Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Посмотри на меня

ModernLib.Net / Ахерн Сесилия / Посмотри на меня - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Ахерн Сесилия
Жанр:

 

 


Сесилия Ахерн
Посмотри на меня
Роман

      Джорджине, которая верит…

 
      Бесконечные благодарности моей семье — Мимми, папе, Джорджине и Ники — за все, я бы не смогла уточнить, за что именно, даже если б захотела. Дэвиду, который варит самый лучший в мире кофе, за то, что заглядывал ко мне каждые несколько часов и так страстно верил в эту книгу. Огромное спасибо Марианне за бесценную поддержку, булочки, чай и советы, а также спасибо Пэт и Вики из сами-знаете-какого агентства за заботу сами-знаете-о-чем.
      Спасибо Линн, Максайн и всему издательству «Харпер Коллинз» за вашу веру в меня и за вашу нелегкую работу.
      Спасибо моим читателям, старым и новым. Надеюсь, книжка доставит вам такую же радость, как мне, когда я ее писала, работа над ней была абсолютным наслаждением.
      Самое главное спасибо — Айвену, за то что составлял мне компанию в кабинете до глубокой ночи. Думаешь, они когда-нибудь поверят в нашу историю?
 

 
Глава первая
 

 
      Когда я познакомился с Люком и стал его лучшим другом, был июнь, утро пятницы. Если совсем точно, девять пятнадцать утра, — я знаю, потому что как раз посмотрел на часы. Не понимаю, зачем я это сделал, ведь мне не нужно было никуда спешить к определенному времени. Но я верю, что на все есть свои причины, и, возможно, я посмотрел на часы именно для того, чтобы должным образом рассказать вам свою историю. Ведь в рассказе важны детали, не так ли?
      Я обрадовался встрече с Люком, мне же все-таки было немного грустно оттого, что пришлось покинуть своего предыдущего лучшего друга Барри. Он перестал меня видеть. Но это на самом деле не так уж важно, потому что теперь он счастлив, что, на мой взгляд, главное. Покидать лучших друзей — часть моей работы. Не очень приятная, но я верю, что во всем можно найти положительны стороны: например, если бы я не покидал своих лучших друзей, то не мог бы заводить новых. А заводить новых мне нравится больше всего. Наверное, поэтому мне и предложили эту работу.
      Мы еще вернемся к тому, в чем состоит моя работа, но сначала я хочу рассказать вам о том утре, когда познакомился со своим лучшим другом Люком.
      Я закрыл за собой калитку сада перед домом Барри и решил пройтись. Без всякой причины я повернул на углу налево, потом направо, потом налево, немного прошел прямо, опять повернул направо и оказался рядом с очаровательной улочкой под названием улица Фуксий. Должно быть, ее так назвали из-за того, что фуксии росли здесь повсюду. Простите, когда я говорю «здесь», я имею в виду город под названием Бале-на-Гриде, что значит «Город сердец», в графстве Керри. Это в Ирландии.
      Я был рад снова оказаться здесь, где выполнил несколько заданий, когда еще только начинал работать, и куда долгие годы не возвращался. Я ведь езжу по всей стране, иногда даже за границу, если друзья берут меня с собой на каникулы, — лишнее доказательство того, что, где бы ты ни был, тебе всегда нужен лучший друг.
      На улице Фуксий стояло двенадцать совершенно не похожих друг на друга домов, по шесть с каждой стороны. Жизнь тут била ключом. Было утро пятницы, помните, и к тому же июнь, солнце светило ярко, и все пребывали в отличном настроении. Ну, не совсем все.
      Здесь было полно детей. Мальчики и девочки катались на велосипедах, бегали друг за другом, играли в классики, в прятки и в другие игры. Повсюду слышались их веселые крики и смех. Думаю, они радовались каникулам. Но, хотя они и казались мне очень милыми, меня к ним совсем не тянуло. Видите ли, я не могу подружиться с кем угодно. Моя работа заключается не в этом.
      Какой-то человек стриг траву перед домом, а женщина в больших грязных перчатках занималась клумбой. Чудесно пахло свежесрезанной травой, а производимые садовыми инструментами звуки музыкой разливались в воздухе. В другом саду мужчина, насвистывая незнакомую мне мелодию, направил садовый шланг на машину и наблюдал, как с нее стекает мыльная пена и открывается сияющая поверхность. Время от времени он резко оборачивался и брызгал водой в двух маленьких девочек, одетых в желто-черные полосатые купальники. Девочки напоминали больших шмелей. Мне очень понравилось, как они хихикали.
      На подъездной дорожке следующего дома мальчик с девочкой играли в классики. Я понаблюдал за ними какое-то время, но они не обратили на меня внимания, и я пошел дальше. В каждом саду были дети, но, когда я проходил мимо, никто не замечал меня и не звал играть. Они носились на велосипедах и скейтбордах, гоняли машины с дистанционным управлением, совершенно на меня не реагируя. Я уже начал думать, что визит на улицу Фуксий был ошибкой, это меня смутило, потому что обычно я очень хорошо выбираю места, да и детей тут полно. Я присел на садовую ограду последнего дома и начал думать, на каком углу я неправильно повернул.
      Через несколько минут я пришел к выводу, что все же нахожусь там, где нужно. Мне очень редко доводится свернуть не туда. Я осмотрелся. В саду за моей спиной ничего не происходило, так что оставалось просто сидеть и изучать дом. Два этажа и гараж, рядом припаркована сверкающая на солнце дорогая машина. На ограде висела дощечка с надписью «Дом фуксий», по стене, цепляясь за коричневые кирпичи над входной дверью, вилась цветущая фуксия, доходя до самой крыши. Это было красиво. Какие-то части фасада были из коричневого кирпича, другие выкрашены в золотисто-медовый цвет, некоторые окна квадратные, некоторые круглые. Очень необычно. Дверь розовая, с длинными окошками из матированного стекла, с большой медной ручкой и, чуть ниже, щелью почтового ящика, — вместе это выглядело как два глаза, нос и улыбающийся мне рот. На всякий случай я помахал рукой и улыбнулся в ответ. Ведь в наши дни ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным.
      И именно тогда, когда я изучал выражение лица входной двери, ее открыл, а потом сердито захлопнул выбежавший на улицу мальчик. В руках он держал две машинки: в правой — красную пожарную, а в левой — полицейскую. Я люблю красные пожарные машины, они мои самые любимые. Мальчик спрыгнул с верхней ступеньки крыльца и побежал к газону, где упал на колени. Низ его черных спортивных штанов был весь в пятнах от травы, что меня насмешило. Пятна от травы такие смешные, потому что их нельзя отстирать. С моим предыдущим другом Барри мы все время ползали по траве. Как бы то ни было, мальчик начал бить пожарной машиной по полицейской, издавая разные звуки. У него это хорошо получалось. Мы с Барри тоже часто так делали. Весело делать что-то такое, чего в реальной жизни не бывает.
      Мальчик с силой ударил полицейской машиной по пожарной, и главный пожарный, который держался за лестницу, соскользнул вниз. Я громко рассмеялся, и мальчик поднял глаза.
      Он действительно посмотрел на меня. Прямо мне в глаза.
      — Привет, — сказал я, нервно откашливаясь и болтая ногами. На мне были мои любимые синие конверсы, и на их белых резиновых носках все еще оставались пятна от травы с тех пор, как мы играли с Барри. Я решил их срочно почистить и стал тереть носком о кирпичи ограды, размышляя о том, что сказать дальше. Хотя заводить друзей — мое самое любимое занятие, я все равно каждый раз слегка волнуюсь. Боюсь не понравиться. От одной этой мысли у меня начинает урчать в животе. До сих пор мне везло, но было бы глупо полагать, что так будет всегда.
      — Привет, — ответил мальчик, закрепляя пожарного на лестнице.
      — Как тебя зовут? — спросил я, продолжая тереть конверсы об ограду. Пятна все никак не сходили.
      Мальчик некоторое время изучал меня, оглядывая снизу вверх, как будто прикидывал, стоит называть свое имя или нет. Эти моменты в своей работе я ненавижу. Тяжело хотеть с кем-то подружиться, когда с тобой дружить не хотят. Такое случается. Правда, потом все улаживается, потому что на самом деле они хотят, чтобы я был с ними, хотя не всегда это понимают.
      У мальчика были очень светлые волосы и большие голубые глаза. Его лицо казалось мне знакомым, но я не мог вспомнить, где я его видел.
      В конце концов он сказал:
      — Люк. А тебя?
      Я засунул руки поглубже в карманы и сосредоточился на ударах правой ногой по садовой ограде. Кирпичи крошились, и отколовшиеся кусочки падали на землю. Не глядя на него, я сказал:
      — Айвен.
      — Привет, Айвен. — Он улыбнулся. У него не было передних зубов.
      — Привет, Люк. — Я улыбнулся в ответ.
      У меня все зубы были на месте.
      — Мне нравится твоя пожарная машина. У моего лучш… моего предыдущего лучшего друга Барри была такая же, и мы все время с ней играли. Но у нее все-таки глупое название, ведь она не может проехать через огонь, потому что начинает плавиться, — объяснил я, по-прежнему держа руки в карманах, из-за чего плечи у меня доставали до ушей. В результате я почти ничего не слышал, поэтому решил вытащить руки, чтобы не упустить ничего из того, что ответит Люк.
      Люк покатился по траве от хохота.
      — Ты засунул свою пожарную машину в огонь? — взвизгнул он.
      — Ну, она же называется «пожарная машина», не так ли? Куда же ее еще совать?
      Люк перевернулся на спину, задрал ноги и закричал:
      — Нет, дурачок! Пожарные машины нужны для того, чтобы тушить пожар! Они должны заливать его водой.
      Я поразмышлял над этим какое-то время.
      — Хм! Тогда они должны по-другому называться, Люк, — сухо сказал я. — Водяными машинами.
      Люк ударил себя по голове, воскликнул:
      — Ну да, конечно! — и залился смехом.
      Я тоже засмеялся. Люк был очень забавным.
      — Ты не хочешь слезть со стены и поиграть со мной? — Он вопросительно поднял брови.
      Я ухмыльнулся:
      — Конечно, Люк. Играть — мое самое любимое занятие. — И, перемахнув через ограду, я присоединился к нему на траве.
      — Сколько тебе лет? — Он взглянул на меня с подозрением. — Ты выглядишь, как будто тебе столько же лет, сколько моей тете. — Он нахмурился. — А тетя не любит играть с пожарной машиной.
      Я пожал плечами:
      — Ну, тогда твоя тетя — скучный старый йынчукс.
      — Иынчукс! — радостно вскричал Люк. — Что такое «йынчукс»?
      — Тот, кто скучный, — ответил я, морща нос и произнося это слово так, словно речь шла о болезни. Мне нравилось произносить слова задом наперед, как будто я изобретал свой собственный язык.
      — Скучный, — повторил за мной Люк и тоже наморщил нос. — Фу-у-у!
      — А тебе самому сколько лет? — спросил я Люка, врезавшись полицейской машиной в пожарную. Пожарный опять упал с лестницы. — Ты, между прочим, выглядишь как моя тетя, — заявил я, и Люк тут же снова упал на землю от хохота. Смеялся он очень громко.
      — Мне всего лишь шесть, Айвен! И я не девочка!
      — Ой! — На самом деле у меня нет тети, и я сказал это только затем, чтобы его рассмешить. — Про шесть лет нельзя говорить «всего лишь».
      И как раз когда я хотел спросить, какой у него любимый мультик, входная дверь распахнулась и послышались крики. Люк побелел, и я поднял глаза, чтобы увидеть, на что он смотрит.
      — Сирша, отдай ключи! — раздался из дома отчаянный крик. На крыльцо выбежала явно нетрезвая женщина с красным лицом, безумными глазами и длинными грязными рыжими волосами. Из глубины дома снова раздался крик, отчего рыжая споткнулась на своих платформах на верхней ступеньке. Громко выругавшись, она оперлась о стену, чтобы не свалиться с крыльца, затем посмотрела в тот конец сада, где сидели мы с Люком. Ее губы расплылись в улыбке, обнажив кривые желтые зубы. Я отполз немного назад и заметил, что Люк сделал то же самое. Она показала Люку два поднятых вверх больших пальца и прохрипела:
      — До встречи, малыш!
      Оторвавшись от стены и немного пошатываясь, она быстро пошла к припаркованной на подъездной дорожке машине.
      — Сирша! — Кто-то в доме снова закричал. — Если ты только дотронешься до машины, я вызову полицию!
      Рыжая фыркнула, нажала на брелок с ключами, фары мигнули, и раздался сигнал. Она открыла дверцу, забралась на сиденье, ударившись при этом головой, громко выругалась и с силой захлопнула дверь. Со своего места я услышал щелчок — она заперла машину изнутри. Дети на дороге перестали играть и наблюдали за разыгравшейся сценой.
      В этот момент из дверей с телефоном в руке выбежала другая женщина. Она сильно отличалась от первой. Волосы были аккуратно уложены и стянуты на затылке. Модный брючный костюм серого цвета никак не вязался с раздававшимся из дома гневным, взволнованным голосом. Ее лицо тоже было красным, она задыхалась. Ее грудь быстро вздымалась, пока она бежала к машине на высоченных каблуках. Она подергала сначала одну дверцу, потом другую, пока не обнаружила, что машина заперта.
      — Я звоню в полицию, — предупредила она, размахивая телефоном перед окном со стороны водителя.
      Сирша ухмыльнулась и завела мотор. Женщина с телефоном срывающимся голосом умоляла ее выйти из машины. Она топала ногами и выглядела так, словно из нее вот-вот вырвется жуткий монстр, как в «Невероятном Халке».
      Сирша изо всей силы нажала на газ. Однако на середине подъездной дорожки она все-таки сбросила скорость. Женщина с телефоном облегченно вздохнула. Машина, правда, не остановилась, зато опустилось стекло и показались два пальца в форме буквы V, гордо поднятые вверх, чтобы все видели.
      — Ну вот, она вернется через две минуты, — сказал я Люку, который странно на меня посмотрел.
      Женщина с телефоном в испуге наблюдала, как, выехав на дорогу, автомобиль резко рванул вперед, чуть не задавив ребенка. Из ее тугого пучка выбилось несколько прядей, они развевались на ветру, словно тоже хотели задержать машину.
      Люк опустил голову и тихо поставил пожарного обратно на лестницу. Женщина послала вслед беглянке проклятие, махнула рукой и повернулась на каблуках. Раздался треск — каблук застрял между булыжниками. Женщина яростно затрясла ногой, ее раздражение нарастало с каждой секундой. В конце концов туфля вылетела из западни, но каблук так и остался в трещине между камнями.
      — Чееееерт! — взвыла она.
      Припадая на одну ногу, она кое-как доковыляла до крыльца. Розовая дверь захлопнулась, и дом поглотил ее. Окна, дверная ручка и щель почтового ящика снова улыбнулись мне, и я улыбнулся им в ответ.
      — Кому ты улыбаешься? — спросил Люк, насупившись.
      — Двери, — сказал я, полагая, что это очевидно.
      Он уставился на меня, сдвинув брови. Похоже, мысли о происшедшем мешали ему сосредоточиться на том, почему и зачем можно улыбаться двери.
      Сквозь стеклянные вставки этой самой двери было видно, как женщина с телефоном расхаживает по холлу.
      — Кто она? — спросил я, поворачиваясь к Люку.
      Он выглядел потрясенным.
      — Моя тетя. — Он почти шептал. — Она заботится обо мне.
      — А, — сказал я. — А та, что в автомобиле?
      Люк медленно повез пожарную машину сквозь траву.
      — А, эта… Это Сирша, — сказал он тихо. — Моя мама.
      — О!
      Повисло молчание, и я заметил, что ему грустно.
      — Сииииир-ша, — протянул я с удовольствием: у меня изо рта как будто подул ветер, а еще это было похоже на то, как шелестят деревья, когда они переговариваются друг с другом в ветреные дни. — Сииииииииииир-шаааа… — Тут я поймал на себе странный взгляд Люка и замолчал.
      Я сорвал лютик и подержал его у Люка под подбородком. На бледной коже появилось желтое пятно.
      — Значит, ты любишь масло, — установил я. — Так, значит, Сирша не твоя девушка?
      Лицо Люка тотчас оживилось, и он захихикал. Правда, не так громко, как раньше.
      — Кто этот твой друг Барри, о котором ты говорил? — спросил Люк, врезаясь в мою машину гораздо сильнее, чем раньше.
      — Его зовут Барри Макдональд, — улыбнулся я, вспоминая игры, в которые мы с Барри обычно играли.
      У Люка загорелись глаза:
      — Барри Макдональд учится со мной в одном классе!
      И тут до меня дошло.
      — Я же знал, что твое лицо мне почему-то знакомо, Люк. Я тебя видел каждый день, когда ходил в школу с Барри.
      — Ты ходил в школу с Барри? — удивленно спросил он.
      — Ага, в школе с Барри было весело, — засмеялся я.
      Люк опустил глаза:
      — Но я тебя там не видел.
      Я рассмеялся:
      — Ну конечно ты меня не видел, глупыш, — сказал я как ни в чем не бывало.
 

 
Глава вторая
 

 
      Сердце Элизабет громко стучало, когда, сменив туфли, она шагала взад и вперед по длинному, выложенному мрамором холлу. Прижав плечом телефонную трубку, она слушала бесконечные гудки, мысли у нее путались.
      На миг остановившись, Элизабет заметила свое отражение в зеркале. Карие глаза были широко распахнуты от ужаса. Она редко позволяла себе такую неряшливость. Такое отсутствие самоконтроля. Волосы, выбившиеся из французского пучка, растрепались и торчали во все стороны, как у человека, сунувшего пальцы в электрическую розетку. Тушь на ресницах размазалась, помады на губах не осталось — только контур от карандаша сливового оттенка, а тональный крем лежал какими-то жалкими пятнами. Исчез ее привычный ухоженный вид. От этой мысли сердце у нее забилось еще чаще, а паника усилилась.
      «Дыши, Элизабет, дыши», — сказала она себе. Дрожащей рукой пригладила выбившиеся волосы, послюнив палец, стерла тушь под глазами, плотно сжала губы, одернула пиджак и откашлялась. Она просто на миг потеряла самообладание, вот и все. Больше это не повторится. Она переложила телефон к другому уху. Оказывается, она прижимала трубку плечом с такой силой, что на шее остался отпечаток сережки.
      Наконец ей ответили, и она повернулась спиной к зеркалу, чтобы не отвлекаться.
      — Полицейский участок Бале-на-Гриде.
      Элизабет узнала голос на том конце провода.
      — Привет, Мэри, это Элизабет… опять. Сирша взяла машину и уехала, — она помедлила, — опять.
      В трубке раздался слабый вздох.
      — Как давно это произошло?
      Элизабет присела на нижнюю ступеньку лестницы и приготовилась к обычной череде вопросов. Она на секунду прикрыла глаза, чтобы дать им чуть-чуть отдохнуть, но, почувствовав облегчение оттого, что все вокруг отступило, не стала открывать их снова.
      — Пять минут назад.
      — Понятно. Она сказала, куда направляется?
      — На луну, — коротко ответила Элизабет.
      — Что? — переспросила Мэри.
      — Ты правильно услышала, она сказала, что отправляется на луну, — твердо произнесла Элизабет. — Видимо, там ее смогут понять.
      — На луну, — повторила Мэри.
      — Да, — раздраженно ответила Элизабет. — Наверное, для начала стоит поискать ее на автостраде. Думаю, на луну другим путем не добраться. Правда, не знаю, где именно она свернет. Скорее всего, она движется на северо-восток в Дублин, или, кто знает, может, она уже на пути в Корк. Видимо, у них там есть летательный аппарат, который заберет ее с нашей планеты. В любом случае я бы проверила авто…
      — Элизабет, успокойся, ты же знаешь, что я не могу не задать эти вопросы.
      — Знаю. — Элизабет снова попыталась взять себя в руки. В эту минуту она должна была присутствовать на важной встрече. Важной для нее, важной для ее фирмы по дизайну интерьеров.
      Постоянную няню Люка, Эдит, сейчас заменяла приходящая. Эдит несколько недель назад уехала на три месяца путешествовать — она грозилась это сделать уже шесть лет — и оставила вместо себя молодую девушку, совершенно не подготовленную к выходкам Сирнш. Девушка в панике позвонила Элизабет на работу… опять, и Элизабет пришлось бросить все… опять и примчаться домой… опять. Однако не стоит удивляться, что это произошло… опять. Напротив, ее удивляло, что Эдит, если не считать нынешней поездки в Австралию, продолжала все эти годы каждый день приходить на работу. Шесть лет, что она помогала Элизабет растить Люка, были сплошной нервотрепкой, и Элизабет постоянно ждала звонка или письменного заявления об уходе. Быть няней Люка непросто. Как и его приемной матерью.
      — Элизабет, ты тут?
      — Да. — Она открыла глаза. — Прости, что ты сказала?
      — Я спросила, на какой машине она уехала.
      Элизабет состроила страшную гримасу телефонной трубке.
      — Да все на той же, Мэри, все на той же чертовой машине, будь она неладна! На той же, что на прошлой неделе, и на позапрошлой, и на позапозапрошлой.
      — Марка машины, — не сдавалась Мэри.
      — «БМВ», — оборвала ее Элизабет. — Тот же проклятый черный «БМВ-330» с откидным верхом. Четыре колеса, две двери, один руль, два зеркала, фары и-
      — Капот и багажник, — перебила ее Мэри. — В каком она была состоянии?
      — Сияла, я только что ее вымыла, — дерзко ответила Элизабет.
      — Это замечательно, а в каком состоянии была Сирша?
      — В обычном.
      — В состоянии опьянения?
      — Именно в нем. — Элизабет встала и пошла на кухню. Стук каблуков по мраморному полу эхом отдавался в доме. Все лежало на своих местах. Ловушка для света — вот что такое ее кухня. От проникавшего через стекло оранжереи солнца было жарко. Элизабет даже зажмурилась. Идеально чистая кухня сверкала, черные гранитные поверхности искрились, хромированные краны блестели. Царство нержавеющей стали и орехового дерева. Она сразу направилась к своей спасительнице — кофеварке. Ее измученный организм остро нуждался во вливании жизненных сил. Элизабет открыла кухонный шкаф и достала маленькую кофейную чашку бежевого цвета. Прежде чем закрыть дверцу шкафа, она повернула одну из стоявших там чашек так, чтобы ее ручка оказалась с правой стороны, как у всех остальных. Выдвинув большой стальной ящик со столовыми приборами и заметив, что нож лежит в отделении для вилок, переложила его на нужное место, достала ложку и задвинула ящик обратно.
      Уголком глаза Элизабет увидела небрежно переброшенное через ручку плиты полотенце. Она отнесла его в подсобку, достала чистое из аккуратной стопки в шкафу, сложила ровно пополам и повесила на ручку. У всего должно быть свое место.
      — Я не меняла номерные знаки с прошлой недели, так что да, они те же самые, — устало ответила Элизабет на еще один бессмысленный вопрос. Чтобы не повредить стеклянную поверхность стола, она поставила дымящуюся чашку на мраморную подставку Отряхнув брюки и сняв пылинку с пиджака, она села в оранжерее и посмотрела на свой большой сад и простирающиеся за ним зеленые холмы, которым, казалось, не было конца. Сорок оттенков зеленого, золотого и коричневого.
      Она вдохнула аромат горячего эспрессо, и силы сразу же вернулись к ней. Она представила себе свою сестру, мчащуюся по холмам в ее машине с откинутым верхом: руки подняты, глаза закрыты, ярко-рыжие волосы развеваются на ветру, она чувствует себя свободной. Сирша по-ирландски значит «свобода». Имя было выбрано матерью в последней отчаянной попытке сделать так, чтобы материнские обязанности, которые она презирала, казались ей меньшим наказанием. Она хотела, чтобы вторая дочь освободила ее от оков брака, материнства, ответственности… действительности.
      Мать встретила ее отца в шестнадцать лет. Она проезжала через город с группой поэтов, музыкантов и мечтателей и разговорилась в местном пабе с фермером Бренданом Эганом. Старше ее на двадцать лет, он был очарован ее странными диковатыми манерами и беззаботным характером. Ей это польстило. И они поженились. В восемнадцать лет у нее родился первый ребенок, Элизабет. Как выяснилось, мать нельзя было приручить, ее все больше и больше раздражало заточение в сонном, затерянном в горах городке, через который она когда-то намеревалась всего лишь проехать. Плачущий ребенок и бессонные ночи вызывали у нее тоску, она все глубже погружалась в себя, в мысли о свободе. В конце концов мечты и реальность перепутались в ее голове, и мать стала пропадать на несколько дней. Она отправлялась странствовать и открывать новые места и других людей.
      В двенадцать лет Элизабет уже сама заботилась о себе и о молчаливом, погруженном в раздумья отце и не спрашивала, когда мать вернется домой, потому что знала, что рано или поздно та вернется обязательно — с пылающими щеками, сияющими глазами — и, задыхаясь, станет рассказывать о большом мире и о том, что в нем бывает. Она врывалась время от времени в их тихое существование, как свежий летний ветерок, принося с собой оживление и надежду. Обстановка в их одноэтажном фермерском доме всегда менялась с ее возвращением, словно стены впитывали ее энтузиазм. Элизабет сидела на кровати матери, слушала ее истории, и голова кружилась от удовольствия. Такая атмосфера держалась недолго, всего лишь несколько дней, пока матери не надоедало рассказывать истории и она не отправлялась на поиски новых.
      Она часто привозила странные вещи на память о своих путешествиях — ракушки, камни, листья. Элизабет помнила вазу с длинной сочной травой, стоявшую посередине обеденного стола, как будто это было самым экзотическим растением на свете. Когда Элизабет спросила, на каком поле мать нарвала эту траву, та просто подмигнула ей и нажала на кончик носа, обещая, что когда-нибудь она вырастет и поймет. Отец тихо сидел в своем кресле у камина, читая газету, но никогда не переворачивал страницы. Он так же терялся в мире слов ее матери, как и она сама.
      Когда Элизабет было двенадцать лет, мать снова забеременела, но, несмотря на то что новорожденную девочку назвали Сиршей, этот ребенок не принес свободы, о которой мать так мечтала, и она отправилась в новое путешествие. Из которого не вернулась. Их отца, Брендана, совершенно не интересовало маленькое существо, послужившее причиной ухода жены, и он просто тихо ждал ее в своем кресле у огня. Читая газету, но никогда не переворачивая страницы. Годами. Всегда. Вскоре Элизабет устала ждать возвращения матери и приняла на себя все заботы о Сирше.
      Сирша унаследовала кельтскую внешность отца — светлые рыжие волосы и белую кожу, тогда как Элизабет была копией матери. Оливковая кожа, каштановые волосы, почти черные глаза — все это благодаря древним испанским корням, уходящим в глубь веков. С каждым днем Элизабет все больше напоминала мать и понимала, что отец с трудом это переносит. Она начала ненавидеть себя и, помимо непрерывных попыток вести хоть какие-то разговоры с отцом, еще упорнее старалась доказать ему и самой себе, что у них с матерью нет ничего общего, что ей знакомо чувство преданности.
      Окончив в восемнадцать лет школу, Элизабет оказалась в сложном положении: чтобы учиться в университете, нужно было переехать в Корк. Для принятия этого решения потребовалось все ее мужество. Отец рассматривал поступление дочери в университет как предательство и к любым дружеским отношениям, которые она заводила, относился точно так же. Он требовал внимания, желая оставаться единственным человеком в жизни своих дочерей, как будто в его власти было удержать их при себе навсегда. Впрочем, ему это почти удалось, и он был отчасти виноват в том, что у Элизабет не было ни развлечений, ни друзей. Она привыкла вежливо уходить, когда где-нибудь завязывался светский разговор, так как знала, что лишнее время, проведенное вдали от фермы, вызовет упреки и неодобрение. В любом случае забота о Сирше и школа занимали все ее время. Брендан обвинял ее в том, что она, совсем как мать, считает себя выше него и презирает Бале-на-Гриде. У нее же маленький городок вызывал клаустрофобию, ей казалось, что их унылый фермерский дом погружен в темноту и безвременье. Как будто даже дедушкины часы в холле ждали возвращения матери.
      — А где Люк? — спросил голос Мэри в телефонной трубке, резко возвращая Элизабет к реальности.
      Элизабет язвительно ответила:
      — Ты что, действительно думаешь, что Сирша взяла бы его с собой?
      Трубка молчала.
      Элизабет вздохнула:
      — Он здесь.
      Имя «Сирша» было для сестры Элизабет не просто именем. Оно дало ей индивидуальность, определило стиль жизни. Все оттенки значения этого имени влились в ее кровь. Она была вспыльчивой, независимой, необузданной и свободной. Она настолько четко шла по стопам матери, которую помнить не могла, что Элизабет иногда казалось, будто она видит перед собой мать. Но Сирша постоянно исчезала из поля ее зрения. Она забеременела в шестнадцать лет, и никто, даже она сама, не знал от кого. Когда ребенок появился на свет, Сирша не стала мучиться проблемой выбора имени, но со временем стала звать его Лакки, Счастливчик. Еще одно загаданное желание. Так что Элизабет назвала его Люком. И опять, на сей раз в возрасте двадцати восьми лет, Элизабет взяла на себя заботу о ребенке.
      При взгляде на Люка в глазах Сирши не отражалось ничего, хорошо еще, что она вообще его узнавала. Элизабет поражало, что между ними нет совсем никаких отношений, никакой связи. Сама Элизабет никогда не планировала заводить детей, на самом деле она даже заключила сама с собой договор о том, что у нее никогда их не будет. Она выросла кое-как сама и вырастила сестру и больше не хотела растить никого. Пришло время позаботиться о себе. В двадцать восемь лет, после нелегкой учебы в школе и колледже, она с успехом начала заниматься своей собственной фирмой по дизайну интерьеров. Она понимала, что только она, и никто больше, способна создать Люку нормальные условия для жизни. Она достигла поставленных целей, полностью контролируя свои действия, поддерживала порядок в делах, не давала себе поблажек и всегда оставалась реалисткой, веря в факты, а не в мечты, и, главное, много работала и выкладывалась на все сто. Глядя на мать с сестрой, она хорошо усвоила, что ничего не добьется, если будет гоняться за мечтами и строить воздушные замки.
      Теперь ей было уже тридцать четыре и она жила вдвоем с Люком в доме, который любила. Она сама купила его и платила за него без чьей-либо помощи. Это было ее убежище, место, где она могла уединиться и почувствовать себя в безопасности. Она оставалась одна, потому что любовь — это нечто такое, что контролю не подлежит. А ей нужно было всегда контролировать ситуацию. Когда-то она уже любила и была любима, почувствовала вкус мечтаний и узнала, что такое быть на седьмом небе от счастья. Также она узнала, каково потом с глухим стуком упасть обратно на землю. Необходимость взять на себя заботу о ребенке сестры положила конец ее любви, и с тех пор у нее никого не было. Она научилась больше не терять контроль над своими чувствами.
      Громко хлопнула входная дверь, и она услышала в холле топот маленьких ног.
      — Люк! — позвала она, зажимая рукой телефонную трубку.
      — А? — спросил он невинно, в дверном проеме показались его голубые глаза и светлые волосы.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4