– М-м…
– Но на сегодня и этого достаточно. На сегодня главное, что писать вы можете. Продолжайте в том же духе.
Люби меня по французски…
Наташенька, она же Черепушечка, большой специалист в этимологии.
Например, слово "люблю", хохмы ради, прошепетывает "еблю", а песню
"Кленовый лист" и вовсе поет так же, как понимаю ее я:
Хреновый лист,
Ты мне приснись…
Мне не терпелось рассказать теткам о приговоре Черноголовиной.
– Пошли на чердак.
– Ты где с утра был?
– У Галины Васильевны.
– Кто это? – спросила Кэт.
– Писатель. Она прочитала мою писанину и сказала, что мне нужно писать.
– Правда? – Кэт поцеловала меня в губы. – Здорово!
– Ты рада?
– А ты как думал?
Тереза Орловски протянула руку.
– Поздравляю.
– Рано. Надо работать. Сегодня высший день! Теперь можно послать к едреней фене эту науку. О, если б вы знали, как она мне остофигела! Уже начал про себя думать, что я идиот.
– Я хочу тебя! – сказала Кэт. – Пошли на беклемиш.
– Куда пойдем? Ко мне?
– Можно у мамы побеклемишиться. Она сегодня дежурит.
– Пошли.
– Пузырек возьмем?
– Не стоит. Мне надо работать.
– Молодец.
– Бяша, подожди. – засмеялась Орловски. – Хочу тебя еще обрадовать.
– Что еще?
– Приходила из приемной Лорик.
– Ну и че?
– Она интересовалась тобой.
– В плане науки?
– Вот именно. Спрашивала у нас, правда, что у вашего Бека член тридцать сантиметров?
Лорик прелесть.
– Что вы ей ответили?
– Мы с Катькой побалдели… Девки в приемной думают, что ты нас обеих дрючишь. Кэт успокоила Лорика. Сказала, что у тебя вместо члена пипетка. Еще они думают…
– Пусть себе думают, – перебил я Орловски. – Вот что, девчонки.
Вы меня задолбали разговорами о моем маленьком…
Как бы не успокаивала меня Кэт, но размер для них имеет не только эстетический смысл. Дабы понять с кем приходится иметь дело, я попросил Кэт и Орловски провести измерения у мужей. Сделать это, по возможности, не вызывая подозрений, с душой, не роняя телефонного аппарата.
Как рассказала Тереза Орловски, к Валере, подобралась она с портновским сантиметром. Наташин благоверный поначалу непонимающе уставился на жену, возмущаться не стал, но и не позволил довести умысел до конца. Сказал, что ему известно откуда дует ветер.
Для соблюдения корректности измерений Кэт проводила эксперимент при утреннем просмотре Гапоном передачи "АБВгдейка". В момент, как она говорила, активного узбекостояния. За неимением портновского сантиметра Кэт приставила к корневищу узбека ученическую линейку.
Гапон человек от науки далекий, потому заорал:
– Еб…лась?!
– Не кричи. На работе попросили.
У узбека тут же аппарат и обмяк.
– Я Чокина убью! – пригрозил Гапон.
– Только что говорила с Галиной Васильевной. – мама не утерпела до вечера и позвонила на работу. – Хвал, хвал… Твой язык ей нравится.
Черноголовина переборщила. С языком-то у меня как раз беда.
Мама потребовала, чтобы материал по вторичным энергоресурсам я отнес в "Казахстанскую правду". Статью вчера я отдал заведующему промышленным отделом Жданову.
– Тема очень актуальная, – сказал Геннадий Николаевич, – Я посмотрю.
"Зона риска"
Вечером приехала Карашаш. Поговорить со мной. Она неплохо изучила меня и знает, как строить разговор.
– На пьющего человека смотреть тяжело… Будешь продолжать пить,
– никогда не будешь нужен людям.
Еще Карашаш обсуждает с мамой тему моей новой женитьбы. У жены одноклассника Анеке (мужа Карашаш) есть разведенная племянница с ребенком. Племяннице 23 года, она врач, родители ее физики.
Мама приторчала от перспективы заполучить в семью собственного врача.
– Акен аурад, мен аурам. Бизге даригер керек.
Хоть стой, хоть падай. Меня кто-нибудь когда-нибудь спросит? Я понимаю, врач в семье нужен. Но надо, чтобы и меня тянуло к врачу.
Что хотите, но жениться я не хочу.
– Ты – баран? – Матушка выдвинулась на танкоопасное направление.
– Хочешь жениться на этой салдак катын? Дождешься…
Маму напугал звонок тети Сони, матери Кэт:
– Калыныз калай, кудагий?
При живом, действующем зяте вопрос маман Кэт прозвучал как напоминание: за удовольствие надо платить.
У подъезда меня вместе с Кэт засек Ислам Жарылгапов и спросил маму: "Бектас привел невестку? Поздравляю"..
Теперь, когда Кэт приходила к нам, матушка при каждом звонке в дверь приказывала подруге прятаться.
Знала бы мама еще и о том, что Кэт собиралась родить от меня ребенка, тогда… Да ничего тогда бы и не было.
– Буду рожать. – решительно заявила Кэт.
Мне нравится решительность коллеги. Узбеку она родила пацана.
Может и мне тоже подарит сына?
Калина – чудная Долина…
Доктор позвонил Наде. Та пришла в больницу и началось… Без выписки он ушел из больницы домой к Надьке. Дуркуют они на пару в центрах.
– За бабу он нас всех продаст. – сказала мама.
Колорада ярмарка
Экспериментальная ГЭС КазНИИ энергетики стоит на Малой
Алма-Атинке, по дороге на Медео, в ста метрах от въезда на территорию второго дома отдыха Совмина. Построил Чокин ее после войны. Гидроэлектростанция крошечная, но работающая. Мощность ее что-то около 5 мегаватт, она участвует в покрытии пиков энергосистемы Алма-Атаэнерго.
На ГЭС постоянно живут обслуживающий инженер, сторож. Иногда приезжает сюда поработать и подышать чистым воздухом Чокин.
Гуррагча предложил Максу, Марадоне и мне:
– Поехали на ГЭС. Организуем шашлык.
Сказано – сделано. Поехали.
В горах падал снег. Пили в вагончике, к вечеру спустились в город. Продолжили с Гуррагчей на хате у Салты.
Салта, она же Салтанат, разведенная бабенция лет 27, живет однокомнатной квартире, в доме через дорогу от кинотеатра "Алатау".
Отец ее в прошлом начальник городской милиции, у Салты двое детей, воспитанием которых занимается бывший муж.
Салтанат по-казахски – торжество, праздник. В квартире Салты каждый божий день что-то отмечают и сразу же начинают готовиться к следующему празднику. Гуррагча и я застали Салтанат с подругами.
Застали мы их за обсуждением плана празднования приближающейся 65-й годовщины Октябрьской революции.
Гуррагча и я остались в квартире девушки-праздник до утра.
Проснулись и я позвонил Олегу Жукову.
– Вася, что делаешь?
– Подваливай. Мамаша на дежурстве.
В квартире Жуковых Кемпил, Энтерпрайз, однокашники Олега по юрфаку Жома, Баур и другие.
– Кэт, что делаешь? – я позвонил на работу.
– Че делаю? Работаю. Ты сам где?
– У друга на хате. Привези чирик.
– Куда подъехать?
– Знаешь на углу Фурманова и Кирова восьмиэтажку?
– Там внизу еще ювелирный магазин? Знаю.
– Через полчаса я буду у входа в ювелирный.
Была у Олега девушка Наташа. Глазастая евреечка. С ней у Жукова было в серьез. Настолько в серьез, что поверить было нетрудно любому, чей взгляд встречался с ее стреляющими по сторонам глазами.
Напоролся на ее глаза и я. Напоролся и наплевал на Олега. Подсмотрел в его записной книжке ее телефон и позвонил.
Она динамила меня. Близко не подпускала, но кое-какие, по мелочам, деньги принимала.
Забывшись, я нарисовался с ней к Кочубею. Думал, молодой человек поймет и не станет закладывать. Понятия у геологов другие, Кочубей вбагрил меня Васе.
– Бек разве так делают? – спросил Олег.- Ну скажи, нравится баба.
Что я не пойму? Но втихоря от кентов…
Было жутко не в жиляк. Не поднимая глаз, я выдавил из себя:
– Вася, ну… Знаешь, говорят, бес попутал.
– Да х…ня, – Олежка обнял меня.
…Кэт приехала вместе с Марадоной.
Перепились. Обнимались с Кэт в Васиной комнате, болтали. Вышел на кухню к Марадоне. Она курила и рассказывала, где она с Максом вчера еще побывала. Вернулся в комнату и увидел разомлевшую Кэт. Боевую подругу ласкал Олег Жуков. Я налетел на него с кулаками.
Нас растащили. Олег в умат пьяный рвался накумарить меня, испуганно кричала Марадона, ревела Кэт, ее утешал Гуррагча.
Баур увел меня с хаты.
На следующий день Кэт смущенно виноватилась: "Чего не бывает по пьяни". Я говорил, что сколько волка не корми – он и будет смотреть в лес, и что в социалистическом обществе падшим женщинам не должно быть места. За подругу вступилась Тереза Орловски.
– Бек, ты же сам говорил: падшую женщину надо простить.
– Наташа, замолчи.
Я разлагольствовал и при этом вспоминал о том, как накануне вечером, вернувшись домой, не находил себе места из-за того, что Кэт осталась с Гуррагчой.
Зазвенел внутренний телефон.
– Бек, я тут на вахте. Спустись.
Звонил Олег Жуков.
Что он хочет? "Пришел разбираться". – решил я про себя и труханул.
Вася поднялся со стула. Обнял.
– Бек, прости. Пойдем бухнем.
Главное, ребята, сердцем не стареть…
– Уже лучше. – сказала Черноголовина.
Она задумалась.
– Солнечная энергия, водородная энергетика – все это интересно.
Но… – Галина Васильевна вновь повторила: "Не надо забывать о читателе. Все же пойдем к нему навстречу".
Я промолчал.
– Вы кем работаете?
– Младшим научным сотрудником.
– Замечательно. Может напишите об институте? Кто знает, вдруг получится дневник младшего научного сотрудника?
А что? Это идея. Только… Жизнь такая, какая она есть, вещь скучная. Это еще пол-беды. Наша повседневка состоит из подробностей, без упоминания которых она утрачивает достоверность. Чаще всего подробности эти выглядят настолько гнусными, что внимание к ним автора свидетельствует о его дурном вкусе. Поэтому строго необходимо выглядеть лучше, чем ты есть, для чего и собственно надо скрывать, что тебя в истинности интересует. О чем можно писать, а о чем нельзя? Ладно, сейчас не до этого, и не мое это собачье дело.
И все же. О чем мне рассказать? Конечно же, не о том, что бухаю каждый день. Но я не только бухаю. Кое-что делаю. Вот именно, кое-что. Человек прекрасен, красив только в труде? Так? Так. Бывал я и на производ стве. В роли экскурсанта. Может изобразим из себя, что-то такое?
Я вспомнил о принципе работы теплового насоса. Черноголовина поставила задачу: бросовое тепло – с температурой в диапазоне 45-50 градусов – сконцентрировать, уплотнить, поднять деградированный термодинамический потенциал до уровня, пригодного к использованию.
В конце концов не я один живу скучно, мало кому есть что поведать другим что-либо из ряда вон выходящее, интересное. Литература – это стереотип, загоняется в рамки жанра. Отсюда потребность присочинять, домысливать, делать из опереточного сюжета собственной жизни нечто вроде драмы.
Иначе нельзя.
– Попробую
– Пробуйте.
…Спасибо Вам, я греюсь у костра.
В дверь просунул голову Курман, инженер лаборатории энергосистем.
Сказал два слова:
– Брежнев умер.
Брежнев мне не сват, не брат, но стало страшноватенько. В комнате секунд на пять все замолкли.
"Трибуна мавзолея на похоронах Брежнева вряд ли представила опытным физиономистам, психологам материал для, вызывающих доверие, выводов и обобщений. Соратник покойного стояли с отрешенными, непроницаемыми лицами. 70-летний Кунаев, как и все, думал, наверное, о смерти вообще и о есбе. В его возрасте смерти не боятся. Он, верно, думал и о том, как нелепая, если не брать во внимание билогическое старение организма, – неизбежность исхода, в своей внезапности, смерть старшего товарища может круто поменять планы, порушить надежды. Он быть может, думал и о том, что жизнь и в самом деле коротка, если уделять незаслуженно много времени и внимания удовльствиям души и тела, принимать близко к сердцу капризы судьбы, поддаваться соблазну отвлекать себя некими надуманными акциями…".
Заманбек Нуркадилов. "Не только о себе".
11 ноября, в день рождения Шефа, шел снег с дождем. Доктор с
Надей приехали домой к Большому и якобы на картошку заняли у Светы
(жены Большого) 50 рублей.
Большого дома не было. Дома Эдька бывает редко, фестивалит с центровскими.
Блондинка в шоколаде
– Кого изберут председателем похоронной комиссии, тот и займет место Брежнева. – Я помнил, что председателем комиссии по организации похорон Сталина был Хрущев.
– Да, – подтвердил Руфа. – Так и будет.
Папа сказал, что Андропова не изберут.
– У него нет высшего образования. – сказал он.
Скорее всего. Тогда кто? Портреты Кириленко на демонстрации 7 ноября нести запретили. Секретари ЦК с полным членством в Политбюро
Андропов, Горбачев, Черненко. Кто-то из них.
Фанарин сказал, что Андропов не годится в генеральные секретари, потому что Юрий Владимирович еврей.
– Посмотрите на его рожу. Типичный еврей.
Руфа и тут согласился. В самом деле, Андропов янкель.
К обеду по радио передали об избрании Андропова председателем похоронной комиссии. Кадровый вопрос решен.К вечеру прошло сообщение о Пленуме ЦК. Новый Генеральный секретарь ЦК КПСС сказал: "Отстоять мир можно, только опираясь на несокрушимую мощь наших вооруженных сил".
Вот тебе и ответ на вопрос о роли личности в истории. Какой там к чертовой матери народ? Что хотят, то и делают.
Поехали.
ХХ век для России проходит под знаком борьбы с евреями у трона.
Как удалось Андропову неостановимо подобраться к трону? По Фанарину вышло все просто. Над семитом с рождения висит запрет: еврею отказано в праве быть плохим. Андропов держал стойку и дождался своего часа.
Сталин с евреями был строг, но понимал: без них российскому трону не обойтись.
Все же почему евреев шугают? Что они натворили?
С утра подошла Марадона.
– В двенадцать в институте траурный митинг. Мне поручили выступить от комсомола,. – она замялась, – Не напишешь мне речугу?
– Чичаза.
Я наставлял Марадону:
– Текст короткий… По бумаге не читай, речь заучи. Не тараторь, говори спокойно, делай паузы, изображай задумчивость. Понятно?
– Понятно. А если что-то забуду?
– Говорю тебе, тупо заучи, пачку колодкой и вперед!
"Пачку колодкой". Легко сказать. Я уже и забыл, когда сам держал речь перед аудиторией. На лабораторных семинарах отмалчиваюсь, про секции Ученого совета и говорить нечего, – если докладываю свои статьи, мандражирую, на ходу забываю о чем речь.
Марадона не боится толпы. Она упивается вниманием народа. Но выступала она так, что чувствовалось: текст не ее. Нет в ней артистизма, значения некоторых слов она не понимала. Но нашим и этого достаточно. Бывший комсомольский секретарь Юра Никонов потрясен, секретарь партбюро Сакипов после митинга скажет Марадоне:
"Мы вас заметили".
Шествие за райкомовской анкетой началось. Теперь можно подумать и о дисере.
Со словом прощания вышел к народу и Чокин.
– Я три раза встречался с Леонидом Ильичом, в бытность его Первым секретарем ЦК Компартии Казахстана, – Чокин, как и полагается диктатору, говорил тихо, но слышно было всем, – В 62-м я приехал в
Москву и узнал о болезни Каныша Имантаевича Сатпаева… У президента нашей Академии при плановом медосмотре обнаружился рак легких…
Леонид Ильич работал Председателем Президиума Верховного Совета…
Из кабинета вице-президента Академии наук СССР Топчиева по вертушке я позвонил ему… Поднял трубку помощник Брежнева товарищ Кузнецов.
Он сказал: "Леонид Ильич вышел из кабинета. Перезвоните через десять минут". Через десять минут я перезвонил и говорю: "Леонид Ильич, с вами говорит академик Академии наук Казахской ССР Чокин"
"Я вас помню, Шафик Чокинович. – сказал Брежнев. – Чем могу помочь?".
Я говорю: "Леонид Ильич, наш Каныш Имантаевич тяжело заболел.
Врачи подозревают злокачественную опухоль. По этому вопросу я побывал у министра здравоохранения Курашова, рассказал о беде товарищу Келдышу… Теперь вот, памятуя о вашем отношении к
Сатпаеву, позвонил и вам".
"Вы сделали все, что могли, – сказал Леонид Ильич, – Теперь мы в ответе за здоровье Каныша Имантаевича. Не беспокойтесь. О том, что случилось с Сатпаевым я поставлю в известность членов Президиума ЦК
КПСС и позвоню начальнику Четвертого управления Минздрава".
О чем я хотел вам сегодня сказать? – Чокин поправил очки. -
Товарищ Брежнев много сделал для казахского народа, для всего
Казахстана. Может случиться так, что начнут вспоминать упущения, ошибки Леонида Ильича… В жизни всякое бывает… Мы всегда найдем способ оправдать себя, чужие ошибки мы смакуем… В этой связи напомню о простой вещи. О том, что умение быть благодарным всегда зачтется.
А мы ведь ждали, когда умрет Брежнев.
Почему Руфа благодарен Сталину? Однажды он рассказал, как в войну раз в неделю к ним в класс входила женщина в белом халате с мешочком и весами. Женщина взвешивала сахарный песок и ссыпала в ладони школьников. Поедать сахар надо было на глазах женщины в халате и учительницы.
Руфа связывал сахар детства со Сталиным.
Советские солдаты убивают стариков и детей в Афганистане. Чем больше запачкаются в крови, тем лучше. Советы терпят поражение от моджахедов – они угодили в ловушку. Так им и надо. Из Афганистана они никогда не уйдут.
Тем не менее, эпоха Брежнева не могла существовать отдельно от меня. Что она дала лично мне?
Всего и не вспомнишь.
Глава 6
Вихри враждебные веют над нами…
В кабинете Чокина, за его спиной огромный гобелен. На нем изображена, низвергающая потоки воды, гидроэлектростанция. Стены кабинета обшиты полированным темно-коричневым шпоном. Рабочий стол, с перпендикулярно приткнутым столиком на двоих. Отдельно, по левую руку директора, большой стол для совещаний. Справа от рабочего стола вход в комнату отдыха.
На столе у директора четыре телефона. Один общегородской, через приемную; второй прямой, третий внутренний, и четвертый – вертушка.
Тут же письменный прибор из мрамора, пластмассовая карандашница и финтифлюшка для скрепок.
Чокина никто не видел в институтском туалете. По большой нужде на работе ходят только иезуиты. Шафик Чокинович не показывался в общественном месте и по-маленькому. Впрочем, на крайняк, в комнате отдыха имеется умывальник.
– Кто у тебя руководитель?
Чокин цвиркнул. Он сидел в кресле, откинувшись левым боком на подлокотник. После обеда он принял меня по записи.
– Каспаков.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать один.
– В твои годы я был уже главным инженером крупнейшего треста. А в тридцать два стал директором. – Сощурив правый глаз, Чокин изучал меня.
Какой из него Чингисхан, знать не могу. Но на службе у генерала
Горлова наш директор запросто переплюнул бы полковника Удивительного.
– Тема твоей диссертации?
– Методика оценки эффективности использования вторичных энергоресурсов.
– Насчет тебя мне месяц назад звонил Ануарбек Какимжанов. Кто он тебе?
– Дядя.
– Диссертацию в установленный срок ты не защитил.- Чокин вновь прицвиркнул. – Более того, на настоящий момент с ней у тебя полная неопределенность. Теперь, как я понял, ты просишь, чтобы тебе помогли. Я правильно понял?
– Да.
– Каспаков тебе поможет. Но писать за тебя работу никто не будет.
– Я понимаю.
– Это одно. Про тебя я уже кое-что слышал. – Директор еще больше сощурился правым глазом. – На тебя поступает много жалоб.
– Откуда?
– Из лаборатории. – Чокин наклонился в правую сторону, посмотрел вниз, поднял голову и сказал. – Теперь иди.
Разозленный я шел по третьему этажу, остановился у дверей второй большой комнаты и позвал в коридор Аленова.
– Я был у Чокина.
– Попал к нему на прием? Что он тебе сказал?
– Юлит "папа". Но дело не в этом. Он сказал, что на меня поступает много жалоб из лаборатории. Кто меня обсирает?
– Ты не догадываешься?
– Кто?
– Нурхан. Он бегает к Чокину по вечерам. Знаешь, почему он тебя вбагривает?
– Почему?
– Он недоволен, что ты со мной кентуешься. Нурхан завистник.
Что Шастри завистник, мне известно. Да-а… Из-за Кула он бы меня не закладывал Чокину. Я знал, почему он меня сторонится..
В цветочном Доктор с Надькой напоролись на Большого с компанией.
Большой спросил за полтинник. Денег у Доктора нет, на такси Большой привез его к нам домой. В квартиру с Эдькой Шалгимбаевым зашел и Ес
Атилов. И это еще не все. В моторе, прикрывая лицо шарфом, ждал их с деньгами Кеша Сапаргалиев.
Дома были матушка с Эдит Пиаф – старшеклассницей вечерней школы
Гульжан.
Доктор переминжовался и молчал Препирались с Большим мама и
Гульжан. Долг за Доктора матушка отдавать не собиралась и угрожала вызвать милицию. Большой и Ес говорили: "Вызывайте. Вам же хуже будет". Мама позвонила Жарылгапову. Сосед спустился и выдворил
Большого с Есом.
Что и говорить, Доктор не туда залез. И Большой тут стопроцентно прав. Но Есу Атилову и Кеше Сапаргалиеву память как оглоблей отшибло
– они начисто все позабыли.
Кеша Сапаргалиев с 44-го года. Чем он увлекался – я не помню. В юности Кеша дружил с Тараканом и старшим братом Пельменя -
Галимжаном. В настоящее время всегда с иголочки прикинутый, болтался он чаще в центрах.
Ес откинулся полгода назад. Сидел он за хулиганку. Как я уже отмечал, предпоследний в семье Атиловых сын, заматерел еще в семидесятых. По пьянке, говорил Пельмень, Ес представлял серьезную опасность.
Может я и ошибся, решив, что в их памяти произошел сбой.
Возможно, что они и помнили, как когда-то за них впрягался Шеф. Но
Шефа нет и не будет. Должны они остались то Шефу, но не его оставшимся братьям. Справедливо?
Справедливо.
Только вот ежели бы они знали, что в доме покойного Шефа их ждет отпор, то вряд ли бы сунулись в соучастники восстановления справедливости.
И это было бы, если не столь уж справедливо, но тоже по правилам.
Пельмень рассказал, что Большой живет на квартире Еса.
Атилов-средний женат на казашке по имени Лена. Шастают они по городу втроем.
Доктора Большой и Ес не тронули. И на том спасибо. "Могло быть хуже". – подумал я.
Я позвонил Жданову.
– Геннадий Николаевич, я вам приносил материал по вторичным энергоресурсам. Помните?
– Помню. – сказал заведующий промышленным отделом. – Статью я передал корреспонденту Паутову. Звоните ему.
Юрий Романович Паутов служил в ВДВ, выпускник журфака КазГУ.
Работал в пресс-центре Минмонтажспецстроя, корреспондентом молодежной газеты "Ленинская смена". Жена его когда-то закончила хореографическое училище, сейчас работала диспетчером в автоуправлении. У них дочь школьница.
С Зорковым я не знаком. Общался с главным энергетиком УК СЦК
Шастри, при разговорах я стоял рядом и слушал. В материале я успел много чего понаписать и про Озолинга, и про Зоркова.
Галина Васильевна читала про себя и отмечала слух: "А вот этого не надо… Может над этим еще подумаете?". Черноголовина вспоминала слова Бианки и аккуратно напоминала: "Не надо разжевывать… Думать, что читатель глупее вас, не следует. Часто читатель умнее писателя".
Мне не только не терпелось отнести очерк в "Простор", я уже не сомневался в своей профпригодности и подумывал, что Галина
Васильевна в очередной раз выправляя стиль, конструкцию материала, излишне перестраховывается.
Я звонил Паутову:
– Юрий Романовч, когда?
– Не волнуйтесь. Материал пойдет. Сами понимаете, газета не резиновая. Почти каждый день выходят документы партии и правительства. Они – первоочередные.
В декабре вышло Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР "О вторичных энергетических ресурсах". Я вновь позвонил Паутову:
– Юрий Романович, вы в курсе Постановления ЦК?
– В курсе, в курсе. Говорю вам, не волнуйтесь.
Статья грозила застрять. К давлению на "Казахстанскую правду" мама подключила Галину Васильевну и Карашаш.
Черноголовина попросила помочь приятелей журналистов, Карашаш настрополила ответсекретаря своего журнала во что бы то ни стало добыть результат.
Я отдавал себе отчет, как может разбушеваться Чокин, буде статья напечатана в "Казправде". Не знаю, как в других институтах Алма-Аты, но программные материалы из недр КазНИИ энергетики в главной газете республики выходили исключительно за авторством Шафика Чокиновича с довеском- за подписью ведущего спеца по теме. О том, чтобы какой-то мэнэсишка, да еще и сам на сам, отдал материал в газету по главной проблеме дня – энергосбережению – директор не подозревал.
"Лишь бы материал вышел, – думал я, – директор побазарит, побазарит, да успокоится. Ничего, переживем".
Статья не вышла ни в ноябре, ни в декабре…
"Что ты знаешь монах, кроме собственной кельи?".
Мигель де Сервантес. "Дон Кихот Ламанчский". Роман.
Вечером позвонила Галина Васильевна:
– В последнем номере "Нового мира" напечатана проза Вознесенского
"О". Прочитайте.
– Как вы сказали?
– Я сказала "О". Просто "О". Думаю, в работе Вознесенский вам пригодится.
"Новый мир" выписывают Есентугеловы. Вечером следующего дня
Квазик привез журнал.
Прозу Вознесенский пишет блестяще. Поэт рассказывает о встречах с
Муром, Пикассо, Пастернаком и другими.
Идем дальше.
"За спиной я ощутил дыхание Вечности…" – пишет поэт. Вечность, свидетельствует толковый словарь Ушакова, – время, не имеющее ни начала ни конца. Еще в словаре говорится о том, что кануть в
Вечность, значит, умереть, навсегда перестать существовать.
Вознесенский кануть в Вечность не хочет, но что означает "ощутить за спиной дыхание Вечности"?
В прямом, буквальном смысле?
Поэт пишет о несостоявшейся попытке самоубийства. Я не помню из-за чего он решил стреляться. Кажется, из-за поэзии. Решил, но остановил себя, подумав, "о том, кто придет после меня".
Здесь он играет. Играет неубедительно. Мысль о самоубийстве – по факту суицид. Не верится, что ухоженный, рафинированный, вполне себе сытый литератор может всерьез задуматься о казни над собой.
По-моему, настоящему самоубийце ни до кого дела нет. Какая разница, кто придет после тебя? Вы как хотите, но не вяжется театральная эстетизация с выстрелом себе в рот.
Читая "О", убеждаешься, проникнуть в круг друзей автора можно, только заделавшись Муром, Пастернаком, Высоцким, на худой конец,
Пикассо. Всем остальным вход туда заказан.
С жалобой на Надю Копытову на прием к Чокину прорвалась жена
Сподыряка.
– Ваша сотрудница уводит мужа из семьи! – огорошила директора супруга Николая Тимофеевича.
Чокин слушал-слушал, потом встанет и как заорет:
– Господи, боже мой! Уходите! Ничего из дома не носите на работу!
Супружница завлаба не вняла предостережению директора и продолжала зашугивать Надю Копытову.
Надя плакала и говорила:
– Эта… караулит меня у дома… Боюсь в подьезд заходить.
В милиции заявление на жену Николая Тимофеевича не примут. Еще и отчитают Наденьку. Ей волноваться нельзя.
Думать нечего, помочь мог только товарищ детства Бохча.
Бохча, он же Бахытжан Абишев, бывший сосед моего одноклассника
Лампаса и Алима Кукешева. Он работает инспектором отдела кадров УВД города и никому из кентов в помощи не отказывает. Пару раз я уже к нему обращался – Бохча выручил без вопросов.
Я ему позвонил и Бохча велел участковому напугать жену Сподыряка.
Надя Копытова без ума от радости. Всучила бутылку коньяка.
Я ей тискаю: "Ты что, Надя, брать со своих за падло!".
Она: "Ладно, тогда передай бутылку человеку, который помог мне".
Я умолчал, что вот уж Бохча, тот со своих действительно никогда не возьмет, но пузырь, для вида отказываясь, у Нади я забрал.
Надя раззвонила женщинам о моем бескорыстии. Раззвонила так, что
Марадона решила, что у меня большие связи в ментуре и в свою очередь звонила комсомольцам, будто в моих силах поломать дело любой серьезности. Это при том, что муж Марадоны сам работал в том же отделе кадров городского УВД вместе с Бохчой.
Звон долетел и до ушей Юры Никонова, бывшего комсомольского секретаря, математика институтского ВЦ.
…Объявился Лампас. Он несколько лет работает на Мангышлаке.
Приехал в отпуск с кишкой денег в кармане.
Мы пили и слонялись по городу.
– Как Джон? – спросил одноклассник.
– Ну…
– Ясно.
К концу прогулки очутились у ЦГ. В гастрономе выбросили польское пиво. Польским пивом Лампаса не удивишь. В Шевченко кроме сгущенки и сырокопченой колбасы свободно продается чешское пиво пяти сортов.
– Возьмем по паре польского? – предложил Лампас.
– Как хочешь, – пожал я плечами.
У меня голяк.
– Теперь твоя очередь покупать. – сказал одноклассник.
Я немного офигел, но ответил:
– Я пустой.
– Когда у тебя будут деньги?
Примечательно то, что Лампас, хоть и датый, но смотрел на меня строго и требовательно.
У Галины Васильевны взгляд цепкий, острый. Текст читает быстро, молниеносно схватывает суть.
– Может сделаем так… – Черноголовина подперла ладонью подбородок и улыбнулась. – Вот вы написали много про Зоркова… Что характер у него резкий… Несколько отдалили от себя… Я думаю, лучше было бы, если вы напишите что-то такое о связи Зоркова с вашей несостоявшейся защитой диссертации… Что, мол, человек он отзывчивый, добрый…
"Зорков прочитает про себя и ошизеет." – подумал я.
– Можно. – сказал я.
– Еще вот что. – Галина Васильевна уже не улыбалась. – Композиция имеет важное значение… Удачная конструкция облегчает восприятие, помогает понять замысел автора… Но… – Черноголовина сделала паузу и сказала: "При любой композиции начало и конец произведения обязательно должны перекликаться!".