Даша умоляла взять с собой хотя бы упаковку гигиенических прокладок с усиками, раскиданных повсюду, у неё глаза разгорелись, как у нимфетки, но Митя поостерёгся. Энтузиазм Даши объяснялся просто – для целых поколений руссиян женские прокладки были ярчайшим символом красивой жизни, но именно их изобилие на заброшенном хуторе внушало серьёзные опасения. Вышел спор. Даша уверяла, что не собирается их использовать, а только поносит недолго в сумке, но Митя не смягчился.

По-настоящему смертушка чуть не прищемила им хвост всего два раза. Первый – когда переправлялись через искусственное водохранилище на утлой лодчонке, обнаруженной в камышах. В ней оказались и прочные, хотя и небольшие, алюминиевые веселки. Этого озера не было на карте, закодированной в подсознании у Мити. Огромное, с берегами, цепляющимися за горизонт, оно, скорее всего, образовалось десять лет назад, когда миротворцы испытывали новейшие баллистические ракеты класса Зэд, кардинально изменяющие ландшафт. Акции, проводившиеся в рамках гуманитарной программы «Помоги себе сам», наделали много шуму в СМИ и в конце концов были запрещены специальным постановлением Евросоюза. Но цель была достигнута: сотни тысяч едоков, жители неперспективных регионов, превратились в труху, что заметно облегчило колонизацию.

В озере, по которому они плыли, под взмахами весел просверкивали ртутные прожилки. Вода не давала брызг, было такое ощущение, будто они скользят по вощёной поверхности. Размеренные толчки вёсел убаюкивали Митю. Зеркальная гладь, рыжая, как солньшко, голова Даши, медленно надвигающаяся зелёная стена леса – всё казалось обманным, хрупким, моргнёшь – и растает. И вот, когда до берега оставалось рукой подать, необозримое водяное стекло с треском раскололось, и из трещины метрах в десяти от борта лодки высунулась, всплыла огромная, словно лунный кратер, пасть, которой позавидовало бы чудовище Лох-Несс. Митя крепко зажмурил и открыл глаза, надеясь, что кошмар развеется, но это был, увы, не кошмар. Над оскаленной пастью, усеянной сотнями белых, длинных, как напильники, кривых зубов, сверкали маленькие глазки, заглянувшие Мите прямо в душу. Даша, увидев его изменившееся лицо, оглянулась, вскрикнула и как-то в одно мгновение ловко распласталась на днище. Ещё раз выглянула поверх борта и в растерянности пропищала:

– Митя, что это такое?!

Он не знал, но догадывался. Скорее всего, это не живое существо, а робот-чистильщик, оставленный для присмотра за водным плацдармом. Если так, то вопрос в том, как он запрограммирован. Вариантов только два: аннигиляция или выемка информации с временным усыплением биообъекта. Против механических чистильщиков защиты нет. Конечно, его можно расплавить кристаллическим огнемётом, но где его взять? Вдобавок Митя не был вполне уверен, что это робот, а не водоплавающий мутант. Ему удалось затормозить в трёх метрах от безразмерного зева, куда лодка уместилась бы целиком вместе с пассажирами. Из розовато-глянцевой, утыканной металлическими (?) зубьями пещеры ощутимо смердело.

– Замри! – приказал Митя и усилием воли вызвал в себе импульс отрешения. Этому нехитрому охотничьему приёму его обучил в лесном лагере Алик Петерсон. Точно так маскировались лесные хищники, сливаясь с природой, превращаясь в её неразличимый фрагмент. Биолокаторы не обманешь, но если это живое существо… Наступила пауза абсолютного штиля, лишь где-то далеко в лесу высвистывала одинокая горлица, жалуясь на свою судьбу. Постепенно у Мити возникло ощущение, что перед ним не робот и не мутант, а что-то третье, совершенно неизвестное. Красноватые глазки чудовища пронизывали насквозь, ощупывали, но одновременно казались незрячими. Так продолжалось целую вечность. Чудовище не делало попытки напасть, Митя пребывал в прострации, Даша тихонько поскуливала на дне лодки. Однако она первая разгадала смысл происходящего. Пяткой потёрлась о его ногу.

– Оно нас не тронет. Надо плыть.

– Почему ты так думаешь? По-твоему, кто это?

Они оба говорили почти не разжимая губ, слова глохли на дне лодки.

– После, Митя, после… Греби потихоньку-потихоньку…

Митя медлил, не решался последовать её совету. Покой был жизнью, движение означало смертельный риск. Вдруг чудовище ожило, да ещё как. С лязгом щёлкнуло пастью, из отверстий по бокам головы вылетели струйки пара, подсинив неподвижную воду. Оно тяжко, по-человечески вздохнуло, обдав их такой вонью, как если бы включился дизель. Блестящие глазки вспыхнули и погасли, словно перегоревшие лампочки, и чудовище медленно, как и возникло, начало погружаться. Через мгновение поверхность озера разгладилась, по ней пробежали голубоватые искры, будто скользнули в разные стороны сотни ящерок-белохвосток, и уже ничто не напоминало о том, что под водой что-то таится – живое ли, мёртвое ли, но ужасное. Мираж исчез.

Митя сделал осторожный гребок, потом – смелее – второй, потом заработал вёслами с утроенной энергией. Не помня себя разогнались, причалили к берегу, спрыгнули на твердь и упали в траву, дрожа от пережитого страха. Даша прижималась к нему, в бездонной синеве глаз – восторг и упоение.

– Если хочешь знать, я совсем не испугалась.

– Да, я видел… Ты очень смелая девушка.

– А ты? Ты не хотел умирать?

«Матрёшка» в который раз проверяла, насколько она вочеловечилась. Изменённые не боятся смерти, она им неведома. Митя ответил уклончиво:

– Неохота помирать котлетой… Так кто это был?

Даша перевернулась на спину, мечтательно глядела в небо, разукрашенное сизыми облачками.

– Механический гуманоид. Мне клиент проболтался под паром. Из штатных. Последнее достижение бионики. Они несколько штук запустили на вольный выпас. Природная адаптация. Я толком не поняла, как их делают. Ну, вроде машине вживляют мозг рептилии. Я тогда страшно перетрухала: вдруг вспомнит, когда протрезвеет, чего нёс.

– Не вспомнил?

– Нет, я гада так обработала, маму родную забыл. Митя, у них бывают матери? Или они все клоны? Мы с девочками часто спорили. Вот…

– Заткнись, – попросил Митя. – Почему твой гуманоид нас не тронул?

– Разве ты не понял? Он подыхает. У него программу заклинило.

– Может быть, – уныло согласился Митя, поражённый (тоже не в первый раз) её кругозором.

Второй случай, когда их путешествие чуть не оборвалось, был совсем нелепый. Они очутились на открытом пространстве, пересекали цветущий луг и зазевались. Засмотрелись на очертания горной гряды, внезапно проступившей на горизонте, словно чёрное ожерелье. Когда услышали подозрительное металлическое жужжание, до леса оставалось метров сто. Побежали, но Даша споткнулась, подвернула ногу. Всё ту же самую, укушенную змеёй. Возможно, это их спасло. Поисковый вертолёт «Гепард» завис над ними, распластавшимися в траве, из люка высунулись два хохочущих негра. Улюлюкали, визжали, тыкали в них лазерными стволами, но стрельбу так и не открыли. Митя догадался почему. Это были знаменитые охотники за черепами, палить по неподвижным целям было ниже их достоинства. Поисковые «Гепарды» обычно занимались выслеживанием беглых руссиян, но частенько использовались для увеселительных прогулок, как, вероятно, было и на этот раз. Охотники кончили тем, что швырнули в них сверху несколько консервных банок, видно, на спор. Одна угодила Мите в плечо. Негры восторженно завопили. Потом захлопнули люк, вертолёт чихнул, развернулся по длинной дуге и исчез в облаках.

– Ну, – сказал Митя, – что с ногой?

Обследовали – растяжение связок, пустяк. Митя хмыкнул ядовито:

– Если на каждой кочке спотыкаться… Ничего, к зиме дойдём.

– Бежал бы один. Чего остановился?

Митя увидел в её глазах выражение, никак не соответствующее сказанным словам. Не сразу вспомнил, как это называется. Но всё же вспомнил – из детства. Уважение. Она смотрела на него с уважением. Почему? Что он такого сделал? Да уж сделал, конечно, не стоит хитрить перед собой. Нарушил первую заповедь выживания: спасаясь, думай только о своей шкуре, ни о чём другом. Правило такое же безусловное, как таблица умножения, которой заканчивается образовательный процесс в школах для туземного населения. Любое отвлечение на что-то постороннее ведёт к потере темпа, а в худшем случае – к разбалансировке всего внутреннего энергетического потенциала. Нарушил – и гляди как обернулось. Побежал бы и, наверное, спалённый лучом, сейчас валялся бы в траве грудой дымящегося мяса. Охотники за черепами владеют оружием в совершенстве, не промахнулись бы. Везенье или что-то иное? Некогда думать. В любую минуту вертолёт мог вернуться, капризы миротворцев непредсказуемы. Митя запихнул консервы в ранец, подал Даше руку.

– Ты не ответил, Митенька. Почему меня не бросил? Пожалел?

– Давай не будем, – сказал он.

По Митиным прикидкам, если делать в сутки по пятьдесят – шестьдесят километров, не ломать ноги и не поддаваться на Дашкины уговоры пожить денёк в каком-нибудь райском уголке, им оставалось преодолеть не больше тысячи километров. Никаких проблем. Поселения попадались всё реже, иногда за два-три дня не встречалось следов человеческого присутствия, зато леса и водоёмы превратились в продовольственные кладовые: грибы, ягоды, рыба, непуганая мелкая живность, которая сама шла в руки. В буквальном смысле. Однажды в речной заводи, зайдя по колено в воду, они с Дашей за полчаса накидали на берег с десяток то ли лещей, то ли жерехов, упитанных, жирных, вялых от перенасыщения радиацией.

В ту ночь, обожравшись рыбой, запечённой на углях, долго лежали без сна на еловой подстилке, любуясь звёздным небом. Обоим было хорошо, как никогда прежде. Наркотическая хмарь предыдущей бессмысленной жизни давно повыветрилась, и они чувствовали себя словно новорождённые. От этого было немного жутковато. Не убирая твёрдой ладошки из его руки, Даша нарушила привычное необременительное молчание.

– Зачем? – спросила с печальным вздохом.

– Что – зачем? – Митя, конечно, знал, о чём она думает, но хотел получить подтверждение.

– Зачем куда-то идти, когда можно остаться здесь? Погляди, Митя. Лес, река, тихо, чисто. Зверюшки ручные. Или тебе плохо со мной? Зачем возвращаться к людям? Они злые, отмороженные. Мне кажется, я раньше вообще не жила.

– Ты не жила, и я не жил. Разве в этом дело?

– А в чём, Митенька?

– Твои предки тоже не жили, дедки с бабками. Никто в России никогда не жил как хотел. Кроме приватизаторов. Это не причина, чтобы Димыча кинуть. Придумай чего-нибудь получше.

Митя не заметил, как мимоходом нарушил вторую заповедь изменённых. Не вдумывайся в слова – вот что она гласила. Хуже будет. Даша мягко попеняла:

– Ты слишком быстро вернулся, Митенька. Слишком быстро вернулся в прошлое.

– Ну и что?

– Ничего. Я рада… Но почему ты меня избегаешь?

– С чего ты взяла?

– За целый месяц у нас не было секса. Только один раз, да и то когда спал.

– Как это – спал и секс? Разве так бывает?

– По-настоящему только так и бывает. Всё хорошее нам снится, всё плохое происходит на самом деле.

Верная мысль, подумал Митя. Изменённые всегда счастливы, потому что живут с помрачённым сознанием. Им худо, если не удаётся вовремя принять очередную дозу, но это ерунда по сравнению с тем, что испытывает вочеловеченный. Множество страхов заново поселяются в его душе и отравляют жизнь. И главное, он всегда сознаёт, что ему не уцелеть в том мире, где восторжествовало зло.

… Настоящая беда, как и крупная удача, приходит всегда неожиданно. Оторвавшись от дикой Печоры, катящей отравленные воды вспять, они со дня на день ожидали, что вот-вот появятся из лесных сумерек сторожевые разъезды. Тому было много признаков. Всё чаще попадались следы от костров, на деревьях встречалиа засеки. Мелкий зверь сторожился, не кидался обморочно под ноги, ища знакомства. На рассвете ноздри улавливали горьковатый жилой дымок. Однажды откуда-то будто из-за тридевяти земель, донёсся собачий лай. В пространстве ощутимо присутствовал свирепый человеческий дух. Стояла макушка лета, они оба к концу пути превратились в дикарей. Исхудали до коричневого блеска, одежда истрепалась, глаза лихорадочно блестели. Оба знали, что дойдут, и не верили в это…

Брели берёзовым перелеском, след в след, как обычно, Даша впереди. Митя сзади на пять шагов. Девушка что-то грустно курлыкала себе под нос. Под утро в укромной пещере она всё же добилась от Мити секса но вроде сама была не рада. Секс получился грустный. В самый неподходящий момент она вдруг разрыдалась и тут же хлопнулась в обморок. Испуганный, Митя тряс её, колотил по щекам, допытывался:

– Что с тобой, что? Ты ведь этого хотела?

– Не этого, – крикнула она. – Отстань от меня урод!

Митю озадачила её повышенная чувствительность и неожиданная грубость. По дороге он несколько раз возвращался к утреннему эпизоду. Даша отнекивалась, дескать, не лезь, потом кое-как, нехотя объяснила, чте оказывается, есть разница между тем, когда обслуживаешь клиентов, и тем, когда занимаешься сексом бесплатно. Бесплатные занятия сексом причиняют боль, она сама столкнулась с этим впервые.

– Какую боль? Физическую? – допытывался Митя.

Не получил ответа.

Он не спросил, почему она обозвала его уродом. Это как раз ясно. Норма – это мутация, вочеловечение – отклонение от нормы, другими словами, уродство. Конечно, не ей упрекать. Но… женская логика…

В берёзовом перелеске Митя загляделся на низкие предвечерние облака, вьющиеся по небу, будто стая диковинных птиц с гигантским размахом крыл, – загляделся и не заметил, как Даша, идущая впереди, исчезла, словно провалилась под землю. Так и оказалось. Обнаружив, что её нет, Митя тихонько позвал:

– Дашка! Дашка, ты где?

Из-под земли глухо отозвалось: «Митя, я здесь», и наконец он различил узкую, как рана, трещинку в земной коре. Девушка угодила в ловушку, приготовленную для крупного зверя. Так он подумал, но когда подполз к краю и свесил голову вниз, увидел: что-то не так. Яма чересчур глубокая, как колодец, с гладкими, словно отполированными краями, сходившимися конусом вверх. Далеко внизу бледной точкой светила Дашина голова. Если это западня, то какая-то особенная и вряд ли оборудованная человеком. Конус и полировка стен – вот что смущало. Возможно, такая воронка могла образоваться при взрыве пневматической мины, какие миротворцы использовали, выкуривая туземцев из пещер. Что то Митя слышал об этом, но точно не помнил. Да это было сейчас и не важно. Надо поскорее вызволить «матрешку».

– Эй, Даша, – окликнул он, – Ты целая? Руки, ноги не поломала?

– Всё хорошо, – услышал из земной толщи. – Вытащи меня, Митя, тут что-то плохое бродит.

Он не стал вдумываться в её слова. Кто там мог бродить в глубине, чушь какая-то. Уже прикинул, что бечёвка, которая в ранце, не годится, чтобы вытащить «матрёшку». Лучше срубить подходящую тонкую берёзку и опустить в яму. Поднялся на ноги, обернулся и увидел перед собой в двух шагах здоровущего медведя. Хозяин тайги укоризненно покрутил башкой, похоже, осуждая его, Митю, за легкомыслие. Митя не удивился, что тот подкрался неслышно, медведь – великий охотник, но поразился, что, кажется, улавливает мысли и намерения зверя. Мысли плохие.

«Значит, на людишек ямку нарыл, – не сказал, а подумал Митя. – Но зачем? Ты же не людоед».

«Для порядка, – ответил медведь, – чтобы совместить границы бытия».

Почудился или нет Мите этот разговор, но когда он полез за топором, медведь протянул лапу и толкнул его в грудь. Несильно, но точно. И с той же укоряющей усмешкой. Митя кувырнулся в яму и на лету успел подумать, что раздавит «матрёшку», если… Но Даша посторонилась, и Митя аккуратно приземлился на корточки, потом шмякнулся задом, да так, что в затылке хрустнуло.

– Ой! – сказала Даша. – Вот и ты, любимый.

– Да, я, – с достоинством отозвался Митя. – Ну, покажи, кто тут бродит?

– Сам услышишь… Зачем ты это сделал? Как мы теперь выберемся?

– Сделал и сделал. Соскучился…

На дне ямы – свалка древесного мусора, смягчившего удар. Размером она по низу – метра три в диаметре, не тесно, просторно. И действительно, такое ощущение, будто рядом кто-то дышит. Митя обследовал стены, простучал глину, слепившуюся в камень, костяшками пальцев. В некоторых местах звук замирал, в других чуть прозванивал. Там явно были полости, и именно там кто-то копошился, попискивая и сопя.

– Что, что? – торопила Даша.

– Не блажи. Кроты ходы роют, что ещё?

Сам обеспокоился не на шутку. Кто из руссиян не слышал об ужасных существах, их называли землеройками, – пожирателях мертвечины, разорителях кладбищ. О них писали в газетах, пугали ими непослушных детей, но в натуре их никто не видел. Если землеройки существовали на самом деле и если воронка их, то им с Дашей недолго осталось мучиться. В голову пришла бредовая мысль: а что, если медведь и землеройки действуют заодно? Медведь сверху поставляет пропитание, а землеройки что-то отдают взамен.

Даша прижалась к нему, мелко дрожала.

– Митенька, ну зачем ты прыгнул? Ну пожалуйста, скажи?

– Поскользнулся.

– И что с нами теперь будет?

– Ничего. Как-нибудь выберемся.

– Охотники придут, да?

– Может, они, может, кто другой… Не волнуйся. Помнишь, как старики говорили: ещё не вечер.

– Ага, говорили. Среди ночи. Скажи лучше правду, Митенька, нам крышка?

– До этого далеко, – авторитетно соврал Митя. – Но если даже так, чего особенно трепетать? Не деньги отнимут, всего лишь жизнь.

На эти слова Даша ответила значительно позже, когда после неудачных попыток прорубить топором ступеньки в наклонной стене они лежали, обнявшись, на сырой глине, пытаясь уснуть.

– Митя, Митенька?

– Чего тебе ещё?

– Митенька, мне так хорошо с тобой, не хочется помирать. Ну почему, почему?

– Что – почему?

– Почему, когда хорошо, после обязательно бывает ещё хуже?

Она права, что тут возразишь. Тёплая волна печали прихлынула к его сердцу.

– Не нами придумано, – сказал он. – Так мир устроен. Постарайся уснуть, дорогая.