Дарья АГУРЕЕВА
      БЕЗ ПАРАШЮТА...
      Морозову Алексею Витальевичу посвящается...
      Что бы мы ни делали ,нами
      Чаще всего руководит именно тщеславие,
      И слабые натуры почти никогда
      Не могут устоять перед искушением сделать
      Что-то такое, что со стороны выглядит
      Как проявление силы,
      Мужества и решительности...
      Стефан Цвейг
      Нетерпение сердца
      Михаил устало опустился на стул. Теперь от него уже ничего не зависело. Он сделал все, что мог. Оставалось только ждать, отдав ее едва теплящуюся жизнь в безжалостные руки врачей. Ждать... Это всегда бывает самым трудным. Понимать, что тебе уже ничего не сделать и ты никак не можешь повлиять на результат.
      Молиться? Только не это! Вера ослабляет, сводит с ума. Так не долго дойти до безумия, поглотившего Катю. Он с содроганием вспоминал остывшую, алеющую кровью ванную... И она еще смеет рассуждать о романтике, о любви! Сколько цинизма, сколько низости в этом идиотском решении - вскрыть себе вены в его квартире, в его воздушном замке, выстроенном только для нее... Ведь ему-то ничего этого не нужно! А жалкая предсмертная записка, обязывающая его кого-то искать, кому-то передать ее последний рассказ? Сколько все-таки в ней эгоизма! Его чувства в расчет не принимаются? Только ее боль, ее любовь имеет смысл? А как же он, столько сделавший для нее, не смеющий даже намекнуть на свое незримое, но ощутимое участие в ее судьбе, опасаясь жестокой благодарности, которая всегда тяготит рассудочное чувство зрелой любви? Как можно так грубо обращаться с единственной по-настоящему бесценной для любого существа вещью жизнью, которая и без того может оборваться в любое мгновение?
      Уж кто-кто, а он, двадцати девятилетний высоко оплачиваемый адвокат, знает, как это бывает!
      А тут эта девочка, которую он так старательно оберегал от привычной ему грязи городской жизни, наплевав на его мечты, его заботу, издевается над своим юным, нежно любимым им телом в его собственной квартире! Да еще просит никого ни в чем не винить, а только найти какого-то Борю и отдать ему ее рассказ! Что она там понаписала дурочка? Он неверной рукой достал из дипломата помятую тетрадь, заляпанную бурыми пятнами высохшей крови. Неужели она потом еще и читала это?! Истекала кровью и тряслась над своей болью? Нет, этого ему никогда не понять! Как можно зациклиться на какой-то секундочке, пусть испепеляющей, пусть невыносимо терзающей душу, и отказаться от безграничности неведомой жизни? Боже мой! Да как она могла рыдать над своим прошлым, когда вместе с кровью от нее уходило будущее?
      Он зло перевернул страницу. Перед глазами забегали неровные нервные строчки, грубо обнажающие запутанный клубок Катиных переживаний. Лишь первый лист был исписан аккуратно, каллиграфическим уверенным почерком: "Б.С.Т. посвящается... И пусть никто себя ни в чем не винит, как бы ни закончилась моя история.
      Даже если Боренька сделал что-то против своей совести - этот обман принес мне счастье, пусть мимолетное, но все-таки счастье, а счастье, подаренное человеку никогда не может быть виной или несправедливостью..." " Хорошо хоть она понимает, что в ее кретинизме винить некого, кроме нее самой!"- невольно усмехнулся Михаил, дрожащими пальцами зажигая сигарету. "Но до чего же все-таки это погано! Я нашел ее! Я, как мальчишка, покорно выжидал на расстоянии, когда ей понадоблюсь... Ни в чем ей не было отказа, ни в чем! А потом появляется какой-то чертов Боря, и она режет себе вены в ванной, отделанной в ее любимых цветах! Вот дерьмо!" Зло отбросив недокуренную сигарету, он вновь заглянул в тетрадь: "Лучше читать, иначе я просто сойду с ума, ожидая пока эту идиотку закончат оперировать!" "Да, да, я искренне прошу никого не винить себя в том, что произошло и еще произойдет, хотя понимаю, что уже этот рассказ может пробудить в читающих его чувство вины, но поверьте мне - это ложное, глупое чувство. Почему-то люди всегда склонны обвинять себя, как будто от них что-то зависит! А что такое человек? Всего лишь животное, собака, которую ведет на поводке случай. Самое низкое, самое несовершенное творение природы, воплощение абсолютизированного его надуманным разумом эгоизма, всю жизнь человек страстно, всеми силами души стремится к альтруизму. Осмелившись рассуждать, подвергать сомнению, дойдя до невероятных крайностей цинизма, он, человек разумный, всем своим существом жаждет обмана романтики, поросячьего восторга чувств. Парадокс? Отнюдь! Ведь только любовь, в невозможности которой он уверен с первого проблеска своего зрелого сознания, придает его пустому существованию хоть какое-то подобие осмысленности...
      Любовь и панический страх смерти. Последнее особенно удивляло меня. Ведь конец так или иначе неизбежен, зачем же убегать от неизбежного, так отчаянно бояться грядущего?
      Теперь я так легко позволяю себе подсмеиваться над целым светом лишь потому, что и сама не избежала из века в век повторяющихся ошибок. Я думаю, ни один нормальный человек не учится на чужих ошибках. Это просто противно его природе, его самомнению. Мало ли что там с кем случилось! Ведь я же совсем другой!
      И я, как и все мы, обманывала и позволяла обманывать себя, надеялась, ждала, обвиняла себя во всех смертных грехах... Никто никогда не виноват в том, что происходит с кем-то еще. Жизнь настолько необъятна, что каждый из нас может выбрать в ней свой путь. И в то же время она настолько коротка, что кроме этого пути человеку не суждено больше ничего познать.
      И пусть мой рассказ всколыхнет ваши души, но лишь на мгновение, все снова вернется на круги своя, и, быть может, у вас даже хватит глупой самонадеянности не поверить мне, искать в происходящем свои ошибки... Пятнадцатого июля, неимоверно устав от себя, от своих застарелых душевных ран, я отправилась навестить одну подругу, хотя не знаю, можно ли ее так назвать. Познакомились мы пару лет назад при весьма неблагоприятных для знакомства обстоятельствах: я вытащила ее из петли и заставила жить. С тех пор нас связывали особые отношения, овеянные знанием тайны смерти и возрождения. Отказавшись от своих черных мыслей, Алиса со свойственной ей страстностью отдалась изучению всевозможных оккультных наук и вскоре обнаружила в себе сверхъестественные для обыденного восприятия способности - что-то вроде гипноза, ясновидения. Мне, ничего не смыслящей в этом, трудно дать более точное определение ее странному увлечению. Мы никогда не встречались друг с другом, если в этом не было необходимости, чтобы не вспоминать о ненужном. Но тогда я действительно, как мне казалось, нуждалась в ней. Мое прошлое неистово тяготило меня, и полузабытое, похороненное в руинах памяти, пыталось ворваться в мою жизнь разрушающим смерчем. Не находя сил в себе, я хотела поверить в силу духов, ворожбы, снятия сглаза... Алиса сунула мне какую-то якобы заговоренную на успех в делах игрушку и разбросала потрепанную колоду карт. Я с легкомысленным любопытством взирала на ее сосредоточенное лицо. Озадаченная, она молча переводила взгляд с карты на карту. Наконец, решившись, она забормотала что-то вроде:
      - В твоей жизни начнется новая полоса. Тебя в нее унесет бубновый король, и ты забудешь все, что хочешь забыть, но вот это, Катюша, и страшит меня.
      - Почему же? - искренне удивилась я, скрывая саркастическую улыбку.
      - Нельзя забыть себя! Нельзя сбросить свой крест и вприпрыжку бежать рядом с другими, несущими груз своей ноши... Хотя ты будешь счастлива... Бог даст, все пройдет хорошо.
      - Что же?! Тебе неизвестен исход событий? - не унималась я, еле сдерживая смех.
      - Боюсь, что кроме тебя никто этого не знает. Ты ведь вечно прешь против течения...
      Далее следовала обычная для таких посиделок астрологическая проповедь. Нельзя сказать, чтобы я верила во все эти заговоры, но Алиса успокаивала меня, вселяла веру в завтрашний день. Я тут же забыла все предсказания и как обычно, с легким сердцем, покинула ее дом. Заглянув в таинственные, бездонные глаза этой маленькой колдуньи, я вдруг поняла, что больше меня не страшат резкие звонки моего убого поклонника. Что ж! Пускай звонит. Теперь я не сдамся и буду бодро опровергать каждое его слово, если он вздумает в отместку раскрыть мои тайны. Полная решимости, я отправилась на работу, предвкушая радость от встречи с Таней, самой обаятельной из моих подруг. Еще и месяца не прошло, как мы были знакомы, но меня неудержимо влекло к ней. Я, ослабевшая от трехлетней борьбы с самой собой, жаждала прислониться к ее непоколебимой уверенности, утонуть в ее убаюкивающем теплом взгляде. Но мое мужество испарилось, как только нашу пустую обыденную болтовню прервал телефонный звонок.
      - Добрый день! Услуги мобильной связи фирмы "Презент люкс". Меня зовут Катя, - скороговоркой выпалила я.
      - Привет, - издалека отозвалось мне в ухо.
      - Здравствуй, - растерянно ответила я, чувствуя, как леденеют кончики пальцев. - Что-нибудь случилось?
      - Я соскучился... Надо встретиться, - сквозь помехи донеслось до меня. -Витя! Ну мы же уже сто раз это обсуждали... Все равно ничего не получится, испуганно взмолилась я.
      - Ты же не хочешь, чтобы я рассказывал интересующимся о твоей яркой биографии? Что? Тебе сложно встретиться со мной? Ведь я вроде бы не пристаю к тебе, - звенела трубка. Я покосилась на Таню, глазами спрашивая, что мне делать.
      - Скажи, что ты занята и повесь трубку, - тихо произнесла она. Вздохнув свободно оттого, что кто-то решил проблему за меня, я добросовестно выполнила ее указания. Но разговор больше не клеился. Я вдруг вспомнила, что Михаил звал меня на дачу... Еще утром я отчаянно сопротивлялась, не желая расставаться со своим рабочим местом - здесь никто меня не трогает, и я упиваюсь своей свободой, независимостью. Но теперь мной овладело непреодолимое желание сбежать как можно дальше... Правда на даче меня будут преследовать внимательные глаза Миши, но в конце концов мы с ним в прекрасных отношениях... Он меня любит по-своему. Мне он безусловно нравится, и хотя я не понимаю, как так можно жить, я испытываю к нему чувство глубокого уважения. Может и правда выйти замуж, взять в университете академический отпуск и уехать куда-нибудь на весь год? Решившись бежать тем же вечером в Репино, я стала пытаться представить себе нашу семейную жизнь, но мои далеко идущие планы рухнули...
      Мы возвращались с обеда, изрядно повеселевшие от солнца и вина, и предвкушали, как сейчас поиграем часок-другой в карты и гордо уйдем домой, так как начальника все равно сегодня не будет. Но от столь праздного времяпрепровождения нас самым неожиданным образом отгородила барышня из соседнего офиса:
      Пришли, девочки? - защебетала она, - А то тут вас клиент дожидается... Видели машину на углу?
      С меня мигом слетело хмельное оцепенение, уносящее далеко-далеко от всех проблем. Мы бегом кинулись к нашему офису, чертыхаясь, расправились с замками, и я летящей походкой вернулась на улицу.
      Прямо на тротуаре темнел лихо припаркованный забрызганный грязью BMW с тонированными стеклами. Изобразив приветливое выражение лица, я подошла к машине и заглянула внутрь. Уж не знаю помогла ли заколдованная игрушка Алисы или еще что-нибудь произошло, но в тот день нам с Таней изрядно повезло, ибо в нашу Богом забытую фирму, куда я устроилась исключительно, чтобы не сходить с ума дома в летние каникулы, забрел настоящий клиент. Как и все кавказцы, он не считал денег, придирался к мелочам, клеился то к Тане, то ко мне, на перебой угощая нас лимонадом, фруктами, шоколадом. А мы, судорожно сбивая нервное напряжение никотином, по очереди любезничали с игриво настроенным Вано и бегали в соседний офис ругаться по телефону с директорами.
      Уже третий день отмечался День рождения фирмы, вследствие чего было чрезвычайно трудно добиться от руководства выполнения их служебных обязанностей. Два часа мы изводили уже подуставшего и слегка раздраженного нашим непрофессионализмом Вано светскими беседами и проникновенными взглядами. Мне казалось, еще чуть-чуть и я либо сгорю от стыда, либо лопну от злости. Но все-таки один из наших начальников, несмотря на характерную головную боль, соизволил осчастливить нас своим присутствием. Просвистев под окнами тормозами, Леня ввалился в офис, бесцеремонно разрушая оберегаемую нами шаткую иллюзию благополучной солидной фирмы. -Мои извинения, - пробурчал он себе под нос. Короткие пляжные шорты, мятая футболка, туманный взгляд и красноречивый цвет лица... И это директор дилера Дельты Телеком ... Однако успех сделки подавил жгучее чувство стыда. Мы гордо переглядывались, а уже через полчаса, распрощавшись и с Вано, и с Леонидом, нахально закинули ноги на стол менеджера и попивали Кока-колу из фужеров для шампанского.
      - Ну теперь-то ты не поедешь ни на какую дачу? - подмигнула Татьяна.
      - Да, Танюша! Деньги делают свое грязное дело, - усмехнулась я, не переставая удивляться Алисиным пророчествам. "Кажется, действительно началась белая полоса,"- прислушивалась я к себе. Настроение было отличным: море по колено! "Однако кучерявый Вано мало похож на бубнового короля!" - не уставала я высмеивать саму себя. Следующие сутки пролетели незаметно, не принеся никаких изменений, но вот семнадцатое июля, день похорон Николая Второго, навсегда врезался в мою перегруженную память. Каждая секундочка этого дня до сих пор стоит у меня перед глазами. Да и можно ли забыть поворотный момент своей жизни?
      Утро никогда не было для меня любимым временем суток, но тогда оно особенно тяготило меня. То ли не выспавшееся воображение поддразнивало мое собственное отражение в зеркале, то ли на поверхность сознания пытались выбраться незабываемые образы прошлого, но, когда я ехала в подземке на работу, мне пришлось прятать глаза за темными стеклами очков. Никого не хотелось видеть и еще меньше хотелось, чтобы кто-то видел меня. Порой я со злостью ловила соболезнующие взгляды. Небось думают, что я на похороны... Еще бы! Черные очки, сама вся в черном... Да пусть думают, что хотят! Сейчас приду в офис, сварю кофе, увижу Танины глаза... Пара сигарет, ее улыбка, и все наладится.
      Но Тани еще не было. Почему-то страшно не хотелось дожидаться ее в опостылевшем мне кабинете. Может быть я боялась оставаться одна, может быть шла на поводке у случая... Так или иначе, но впервые за всю свою трудовую деятельность я уже в одиннадцать утра отправилась пить кофе в кафе, куда до этого мы ежедневно с точностью до секунды являлись в два часа на обед. Свернув на озаренный солнцем Малый проспект, я нырнула в полутемное помещение "Трюма" и, пробурчав у стойки что-то про кофе, свалилась на стул за любимым столиком, у окна. Через пару минут я уже судорожно глушила мозговую деятельность никотином и заворожено пялилась в чернеющее бездной содержимое маленькой чашечки. Кофе... Что может быть загадочнее страстной тяги человека к горьковато-терпкому напитку, обжигающему сердце и обнажающему нервы? Все мы, боящиеся смерти, день изо дня травим себя и кофе, и никотином, и алкоголем... Вообще-то об этом я тогда и не думала. Только любовалась бархатистыми черными оттенками. Вдруг из этого полусонного состояния меня буквально выдернул голос одной из барменш:
      - Девушка!
      Я обернулась. В такое время кафе, как правило, пустовало. Но сегодня у самой двери обеим хозяйкам "Трюма" составляла кампанию пара гаишников в парадной форме.
      - Тут с вами молодой человек хочет познакомиться! - задорно продолжала она.
      - Как вас зовут? - вмешался один из посетителей.
      - Катя, - от неожиданности ответила я. Хотелось, конечно, нахамить, но тогда, вероятно, пришлось бы искать другое кафе для наших с Таней посиделок, а лень все-таки сильнее раздражения.
      - А нашего мальчика Боренька! - обрадовалась женщина. Бореньку мне тогда разглядеть не удалось. Он продолжал хранить молчание за спиной своего напарника, зато тот, почувствовав себя Богом, не на шутку раззадорился и решил во что бы то ни стало связать наши судьбы.
      - А давайте мы вас на чашечку кофе пригласим? Часиков в восемь! -К сожалению, я не могу. Уезжаю, - улыбнулась я настолько любезно, насколько только могла.
      - Как? Насовсем? - искренне удивился он.
      - На выходные, - я уже сама поверила в собственную ложь, но еще не успела придумать, куда это я уезжаю. Вот тут Боря, наконец, подал долгожданную реплику:
      - На дачу, наверное...
      - Точно! - обрадовалась я.
      - А Катенька к нам каждый день обедать ходит с подружкой. В два часа, правда? - решила внести свою лепту барменша.
      - Да...
      - Ну и славненько! Значит в понедельник в два часа Борис будет здесь с цветами и шоколадом... А вы какой шоколад любите? С наполнителем? - снова заговорил Борин напарник.
      - С орехами, - выпалила я, сама себе удивляясь. В жизни не любила сладкое, особенно шоколад. Мой нежданный поклонник возвысился над столиком и исчез в дверном проеме "Трюма". "Неужели за шоколадом?" - искренне удивилась я, все более выходя из кофейно-никотинового оцепенения. Спрятав глаза на дне своей чашки, я невольно прислушивалась к разговору за столиком этой мало понятной мне компании и уже через пару минут выяснила их имена. Борин напарник оказался Сашей, участливую барменшу звали Ольгой, а ее ярко накрашенную подругу Ларисой. У меня было такое впечатление, что я сплю. По крайней мере, соображала я точно плохо. Но вот Боря опять вбежал в кафе и с какой-то сказочной, да, именно сказочной улыбкой направился ко мне, обалдевшей от кофеина клуше.
      - Это вам от нас, - застенчиво пробормотал он, положив рядом со мной ореховый "Фазер", и тут же ретировался за спину напарника.
      - Не от нас, а от тебя лично, - поправила Ольга.
      Я не успела его разглядеть. Осталось какое-то смазанное впечатление. Как будто вдруг распахнулась дверь в подсознание и выпустила что-то неуловимое, как дуновение ветерка. Даже не знаю, как это объяснить. Одним словом, я не воспринимала Борю физически, он был неосязаем, я не чувствовала его ни тогда, ни потом... Однако жить стало интересней. Я замедлила процесс питья кофе насколько это было возможно, но это не помогло. Больше ничего не произошло, и мне пришлось оторваться от стула, изобразить милую улыбку и проникновенное "большое спасибо" и выйти из мрака на свет божий. Солнце подействовало на меня странно. Как будто стерло весь инцидент из памяти. Кажется, я даже Татьяне ничего не рассказала, но шоколад вскоре напомнил мне об утреннем приключении. Вот тогда я под прицелом недоверчивых взрослых глаз сплавила ей его, вкратце поведав о случившемся. Мне самой в это не верится, но через несколько часов я не вспомнила бы даже о том, что ходила в "Трюм". День пошел своим чередом. Часов в пять, отправив Татьяну выяснять отношения с начальством, я развалилась в кресле и, что называется, повисла на телефоне. Набрав номер школьной подруги, я плавно погружалась в приторно сладковатый мирок сплетен, рецептов, названий магазинов, советов, чужих любовных историй...
      И вдруг кто-то бестактно открыл дверь, решив нарушить воцарившуюся идиллию. На пороге появился улыбчивый мальчик, не решающийся войти.
      - Игорь в соседнем кабинете, - неприветливо отмахнулась я, не расставаясь с Аниным голосом.
      - А я не к Игорю, я к вам, - робко ответил мальчик.
      - Анют, извини, ко мне пришли. Перезвоню, - выдохнула я, положив трубку. Честное слово, я его не узнала!
      - Вы меня не помните? Мы с утра с вами в кафе познакомились. Я сегодня пораньше ушел с работы... Можно я вас подожду? Вы еще долго?
      - Да нет... Минут десять...
      Я на улице буду, - опять по-голливудски улыбнулся Боря и снова исчез за дверью.
      Нет, в тот день я еще жила, вернее существовала в реальном мире, хотя Боренька уже изо всех сил тащил меня в какую-то непонятную сказку. Что-то во мне восставало против нее, я еще была сама собой и даже попыталась убежать от этого непрошенного свидания. Через пару минут мы с Таней тихонько вышли на улицу - никого не было - и решили незаметно свернуть на Малый проспект и дойти до метро в обход. Но как только мы поравнялись с "Трюмом", из кафе буквально вылетела Ольга:
      - Катя! Куда же ты? Боренька на Ропшинскую поехал. У него "Фиат", серенький такой. Иди скорей!
      Таня недовольно сузила глаза и даже, наверное, хотела открыть рот и защитить меня от ненужной опеки, но я не устояла под таким напором и вернулась на Ропшинскую. "Хоть посмотрю, что такое "Фиат"," - утешала я себя. И действительно под окнами нашего офиса стояла аккуратненькая серенькая машинка с красными номерами и подмигивала мне фарами. И несмотря на то, что передо мной заботливо открыли дверь, а на сидении лежала красная роза, именно такая, какие мне нравятся - длинная и колючая, несмотря на шампанское, летящий ход автомобиля, я еще не сдалась, не пошла к тем чужим, неведомым берегам. Почему-то все время я думала о Мише. О том, что вот и он сперва открывал передо мной двери, дарил цветы, по-мальчишески похвалялся тем, как лихо он водит свою шикарную BMW Z-3... И вроде бы одни и те же поступки, но разница ощущалась огромная... Мы сидели в каком-то уличном кафе, болтали о всякой всячине, и разговор как будто скользил поверх меня, но одна фраза заставила меня вздрогнуть, включиться в беседу всем сознанием. Совсем неожиданно Боренька признался, что его любимая книга роман Стефана Цвейга "Нетерпение сердца". Вот с этого момента я уже никогда не называла его в своих мыслях иначе, как Боренька. Бог мой! А я то всегда считала эту сопливенькую книжонку бабской!
      Оказывается, не все такие толстокожие, как Михаил Евгеньевич Коляковцев! Тогда я поняла, в чем между ними разница. Миша, самый умный, самый красивый, самый сильный из всех, кого я когда-либо знала, был взрослым циником, и его ухаживания, в сущности, были просто поддерживанием традиций и в некоторым смысле тонким расчетом. Но Боря... Боренька, несмотря на свои двадцать четыре года, остался мальчиком, живущим в романтических грезах... Только его грезы были тесно связаны с явью, он сам строил воздушные замки и всем сердцем верил в них. Мои же мечты жили только на бумаге - стихи, рассказы, письма.
      Когда он отвез меня домой, я была уверена, что мы едва ли увидимся когда-нибудь еще, хотя я даже дала ему номер своего телефона, чего раньше никогда не делала. Мне казалось, что просто небо сжалилось надо мной и послало мне это случайное мимолетное видение.
      Я как будто пришла в себя. Я даже ни разу не проснулась в ту ночь, а утром не боялась открыть глаза в страхе увидеть кровь. Нет, моя совесть уснула, успокоилась, и причиной этого исцеления был именно Боренька, хотя за выходные я даже не вспомнила о Нем. Но в понедельник случилось непоправимое. Боренька снова оказался на моем пути, и в тот день я безвозвратно исчезла, затерялась в его туманной сказке. Он должен был работать в ночную смену, но приехал пораньше и позвал меня все в тот же "Трюм". Я, не колеблясь, согласилась. Мы, не умолкая ни на секундочку, проболтали часа два о политике, религии, литературе, жизни, любви... Когда я опомнилась, было уже поздно. Я поняла, что умерла. Да, именно умерла, мое "я" растворилось в каком-то немыслимом сумбуре, заполонившем мое сердце. Я превратилась в некое подобие зеркала, отражающего Боренькину душу. Его слова, жесты, поступки, как солнечный свет проходили сквозь меня и наполняли опустевшую оболочку. Теперь я была его тенью. Я думала, как он, чувствовала, как он. Для меня было неважно все, что касалось меня. Моя боль, мои переживания вообще больше не существовали, зато все, что хоть как-то задевало сознание Бори, приобрело колоссальное значение. Уже в тот вечер он мимоходом обмолвился о предательстве из своего прошлого. Я сразу поняла, что так он мог говорить лишь о женщине, о женщине, которую любил. И меня как будто обожгло что-то... Все мое сердце переполнилось его нестерпимой болью...
      Рассудком я понимала, что с ним не могло произойти ничего страшнее того, что случилось со мной три года назад. Предательство? Бог мой! Да это мелочи жизни! Но сердце уже не принадлежало моему разуму, оно как будто стремилось облегчить тяжесть его ноши, принять удар на себя. Пусть лучше я буду страдать, ведь я сильная, я выдержу, но у Бореньки все должно быть хорошо! В конце концов, есть Бог на свете или нет? Если кто и заслуживает счастья, то это он. А по мне давно тоскуют черти...
      В ту ночь я совсем не спала, хотя кошмары меня больше не мучили. Просто я молилась. Да, я молилась всю ночь, чтобы его дежурство прошло без приключений... Как назло за окном моросил дождь, и мое подавленное "я" стремилось вырваться наружу, прорваться сквозь слова молитвы едва уловимыми строками стихов. Я не думала о том, увижу ли я его еще когда-нибудь, я даже не знала, хочу ли я этого. Вообще-то, начиная с того дня, я напрочь перестала испытывать какие-либо желания, понимать, что происходит, и думать, как это случалось со мной раньше. Я не спала, не ела и ничего не соображала! На работе я строчила стихи, дома молилась, и лишь иногда мое сознание на мгновение прояснялось, и тогда страшно хотелось сделать что-нибудь хорошее. Я не отказывала себе в столь безобидных порывах и пыталась делать близким приятное, помогать им... Короче, я возомнила себя птицей счастья и тащила хорошее настроение за собой, куда бы ни заносила меня судьба.
      Боренька объявился уже на следующий день, позвонив мне прямо с работы, и я опять его не узнала! Просто я никак не ожидала продолжения. Я и без того была уже счастлива одним сознанием того, что он есть. Чего же мне еще? Он справился о моих завтрашних планах и предложил заехать за мной после работы. Я, конечно же, согласилась. Теперь мне кажется это странным, но, по-моему, я вообще ни разу не ответила ему отрицательно. Это просто было выше моих сил. Почему-то я не верила в то, что он приедет, а когда он все-таки появился в дверях моего кабинета, это оказалось для меня неожиданностью. И опять я погрузилась в мягкие дымчатые волны чужого сна, уносимая на летящем "Фиате". В этот раз мы прихватили с собой Татьяну, чтобы довезти ее до вокзала - она жили за городом. И хотя я была знакома с Борей всего несколько дней, а Таня видела его чуть ли не впервые в жизни, никто из нас не ощущал этого, как будто мы знали друг друга уже долго-долго. Подбросив Таню, Боренька засыпал меня самыми разными предложениями. Я выбрала поскромнее, и мы отправились в парк, причем я даже удостоилась чести сесть за руль этой серенькой пташки. В конце концов, каждый пытается использовать свое служебное положение на полную катушку, и Боря, будучи нормальным человеком, не делал для себя исключения.
      Должно быть, я выглядела круглой дурой... Не знаю в чем было дело, но на меня напала какая-то несусветная тупость, и разговор я поддерживала механически, не вникая в его суть. Сквозь туманные волны, заполонившие мое сознание, я временами видела блеск его глаз, и даже это казалось мне невозможным, сказочным, невероятным... Не добившись от меня хоть сколько-нибудь четко сформулированного желания, Боренька повез меня за город, в Лисий нос. Тысячу раз я проезжала по этой дороге, но теперь не узнавала ее. Вряд ли там можно было насчитать хоть десяток дач, куда бы Миша не таскал меня знакомиться с "нужными людьми", но теперь все это казалось чужим, далеким... Мы разместились в пустеющем уличном кафе. Я все продолжала витать непонятно где, отвечая односложно и даже невпопад, но Боре опять удалось вырвать меня из нирваны. Рассказывая о своих бесчисленных увлечениях, он дошел до прыжков с парашютом - моей тайной мечте! Много раз я думала об этом, но даже и не помышляла о том, что это возможно, что это так просто: захотел и прыгнул! И теперь, когда Боренька, ярко расписывая незабываемые впечатления от прыжка, уговаривал меня составить ему компанию, я почему-то испугалась. Я и парашют? Нет, я еще в своем уме!
      Но зерно сомнения уже попало мне в душу, где ему была уготована весьма плодотворная почва безумства. На обратном пути Боренька преподнес мне букет хризантем - символ предательства - но ведь он этого не знал! Правда, когда мы заехали по пути за его другом, мой циничный рассудок ядовито заявил, что цветы не для меня, а для друга! Дескать пусть Рома увидит, какой Боренька галантный кавалер, как он мило обращается с девушками! Но я не могла задержаться ни на одной мысли более мгновения...
      И снова я была дома, как сомнамбула, шаталась по квартире и делала то, что от меня требовалось. От куда-то издалека раздавались звонки, и я даже более менее внятно разговаривала с Михаилом и усыпала телефонными поцелуями его сына. Видимо, тогда я еще была вменяемой, еще не совсем сошла с ума, хотя внимание мое рассеялось, здравый смысл рассыпался, и я ощущала себя то маленькой девочкой, то невероятной дурой.
      Никто не воспринимал этих встреч всерьез: ни мои родители, уверенные, что у меня роман с Коляковцевым, ни сам Миша, уже давно считающий меня своей собственностью. Я с усмешкой вспоминала, как через несколько месяцев после нашего знакомства он вдруг, распрощавшись с романтикой, стал объяснять мне суть наших взаимоотношений:
      - Видишь ли, Катенька, после того, как отработаешь пятнадцать-семнадцать часов в сутки, нервы ни к черту не годятся! А в моей профессии здоровые нервы самое главное! Что в таких случаях делают? Пьют, колются, заводят аквариум.., а у меня есть ты! А теперь с твоей стороны посмотрим. Ты все слишком остро чувствуешь, всему придаешь чересчур большое значение. Стихи опять же пишешь, а это ведь невероятное эмоциональное напряжение! Любая мелочь выводит тебя из колеи, поэтому тебе просто необходим такой заматерелый циник, как я. Ведь я насквозь тебя вижу, и в нужный момент успею подстелить соломку да еще и цветами приукрасить!
      - А я думала, ты влюбился, - съязвила я тогда.
      - Влюбился? - усмехнулся Миша. - По крайней мере, я здорово от тебя завишу, и меня это раздражает, - задумчиво проговорил он, И вдруг его понесло: - Бог мой! Катя! Да о чем мы говорим? Ты хочешь, чтобы я вздыхал, охал, ахал, ночами не спал? Это любовь, по-твоему? Извини, это все не для меня. Мне не пятнадцать лет, и я не буду ходить с тобой за ручку, лазать в окна, передавать записки и клясться, что эта охинея продлится вечность. Не дождешься, Катя, так и знай! Я не понимаю этого! Я люблю разумом и, надеюсь, поступаю разумно. А если тебе хочется моря страсти, то, пожалуйста, влюбись в кого-нибудь из однокурсников, и пусть они тебя полапают по подъездам.
      Тогда посмотрим, где любовь, а где идиотизм в перемешку с цинизмом! - Миша просто взорвался. Я еще ни разу не видела его в таком состоянии. Всегда спокойный, уверенный в своей неотразимости, он нередко выводил меня из себя профессиональной выдержкой, апломбом. А тут столько слов на одну невинную реплику! Я была страшно довольна собой. Надо же! Я, незаметная студентка, сумела взбудоражить блистательного Коляковцева!