Расстегнув пальто, Пьерлуиджи снял его и аккуратно сложил. Он положил его на стул и сел напротив нее.
– Совершенно очевидно, что ты не представляешь себе того, о чем говоришь, – произнес он холодно. – Деньги Поппи – это не просто миллион или около того – это же сотни тысяч миллионов! Этого будет достаточно даже для тебя, Клаудиа, хотя, видит Бог, ты можешь спустить это быстрее, чем горячий нож пройдет сквозь масло. Похоже, в голове у тебя не прибавилось, хотя ты и стала старше.
– Мы – одного возраста, – закричала она, вскакивая. – Мне столько же лет, сколько и тебе!
– Послушай, Клаудиа, – сказал он со вздохом. – Давай прекратим эту глупую перепалку. Конечно, наш отец был сыном Поппи Мэллори, а мы – ее правнуки, и мы оба здесь по одной и той же причине – найти доказательства. Либер показывал мне копию так называемого завещания. В нем совершенно определенно говорится, что Поппи оставляет свои деньги дочери. Я ему объяснил, что, в сущности, Поппи никогда толком не видела своего ребенка – Энджел забрала его сразу после рождения, не дав Поппи даже подержать его в руках. И это Энджел убедила ее, что родилась девочка – она боялась, что однажды Поппи вернется и потребует назад ребенка или объявит его своим. Я также рассказал ему, как Фелипе Ринарди ненавидел мальчика, потому что это был не его ребенок, и превратил жизнь «сына» в сущий ад; поэтому, когда Фелипе умер, Александр отказался от фамильного дома Ринарди, титула и поместий. Он не хотел ничего, что напоминало бы ему о Ринарди. Он приехал сюда, купил виллу Велата, и много позже женился на Лючии Галли, чью фамилию он взял вместо своей. Либер согласился, что история интересна и чрезвычайно важна, но ему нужно документальное подтверждение всего мною сказанного. Вот почему я здесь.
– О-о? А я-то подумала, что, может, ты приехал, чтобы повидать свою любимую сестричку, – Клаудиа откинулась в кресло, потянувшись. – Ты не скучал по мне, Пьерлуиджи? Один в своей башне из слоновой кости на Уолл-стрит?
– Я никогда не скучаю по тебе, Клаудиа, – сказал он ледяным тоном.
Она усмехнулась; ей лучше знать.
– А как твоя интимная жизнь сейчас? – поддразнивала она. – Или ты больше не обращаешь внимания на такие вещи?
– Ты становишься смешной, Клаудиа, – сказал он, открывая дверь. – Увидимся за ужином.
– Не могу дождаться этого, – крикнула она ему вслед, когда он уже вышел.
В большой неосвещенной столовой было холодно и поэтому они ели свой ужин около камина в маленькой гостиной. Джульетта, которая жила в небольшом домике около дороги, приготовила им куриный суп с овощами. Клаудиа без умолку болтала, ворча по поводу своей аннулированной кредитной карточки и жалуясь на то, что Пьерлуиджи нисколько не заботится о ней.
– Ты забрал себе все деньги и не оставил мне ни цента, – кричала она сердито, – я практически погибаю в Париже, а ты купаешься в роскоши.
Джульетта поставила перед Пьерлуиджи телятину, но он покачал головой, отодвигая блюдо.
– Ты ошибаешься, Клаудиа, – сказал он спокойно. – Я вытаскивал тебя из всех финансовых кризисов, в которые ты себя загоняла. Теперь пришло время тебе самой заботиться о себе. Это единственный способ заставить тебя узнать цену деньгам.
– Цену деньгам! – она налила себе вина в бокал, пролив его на белое платье. – А какую ценность имеют деньги для тебя, братец? Ты просто перетаскиваешь их с одного банковского счета на другой, играешь в игры – покупаешь одно и продаешь другое… ты никогда не сделал ничего настоящего со своими деньгами, Пьерлуиджи! Они не приносят тебе ни радости, ни комфорта – никакого физического удовольствия. Для тебя деньги – конечный результат; а для меня – они то, на что можно купить что-нибудь стоящее.
Джульетта убрала их тарелки и принесла шоколадный мусс, который приготовила в полдень. Клаудиа набросилась на него жадно, подливая себе еще вина.
– Ты никогда не думаешь о последствиях, не так ли? – сказал он презрительно. – Даже об эффекте от двух порций шоколадного мусса – как это скажется на твоих бедрах, а?
– Черт бы тебя побрал! – закричала она, рывком швыряя тарелку через стол. – Ты – ублюдок, Пьерлуиджи! Я ненавижу тебя!
Джульетта подобрала осколки тарелки и поспешно укрылась на кухне. Казалось, эти двое никогда не любили друг друга, и вот снова они бранятся. Принеся кофе, она поставила его на стол, глядя на них встревоженно.
– Синьор! Синьора! Я ухожу, – пробормотала она.
– Спокойной ночи, Джульетта. Благодарю вас, – сказал он, но Клаудиа мрачно смотрела в стол, ее голова упала на ладони. Джульетта вздохнула; она была рада, что идет домой к мужу, на свой островок мира и спокойствия.
– Ты просто ревнуешь – вот и все, – проговорила она резко.
Пьерлуиджи налил себе кофе и пошел с ним к двери.
– Я иду назад – в кабинет отца, может быть, найду там что-нибудь, – сказал он, игнорируя ее замечание.
Он сидел там около часа, роясь в плотно набитых ящиках стола, когда услышал звуки шагов в холле. Двери распахнулись и нетвердой походкой вошла Клаудиа. Ее волосы в беспорядке падали на лицо, белая атласная блуза была залита вином.
– Я хочу поговорить с тобой, братец! – прошипела она.
Он холодно взглянул на нее.
– Ты – пьяна, Клаудиа, – сказал он. – Почему бы тебе не пойти лечь в постель и не поспать? Тебе нужно выспаться. Мы можем поговорить утром.
– Мы можем поговорить утром… – сказала она, передразнивая его – ей удалось точно имитировать его тон. – И о чем же мы будем говорить утром, Пьерлуиджи? Мы будем говорить о тебе и обо мне?
Легкая улыбка заиграла на ее полных губах. Клаудиа облизнулась соблазняющим движением языка: – О «прежних временах», братец?
Рука Пьерлуиджи застыла, сжав листок бумаги.
– Уходи, Клаудиа, прошу, – сказал он, наклоняясь над столом.
Она начала подходить к нему.
– А может, вспомним, маленький братишка? Не говори мне, что не мечтаешь об этом – один, в своей узкой холостяцкой постели, высоко над Манхэттеном. Давай, Пьерлуиджи, признайся, мы ведь оба знаем, о чем ты думаешь. – Остановившись перед ним, Клаудиа обвила руками его шею и поцеловала его в затылок. – Ведь ты любишь свою сестричку, любишь, Пьерлуиджи, не так ли? А я и не знала, что так сильно – до того дня, на конюшне. Ты никогда не заикался о том, сколько времени ты подглядывал за нами, братец. Дважды, трижды… или дюжину раз?
Она засмеялась, когда он расцепил ее руки и отшвырнул ее назад.
– Прекрати, Клаудиа, – потребовал он. – Прекрати немедленно!
– О-о, это не то, что ты сказал тогда, – хихикала она. – Тогда тебе хотелось совсем другого… еще и еще… Вспомни тот полдень, Пьерлуиджи. Помнишь? Помнишь? Он только что ушел, оставив меня лежать на соломе. Я знала, что ты наверху, на чердаке… подглядываешь… и я позвала тебя. Ты слетел вниз по лестнице так быстро… Потом остановился… Ты шел медленно… ты не мог оторвать от меня глаз, не так ли? Лежащей, полуобнаженной, юбка задрана выше талии…
– Ради Бога, Клаудиа! – закричал он, отшвыривая стул и глядя на нее в упор.
– И вот тогда наступила твоя очередь, так? Так, Пьерлуиджи? Твоя очередь дотронуться до груди маленькой сестрички? Твоя очередь… – она не успела докончить.
Взмахнув рукой, Пьерлуиджи хлестнул ее ладонью по лицу. Удар был такой силы, что она далеко отлетела назад.
– Ты! Ты! Ты дешевая жалкая шлюха! – прорычал он. – Все, что ты когда-либо делала в этой жизни – это продавала свое тело!
– А ты всегда мало что мог предложить, – сказала она горько. – Вот так!
– Я уезжаю, – бросил он, выскакивая из комнаты. – Я отказываюсь оставаться здесь с тобой.
– Боишься, что соблазню тебя? – поддразнивала она. – Что, так?
Не обращая на нее внимания, Пьерлуиджи пошел вверх в свою комнату. Его чемодан был все еще не распакован и, надев пальто он подхватил свои вещи и пошел назад – вниз по ступенькам. Клаудиа ждала его в холле у телефона.
– А как, интересно, ты выберешься отсюда? – спросила она. – Ты не подумал об этом, Пьерлуиджи? У тебя нет машины.
– Я позвоню в деревню и закажу такси, – ответил он, направляясь к телефону.
Она схватила трубку первой, громко и нервно смеясь.
– О, нет, нет, тебе не удастся, – сказала она. – Мы отрезаны от мира.
Он уставился в изумлении на ножницы в ее руке и на болтающийся конец телефонного провода. Потом, взяв свой чемодан, он бросился мимо нее.
– Я пойду пешком в деревню, – остановившись, произнес он холодно.
– Пешком? – закричала она, побежав за ним. – Это же пять километров, снаружи снегопад…
– Уходи, Клаудиа, – проскрежетал он свирепо. – Я больше не хочу иметь с тобой никаких дел. Я не хочу тебя больше видеть – никогда!
– Чтоб тебе провалиться, ублюдок! – завопила она, с пьяной силой бросаясь к нему с ножницами. – Я убью тебя!
Она остановилась в ужасе, когда увидела кровь на руке, которой он закрылся, чтобы защититься. Их взгляды встретились; затем, не сказав ни слова, он вышел из двери, захлопнув ее за собой.
Клаудиа огляделась вокруг в панике. Что она натворила, Господи, ох, Господи, что она натворила… Она вовсе не собиралась обидеть его, сделать ему больно – она просто хотела пробиться сквозь его ледяную отчужденность… хотела, чтобы он был мил с ней… добр… ведь когда-то он обладал ею, черт бы это побрал! Она побрела через холл, плача и утирая слезы, размазывая тушь ладонью. Никогда еще не было так плохо – конечно, они всегда конфликтовали, но сегодня она зашла слишком далеко… Ведь они никогда не говорили о том случае на конюшне – даже сразу после происшедшего, но она всегда втайне думала, что Пьерлуиджи действительно любит ее, что он был как строгий отец, держащий ее на суровом поводке – ведь он знал, что Клаудиа своенравна и непредсказуема.
Все еще горюя о Пьерлуиджи, Клаудиа не замечала, как идет время, пока длинные часы в холле не пробили десять. Она вскочила. Он ушел, наверно, около часа назад, пробираясь сквозь сугробы к деревне. Это был долгий путь по опасной, темной дороге, он мог упасть и сломать ногу, и сейчас он, может, лежит один на замерзшей земле, там, где его никто не найдет до завтра, замерзшего насмерть! Этого она уже не могла вынести – она любила Пьерлуиджи и знала, что он тоже любит ее…
В ужасе она схватила пальто и выбежала наружу. Было очень скользко, снег налип на ее туфли с высокими каблуками, отчего она спотыкалась, спеша к гаражу. Двери были открыты, внутрь рвалась метель и Клаудиа заглянула в гараж, озадаченная. Пьерлуиджи, наверно, пытался завести мотор, но ведь он никогда не водил машину, у него на это была фобия…
Включив фары, она поехала по выездной дорожке, буксуя на заснеженной поверхности, пока не выбралась на дорогу, ведущую к деревне. Дорога сбегала вниз по холму под сенью лип, поэтому не так уж много снега проникло сквозь эту естественную крышу. Колючие порывы холодного ветра ударяли сбоку и в лобовое стекло, но Клаудиа высовывалась из окна, всматриваясь во мрак. Она так боялась, что не заметит его в этой снежной буре. Она вытирала ладонью слезы, плача навзрыд, она звала его опять и опять…
– Пьерлуиджи! – кричала она.
– Пьерлуиджи, – прошептала Клаудиа. – Я этого не хотела. Я правда люблю тебя, правда! Я не знаю, что заставляет меня говорить тебе такие вещи!
Но его по-прежнему не было видно.
Она стала рыться в своей сумочке, лежавшей на переднем сиденье, хотела найти платок, чтобы вытереть слезы, мешавшие смотреть на дорогу.
Но вот… Что это? Что?
Господи, это, наверно, он!
Конечно, он остановился и смотрит на фары!
– …Пьерлуиджи! – позвала она.
Неожиданно бок машины, казалось, отлетел от нее, она вцепилась в руль, но визжащие колеса не слушались ее. Они скользили совсем не туда, куда нужно. Инстинктивно Клаудиа сильно нажала на тормоза, пытаясь остановить машину – никакого результата!
Машина неслась все быстрей и быстрей в сторону от дороги, Клаудиа в панике изо всех сил жала на тормоза, но автомобиль, словно взбесившийся, делая крутые виражи, летел вперед – в лес у подножия холма. Послышался звон разбивающегося стекла, когда машина, перевернувшись, наконец остановилась под оливковым деревом. Потом наступила зловещая тишина.
ГЛАВА 24
Ария стояла перед портретом кисти Ван-Дейка – мужчина семнадцатого столетия, одетый в черное. На нем были бриджи и туфли с пряжками; белый кружевной воротник и манжеты выделялись на бархатном камзоле. Он надменно опирался о мраморную колонну, на его лице можно было прочесть – он владеет миром, и всякого, кто попытается это оспорить, ждет быстрая расправа.
– Угрожающий вид, – шепнула она Орландо.
– Зловещий, вы хотите сказать, – ответил Орландо задумчиво.
Она кивнула.
– Как Карральдо – властный и пугающий.
– Давайте не будем говорить о Карральдо, – сказал Орландо. – Забудьте о нем хотя бы на время.
Они бродили по изысканным галереям Ка-д'Оро. Ария с восторгом смотрела на их сокровища, потихоньку посматривая на серьезное, красивое лицо своего спутника, когда он вглядывался в картины, немного отходя назад, чтобы увидеть их под разным углом. Быть вместе с Орландо – это так непохоже на ее прогулки с приятелями-студентами из художественного колледжа; он такой интересный, и тонкий, и чуткий. Он так отличается от всех, кого она когда-либо знала.
Это похоже на чудо, что Орландо вошел в ее жизнь именно сейчас, когда в ней наступил такой тяжелый момент. Ей не нужно было объяснять ему ничего – ни о своей матери, ни о Карральдо, ни даже о Поппи. Он все понимал.
И теперь, блуждая по музею, они ощущали, что настроены на одну волну; она уважала его суждения о живописи, а он интересовался ее мнением скромного любителя, слушая бережно, когда она пыталась выразить свое отношение к увиденному, и указывая на то, что ускользнуло от ее внимания. Но что бы она ни говорила, он всегда хвалил ее интуицию.
– В любой картине, – высказывал он свое мнение, – еще очень важно то, что зритель видит в ней личного. Если она ни о чем ему не говорит, то она не имеет для него никакой ценности. Ирисы Ван-Гога стоят для одного миллионы, а другой ни за что не повесил бы их на стену!
Две недели, которые Орландо уже пробыл в Венеции, стали для Арии самыми счастливыми – она уже давно не испытывала подобного. Она вздохнула немного свободнее, не видя все это время Карральдо. Он улетел по делам – к вящей ярости Франчески, потому что обручальное кольцо в изумрудом все еще не было надето на палец Арии.
Франческа смотрела на Орландо подозрительно, когда впервые увидела его, и Ария чувствовала, что если бы Карральдо лично не выбрал Орландо в качестве ее преподавателя, ее мать отказала бы ему.
– Что было в голове Карральдо, когда он посылал сюда этого красивого юношу? – злопыхала Франческа. – Тебе следует держать себя в рамках, Ария, – вот что я хочу сказать. Карральдо не из тех мужчин, которые прощают оскорбления.
– Ты предостерегаешь меня, мама? – сказала с вызовом Ария.
– Конечно, милая, – ответила сердито Франческа. – И тебе лучше принять это к сведению, или у тебя, или у Орландо будет повод о многом пожалеть.
Конечно, Ария тревожилась не за себя. Ее волновала угроза Франчески по отношению к Орландо. Он с энтузиазмом рассказывал Арии, как его работа понравилась Карральдо, как они беседовали о его желании свободно рисовать, и как Карральдо дал ему шанс. Будет ужасно, если Карральдо рассвирепеет и откажется помочь Орландо. Она ведь знала, как важно это для Орландо.
– О чем вы думаете? – спросил Орландо.
– О вас, – честно ответила Ария. Он засмеялся.
– Надеюсь, что это приятные мысли.
– Конечно. Я как раз думала, как помочь вам спокойно работать.
– Оставьте эти хлопоты мне, – ответил он спокойно. – Я сам должен об этом беспокоиться.
– Но если я получу деньги Поппи Мэллори, я смогу стать вашим покровителем, – сказала она. – Я говорю серьезно, Орландо. Вам не придется думать о деньгах – у вас их будет столько, сколько вам потребуется. И тогда вы сможете свободно рисовать то, что действительно хотите, а не учить девушек, подобных мне.
Он взял ее под руку и засмеялся.
– А мне нравится учить девушек, подобных вам. Я вдруг понял, что никогда не встречал такой девушки, как вы… я знал лишь напористых богатых женщин, которые всегда хотели большего – неважно, как много они имели. А вы, похоже, не хотите ничего.
– Ах нет, хочу, – сказала она, смотря на него искренне и серьезно своими темно-голубыми глазами.
– Скажите мне, чего же, – спросил он, но Ария просто покачала головой.
– Это – секрет.
– И вы его мне никогда не откроете, не так ли? Она опять кивнула; ее темные волосы упали ей на глаза.
– Может быть, никогда, – ответила она твердо. Он опять засмеялся.
– Только вы можете так построить фразу, Ария, – может быть и никогда в одном предложении. Я приму к сведению, что однажды вы мне скажете. О'кей? Да-а, Карральдо платит мне очень щедро за такую приятную работу, и вот что я вам скажу – почему бы нам не пообедать с вами вечерком? Куда бы вы хотели пойти? В Гарри'з бар?
– О, пожалуйста, пойдемте в Корте Сконта, – сказала она. – Там всегда все занято, но я уверена, что закажу столик.
– Предоставьте это мне, – улыбнулся он. – Когда мне зайти за вами?
Ария колебалась.
– Думаю, что нам лучше встретиться там… Мне неловко говорить, но моя мать не одобрит этого, – добавила она несчастным голосом. – Из-за Карральдо, вы же понимаете.
– О'кей, – ответил коротко Орландо. – Жду вас там, в десять.
Корте Сконта примостился в крошечной аллее у Рива дельи Скьявонни в районе Кастелло, и Ария с нетерпением ожидала водного трамвайчика. Это была пронизывающе-холодная ночь, и туман клубился над лагуной, проглатывая звуки и уменьшая видимость до двадцати ярдов. Закутавшись поглубже в пиджак, она мерила шагами остановку. Она ждала уже десять минут и боялась, что может опоздать. Ария думала с отчаянием, что она на десять минут меньше пробудет в обществе Орландо из-за этого противного трамвайчика! Это – невыносимо! – воскликнула она сердито. Она повернулась прочь от канала и пошла пешком; она дойдет до места за пятнадцать минут, если пойдет короткой дорогой.
Ее ноги в новых ботинках с кисточками легко ступали по вымощенной вулканическим камнем Пьяцетте, и звуки шагов одиноко раздавались в тумане. Казалось, погода засадила всех по домам, и многие магазинчики и кафе были уже закрыты. Ария свернула за угол и пошла по аллее, думая об Орландо и о секрете, который она не могла открыть ему. Как она может сделать это? Он, наверно, просто посмеется над ней, если узнает, что она любит его. Еще бы, ведь он знал таких искушенных женщин – она должна казаться ему просто девочкой. Но в душе Ария ощущала себя не такой – она повзрослела и ей так хотелось, чтобы он поцеловал ее. Конечно, она много раз уже целовалась с юношами, но с Орландо это было бы совсем по-другому, потому что ему бы она отдавала всю себя. Любовь есть любовь…
Вдруг Ария услышала приглушенный звук шагов на мосту, позади себя, и оглянулась через плечо. Но в зыбком свете уличных фонарей она видела лишь туман и тени… Она была совсем одна. Нервно прислушиваясь, девушка ускорила шаг. Господи, скорее бы, скорее бы дойти до кафе!
Но Ария не могла не думать об этих звуках, она вся превратилась в слух… да, вот они опять отчетливо слышны – шаги по камню моста, который она сама только что перешла. Это смешно, – подумала Ария, – ведь если бы не туман, она бы даже и не обратила внимания на эти шаги, но густая серо-молочная пелена, казалось, сделала все зловещим… Нервы у Арии сдали, и с криком тревоги она побежала вперед. Похоже, шаги приближались, они стали стремительнее, увереннее… Ария бежала, перепрыгивая через две ступеньки – скорее вниз по лестнице, туда, на маленькую площадь, где уже видны яркие огни кафе!
Ария остановилась, чтобы перевести дух. Она почувствовала себя увереннее в свете ярко освещенных окон кафе – она знала, что в любую минуту может вбежать внутрь и попросить о помощи. Неожиданно она почувствовала странный холодок на шее – она словно физически ощутила, что на нее смотрят. С замирающим сердцем Ария обернулась но, казалось, на улице не было ни души. Со вздохом облегчения она подумала, что все это – глупости, и пошла дальше.
Калле Крочера казалось погруженной в непроглядный мрак после ярких огней кафе, и вдруг впав в полную панику, Ария понеслась стремглав по улице, свернув за угол на Калле дель Пестрин. Она не чувствовала под собой ног. Почти рыдая от страха, она, наконец, держалась за ручку входной двери ресторана. Задержавшись на секунду на пороге, Ария медленно обернулась, чтобы бросить последний взгляд на зловещий туман, в котором, казалось, скрывался чудовищный некто, чей взгляд она все еще ощущала на своей спине, но там не было никого. Только тишина, в которой отдавались удары ее собственного сердца, гулко звучащие в ушах. Трясясь от страха, Ария попыталась взять себя в руки. Конечно, она просто трусиха и дурочка, паникующая от любого пустяка! Ария вошла внутрь.
Корте Сконта было небольшим уютным кафе, ставшим известным благодаря своей ароматной, изысканной кухне – здесь все, в основном, приготовлялось из продуктов моря. Гурманы – венецианцы, не знавшие недостатка в других превосходных ресторанах, все же быстро раскопали это местечко и очень любили бывать здесь, несмотря на непритязательный интерьер. В кафе было всегда многолюдно. Ария внимательно осматривала столики в поисках Орландо, но его нигде не было видно.
– У вас заказан столик, синьорина? – спросил молодой владелец ресторана.
– Думаю, что да, – ответила она с надеждой в голосе. – Синьор Мессенджер?
Он стал изучать какой-то список.
– Да, синьорина. На десять часов. Но синьор еще не пришел, – сказал он, сопровождая ее к столику. – Хотите чего-нибудь выпить? Он будет с минуты на минуту.
– Ария! – Орландо поспешил к ней, его белокурые волосы были влажными. – Извините, что я опоздал. Это все этот проклятый туман! Я сотни раз останавливался, чтобы спросить, как пройти сюда – и все равно заблудился!
– Ничего, ведь теперь вы уже здесь, – улыбнулась она. Ария была так рада видеть Орландо, что сразу же позабыла про все свои страхи. – Я должна была вас предупредить – ведь это кафе не так-то просто найти.
– Теперь все в порядке, – усмехнулся он. – Просто я так привык залезать в такси, говорить адрес, а там уж забота водителя… Но в Венеции нужно ходить на своих двоих и напрягать всю свою интуицию, чтобы добраться до места. Это так забавно и ново…
– Конечно, забавно, – неожиданно обиделась Ария. – Здесь нет машин, нет их удушливых газов, нет шума… только красота Венеции.
– Вы правы, – сказал он, беря ее руку через столик. – И вы тоже. Вы так чудесно выглядите сейчас, Ария. Вы знаете, я хотел попросить разрешения написать ваш портрет… всякий раз, когда я смотрю на вас, мне хочется взять в руки кисть и поймать на холсте эти каштановые блики на волосах, эти брови вразлет… – осторожным движением он бережно провел пальцем по ее губам, словно очерчивая их контур. – Эти мягкие нежные губы…
– Синьор? – официант улыбался понимающе. – Для начала могу предложить вам свежего угря, – произнес он. – И крабов. Быть может, хотите мидии, морских гребешков или… есть еще особым образом приготовленные креветки… А в качестве основного блюда…
Они были так поглощены друг другом, что едва слышали его слова.
– Что заказать, Ария? – тихо проговорил Орландо.
– Я не знаю… Все, что захотите, – прошептала Ария. Официант вздохнул, закатывая глаза.
– Тогда я могу предложить вам смешанное блюдо, сэр, – сказал он бодро. – Угорь, гребешки, мидии и креветки с соусом, и еще, пожалуй, салат из крабов – они очень, очень свежие… А как насчет напитков, синьор?
– Напитки? Шампанского, конечно!
– Но оно слишком дорогое… – шепнула Ария. Орландо тряхнул головой.
– Но это единственный возможный напиток сегодня, потому что сейчас вы скажете мне, что я могу написать ваш портрет!
– Конечно, я согласна! – воскликнула радостно Ария. – И вам совершенно не обязательно подкупать меня шампанским!
– Но это не подкуп, – сказал Орландо так забавно-негодующе, что другие посетители посмотрели на них и заулыбались. – Это праздник.
– Праздник… потому что вы собираетесь написать мой портрет? – засмеялась Ария.
– Нет, – ответил он серьезно. – Потому что мне кажется, что я влюбился в вас.
Бурлящее весельем, переполненное кафе словно исчезло, как на сцене, когда выключаются все юпитеры, кроме двух, направленных на главных героев – на их глаза, их руки, застывшие в нежном прикосновении… Арии показалось, что они совсем одни – только она и Орландо…
– Но вы не хотите сказать?.. Этого не может быть… – прошептала она.
– Именно это я хочу сказать, – он крепко сжал ее пальцы, глядя ей прямо в глаза. – Я никогда не встречал никого, похожего на вас, Ария. Вы перевернули всю мою жизнь. Раньше я думал, что настоящая жизнь состоит из переездов с одного модного курорта на другой, из беготни по светским вечеринкам в компании блестящих, напористых людей… Мое существование было пустым и бессмысленным, и мне нужно было встретить вас, чтобы это понять.
Ария покраснела и беспомощно смотрела на Орландо.
– Но вы… – начала она и запнулась. Орландо смотрел на нее серьезно, сжимая ее руку.
– Но вы знали так много красивых женщин, – сказала она наконец. – Все эти знаменитые лица… в журналах… ведь вы знали их всех…
Орландо вздохнул.
– Эти женщины были похожи на вашу мать, Ария, – сказал он грустно. – Извините, но это правда. Редко у кого из них было сердце, остальные же вместо него довольствовались калькулятором. Я почувствовал себя совершенно другим человеком здесь, в Венеции, вместе с вами, Ария. Словно передо мною открылось будущее, которое меня раньше пугало, и оно принадлежит мне, а не этим людям. Теперь я знаю, что могу делать то, что я действительно хочу.
– Орландо, я тоже люблю вас, – прошептала она, не обращая внимания на окружающих. – Это как раз то, что я не могла сказать вам сегодня в музее.
– Шампанское, синьор, – сказал официант, показывая ему бутылку.
Хлопнула пробка и вино было налито в бокалы. Орландо молча смотрел на Арию.
– Я предлагаю тост, – сказал наконец он. – За новую жизнь. За начало – для вас и для меня.
Ария улыбнулась.
– За начало, – повторила она, счастливо глядя на него, но где-то в глубине ее сознания маячил зловещий образ – образ человека, о котором ни она, ни Орландо не упоминали. Карральдо. И слова предостережения ее матери.
ГЛАВА 25
Офис Карральдо находился на одной из престижных улиц Милана – тихой, чинной и респектабельной. Он как нельзя лучше соответствовал одной стороне его индивидуальности. Стены и обстановка были серого цвета; простые стулья из стали были обиты серой кожей, плита из полированного серого гранита служила ему письменным столом, и хрупкого вида лампы из серой стали направляли прицельно лучи света на рабочие места и в глаза человеку, который садился напротив Карральдо. Галерея наверху выявляла другую сторону его личности: блестящий пол из светлого вяза и совершенно белые стены, увешанные картинами молодых современных художников, которым он покровительствовал. Но было еще одно помещение, тщательно оберегаемое святилище, где он хранил свои недавние приобретения – бесценных импрессионистов и работы старых мастеров. Это была живопись, которую он по-настоящему любил. Но теперь даже это отошло на задний план, потому что он был совершенно одержим Арией Ринарди и не мог сосредоточиться больше ни на чем.
Взяв номер «Иль Джорно», он перечитал заметку о смерти Клаудии Галли. В ней говорилось о том, что ее брат, Пьерлуиджи Галли, всемирно известный финансист, был арестован и помещен в тюрьму по подозрению в убийстве. Он содержался здесь, в Милане, до выяснения обстоятельств этого странного дела. Карральдо знал Клаудиу; он несколько раз встречал ее на званых вечерах в Париже и Нью-Йорке. Она принадлежала к тому типу женщин, которых часто увидишь на всевозможных дорогих престижных концертах и вернисажах, хотя, конечно, она была привлекательнее многих из них, потому что была не просто тощей «вешалкой». Клаудиа обладала аппетитной плотью и формами, которые она выставляла откровенно и охотно. Пару раз она бросила в его сторону красноречивый взгляд, и Карральдо понял, что может иметь ее, если захочет, но у него не возникало такого желания – Клаудиа была слишком неразборчивой женщиной, чтобы стать его любовницей. Но все же такая смерть его расстроила. И вообще немного странно, что это случилось именно теперь, когда она и ее брат претендовали на наследство Поппи Мэллори, и Клаудиа могла бы стать богата.
Он откинулся в кресле, сложив руки, и стал думать о Пьерлуиджи. Он слышал, что у него были сложности на бирже и он совершенно измучен. Только некоторые из деловых людей подозревали о глубине и серьезности его проблем, но теперь, со смертью Клаудии, казалось, все представало в определенном свете. У Пьерлуиджи мог быть мотив для убийства. Наследство Поппи Мэллори.
Он мельком видел Пьерлуиджи, один только раз в Нью-Йорке, он был вместе со своей сестрой, и Карральдо показалось, что он выглядит как человек, чья холодная манера поведения скрывает ярость или сильную боль. Карральдо узнал симптомы – Пьерлуиджи напоминал ему себя самого. И теперь Карральдо думал о нем и не мог понять.
Официант принес номер «Иль Джорно» вместе с подносом с завтраком, и даже со своим ограниченным знанием итальянского Майк понял, о чем говорилось в заголовках. Клаудиа Галли была мертва, а ее брат, Пьерлуиджи, был в тюрьме по обвинению в убийстве.
Майк присвистнул в изумлении. Кто бы мог подумать? И каков же мотив? Деньги Поппи Мэллори? Но нет сомнения, что этой суммы хватило бы им обоим. Потом он вдруг вспомнил с неприятным чувством взгляд потемневших от боли глаз Пьерлуиджи и подумал, что, в конце концов, это не исключено.
