После развода она зачастила к нам домой. Разбежалась Умка с
      Мереем раньше меня на два месяца и представляет свой развод стартом в новую жизнь. Ей тоже не мешает думать, прежде чем что-то сказать.
      – Тетя Шаку, – заявила Умка, – Бектас спал с Карлушей.
      – Ты что? – откуда она узнала? – У меня с ней ничего не было!
      – Было-не было, – что тут такого? Не в этом дело. Вы начали друг к другу притираться. – Умка разговаривала на повышенных тонах. -
      Тетя Шаку, вы еще не все знаете.
      – Ой бай, что еще?
      – Эта татарка спала со своим братом.
      – Ой бай! Маскара!
      Время искать и удивляться. Умка хоть и агентство Синьхуа, но такие вещи на ходу не придумаешь. У Кэт есть брат Малик. Он живет с ней и Гапоном. Как можно спать с братом, когда рядом муж? Кэт бабец раскрепощенный, но чтобы до такой степени либерализоваться… Если это так, то сие чрезвычайно каверезно.
      – Ты ничего не знаешь! У нее есть двоюродный брат в Волгограде.
      Она сама рассказывала подружкам, что, когда ездила к нему, то вовсю с ним…
      Ох… Умка ежели даст прикурить, то даст. Теперь все ясно, источник утечки установлен. Кэт дружит со Спиртоношей, та параллельно общается с Умкой.
      – Ты рассказываешь страсти самурайские. Но это кузен… Так бывает.
      – Что, хочешь показаться хорошим?
      – Ты завяжешь или нет?!
      Матушка пришла мне на помощь.
      – Бектас не такой.
      Причем тут я? Знала бы мама, как я хочу быть таким. Мне противно, что я не такой.
      – Сама знаю, что не такой. Потому и предупреждаю.
      Разговор зашел о снохах. Неожиданно, то ли в шутку, то ли всерьез, Умка пробросила шайбу через красную линию: "Мены кельне алмайсыз?".
      Матушка автоматически парировала бросок:
      – Кудай сактасын!
      Умка не обиделась, засмеялась: "Шучу". Я ей не нужен. Ни как любовник, ни как муж. Кто ей в таком случае нужен? Неужто она влюблена в Ситка? Трудно поверить. Хотя не исключено, что уважение иногда перерастает в дочернюю любовь.
      Умка продолжает жаловаться на мигрень. Пожалуй, что я и не потяну на врачевателя мигрени, только раздразню и тем самым может и усугублю ее недомогание с головой.
      Правду сказать, ей нужен лось.
      Вообще-то Умка, как тогда представлялось мне, не больно-то годится для семейной жизни. Быстро увлекается, и так же быстро остывает. Полагаю, что ей назначены долгие поиски в бескрайних странствиях. Как и ее тезке из одноименного мультфильма.
      Через неделю она позвонила:
      – Я по делам в Каскелене. Дома буду завтра к обеду. Ты не заберешь мою дочку из садика?
      – Заберу.
      Я обрадовался. Умкиной дочке шесть лет, она умная, балдежная и, как уверяет молодая мамаша, со знаком качества. Умка недалека от истины. С Анарой интересно разговаривать. Дите рассуждает как взрослая.
      "Страшное имеет не только конкретно-историческое содержание, страшное – чувственно, оно имеет цвет ("красный неморгающий глаз"), имеет звук ("предательское постукивание"), то есть страшное живет не только в социальном опыте, но и в подсознании, связь между ними обнаруживается в моменты прорыва черно-белого экрана в цвет, немого экрана в звук. Контрапункт, о котором немало написано в связи с творчеством Эйзенштейна, есть в своей глубокой основе столкновение двух разных постоянно сливавшихся в его картинах тем: "Мост" и "Рок".
      …На съемках "Бежина луга" (сцена убийства Степка), после того как раздался выстрел, мальчик, сделав несколько шагов во ржи, рухнул, режиссер подав команду "стоп!", разрыдался. Художник прощался со своим героем. И если такого рода переживание оставалось за кадром, это не значит, что его не было вообще, в кадре оно приобретает эпическое достоинство.
      Стиль – личностное выражение времени".
      Семен Фрейлих. "Беседы о советском кино". Книга для учащихся старших классов.
      …Проснулся и похолодел: "Вчера я забрал из садика Анарку. Где она?".
      Выскочил в коридор и лоб в лоб столкнулся с, выходившим из ванны,
      Шефом.
      – Что с тобой?
      – Да это… Вчера я с собой никого не приводил?
      – Нет, – Шеф приблизил ко мне лицо. – А кого ты должен был с собой привести?
      – Ой, мамочки! Я потерял умкиного ребенка!
      – Какого ребенка?
      – Не пугай меня! Точно никого со мной не было?
      – Так нажрался, что ничего не помнишь?
      – Не помню.
      – Еще и чужого ребенка потерял, – он погладил меня по голове. -
      Молодец.
      Я зашел на кухню, опустился на стул. Надо позвонить Серику. Может он вспомнит, куда я дел ребенка. Та-ак… Пили на речке… Потом я пошел за Анаркой в садик. Помню, как я привел ее с собой на
      Весновку. Что дальше? Не помню. Наверное, ей надоело смотреть, как мы пьем и она убежала от нас. Ой-ей-ей… Где ее искать? Умка приедет к обеду. Что я ей скажу?
      – Ты куда?
      – Надо позвонить.
      – Никуда не звони, – Шеф взял меня за руку.- Ты влетел.
      – Не говори так, – голос мой дрожал.
      В этот момент дверь столовой распахнулась, из комнаты со смехом выбежала Анарка.
      – Ой! Нашлась!
      – Рано вышла, – сказал ей Шеф. – Надо было его еще немного помучить.
      Дочь Умки действительно убежала от меня. Я пришел домой никакой.
      Шеф ничего не знал про ребенка, но из Каскелена позвонила Умка и спросила, привел ли я ее дочь из садика. Шеф выскочил из дома на поиски. Нашел он ребенка в ста метрах от нашего дома, у газетного киоска.
      Анарка рассердилась на меня не столько из-за того, что я, Серик
      Касенов и Хаки напились, сколько из-за моих насмешек.
      Она пожаловалась своей матери: "Весь вечер дядя Бектас мучал меня. Пристал: "Покажи, да покажи, где у тебя знак качества". Умка постучала ей пальчиком по лбу и сказала: "В следующий раз, если еще какой дурак будет спрашивать, знай: знак качества у тебя вот здесь".
      Пока я спал пьяный, Шеф угорал от Анарки. Они играли в слова, за чаем Анарка рассказывала о внутреннем положении в детсаде, делилась взглядами на семейную жизнь.
      Умка и Шеф до этого ни разу не встречались. Мать Анарки тогда мне ничего не сказала про моего брата. Шеф не удержался от оценки.
      – А мать Анарки баба ничего… – сказал Шеф.
      Сибириада
      Помощник 1-го секретаря ЦК КП Казахстана Владимиров человек писучий. В год у Владислава Васильевича выходит по книге, в местном журнале "Простор" публикуются литературоведческие статьи. Ему сорок лет, по специальности филолог, до перехода в ЦК работал заместителем редактора "Вечерней Алма-Аты".
      "Плутовка из Багдада"
      В издательстве "Жалын" с отцом заключили договор на перевод романа Владимирова "Закон Бернулли". По отзывам читавших – книги у помощника Кунаева для хорошо подготовленного читателя. Что до занимательности, так те же прочитавшие свидетельствовали – книги
      Владимирова на любителя. Какие конкретные выгоды мог заполучить отец от перевода романа помощника 1-го секретаря ЦК предположить не трудно. Влияние у помощника есть, Владимиров запросто может звонить заведующим отделами культуры, пропаганды ЦК КПСС. По слухам, человек он надменный.
      Валеру не покоробило, что на известие о заключенном договоре
      Владимиров никак не отозвался. На первых порах достаточно и того, что издательство охотно включило в темплан перевод, а директор
      "Жалына" установил высшую ставку гонорара за печатный лист.
      Перед работой над "Законом Бернулли" папа взял отпуск в Книжной палате и на 24 дня переселился в санаторий "Казахстан".
      "В металлургии, в цветной особенно, колоссальным напряжением дается каждая тонна металла. Руда поступает на обогащение с содержанием свинца не более одного-двух процентов! Извлечение металла усложняется, увеличивается его себестоимость, а народному хозяйству нужно все больше и больше стального проката, меди, свинца, цинка. Тем более обидно видеть, как до сих пор мы расходуем металл.
      Сооружаются станки, оборудование, где только один процент нержавеющей стали работает против коррозии, а остальные девяносто девять захоронены в монолите.
      Эшелоны угля, мазута ежесуточно пожирает УК СЦК. Жертва в виде энергии современному Минотавру – промышленности – огромна. Сотни миллионов тонн топлива загружаются в жерла колосников доменных и шахтных печей, непрерывной рекой по раскаленным добела ЛЭП течет к трансформаторным подстанциям электричество. Промышленный Минотавр заглатывает энергию без передыха. Он набивает утробу самым лучшим и дорогим топливом – коксом, антрацитом, мазутом. Что не может переварить – изрыгает через заводские трубы уходящими газами, теплом готовой продукции и отвальных шлаков. Энергетическая диспепсия отдается потерями тепла через кладки печей, в циркулирующей воде, которой снимают высокотемпературные симптомы затянувшихся желудочных колик индустриального молоха.
      Современный Тезей – служба главного энергетика – блуждает в лабиринтах Минотавра не для того, чтобы прикончить его, а чтобы дать вторую жизнь продуктам несварения его гигантского чрева.
      …Мне не везло. На второй, третий, четвертый день пребывания на комбинате никак не удавалось залучить Зоркова для приватной беседы: главный энергетик все время в бегах, в заботах. Зорков – человек деловой. А для делового человека очень важно сознавать, что слова у него не расходятся с делом. Комбинат сейчас дает больше половины всей выработки тепла за счет использования вторичных энергоресурсов (ВЭР). ВЭРы – это как раз та энергия, которую
      "отрыгивает" технологический процесс и которая ускользает через всевозможные лазейки от человека в космическое пространство.
      Сегодня человек стал понимать место энергии в его жизни.
      Осознание невозобновляемости органического топлива привело к пониманию того, что нефть, уголь, газ следует оценивать не только деньгами. Ватты, калории, джоули… Чаще других названия этих физических единиц мелькают на страницах печати. На их основе в нашем столетии синтезированы такие показатели, как энергоемкость, электровооруженность. Эти показатели по своему содержанию объективны. Ибо нет ничего объективнее в природе, чем сама природа.
      А ватты, калории, джоули – количественная суть природных явлений.
      Во всех странах подсчитывают, как далеко может уехать человечество на ископаемом топливе. Наши ученые в отличие от западных коллег, оценивающих размеры энергетической кладовой с полярных позиций, придерживаются в этом вопросе сбалансированного подхода. Суть его следующая. С одной стороны, на земле действительно имеются запасы топлива, измеряемые астрономическими цифрами. Но человек испокон веков брал и будет брать из кладовой природных запасов в первую очередь то, что ближе и легче всего ему взять.
      Теперь же, чтобы поставить на службу человеку, оставшуюся в недрах
      Земли энергию, необходима радикальная перестройка техничской базы во всех без исключения отраслях экономики.
      Много разговоров ведется вокруг альтернативных, иначе нетрадиционных, источников энергии, к которым относятся излучение
      Солнца, термальные воды, ветер и т.д. Альтернативная энергия – не самого лучшего качества (о качестве энергии можно судить по ее плотности в единице массы или объема, как это мы примерно делаем при оценке качества молочных продуктов – по жирности). Альтернативная энергия не в состоянии покрыть наши потребности не потому, что ее мало на Земле. Если перевести кванты солнечного излучения в уголь, то оказывается, что планета ежегодно поглощает около ста двадцати биллионов тонн "солнечного угля". Но плотность "солнечного угля" невелика и без фокусировки солнечную энергию не направишь в топку.
      "Солнечный уголь" надо ловить, преобразовывать, чтобы сделать более компактным, плотным. А чтобы уплотнить эти растворенные невесомые тонны Солнца, сколько нужно на Земле поставить солнечных ловушек, сколько под них освободить площади? Солнечные ловушки – коллекторы – пока изготавливаются из редких металлов, счет на Земле которым ведется на килограммы. С одной стороны, теряем сотни миллионов тонн самого лучшего, с высокой плотностью энергии, топлива, а с другой – пытаемся ловить считанные тонны "солнечного угля". Никто не спорит с тем, что альтернативные источники энергии – подспорье в разрешении проблемы века. Но только подспорье, а не большая энергетика.
      Об управляемом термоядерном синтезе говорят как о панацее разрешения энергетического кризиса. Однако термояд еще далек от практики. Человек должен, пока не подоспел на помощь термояд, научиться рачительно расходовать органическое топливо – основу развития материально-технической базы будущего. В противном случае не исключена ситуация, при которой уже обузданный термояд не сможет найти себе в будущем места для приложения его неисчерпаемого потенциала.
      Пока продолжается разработка альтеративных источников, пока физики моделируют термояд, всю основную тяжесть удовлетворения человеческих потребностей несет на себе органика: нефть, уголь, газ…
      Миллиарды тонн условного топлива производятся ежегодно в стране. Из них восемьдесят процентов потребляет промышленность. Но вот усваивает эту энергию индустриальный Минотавр из рук вон плохо.
      Чудовищная цифра потерь энергии – 900 миллионов тонн – говорит о непомерно большой жертве, которую мы приносим на алтарь нашего материального благосостояния.
      Не все эти потери по техническим соображениям можно отнести к ВЭРам. Но даже те ВЭРы, которые уже сегодня можно пустить в дело, способны заменить собою запланированный прирост добычи первичного топлива на этот год по стране".
      Бектас Ахметов. "Приложение сил". Из дневника младшего научного сотрудника. "Простор", 1983 г., N 11.
      На дальней станции сойду…
      М.н.с. Надя Копытова работает в институте с 1959-го года. Наде за сорок, она непосредственная и взрывная. Ни разу не была замужем, живет одна в однокомнатной квартире в микрашах. Почему осталась одна? В молодости за ней ухаживали, предлагали руку и сердце неплохие парни. Она ни какую.
      В начале 60-х Надю сильно напугала квартирная хозяйка, после чего она впала в длительное расстройство, на почве чего и заработала болезнь легких. Было, словом, не до замужества. С тех пор каждый год наша Наденька ездит лечиться в Крым, выздоровела она давно, но страх, пережитый в юности, нет-нет, да и сказывается: Копытова легко заводится, кричит.
      – Надя, не выходи из себя! Тебе вредно сердиться! – кричу я на опережение.
      Крыть Копытовой нечем, она смеется.
      Родом она из Шемонаихи Восточно-Казахстанской области. Говорят, живут там до сих пор кержаки. Надя не кержачка, но среди своих мило матерится.
      – Отдыхать поедешь в Алупку? – спросила ее Таня Ушанова.
      – Ага, в Золупку. Куда же еще?
      Надя математик, после института год преподавала алгебру и тригонометрию в школе. Если кому-то из наших приспичит изобразить в статье или в отчете что-либо заумное, то мы к ней:
      – Надя, подскажи.
      – Это элементарно, – она навскидку рисует на бумажке неравенство
      – память у нее великолепная. – Твоя задача может быть изображена так… – Поднимает голову, смотрит в глаза и просит прощения. – Что, не очень понятно? Извини. Тогда попробуем описать проще и понятней.
      Скажем, полиномом третьей степени Чебышева. Пойдет? Следи и запоминай.
      Кул Аленов склонен классифицировать Наденьку экстремисткой левого толка. И все потому, что Копытова говорит, что будто бы, по ее наблюдениям, тот, кто приносит ей огорчения, плохо кончает: или под машину попадет, или занедужит раком. Никто из нас всерьез не принимает результаты наблюдений Нади. "Не иначе Копытова шаманит, или обыкновенно запугивает". – сходится народ в единодушном мнении.
      С работы домой Копытову на москвичонке подвозит Сподыряк, заведующий лабораторией котельных установок. Надя женщина предельно разборчивая и ничего серьезного между ней и Сподыряком быть не может. Он не разбойник. Напротив, очень милый, умный старик.
      Забери Солнце с собой…
      Диссертацию не защитить без справки о внедрении. Внедрять наши рекомендации по модернизации обжиговой печи никто из работников свинцово-цинковом комбината не собирается. Не потому что на комбинате противятся новшествам, а потому что непонятно как можно присобачить к печи выводы типа "улучшить", "провести комплекс мероприятий по экономии топлива", "упорядочить расход шихты".
      Начальник цеха, мастера и сами знают, что надо бы улучшить и упорядочить, но в таком случае как тогда поступать с нашими рекомендациями? По хорошему, лучше не позориться и выкинуть их в корзину – по форме и содержанию они не отличаются от директив съезда партии.
      Я хочу защищать кандидатку по техническим наукам, то есть от меня требуется что-то вроде рационализаторского предложения. Но мало ли что я хочу? Любое техническое новшество должно приносить экономию материальных и денежных затрат. Шастри и я далеки от изобретательства и новаторства, но справка о внедрении нужна.
      Как быть – ума не приложу.
      Шастри, инженер Даулет и я в Усть-Каменогорске побывали дважды.
      Сняли температуры обжиговой печи на стенках, на сводах, из журналов рапортов сменных мастеров выписали сведения о расходе шихты, других реагентов. С такими сведениями возможно составление только руководящих указаний. Шастри говорит, что в принципе рационализаторское предложение придумать можно. Но это он так говорит. Он хоть в молодости и проработал в горячем цехе, но так и остался путаником.
      В начале декабря предстоит третья командировка в Усть-Каменогорск.
      Листает, листает, листает,
      Учебник физики листает на ходу,
      Не знает, не знает, не знает…
      Газеты домой приносят к обеду. Шеф любит посмаковать, потому первым прочитываю газеты я. Из всех изданий на первом месте у него
      "Советский спорт". В "Науке и жизни" он решает шахматные этюды мастера спорта Хенкина, кроссворды с фрагментами оставляет мне.
      – Отгадывай сам. Ты от них кайфуешь.
      Кроссворды с фрагментами в "Науке и жизни" действительно кайфные.
      Если удается разгадать половину кроссворда, поднимается настроение.
      "С какой же темой намеревался вернуться в режиссуру Лев
      Владимирович Кулешов?
      – У каждого человека, – сказал он, – кто бы он ни был, чем бы не занимался, в жизни есть момент, который оказывается счастливым.
      Конечно, каждый счастье понимает по-своему. Все зависит от склада натуры человека, его духовного запаса. Каждый человек неповторим, человечество многообразно. Искусство до сих пор исследовало многообразие горя, счастье как бы существует на одно лицо.
      Однако положительные эмоции не менее многообразны, мы же лишаем их драматичности и потому утрачиваем их неповторимую сущность. Счастье неуловимо в статике. В состоянии постоянного самодовольства оно не истинно и является привилегией нетребовательных к себе натур.
      Счастье есть момент. Оно есть выход из затруднительного положения.
      Но и в момент торжества это чувство всегда подстерегает опасность.
      Рядом с его покоем бродит тревога. Оно предполагет борьбу, оно результат борьбы. А может быть даже сама по себе борьба и есть счастье. Октябрьская революция и Отечественная война подтвердили это глобально. Какие тяготы и лишения перенесли люди, какие страдания пережили, но ведь буквально тысячи и тысячи в самой гибели своей находили счастье, этот трагический момент стал для каждого в отдельности высшим проявлением человеческой сущности. А сколько героического и какое сознание предстоит проявить еще человеку!
      Половина мира пока существует на началах зла и насилия. Капитализм извратил суть человеческих отношений. Безработица – дети становятся обузой, лишними ртами, семья – адом, – труд – насилием, машины – врагами, знания – злом. Парадокс состоит в том, что наказание приходит и к богатым, их бездуховность – тема многих картин прогрессивных кинематографистов Запада.
      …Современное кино изменилось. Оно приблизилось к социальной реальности мира. Можно, например, оперируя исключительно документами, создать трактат о современном мире, и это будет одновременно и художественным произведением. Между образом и документом стал короче путь. Мой метод зиждится на двух принципах: монтаже и специально обученном актере. Но в данном случае мне нужен не актер, а документ. Я хочу смонтировать не куски игры, а куски жизни. Я рискую, потому что это для меня ново.
      Издалека я понимаю, что это было неизбежно. Новое часто поначалу кажется неправильным, пока не становится очевидной его необходимостью. Материалом фильма должна стать документальная летопись событий и жизни отдельных людей ХХ века".
      Семен Фрейлих. "Беседы о советском кино". Книга для учащихся старших классов.
      Ты всю ночь не спишь,
      А в окна твои ломится
      Ветер северный,
      Умеренный, до сильного…
      В шестидесятых Шефу нравились песни Станислава Пожлакова.
      Нравился брату композитор и внешне. "Какой парень!".- говорил он, глядючи в телевизор.
      Сейчас он не вспоминает Пожлакова
      Из небытия на "Голубом огоньке" объявился Иван Папанин. Полярнику исполнилось то ли восемьдесят, то ли девяносто, и он обратился к телезрителям: "Браточки и сестреночки!".
      Шеф расплылся в чистой улыбке.
      – Бек, Папанин хороший человек.
      По телевизору показывают "Берега" про абрека Дату Туташхиа.
      Шеф считает, что Чабуа Амираджиби высосал своего героя из пальца.
      – Какой из Туташхиа разбойник, если он никого не убил?
      Не совсем понятно. Если разбойник, то обязательно должен кого-то убить? Шеф утверждает: да, именно так. Бандюгана без мокрухи не бывает.
      …Два часа ночи. Шеф и я сыграли в шахматы двадцать партий подряд. Шеф победил со счетом 18:2.
      – Все. – Я стал собирать фигуры.
      – Может еще сыграем?
      – С меня хватит.
      – Контровую?
      – Хочешь удовольствие растянуть? Лучше завтра. Спать давно пора.
      – Давай что-нибудь слопаем, – предложил Шеф.
      Вечером к маме приходила тетя Шафира с подругой. После гостей в доме всегда есть чем поживиться. Матушка спит. Из холодильника извлекли половинку вареной курицы, казы, морковный салат.
      – Сколько тебя учить? Задумал комбинацию, – обязательно подопри фигуру. – Шеф ест и не забывает указывать на ошибки. – Ты невнимателен. Сел играть, ни о чем постороннем не думай.
      – В Алма-Ату приехал гроссмейстер Васюков… Завтра он дает сеанс одновременной игры в нашем институте.
      – Васюков? Сыграй с ним один на один. Ему не мешало бы у тебя поучиться.
      – Ты балдеешь надо мной, а в институте я однажды играл на пузырь с ка мэ эсом и уделал его.
      – Что ты мне горбатого лепишь! – Мои успехи в шахматах на стороне вынуждают Шефа сильно морщить лоб. Он что-то вспомнил и сказал. -
      Совсем забыл… Сегодня днем видел Жуму Байсенова. Помнишь его?
      – Помню.
      – Ментом работает в Калининском РОВД.
      – Ментом?
      – Ментом.
      – Ты про Сайтхужинова слышал?
      – Который? Тот, что начальник уголовного розыска в Советском…?
      – Ага.
      – Слышать слышал, но не встречался. Знаю там только Аблезова.
      – Сайтхужинов племянник тети Софьи, матери Сейрана.
      – Ну и что? Посуду кто мыть будет?
      – Я конечно.
      Валялся я в кровати минут десять, начал уже засыпать, как услышал дробный стук о стенку. Стук шел из детской. Что там? Шеф знает, что я должен спать и не мог меня звать к себе. Я вышел в коридорный пятачок. В детской горел свет и я заглянул поверх занавески в дверное окно комнаты.
      Вот оно что. Я быстро, пока Шеф не засек меня, юркнул к себе.
      Через пять минут он вышел из детской. Хлопнула дверь в ванной, донесся шум воды. Я то думал, что с Балериной он пропадал неделями просто так. Оказывается член Политисполкома Коминтерна у Шефа вовсе не в отставке. Что за дела? Шеф онанирует? Сие не столько стремно, сколько непонятно. Я по себе знаю, что такое импотенция. При ее наличии хороший импотент никогда не кончает. В чем тогда суть его нескладухи?
      Прежде, чем зайти куда-то, убедись, что выйдешь…
      Что можно сделать с собственной жизнью? Жизнь идет сама по себе, мы сами по себе. "Делом надо заниматься! Делом!". Про какое дело толкуют чеховские герои? В "Войне и мире" Толстого есть знаменитая сцена, когда Безухов, глядя на обитателей петербургских салонов, размышляет о том, как все мы пытаемся убежать от жизни. Мы не верим, что дело, которым вынуждены изводить себя, за неимением лучшего, занимать себя, и есть та самая конкретная работа, которая, по словам чеховских персонажей, способна примирить нас с действительностью, с самим собой.
      У Чехова я не нашел ни одного по-настоящему жизнерадостного персонажа. Доктор Старцев лечит людей, завладел расположением горожан, и превратился в человека, главной докукой которого является он сам.
      "Примирение с самим собой обычно происходило не под воздействием злобы дня, приобретенных привычек, принятия на себя невыполнимых обязательств. На примирение подталкивало более всего, день ото дня оформлявшееся мнение, что один человек сам по себе ровным счетом ничего не может изменить в этом мире, ничего не может поделать с незыблемыми установлениями общества, как не в состоянии совладать народы всего мира с, определившимися раз и навсегда, законами природы.
      Сознание бессилия твоего внутреннего мира что-то изменить к лучшему в мире внешнем, строгая необходимость порывать, не считаться с посещающими тебя сомнениями, порождают ожесточенное оскорбление, с которым ты набрасываншься на зеркало с отражением отвергнутых тобой химер. Это в лучшем случае. В худшем, – мы так или иначе, но вытесняем из себя, не дающую покоя щекотливость, двойственность: прикрываемся общественными и личными заботами, уверяя себя в том, что первичнее и насущнее этих забот ниего нет и не может никогда быть. Все остальное – блажь, упражнения праздного ума.
      Чем благополучнее складывается общественное положение человека, тем легче он забывает о вечных вопросах, с течением времени начинает стыдиться, испытывать неловкость за те мучения, с которыми он преодолевал нашествие неясных мыслей и ощущений, за то как нелепо вопрошал: "Для чего я живу?". Ныне все то, что связывало и связывает его с приобретенным положение и представлялось ему тем самым значительныим, главным содержанием плана его жизни.
      Нет-нет, да проскальзывающие воспоминания гонятся ныне прочь, понуждают вспоминать проклятый вопрос: "Неужели родился я лишь для того, чтобы жить так, как все, подчиняться лицемерным нормам общественной морали? И это жизнь?". Во имя чего обманываю я себя, родных, близких? Всю жизнь, не замечая, мы заняты поиском настоящего, истинного в себе, но поиск этот затруднен заботами о тебе лукавого, который сбивает с толку искусом богатства, власти.
      Человек рожден в муках вовсе не для того, чтобы помыкать подобными себе особями, куражиться над слабыми. Тогда для чего? В чем истина? Где заключена сердцевина жизни?
      Не могу утверждать, что эти треклятые вопросы часто отвлекали меня от повседневности, ставили в тупик из-за непримиримой противоречивости от надобности следовать опостылевшим, сущностно жалким установкам благонравия и непонятного, до сих пор, неспокойствия души. Казалось бы, со всем сомнительным с угасанием душевного энтузиазма я покончил раз и навсегда на рубеже двадцати пяти-тридцати лет".
      Заманбек Нуркадиловв. "Не только о себе".
      По Алма-Ате повторяли "Незаконченную пьесу для механического пианино". Смотрел кино с Шефом.
      Платонов-Калягин бегал по дому, выскочил на воздух: "Мне тридцать пять лет! Я ничтожество! Я ничего не сделал!". Спрыгнул с обрыва в реку. Не ушибся, но сильно промок. Ему стыдно и жалостно.
      Механическое пианино – метафора. Фано играет не рэгтайм, но суть все та же. Музыка сочинена без нашего участия, она будет играть при нас и после. Ходильник жизни давным-давно заведен, нам кажется, человек-невидимка нажимает на клавиши, а все очень просто: мастер вставил в инструмент стальной храповичок с дырочками. Шарманка. Шар
      – ман. Иными словами, – прелесть, обман, надувательство.
      Человеку уже много лет. Тридцать пять. Пианино играет, насмехается над ним: пей вечером на веранде чай, болтай про то, как с утра пойдешь с кретьянами на покос.
      Кино не жизнь. Оно всего лишь кино.
      Даже если оно и так, то, что нужно делать, чтобы к тридцати пяти годам не пугать народ криком: "Я ничего не сделал!"? Какие дела должен проделать человек, чтобы к зрелости не ужасаться самого себя?

Глава 34