.. Ну, примерно в такой мир, какой ты ему опишешь. И это не иллюзия, Скиф, отнюдь не иллюзия! Там все, как на самом деле, верно? Кирилл почувствовал, как на лбу проступает холодная испарина. Сидевший перед ним человек - наверняка из отставных полковников, отнюдь не склонных к романтике, - утверждал невероятные вещи! Сны, которые не являются снами... Может ли быть такое? Но заведение толстого Дейка выглядело совсем реальным, не походившим на фантастический сон! Все было, как в действительности, - и это пойло с запахом жженой резины, и птера на пятиугольном блюде, и компания красноглазых кидал-храпарников... Невозможно, невообразимо, страшно! И в то же время пугающе привлекательно... Не увлекайся, сказал он себе, романтические бредни не доводят до добра. Собственно, один раз ему уже случилось пострадать из-за своей тяги к авантюрам - именно она привела его с университетской скамьи в батальон спецназа. Шесть лет... Вполне достаточно! Теперь ему хотелось чего-нибудь поспокойней, желательно без стрельбы, без ночных десантов и прыжков с парашютом. Однако не пытался ли он обмануть себя? Где-то в глубине, интуитивно, подсознательно, он чувствовал, что тихая жизнь не про него, и ощущение это оставалось с ним уже много лет, еще с юности, со студенческих времен. Недаром же ему захотелось выбрать темой диплома скифов! Племя степных наездников, вольнолюбивых и непокорных, казалось символом Хаоса - или, вернее, таинственного и пленительного Вдруг, антитезой железного римского порядка, в конце концов павшего под напором восточных орд. Быть может, мелькнуло у Кирилла в голове, он унаследовал каплю крови тех диких степняков? И Сарагоса, мужик бывалый и догадливый, присвоил ему кличку не по наитию, а по праву? Что ж, кому суждено быть повешенным, тот не утонет... Пытаясь собраться с мыслями, он вытащил сигарету, закурил и с нарочитой небрежностью произнес: - Значит, фэнтриэл... все, как на самом деле, и никаких иллюзий... Почему же вы мне сразу не сказали? На челе Сарагосы заиграла усмешка. - А если б сказал, ты бы поверил? Э? "Он прав, не поверил бы", - пронеслось в голове. Кирилл выдохнул дым в окошко, наблюдая, как горбоносый брюнет размахивает тростью и о чем-то горячо толкует с механиком из гаража. Потом оба направились к слидеру, и хозяин приподнял капот. Судя по экспансивным жестам и богатой мимике, он был кавказцем - скорее всего армянином или грузином. Не спуская с него взгляда, Кирилл сказал: - Вот вы говорили, что спасаете толстосумов от скуки... - Э? - Сарагоса привстал, посмотрел в окно на брюнета, хмыкнул и кивнул. Да, такова одна из наших задан. Я бы сказал, главная - в коммерческом отношении. - И много находится охотников эдак поразвлечься? Крезы наши, они ведь осторожные... берегут шкуру... а в этих снах - не снах всякое бывает... Кирилл потер разбитые в кровь костяшки. Короткопалая волосатая лапа шефа протянулась к компьютеру, любовно огладила клавиши; монитор ответил вспышкой розоватых огней, затем по экрану сверху вниз побежали ровные строчки. - Наш архив! - не без гордости произнес Сарагоса. - Ты не поверишь, сержант, какая выстроилась очередь! Вот, пришлось целую картотеку завести... Да, целую картотеку... - Его глаза лукаво блеснули, и Кирилл подумал, что шеф чего-то не договаривает. - Видишь ли, - продолжал он, - с развлечениями у нас не густо... ну, с развлечениями для богатых... очень богатых... Казино там, девочки, кабак, эротический массаж с чесанием пяток... Собственно, и все. А если двинуть в заокеанские края в поисках чего-нибудь этакого... - он снова хмыкнул и пошевелил пальцами, - то тут возникают всякие сложности - языки, визы, провоз валюты, время, нервы... Мы же доставляем экзотику прямо к порогу, Скиф, и экзотика наша вне конкуренции! - К порогу, это точно, - заметил Кирилл, разглядывая кавказца с механиком, увлеченно копавшихся во внутренностях серебристого "Твинго". - И местечко вы нашли подходящее... Поближе к клиентам, э? - Сарагоса строго шевельнул бровями, но смолчал, и Кирилл, решив, что дерзость сошла с рук, опустился на диван. - Может, вы поведаете все как есть, шеф? Про сны и фэнтриэлы, про Доктора и эту вашу экзотику... ну, которая вне конкуренции? - Поведаю. - Строгое выражение внезапно исчезло с лица Сарагосы, и на полных его губах тенью промелькнула улыбка. - Поведаю, парень, отчего же не поведать... Только сперва сдай-ка казенное имущество. - А! Универсальную валюту! - Поднявшись, Кирилл полез в карман, нашарил колечки, вздрогнул и вдруг застыл подобно кариатиде, придавленной неподъемным грузом. Прошло, наверное, с полминуты, пока ему удалось вытащить руку из кармана и раскрыть ладонь. Колец было три! Некоторое время он взирал на золотые ободки, весело сиявшие у него на ладони. Казалось, они искрятся загадочно и насмешливо, точь-в-точь, как карие глаза Сарагосы, словно намекая, кто тут записной враль, а кто доверчивый простак. "Может быть, - подумал Кирилл, - пробуют меня на зуб? Испытывают? На первое - гипноз, на второе - порция баек от шефа плюс намеки на наркотики... Вполне разумная мысль,э?" Он поднял взгляд на Сарагосу - тот откровенно ухмылялся. - Значит, все-таки сон... - протянул Кирилл, ощущая под сердцем какую-то пустоту. - Зачем же вы так?.. Язвительная улыбка на губах шефа исчезла. - Ну-ка, проверь в другом кармане! - резко приказал он. - Что там у тебя? Кроме родимой валюты - "мишек", "димок" да "юрок", там было с дюжину синеватых купюр: одна - с треугольником и выпученным багровым глазом, четыре - с квадратом, из коего, словно из клетки, скалился неведомый зверь, быть может, шайкал или трипидавр, а остальные - с кружком. Кирилл взглянул на деньги, затем на кольца и осторожно, словно хрупкую фарфоровую вазу, положил и то и другое на краешек стола. Нет, произошедшее не было сном! Внезапно он вспомнил про свои руки - костяшки пальцев саднили, и кровь - там, где была содрана кожа, - только начинала подсыхать. - Ну, ценности сданы, - с удовлетворением заметил Сарагоса, пряча золото в ящик и небрежно сметая синюхи в мусорную корзинку. - Теперь послушай, сержант...
      * * *
      Когда Кирилл покинул апартаменты фирмы "Сэйф Сэйв", в голове у него гудело, а перед глазами расплывались радужные ореолы. Точно сомнамбула в полнолуние, он промаршировал к воротам, не замечая уже ни бассейна, ни фонтанов, ни мраморных скамей, вышел на улицу, окинул невидящим взглядом кирпичную крепость кондоминиума и направился мимо длинной шеренги киосков к автобусной остановке. Мужики, толпившиеся у пивного ларька, проводили его сочувственными взглядами. Похоже, перебрал кореш - читалось в них; перебрал, а похмелиться не на что... Ну отчего бы не составить компанию честным людям? Однако ни у ларька, ни на остановке Кирилл не задержался. Он шел и шел, не поднимая глаз на металлические штыри с желтыми прямоугольниками, пока улица не уткнулась в парковую зону. Тогда он свернул на поперечную магистраль и двинулся дальше, словно хотел добраться пешком с южной окраины до своей Гражданки, отмерив километров двадцать пять, а то и все тридцать. Долгий путь, немалое расстояние! Но сейчас в голове у него кружились совсем другие мысли. По словам Сарагосы, который действительно оказался отставным полковником, только железнодорожных войск, получалось, что фирма "Спасение" названа так недаром. Тут и вправду спасали - если не от смерти, так от радикулита, подагры и остеохондроза, отпаивали целебными настойками язвенников и сердечников, лечили иглоукалыванием и гипнозом, снимали бородавки, родимые пятна и нервные стрессы. В штате фирмы числилось несколько отличных специалистов по массажу и мануальной терапии, пяток гомеопатов, гипнотизеры-профессионалы и пара загадочных личностей, именовавших себя народными целителями. Правда, деятельность всей этой медицинской братии осуществлялась в филиалах, разбросанных по городу, особнячок же в шикарном новом кондоминиуме был предназначен для иных целей. Главным в нем являлся Сарагоса, совмещавший должности менеджера, рекламного агента и первого инструктора-проводника, - главным, но не самым важным. Несомненно, красноглазый альбинос был поважнее отставного полковника, ибо на нем, на его уникальных паранормальных талантах и держалось все предприятие. Хотя он именовался Доктором, но лечить не умел, так что титул сей можно было рассматривать как почетное прозвище - точно такое же, как Скиф, Сентябрь или Самурай. По сути дела Доктор обладал лишь одной способностью - навевать сны, жуткие или сладостные, смотря по Желанию пациента. Человеком он был нелюдимым и странным, что, однако, не мешало ему трудиться с потрясающей эффективностью; как утверждал Сарагоса, в голове у него пощелкивало быстрей, чем в любом компьютере. Но больше всего шеф Кирилла толковал не о Докторе, а о том, что Доктор мог и чего не мог. Результат манипуляций красноглазого экстрасенса он называл то Сном, то Погружением, то фэнтриэлом или странствием в иную реальность, либо эфемерную и воображаемую, либо существовавшую да самом деле где-то в иных пространствах и временах, в прошлом или будущем, на расстоянии ногтя или по другую сторону Млечного Пути. Оба эти предположения имели право на жизнь, ибо факты в пользу той или другой гипотезы, накопленные за три с лишним сотни путешествий, распределялись поровну, а значит, ценность их в части установления истины была близка к нулю. С одной стороны, Тот мир мог оказаться настолько невероятным, настолько невозможным с точки зрения логики и здравого рассудка, что его полагалось бы счесть сновидением, с другой - его воздействие было столь же явственным, столь же осязаемым, как зубная боль или чувство голода. Свет и краски, ароматы и запахи, жар и холод, звуки, вкус, тактильные ощущения... Если это и был сон, то поразительно реальный! Но может ли одинаковый сон сниться сразу нескольким людям? Можно ли пропутешествовать в сновидение с мешком, набитым припасами, с ножом на поясе, с золотыми кольцами в карманах? Можно ли надеяться, что твои спутники, снаряженные всем Необходимым для пикника, для охотничьей экспедиции или для праздного времяпрепровождения в каком-нибудь курортном местечке, не исчезнут, не растают, как дым? Однако они не исчезали. В снах, в которые погружал Доктор, люди оказывались вместе, и все, что они брали с собой, все, что можно было повесить за спину, на плечо, сунуть в карман или прицепить к поясу, оставалось при них - палатки и оружие, рюкзаки и фонари, консервы и фляги, надувные лодки, рыболовная снасть, драгоценности и коробки с дорогими туалетами. Все, что нужно для романтического вояжа в горы и джунгли или для отдыха в более цивилизованных краях. Обвешанные всем этим добром путники садились в кресла и - фьють! Как выразился Сарагоса, они попадали туда, куда стремились их души; если же говорить точнее - в сновидение или реальность, заказанную и описанную Доктору. Ее соответствие желаемому было тем полней, чем более детальную информацию заказчик мог предоставить экстрасенсу, и Кирилл не удивился, узнав, что многие использовали с этой целью документальные или художественные видеоленты. Итак, компании не распадались, люди не исчезали, отправляясь в Мир Снов, но - что самое поразительное! - и место старта тоже не было пустым. Радужная дымка скрывала путников - на миг, на час, на день или неделю, затем туман пропадал, и странники, пробуждаясь, раскрывали глаза. Так это выглядело со стороны, и случалось, что малое время в земной реальности растягивалось в волшебном сне на сутки или месяцы, если не на годы или на целую жизнь. Пока самый долгий вояж длился всего сто пятьдесят дней, и этот срок был слишком незначительным, чтобы подметить возрастные изменения. Возможно, их не существовало вообще. Способен ли постареть человек, погруженный в сон на пару дней или на долю секунды? Значит, все-таки сон? Может быть, да, а может быть, нет, говорил Сарагоса с неопределенной усмешкой. Может быть, клиент-сновидец никуда не исчезает под своим радужным колпаком, как и его снаряжение, и все потерянное, все истраченное во сне на самом деле остается при нем, словно в иной реальности он питается запахом взятого с собой хлеба, тратит призрачное золото и убивает дичь не пулей, а звуком холостого выстрела... Все, как положено во сне! Но почему же тогда, пробуждаясь, он достает из кармана камешек или травинку, птичье перо, монетку или цветок - нечто реальное, принесенное из мира сновидений? Сновидений ли? А травмы, ссадины и синяки, любые телесные повреждения, полученные Там? Разве они мираж, фантом, иллюзия? Раны болят и ноют, они мучительны и столь же опасны, как если бы их нанесли на Земле... Плоть человеческая, в отличие от мертвого металла, от дерева или ткани, сохраняет знаки иного мира - быть может, потому, что сотворен он разумом? Воображением? Ментальной силой? Но, что бы и каким бы способом ни создавало этот мир, можно ли считать его иллюзией? Бывает, что кровь, пролитую в подобном сновидении, удается остановить лишь на Земле... Так утверждал Сарагоса. Возвращаясь, путник приносит с собой не только безобидные сувениры вроде фотографий, перышек и монеток, говорил он, тыча пальцем в разбитые кулаки Кирилла. Ссадины, царапины - пустяк, но если клиент подвергся нападению хищника?.. Если стал жертвой стихийного бедствия, бури, наводнения или пожара?.. Если получил стрелу под лопатку или пулю в живот?.. Если ему переломали руку или - упаси боже! - свернули шею?.. Если его прикончили одним из сотен способов, изобретенных иномирянами и практикуемых, как правило, на подозрительных чужаках? Допустить такое было нельзя. И потому, если даже клиент выбирал идиллический отдых на каком-нибудь безлюдном атолле в теплых морях или желал посетить уже проверенную и безопасную реальность, ему придавался проводник-инструктор, персональный ангел-хранитель, отвечавший за подопечного головой. Как правило, любая подобная экспедиция в чужой мир занимала от нескольких дней до месяца, и Доктор умел программировать момент возврата с исключительной точностью практически до минуты; если все шло гладко, клиенту не мешали наслаждаться плодами собственного воображения весь оплаченный срок. Предусматривались, однако, и аварийные ситуации, когда лишь быстрое возвращение могло спасти его здоровье или жизнь. Тут все решал проводник; он мог попытаться ликвидировать опасность на месте либо произнести кодовую фразу и вернуться. Фирма "Спасение" обычно рекомендовала второй путь; ей были не нужны трупы и увечные клиенты. Этим предупреждением Сарагоса и завершил инструктаж или, вернее, ту его часть, которая попахивала не то мистикой, не то фантастикой. Затем он перешел к вещам более прозаическим, сообщив, что зовут его Пал Нилыч, что фамилия его - Ивахнов, а прозвище себе он взял, как и остальные инструкторы, по самому звучному слову из персональной кодовой фразы: "Над Сарагосой ясное небо". Проводников же, лихих парней с воображением, крепкими нервами и тяжелыми кулаками, в настоящий момент насчитывалось трое, и Кирилл должен был стать четвертым; Скиф замыкал список, в который, кроме шефа, уже входили Сентябрь, Сингапур и Самурай. Ожидалось и новое пополнение. Фирме "Сэйф Сэйв" были нужны люди, и, как понял Кирилл, шеф разыскивал подходящих кандидатов уже не первый день. Заверив, что новобранцу предстоит познакомиться с коллегами в самом ближайшем будущем, Пал Нилыч принялся заносить сведения о нем в компьютер. Делал он это не спеша, басовито хмыкая и осторожно прикасаясь к клавишам толстыми волосатыми пальцами; невольно чудилось, что ему привычней нажимать на курок или выдергивать чеку из гранаты. Почти механически отвечая на вопросы шефа, Кирилл пытался отыскать алмаз истины в сверкавшей перед ним груде соблазнительных побрякушек. Он верил - не мог не верить! этому человеку, который, как опытный фокусник, сначала вытащил кролика из шляпы и лишь потом пустился в объяснения. Но были ли показанные им чудеса всего лишь развлечением для богатых? Экзотическим сафари, оплаченным долларами или пачками зеленых "толстовок"? Отдыхом для избранных, бегством в странные сны, навеваемые красноглазым экстрасенсом? Что-то в голосе Сарагосы подсказывало Кириллу, что дела обстоят не так просто, не столь прямолинейно, как виделось с первого взгляда. Но никакие доводы рассудка, никакие предчувствия и расчеты уже не могли остановить его, слишком необычным и манящим являлся предложенный ему выбор. Собственно, выбора уже не было: затарахтел принтер, и Пал Нилыч Ивахнов, новый его шеф, протянул Кириллу бланк контракта. Бедная мама, подумал он, ставя свою подпись; кажется, мечты о тихом месте учителя, охранника или санитара канули в Лету! Но это его совсем не расстроило. Скорее, наоборот! Он был готов хоть сейчас доставить в кабачок папаши Дейка любую компанию толстосумов любителей пожировать в иных мирах. Они тоскуют? Они желают поразвлечься? Они готовы раскрыть кошельки? Прекрасно! Получат массу свежих впечатлений, и фирма "Спасение" в самом деле спасет их от скуки! Развеет тоску, доставит экзотику прямо к порогу! Что ж, если шефу хочется убедить в том нового сотрудника... Почему бы и нет, э? Он решил, что ничего не скажет родителям. Отец, возможно, поверил бы, но мама... Мама скорее всего подумает, что он ввязался в какое-то странное и темное дело, в какую-то новую авантюру, еще похлеще, чем пресловутая команда "Зет"... И она, пожалуй, будет права! Кирилл не представлял, чем и как смог бы ее успокоить - разве что солдатскими байками насчет бдительного Хараны? Харана и в самом деле молчал; выходит, смерть Кириллу не грозила. По крайней мере в ближайшие двадцать четыре часа. ...Поперечная улочка закончилась тупиком, и он очнулся. Он стоял у ветхой пятиэтажной "хрущевки", столь же прозаической, сколь и неприглядной, но напротив нее шаловливые летние ветры играли в чехарду среди древесных крон, серебристая поверхность пруда выглядела стартовым полем для космолетов, а темные стволы дубов вздымались вверх подобно башням рыцарского замка. Парк, как страна фей... А что за ним? Другой мир, другая Вселенная? Сказочный сон фэнтриэла, в котором скифские всадники стремительно мчатся по степи, торопясь поспеть к закату на пир в родном становище? Сунув руку в карман, Кирилл нащупал позабытую там синюшку, вытащил ее, расправил и подарил ветрам.
      Глава 6
      Земля, Петербург ночь с 22 на 23 июля 2005 года
      Чертов "слухач"! Напророчил бед, хоть топись! Да, несчастный мужик этот Синельников Петр Ильич, плохи его дела... С Вышними Силами не поспоришь! Куратор резко вдавил педаль газа, проскакивая перекресток; в этот поздний час все светофоры дружно подмаргивали желтым. Машина у него была не из новых слидеров, четырехколесная модель, однако мощная и надежная "Аккорд-145" образца прошлого века. 'Собственно, принадлежала она журналисту Синельникову, и, вспомнив об этом, куратор почти автоматически свернул по Некрасова направо, к мальцевским домам, где находился его персональный "пресс-центр"; сегодняшней ночью ему хотелось поразмышлять, не выходя из своей журналистской ипостаси. "Аккорд" мягко взял поворот, урчания мотора почти не было слышно. Отличная машина, но - прошлого века... Ха! Звучит так, будто он разъезжает на колымаге с паровым двигателем... А до века этого - рукой подать! Детишки, что родились в двухтысячном, еще и в школу не пошли! Однако прошлый век... прошлый, язви его в корень... И сам он - человек прошлого, хоть занимается делами не совсем обычными... просто невероятными, если не сказать больше! Взять хотя бы этого "слухача"... "Слухачи" не относились к его постоянному штату, а работали сдельно, если только занятия их можно было считать работой. Люди среди них попадались всякие - и физики, и лирики, и доморощенные колдуны, и откровенные шарлатаны либо шизоиды. На таких кликуш да юродивых Россия всегда была щедра, и хотя куратор относился к подобной братии весьма подозрительно, но платил исправно - разумеется, тем, кто этого заслуживал. Монах же, которого он покинул с полчаса назад, был из лучших в его коллекции экзотов и эмпатов и свои гонорары отрабатывал в поте лица, с зубовным скрежетом, стонами, воплями и прочей впечатляющей атрибутикой. Таким являлся его профессиональный имидж, неизменно включавший полумрак, оплывающие свечи и бутылку водки на столе. Кликуша, еще один "слухач", предпочитал иное: череп, колоду карт таро, древние фолианты с изъеденными мышами переплетами, жаровню, в которой курились снадобья с мерзким запахом, разукрашенный звездами и кометами халат. Он выбрал роль средневекового мага и мистика и в этом качестве производил не меньшее впечатление, чем Монах. Что касается Профессора, третьего в сей коллекции эмпатов-прекогнистов, тот был поскромнее - он представлялся биофизиком, окончившим некогда Ленинградский университет, и его приемную загромождали таинственные аппараты, напоминавшие помесь осциллографа со стиральной машиной. Ни один из них, насколько мог заметить куратор, не работал. Для всей этой команды он являлся журналистом, пишущим на темы черной и белой магии, кошмарных пророчеств о конце света и посещений Земли инопланетными пришельцами. Лже-Синельникову и в самом деле довелось тиснуть с полсотни статеек на сей счет и обрести определенную известность; правда, он лишь подбирал материалы, давал задания и ставил свою фамилию одну из своих фамилий. Сочиняли же другие люди - темные лошадки из журналистского агентства "Пентаграмма", принадлежавшего на паях Синельникову и Догалу. После каждой статьи туда приходило несколько десятков писем, и кое-какие из них были прелюбопытными. Их авторы обычно пополняли коллекцию "странных типов", превращаясь со временем либо в клиентов "Сэйва", либо в "слухачей", либо в поставщиков всякого рода необычной информации, которая интересовала Систему; большинство из них трудились не за страх, а за совесть, причем совершенно бесплатно. Монах, однако, хоть деньги и презирал, от гонораров никогда не отказывался, и потому-то нынешний визит беспокоил куратора все сильней и сильней. Как обычно, его "слухач" и предсказатель грядущего умылся потом и слезами, но денег за свои пророчества не взял, заявив, что он-де и так в неоплатном долгу перед своим кормильцем, благодетелем и дорогим другом. И совсем ему не хочется, чтобы оного кормильца взяли к ногтю - не то зловредные демоны, не то пришельцы из космоса или из мира духов. Уточнить отправителей посланий, коим внимал Монах в своем наркотическом трансе, не было никакой возможности: он просто "слушал", ловил мысли и слова, пришедшие неведомо откуда - с соседней улицы, с другого конца света, с края Галактики... Куратор давно убедился, что его бессвязные речи, как и пророчества других "слухачей", нельзя считать игрой воображения, ибо таилось в них и рациональное зерно. Какое, вот в чем вопрос! Года два назад Монах предсказал деноминацию - с точностью до дня, часа и минуты; сегодня он поделился новостью не столь важной, зато имевшей прямое отношение к кормильцу и благодетелю. Благодетеля предупреждали ясно и недвусмысленно: не лезь в дела Сфер Вышних и Горних, не будоражь народ, не копайся там, где не положено, не кропай писулек о запретном и тайном. Иначе явится демон злобный, зверь алчущий, чудище непостижимое - явится и вынет душу из благодетеля, а заодно изо всех его родных да близких! Примерно так это звучало на цветистом языке Монаха вперемешку с воплями, стонами и скрежетом зубовным - "слухач", когда находился в ударе, мог разыграть целое представление. Демонов куратор не боялся, что же до чудищ и зверей алчущих, то пострелял он их на своем веку немало, особенно в последний год. Не тревожился он и за семью, не имевшую к лже-Синельникову никакого отношения: сын с невесткой трудились в почтовом ящике под Арзамасом, а вынуть душу из жены-покойницы было бы трудновато. Так что не демоны и не звери беспокоили его в эту летнюю ночь, но то, что таилось за истерическими выкриками Монаха, - зерно истины, скрытое шелухой слов. Предупреждение! Тем более что было оно не первым, о чем давно полагалось бы доложить Винтеру, запросив помощи и совета. Но какой помощи? Какого совета? "Слухачи" представлялись куратору современным изданием Дельфийского оракула - в их пророчествах было куда легче разобраться, когда событие уже произошло. Иногда и этого не удавалось, и аналитики Системы безуспешно ломали головы над очередной загадкой; темный смысл ее ускользал, не подчинялся ни логике и здравому рассудку, ни попыткам подсознательной корреляции фактов. Слишком далек был феномен "слухачества" и от того, и от другого, напоминая чем-то таинственную Решетку, связной прибор, изобретенный Бог знает где и Бог знает кем... Никто не ведал, как она работает, однако ж пользовались - и с немалым эффектом! Правда, к ней приложили руку "механики", чьи паранормальные таланты заключались в интуитивном постижении всяческой машинерии, что позволяло если не объяснить принцип функционирования, то хотя бы воспроизвести чужое устройство из земных материалов. Что же касается "слухачей", то специалисты утверждали, что их способности лежат на грани между телепатией и прекогнистикой. Они не были телепатами в полном смысле слова и не могли отчетливо улавливать мысли. Впрочем, этакие "странные типы" куратору до сих пор не попадались, несмотря на тщательные розыски. Похоже, "слухачи" воспринимали лишь ментальное излучение большой мощности, когда множество людей думает об одном и том же; ну, а мысли и намерения масс, как известно, движут историю. Это позволяло предвидеть некоторые события, но смутно, очень смутно... Четкое предсказание было редкостью, и случай с российской денежной реформой являлся скорее исключением, нежели правилом. Как полагал куратор, о дне и часе выпуска "портретной галереи" знали многие, гораздо больше народа, чем рассчитывали в правительственных сферах, - знали и думали об этом постоянно, что и помогло Монаху в тот раз. Воистину деньги правят миром! А если не деньги, так заботы о них! Этот вывод подтверждался наличием еще одной категории эмпатов, обладавших совершенно невероятной способностью делать деньги из ничего. По аналогии с "механиками", "фермерами", "синоптиками" и "слухачами" они обозначались как "финансисты" или "мультипликаторы", причем последний термин не имел никакой связи с киноискусством, выступая в своем исконном значении "способный приумножать". Как раз с таким приумножителем куратор должен был встретиться на следующее утро, и эта перспектива вкупе с мрачными прогнозами Монаха его совсем не радовала. "Финансисты", в отличие от "слухачей", в гонорарах Системы не нуждались и сами могли взять на жалованье кого угодно, а потому были людьми независимыми и высокомерными. Он свернул в распахнутые ворота, проехал в самый конец двора, притормозил у парадного и взглянул на часы. Черт, полночи как не бывало! Долгонько же задержал его Монах! Хоть бы четыре часа поспать... Огромный двор, вымощенный булыжником, был тих и безлюден; огромный дом из тех, доходных, что строили столетие назад, - казался крепостной стеной, увенчанной выступающими башенками мансард. Под стеной прятались ночные тени; кое-где, укрытые их темным пологом, дремали машины, все больше шестиколесные "Солектрии", "Лексусы" да "Клио", и у каждой, словно упавшая с неба звезда, за лобовым стеклом тлел красный огонек. Куратор вылез, запрокинул голову вверх, проверил - звезды вроде были все на месте, да и месяц тоже, изогнутый и тонкий, как лезвие турецкой сабли. Он достал брелок, включил сигнализацию и усмехнулся, когда "Аккорд" чуть слышно пискнул, прощаясь с хозяином до утра. Тут его и ударили. Врезали крепко, но не милицейской палкой-глушителем, а чем-то похожим на гибкую бамбуковую трость с электроразрядником на конце. К счастью, голову он успел отдернуть, так что синеватая молния разряда прошила воздух, а сам удар пришелся на плечо, ближе к шее. Значит, не в кость, а по мясу, подумал куратор, скривившись от боли и быстро отскакивая назад, - он был мужчиной в зрелых годах, но прежней сноровки не растерял. Пальцы сжались сами собой, мышцы напряглись, в плече стрельнуло - рука, однако, работала. "Кто ж это тут шалит?" - мелькнула мысль. Шалунов, промышлявших ночами у подъездов, в городе хватало, но своих он знал наперечет. И они его знали, и было им ведомо, что связываться с Петром Ильичом Синельниковым, бывшим офицером, крутым и крепким мужиком, небезопасно. Однако ж связались! Вот только с кем? С припозднившимся жильцом, коего можно побыстрому обобрать у подъезда? С журналистом, кропавшим забавные статейки о магах, телепатах, лохнесском чудище и озоновой дыре над Антарктидой? Или с удачливым бизнесменом, чей карман распух от "толстовок" и кредитных карточек на предъявителя? Или... Или им нужен куратор звена С? Функционер Системы? Тот, кто прячется под семью личинами, расплывчатыми, как осенний туман? Выяснить это было куда важней, чем разделаться с тремя типами, неторопливо отжимавшими его в тупик, к глухой стене, справа от парадного. Куратор полез за пазуху, с сожалением огладил ребристый цилиндр ручного лазера и вытащил бумажник. - Эй, парни! Обойдемся без неприятностей, э? Берите, что есть, и ноги в руки! Он швырнул бумажник, как бросают кость злобному псу. Ни один из троих не нагнулся; они попрежнему надвигались на него в полном молчании, поигрывая чем-то блестящим и гибким - то ли хлыстами, то ли бамбуковыми тростями. Лиц их куратор не видел - под стеной было темно, но походка, медлительная и неуклюжая, его удивила. Волка ноги кормят, и бандитам вроде бы полагалось бегать порезвей! Вытащив брелок с ключами, он отправил его следом за бумажником. - Берите тачку, ублюдки, и оставьте меня в покое! Никакой реакции. Ни деньги, ни машина им не нужны, понял куратор; эти типы хотели достать его самого. Кого же именно? Был он владельцем пяти квартир, и проживали в них разные люди - все, правда, почти на одно лицо; в этот же момент он находился рядом со своим двухкомнатным журналистским логовом на четвертом этаже мальцевского дома. От Монаха он мог поехать куда угодно - туда, где обитал отставной железнодорожник и бизнесмен Ивахнов, или к Августу Рихардовичу Мозелю, чудаковатому коллекционеру-сибариту, или в апартаменты Чардецкого, сотрудника федеральной разведслужбы... Не исключалась и Фонтанка - место законной прописки. Но он отправился сюда, в обитель писаки Синельникова. Выходит, Синельникова и ждали! Прижавшись спиной к стене, он вскинул руки, словно сдаваясь на милость победителя, и с наигранной дрожью в голосе произнес: - Так не пойдет, ребята! Так дела не делаются! Бумажник вам не нужен, тачка тоже - значит, будете бить. За что? Кому я дорогу переехал, э? Могу узнать, пока вы не вышибли мне мозги? - Пишешь много... - донеслось из темноты. Голос был каким-то безжизненным, механическим, и куратор даже не смог бы сказать, кто из троих уточнил причину намечавшейся экзекуции. Он с облегчением вздохнул. Значит, до журналиста добираются! Пишет он, видите ли, много! И не о том! Лезет в дела Вышних Сфер, будоражит народ, копается в запретном и тайном... О чем еще вещал Монах? Что явится демон злобный, зверь алчущий.