62

– Я увезу тебя от всего этого, – весело сказал Ноэль, когда она проснулась.

– Не надо, – пробормотала Пич, крепче прижимаясь к нему. – Мне нравится здесь.

– Слишком много людей, слишком много звонков, слишком много дел, – прошептал он, целуя ее. – У меня есть укромное местечко, где будем только ты и я.

– Укромное местечко? – Пич откинула назад волосы и взглянула на него, заинтригованная.

– Выпей кофе, вставай и одевайся. Мы возьмем немного одежды из отеля и отправимся в путь. Пич пила кофе, с улыбкой слушая его.

– Не могу дождаться, когда покажу тебе это место, – продолжал Ноэль.

– Неужели несколько минут что-нибудь изменят или, скажем, полчаса? – спросила она, отставляя чашку и вновь укладываясь на разбросанные по постели простыни.

– Мы всю ночь занимались любовью, – засмеялся он.

– Я помню, – прошептала Пич, протягивая к нему руки. Ноэль усмехнулся и прижал ее к себе.

– Ты восхитительна, обольстительна и сводишь меня с ума.

– А ты – прекрасен, – сказала Пич, пробегая пальцами по его мускулистой спине. – Господи, как ты прекрасен!

Она лежала, чувствуя на себе тяжесть его тела, ее глаза тонули в его глубоком страстном взгляде. Он целовал ее снова и снова, и его тело было так восхитительно, что ей не хотелось отпускать его – никогда.

– Я люблю тебя, – воскликнула она в наивысший момент их страсти. – Как я люблю тебя!

Позже, когда Ноэль лежал уже рядом с ней, он произнес:

– Я люблю тебя, Пич де Курмон.

Дорога к хижине у озера была расчищена снегоочистителями, и сугробы смерзшегося снега высотой с машину блестели в солнечных лучах под безоблачным небом, когда они ехали в северном направлении. Машину вел Ноэль.

– Но куда же мы едем? – спросила Пич, которой было безразлично, куда они направлялись, до тех пор, пока она была с ним рядом.

– Подожди, и ты увидишь сама, – ответил Ноэль.

Вспомнив, что не завтракали, а накануне вечером и не ужинали, они остановились у сельского ресторанчика и съели блинчики с кленовым сиропом. Пич все время держала руку Ноэля, не желая отпускать его от себя даже на мгновение.

Последний час их двухсотмильного путешествия Пич спала. Жесткая шерстяная клетчатая рубашка Ноэля оставила небольшой красный отпечаток на ее щеке в том месте где она прижималась к нему.

– Открой-ка глазки и взгляни, что Боженька послал нам, – процитировал Ноэль детский стишок.

Пич увидела озеро, раскинувшееся перед ними, сверкавшее зеленой водой у берега, становившееся вдали темно-синим. Снег подступал к берегам озера и лежал белоснежными шапками на многочисленных елях. На берегу стоял крепкий деревянный А-образный дом, из трубы которого поднимался в небо серо-голубой дымок.

Взявшись за руки, они вошли по ступенькам в дом, и Ноэль смущенно распахнул перед ней дверь. Это было современное и простое жилище, не требующее особого ухода, со светлыми, покрытыми лаком деревянными полами и огромными окнами, из которых были видны деревья и гладь озера. К дому не прикасалась рука декоратора. В нем вообще было немного мебели. Только широкий диван и два больших кресла, которые, по мнению Ноэля, придавали дому уют. Ковер в стиле индейцев навахо лежал около массивного камина, стол и стулья из соснового дерева стояли в той части комнаты, которая отводилась для столовой, а в спальне широкая кровать была накрыта клетчатым пледом. Фешенебельная квартира под небесами Детройта была символом высокого положения Ноэля в обществе. Но этот дом был частью его самого – человека, сбрасывающего здесь с себя все заботы напряженной жизни, человека, который боялся любить и вместо любви вкладывал свою страсть в музыку и картины и одинокую красоту этого замечательного места.

Приходящая прислуга, жившая в домике на вершине горы, заранее пополнила запасы еды в холодильнике и разожгла огонь в камине, так что дом казался уютным и гостеприимным.

Единственными украшениями, которые заметила Пич, были большой глиняный кувшин с засушенными листьями и высокой травой и серебряный кубок, стоявший на шероховатой поверхности камина. Взяв его в руки, она поискала надпись, но ее не было.

– Боксерский приз, – сказал Ноэль хриплым голосом. – Я выиграл его в Мэддоксе, когда мне было четырнадцать лет.

– Тогда почему здесь ничего не написано?

Глаза Ноэля приобрели уже знакомую отрешенность, когда взгляды их встретились.

– Не стал дожидаться этого, – ответил он. – Я сбежал оттуда той же ночью.

У Пич перехватило дыхание.

– Ах, так… Я понимаю. Тогда это даже больше чем приз, Ноэль, этот кубок означает начало твоей новой жизни. И обязательно нужно написать на нем твое имя и приют… дату… словом, все!

– Может быть. Может быть, когда-нибудь я так и сделаю.

Они отправились на прогулку по берегу озера, приминая снег тяжелыми зимними сапогами, лепили снежки и бросали их в озеро и друг в друга, а потом вернулись домой с онемевшими от холода пальцами, раскрасневшиеся и пили из кружек горячее с пряностями вино, которое мастерски приготовил на большой белой плите Ноэль.

Когда голубоватые сумерки спустились на озеро, казавшееся в этот час стального цвета, они занялись любовью на широком диване напротив камина, в котором трещали поленья, поглощенные жаром своей страсти и согреваемые теплом, идущим от камина. После вместе приняли душ в огромной ванной комнате. Пич намылила Ноэлю голову и слизывала капли воды с его ресниц, а Ноэль взбил пену и покрыл ею тело Пич так, что она казалась укутанной в белое облако и стала скользкой, как угорь, в его руках. И они не переставали целоваться, как будто хотели наверстать упущенное время, проведенное без поцелуев.

Согретая теплом камина и его любовью, Пич пила охлажденное шампанское и смотрела на сказочный пейзаж за окном, наблюдая, как падает снег, в то время как Ноэль готовил ужин. Он вернулся из кухни, неся обжигающие бутерброды с расплавленным сыром, и они опять пили шампанское и ели ароматную клубнику, выращенную в теплицах Калифорнии.

– Съела пять штук, – сказала Пич, облизывая губы и доедая последнюю ягоду. – Я сосчитала.

Ноэль рассмеялся.

– Зачем считать? Почему нельзя просто наслаждаться?

– Я всегда считаю такие вещи. Я считала, когда впервые меня поцеловал мальчик. Я до сих пор помню, что прошло тридцать две секунды. И знаешь, кто это был? Брат Гарри – Том.

– Ты хочешь сказать, что я должен ревновать ко всем братьям Лаунсетонам?

– Только к двум. Арчи был слишком молод. Ноэль застонал.

– Давай не будем говорить о Лауисетонах.

– А как насчет тебя? К кому мне следует ревновать тебя? Ты не сказал ни единого слова о женщинах в твоей жизни. Я даже не уверена, что где-то здесь не прячется твоя симпатичная маленькая девушка.

– Уверяю тебя, что нет.

Пич опять легла на диван и уставилась на высокие балки потолка, а Ноэль устроился на полу рядом с ней.

– Что случилось? – спросил Ноэль, беря ее за руку.

– Просто я ревную ко всем неизвестным мне женщинам, представляя их в твоих объятиях.

– Глупышка, – прошептал Ноэль, целуя ее руки. – Не было никаких женщин в моей жизни, кроме тебя.

– Правда, Ноэль? – Она села и серьезно посмотрела ему в глаза. – Правда, что в твоей жизни не было женщины, которую ты любил?

– Были женщины, которые мне нравились, – но ни одна из них не была для меня важнее моей работы.

– Или твоих амбиций, – тонко подметила Пич.

– Можно сказать и так, – согласился Ноэль. – Но все это было до тебя. Я хотел бы сделать тебе предложение, но слишком боюсь, что ты скажешь «нет».

Пич со вздохом опять легла на диван, чувствуя себя на вершине блаженства.

– Я хочу предупредить тебя, что если ты все-таки сделаешь мне предложение, я скажу «да»!

Ноэль встал возле нее на колени.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Да, выйду, – ответила Пич.

63

В черных кружевах и тяжелых бриллиантовых подвесках Леони восседала во главе стола. Ее серебряные волосы были уложены экстравагантно, а палка из черного дерева – ненавистный символ преклонного возраста – стояла возле стула. Головные боли, мучившие ее месяцами, и которые, как сказал доктор Мерсер из Ниццы, сам почти ее ровесник, были вызваны высоким артериальным давлением, исчезли, и Леони чувствовала себя гораздо лучше, чем когда-либо за последнее время. Сейчас она была счастлива, потому что ее семья собралась здесь, на вилле, по случаю свадьбы Пич, и это лучшее лекарство от болячек, чем все те маленькие белые таблетки доктора Мерсера.

Ее взгляд остановился на Пич, сидящей рядом с Ноэлем, в каждом движении которой сквозило счастье. Она была так влюблена в него, что не выпускала его руки из своей ни на минуту, даже чтобы поесть. Но холодное, напряженное лицо мистера Ноэля оставалось до сих пор загадкой, позволяющей им видеть только внешнюю сторону его личности. Кто знал, что скрывалось за спокойным, уверенным видом? Когда он смотрел на Пич, как сейчас, в его глазах появлялось тревожное выражение, как будто он боялся потерять ее – несмотря на то, что на завтра была назначена свадьба. Изучая лицо Ноэля, Леони заметила в нем ранимость. Когда он взглядывал на Пич, казалось, только тогда он не прятался за своей маской невозмутимости. Но зачем вообще ему нужна была маска? То, что она не могла заглянуть ему в душу, тревожило Леони. А когда она начинала думать об их женитьбе, ей на ум приходил один и тот же вопрос – действительно ли Ноэль любит Пич? Или он добивался компании де Курмонов? Вспоминая встречу Ноэля с Джимом здесь же и последующие события, она начинала сомневаться в его откровенности.

Леони глотнула шампанского, улыбнувшись сидящим через стол Лоис и Ферди. Приятно было смотреть на них, как довольны были они друг другом, как самоотверженно Ферди заботится о ней, делая это ненавязчиво и незаметно. Как будто только вчера Лоис была своевольной, красивой молоденькой девушкой, жонглирующей своей жизнью и всегда остающейся с пустыми руками. Тем не менее, несмотря ни на что, Лоис в конце концов нашла то, что искала.

Да и Леонора очень изменилась. Кто бы мог подумать, что застенчивая, скрытная Леонора превратится в такую элегантную, уверенную в себе красавицу и одну из лучших в мире владелиц отелей? Жаль, что в любви она была менее удачлива, чем в бизнесе. Но Леонора выбрала свой путь и добилась успеха исключительно благодаря своей целеустремленности.

И, конечно, у нее была Эмилия – хрупкая, красивая и волевая, как она сама. Глядя на дочь, прекрасную в желтом шелковом платье, Леони видела себя, какой она была много лет назад. Сходство Эмилии с ней очень сильно, и характер дочери был жизнерадостным и неунывающим. Эмилия – из тех, кто мог разглядеть голубое небо даже в ненастную погоду. Леони справедливо гордилась своей чудесной сильной дочерью, которая принесла ей счастье настоящей семьи. Грустно, но факт, что Жерар так никогда и не оправился от ударов судьбы во время войны, и его разочарование в жизни выражалось в усталом выражении глаз, которое он прятал за теплой улыбкой. Единственное, что заботило его на этом свете, была Эмилия и дочери. Их счастье было его счастьем.

Иной могла бы стать их жизнь, если бы Жиль де Курмон был хоть немного таким, как его кроткий, мягкий сын. Ни один человек, даже Джим, никогда не узнают, как безумно любила она Месье, как нуждалась в его любви и хотела ребенка от него. Сейчас правнук Месье – и ее – сидел рядом с ней за этим столом. Но девятилетний Вил не носил фамилии де Курмон, хотя был похож на Месье. Насколько он был открытым и непосредственным, настолько его прадед – хитрым и сложным, играющим жизнями других, чтобы добиться своей цели, – не останавливаясь даже перед… убийством. Воспоминания зашевелились в ее голове, старые образы ожили и стали выходить вперед, чтобы еще и еще раз напомнить ей это, заставляя взглянуть правде в глаза. А правдой было то, что даже после того как Леони узнала об этом, она все еще продолжала любить Жиля и чувствовать его громадное притяжение.

Леони потянулась, чтобы погладить Вила по густым темным волосам, и он улыбнулся ей в ответ. Она знала, что больше не будет ни сыновей, ни дочерей, которые носили бы имя де Курмон. Пич была последней. А Жиль де Курмон, основатель огромной компании, станет частью истории, как это случится скоро и с ней самой.

– Ты что-то притихла, – заметил Джим.

– Я просто наблюдаю за своей семьей, вспоминая время, когда они были маленькими, а я – молодой. – Леони отодвинула свой стул.

– Давайте пить кофе на террасе. – Презрев свою палку с серебряным набалдашником, которая напоминала о старости, Леони медленно направилась в теплую ночь, высокая и прямая, как будто снова стала молоденькой девушкой. Вил побежал за ней, предлагая свою детскую руку и трость.

– Спасибо, Вил, – улыбнулась Леони, – не знаю, как бы я дошла без своего правнука.

– Может быть, у вас теперь появится еще правнучка, раз мама выходит замуж за Ноэля, – ответил Вил. – Я бы не возражал против брата или сестрички.

– Ты слышишь, Пич? – смеясь, позвала ее Лоис. – Твой сын рассчитывает получить братьев и сестер.

– А почему бы нет? – Взяв Ноэля под руку, Пич улыбнулась ему, но лицо Ноэля оставалось бесстрастным – к этому выражению его лица она начинала понемногу привыкать. Они прошли в конец террасы, чтобы взглянуть на мыс в белом сиянии полной луны.

– Тебе неприятны разговоры Вила о братьях и сестрах? Когда Ноэль взглянул на нее, Пич заметила скрытое выражение его глаз, за которым он прятал свои мысли, – к этому ей тоже предстояло привыкнуть.

– Наши дети не будут де Курмонами, ты знаешь это? Они не будут и Лаунсетонами. Они будут детьми Мэддокса – сыновьями человека, который даже не знает, кто его отец. Когда я вижу твою семью, ее традиции, общую сплоченность и взаимопомощь – все, что было у тебя в прошлом, я начинаю понимать, что мне нечего предложить тебе в этом смысле – ни тебе, ни нашему ребенку.

Посмотрев на бледное, смуглое лицо Ноэля, Пич была поражена, насколько глубока его рана.

– Неужели никто не сказал тебе, кто твои родители? – мягко спросила она.

– В Мэддоксе никогда не раскрывали сведений о воспитанниках. Для них я был еще одним подкидышем, которого нужно одевать в обноски, кормить, учить быть вежливым и аккуратным. Нас мыли и показывали губернатору или местному обществу, чтобы они воочию могли прочувствовать собственную доброту, раздавая нам подержанные вещи. Бросить монету в чашку нищего – легко, не так-то просто его полюбить.

– Все это давно прошло, Ноэль, – убежденно возразила Пич. – Достаточно посмотреть на тебя. Вспомни, сколького ты добился! Ты должен гордиться собой.

Ноэль устало ответил:

– Просто иногда я думаю, насколько проще была бы моя жизнь, если бы не приходилось бороться за каждый шаг в этом мире.

– Борьба закончена, – прошептала Пич, прислоняясь головой к его плечу, – и ты больше не одинок. Наши дети будут гордиться фамилией Мэддокс.

Ноэль сухо улыбнулся.

– Тогда я могу сказать одно, Пич, они будут первыми.

Несмотря на протесты Леони, говорившей, что еще рано, семья стала расходиться, желая ей Спокойной ночи и выражая надежду, что завтра будет прекрасный день для благословения жениха и невесты. Джим проводил их до отеля, а Пич, которая оставалась на вилле, пошла укладывать спать сына.

Ноэль стоял, облокотившись о перила, и смотрел на серебряную гладь Средиземного моря в лунном свете. Леони внимательно наблюдала за ним.

– Я никогда не устаю от этого пейзажа, – наконец проговорила она, – если учесть, что смотрю на него каждый день на протяжении более шестидесяти лет.

– Я могу понять почему, – ответил Ноэль. – В море есть что-то завораживающее. Наверное, оттого, что оно всегда разное, когда бы на него ни смотрел. Когда я был ребенком, единственными волнами, которые я видел, были волны пшеничных колосьев, раскачивающихся на ветру на полях Айовы. Вы могли пройти милю за милей и не увидеть ничего, кроме пшеницы, никогда не меняющейся и нескончаемой – бесконечной.

«Наконец-то, – подумала Леони, – он приоткрыл щелочку в своей броне».

– Это пугало меня, – продолжал Ноэль тихо. – Я начал думать, что за ней ничего не существует, и даже если я постараюсь убежать далеко-далеко, то увижу опять бесконечное пространство пшеничных полей.

– Вы не производите впечатление человека, который боится того, что у него впереди. Кроме того, мы ничего не можем изменить в нашем прошлом.

Леони поднялась на ноги, опершись на свою трость. Несмотря на свой возраст, она не сутулилась и была выше его. Она всегда предпочитала разговаривать с противником стоя.

– Ноэль, – начала она, – я была здесь в тот день, когда вы пришли, чтобы предложить Джиму сделку относительно компании де Курмонов, в тот самый день, когда Пич позвонила из Испании и сообщила, что попала в беду. Она рассказала, как вы нашли ее в Барселоне и помогли ей. Права ли я, считая, что это не было простым совпадением?

Ноэль облокотился на перила и сложил руки.

– Я поехал туда, чтобы разыскать ее. Помочь ей.

– Но почему, Ноэль? Почему вам вдруг захотелось помочь Пич? Если не для того, чтобы через нее получить контроль над компанией де Курмонов?

– Впервые я встретил Пич, когда мне было тринадцать лет. С тех пор несколько раз наши пути пересекались. Я знал ее, и мне захотелось ей помочь.

Леони вздохнула.

– Я хотела бы чувствовать уверенность, что вы женитесь на ней, потому что она Пич, а не потому, что она де Курмон, – сказала женщина резко.

Ноэль посмотрел да нее. При лунном свете Леони выглядела вдвое моложе своего возраста, и он знал, что силы воли ей не занимать. Она была полна решимости не допустить, чтобы охотник за богатым приданым женился на ее внучке без ее предостережения.

– Вы мудрая женщина, Леони, – Ответил он. – Вы подмечаете больше, чем другие, и должны сами ответить на свой вопрос.

Пич торопливо шла к ним по террасе.

– Вот где вы оба, – воскликнула она. – О чем это вы тут беседуете и почему такой торжественный вид? И как только можно быть серьезными в такую ночь, когда светит луна и слышно море, а завтра – наша свадьба?

Она ослепительно улыбнулась Леони.

– Разве ты недовольна, бабушка, что наконец одна из твоих внучек устраивает настоящую свадьбу, чтобы тебе было что вспомнить?

– Я довольна, девочка, – ответила Леони, глядя на Ноэля, – если вы счастливы.

Взяв Ноэля под руку, Пич улыбнулась им обоим.

– Я так счастлива, – сказала она, – я не могу дождаться, когда стану миссис Ноэль Мэддокс.

Леони зашла в комнату Пич, чтобы поцеловать ее на ночь. Она делала это всегда, только на этот раз Леони знала, что все по-другому.

Старая комната Пич на вилле все еще хранила следы ее девичества – семейные снимки и большие школьные фотографии с множеством крошечных улыбающихся лиц, многие из которых забылись и ушли в прошлое. На стене висела доска, к которой кнопками прикреплены снимки, сделанные в каникулы, давние приглашения на вечеринки, выцветшие открытки солнечных курортов и покрытых снегом горных склонов с лыжными трассами и когда-то важные письма С обтрепанными краями и потускневшими чернилами. В серебряной обертке лежал засохший цветок и одинокая красивая сережка – пара от давно утерянной второй. Плюшевые игрушки, которыми играли много лет, расставлены в ряд на туалетном столике и на подоконнике, и книги стояли в беспорядке на деревянных полках, занимающих две стены. Узкая белая кровать и небольшой, покрытый красной эмалью столик с зеркальцем в серебряной оправе, который принадлежал Пич с тех пор, как ей исполнилось девять лет, казались сейчас слишком маленькими для высокой молодой женщины, сидевшей перед зеркальцем и расчесывающей свои каштановые с бронзовым отливом волосы, задумчиво заглядывающей в его глубины.

Глаза Пич встретились в зеркале с глазами Леони, и она, улыбаясь, обернулась.

– Я пришла только сказать тебе «спокойной ночи», моя родная, и пожелать тебе счастья. Завтра ты будешь слишком занята, а мне хотелось поговорить с тобой наедине.

– Бабушка! Я только что подумала о том, как все по-другому на этот раз. Это не глупое наваждение, как было с Гарри. Ноэль любит меня, а я люблю его. Ничто не может помешать счастью, если начинаешь именно с этого, ведь правда?

Леони устало опустилась в кресло под лампой.

– Любовь – это очень хрупкое чувство, Пич. Она может быть омрачена всякими мелочами: трудностями в налаживании совместной жизни, скукой, ревностью – словом, десятком разных вещей, и вдруг ты задаешь себе вопрос, куда ушла любовь и кто этот незнакомец, с которым ты живешь?

– Как у меня с Гарри.

– Не совсем. Гарри был ошибкой, вы оба ошиблись. Ты романтична, Пич, но любовь – это не только романтика. Это забота о другом человеке больше, чем о себе самом, это самопожертвование ради другого и взаимная поддержка друг друга. Любовь – это понимание его жизни и желание сделать ее легче и приятней, а он должен так же поступать по отношению к тебе. Это и совместная радость в детях, и гордость за них, когда они добиваются успехов. А когда дети болеют, это значит, что вы вместе помогаете им выздороветь. Любовь очень сложная вещь, и я сомневаюсь, чтобы кому-то удалось до конца понять, что это такое: первые чувства симпатии и влюбленность – только основа любви. Любовь – это длинный путь, Пич, и чтобы пройти его, тебе потребуется понимание и сострадание.

– Бабушка, это звучит так, словно слова льются из твоей души, – прошептала Пич. – Ты так любила Месье?

– Я любила Месье больше, чем кого-либо в моей жизни. Я любила его более Страстно, чем Руперта – мою первую любовь, и гораздо сильнее, чем Джима – мою последнюю. Но с ним не было так весело, как с Джимом, и не так наивно, как с Рупертом. Заглядывая в прошлое, я теперь понимаю, что человек, которого я считала таким сильным и непобедимым, был так же уязвим, как любой из нас. У каждого мужчины есть своя ахиллесова пята, Пич, и, быть может, если бы я понимала Месье лучше, если бы я меньше была занята собой и своими собственными чувствами, я бы узнала, почему он был таким, и тогда бы и поступки мои были другими. Месье нуждался в моем понимании так же сильно, как и в моей любви, а я так и не смогла дать ему это.

Вздохнув, Леони провела дрожащей рукой по лбу.

– Насколько иной могла бы быть наша жизнь, если бы я смогла, – сказала она.

– О, бабушка! – прошептала Пич, неуверенная, что поняла все сказанное, но чувствуя глубокое волнение Леони. – Мне так жаль.

– Все это в прошлом, девочка, а ты смотришь в будущее. Ноэль по-своему так же сложен, как и Месье. Он прячет свои чувства от людей так, как это делал Месье. Однажды ему может понадобиться твое понимание, сострадание и твои силы. И если так случится, то я хочу, чтобы ты запомнила, моя дорогая, что любовь – единственное, что имеет значение.

Пич серьезно смотрела на Леони, немного испуганная ее словами.

– Я запомню, – пообещала она.

Когда Леони нагнулась, чтобы поцеловать ее, Пич обняла ее, чувствуя теплоту губ бабушки и хрупкие косточки под нежной кожей.

– Тогда спокойной ночи, моя дорогая Пич, – прошептала Леони, нежно улыбаясь, – будь счастлива с твоим Ноэлем. Знаешь, – добавила она, – ты всегда была для меня больше дочерью, чем внучкой. Мне повезло вдвойне, что ты у меня есть.

Маленькая коричневая кошка ждала за дверью спальни, и Пич видела, как она последовала за Леони по темному коридору в ее комнату. Пич задумчиво повернулась к своему столику.

Лоис не видела никого, кто выглядел бы прекрасней Пич в день свадьбы. Пич была восхитительна в кремовом платье из шелковой тафты, которое выбрали из обширных запасов Леони, хранившихся еще с начала века. Ее гладкие золотистые плечи окаймляли воланы из тончайшего кружева кремового цвета, а широкая юбка, пышно присобранная сзади крошечным эдвардианским тюрнюром, подчеркивала тонкую талию, которую, казалось, можно переломить пополам. С уложенными в высокую прическу каштановыми волосами, украшенными живыми цветами, Пич выглядела классической невестой, каких рисуют на картинках. Ее глаза, полные любви, когда она смотрела на Ноэля, и искрящиеся счастьем, превращали ее в ослепительную по красоте новобрачную.