гнал его от себя прочь. Все очень просто. Просто и легко сошлось воедино несходимое.
      Кто-нибудь задумывался, почему и откуда берутся первые порывы?
      Именно они то и выдают тебя с головой. Первым делом меня посетила мысль о том, что все же лучше оказаться в жертвах. Второе, о чем я подумал, было: "Кто теперь будет ходить к Джону?".
      Мама не ошарашена и тоже несет чепуху. Только уже вслух.
      – Почему вы не поверили матери?
      – Нас запутал свидетель Омаров.
      – Где он?
      – В машине. – ответил Сайтхужинов и, повернувшись ко мне, сказал.
      "Апай, нам нужно провести опознание. Бектас с нами не поедет в морг?".
      – Я не поеду.
      – А-а… ну да. Тогда кто поедет? – Начальник ОУР испытующе посмотрел на маму. – Может Софью Искаковну позвать?
      – Нет! – рявкнула мама.
      – Я попрошу друга Нуртаса – Эдика Шалгимбаева. – сказал я.
      Надо срочно удалить из дома Ситку Чарли. Я побежал в соседний дом.
      – Тетя Марьям, убили Нуртаса. Позвоните в больницу. Пусть вызовут к себе Улана.
      Соседка охнула и записала телефон третьего отделения.
      Минут через сорок вернулись Сайтхужинов, Аблезов. В квартиру с ними зашел Большой.
      – Да, это Нуртас, – сказал он, как отряхнулся.
      – Кто его убил? – спросила мама.
      – Бисембаев.
      – Где он?
      – В машине. Мы его взяли в доме братьев Котовых. – Сайтхужинов развел руками. – Апай, что нам делать? Застрелить его?
      – Где Омаров?
      – Тоже арестован.
      Словно что-то почувствовав, заглянул Жарылгапов. Заходить не стал, всего лишь сказал по-казахски: "Хоть руки у него остались чисты. И на том спасибо".
      Пришли Хаки, Серик Касенов, Аблай Есентугелов.
      Матушка не до конца поняла, что произошло, потому что сказала писателю: " Аблай, помоги наказать милицию".
      Есентугелов поднял руки.
      – Зачем? Шакен, ваш сын не работал, пил…
      Мама не узнавала своего фаворита.
      – Аблай, какое тебе дело работал или не работал мой сын? Пил или не пил? Я говорю тебе: будь человеком!
      Хаки вывел меня в коридор.
      – Что этот Аблай говорит? Разве можно такое говорить?
      Можно или нельзя, мне теперь не до этого. До меня начинало доходить что же с нами произошло.
      – Хаким, Серик! Надо сообщить Вовке Короте.
      Коротя работает в геофизической экспедиции за городом. Номер домашнего телефона знал только Шеф. Дома у него никого не было, но записку в дверях я не догадался оставить.
      …Проснулся в первом часу ночи. Мама спала у себя в столовой, на кухне тетя Шура с Муркой Мусабаевым.
      – Бекетай, вечером я разговаривала с Шарбану, – тетя Шура не нашла другого случая сообщить мне о таком важном событии, как разговор с Шарбанкой. – Я ей говорю: "Убили Нуртаса, агатай тяжело болен, а она мне: у Шаку мебель, сервизы…".
      – Тетя Шура, зачем вы мне об этом рассказываете?
      – Бекетай, у тебя ступор.
      Мурка молчал, я курил.
      – Бекетай, ты куришь одну за одной… – тетя Шура не умолкала, -
      Нуртас пролежал в морге без холодильника восемь дней…
      – Тетя Шура, я вас прошу…
      – Нет, ты выслушай меня.
      – Что?
      – Завтра привезут Нуртаса и он будет припахивать.
      – Почему?
      – Я говорю, завтра будет уже девять дней, как тело Нуртаса в морге без холодильника.
      – Ну и что теперь?
      – Ничего. – вошел в разговор Мурка. – Бек, ты не сталкивался с такими делами, но это обычное явление. Будет сильно вонять.
      … С утра пасмурно. К девяти пошел мелкий снежок и через час прекратился. Надо найти Доктора и Коротю.
      – Можно взять вашу машину? – спросил я у тети Раи Какимжановой.
      – Зачем тебе машина?
      – Ребята съездят за Нуржаном и другом Нуртаса.
      – Ох, друзья, друзья… Где же они были, когда Нуртас погибал? – тетя Рая вздохнула. – Машину, конечно, возьми.
      – Берька, – сказал я Пельменю, – поезжай на жанатурмыские дачи.
      Разыщешь там Доктора, потом смотайся к Вовке Короте. Он работает в какой-то экспедиции рядом с остановкой "Новостройка".
      – Эту экспедицию я знаю.
      – Привези обоих.
      Пельмень плутал с час по дачам, Доктора не нашел, но Коротю привез.
      Сайтхужинов помогал Большому с оформлением паспорта, за Нуртасеем поехали Мурка Мусабаев, Витька Варвар, Серик Касенов, Хаки, двоюродный брат Коля и еще какие-то родственники.
      За всем не уследишь, да и сами мужики не догадались напомнить мне о мыле, одеколоне и пудре.
      Каспаков молчал, Шастри сказал два слова: "Будь крепок", Руфа говорил, что ничего не поделаешь, надо теперь думать родителях, потому правильней было бы не изводить себя.
      Гроб внесли и поставили на стол в маминой комнате. Шеф закрыт красным плюшем.
      – Я хочу посмотреть на него.
      Тетя Загиля протестующе подняла руку.
      – Может не надо?
      – Нет, я хочу посмотреть.
      Тетя Загиля открыла лицо. Да, это Шеф. Под правым глазом две или три открытые, вывернутые наружу, ранки.
      Никакой вони, никакого постороннего запаха от Шефа не исходило, но я не решился поцеловать.
      В пятницу после обеда Каспаков пришел с Надей Копытовой, Ушкой,
      Алимой и Умкой.
      Я рассказывал женщинам о милицейской засаде.
      Каспаков перебил меня: "Как ты выражаешься? Менты, стволы… Что, других слов не знаешь?".
      Умка набросилась на него:
      – А ну прекратите! Вы куда пришли? Нашелся тут… Святоша!
      Я вышел из комнаты. Прикрыв дверь, за мной проследовала Таня
      Ушанова.
      – Ты не обижайся на него. У Жаркена неприятности. Позавчера его сняли из секретарей партбюро.
      – Я не обижаюсь.
      Дверь в столовую распахнулась. Мама пошла на кухню. В комнате продолжала бушевать Умка.
      – Я с Нуртасом встречалась один раз. Мне этого было достаточно, чтобы увидеть и понять, что он настоящий мужчина. И вам, дорогой
      Жаркен Каспакович, прежде чем открывать рот, советую думать.
      Каспаков молчал.
      – Мне ли не знать, что вы за человек? – спросила Умка и сама же ответила. – Лицемер с партбилетом, – вот вы кто!
      Мурка Мусабаев провел две последних ночи у нас. Прощаясь сказал:
      "Ты это… Со своим горем ни к кому не лезь. Люди не любят этого…
      А я… Я больше к вам не приду".
      В субботу распогодилось. Я открыл окно. Светило Солнышко, теплынь. Под окнами с цветами прошел мужчина с цветами, дверь в продмаге через дорогу не закрывается.
      8-е марта.
      В комнату зашла мама.
      – Собирайся. Поехали к отцу.
      – Я не поеду.
      – Кому говорят: поехали!
      Решено, если вдруг папа спросит, отвечать, что Шеф завербовался и уехал неизвестно насколько в дальние края.
      В одной палате с папой пожилой русский. К нему пришли жена, дочь со свекром. Дочь побежала за посудой для цветов, жена расставляет на тумбочке банки с соком. Отцу не до расспросов. Для инсультника главное лекарство – уход. Без него за десять дней папа зарос как бродяга. Я попытался побрить его. Бритва "Харьков" с трудом сняла первый слой, папа вспотел и попросил глазами: "Хватит. Больше не надо". С ним занимается логопед. До восстановления речи еще далеко, хотя понять, о чем он говорит, уже можно.

      … Целовались вдвоем
      …Я открыл дверь. На площадке в синюшных потеках с шапкой в руке
      Сашка Соскин. Сто лет не виделсь.
      – Откуда узнал? – спросил я.
      – В цветочном сказали.
      – Слушай, это не ты случайно с Нуртасом приходил к Большому?
      – Я, – ответил Соскин.
      Телевизор был включен и Сашка ни с того ни сего стал подпевать певцу из праздничного концерта.
      – Потом что?
      – Потом? – переспросил Соскин и ответил. – Все эти дни я был вместе с Нуртасом. Ездили к Короте за деньгами.
      – И…?
      – В час или в два я ушел домой.
      – Двадцать седьмого?
      – Двадцать седьмого.
      Соскин ушел и оставил меня без курева – после него я не нашел пачки "Казахстанских", что лежала на телевизоре.
      Умка принесла блюдо с чак-чаком.
      – Тетя Шаку, семь дней давно прошло, но все равно… Символически.