Глава 4

Теперь «свободные офицеры» должны были решить сложнейшую задачу – как ликвидировать монархию и добиться освобождения Египта от английского господства, ведь английская армия по-прежнему находилась в зоне Суэцкого канала.

Насер верил, что упразднение монархии – вопрос времени. Поэтому была соблюдена вся процедура объявления принца Фуада, уехавшего с королем Фаруком, наследником престола. До его совершеннолетия назначался регентский совет во главе о принцем Абдель Мунаимом. Пройдет немного времени, и монархия будет отменена правительственным декретом. Она падет спокойно и безболезненно, как пожухлый лист с ветки.

Однажды иностранных и египетских журналистов пригласили посетить дворец Кубба. Интимная обстановка, в которой жил король, впервые стала доступна постороннему взору. Офицер, сопровождавший журналистов, открывал одну за другой шкатулки, в которых лежали украшения из изумрудов и бриллиантов. Но не несметные богатства больше всего поразили журналистов, а безвкусица и патологическая извращенность последнего египетского монарха. Вперемешку с его портретами в альбомах хранились образцы самой низкопробной порнографии.

Если среди египтян стало теперь мало людей, носящих имя Фарука, то в этом виноват прежде всего сам король. Египтяне читали в газетах сообщения о похождениях за границей низложенного монарха и давали своим сыновьям Фарукам новые имена. Одним из первых это сделал генерал Нагиб.

В южной части острова Гезира находилось здание речного вокзала, обсаженного пальмами. Когда-то оно было выстроено для Фарука. Теперь здесь размещался Совет руководства революцией. Яхты Фарука еще качались на волнах у причала.

Совет руководства революцией собирался ночью, когда становилось прохладно. Насер считал, что лучшее время для творческой работы наступает после захода солнца.

Насер полагал, что, совершив переворот, армия должна передать власть политическим партиям. В частности, была сделана попытка связаться с «Вафдом». Но вскоре после революции в стране обнажились острые противоречия. Одни, среди которых были и генерал Нагиб, считали, что страна должна идти по традиционному пути буржуазной демократии. Другие, в том числе и Насер, полагали, что «свободные офицеры» сами обязаны провести реформы, которые ждет народ. Они опасались, что «парламентская говорильня» помешает решить задачи послереволюционного строительства. Разгорелись споры среди «свободных офицеров» и по другим проблемам.

Когда после отъезда Фарука члены Совета руководства революцией вернулись из Александрии в Каир, Насер заявил:

– На нас легла большая ответственность – руководить страной. Прежде всего мы должны определить «философию», которой мы будем придерживаться…

Эта, казалось бы, отвлеченная, теоретическая проблема неожиданно приобрела важное практическое значение, так как «свободным офицерам» предстояло решить, как следует поступить с врагами революции.

Члены совета требовали принятия самых решительных мер. Насер занял более умеренную позицию. «Мы заявили народу, что взяли власть с целью его освобождения от тирании Фарука, мы не можем проводить политику террора», – объяснял он свою точку зрения. Однако все попытки Насера убедить членов Совета руководства революцией оказались тщетными. Он понимал, что на первых порах необходимо было прежде всего завоевать доверие египтян. Ведь если народ не поддержит революцию, то она захлебнется.

Собрав свои бумаги, Насер положил их в портфель и встал. Все посмотрели на него с удивлением.

– Я подаю в отставку с поста председателя Совета руководства революцией, выхожу из организации «Свободные офицеры» и увольняюсь из армии, – сказал он.

Долго и ожесточенно спорили участники совещания, но так и не смогли даже договориться об избрании нового председателя. Тогда они поняли, что Насер поступил честно, подав в отставку. Было уже за полночь, когда к Насеру отправилась делегация, члены которой обратились к нему с просьбой по-прежнему исполнять обязанности председателя Совета руководства революцией и решить спорный вопрос так, как он сочтет нужным.

На следующий день Насер вернулся в свой кабинет. С тех пор его голос стал в совете определяющим.

«После семидесяти лет английского господства египетское общество по-прежнему оставалось аграрным, обществом голубых галябий, в стране было три-четыре миллиона избыточного населения, не имевшего ни земли, ни работы, ни надежды…» – писал известный египетский публицист Мухаммед Ода. Полтора миллиона крестьян имели по четверти гектара земли на семью, а полмиллиона – по одному феддану[10] на семью.

В то же время тысяча крупнейших землевладельцев захватила двадцать процентов всех обрабатываемых земель в Египте, при этом большинство из них по своему происхождению не были даже египтянами.

В промышленности дело обстояло примерно так же. Слой крупной египетской буржуазии состоял из иностранцев – евреев, греков, итальянцев. В стране создалась уникальная ситуация, когда борьба против засилья иностранцев сама по себе вела к социальным переменам. Эта специфика придавала арабскому национализму, который взяли на вооружение «свободные офицеры» и Насер, прогрессивный характер, что впоследствии выразилось в крупных социально-экономических преобразованиях.

Совет руководства революцией заседал почти каждую ночь. Вскоре после переворота он был расширен. К девяти прежним членам добавились новые офицеры. Теперь в совет входили: Гамаль Абдель Насер, Кемаледдин Хуссейн, Абдель Хаким Амер, Хасан Ибрагим, Абдель Мунаим, Абдель Рауф, Гамаль Салим и Салах Салим, Абдель Лятиф аль-Багдади, Халид Мохиеддин, Анвар Садат, Закария Мохиеддин и Хуссейн аль-Шафи – всего 14 человек во главе с генералом Нагибом. Однако он часто отсутствовал. К тому же генерал был болен ревматизмом. Протоколы совещания утром доставлялись к нему на подпись. Делами совета занимался Насер.

Один за другим выходили революционные указы… Университет, носивший имя Фуада, отныне стал называться Каирским. Большинство арестованных во время переворота генералов было выпущено на свободу. Совет руководства революцией запретил летние выезды правительства в Александрию. Специальным декретом отменялись титулы «пашей» и «беев». Но это были лишь первые шаги…

Свежим майским утром 1953 года, едва улегся хамсин, в Египет пожаловал Джон Фостер Даллес. Он приехал в Каир не для осмотра пирамид. Прошло уже более полугода после победы революции в Египте. Новый режим показал свою устойчивость. Настало время завязать прочные отношения со «свободными офицерами». В Вашингтоне к ним долго присматривались. Теперь руководитель американской разведки прибыл в Каир с конкретными предложениями. США сколачивали милитаристские союзы и стремились создать вокруг Советского Союза кольцо военных баз. Египту отводилась немалая роль в Багдадском пакте.[11] За участие в этом военном союзе США собирались «вознаградить» Египет.

Хищнические устремления таких держав, как Англия и Франция, были хорошо известны в Египте. Колонизаторы позаботились о том, чтобы египтяне ничего не узнали об Октябрьской революции и о декретах первого рабоче-крестьянского государства. Правда, египтяне слышали о героической борьбе советского народа против фашизма в годы второй мировой войны, но их старались убедить, будто Советский Союз – страна, глубоко враждебная исламу. Россия представлялась арабам далекой снежной пустыней, в которой живут бородатые люди. Они не выпускают трубки изо рта, пытаясь обогреть дымом замерзшее лицо. Над снежными просторами носятся стаями черные вороны. На них охотятся. Ездят в этой стране на собаках и на оленях. Вода превращается там в лед, поэтому русские пьют горячую, как огонь, водку. Такой пропаганде верили.

Американцы заинтересовались Ближним Востоком еще в начале XX века, когда Египет посетил президент США Теодор Рузвельт. Выступая в университете Фуада, он всячески прославлял английский колониализм и очернял Национальную партию.[12] Эта речь возмутила египтян. Мухаммед Фарид от имени исполкома Национальной партии выразил президенту резкий протест. В Каире состоялся массовый митинг, после которого перед отелем «Шепард», где жил президент, была проведена первая в истории Египта массовая антиамериканская демонстрация. «Как вы можете высказывать свое суждение о нации, не зная ни ее характера, ни положения, в котором она находится?» – писала в телеграмме на имя президента США группа египетских адвокатов. Впоследствии египтянам придется много раз посылать подобные телеграммы и письма.

В годы второй мировой войны американская армия высадилась в Северной Африке – в Алжире и Тунисе. Американские компании начали добывать нефть на Аравийском полуострове. Опасаясь национально-освободительных движений, американцы стали срочно создавать в арабских странах военные базы. Одновременно с этим США сделали ставку на сионистов как на непримиримых врагов коммунистической идеологии и национально-освободительных движений. Центр сионизма после второй мировой войны начал перемещаться в США. Израилю была поручена охрана американских интересов на Ближнем Востоке. Другим союзником американских империалистов стала арабская реакция. Король и его приспешники, в частности, много поработали над тем, чтобы создать в Египте впечатление об Америке как о богатой фее, которая всех одаривает и осыпает зелеными долларовыми бумажками.

И вот не искушенному в дипломатии офицеру – Гамалю Абдель Насеру предстояло вести беседу о сложных международных проблемах с матерым волком американской политики – Джоном Фостером Даллесом. Они встретились на приеме у посла США.

Египет остро нуждался в оружии. Насера беспокоило то, что египетская армия будет не способна противостоять Израилю в случае нападения. Требование обновить вооружение армии «свободные офицеры» выдвигали еще во время правления Фарука.

Когда Насер заговорил об оружии, Даллес изобразил на своем лице удивление. Разве когда-нибудь Америка давала Египту какие-либо обязательства? Насер показал секретное соглашение, заключенное с королем Фаруком в канун революции, согласно которому США обещали предоставить Египту военную помощь на пять миллионов долларов. Был даже согласован список тех видов оружия, которым США предполагали снабдить Египет. Правда, Насер считал, что список этот необходимо пересмотреть, так как король Фарук заказывал у США бронемашины, пулеметы и другое оружие, которое можно было использовать для подавления выступлений народных масс. Насеру же нужны были танки, самолеты, тяжелая артиллерия, канонерки, то есть виды вооружения, необходимого для защиты границ. В октябре 1952 года США запросили у Египта новый список. Он был передан военному атташе американского посольства. Более того, США не возражали, чтобы Али Сабри приехал в Вашингтон для переговоров. Али Сабри сообщал, что переговоры идут успешно. Он даже требовал срочно реконструировать египетские аэродромы с тем, чтобы они могли принимать реактивные истребители. Но шли дни, недели, месяцы, давно наступил новый, 1953 год, а оружие все не поступало. Военная делегация во главе с Али Сабри продолжала находиться в США. В Америке шла избирательная кампания. Али Сабри уговаривали потерпеть. Как только президент приступит к исполнению своих обязанностей, он сразу же рассмотрит египетскую просьбу, уверяли сопровождавшие делегацию офицеры Пентагона. Но Али Сабри так и вернулся в Каир ни с чем.

После мороженого Насер и Даллес встали из-за стола, вышли в гостиную, сели в мягкие кресла, закурили. Беседа, начатая во время обеда, продолжалась.

– Черчилль просил президента США не продавать египтянам оружие, – сказал Даллес. – Кроме того, – прибавил он, – Эйзенхауэру по ошибке показали старый список, составленный еще при Фаруке. Там речь идет о легком стрелковом оружии, которое «федаи» применили в свое время против англичан на Суэцком канале. Ошибку, конечно, можно исправить…

Он, Даллес, готов помочь и, в свою очередь, рассчитывает, что ненормальные отношения между Египтом и Англией надо урегулировать. Кроме того… И тут Даллес неожиданно перешел к другой теме, начав разговор о военном союзе на Ближнем Востоке.

– Против кого вы создаете этот союз? – осторожно спросил Гамаль Абдель Насер.

Даллес счел нужным быть откровенным.

– Против СССР, – ответил он, затянувшись гаванской сигарой.

– Зачем же нам вступать в этот союз? – удивился Насер. – Советский Союз за тысячи миль от нас. Между нами нет никаких противоречий. В нашей стране уже семьдесят лет находятся английские войска. Вот наши враги.

– Но англичане останутся здесь как члены союза. Они будут действовать под флагом «оборонительного сообщества», – попробовал убедить Насера Даллес.

– Если бы я сказал, что англичане, изменив вывеску, из оккупантов превратятся в союзников, египтяне бы не поверили, – заметил Насер. – Они сказали бы, что меня заставили пойти на это восемьдесят тысяч английских солдат, размещенных в зоне канала…

Этот разговор, который приводит в своей книге Хейкал, показывает, как настойчиво отстаивал Насер в беседах с американскими государственными деятелями интересы своей страны. В то же время Даллес уехал из Египта, окрыленный надеждой. Он чувствовал правоту Насера. В том, что Египет удастся втянуть в военный пакт, он не сомневался. Но Насеру, будущему союзнику, необходимо было помочь обрести «популярность и поддержку в стране». Для этого надо вывести английские войска из Египта. Даллес отправился «убеждать» Англию…

Но Насер не считал эту встречу очень успешной. Американское оружие так и не начало поступать в Египет. Даллес послал генералу Нагибу два кольта, отделанных серебром. Черчилль немедленно позвонил Эйзенхауэру и сказал, что такой подарок будет только «подогревать страсти египтян».

Однажды на заседании Совета руководства революцией обсуждался вопрос о возведении радиобашни для министерства иностранных дел и разведки. Средств на это строительство не хватало. И вот во время одной из дискуссий Насеру сообщили, что некий «частный американский источник» может предоставить деньги в его личное распоряжение. Насер пожелал выяснить, что это за «щедрый» меценат. Оказалось, что деньги предлагало ЦРУ.

Бывший агент ЦРУ Коупленд рассказывает в своей книге, что ему было поручено подкупить Насера.

«После короткой консультации с сослуживцами, – пишет Коупленд, – офицер безопасности весело предупредил, что вооруженная охрана посольства, которой было поручено сопровождать меня до дома Хасана[13] в Маади, вызовет подозрения. Я велел ехать загородной дорогой. Возможно, что меня с двумя чемоданами, в которых находилось три миллиона долларов наличными, вез самый нечестный шофер в Каире…

Хасан с двумя телохранителями принял меня у себя дома в Маади без какого бы то ни было энтузиазма или даже интереса. Соблюдая формальности, он пересчитал деньги дважды и обнаружил в чемоданах 2999990 долларов вместо трех миллионов. «Не будем переживать из-за десяти долларов», – сказал он, садясь со своими телохранителями в «мерседес», который должен был отвезти его в резиденцию Насера, расположенную в противоположном конце города…»

Насера возмутила подобная наглость: если американцы столь бесцеремонно поступали с высшими египетскими должностными лицами, то легко было представить, как они вели себя с обычными чиновниками. Сперва Гамаль хотел вернуть деньги и сделать заявление о том, как американцы пытались его подкупить. Именно так поступил однажды президент Сингапура, которому ЦРУ пыталось вручить такую же сумму в аналогичной ситуации.

Хасан аль-Тухами, которому Коупленд передал деньги, предложил построить на них скульптурное сооружение «наподобие сфинкса»: «голова с огромным носом», и на переднем плане – «рука с большим пальцем, приставленным к носу, и четырьмя пальцами, направленными вверх».

Насеру идея показалась хорошей, однако «недостаточно тонкой». Вместо этой скульптуры он решил соорудить «что-нибудь без явного намека, но достаточно большое, заметное, дорогое и прочное…» и передал деньги на строительство радиотрансляционной башни. «Пусть наша разведка бдительно следит за деятельностью США», – добавил он.

«Так была построена „Каирская башня“, которую мы, американцы, каждое утро видим перед собой через Нил, садясь завтракать на балконе отеля „Хилтон“, – писал Коупленд.

Насер считал эту башню «монументом, напоминающим ЦРУ о провале его планов в Египте».

В период подготовки и осуществления революции у «свободных офицеров» не хватило времени развить свои политические взгляды до четкого представления о том, какое общество они хотят построить. Некоторые из них симпатизировали «братьям-мусульманам», другие марксистам, большинство же офицеров, в том числе сам Насер, считали себя «националистами».

Английский биограф Насера Мэнсфильд утверждает, что инициатор переворота руководствовался «не политической идеологией или философией, а лишь страстным национализмом, основанным на увлеченном изучении истории». Опыт развивающихся стран, однако, показывает, что честные и истинные патриоты, исповедующие националистические взгляды, рано или поздно приходят к пониманию необходимости определить свое отношение к трудящимся классам и прояснить свои идеологические позиции.

Насеру пришлось жить и работать в особых условиях. Египетское общество, отличавшееся тогда неуверенностью в собственных силах, которую привили египтянам колонизаторы, не могло представить, что страна способна обойтись без иностранцев. Насер же с юных лет был убежден, что египтяне обладают всеми качествами для того, чтобы успешно управлять своей страной. Уже одно это выделяло его среди десятков и сотен других соотечественников, смирившихся со своим положением, подавивших в своей душе чувство национального достоинства.

В то же время Насер прекрасно понимал, как трудно египтянам стать на путь национального возрождения.

«Угнетение, несправедливость и разруха были обычным явлением в Египте на протяжении долгих столетий… – писал он в „Философии революции“. – Моральный гнет, порожденный колониализмом, в значительной степени объясняет определенные моменты нашей политической жизни. Вот почему, как мне кажется, многие египтяне являются простыми наблюдателями развития революции, ожидающими результатов борьбы, в которой они не принимают участия. Большинство из нас до сих пор не способно избавиться от унаследованного чувства, будто страна не принадлежит нам, будто мы только временные гости».

Насер не скрывает своего горького разочарования, когда говорит о том, как встретил египетский народ революцию 1952 года. «Я думал, – писал он, – вся нация ожидала накануне революции 23 июля первого проблеска света, чтобы поспешить сомкнутыми рядами к великой цели. Я верил даже, что наша роль заключается в том, чтобы дать сигнал, и что стоит нам продержаться несколько часов, как массы сами придут к нам… Но действительность была совершенно иной. То, что произошло после 23 июля, было разочаровывающим. Свет вспыхнул, авангард штурмовал крепость тирании и сверг Фарука. Мы ждали священного марша и сомкнутых рядов. Долго ждали… Массы пришли, но как отличалось это от того, что рисовало воображение. Они были разобщены и хаотичны».

Революционеров, тех, кто сам ждал от народа помощи, люди «забросали петициями и жалобами». «Они, – пишет Насер, – желали не справедливости, а мести. Если бы в те дни меня спросили, чего я хочу более всего, я бы ответил – услышать египтянина, который употребил свои таланты на что-нибудь иное, кроме клеветы на другого египтянина».

«Свободные офицеры» были выходцами из различных социальных слоев. Каждый из них отстаивал в Совете руководства революцией представления и понятия своего класса, слоя, группы.

Но можно, по-видимому, говорить о том, что революция в целом испытала на себе влияние социалистических идей. Это, в частности, отмечает в одной из своих работ и Халид Мохиеддин. «Я не имею в виду только влияние, под которое подпали члены группы „свободных офицеров“ и ряд их руководителей, хотя это и заслуживает внимания, – писал он. – Я имею в виду все движение, оказавшееся под влиянием социалистических идей, что нашло отражение в мыслях, программах и публикациях его участников как до революции, так и после нее».

В одном из первых послереволюционных манифестов говорилось о необходимости издания законов, обеспечивающих подъем жизненного уровня народа, высказывались требования ограничить частную земельную собственность и отменить косвенные налоги, от которых прежде всего страдали неимущие.