Когда Лилли приступила к работе, профессор Адамс находился в продолжительной поездке по Европе. Неряшливая с виду горничная, прислуживавшая за столом, рассказала ей, что господин Адамс был холостяком, погруженным в свои книги и рукописи и не замечавшим ничего вокруг себя.
      Экономка, миссис Хулихен, каждое утро в одиннадцать часов наскоро надевала жакет и шляпу, отдавала несколько приказаний Лилли и Эмер и со словами, что идет к обедне, пропадала на несколько часов.
      – Ни к какой обедне она не ходит, – говорила Лилли Эмер. – Она ходит в бар.
      И Лилли могла убедиться в том, что это была правда, так как возвращалась домой миссис Хулихен поздним вечером, с красным лицом, злая, держа в руках сверток.
      – Джин, – подхихикивая, шептала Эмер вслед ковылявшей в свою комнату экономке. По вечерам она часто уединялась с поварихой, и Лилли слышала звон стаканов и сдавленный смех, а потом повариха принималась громко петь песни.
      В первый раз случилось так, что она сидела на кухне, прислушиваясь к тиканью часов на стене и следя за движением секундной стрелки. Когда тишина и одиночество стали совсем невыносимы, Лилли поднялась по лестнице в главный зал. Там она осмотрелась. Слева от нее была большая освещенная канделябрами столовая, а справа – библиотека господина Адамса. Роскошная широкая лестница вела в громадную гостиную на первом этаже, а за нею была комната для музыкальных занятий с великолепным большим «Стейнвеем», на котором хозяин дома, как говорила Эмер, часто до поздней ночи играл меланхоличные этюды Шопена.
      Но больше всего Лилли понравилась библиотека. Высокие окна, увешанные гардинами из золотого дамаска, выходили в сад с одной стороны, а с другой – на Маунт-Вернон-стрит. Вдоль стен поднимались полки с книгами в кожаных переплетах, а в запертых книжных шкафах хранились драгоценные средневековые рукописи с раскрашенными миниатюрами.
      Войдя в эту комнату, она вдохнула запах старой кожи, смешанный с ароматом дорогих сигар, и почувствовала себя снова дома, в кабинете па в Арднаварнхе. Она в восторге осматривала коллекции хозяина. Потом уселась в его зеленое кожаное кресло перед большим письменным столом, оглядывая пыльную комнату и воображая себя хозяйкой этого дома. Ей хотелось снова стать настоящей Лилли Молино и чтобы все эти окружавшие ее сокровища по праву принадлежали ей. Но тут же с тяжелым вздохом она вернулась с небес на землю, к неумолимой действительности.
      Лилли знала, как надо управлять хорошим домом. Она всю жизнь была окружена прислугой, видела, как мать была требовательна к экономке, и слышала, как она договаривалась с кухаркой о меню на всю неделю. Она ходила вместе с нею в оранжереи и говорила садовникам, какие цветы принести в комнаты и какие фрукты поставить на стол. От ее зоркого глаза ничто не ускользало, Лилли решила, что сама наведет порядок в доме, и начала с библиотеки. Она сбросила свои грубые кожаные башмаки, чтобы не пачкать светлые ковры, с удовольствием чувствуя босыми ногами их мягкое тепло. Она тщательно очистила от пыли резные орнаменты и стеклянные ящички с антикварными безделушками, радостно улыбаясь их содержимому, представшему перед ее глазами в еще большем великолепии. Она взобралась на стул и вытрясла огромные гардины и с помощью стремянки из красного дерева очистила от пыли книги на полках. В тот вечер миссис Хулихен с поварихой за бутылкой джина обсуждали рвение новой кухонной помощницы к тяжелой работе и согласились на том, что жалко тратить деньги в отсутствие хозяина на двоих служанок на втором этаже, которые все равно ничего не делают, когда все с такой готовностью может делать Лилли.
      – Мы сэкономим целых два жалованья, – решительно заявила миссис Хулихен» – в нашем кармане, дорогая моя, эти деньги вовсе не будут лишними.
      На следующий же день обеим служанкам второго этажа было велено собрать свои вещи, и Лилли была назначена служанкой при столовой.
      – Будешь получать на два доллара больше, – величественно объявила Лилли экономка, – и получишь хорошую рабочую одежду. Можешь считать, что тебе повезло, потому что таких молодых девушек на второй этаж обычно не назначают. И запомни, ты должна работать, как следует, а не так, как эти ленивые курицы.
      – Да, миссис Хулихен, – откликнулась Лилли, почтительно опустив глаза, но про себя улыбалась, так как это означало, что теперь она может свободно ходить по дому; брать любые книги, любоваться картинами и даже играть на рояле. Весь дом был в ее распоряжении.
      Но экономка никого не наняла взамен Лилли, и теперь они с Эмер должны были вдвоем выполнять всю работу. По-прежнему в синем хлопчатобумажном платье и в переднике Лилли подметала, стирала и убирала пыль, как на втором этаже, так и внизу, а миссис Хулихен прикарманивала жалованье обеих уволенных служанок.
      Но Лилли понимала, что ей нигде в другом месте не получить места служанки при столовой. С каждым днем она все чаще говорила себе, что долго так продолжаться не может. Она не может быть служанкой, как-никак она была леди. В один прекрасный день она снова станет ею, снова будет носить шелковые платья и не ступит ногой на кухню. Она не знала, как сможет этого добиться, но была уверена, что так будет. А пока, стиснув зубы, она принялась за работу.
 
      Как-то вечером она убирала в вестибюле, когда звякнул дверной колокольчик. Наскоро вытерев руки о передник, она бросилась к двери и в удивлении остановилась, уставившись на высокого бородатого мужчину, стоявшего перед нею на крыльце. Таксист выгружал на тротуар не слишком обильный багаж.
      – Добрый вечер, – приветствовал ее мужчина, проходя мимо нее в вестибюль и устремляясь вверх по лестнице.
      – Добрый вечер, господин Адамс, – ответила ему вдогонку Лилли, сообразив, кто это был. Она даже не была уверена в том, что он ее заметил, хорошо, если услышал, и поспешила к Эмер сказать, чтобы та предупредила миссис Хулихен и повариху. Потом Лилли взбежала вверх по черной лестнице и быстро надела форму служанки при столовой – в черное платье, наколку и передник.
      Джон Портер Адамс не был светским человеком. Он ненавидел званые вечера и наводившие скуку обеды, на которых бостонские сводницы-вдовы усаживали его рядом с молодыми женщинами, чтобы он «положил на них глаз». Ему было уже сорок девять лет, но жениться он не собирался. Он понимал, что любая женщина внесет лишь беспорядок в его налаженную жизнь. Он жил в мире искусства, книг и путешествий и ни к чему не обязывавшего общения с добрыми друзьями. У него были превосходный винный погреб и полная возможность жить в свое удовольствие. Разговор с образованным человеком он предпочитал кокетливой болтовне женщин.
      Портер Адамс был отпрыском старой, богатой бостонской семьи и унаследовал большую часть всего состояния, когда ему было всего двадцать три года. Он был недурен собой, высокий, чуть сутулый, с вандейковской бородкой, темными глазами и седыми волосами. Он был достаточно разборчив в одежде и всегда одет с иголочки.
      Он никогда не замечал слуг, за исключением миссис Хулихен, и Лилли скоро привыкла к этому. Она уже не ждала от него приветствия, когда он проходил мимо. Она была для него частью интерьера, чем-то вроде мебели, и уж во всяком случае, представляла куда меньший интерес, чем любая книга или картина.
 
      На вечер ближайшей субботы был назначен прием по случаю возвращения господина Адамса. Он пригласил шестерых своих коллег по Гарварду, и повариха сбилась с ног, готовя угощение. Миссис Хулихен с важным видом носилась по дому в своем лучшем черном шелковом платье, каждые две минуты проверяя, как Лилли накрывала стол.
      – Да знаю я, где поставить бокалы, миссис Хулихен, – сдерживая раздражение, говорила ей Лилли, когда та переставляла их, оставляя на стекле следы жирных пальцев, так что Лилли приходилось тут же их протирать.
      – Откуда тебе, кухонной помощнице, знать, как накрывают стол? – спрашивала миссис Хулихен.
      После выпивки она всегда была злая, и Лилли мягко отвечала:
      – Я же работала в Большом Доме в Коннемейре, и меня учил сам буфетчик.
      – Правда? – удивилась миссис Хулихен.
      Слова Лилли произвели на нее большое впечатление.
      Господин Адамс предпочитал простую пищу.
      – Ничего экстравагантного, из ряда вон выходящего, – проинструктировал он повариху, и она занялась приготовлением супа с мясом омара, запеченного палтуса, жареных фазанов, лимонного мороженого и шоколадного пудинга. Господин Адамс сам выбрал вина, и перелил их из бутылок в графины, и уже нетерпеливо звал кого-нибудь, кто помог бы ему отыскать запонки и завязать галстук.
      – Он не знает, что теперь на втором этаже больше нет специальной служанки, – устало, заметила Эмер. – Она одна умела завязывать ему галстук.
      – Я завяжу, – уверенно заявила Лилли.
      Па часто просил ее помочь ему с галстуком, одеваясь к обеду, и она хорошо знала, как это делается.
      Лилли поспешила в гардеробную хозяина и вынула из верхнего выдвижного ящика небольшого шкафа шкатулку с запонками.
      – Вот они, сэр, – сказала она. – Позвольте мне помочь вам их застегнуть.
      Он встал по стойке смирно, как маленький мальчик, напевая какую-то замысловатую мелодию и глядя через голову Лилли в пространство, пока она закрепляла золотой с ониксом стержень в петлях воротника рубашки.
      – А теперь вот эти, сэр, – держа запонки для манжет, сказала она, и он послушно протянул вперед руки. – И, наконец, ваш галстук, сэр. Было бы лучше, если бы вы сели перед зеркалом.
      Он взглянул в зеркало и в первый раз ее увидел.
      – Вы не та, что была раньше, – удивленно заметил он.
      – Да, сэр, не та. Я новая служанка, Лилли.
      Стоя за его спиной, она туго затянула галстук и посмотрела в зеркало на результат своей работы.
      – Думаю, что так будет хорошо, сэр.
      Он посмотрел на свое отражение в зеркале.
      – Да, отлично, отлично. Благодарю вас.
      Он вышел, продолжая напевать все ту же мелодию.
      Когда Лилли поспешно возвращалась вниз, со стороны кухни донеслись звуки распеваемого поварихой «Pok оф Эйджз». Повариха с красным лицом склонилась над плитой. Рядом, на столе, стояла наполовину пустая бутылка джина. Эмер перехватила взгляд Лилли и состроила гримасу.
      – Она успела опохмелиться, – шепнула девушка.
      Лилли озабоченно кивнула. Если повариха сорвет обед, у всей прислуги будут неприятности, а может быть, их вообще прогонят с работы. Она устремилась в комнату миссис Хулихен, но, сколько ни стучала в дверь, ответа не было. Тяжело вздохнув, Лилли вернулась на кухню.
      Звякнул дверной колокольчик, и, бросив тревожный взгляд на Эмер, Лилли побежала к двери, разглаживая на ходу передник и поправляя волосы под белой наколкой. Через несколько секунд она уже учтиво улыбалась двоим входившим джентльменам.
      – Добрый вечер, господа, – встретила она гостей, забирая у них пальто и предлагая подняться в гостиную, где их ждал хозяин. Она не забыла, что не следовало смотреть им в глаза, что, впрочем, не мешало ей внимательно прислушиваться к их разговору о недавнем путешествии хозяина по Италии.
      Она объявила, что обед подан, а потом молча стояла, около серванта, пока они с энтузиазмом поглощали суп с, омаром, и молила Бога о том, чтобы вовремя подали рыбное блюдо. Когда гости покончили с супом, она собрала тарелки, отправила их вниз на кухонном лифте и облегченно вздохнула, увидев, как с точностью часового механизма появилась рыба.
      Она знала, как ее подают, и бесшумно переходила с блюдом от одного гостя к другому. Почти не глядя на нее, они клали по порции на свои тарелки, не прерывая разговора. Лилли снова отошла к серванту с опущенными глазами. Разговор за столом шел об Италии и итальянском искусстве, обсуждали новые приобретения Адамса для своей коллекции. Все это было так похоже на вечера в их доме, что на глаза ее навернулись слезы. Она незаметно смахнула их кончиками пальцев. Гости этого не заметили, так как никто на нее не смотрел.
      Она снова собрала тарелки и спустила их на кухню, но на этот раз лифт поднял лишь поднос с чипсами и соусник. Она поставила то и другое на сервант и стала с нетерпением ждать фазанов. Через несколько минут она подергала за канат лифта, чтобы на кухне поторопились, но без толку. Текли минуты. Господин Адамс бросил на Лилли вопросительный взгляд и в очередной раз пустил по кругу графин с кларетом. В ужасе Лилли снова подергала канат и опять безрезультатно. Она тревожно посмотрела на господина Адамса, думая, что если повариха сорвет обед, то завтра утром все они окажутся за порогом этого дома и она уже никогда не получит места служанки за столом. Ей снова придется надрываться на кухне.
      В холле послышались тяжелые шаги, и дверь в столовую широко распахнулась. В ее проеме стояла повариха с пунцово-красным лицом, вцепившись пальцами в громадное серебряное блюдо с фазанами. Позади нее Лилли увидела испуганные глаза Эмер и поняла, что нужно было приготовиться к худшему.
      Кокетливо выставляя одну ногу перед другой и распевая «Рок оф Эйджз», повариха пьяно шагала к столу. При взгляде на нее на лице хозяина появилось выражение сдержанного изумления.
      – Я решила лично показать вам это, сэр, – проговорила она, торжественно поднимая блюдо все выше.
      От нее пахнуло винным перегаром, блюдо в ее нетвердых руках раскачивалось, и Лилли с ужасом посмотрела на тушки фазанов, скользившие к краю серебряного блюда, готовые вот-вот упасть на колени к господину Адамсу.
      Она быстро шагнула вперед и подхватила поднос. Господин Адамс и его пораженные гости смотрели, как повариха пьяной походкой выходила из столовой. Дрожавшее контральто громко выводило «Рок оф Эйджз» теперь уже в холле, и хозяин дома мягко проговорил:
      – Приношу вам свои извинения, джентльмены. Будем надеяться, что эта проделка моей поварихи не отразится на превосходном качестве аппетитного блюда.
      За столом возобновился оживленный разговор, и Лилли быстро обнесла фазанами гостей. Она выполняла свои обязанности безупречно, внутри же у нее все клокотало. Эти пьянчужки, повариха и экономка, вероятно, будут стоить ей места, и она говорила себе, что это было бы несправедливо. Они не заслуживали того, чтобы работать для такого достойного человека, как господин Адамс. И, кроме того, она знала, что они обворовывали его, как только могли. Она в раздражении отправилась на кухню.
      – Господи, Эмер, – вскричала она, хлопнув дверью, – повариха наша тупая, старая пьянчужка. И нам очень повезет, если завтра утром нас не рассчитают!
      Эмер покончила с мытьем посуды, и устало поплелась спать, оставив Лилли одну. Кухонная дверь была открыта, Лилли слышала смех и приглушенные мужские голоса, и каким-то странным образом она почувствовала себя не такой уж одинокой.
      У поварихи и миссис Хулихен была власть над нею, и она знала, что завтра они этим воспользуются, потому что им будет слишком стыдно смотреть ей в глаза после того, что произошло. Они рассчитают и ее, и Эмер. В Бостоне горничных хоть отбавляй, замена им найдется уже к вечеру. И она решилась на отчаянный поступок.
 
      Следующим утром Лилли постучала в дверь кабинета господина Адамса и спросила, не может ли она с ним поговорить. Она смотрела прямо ему в глаза, и господин Адамс ответил ей пристальным взглядом, как если бы увидел впервые. Но нет, это был уже второй раз.
      – Это вы завязывали мне галстук, – вспомнил он.
      – Верно, сэр. Я Лилли.
      Он кивнул.
      – Но ведь раньше наверху были две служанки? – в недоумении спросил он.
      – Да, сэр! – В какой-то момент самообладание едва не изменило Лилли. Он мог уволить ее за то, что она собиралась сказать, но если он этого не сделает, тогда это наверняка сделает миссис Хулихен. Терять Лилли было нечего, и она рассказала ему обо всем.
      – Вы сами видели, в каком состоянии она была вчера вечером, сэр, – закончила Лилли.
      Джон Адамс закинул назад голову и рассмеялся.
      – Только благодаря вашей проворности содержимое подноса не оказалось у меня на коленях! Хорошо, что вы молоды и так ловки, Лилли.
      Он вздохнул, размышляя о непорядках в своем ухоженном доме. Потом с надеждой взглянул на Лилли.
      – Вы говорите, что вы ирландка, но где же ваш ирландский акцент?
      Он вертел между пальцами серебряный разрезной нож, не отрывая глаз от Лилли.
      – Я воспитывалась в монастыре, сэр, – отвечала Лилли, пускаясь в очередную ложь. – И потеряла семью во время плавания через океан, – торопливо говорила она. – Пароход потерпел кораблекрушение под Нантакетом, и все утонули.
      – Ах, мне очень жаль… – смущенно проговорил он. И быстро перешел к делу: – Я увольняю миссис Хулихен и повариху. Вы, Лилли, назначаетесь вместо нее экономкой с жалованьем пятьдесят долларов в месяц. Вам предстоит нанять новую кухарку и столько служанок, сколько нужно, чтобы содержать в порядке мой дом. Ведь на вас, Лилли, я могу положиться, не так ли?
      Он улыбнулся своей новой экономке, и торжествующая Лилли залилась краской.
      – Конечно, можете, сэр! – ответила она.
      Она уверенным шагом вышла из кабинета хозяина, голова у нее кружилась при мысли о пятидесяти долларах в месяц. Это же целое состояние! И она знала, что это на десять долларов больше того, что получала миссис Хулихен. Она будет посылать двадцать пять долларов Шериданам на ребенка, и у нее будет оставаться еще двадцать пять. Она сможет, наконец, выбросить это серое ненавистное платье и купить себе приличную одежду, хорошее французское мыло, а может быть, даже и одеколон. И у нее будет собственная комната, с ванной. Она разделит ее с новой кухаркой, которую ей самой предстояло нанять. Ей больше не придется скрести ступеньки крыльца. Она будет почти хозяйкой в доме, ведь господин Адамс холостяк и постоянно бывает в разъездах. Эта мысль упрямо крутилась в ее голове, пока она быстрым шагом шла на кухню, куда почтальон только что доставил утреннюю почту.
      Поверх всех писем и газет лежал конверт, адресованный ей. Письмо из Кониемейры. Адрес был выведен крупным почерком.

      Хозяин Дэниела Мик Корриген был холостяком; но когда дела шли вяло и у него было время, чтобы предаться воспоминаниям, он не раз говорил Дэну, что это не значит, что у него никогда не было возлюбленной.
      Мику было за шестьдесят. У него были клочковатые седые волосы и слезящиеся глаза, а выцветшее лицо было бледным от безрадостной жизни. Дэниел считал его неудачником, ставшим жертвой юношеской страсти, но Мик каждый день ставил свечку в церкви святого Стефана в память о своей утраченной любви. И без конца рассказывал свои истории любому, согласившемуся его слушать.
      Мик, грустно покачивая головой, деловито отмерял муку в небольшие коричневые бумажные мешочки, загибая их края шишковатыми пальцами.
      – По иронии судьбы я, подыхающий с голоду ирландский парень, сделал неплохой бизнес на продаже продуктов еще более голодным ирландцам.
      На его помутневшие глаза навернулись слезы.
      – Иногда, Дэниел, я спрашиваю себя, придет ли когда-нибудь этому конец? Когда я каждый день видел за окном лавки твое голодное лицо, это напоминало мне самого себя, – печально проговорил он.
      Плотно натянув на голову плоскую шляпу, Мик схватил свою палку и заковылял к двери.
      – Я вернусь в два часа, – бросил он, отправляясь в кабачок Хегэрти на углу Норс-стрит, где ежедневно встречался со своими закадычными друзьями за парой кружек, без конца вспоминая былые времена.
      Дэниел взялся за тряпку и стал медленно протирать выщербленный сосновый прилавок. Добавив в бочонки сахар, чай и картофель, он уложил горкой куски карболового мыла, наполнявшие лавку резким запахом, пересчитал свечи и собрал рассыпавшиеся растопочные щепки.
      Дэниел неотрывно думал о том, как было бы хорошо, если бы он делал все это для самого себя.
      – Мы ничего не покупаем у коммивояжеров, – холодно встретил он вошедшего в лавку человека с ранцем на спине, уже снимавшего его на ходу, устало направляясь к конторке.
      – Мне нужен стакан воды, – возразил тот. Вытащив красный носовой платок, он вытер им вспотевший лоб. – Я шел всю ночь и умираю от усталости. Проторговался до последнего пенни, и теперь мне нечем заплатить даже за еду.
      Дэн подал ему стакан воды.
      – И что же то за торговля, которая поставила тебя на край ранней могилы?
      Незнакомец нагнулся и раскрыл свой ранец. Он извлек оттуда железные карманные часы и положил их на конторку.
      – Я купил их двести штук, – мрачно проговорил он, – из конфискованных таможней. Их продавали по дешевке, и я подумал, что мне представился счастливый случай. Заплатил за каждые по пятьдесят центов, сто долларов за все. Я надеялся, что наверняка продам их по паре долларов в магазины, но просчитался. Никто не хочет их покупать. На это ушли все мои деньги, да и брата моей жены тоже; теперь я даже не могу вернуться домой, ведь он убьет меня за то, что я потерял все деньги.
      Он с надеждой посмотрел на Дэниела:
      – Не заинтересуетесь ли вы?
      Дэн задумчиво взглянул на пришельца. Цифры с манящим знаком доллара пронеслись в его голове, словно звякнул кассовый аппарат, и он быстро ответил:
      – Я куплю не одни часы. Возьму у тебя все за пятьдесят баксов.
      – Пятьдесят баксов?
      Незнакомец с негодованием взглянул на Дэна.
      – Разве я не сказал вам только что, что заплатил за них сто?
      Дэн, равнодушно пожав плечами, отвернулся и принялся стирать пыль с полок.
      – Хотите – берите эти деньги, не хотите – дело ваше, – заметил он. – Так вы, по крайней мере, смогли бы обсудить ваши убытки с женой, вместо того чтобы подыхать с голоду здесь, на улицах Норт-Энда.
      Неудачливый коммивояжер протянул Дэну руку.
      – Пусть будет так, я согласен, – проговорил он, Дэн поколебался:
      – Тебе придется подождать денег до вечера, но чтобы скрепить сделку, вот тебе четыре доллара в счет причитающегося.
      В ожидании возвращения Мика Корригена Дэн раздумывал над своим планом. Как и у любого другого в Норт-Энде, у него не было пятидесяти долларов, но он подумал, что знает, где их взять. Когда строго в два часа вернулся Корриген, Дэн сказал ему, что у него срочное дело и что ему нужен час свободного времени. Сбросив белый передник продавца, он натянул куртку и слегка смочил свои рыжие кудри. Потом перекинул через плечо ранец и быстро зашагал по Приис-стрит.
      Ирония судьбы была в том, что человек, к которому он направлялся, тоже был бакалейщиком. Мэтью Кини был ирландским «боссом» Норт-Энда и играл определенную роль в местной политической жизни. Он открыл свою бакалейную лавку лет двадцать пять назад и превратил ее в самый большой магазин в этом районе.