Глава 37

1930

Марианна Вингейт была чрезвычайно занятой женщиной, испорченной деньгами и вниманием окружающих до мозга костей. Но хотя она смотрела на жизнь весьма своеобразно и относилась к людям свысока, дурой она не была. Она догадалась, что у Бака завелась женщина на стороне, но поначалу хранила молчание в надежде, что любовница быстро надоест мужу, как это почти всегда бывает. В сущности, беспокоиться было не о чем – она прекрасно знала, что мужчины время от времени нуждаются во внимании подобных особ, с которыми расплачиваются за оказанные услуги не слишком дорогими подарками или чаще всего просто наличными. Она ничуть не сомневалась, что ни один мужчина, принадлежавший к высшему обществу, никогда не женится на подобной женщине. Таким образом, Марианна ни в коем случае не считала, что ее позиции как законной жены хоть в малейшей степени подорваны. Но проходил месяц за месяцем, отлучки мужа становились все более частыми, а дверь, разделявшая их спальни, оставалась запертой с его стороны. И вот тогда Марианной овладел страх – случайная связь ничего не значила, но длительная привязанность могла обернуться настоящим бедствием для всей семьи.

Марианна припомнила все те усилия, которые пришлось затратить на то, чтобы карьера Бака развивалась как было задумано, и решила докопаться до сути происходящего. Она договорилась с чрезвычайно респектабельным детективным агентством, где умели хранить секреты клиентов, и приставила к мужу детектива, которому вменялось в обязанность следить за каждым шагом Бака. Она была просто поражена той скоростью, с какой получила ответ от агентства, – оказалось, что Бак не особенно стремился заметать следы. Но еще больший шок она испытала, когда узнала имя соперницы.

На несколько дней Марианна была совершенно выбита из привычной колеи – она лишь ходила кругами по своей роскошной гостиной, словно разъяренная тигрица, и обдумывала планы дальнейших действий. Бака опять не было дома – он уехал на ранчо к этой девке и, по подсчетам Марианны, ездил туда уже больше года. Благодарение Богу, что ранчо находилось на отшибе и они пока еще не дошли до того, чтобы афишировать свои отношения перед всем Сан-Франциско. Марианна вспомнила, что как-то раз видела Франческу Хэррисон на приеме в отеле «Эйсгарт», и должна была признать, что та красива, а ее репутация могла лишь сыграть ей на руку в глазах Бака. Марианна чувствовала себя оскорбленной в лучших чувствах. Она работала не меньше его, чтобы он смог в будущем баллотироваться в президенты, а теперь, значит, все должно пойти прахом? Ну нет, решила она, необходимо что-нибудь предпринять.

Субботу и воскресенье Фрэнси с Баком проводили на ранчо. Этот небольшой непритязательный домик сделался для них родным, а комната Фрэнси стала их общей комнатой – его одежда висела у нее в гардеробе, а его сапоги для верховой езды стояли в коридоре рядом с сапогами Фрэнси. Черный нервный жеребец Бака по кличке Аристократ делил конюшни с любимицей Фрэнси Аппалузой, книги Бака теперь красовались на книжных полках Фрэнси, его бумагами был завален ее письменный стол, а бритвенные принадлежности занимали место на туалетной полочке в ванной. Прошло ровно два года со дня их встречи в Париже, а Фрэнси была по-прежнему без ума от Бака, и вся ее жизнь зависела от тех украденных у работы и семьи часов, которые он проводил с ней. Она свято соблюдала данное самой себе слово не требовать от судьбы большего, но со временем обстоятельства переменились. Она слишком привязалась к Баку.

Был вечер пятницы, и он скоро должен был приехать из Сан-Франциско. Фрэнси поджидала его, прогуливаясь под навесом у порога, и поглядывала на дорогу. Неожиданно лицо ее озарила улыбка, потому что она вдруг представила себе, сколько у нее разных поводов для того, чтобы быть счастливой, – например, это ранчо со всеми прилегающими к нему угодьями, на которых паслись отборные коровы и вызревал драгоценный виноград из Франции; затем у нее был прекрасный дом в Сан-Франциско и работа в благотворительных учреждениях, облегчавшая жизнь обездоленным детям; она была богата и имела двух близких друзей, готовых ради нее на все, – Энни и Мандарина, и, наконец, самое главное – у нее был любимый человек, который отвечал ей взаимностью, и вот теперь она вынашивала под сердцем его ребенка.

На секунду ее глаза затуманились, потому что ей вспомнился красивый и такой любимый Олли, – она с радостью отдала бы все, чем владела, если бы это могло вернуть мальчика к жизни. Обстоятельства его смерти оказались настолько ужасны, что любое воспоминание о гибели сына надолго выбивало ее из колеи и доставляло непереносимую боль. Она запретила себе думать о той страшной ночи, но сын всегда находился в ее сердце, и они с Энни часто разговаривали о нем. Она хорошо помнила, как он родился. Это случилось здесь же, на ранчо, и тогда у ее изголовья были друзья – Энни и Мандарин, но не было отца ребенка. И вот теперь она снова беременна, и вновь у ее ребенка, когда он родится, не будет отца.

Радостное настроение, с которым она ожидала приезда Бака, улетучилось под воздействием неумолимых фактов. Ей никогда не хватит характера настоять на разводе Бака с женой, а ведь предстоит еще подумать о будущем ребенка. Фрэнси тяжело опустилась на ступени лестницы, закрыла глаза и почувствовала, как к ней подступает такое знакомое, но позабытое в последнее время одиночество.

Бак увидел Фрэнси. как только вырулил на своем маленьком «форде» из-за поворота, и нажал на клаксон, чтобы поприветствовать ее. Пронзительный звук вспугнул рассевшихся на деревьях птиц, которые тучей поднялись с ветвей, и заставил зайтись от лая всех окрестных собак. «Форд» завернул во двор и, скрипнув тормозами, остановился. Бак выскочил из машины и бросился к лестнице, где на самой верхней ступеньке в расслабленной и какой-то слегка обиженной позе сидела Фрэнси. Сердце Бака привычно екнуло, и он в который раз подивился этому факту – ведь с момента их сближения в Париже минуло ровно два года. Они крепко обнялись и прижались друг к другу.

– Слишком долго без тебя, – тихо проговорил он, зарывшись лицом в мягкие пушистые волосы, – уже месяц, как мы с тобой не виделись.

Взявшись за руки, они вошли внутрь, и он сразу же почувствовал себя дома. Здесь, как всегда, все оставалось по-прежнему. Конечно, какие-то перемены время от времени совершались – то к дому пристраивали новую комнату, то на стене появлялась новая картина, а на окнах – непривычные из-за новизны шторы. Но душа дома, его скрытая сущность, изменений не претерпевала. Натертые воском полы сверкали, оконные стекла были настолько чисты, что казалось, их не было вовсе, в многочисленных ярких вазах тут и там стояли большие букеты полевых цветов, а весь дом благоухал жимолостью, лавандой и пирогом с вишней, над которым в кухне колдовала Хэтти.

– До чего же мне нравится это место, – блаженно потянулся Бак. – Всякий раз, как я сюда приезжаю, я спрашиваю себя, отчего же мне приходится уезжать?

Он просунул голову на кухню и осведомился у кухарки, что она готовит на обед.

– Здравствуйте, мистер Вингейт, – приветствовала кухарка и экономка Хэтти. – Ничего особенного, разве только жареные цыплята по-кентуккийски и печеные бананы – именно такие, какие вы любите, вот, пожалуй, и все.

При этих словах темная физиономия Хэтти буквально расплылась в широчайшей улыбке, а Бак, улыбнувшись в ответ, произнес:

– Вот почему вы мне по сердцу, Хэтти. Вы совершенно точно знаете, чем можно завоевать сердце мужчины.

– Не всякого мужчины, уверяю вас, мистер Бак, – отпарировала Хэтти, возвращаясь к плите, но продолжая улыбаться. Она весьма одобряла мистера Вингейта и частенько говаривала Фрэнси: «Выходите за него, мисс Фрэнси. Он ваше самое лучшее приобретение».

– Но ведь он женат, – без особого воодушевления протестовала Фрэнси, на что ее экономка пренебрежительно поджимала губы и резонно возражала:

– Разве мужчина уже и развестись не может? Да вы и сейчас, словно муж и жена, только свидетель тому – один Господь Бог.

– Ты права, Хэтти, – обыкновенно отвечала ей хозяйка. – Мы действительно муж и жена перед Богом.

Потом, ворочаясь в постели без сна, она так и эдак примеривала к себе эту мысль, особенно когда Бак подолгу отсутствовал и она знала, что он находится у себя в доме в Вашингтоне вместе с Марианной.

Бак разделся и направился в душ, что-то напевая высоким голосом и безбожно перевирая мотив. Фрэнси снова развеселилась.

– Знаешь что? – позвал он ее из ванной.

– Что?

– У меня кое-что для тебя есть. Лежит в моей дорожной сумке.

У Фрэнси заблестели глаза:

– Ты привез мне подарок?

– Да, и притом совершенно особенный. – Бак появился в спальне с полотенцем, обвязанным вокруг бедер. – Надеюсь, тебе понравится.

Фрэнси открыла сумку, увидела небольшую золотую коробочку и вопросительно посмотрела на Бака.

– Открывай, не бойся, – ободрил он ее, а сам стал пристально наблюдать за лицом Фрэнси в момент, когда она открывала крышку. В коробочке оказался на диво выполненный миниатюрный портрет Олли, поражавший своим сходством с оригиналом. Фрэнси прижала к груди коробочку с портретами, не выдержав, разрыдалась.

– О Господи, Фрэнси, – бросился к ней Бак, – извини, если я тебя невольно огорчил. – Он присел рядом на кровать и виновато заглянул ей в глаза. – Портрет скопирован с фотографии, которая хранится у тебя в спальне. У Энни тоже есть такая фотография, и она ненадолго одолжила ее. Мне кажется, художник удивительно точно уловил выражение его лица. Но, Фрэнси, милая, я ни в коем случае не хотел тебя опечалить.

В глазах Фрэнси все еще стояли слезы.

– Да, это Олли. Очень похож – оттого я и плачу. Это на самом деле самый лучший, самый чудесный подарок.

Так случилось, что повода заговорить о своей беременности Фрэнси не представилось. На следующее утро она с тоской наблюдала, как Бак садился в машину, торопясь в Сан-Франциско. Она знала, что он остановится в отеле «Эйсгарт», и, помахав рукой ему на прощание, позавидовала Энни, что та может себе позволить свободно общаться с ним и даже пообедать где-нибудь в ресторане, не опасаясь скандала и пересудов. После отъезда Бака на ранчо стало как-то особенно пусто, и, повинуясь внезапному импульсу, она тоже решила вернуться в Сан-Франциско.

Гарри Хэррисон видел, как машина его сестры подкатила к подъезду дома, который она нагло выстроила по соседству. Гарри как раз собирался уходить, но задержался у дверей, наблюдая за тем, как сестричка выбралась из машины и быстро прошла в дом, не удостоив его даже взглядом. На ней были довольно простенькие юбка и жакет, да и ее скромный «фордик» в подметки не годился его роскошному «де кормону», но между тем, он вынужден был это признать, от нее исходила спокойная уверенность очень богатого человека, которым она, черт ее возьми, с полным основанием могла теперь считаться.

Продолжая молча негодовать по поводу Фрэнси, Гарри направился в клуб «Пасифик Юнион». Он размышлял также о корпорации Лаи Цина и о том, каким таким образом этому Мандарину удалось отделаться лишь небольшими убытками во время не столь давнего крушения рынка ценных бумаг, в то время как он сам чудом избежал полного разорения. Конечно, думал Гарри, большинство людей по-прежнему считают его богатым, но они не знают, что ему удалось сберечь только жалкие крохи своих миллионов, да и то разрабатывал стратегию и руководил спасательными операциями, к сожалению, не он. Торговый и сберегательный банк Хэррисонов уцелел, но Гарри утратил свои руководящие позиции и уже не считался председателем совета директоров. Поэтому нынче он не слишком хорошо представлял себе, что делается в банке, и не имел доступа к его авуарам; что же касается рынка товаров и услуг, а также импорта каучука и плодов какао, то тут Гарри понес огромные убытки, и в связи с разразившейся паникой на бирже его вложения таяли, как весенний снег.

Он, правда, получил те деньги, которые причитались ему из «чрезвычайного фонда», но основной капитал Гарри, вложенный в фосфатные шахты в Латинской Америке, прибыли пока не приносил. Гарри нисколько не сомневался, что со временем деньги потекут, а пока надо было просто продержаться. Сейчас всем приходится несладко – крупнейшие банки и целые отрасли промышленности терпят крах. Ничего, настанет день, и все богатство Хэррисонов вернется сторицей. И вот тогда он будет, подобно дедушке, покупать надежнейшие на свете золотые слитки и прятать их в сейфе. Но как бы то ни было, сегодня его несчастный отец переворачивается в могиле, глядя на преуспевание дочери-шлюхи, которым она обязана исключительно своей скандальной связи с этим поганым китайцем.

Клуб был переполнен, но цепкие глаза Гарри Хэррисона быстро разыскали в толпе Бака Вингейта, который беседовал с двумя известными в Сан-Франциско бизнесменами. Гарри сразу же направился к нему и по-приятельски хлопнул по плечу.

– Добрый вечер, Бак, – приветствовал он Вингейта вполне дружелюбным тоном, отвешивая общий поклон окружающим. – Насколько я понимаю, ты занят сейчас, но я был бы не прочь перемолвиться с тобой словом, когда ты освободишься, идет?

Меньше всего Баку хотелось видеть Гарри Хэррисона, а тем более разговаривать с ним, но у него не было выбора – часть «чрезвычайного фонда» Хэррисона по-прежнему находилась под опекой его адвокатской конторы.

– Я вернусь в отель «Эйсгарт» часам к пяти, – холодно проговорил он. – Почему бы тебе не зайти в это время?

Гарри кивнул. Он уловил раздражение в голосе Бака, и это его рассердило. Отвернувшись и подзывая официанта, чтобы заказать порцию бурбона, он задал себе вопрос: с какой это стати Бак столь высокомерен по отношению к нему? Ведь, в конце концов, он клиент Бака, а не наоборот. Вингейты заработали себе целое состояние, в течение многих лет занимаясь делами Хэррисонов, и им не следует об этом забывать. Гарри уселся в кресло со стаканом в руках и подумал, что день нынче выдался какой-то неудачный – сначала сестрица даже не взглянула на него, потом Бак начал задирать нос, – можно подумать, что они вдруг превратились в черт знает каких важных особ!

Бак приехал в Сан-Франциско один, и Энни чрезвычайно удивилась, когда увидела, как в холл вошла Марианна Вингейт и обратилась с каким-то вопросом к клерку. Энни прекрасно знала, что визит Марианны вызван какими-то чрезвычайными причинами, поскольку когда они приезжали в Сан-Франциско вместе, то всегда заблаговременно заказывали так называемый Королевский номер. Энни отметила про себя, что Марианна, даже только что сойдя с поезда, выглядела безупречно и поражала своей холодной красотой, которую только подчеркивали алое пальто с огромным воротником из черно-бурой лисицы и шляпка, подходившая к пальто по цвету.

– Миссис Вингейт, какая приятная неожиданность, – поспешила она навстречу гостье. – А мы не ждали вас в этом месяце.

Марианна смерила Энни холодным взглядом. Она догадывалась, что эта Эйсгарт – подруга Франчески Хэррисон и, возможно, знает об ее связи с Баком. Тем не менее, Марианна постаралась, чтобы ее голос звучал как можно невиннее.

– Я решила сделать мужу сюрприз, – улыбнулась она. – Бедняга все время проводит в разъездах, и я знаю, как ему меня не хватает. Мужчина, который тратит все свои силы на работу, нуждается в поддержке жены, разве не так?

Энни утвердительно кивнула, но вдруг почувствовала в словах и во всем облике Марианны скрытую угрозу, и в голове ее прозвучал неслышный для посторонних сигнал тревоги.

– Совершенно справедливо, миссис Вингейт, – пробормотала она, – просто мне было бы легче, если бы вы предупредили меня о своем визите заранее – я постаралась бы освободить для вас с мистером Вингейтом ваш любимый номер. Боюсь, что он сейчас занят. Но, может быть, вам подойдет номер под названием «Кнезборо»? Он, разумеется, не столь велик, но из его окон открывается вид на сад и площадь.

– Какой скажете, – Марианна сразу же согласилась, что было для нее нехарактерно. – Прошу вас, распорядитесь, чтобы вещи мужа перенесли туда вместе с моими.

Провожая нежданную гостью к лифту, Энни лихорадочно соображала, что бы это все могло значить. Наверняка Марианна готовит какой-то неприятный сюрприз им всем. В противном случае она не согласилась бы занять номер, меньший по размерам, чем Королевский. И потом, она слишком старалась казаться естественной и милой, что уж совсем никак с ней не вязалось.

Войдя в номер, Марианна вновь наградила Энни холодной, но любезной улыбкой.

– Я, с вашего разрешения, отдохну, мисс Эйсгарт. Хотела бы попросить вас, чтобы меня не беспокоили. Горничная поможет распаковать мне вещи несколько позже. И я буду чрезвычайно рам благодарна, если вы распорядитесь, чтобы мне принесли в номер чаю.

Как только Энни закрыла за собой дверь, Марианна скинула красное пальто и шляпу и, открыв сумочку из крокодиловой кожи, вынула оттуда ключи от своего дорожного кожаного чемодана. Из чемодана она извлекла простое черное пальто, а из шляпной коробки достала широкополую черную шляпу.

Затем она поспешила в ванную комнату, где с помощью пудры, румян и яркой помады изменила собственное лицо почти до неузнаваемости, а волосы убрала под шляпу. Раздался стук в дверь, и она настороженно замерла, но это оказалась всего-навсего горничная, которая принесла заказанный чай, и Марианна через дверь ванной комнаты громко велела оставить поднос на столе. Услышав, что горничная вышла и дверь за ней захлопнулась, Марианна вышла из ванной и надела приготовленное черное пальто. Затем взглянула на себя в зеркало и осталась довольна результатом – узнать ее было теперь довольно трудно. Подхватив сумочку, она направилась к выходу.

В коридоре она оглянулась и, никого не заметив, побежала к запасному выходу, предназначавшемуся для спасения людей на случай пожара. Рывком распахнув дверь, она помчалась вниз по узкой бетонной лестнице. Добравшись до первого этажа, снова оглянулась и вышла через черный ход, впервые в жизни покидая дом через дверь, предназначенную для слуг и пожарников. Оказавшись на улице, она натянула шляпу поглубже на лоб и, моля Бога, чтобы ее никто не увидел и не узнал, свернула на Тейлор-стрит и двинулась по направлению к Ноб-Хиллу. Подъем оказался крутоват, и она часто дышала, пока шла по Калифорния-стрит, рассчитывая без особого труда разыскать дом Фрэнси. Увидев его, наконец, Марианна некоторое время постояла, собираясь с духом, а затем решительно направилась к двери и позвонила.

В это время Гарри как раз возвращался из клуба и с удивлением обнаружил незнакомую женщину, которая стояла у дверей дома его сестры и звонила. В резиденции Лаи Цина посетители были редки, к тому же Гарри показалось, что он где-то уже видел эту женщину в черном. Укрывшись в тени на другой стороне улицы, он увидел, как дверь распахнулась и женщина в черном что-то сказала китайскому слуге. Китаец отворил дверь пошире, пропуская гостью, а та, прежде чем войти, быстро посмотрела налево и направо. И тут Гарри наконец узнал ее и присвистнул. Какого черта, спрашивается, Марианна Вингейт нагрянула в гости к его печально знаменитой сестрице? Какова бы ни была причина, ничего хорошего тут крыться не могло. Марианна не относилась к тому типу женщин, которые ходят в гости к кому попало. К тому же она, по-видимому, очень не хотела, чтобы ее узнали – даже подняла воротник пальто и надвинула на лицо шляпу.