– Первый Лезвие, антрополог, ни, – произнес субкоординатор, чуть присев. – Носитель звания Звезда Эрцгаммы. Занимаюсь морфологией^[13] примитивных рас.

Он ответил полным представлением, и значит, формальности были соблюдены. Правда, глядел при этом так, будто Тревельян относился к этим примитивным расам.

– Упомянуто тобой, – молвил субкоординатор после паузы, – что ты в первой сотне среди возглавляющих ваш Фонд. Прошу уточнить, в какой половине этой сотни.

– Ближе к началу, чем к концу, – с гордостью произнес Тревельян, что было святой истиной. Он не входил в число консулов-администраторов, крупных ученых и теоретиков, но считался одним из лучших и самых удачливых полевых исследователей. Возможно, самым лучшим, и только два недостатка мешали признать этот факт: склонность к юмору и слабому полу.

– Надеюсь, ты быстро приобщишься к нашим работам, – сказал Первый Лезвие.

– В этом моя цель, – подтвердил Тревельян. – Я хотел бы просмотреть материалы, собранные вашей группой, и представиться всем специалистам. Кроме того, договориться о вылазке на планету.

– Материалы, пока без решающих выводов, хранятся в запоминающем устройстве, и я перешлю тебе коды доступа. Очередной полет на северный материк, в наш базовый лагерь, запланирован через восемь дней. Что же до представления… – Носитель Звезды Эрцгаммы с задумчивым видом уставился в пол. – Думаю, это нужно сделать во время совместной трапезы. Кажется, у землян есть такой обычай?

– Да, ньюри.

– Еда и питье – вот узы, соединяющие каждого с каждым, – процитировал Первый Лезвие Книгу Начала и Конца и исчез.

«Намечается банкет? – раздался ментальный голос Советника. – Придется тебе ползать на коленках! Еще и задницу отсидишь».

– Как-нибудь выдержу, – сказал Тревельян, сбросил свои роскошные одежды и потянулся к комбинезону. Потом зарядил в компьютер обойму с кристаллокнигами и начал быстро их просматривать. Библиотека, которую ему подобрали в этнографической секции Фонда, была неплохой и весьма содержательной. Кроме «Большого Звездного Атласа» с координатами и описанием планет и звезд, кроме прочих технических справочников, кроме словарей диалектов ни и похарас, сборников сленговых выражений, идиом и жаргона слуг, в ней содержались труды солидные, классические: оригинал и перевод Йездановой Книги Начала и Конца, монографии Мицубиси «Жизнь на четвереньках» и Чезаре Биано «Пять дней в Посольском Куполе кни’лина», обширные работы Федорова и Георгадзе «Кланы кни’лина. Пример искусственной эволюции», Бонджипадхала «Аналогии между буддизмом и йездан’таби», Та-цзуми и Дворкина «Кни’лина. История, обычаи, верования». Имелись даже «Кухня кни’лина» Жака Жироду и «Другая любовь. Сексуальная практика гуманоидных рас» Ричарда Клейста.

Тревельян просканировал все в режиме поиска, от «Кухни» до «Сексуальной практики», но упоминаний о зинто нигде не нашел.

Понятие личного пространства (коно) является одним из основополагающих в культуре кни’лина, как похарас, так и ни. Коно – область в четыре-пять шагов, куда не имеет права вторгаться другой индивидуум – никто, кроме слуг, медиков и очень близких лиц (как правило, состоящих с носителем коно в сексуальной связи). Возникновение этого обычая относят к периоду до Метаморфозы, к эпохе пандемии, опустошившей материк Йездана и чуть не сгубившей остатки населения, которое ютилось на островах. Смертоносный вирус передавался многими путями, в том числе воздушным, и приближаться друг к другу было опасно.

Та-цзуми, И.Дворкин.

«Кни’лина. История, обычаи, верования».

Глава 3

Станция и планета

Сайкатская Исследовательская Станция, общая база землян и кни’лина, имела форму диска, разделенного внутренней палубой на два яруса. Нижний, всегда обращенный к планете, считался техническим, верхний – жилым, и в его иллюминаторах сияло солнце Сайката и блестели крохотные искры звезд. По окружности каждого яруса шла кольцевая галерея, внизу – высокий и широкий коридор, загроможденный оборудованием, вверху – коридор более скромных размеров, но со стенами приятной расцветки, украшенный зеленью, фонтанами и световой объемной живописью, исполненной в традициях похарас. Нижняя галерея делилась на шлюзовые отсеки с транспортными капсулами, двигательные отделы и помещения с энергетическими подстанциями, питавшими биоизлучатель и аппаратуру дальней связи. Центральную часть нижнего яруса занимали склады, блоки системы жизнеобеспечения и генератор Лимба, снабжавший станцию энергией.

Верхняя половина казалась гораздо интереснее. Коридор здесь состоял из пары огромных «подков», изолированных друг от друга – секции землян и секции инопланетных коллег. К каждой примыкали три просторные площадки с выходившими к ним каютами, невероятно большими по земному понятию, но отвечавшими вкусам и обычаям кни’лина. Пройти от одной секции к другой можно было лишь через середину станции, где находились централь управления, лаборатории, парк, зал собраний, виварии и несколько еще не занятых отсеков. В централи, у многочисленных пультов и искусственного Мозга, несли вахту слуги клана ни, обычно Зотахи, Шиар или Эвект, техники систем жизнеобеспечения. Рядом с централью располагалась камера, запечатанная кодами ФРИК и Хорады, – из нее управляли биоизлучателем, задействовать который предполагалось только при полном консенсусе обеих рас. В зависимости от настройки, излучение могло стимулировать мутации терре или тазинто, ускорив эволюционные процессы, в своем естестественном течении занявшие бы тридцать или сорок тысяч лет. Такой эксперимент стал бы первым в своем роде и, при удачном стечении дел, поднял бы авторитет Йездана и Земли в галактическом сообществе.

В лабораториях, удобных и прекрасно оснащенных, обрабатывали биологический материал, вели изучение физиологии и психики аборигенов, их потенции к развитию, миграций и роли окружающей среды. На Сайкате было три материка – северный, юго-западный и юго-восточный, и только северный был населен. Этот континент являлся самым крупным, вытянутым в широтном направлении и превышающим площадью Евразию; южные, в половину Африки, отделялись от него и друг от друга тысячекилометровыми проливами.

В парке, которым заведовал Пятый Вечерний, росли деревья, травы и кустарники с северного материка, несколько сотен разновидностей, с ландшафтами, имитирующими степной, лесной и горный биоценозы. К парку примыкали виварии с сайкатскими животными и птицами – из тех, что безобидны; хищников и ядовитых гадов Джеб Ро, координатор, ввозить запретил. Впрочем, материала для генетиков было вполне достаточно.

Именно в парке, на третий день пребывания на станции, Ивар встретился с коллегами. Стол накрыли в большом павильоне у границы леса и степи, и каждый мог полюбоваться необъятной голографической далью, что открывалась за морем золотистых трав. Четыре перемены блюд плюс закуски, соки и тинтахское вино делали банкет вполне достойным представителя Земли, хотя большой сердечности во взглядах и речах не наблюдалось.

Для человека не столь подготовленного, как Тревельян, пиршество кни’лина было нелегким испытанием. Скрестив ноги и выпрямив спины, они сидели на ковре перед небольшими столиками, и слуги Ори и Тикат, переползая от одного достойного к другому, неторопливо меняли токары и тока с питьем и едой, обходясь без помощи роботов и гравиподносов. Вставать не полагалось, ибо в быту кни’лина почти не использовали мебель, и эта сторона их жизни проходила на коленях, что было весьма похоже на традицию японцев. Живые слуги считались знаком особого почтения к гостю, как и парадные одежды, султаны из перьев, диадемы и браслеты. Место Тревельяна тоже было почетным – третье от координатора Джеба Ро.

Низкие треугольные столики располагались метрах в трех друг от друга, и этот порядок нарушался лишь единожды: Джеб Ро и Ифта Кии сидели рядом. Увидев это, Тревельян вздохнул; такая близость означала, что красавица – под личным покровительством координатора. Он был немолодым, но представительным мужчиной: широкие плечи, гордая посадка головы, холеное лицо и властный взгляд. То, как он поднимает бокал, берет токати пищу или поворачивает голову, казалось исполненным внутренней мелодии: величественный вид, изящная поза, плавные медленные телодвижения. Истинный аристократ похарас! Другие выглядели проще, особенно люди клана ни. Второй Курс, биолог с самой заурядной внешностью, едва прикоснулся к изысканным блюдам, но налегал на тинтахское; Третья Глубина, стройная женщина с холодными глазами, ковыряла щипчиками в чаше, будто исполняя неприятный долг; Четвертый Пилот, морщинистый и сухощавый, ел и пил умеренно и временами так поглядывал на Тревельяна, будто целился из игломета ему в лоб. Ботаник Пятый Вечерний, огромный детина с мускулатурой борца и разбойничьей рожей, опустошал токары и тока с полным равнодушием, не поднимая глаз на сотрапезников. Найя Акра, психолог похарас, уже знакомая Ивару, вела себя загадочно – при каждой перемене блюд делала странные жесты, как бы разбрасывая по сторонам горсти невидимого песка. На ее тощей физиономии застыло выражение брезгливости.

Говорили трое – Джеб Ро, Первый Лезвие и лингвист Зенд Уна. Беседа вгоняла Ивара в тоску, так как подчинялась строгим правилам: координатор высказывал некую мысль, Первый Лезвие ее развивал, потом лингвистом добавлялась заключительная фраза, и троица ждала, что ответит гость. Самым ценным в этом вялом разговоре была информация о предстоящих полевых работах. Джеб Ро сообщил, что вылетит на планету дней через пять и возьмет с собой земного ньюри; субкоординатор добавил, что для большей безопасности надо прихватить других достойных – предположим, Иутина и Второго Курса; затем лингвист принялся описывать местность вблизи базового лагеря и племена тазинто и терре, что жили окрест. Когда его речь завершилась, Ивар, сделав жесты благодарности, сказал, что готов хоть завтра отправиться на Сайкат.

Трапеза длилась четыре с лишним часа, и за это время Тревельяну улыбнулись дважды; оба раза – Иутин. Вероятно, он не хотел, чтобы это заметили, и потому его улыбки были быстрыми и робкими. В последнем Тревельян не сомневался: расположение лицевых мышц у кни’лина было таким же, как у землян, и мимика не отличалась от человеческой. Он улыбнулся в ответ и даже подмигнул.

Пир закончился, кни’лина поползли друг за другом к выходу, где Тикат и Ори, почтительно приседая, помогали им встать с коленей. У Тревельяна тоже затекли поясница и ноги, но он поднялся сам и прислонился к стене павильона, глядя на удалявшихся коллег. Большей частью на Ифту Кии, которая сзади была не менее очаровательна, чем спереди.

«Слюни пускаешь? – спросил пробудившийся дед. – Не советую. Эта киска уже при котике».

– Ты меня с этим индюком не равняй. Нет дамы, чтоб устояла перед десантом, – отозвался Тревельян и перевел беседу в деловую плоскость: – Ну, какие впечатления?

«Гадючник», – резюмировал командор и смолк.

Тихо ступая, приблизился Иутин, остановился в пяти шагах, вежливо согнул колени. На плече его парадного камзола трепетали золотые перья.

– Любуешься на второго генетика, ньюри Ивар?

– Можно без ньюри, – сказал Тревельян и, помолчав, добавил: – На Земле считают, что всякая женщина – средоточие красоты, и достойна того, чтобы ею любовались.

Иутин насмешливо прищурился.

– Даже Найя Акра?

– Почему бы и нет? У нее… хмм… очень стройная фигура.

– Слишком стройная. Женщину украшают округлости – конечно, в нужных местах.

Дождавшись, когда исчезнет процессия кни’лина, они зашагали по тропе через луг, поросший густыми золотисто-зелеными травами. Позади, за павильоном, стеной вздымался лес, деревья с темными корявыми стволами напоминали дубы, со светлыми – березы, а коленчатые тростники с узкими длинными листьями казались такими же, как земной бамбук. Чуть правее, где начинался горный ландшафт, торчали среди базальтовых обломков ветви колючего кустарника и мельтешили какие-то мелкие создания, точь-в-точь как ящерки на солнцепеке. Все вроде бы так, как на Земле… Этот эффект был знаком Тревельяну: глаз, в тоске по земному, выхватывал привычные детали, не желая замечать чужого, непонятного и странного. Но он, будучи разведчиком, обладал искусством более верного зрения и сразу воспринимал иное и отличное: листья «дубов», формой подобные маленьким ладоням с растопыренными пальцами; трещины в стволах «берез», из которых сочилась алая смола; синие цветы, гнездившиеся на вершинах «бамбуков»; рогатые трехглазые мордочки «ящериц». Тут была не Земля, а копия Сайката – точнее, приближение к ней, откуда удалили все клыкастое, когтистое, ядовитое, все опасности девственного мира, оставив только его красоту. Но расслабляться все равно не стоило.

– Я хотел бы… – нерешительно начал Иутин, когда они шагнули на каменистую осыпь.

– Да?

– Сказано Йезданом Серооким: того назову мудрецом, чьи душевные муки не видны миру. И еще он сказал, что страданий больше, чем радостей, и главные из них – унижение и попранная гордость, боль разлуки и одиночество. Униженный подобен мертвецу в погребальном кувшине; не видит он красок мира, не слышит звуков его и не вдыхает ароматов, и перед ним – лишь ухмылка обидчика. Но одиночество еще больней. Одиночество жалит душу, и потому…

«Красиво излагает, – заметил командор. – Как думаешь, что ему нужно?»

«В гости хочет пригласить», – мысленно пояснил Тревельян.

«И только? А маневрирует как при посадке с разбитым реактором!»

«Таков ритуал. У них, дед, все непросто».

Осыпь легла позади, они окунулись в голографическое небо и вынырнули в галерее сектора кни’лина. Вышли прямо из световой картины, изображавшей Йездана с закрытой Книгой в правой руке. Иутин закончил длинную речь о муках и страданиях и, наконец, сказал:

– Раздели мое одиночество, ньюри Ивар. Окажи честь, посетив мое жилище. Тоска по родине, если разделить ее на двоих, становится…

– …радостью встречи, – продолжил Тревельян максиму из Книги Начала и Конца. – Я просил обходиться без ньюри. Официоз у нас не принят, особенно среди желающих стать добрыми знакомыми.

– Я понял, Ивар.

Они миновали ответвление к круглой площадке с фонтаном, немного другим, чем в земной секции.

– Кто здесь живет? – спросил Тревельян.

– Похарас, все четверо. В следующем отсеке – ни, а в третьем и последнем – слуги.

– Где же твое жилище?

– В отсеке между похарас и ни.

– Значит, ты не тот и не другой?

– Правильное заключение. Я, Ивар, ветвь того же древа, но растущая у самых корней. Мой статус ниже, чем у Пятого Вечернего. – Иутин смолк, затем, искоса взглянув на Тревельяна, спросил: – Ты все еще хочешь посетить мое жилище?

– Я воспитан в демократических традициях. И я подозреваю, что ты тут единственный, с кем стоит водить компанию.

Свернув в небольшой коридор, что ответвлялся от галереи, и миновав дверь первого лунного цвета, они очутились в таком же просторном зале, как в тревельяновых апартаментах. Планировка была стандартной: за арками угадывались спальня, рабочая комната и ванная. Но мебели, если не считать низкого стола и пары подушек при нем, не оказалось вовсе; пол был устлан циновками, и пустоватое помещение напоминало теннисный корт. Или музейную залу, решил Тревельян, оглядывая стены. Тут, меж дверец немногочисленных шкафов, висело оружие: кривые мечи из кости на длинных рукоятях, дротики и пики с каменными наконечниками, внушительного вида дубинки, кремневые молоты с хищно изогнутым клювом, топоры и бумеранги. Коллекция выглядела внушительно – пожалуй, этими смертоносными штуками можно было вооружить целое племя.

– Изделия туземцев? – полюбопытствовал Тревельян, опускаясь на жесткую подушку.

– В основном тазинто. Терре не охотятся, и у них есть только дротики для защиты от хищных зверей. Вот такие. – Иутин снял со стены копье длиною метра полтора, с обсидиановым лезвием размером с ладонь.

– Камень отлично обработан.

– В этом они мастера, как и в метании таких снарядов – попадают в цель со ста шагов. Но они безобидные существа, если их не трогать. Собиратели-вегетарианцы – питаются плодами, корнями и корой. Тазинто, те совсем другие.

Тревельян кивнул:

– Больше похожие на нас, землян. Бьют дичь, едят мясо и дерутся с терре и друг с другом… Я уже ознакомился с наблюдениями антрополога и биолога. Мне показалось, что Первый Лезвие и Второй Курс не благоволят тазинто. Собственно, рекомендуют их уничтожить и прогрессировать терре.

– То говорит инстинктивное отвращение к существам, поедающим живых тварей, – задумчиво промолвил Иутин. – К тому же они оба – ни, и клан их воевал с Землей. Похарас более терпимы. Религия смягчает нравы.

– Смотря какая, – возразил Тревельян, рассматривая коллекцию туземного оружия. – В нашей истории было множество религиозных войн, отличавшихся изощренной жестокостью.

– Я знаю об этом, Ивар. Но Йездан непохож на ваших воинственных богов. Он говорил: способность дивиться чуду жизни – вот что питает корень человеческой души.

– Но разве не сказано им: клинок существует, чтобы поддерживать в мире справедливость?

– Сказано. Но справедливость не есть зло, и чтобы ее добиться, все средства хороши.

В Книге Начала и Конца было не меньше противоречий, чем в Библии или Коране, но Тревельян решил не спорить. Вера инопланетян, особенно похожих на людей обличьем, могла отличаться от земных религий в худшую или лучшую сторону, но без двойных стандартов в ней не обходилось. То, что свершает истинный праведник – хорошо, а то, что делает грешник – плохо. Кто праведник, кто грешник, решало оружие, после чего одержавшие верх жгли на кострах проигравших и вспарывали животы их женщинам.

– Ты третий генетик и изучаешь мутации терре и тазинто, – сказал Тревельян, меняя направление беседы. – Это важнейшая тема исследований и, к тому же, весьма ответственная и трудоемкая. Могу я узнать, чем занимаются первый и второй генетики?

– Второй – тем же самым. Считается, что я работаю по указаниям Ифты Кии.

– Только считается?

Иутин усмехнулся.

– Она молодая женщина из хорошего рода, близкого к императорской семье. Она красива и богата, но не очень умна. Чтобы преуспеть в своей профессии, ей нужен влиятельный покровитель. И если такой нашелся, и если он не глуп, то что он сделает? – Его темные глаза, столь необычные для кни’лина, сверкнули и сразу погасли. – Он отыщет генетика с опытом и неплохими мозгами, но не богатого и уж во всяком случае не знатного – из тех людей, которых лишь терпят среди достойных. Для него участие в престижной экспедиции – дар Йездана, и он на все готов, даже нюхать прах своего погребального кувшина… Стать третьим генетиком при втором и поделиться результатами и славой? Почему бы и нет!

– Ясно, – промолвил Тревельян. – Ну, а Третья Глубина, ваш ведущий генетик? Что скажешь о ее исследованиях?

– В них меня не посвящали. Думаю, об этом знают только достойные Джеб Ро и Первый Лезвие.

– А Зенд Уна? Кажется, он тоже принадлежит к руководству вашей экспедиции?

Всколыхнулись золотые перья – совсем человеческим жестом Иутин пожал плечами.

– Не думаю, что Третья Глубина обсуждает с ним свою работу. Согласись, генетика и лингвистика слишком разные области. Это одно, а другое… – Он помедлил, затем придвинулся к Тревельяну на расстояние метра и тихо произнес: – Она его ненавидит, Ивар… она – его, а он – ее…

– Есть причина для этого?

– Они оба с Тизаны. Все остальные с Йездана или с Кхайры, как я… почти все… Второй Курс, кажется, с Тоу… а Зенд Уна и Третья Глубина – с Тизаны.

– Это, как мне помнится, одна из ваших новых колоний, – заметил Тревельян, не желая задавать прямого вопроса.

– Да. И один из немногих миров, где ни и похарас примерно поровну, так что чья это колония, пока не решено. На нее претендуют оба клана, и конфликт из-за этого длится уже столетие. В метрополии и на других мирах он незаметен, но на самой Тизане ночной зверь давно уже грызет дневного.

То была идиома, обозначавшая вражду; в вольном переводе – драка псов, черного и белого. Кажется, третий генетик пустился откровенничать, подумал Тревельян и решил, что это достойно похвалы. Во всяком случае, дружеского поощрения.

Он расстегнул камзол с вышитыми орденами, добрался до внутреннего кармана, вытащил плоскую фляжку с коньяком и предложил:

– Скрепим знакомство по нашему обычаю, Иутин: выпьем каждый свое, но непременно соединив токары. Дай мне пустой сосуд, а себе возьми тинтахское… Его, надеюсь, ты пьешь?

Иутин кивнул и потянулся к нише пищевого автомата. Золотистый коньяк и вино с Тинтаха были почти одной цветовой гаммы и схожи запахом – казалось, что в белых фарфоровых чашах один напиток. Они чокнулись, вытянув руки на всю длину, и выпили за братство гуманоидов, мир среди звезд и нарождавшуюся дружбу. Потом Тревельян сказал:

– Найя Акра делала так. – Он повторил ее жест, собрав в горсть нечто невидимое и как бы отбросив от стола. – Это что-то значит, Иутин?

– Ритуал верующих в божественность Йездана. Так очищают пищу и питье.

– Но другие похарас обошлись без этого.

– Найя Акра очистила трапезу для всех. Она жрица йездан’таби.

– Вот как? Психолог – жрица?

– Чтобы вести паству к богу, надо быть хорошим психологом. Разве у вас иначе?

Тревельян оставил вопрос без ответа. В Земной Федерации верующие обходились без священников и жрецов, ибо вера считалась личным делом каждого, столь же интимным, как плотские проявления любви, не требующие вмешательства посредников. К тому же религия в массах землян играла гораздо меньшую роль, чем у похарас.

Он снова наполнил токар коньяком. Иутин, взглядом спросив разрешения, взял его чашу, принюхался, поднял брови.

– Чудный аромат… Удивительно, что отрава пахнет так приятно.

– К большему соблазну, – сказал Тревельян, дождался, когда Иутин вернет ему емкость, и медленно выцедил напиток. Иутин поддержал его, взяв второй бокал тинтахского. Щеки генетика разгорелись, на безволосой голове выступила испарина – похоже, наркотическое опьянение овладевало им. Но речь его была по-прежнему ясной.

– Ты оставишь мне этот сосуд? – Он показал на флягу. – Я хочу проверить действие алкоголя на сайкатских животных. Я мог бы синтезировать спирт, но…

Тревельян подвинул к нему фляжку.

– Лучше возьми этот. Не думаю, что вы, кни’лина, разбираетесь в спиртах, а среди них есть опасные для любых организмов, земных и инопланетных. От метилового можно ослепнуть. – Он поднялся с подушки, согнул колени и развел руки в стороны. – Благодарю тебя, Иутин, ты развеял мое одиночество. Теперь позволь мне удалиться. Да пребудет с тобой утренняя радость.

– И с тобой, Ивар. Я провожу тебя.

– Нет необходимости. Я выпил слишком мало, чтобы заблудиться.

Тревельян вышел в коридор, добрался до подковообразной галереи и побрел по ней, разглядывая световые картины. Они попадались через каждые сорок-пятьдесят шагов и изображали Йездана Сероокого в различных позах: Йездан сидящий и стоящий, Йездан с посохом, с ритуальным клинком, с чашей для сбора подаяний, с Книгой Начала и Конца, Йездан в дорожной одежде и в поясном шарфе. Кажется, в парк вела картина, где Йездан был с Книгой… Он прошел сквозь световую завесу, но очутился не в парке, а в круглом и просторном помещении, совершенно пустом, если не считать треугольного стола посередине. На столе располагалась большая чаша-тока, похожая на длинную розовую раковину, и прямо над ней, на сферическом потолке, горело солнечное пятно.

«Где мы?» – спросил, пробудившись, командор.

– Кажется, в святилище Йездана. Я ошибся, дед: в парк ведет картина, где Йездан с закрытой Книгой, а тут у него была открытая.

«Пить надо меньше, – буркнул призрачный Советник. – И желательно в другой компании».

– Что ты имеешь против Иутина? Он рассказал мне массу интересного.

«Хитрая лиса этот твой Иуда-Иутин. Уж не знаю, зачем он с тобой откровенничал, но думаю, не без причины. Слишком ты доверчив и наивен, паренек! В былые годы, когда мы сражались с жабами дроми, с хапторами и плешаками…»

– У нас эпоха мира, и мы мирные люди, – прервал его Тревельян и услыхал в ответ:

«Хочешь мира, готовься к войне».

Покинув святилище, он снова зашагал по галерее. В больших потолочных иллюминаторах сияли звезды и горела, пересекая Млечный Путь, туманность Слоновый Бивень. Изображения Йездана попадались с прежней регулярностью; иногда пророк указывал вниз, и Тревельян догадался, что за этими картинами – шахты лифтов, ведущих на технологический ярус. Там, если не считать шлюзовой, Тревельян еще не был, потратив время на беглое знакомство с отчетами и посещение некоторых лабораторий. Первым делом – кабинетов палеонтологии и антропологии, то есть вотчин Джеба Ро и его заместителя Первого Лезвия; такой выбор диктовался субординацией и правилами вежливости. С Лезвием он даже вступил в дискуссию – судя по заметкам антрополога, хранившимся в компьютерной памяти, его подход к тазинто казался слишком жестким и безапелляционным.

Дед продолжал ворчать, то понося коварство плешаков, то напоминая, что люди мы, конечно, мирные, но аннигилятор наш не заржавел, броня крепка и крейсера летают быстро. Под его ментальный шепот Ивар размышлял сразу о нескольких вещах: о зеленоглазой красавице Ифте Кии, что делала карьеру на горбу Иутина, о суровой и недружелюбной жрице Найе Акра и таинственных занятиях генетика Третьей Глубины, в чью лабораторию он еще не заглядывал. Так или иначе мысли его касались женщин, ибо к ним он был неравнодушен. Впрочем, имелся у этой склонности практический оттенок: о женщинах далеких, вроде оставшихся на Осиере или о связистке Кристе Ольсен, он вспоминал с теплотой, но планов на их счет не строил, предпочитая размышлять о тех, что ближе. На что они способны и на что годны? Не только в постели; существовало множество путей для получения информации, но, как подсказывал опыт общения с гуманоидами, женщины были самым коротким, верным и приятным.

Навстречу попался служитель в рабочей одежде сайтени, похожей на шорты с майкой. Бледная кожа, серые глаза, тонкие губы, вытянутый безволосый череп… Он прижался к стене и глубоко присел, стараясь не встречаться взглядом с Тревельяном.

– Кажется, я тебя знаю, – промолвил тот. – Ты Зотахи?

– Достойный ошибается. Мое имя Шиар. Я тоже техник систем жизнеобеспечения.

– Где выход в парк, Шиар? Помнится, там стоял Йездан с закрытой Книгой.

– Достойному надо пройти еще немного. В ту сторону, ньюри.

Он показал, вытянув длинную мускулистую руку и по-прежнему не глядя на Тревельяна. Ивар тоже отвел взгляд, вспомнив изречение Йездана Сероокого: нельзя долго смотреть в глаза слугам, детям и животным – это их пугает.

– Благодарю, Шиар.

– Ньюри слишком добр, – прошелестело в ответ.

Через пару минут, обнаружив нужную световую картину, Тревельян очутился в хаосе камней и невысоких утесов, что имитировали горный пейзаж. Дорожка вскоре вывела его к лесной опушке; теперь справа высились деревья с темными и светлыми стволами, похожие на дубы и березы, а слева тянулся в бесконечность голограммы заросший травами луг. Изображение солнца на голубом иллюзорном небе клонилось к закату, двигались в вышине фантомы туч, закрывая по временам светило, и тогда на лес, поле и камни набегала тень.

Встреча с Шиаром подтолкнула раздумья Тревельяна в новом направлении. Экспедицию возглавлял похарас; таково было пожелание ФРИК, удовлетворенное научным отделом Хорады. Похарас не воевали с Землей и даже поддерживали с Федерацией дипломатические связи, так что просьба Фонда являлась вполне уместной. Руководитель из клана ни тут не подходил – это могло вызвать напряжение между земными специалистами и кни’лина, совершенно лишнее в столь масштабном и сложном проекте. В остальном комплектование штата экспедиции было на совести Хорады. Теперь Тревельян знал, что в нее включили пятерых ни, четверых похарас и Иутина, который, видимо, являлся креатурой достойного Джеба Ро; таким образом, баланс был соблюден, и ни один из кланов не терпел ущерба чести. Но слуги-то все относились к ни! А ведь на них лежала ответственная роль технического персонала! Они корректировали движение станции, следили за агрегатами жизненного цикла, готовили транспорт и оборудование для планетарных исследований и занимались прочими делами, от коих зависел комфорт достойных, не говоря уж о самом их существовании. Конечно, станция была автоматизирована и, по большому счету, не нуждалась в помощи со стороны людей, но высших кни’лина всегда и всюду сопровождали слуги. Их функции были много обширнее, чем у земных кухарок и дворецких, горничных, прачек, шоферов, которых тысячелетие назад сменили киберы; слуги клана являлись его работниками, солдатами и силой, производившей новые поколения солдат и работников. Лишь малая их часть была собственно слугами, прослойкой между знатью и миллиардными массами, что населяли десятки планет.

Избранные служители, и только из клана ни… Но почему? Может, слуги ни надежней, чем похарас? Либо, по неведомой причине, их нельзя сводить друг с другом? Либо Зотахи, Шиар и остальные – что-то вроде компенсации, гирьки на весах баланса – ведь руководитель экспедиции – похарас? Десять слуг, чтобы уравновесить Первого Лезвия с Джебом Ро… Не многовато ли?

– Стой! Ты в моем коно, мшак!

Хлопок в ладоши и резкий окрик заставили Тревельяна очнуться. Он замер на половине шага, потом быстро отступил назад. Иллюзорное солнце, выглянув из-за туч-миражей, освещало тонкую высокую фигуру Третьей Глубины. Видимо, она прогуливалась в парке; облегающий комбинезон-сайгор, сменивший парадную одежду, подчеркивал ее изящное телосложение, длинные ноги, полные груди и гибкую талию, лицо еще хранило отблеск безмятежности, но серые глаза пылали гневом. Не очаровательна, как Ифта Кии, решил Тревельян, но безусловно хороша. Красота охотящейся львицы или, возможно, змеи… Был ли он дичью или жертвой? Не исключено! Он заметил в ее кулаке стерженек парализатора и отодвинулся подальше.

– Прости, ньюри, я задумался и не заметил тебя.

– Меня можно не заметить?

Похоже, она была оскорблена. Стараясь исправить оплошность, Тревельян одарил ее самой обольстительной из своих улыбок, присел и вытянул руки жестом мольбы.