— Да успокойтесь же, Виктор Павлович, придите в себя!
      — Не могу я успокоиться, Мэри, не могу! Как я могу придти в себя, если этот дурак меня совершенно измучил!
      — Потерпите еще немного: скоро наши испытания кончатся.
      — Как бы не так! Этот осел, эта скотина, этот идиот, этот пророк еще какую-нибудь глупость придумает!.. Нет, я больше не могу терпеть… Я лучше завтра повешусь.
      Мэри улыбнулась.
      — Почему же не сегодня?
      — Сегодня? Сегодня я должен плюнуть в рожу этому пророку. Негодяй! Морит нас голодом, мучает безсонницей, заставлять участвовать в своих дурацких процессиях!.. Мало того! Он еще запер меня на десять часов в храме, а когда я ушел через крышу, он хотел меня даже побить… Нет, это, это… Это чорт знает что такое! Меня побить, меня, ординарнаго профессора, доктора математики!..
      — Что же ему делать, если ординарный профессора не хочет его слушаться.
      — Стану я исполнять дурацкия приказания! Зачем он запер меня в храме?
      — Затем, чтобы на вас снизошло благословение богов Марса. Я терпеливо высидела свои часы, и пророк остался очень доволен.
      — А вы и рады, что угодили подлецу! Нет, Мэри, вы — лицемерка! Я не знал, что вы способны подлизываться. Это пошло, пошло… Я и говорить с вами после этого не хочу!
      — Виктор Павлович! Зачем нам вооружать против себя человека, от котораго всецело зависит наша участь? Отчего не сделать даже и глупости, если она вполне безвредна?
      — Как можно его слушаться, если все его приказания глупы, если он сумасшедший! Зачем он надел на меня эту шутовскую рубашку, зачем он отнял у меня сюртук и брюки? Я могу ходить без брюк, не могу ходить без брюк, — я не привык: это безобразно, неприлично!.. В боковом кармане сюртука лежала моя записная книжечка; он и ее отобрал вместе с сюртуком, а там у меня новое доказательство теоремы Стирлинга, новые признаки сходимости рядов и несколько задач. Нет, я больше никогда не поеду на Марс, никогда не поеду на Марс!
      — Вы рассуждаете, Виктор Павлович, как-будто на Марс поехать все равно, что съездить в Чернигов или Калугу. Посмотрим еще, удастся ли нам вернуться на Землю.
      — Обязательно нужно возвратиться, обязательно! Как только увижу Николая Александровича, попрошу его немедленно снарядить «Галилей» к обратному путешествию. Я не могу больше терпеть здешних безобразий, не могу!..
      Русаков снова разразился ругательствами по адресу пророка.
      Положение Виктора Павловича было в самом деле незавидное. Он и Мэри были отданы для изучения языка Марса одному из четырех пророков планеты. Но на беду Виктора Павловича пророк счел присланных ему великанов за нечистых духов, посланных на Марс за его грехи. Остановившись на этой мысли, пророк стал заботиться не столько об обучении великанов языку, сколько о смягчении гнева богов. С этою целью он почти ежедневно заставлял жителей города Блаженства, где это происходило, совершать религиозныя церемонии. Виктор Павлович выходил из себя, и Мэри стоило много труда, чтобы сдерживать гнев вспыльчиваго профессора. Особенно много произошло неприятностей и недоразумений потому, что Виктор Павлович совершенно не понимал местной речи, так как, хотя к путешественникам и были приставлены учителя, но Виктор Павлович ничему не хотел у них учиться, увлекшись в это время изследованием какого-то вопроса из теории эллиптических функций, и только Мэри научилась немного объясняться с окружающими. Пророк, видя непочтительность и непокорность великана, стал налагать на него разныя наказания, который еще больше подливали масла в огонь и раздражали Русакова.
      Последний проступок Русакова, самовольный уход из храма, грозил крупными последствиями. Разгневанный пророк приказал сообщить профессору, что боги возмущены его поведением, и что преступление должно быть искуплено, почему Виктор Павлович на другой день должен быть подвергнут публичному наказанию. Профессор пришел в негодование, а Мэри просто струсила. Она боялась, что на этот раз Виктор Павлович выкинет какую-нибудь сумасброднейшую выходку, — до того было велико его изступление. Убедить безумнаго пророка в чем-нибудь было невозможно, и он, несомненно, приведет в исполнение свою угрозу. Оставалось только немедленно и во что бы то ни стало бежать из города. Но как совершить побег? Мэри стала придумывать разные способы и наконец придумала. Збмок был окружен со всех сторон высокой стеной и окопан рвом. Правда, ни решеток на окнах, ни часовых не было, но, тем не менее, перелезть через стену было невозможно. В пределах збмка великаны были совершенно свободны, то есть могли гулять по саду, по двору и по всем трем этажам замка, но переступать за ограду им было запрещено, и нарушить это запрещение было невозможно вследствие строгаго надзора. А если бы им это и удалось, то всякий, кто бы ни увидел их в городе, за пределами замка, поднял бы тревогу.
      Через сад збмка протекал не широкий, но довольно глубокий канал, который выходил из-под одной стены сада и скрывался под другой. На этот канал Мэри прежде всего обратила внимание, почувствовав, что именно в нем должно заключаться спасение. Над каналом ограда збмка немного поднималась, образовывая небольшия арки, в самой высокой части которых до уровня воды было не больше полуаршина. Следовательно, проплыть каналом под стеной бы вполне возможно, но ни Виктор Павлович, ни Мэри на свою беду не умели плавать. Необходимо было измерить глубину канала и затем, если это окажется возможным, идти в-брод. К счастью за ними никто не следил. Мэри нашла веревку, сплетенную из вьющихся растений, привязала кь ней камень и, изготовив такой лот, стала ожидать вечера, чтобы незаметно для других измерить глубину канала. Никаких запасов для предстоящаго путешествия беглецы не могли сделать, потому что все их вещи у них были отобраны, а из пищи ничего нельзя было достать: все остатки их обеда уносились. По выходе из збмка предстояло пройти около четверти версты городом, по улицам котораго сновали люди и днем, и ночью. Нужно было проскользнуть незаметно через город и добраться до оврага, который находился за городом. Этот овраг был очень велик, покрыть густым кустарником, в котором легко было скрыться, и выходил в лес. Задача, следовательно, сводилась к тому, чтобы незаметно достигнуть оврага.
      В саду збмка находился мост через канал, соединявший обе половины сада. На мосту возвышался столб с укрепленной на его вершине металлической тарелкой и привязанной к ней деревянной колотушкой. Пророк звонил в эту тарелку, всякий раз, когда устраивал какое-либо религиозное празднество. Кто бы в городе ни услышал звон, немедленно должен был идти в збмок, опасаясь в противном случае гнева богов и пророка. По совету Русакова Мэри привязала к колотушке длинную веревку.
      Лишь только наступила ночь, Мэри приступила к измерению глубины канала и получила самые благоприятные результаты: глубина канала нигде не превышала двух аршин, а потому смело надо было идти в-брод. Беглецы стали ожидать, пока весь збмок погрузится в сон.
      Наступил наконец час, когда все в збмке успокоились и заснули. Ночь была довольно темная; одна луна еще не всходила, а другая была покрыта тучами; можно было ожидать дождя. Беглецы осторожно подошли к каналу и хорошенько осмотрелись. Кругом царила полная тишина.
      Мэри первая погрузилась в воду и тихо пошла на середину канала. К ея ужасу дно канала под аркой опускалось все низке и ниже, так что идти дальше было рискованно: можно было утонуть. Мэри стала бродить вдоль арки, отыскивая ногами менее глубокое место. Наконец она убедилась, что у самаго берега можно пройти. Кое-как, ударяясь головой об арку, Мэри выбралась на свободу. Виктор Павлович пробирался по ея следам. Через несколько минут беглецы, дрожа от холода, сидели во рву за оградой и собирались с силами, чтобы быстро миновать город и добраться до оврага. Конец веревки, привязанной к колотушке, Мэри принесла с собой. Начал идти дождь, и темнота ночи усилилась. Собравшись с духом, Мэри потянула за веревку, и зазвонила. В ту же минуту поднялась суматоха и в замке, и в городе. Толпы народа повалили в замок. Через несколько минут город совершенно опустел, а в замке делалось все шумнее и шумнее; вероятно, там уже догадались о причине ложной тревоги. Дольше медлить было опасно. Через несколько минут беглецы миновали город и стали ползти по обрыву оврага, ежеминутно срываясь, падая, пачкаясь в грязи и царапая о кусты лицо и руки; но зато они могли считать себя уже в безопасности.
      Выбившись из сил, путники сели отдохнуть. Дождь перестал, и небо прояснилось. Вторая луна выплыла из-за горизонта; две луны, точно два электрических фонаря, осветили местность. В нескольких саженях от беглецов тянулась полянка, за которой начинался лес. Промокнув до костей, они чувствовали себя очень скверно. Русаков, ежась от холода, ворчал, ругая и подлеца-пророка, и Краснова, затащившаго его на Марс, и тех бездельников-астрономов, которые открыли эту идиотскую планету, и наконец самого себя, потерявшаго на старости лет разсудок и бросившаго лекции для того, чтобы взглянуть на коротконогих болванов. Мэри при побеге из замка захватила с собой единственную, но очень ценную вещь, — это камень из породы кремнозема и кусок металла, с помощью которых жители Марса, еще не додумавшиеся до спичек, добывают себе огонь. Однако, разложить костер было нельзя: пламя привлекло бы внимание карликов; нужно было терпеть до разсвета, чтобы обогреться первыми солнечными лучами.
      Мало-помалу Русаков успокоился, и съежившись в клубочек, заснул. Мэри сидела возле него на страже, не смыкая глаз и дожидаясь разсвета. Только утром, когда Виктор Павлович проснулся от теплоты солнечных лучей, она заснула сама и проспала часа три. Сон подкрепил наших путников, и они отправились дальше. Добравшись до леса, густо разросшагося, в котором было много непроходимых мест, беглецы остановились и стали обдумывать свое положение.
      — Нам во что бы то ни стало нужно увидеться с нашими друзьями, — сказал Русаков: — без них мы пропали. Необходимо все силы употребить на то, чтобы их отыскать.
      — Я с этим согласна, — отвечала Мэри: — но думаю, что розыскать друзей — задача не легкая. Мы не знаем даже, где они теперь находятся; весьма вероятно, что они и до сих пор живут в том городе, в который мы попали тотчас по прибытии на Марс, — в городе Трех богов, откуда уже нас с вами увезли в город Блаженства. Как вы думаете, Виктор Павлович, сколько будет верст от города Блаженства до города Трех богов?
      — Верст восемьдесят, сто приблизительно.
      — Да, вероятно, не больше. Итак, нужно, следовательно, розыскать город Трех богов. Если же там никого из наших не окажется, тогда следует думать, что их увезли в столицу, куда и направим наши стопы. Столица называется городом Солнца и находится от города Трех богов всего лишь на разстоянии двадцати двух земных верст.
      — А если нас опять заберут в плен?
      — Это не беда. Будем просить, чтобы нас представили самому королю, который, как мне говорили, благосклонно отнесся к известию о нашем прибытии с Земли и приказал представить всех нас к нему во дворец, лишь только мы научимся местному языку. Беда нам грозит только в том случае, если нас схватят в здешней местности, и мы снова попадем к пророку. Поэтому мы должны уйти как можно дальше от этого противнаго города Блаженства.
      — Но в какую же сторону мы пойдем? — сказал Русаков, — Где находится этот город Трех богов? Ведь, мы не видели дороги, по которой нас везли.
      — Пойдем пока наугад. А когда отойдем отсюда верст на пятьдесят, на шестьдесят, тогда станем разыскивать какое-нибудь человеческое жилье и в первом же доме разспросим, как найти город Трех богов.
      Составив такой план действий, путники отправились дальше. Идти по лесу было чрезвычайно неудобно. На каждом шагу встречались затруднения: то густые, непроходимые кустарники, то вьющияся между деревьями растения, образовывавшия непроходимыя стены, то повалившияся деревья. Видно было, что в этот лес редко заглядывал человек. Виктор Павлович ежеминутно спотыкался и ворчал всякий раз, когда приходилось перелезать через лежащее дерево или обходить кусты. Мэри успокаивала его, как могла.
      Часа через три путники вышли к небольшой речке. Идти по ея берегу было бы гораздо легче, так как здесь дорога была хорошая, но Мэри нашла это неудобным, потому что речка могла вывести к какому-нибудь жилью, а это в виду еще близкаго разстояния от города Блаженства было для них опасным. Речка была довольно глубокая и через нее нельзя было переправиться в брод. Пришлось сделать плот, что было нелегко при отсутствии всяких инструментов. Однако часа через четыре путешественники соорудили плот из длинных жердей, связав их вместе гибкими молодыми ветками, и на этом плоту, гребя вместо весел шестами, переправились на другую сторону речки. Когда путники вышли на берег, был уже вечер. Пора было подумать о ночлеге. Углубившись в лес версты на полторы от речки, беглецы разложили костер, окончив дневной переход.
      Спать им в эту ночь не пришлось. Едва только Виктор Павлович погрузился в сон, как его разбудил пронзительный крик Мэри. Вскочив, профессор увидел, что Мэри подле него уже не было, а на некотором разстоянии от него слышался треск сухих сучьев, покрываемый криком Мэри. Очевидно, ее кто-то уводил или уносил в глубь леса; несомненно было также, что Мэри находится во власти сильнаго существа или, может-быть., нескольких существ. Голос Мэри раздавался все слабее и слабее; следовательно, ее быстро уносили. Профессор бросился на крик, но в темноте ничего не видел. Тем временем крик доносился все слабее и скоро совсем затих. Профессор остался один ночью в глухом лесу. Им овладело отчаяние.
      Опустив на грудь голову и охватив руками колена, Виктор Павлович погрузился в раздумье. Самыя ужасныя мысли вихрем закружились в его голове. До сих пор он мало думал о своей судьбе: за него думала Мэри. Ея присутствие ободряло и успокаивало его; он слепо верил, что Мэри спасет его. Теперь же он почувствовал себя безпомощным, как ребенок, и его гибель казалась ему несомненной. Под утро Русаков однако незаметно для себя заснул.
      Проснувшись, Русаков часа через три ходьбы вышел из лесу. Перед ним разстилалась обширная степь, покрытая густою травою. Идти по степи было легче, нежели пробираться по лесу, но профессор чувствовал сильный голод и усталость, а потому еле волочил ноги. Наконец судьба над ним сжалилась, и он набрел на человеческое жилье: одиноко в степи стоял небольшой цилиндрический домик, около котораго Виктор Павлович заметил двух карликов. Русаков ускорил шаги и направился к ним, но карлики, лишь только завидели его, пустились бежать, что было силы; тем не менее Виктор Павлович вошел в дом и, не найдя там никого из людей, стал шарить по всем углам, отыскивая пищу. В одной комнате ему посчастливилось найти несколько плодов, которые он и съел. Подкрепив силы, он отправился в дальнейший путь.
      Скоро Русаков подошел к какому-то городу. Он остановился в раздумьи, идти ли ему туда, или пройти мимо. Сообразив, что он еще не далеко ушел от своего врага, пророка, профессор решил миновать город и свернул в сторону. Однако, когда Виктор Павлович уже отошел на значительное разстояние от города, он раскаялся в своем поступке, потому что почувствовал себя нездоровым: его знобило, и во всем организме он чувствовал слабость; было несомненно, что он простудился. На его беду скоро пошел сильный дождь, от котораго ему негде было укрыться, так как в степи не попадалось ни деревца, ни кустика. Виктор Павлович выбивался из сил, пробираясь по мокрой траве, вязнул в грязи, но все-таки понемногу подвигался вперед. Наконец вдали что-то зачернело. Профессор радостно направился туда, надеясь найти человеческое жилье. Но каково же было его разочарование, когда, приблизившись, он увидел, что это снова начинается лес, и кругом не видно никакого жилья. Виктор Павлович в изнеможении опустился под деревом. Он совершенно ослабел, голова сильно болела все тело ныло, и мерзкий холод охватывал все его члены. Скоро, однако, озноб сменился жаром, и вместе с тем Виктор Павлович впал в забытье. С этого момента он уже не помнил, что было с ним дальше.

      Из всех наших путешественников на Марсе лучше всех себя чувствовал профессор Лессинг. Он приобрел такое уважение среди населения планеты, что ему мог бы позавидовать сам король Марса; везде, где показывался Лессинг, его встречали чуть не с царскими почестями; достаточно было его взгляда или жеста, чтобы любой из жителей Марса помчался исполнять его желание, считая это для себя великой честью. Счастливое стечение обстоятельств было тому причиной.
      Лессинг, как и его друзья, был отдан для изучения местнаго языка одному из первых вельмож в государстве, а именно главному инженеру путей сообщения на Марсе, то-есть лицу, на котором лежала забота о поддержании в должном порядке общественных лодок и судов, заменявших для марсиан пароходы, очистка от зарослей и наносных песков судоходных рек и каналов, постройка мостов, поправка дорог и общее наблюдение над различными способами передвижения жителей планеты.
      Едва только Лессинг научился с грехом пополам объясняться с окружающими, как главный инженер позвал его к себе для допроса. Лессинг объяснил инженеру, откуда он и его товарищи прибыли на Марс, сказал, что все они — люди науки, что намерения у них самыя мирныя, и что, осмотрев планету и ознакомившись с вещами наиболее замечательными, по их мнению, на Марсе, они хотели бы улететь обратно на Землю. Окончив допрос, главный инженер повел Лессинга к «Галилею», который уже охранялся стражей днем и ночью, и предложить профессору объяснить назначение многих непонятных для жителей Марса предметов, найденных на «Галилее». Вот это-то обстоятельство и помогло Лессингу заручиться большим авторитетом.
      Профессор весьма охотно согласился объяснить, что за предметы и для какой надобности находились на «Галилее», и начал с демонстрации привезеннаго с собою фотографическаго аппарата. Через две-три минуты Лессинг преподнес инженеру его портрет на жестяной пластинке. И инженер, и все бывшие при нем карлики пришли в неописанный восторг, как от поразительнаго сходства портрета с оригиналом, так от быстроты работы. Лессинг сделал еще несколько моментальных снимков на жести с других карликов, а так-же снял вид местности, где лежал «Галилей». Снимки переходили из рук в руки, и карлики осыпали Лессинга похвалами. Довольный произведенным впечатлением, профессор сказал, что на бумаге он может изготовлять портреты, которые будут еще лучше, но только может их выполнить не раньше, как через два дня. В ответ на это и сам главный инженер, и многие из сопровождавших его карликов стали просить Лессинга, чтобы он сделал им их портреты на бумаге.
      Лессинг тотчас понял, что для него будет полезно поддерживать в обитателях Марса их восторженное настроение, и стал показывать любопытной толпе чудо за чудом. После фотографии появился на сцену фонограф, также привезенный с собою путешественниками. Профессор предложил желающему из публики что-нибудь пропеть, на что из толпы карликов отозвался молодой человек, обладавший довольно сильным голосом. Став на указанном ему месте, карлик запел. Толпа молча и внимательно слушала пение, недоумевая, зачем это нужно великану. Но когда через несколько минут, карлики услышали ту же самую песенку из фонографа, исполненную тем же голосом, со всеми особенностями певца, изумление карликов достигло геркулесовых столбов. Фонограф несколько раз повторил записанную песню, после чего выступили другие марсиане, пожелавшие записать свои голоса. Около часа забавлял Лессинг свою публику фонографом, пелись песни, говорились речи, — и все это прекрасно повторялось аппаратом. На Лессинга смотрели уже, как на полубога.
      С этого дня Лессинг приобрел неограниченный авторитет на Марсе. Жители планеты чуть не молились на него, и каждый из них считал для себя большим счастьем оказать ему какую-нибудь услугу. Правда, профессору физики пришлось с этого времени без отдыха работать: почти все знатные граждане города пожелали взглянуть на фонограф. Кроме того, он но целым часам должен был заниматься фотографией, так как первыя изготовленныя им на бумаге карточки произвели фурор, переходя из рук в руки по всему городу, и у каждаго возбуждали желание увидеть свое собственное фотографическое изображение. Лессинг по мере возможности старался удовлетворить карликов.
      Вскоре после этого профессор обратился к своему патрону, главному инженеру, с проектом провести на Марсе железную дорогу, по которой можно будет ездить без затраты силы человека или животных. «Пусть мои товарищи, — думал Лессинг: — замечают и перенимают все хорошее на Марсе для блага Земли; я же исполню другую часть нашей общей задачи и постараюсь принести возможную пользу населению Марса». Для достижения своей цели Лессинг решил насадить на Марсе, насколько это было в его силах, земную культуру. Устройство железной дороги казалось профессору первым к тому шагом, после чего он думал приняться за привитие различных отраслей техники.
      Главный инженер с большим интересом отнесся к предложению Лессинга, нисколько не сомневаясь в его осуществимости: ему казалось, что для Лессинга нет ничего невозможнаго. В полное распоряжение профессора было отпущено требуемое число рабочих и дан необходимый матерьял, — и работа закипела. Пока одни карлики по указаниям Лессинга отливали рельсы и различныя части локомотива, другие тем временем производили работы по расчистке и планированию почвы для новой дороги и укладывали шпалы. Железная дорога должна была соединить город Мудрости, где жил главный инженер, с ближайшим к нему городом — Высокой Горы. Длина железнодорожной линии была около пяти земных верст. Прошло не больше двух месяцев, и работы были окончены. Правда, изготовленный под надзором Лессинга локомотив был сделан так уродливо и аляповато, полотно новой линии имело столько недостатков, что на Земле подобную дорогу назвали бы карикатурой на железные дороги, однако Лессинг остался вполне доволен достигнутыми результатами. Ведь, первый локомотив Стифенсона тоже, вероятно, был не лучше. Когда же локомотив с двумя открытыми вагонами, в которых поместились знатнейшие граждане города Мудрости, управляемый машинистом Лессингом, тронулся с места и плавно покатился по рельсам, то толпа, собравшаяся подле линии посмотреть на новую диковинку, пришла в такой восторг, какого Лессинг не видел еще ни разу в своей жизни.
      Лессинг с увлечением предался открывшейся ему новой деятельности. Скоро под его руководством возникло несколько литейных, механических и лесопильных заводов, пробудивших новую жизнь на Марсе. По открытому железнодорожному пути установилось правильное движение, и маленькие поезда ежедневно обращались между двумя городами, переполненные пассажирами и разным товаром.
      Земная цивилизация понемногу стала прививаться на Марсе. Явилось несколько предприимчивых карликов, которые на свой риск приступили к проведению второй на Марсе железнодорожной линии, протяжением уже до шестидесяти земных верст. Слава Лессинга гремела по всей планете. Он уже приступил-было к разработке грандиознаго плана относительно открытия на Марсе правильнаго пароходства, когда по приказу короля ему пришлось оставить все начатыя работы и прибыть в город Солнца, столицу государства.
      В то время как Краснов под руководством верховнаго учителя знакомился с духовною жизнью жителей Марса, Русаков и Мэри по требование сумасшедшаго пророка умилостивляли богов Марса, а Лессинг насаждал на планете земную цивилизацию, — Шведов проводил свои дни при дворе самого короля Марса. По приказу короля к нему был приставлен целый штат учителей: король очень хотел поскорей поговорить с жителем другой планеты; прибывшие на «Галилее» великаны его крайне интересовали. Король был еще молодой человек, весьма образованный и особенно интересовавшийся успехами астрономии, которую он раньше сам читал ученикам высшей школы в городе Трех богов; Король очень тяготился своим положением, его больше интересовали научныя занятия, нежели управление государством; но он не мог отказаться от королевскаго сана, чтобы не возбудить гнева богов. Поэтому управление государством лежало в значительной части на королевском кандидате, который должен был вступить на трон по смерти настоящаго короля. Когда местные ученые, по осмотре «Галилея», приняв во внимание все данныя, донесли королю, что великаны прилетели с Земли, король велел взять одного из великанов ко двору. Выбор пал на Шведова.