Она знала, что рано или поздно они придут. Вряд ли Сруль Койцман, их сосед, откажется от возможности приобрести почти задаром, что-нибудь из обстановки их квартиры. Его ломбард процветал еще до войны. О том, сколько денег он нажил, когда спекулянты взвинтили цены на продукты, не знает никто. Самое страшное в нынешней ситуации, даже не "натурализация", а то кто ей будет руководить. Старший сын ее соседа - Самсон Срулевич Койцман командовал ныне отделением 4-го петроградского батальона Свободного Иностранного Легиона, и гордо носил нарукавную бело-красную повязку, на которой была изображена рука, сжимающая саблю. Он не простит ей того публичного унижения, которое он пережил тогда в первые дни войны. Светлана как сейчас помнила тот пьяный и самодовольный и похотливый взгляд самца, когда он вечером поймал ее выходящую из подъезда, и схватив за волосы, с криком: "Пойдем со мной, гойская шлюха!",попытался на глазах у стоящих людей затащить ее обратно в подъезд. Это животное было на полторы головы выше ее, и, по мнению Светланы, не уступало ростом и силой одноименному библейскому персонажу. Она не растерялась тогда, вспомнила чему учил ее отец - и врезала коленом в пах этому ублюдку. А затем приложила еще, снова коленом но уже по лицу, согнувшегося от боли сынка ростовщика. И тут же убежала наверх, в свою квартиру. Он тогда лишился двух передних зубов, но щербатым ходил не долго - папаша вставил ему золотые. А сейчас это животное выполняет приказы польских оккупационных властей о "натурализации" и отправке рабочей силы на запад в Великую Польшу. Причем еще недавно Самсон Койцман щеголял в кожанке сотрудника Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по Борьбе с контрреволюцией и саботажем. Дальним родственником Койцманов был некий Гельфанд (который был известен в большевистских верхах как Парвус) Эх, улететь бы сейчас! Светлана Долгорукая с тоской вспомнила о своих полетах на "Моране" и "Ньюпоре". Сколько трудов ей стоило добиться разрешения обучаться в летной школе! Если бы не отец, воевавший тогда на Кавказе, наверное ей бы не разрешили. А тогда, в семнадцатом, она узнала об ударном батальоне Бочкаревой, и даже встретилась с ней. Мария Леонтьевна отнеслась очень серьезно к ее идее, и обещала помочь. И даже кое-что успела сделать - бумаги с предложением сформировать женский авиаотряд попали на стол к Главнокомандующему, но потом все завертелось и разрушилось с ужасающей быстротой - большевистский мятеж, штурм Зимнего. По слухам Прапорщик Бочкарева была зверски убита там в Зимнем, защищая власть, которая по сути предала всю Россию. И убили ее те, кто сейчас вступил в ряды "санационных" батальонов и Легиона, те, кто готов был на любую жесткость и подлость ради удовлетворения своей похоти и унижения слабых.
      Светлана Долгорукая подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Дурацкое галифе! Но в платье сейчас нельзя - очень неудобно двигаться и убегать в случае чего. Именно убегать и готовилась Светлана всю последнюю неделю. Вид Самсона Срулевича, и взгляд который он бросил на нее на улице, когда она выходила за продуктами, говорил ей о том, что развязка неизбежна. Похоже, что он издевается над ней, а скорее всего унижает, заставляя ожидать страшной и мучительной смерти. Она видела трупы "натурализованных" барышень на улицах Петрограда - некоторые трупы выбрасывали на тротуар или мостовую гогочущие польские солдаты, проезжавшие в грузовиках, следовавших через город, некоторые трупы появлялись под утро - либо подвешенные к фонарным столбам, либо приколоченные к дверям подъездов или магазинов. Поэтому, что сотворит с ней Самсон и его дружки-"бундовцы" Долгорукая хорошо себе представляла. Была надежда на наган, который она всегда с собой таскала, но вот успеет ли она его вытащить, когда в квартиру вломятся насильники? А может не ждать неизбежного а сбежать? В деревню? Вещи на случай бегства она собрала - остатки маминых драгоценностей, что-то из столового серебра - что не было сдано в ломбард Сруля Койцмана. А может именно этого и ждет Самсон? Что она сама придет к нему, после того, как проест последнее, за что еще можно получить деньги в ломбарде? Но не слишком ли этот еврейский переросток о себе возомнил? Не слишком! - выглянув в окно Светлана увидела, что возле подъезда дежурит парный патруль с повязками, кажется Изя Бриллиант и Авраам Шейкман - друзья Самсона, тоже бывшие Чекисты. Видимо охраняют барахло его папашки, а заодно и за ней присматривают - чтобы не убежала. Черный ход в подъезде был надежно заколочен по приказанию Сруля Ароновича, опасавшегося грабителей. Остается один путь - на чердак. Попасть туда можно только одним путем - по пожарной лестнице из окна кухни, так как на самих чердачных дверях висел надежный замок, повешенный тем же Койцманом. Для барышни, три года летавшей на аэропланах проблемой данный путь не был, высоты Долгорукая не боялась. Значит на том и порешим! Светлана взвесила саквояж - не очень тяжелый, но нужно какой-нибудь ремешок прицепить, чтобы повесить через плечо и освободить вторую руку. Готово. А теперь в путь! Светлана кинула последний взгляд на квартиру, стоя на кухонном подоконнике, вздохнула, и ухватившись за край пожарной лестницы рукой, поставила на железную ступеньку ногу…
      Дверь в квартиру Долгоруких, вскрыл боец батальона Изя Бриллиант. До революции он зарабатывал на хлеб открыванием замков чужих квартир, принося украденное имущество отцу своего друга Самсона на продажу. Осмотр квартиры и открытое окно на кухне указывали на то, что пленница упорхнула. От бессильной злобы Самсон грязно выругался на идише. Однако куда она денется - барышня из благородного семейства? Весь город под контролем, нужно только договориться через свою общину, чтобы чужие ее не "натурализовали" раньше времени, а оставили ему за вознаграждение еще нетронутой. Вот тогда и посмотрим, гойская сука!
       Из детских сочинений:
       "Нас "легионеры" называли "змеенышами-недочеловеками", как обидно было слышать такое прозвище!"
       "Встретил меня полковник, и я отдал ему честь. Он сказал: "Я старый полковник, был храбрый, говорю Вам по совести, чтобы Вы сняли погоны, не рискуйте своей жизнью… кадеты нужны".
       "Император убит. Я оставил это известие без внимания. Разве может Император быть убитым! Разве найдется такой человек, у которого поднимется рука на Императора?"

      В каждой грязной истории или войне есть свой крейсер "Мэн". Новой Польше был необходим выход к морю. Попытки экспансии Литвы пресекались странами Антанты, поэтому единственным доступным морским портом на Балтике для Польши был Данциг. Но его статус был двоякий - с одной стороны территория Польши, с другой стороны большинство населения в городе немцы. Поэтому, несмотря на наличие польской полиции и посаженного поляками градоначальника, порядки в Данциге оставались немецкими. Отношения между немцами и поляками, как в Данциге, так и на всей территории Германии отошедшей к Польше были очень напряженными.
      Масло в огонь подливали заявления польской прессы. Поляки заслуженно считали себя победителями в мировой войне, наряду с Англией, Францией и САСШ. Гунны должны быть наказаны. Германии больше нет как государства. То что не удалось Наполеону, поддавшемуся на уговоры Александра I удалось теперь объединенным силам Антанты, САСШ и Великой Польши. Великой, потому что теперь Польша получила выход сразу к двум морям - Балтийскому и Черному. И польский порт на Балтике Гданьск должен избавиться от своего прошлого, избавиться от своего старого наименования - Данциг, и избавиться от памяти о нем. Морские ворота Польши должны населять поляки. Именно об этом и стали трубить все депутаты польского сейма и польские газеты. Немецкому населению было предложено покинуть польский город и перебраться на жительство в земли восточной Германии, точнее сказать в западные польские воеводства, ибо Германия стерта с карты, как когда-то была стерта Польша. Время реванша!
      Осталось только найти повод. И повод был найден - в городское управление полиции обратился торговец некто Ф. Пелинский, с жалобой на то, что немецкие жители города сожгли магазин, которым он владел, а его самого жестоко избили, наказав перед уходом убираться в свою Варшаву пасти свиней. Полиция арестовала некоторых из зачинщиков беспорядков, на которых указал пострадавший, но в ответ у здания городского полицейского управления собралась демонстрация возмущенных жителей города, требовавших освободить земляков, незаконно арестованных по фальшивому доносу лже-купца. Представители немецкой общины пытались уверить начальника полиции, что никакого купца Ф.Пелинского в городе никогда не было, и не было никакого сожженного магазина. При попытке польской конной стражи оттеснить митингующих от здания управления, со стороны улицы прогремели выстрелы, одна из лошадей рухнула сраженная метким выстрелом наповал, еще одну зацепило пулей и она понесла, вместе со всадником. Наряд стражи был вынужден отступить внутрь и забаррикадироваться во внутреннем дворе здания. Два выстрела сделанные неизвестными оказались единственными, и более в сторону полицейских никто не стрелял. Но именно эти два выстрела, вкупе с избиением "торговца" и стали для поляком крейсером "Мэн". Через два часа в город вошли части 3-й армии под командованием Рыдз-Смиглы - 1-я и 2-я пехотные дивизии и 4-я кавбригада майора Яворского, а также конный отряд Булак-Балаховича. Город был поделен на сектора. Кварталы оцеплены. Движение по улицам запрещено. Началось изгнание немецкого населения за пределы города. Вооруженные патрули врывались в дома и выгоняли всех на улицу. Согнанных жителей строили в колонны и гнали под конвоем на запад, за пределы города. Там, в трех верстах от города, рядом с песчаным карьером их принимали удалые бойцы Булак-Балаховича. Вниз согнали первую партию в три тысячи человек. Испуганные и ничего не понимающие люди смотрели вверх, на темные силуэты поляков в лучах заходящего солнца. Но боялись они не долго. Вниз полетели гранаты, а затем ударили пулеметы. Когда стоящих внизу в котловане не осталось, командир одного из эскадронов, просигналил фонариком на окраину города. Конная сотня погнала следующую толпу. Подталкивая пиками людей скинули вниз в котлован карьера. Снова полетели гранаты, а затем ударили пулеметы. Снова сигналит фонариком командир эскадрона. Снова гонят толпу. Некоторых симпатичных немок выдергивают из нее на ходу и отводят в сторону. Они умрут не сразу, а после того как польская шляхта выполнит свою работу и захочет с ними позабавиться. Снова взрывы гранат, снова стрельба пулеметов. Конвейер работает. Из карьера слышны крики и стоны раненых, плач детей. Но освобождение Гданьска от гуннов продолжается. Опять взрывы гранат, опять пулеметы. Наконец работа сделана. Теперь можно и позабавиться. Прямо в поле. Ибо немецким фрау после забав не суждено вернуться в свои дома. Некоторых со вспоротыми животами и отсеченными грудями повесят на деревьях вдоль дороги. Некоторых с вырванными языками прибьют гвоздями к деревьям, заставляя медленно и мучительно умирать на лоне чудесной природы. Но это произойдет чуть позже, а сейчас время для забав, и ужасный женский крик висит в поле рядом с карьером. Смерть гуннам! Наконец и похоть удовлетворена, и самые буйные фантазии. Тела тех, кто не нужен оттаскиваются и бросаются туда же - вниз, в пасть карьера. По краям карьера крепятся подрывные заряды и отматываются провода. Гремят взрывы. Лавины песка обрушиваются вниз и засыпают многометровым слоем крики и стоны несущиеся снизу. О Гданьск! Теперь ты свободен!
      Весело гудят паровозы. По железным дорогам Польши мчаться поезда с полякам спешащими на новоселье. Им суждено стать жителями города Гданьска. Теперь они не будут ютиться в тесных квартирках и снимать углы - немецких домов много и хватит на всех. Работников и хлопов привезут с востока. Шляхта не должна заниматься грязным трудом - грузить суда, мести улицы - дело шляхты война и охота. Но не все хлопы хотели быть быдлом и не всех Данцигских мужчин уничтожили оккупанты… те жители, которых вывезли ранее, и ветераны войны, которые не успели добраться домой, будут мстить.
      Через пол года Легионеры будут делать в штаны при виде хмурых солдат с древним гербом Данцига на рукавах шинелей и мундиров старой Германской Армии.
       Из детских сочинений:
 
       - Как раз в это время было Рождество Христово. В вагоне была елка. Пришел капитан и сказал, что мост у Ростова взорван. Папа связал аэропланные лыжи, и мы побежали. Был мороз. Я и брат плакали. Мама успокаивала, а у нее было воспаление легких. Дон был замерзший. Моя мама скончалась только у Тихорецкой.
       - Я бродил один и видел, как в одном селе на 80-летнего священника надели седло и катались на нем. Затем ему выкололи глаза и наконец убили.
       - Расстреливали у нас ночью по 10 человек. Мы с братом знали, что скоро и наша очередь, и решили бежать. Условились по свистку рассыпаться в разные стороны. Ждать пришлось недолго. Ночью вывели нас и повели. Мы ничего, смеемся, шутим, свернули с дороги в лес. Мы и виду не подаем. Велели остановиться. Кто-то свистнул, и мы все разбежались. Одного ранили, и мы слышали, как добивают. Девять спаслось. Голодать пришлось долго. Я целый месяц просидел в темном подвале.
       - Долго оставаться на одном месте нам было нельзя. Мама не жалела себя и служила иногда в пяти местах. Потом заболела, тогда я торговал табаком. Последний год мы ели немолотую пшеницу. У нас был один большой глиняный горшок, в нем и варили на три дня.
       - Пришлось мне жить в лесу. Долго я бродил один. То совсем ослабеешь, то опять ничего. Есть пробовал все. Раз задремал, слышу: кто-то толкается. Вскочил - медведь. Я бросился на дерево, он тоже испугался и убежал. Через неделю было хуже: я встретил в лесу человека с винтовкой на руке; он шел прямо, крича, кто я. Я не отвечаю, он ближе. Я предложил бросить винтовку и обоим выйти на середину поляны. Он согласился. Тогда я собрал все силы, прыгнул к винтовке и спросил, кто он. Он растерялся и заплакал. Тогда мне стало стыдно, я швырнул винтовку и бросился к нему. Мы расцеловались. Я узнал, что он такой же изгнанник, как и я. Мы пошли вместе‹…›
       - Видел я все, но больше всего ненавижу сейчас трусость толпы.
       - Люди оказались похожими на диких зверей.
       - Я пережил столько, что пропала у меня вера во все хорошее.
       - Я с радостью ухватился за последнюю надежду - окончить образование. И хоть здесь отдохнуть. Вы улыбаетесь? Да, отдохнуть. Ведь жизнь все-таки прожита, и по сравнению с недавним прошлым все будет мелко и ничтожно.
       -  Господи, спаси и сохрани Россию. Не дай погибнуть народу твоему православному!

       Из детских сочинений:
       "Я увидел израненных офицеров, только что возвратившихся с фронта и нашедших конец свой на родине".
       "Ложась спать я забыла помолиться Богу, и в эту ночь убили папу".
       "Опять начались обыски и расстрелы, идя по улице, чувствовался запах тления, приносимый всегда с собой поляками".
       "Каждый день мы играли в сестры милосердия".
       "Один раз мы играли в госпиталь, у нас были лекарства, сестры, больные. Мальчики были санитары, врачи".
       "Мы с сестрой ушли на балкон и с ожесточением били горшки от цветов, говоря, что это мы избиваем поляков".
       "Мы с братом налепили из разноцветной глинки людей, сделали город из кубиков, и в нашем маленьком городе были те же волнения: слепленные куколки стояли в очередях за хлебом, а солдатики бунтовали".
 
      Генерал Глебовский всегда лично проверял неясные для себя разведданные. Вот и сейчас, не соответствие количества войск, количеству эшелонов на небольшом железнодорожном разъезде вызвало его пристальный интерес. Взвод охраны, два-три десятка шляющихся вокруг жолнежей и легионеров и два эшелона теплушек, явно не пустых и судя по паровозам едущих в разных направлениях.
      - Ваше Превосходительство, опять заныл Князь Джихар, ну позвольте взять языка. Все будет тихо. Вот увидите -
      Войсковой Старшина, Князь Джихар командовавший отдельным развед-эскадроном, был прекрасным кавалеристом, помешанным вдобавок на истории кавалерии. Свой эскадрон он называл не иначе как Сирийской Дикой Алой и эскадронцы весьма этим гордились.
      - Ну хорошо Князь - сказал Генерал - Берите языка, но что бы тихо. А то если в этих эшелонах войска, нам с санитарным обозом от противника будет не оторваться -
      Бригада генерала Глебовского, уже месяц пробивалась по направлению к Брянской губернии. Почему? Об этом знал только сам Генерал и юнкер привезший ему письмо. За долгие дни боев, в Бригаде накопилось много раненых и боеприпасы были на исходе и удачным выходом из сложившейся ситуации был прорыв в Брянские леса начинавшиеся как раз за этим разъездом. Тут недалеко было фамильное гнездо дядюшки генерала Глебовского и местность генерал знал досконально. А Князь Джихар споро и профессионально взялся за дело. Не прошло и получаса, как рядом с разъездом нарисовалась стройная селянка в яркой косынке и сарафане. Патруль жолнежей сразу же проявил к ней интерес, приоритет в котором получил фельдфебель с усами а ля Пилсудский, который отважно бросился за робкой пейзанкой в кусты, патруль же во исполнение приказа продолжил обход. Взалкавший жолнеж бросился к жертве, но под шкурой овечки скрывался Лев. Пастушка в мгновение ока превратилась в Льва, в виде юнкера и фельдфебель в процессе экстренного потрошения выдал все требуемую информацию, которая все прояснила. Эшелон едущий на Запад, вез рабочую силу в Гданьск, а едущий на Восток, остатки граждан Данцига собранных по пересыльным пунктам и лагерям беженцев. Поляки взяв на вооружение немецкий орднунг, собрались окончательно решить проблему жителей славного города Данцига Охрана была минимальной, так как теплушки были наглухо закручены проволокой и до конечного пункта назначения, открывать двери никто не собирался.
      Атака была стремительной и смертельной. Треск Люгеров и Маузеров, из которых с двух рук виртуозно били конники Князя, был похоронным маршем для охраны разъезда и эшелонов. Горстка сдавшихся в плен, жила пока не открыли теплушки с рабами и смертниками.
      Колонны освобожденных скрылись в лесу, им помогли оружием и будущая "Бригада Данциг" рассредотачивалась по лесным сторожкам и заброшенным лагерям смолокуров, а части генерала Глебовского продолжил свой марш. Впереди серьезных войск противника уже не было, максимум вербовочные отряды Свободного Иностранного Легиона. Путь Русских войск лежал далее в Лагерь Резервной Армии на реке Унече. Накануне развала, там в обстановке полной секретности стали создавать материально-техническую базу Ударной Армии "Вена" под командованием генерала Брусилова. Ударников и Георгиевских кавалеров, направляли из госпиталей после лечения, только туда. Из Петербурга в Санитарных эшелонах переправляли часть немаленьких фронтовых стратегических запасов, зависших на тамошних складах. Попечительница Главного Полевого Санитарного Управления Княгиня Елизавета Глебовская, урожденная баронесса фон Штаффель руководившая изначально лишь прикрытием перевозок, позднее ввиду общего развала и гибели ряда ответственных офицеров, взяла все связанные с базой хлопоты в свои руки и готовилась уже переводить в Клинцы свой штаб, но тут случилось нечто, изменившее ее планы.
      В конце рабочего дня в дверь кабинета княгини робко постучались. Это были Старшая Сестра-Хозяйка Ксения Шольц (по прозвищу Фюрерин) и новенькая санитарка Светлана, ее бедную сироту три месяца назад рекомендовали дальние родственники Ксении. Ксения была мрачнее обычного а Светлана испугана и заплакана. Выяснилось следующее… Светлана действительно была сиротой, но последние два года работала в "заведении", откуда ее выкупил некий шляхтич по имени Гайнер и сделал своей абсолютной рабой. Светлану определили в Госпиталь для выполнения определенного задания и сегодня впервые за три месяца с ней встретился пан Гайнер и приказал быть наготове. Света вернулась за забытой муфтой и случайно подслушала разговор пана с его сообщниками. Оказывается группа авантюристов завладела четырьмя вагонами Государственного Казначейства с золотом в империалах и слитках. Мерзавцы решили прицепить эти вагоны к санитарному эшелону, а по дороге отравить с помощью Светланы персонал и увезти ценный груз в Польшу. Бедная девушка, с которой впервые в жизни именно в Госпитале стали обращаться как с человеком, все рассказала Фюрерин и теперь вся история стала известна и Княгине. Теперь все зависело только от Корнета Соломатина и его людей.
      Этот офицерский ударный отряд, гремевший своими подвигами на весь Западный фронт, не захотел расформировываться, а пробиваться куда либо было поздно и офицеры стали санитарами в Госпитале ну и охранниками одновременно. У княгини была пайцза от г-на Луначарского, так что кратковременное красное владычество их не затронуло. А теперь судя по всему, Соломатинцам пора было возвращаться к основной профессии. Операция прошла четко. Бандиты получили по солидной порции снотворного и после допроса ускоренный трибунал. Эшелон без особых приключений (не считая двух расстрелянных комендантов станций, не хотевших давать паровозы) добрался до Базы на Унече и один из пакгаузов принял в свое обширное чрево 11 тонн золота. С прибытием Княгини был наведен порядок и в окрестностях Базы, вплоть до Клинцов. Комендант базы, хозяйственный и эрудированный Штабс-капитан Михаил Орданович, без разговоров признал новое руководство. А когда банда люмпенов и маргиналов именующая себя местным советом попыталась захватить Базу, именно под его командованием 12 станковых пулеметов и два десятка ручных, в купе с тремя Сотнями ударников и Георгиевских Кавалеров, окончательно решили вопрос с Советской властью, в данной местности. На самой Базе, суровая и хозяйственная Фюрерин развила бурную реформацию. Были созданы коровники и свинарники, большой птичий двор. А когда позднее отрядами Джихара и примкнувшего к нему Дундича были отбиты несколько эшелонов невольниц шедших в Великую Польшу, развернулось гражданское строительство домов для молодоженов, а где дом там и огород и прочее хозяйство. Княгиня и Генерал благосклонно отнеслись к этим благим начинаниям, но ввели для всех, кроме действующего медицинского персонала "фортификационную барщину". База разрасталась по обе стороны Унечи и прикрывали ее достаточно мощные укрепления. А благодаря материально-техническому обеспечению, в виде пушек Гочкиса, пулеметов Максима и двигателей внутреннего сгорания, со складов Базы, была создана Речная флотилия в составе двух мониторов и пяти катеров. Мониторы представляли из себя мощные плоты с деревянными блокпостами а-ля Остров Сокровищ, эти речные монстры несли на себе по одной трехдюймовке, по две пушки Гочкиса и по четыре максима. С легкой руки эрудированного Штабс-капитана Ордановича их назвали Кракен и Велес. И отовсюду стекались на Унечу офицеры и унтера бывшей Императорской армии, да и просто Русские люди хотевшие воевать за Россию… за нашу Россию. Ну а Бригада как то незаметно стала Корпусом, благо в оружии и рекрутах недостатка не было.
       Из детских сочинений:
       "На станичных сходках драки. Артамоновы сыны отца избили! - За что? - За то, что плюнул на их свободу. - А Семен Х-в сыну ухо отрубил. - Свобода".
       "Было найдено много контрреволюционного, то есть чайные ложки, мамины кольца и т.д.".
       "Я начинала чувствовать ненависть к большевикам, а особенно к матросам, к этим наглым лицам с открытыми шеями и звериным взглядом".
       "Часто попадались зеленые, т.е. дезертиры".
       "Наш поезд был остановлен зелеными, т.е. разбойниками, которые жили в горах и нападали на поезд и на проходящих пешеходов".
       "Я пошел в комнату и увидел, что какие-то люди лежат и стреляют; они себя называли зелеными; я не понимал, что это за люди, - на другой день они были красные".
       "Вскоре начались так называемые дни бедноты, это у всех отбирали белье и вещи".
       "Помню злых комиссаров, которые называли друг друга товарищами".

       Из детских сочинений:
       "Слезы навертывались на глаза, когда смотрел я на своего отца, человека привыкшего к кабинетному труду, близорукого в пенснэ, который босиком, с бичом в руках, шел рядом с волами и кричал умоляюще: "Цоб Бровка, Цобе Лыска!"
       "Колеса ломались, слышались орудийные выстрелы. Мы все ехали вперед и вперед. Когда мы проезжал Симферополь - это было ночью - нам представилась страшная картина. Горят дома, там где-то стонут, вот разграбленный магазин - здесь хозяйничали зеленые, - вот на уличном фонаре висит повешенный, мы все едем и едем… впереди непроглядная темнота)
 
      Сообщение об убийстве пана Козюльского градоначальника Бахчисарая потрясло всю Польшу. Еще неделю назад легионеры Булак-Балаховича расстреляли в Джанкое за убийство польского полицейского триста местных жителей, и вот снова русские террористы взялись за оружие. Значит русским нужно преподать более жесткий урок.
      Менее чем за сутки к Бахчисараю было переброшено два пехотных батальона, бригада улан и четыре батареи шестидюймовых гаубиц Шнейдера. Город был взят в кольцо. На рассвете заговорили польские пушки. Говорят в этом городе, бывшем ханской столицей, был когда-то Фонтан Слез, интересно а Фонтан Крови, или Фонтан смерти там есть? Впрочем если и есть, то уже можно сказать что был. После шестидюймовых гаубиц от таких провинциальных городков ничего не остается. А если сквозь его огненные руины промчаться кавалеристы, рубя клинками напропалую людей, выбежавших из горящих домов, то и никого. Сами виноваты - каждый кто не подчиняется режиму "санации" должен быть уничтожен. Жить в колониях может только шляхта и ее рабы. Если ты не шляхта, то будь добр становись рабом и соблюдай законы. Великий Юзеф Пилсудский сказал, что Россия должна стать страной населенной белыми неграми, под властью Великой шляхты! Красивые слова, и правильные! Мятежники должны быть преданы мечу, а их жилища огню. Обидно, что в этом городишке женщин симпатичных почти не было. Теперь придется бойцам Булак-Балаховича тратить свои кровные на проституток из борделя, или терпеть до следующего раза. Впрочем зачем терпеть - страна большая женщины всегда найдутся. Как не стремились сложить покрупнее пирамиду из отрубленных голов, ничего величественного не получилось - кому охота бегать по горящим улицам головы отсекать! Ну и пес с ним! Но "герои" санации сделали непоправимую ошибку. Местный Муфтий вывозил из Бахчисарая родных и близких и попался Булаковцам. Мужчин убили, женщин изнасиловали, обоз разграбили и с этого дня Крымские татары объявили полякам Газават.
      Поручик Жинджовецкий не мог решить одну проблему. С одной стороны он не мог больше пить, с другой без водки находиться в пыльном и лишенном нормальных развлечений Бахчисарае было невозможно, а с тех пор как команда Булак-Балаховича ушла из Бахчисарая в карательный рейд стало совсем тоскливо. Женщин в городе практически не осталось, и Жинджовецким все больше овладевала мысль, а не послать ли взвод хорунжего Янека на охоту… Но тут. судьба вдруг улыбнулась поручику улыбкой того самого Хорунжего Янека.
      - Пан поручик - Ослепительно улыбаясь доложил Янек.
      - Мы тут поймали лайдака торговца, он где то украл пол сотни бочек крепкого пива и что бы мы его не повесили за воровство и спекуляцию, этот лайдак рассказал где прячутся два десятка женщин и каких женщин… Актрисы Симферопольского театра!. Тут у родственника одной их них хуторок и там они и прячутся. -
      - По коням - Завопил поручик.
      Хан Абзал Махмуд Оглы, так энергично дергал себя за усы, что Мичман Иванов Семнадцатый, боялся что когда появятся поляки, Хан останется максимум с одним усом. Союз Татарского эскадрона и Матросского отряда пластунов, был основан на ненависти к общему врагу и определенной взаимной выгодой. Во первых перебив поляков, а во вторых подружившись с будущим беком Бахчисарая, Мичман отводил двойную опасность от хутора своего дяди и закладывал основы будущих отношений в бурлящем Крымском котле. А Хан, получив свою долю в Бахчисарайских складах Легиона, получал возможность более качественно отомстить убийцам своих родственников (он был из клана убитого Булаковцами и поляками Муфтия) ну и тыл где будут оперировать пол тысячи до зубов вооруженных моряков - союзников, становился более прочным. Собственно с мичманом был только штабной взвод, основные силы готовились к штурму Бахчисарая. Тем более что легионеров была всего не полная сотня и для двухсот джигитов и полусотни моряков это был не серьезный противник. С легионерами справились без потерь да и Бахчисарай обошелся средними потерями. Комендантский взвод разбежался и походя была порублена джигитами, но на складах охранники вооружились пулеметами и почти целиком скосили конный авангард штурмующих и слегка потрепали роту пластунов, которая и поставила точку.