Жить со смыслом: Как обретать помогая и получать отдавая

Владимир Шаров, Азиз Ниязи, Адин Штейнзальц, Константин Куксин

Жить со смыслом. Как обретать помогая и получать отдавая

Предисловие

Вы держите в руках редкую книгу. Во-первых, потому, что литературы о благотворительности в нашей стране по-прежнему очень мало. Если не считать небольшого числа периодических изданий благотворительных организаций, тираж которых совсем невелик, да нескольких книг, купить которые можно лишь в крупных книжных магазинах Москвы.

Во-вторых, впервые в новейшей истории под обложкой этого издания объединились темы «благотворительность» и «религия». Книги, рассказывающей не только об истории, традициях, но и о сегодняшнем дне религиозной благотворительности, до этого момента не существовало.

При этом все наши авторы, за исключением одного, люди светские и очень неординарные. Среди них есть ученый, писатель, путешественник, раввин и журналист; все они обладают глубокими знаниями о религиях, про которые пишут. Больше того: их материалы основаны и на личном жизненном опыте. Причины, по которым эти люди решили принять участие в проекте, вы узнаете из книги, которую держите в руках.

И последнее отличие, наверное, самое главное. Мы стремились показать на примере разных религий в разные времена и в разных странах, что благотворительность – неотъемлемая часть культуры и истории, свойственная всем народам. Благотворительность – это то, что объединяет всех нас, независимо от вероисповедания и цвета кожи. И именно сегодня религиозные организации, которые активно помогают бедным, больным, детям и престарелым, и делают еще множество добрых и полезных дел, могут помочь обществу вспомнить о важных традициях. Мир меняется быстро, но ценности милосердия остаются вечными.

Мы уверены, что эта книга будет интересна широкому кругу читателей – и последователям разных религий, и убежденным атеистам. Кому-то она поможет найти дополнительный смысл жизни, а кому-то, возможно, даже серьезно изменить жизнь. Она расскажет, как благотворительность способствует духовному развитию человека и более полной реализации того потенциала, который заложен в каждом из нас.

Книга будет также интересна и полезна тем, кто уже готов активно помогать другим, но пока не знает с чего начать.

Она расскажет о точках соприкосновения между светскими и религиозными организациями, и о том, как сообща делать добрые дела.

Нам – издателям и авторам этой книги – очень важно знать ваше мнение о прочитанном. Поэтому в конце вы найдете несколько вопросов, на которые мы будем рады получить ответы.

Исполнительный секретарь Форума Доноров

Наталья Каминарская

Часть I

Истоки милосердия: мировые религии о традициях благотворительности.

Владимир Шаров

Очерк христианской благотворительности

Испокон века на земле сожительствуют два разных мира. В одном отношения строятся на дарвиновских принципах, пусть отчасти и смягченных обычаями, законами, верой, – то есть это территория жестокой конкуренции, отбора, где только сильный получает право на еду, кров, на то, чтобы оставить потомство, – а рядом, как правило, совсем небольшие участки, где человек пытается основать жизнь на ином фундаменте, где он будто вспоминает, что создан по образу и подобию Божьему, что и сам каждую минуту ждет от Господа милости, снисхождения, помощи и, в свою очередь, так же начинает относиться к тем из своих собратьев, кого обделила судьба.

Огромная часть нашего мира – это территория жестокой конкуренции. Здесь только сильный получает право на еду.

Все мы знаем, что вера в то, что уже здесь, на земле, нами или, во всяком случае, при нашем деятельном участии может быть возведено «Царство всеобщего добра», по совокупности зовется Утопией, и никому из живущих в России не надо объяснять, к какой ни с чем не сравнимой крови может привести погоня за этим фантомом. ХХ век так нас всех напугал, что теперь многие убеждены, что любая попытка человека хоть как-то себя обуздать, неизбежно кончается одним: мы пасуем перед нашим собственным злом, после чего сами себе устраиваем доморощенный Апокалипсис, а затем и столь же рукотворный Страшный суд.

В то же время посреди этого огромного и, несомненно, очень опасного океана Утопии есть острова, на которых, даже глядя в самый подробный микроскоп, трудно разглядеть что-то плохое. Одним из них, безусловно, является благотворительность. На таком острове нам не надо объяснять смысл слов Господа, что чем более грешен человек, чем более он беден, слаб и беззащитен, тем более достоин помощи и участия. На нем, в отличие от территории обычной человеческой жизни, мы не ждем на свой дар ответного дара, а если и ждем, то только от Высшей силы, а не от того, кому помогли. В общем, сделанное здесь добро, кажется, и есть тот телец без изъяна, которого и должно приносить в жертву Господу.

Понимание всего этого тем более важно, что за годы советской власти навык благотворительности в нашем обществе был почти утрачен. Государство, уверенное в своем всеведении и всезнании, считало, что оно само обеспечит каждому социальную справедливость, и потому смотрело на частную благотворительность в лучшем случае как на средство удовлетворения тщеславия. Семьдесят пять лет (с 1917 по 1992 год), то есть три четверти века – несколько поколений человеческой жизни – в нашей стране не было частной благотворительности. За это время в обществе выросли и сформировались иные представления о том, кто, каким образом и почему должен помогать людям, по тем или иным причинам обделенным судьбой. Реформы начала 90-х годов узаконили основные виды благотворительных организаций, в частности благотворительные фонды.

Сейчас, когда усилия возобновить традиционную частную благотворительность повторяются у нас со все большей настойчивостью, со все большим убеждением в собственной правоте, со все большим пониманием, что без этого института стране просто не выжить, люди, занимающиеся благотворительностью, сталкиваются с одной очевидной проблемой (она не новость и для других стран, хотя там перерыв в деятельности благотворительных организаций далеко не был столь глубок): легитимность фондов, долгий период их существования связаны не только со скрупулезным соблюдением законодательства, конституционного строя страны, но и в не меньшей степени – с пониманием, поддержкой этих не слишком привычных для нас учреждений широкими слоями населения.

Благотворительность должна быть по своей природе долгоиграющей пластинкой – ведь большинство проблем, к которым она так или иначе причастна, невозможно решить разовыми, пусть и очень значительными, пожертвованиями. После изгнания Адама из Рая для любого человеческого общежития проблемы эти, по-видимому, неизбежны и постоянны. История знает примеры – некоторые датируются временем еще до Рождества Христова, – когда благотворительные фонды существовали, причем непрерывно, не одну сотню лет, когда они, хоть и не безболезненно, преодолевали финансовые и экономические катаклизмы, войны и революции, оказываясь более устойчивыми ко всякого рода потрясениям, чем даже социальное устройство той или иной страны. Ясно, что это было бы невозможно, если бы в обществе среди самых разных политических сил и настроений (в том числе и противостоящих друг другу) не существовало консенсуса насчет того, что упадок благотворительности, тем более ее запрет, был бы для всех вреден или того хуже – губителен.

Цель настоящего очерка, среди прочего, – рассмотреть разные точки зрения на этот институт, без чего на успех рассчитывать трудно. Наивно думать, что люди, настроенные враждебно или колеблющиеся, каким-то чудом однажды поймут, что благотворительность всем нам жизненно необходима и никакими другими учреждениями, в частности государственными, заменена быть не может, после чего искомый консенсус возникнет сам собой.

Надо сказать, что после революции 17-го года институт частной благотворительности исчез в нашей стране практически мгновенно и в сравнении со многим другим по внешности безболезненно. Убеждение, что государство может во всех смыслах успешнее, чем благотворительные организации, бороться с общественными бедами и болезнями, было весьма распространено в Европе задолго до октябрьского переворота. Особенно оно было характерно для стран, в которых давно существовали традиции сильной централизованной власти (Франция, Испания). Известно, что Великая Французская революция сразу после своей победы практически полностью ликвидировала независимую благотворительность, причем это положение не поменялось и в эпоху Реставрации, когда было успешно похоронено большинство самых явных нововведений революции. То есть во Франции, в отличие от англо-саксонских стран, значительная часть населения продолжала считать, что с точки зрения общественного блага именно государство должно распоряжаться как средствами, собранными в виде налогов (что естественно), так и теми, которые были пожертвованы частными лицами. Однако есть основания полагать, что большевики, наряду с другими силами, чьи настроения сыграли главную роль в победе русской революции, ставили в вину частной благотворительности не только тщеславие жертвователей и не слишком эффективную работу – корни конфликта были куда глубже, и эту тему хотелось бы осветить подробнее.

Большевики, во всяком случае поначалу, всерьез верили в возможность построения здесь, на земле, коммунизма, то есть рая, царствия божьего без Бога. Собственно говоря, научный коммунизм, который мы все и неоднократно на разных стадиях своего обучения обязаны были сдавать, это и есть учение об устройстве и функционировании, о нормах и правилах, которым мы должны будем следовать, живя в этом советском «небесном Иерусалиме». Большевики тех лет не сомневались, что в самое короткое время удастся так продвинуться в педагогике, что всех детей можно будет воспитать гениями; соответственно, ускорится и научный прогресс, разовьются все виды искусств. Можно будет избавить человека от любых болезней, связанных с его природной конституцией, и других, так что его земная жизнь станет практически вечной, а дальше – и вообще воскресить всех людей, когда-либо на земле живших.

Большевистское государство было убеждено в своем всеведении и всевластии. Одновременно с этим им владел панический страх (к сожалению, он жив и сейчас), что стоит дать любым местным территориальным и национальным связям развиться, наша огромная и так разнообразно, разношерстно населенная страна неминуемо и очень быстро распадется на части. Все эти фобии и привели к катастрофе, последствия которой мы с каждым годом ощущаем больше и больше. В результате страны, в десятки раз меньшие по территории, чем Россия – Франция, Испания, – имеющие не менее долгий, чем Россия, опыт централизованной государственной власти, сохранили несравненно больше региональных различий – культурных, языковых, поведенческих (этикета, народных обычаев).

В России же, где до революции все это с редким упорством, причем на равных – и простым народом, и интеллигенцией – поддерживалось, хранилось, собиралось (частные пожертвования и частные коллекции играли здесь ключевую роль), буквально за двадцать лет бесконтрольного господства центральной власти большая часть накопленного была невозвратно утрачена, и страна, невзирая ни на какие местные особенности и обстоятельства, от Ленинграда до Владивостока стала говорить, думать, писать на одном и том же универсальном и до крайности бедном языке дикторов московского радио. Произошло насильственное и решительное упрощение, уплощение как нашего языка и нашего национального опыта, так и состава людей, которые все это должны были сохранять.

Власть, обрубавшая все корни, которые питали культуру испокон века, убивавшая людей, которые могли бы поддержать то, чего она сама не понимала, привела общество к невосполнимому уже никакими усилиями упрощению жизни. Не развивались не только новые направления – была утрачена и огромная часть уже сделанного. Особенно это касается местной, провинциальной жизни, которую раньше благотворители, часто сами родом из провинции, с таким вниманием и с таким усердием поддерживали. Хранили как свою собственную историю, историю собственной семьи и собственного гнезда. Не лучше дело обстояло и в столицах.

Вместе с православными храмами гибли иконы. Гибли и рукописные книги, когда целыми деревнями арестовывали и ссылали староверов. Гибло и современное светское искусство – без коллекционеров и меценатов, без выставок. Замечательный русский авангард по большей части или сгнил в сараях, или был сожжен в буржуйках. Все это привело к огромному и решительному разрыву в культуре, нарушению самой ее генетики. Были не просто утрачены те или иные артефакты, но погибли целые школы – в живописи, в философии, в литературе, то есть не стало главного, что есть в культуре – ее преемственности, той среды, которая позволяла сохранять навыки, приемы отношения к миру, его понимания:

они, как и навыки ремесла, увы, могли передаваться лишь напрямую – от учителя к ученику. Из-за этого при внешнем, механическом росте числа людей, окончивших школу и получивших высшее образование, общий уровень культуры, ее разнообразия, ее тонкости и изощренности, глубины и оригинальности необратимо понизился.

Христианская благотворительность всегда была одной из важнейших составляющих тех отношений, которые связывали человека и Бога. Человек, созданный по образу и подобию Божьему, человек, по много раз на дню в каждой своей молитве просящий Господа о милости и милосердии, и сам в своих делах и поступках должен был быть милостив к своим ближним. В Ветхом Завете, в Книге пророка Осии, Господь говорит о Себе: «Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедения более, нежели всесожжений» (Осия: 6:6). В Евангелии от Матфея Христос говорит человеку: «…Алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф 25:35–36). И далее: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф 25:40).

Саму крестную муку Христа апостол Павел в Послании к Титу связывает с надеждой обратить человека к добру. Христос «дал Себя за нас, чтобы избавить нас от всякого беззакония и очистить Себе народ особенный, ревностный к добрым делам» (Тит 2:14). Благотворительность, творение добра рассматривается в христианстве как цель и смысл, как результат нравственного совершенствования человека, как тот единственный путь, следуя которым можно получить спасение на Небесах.

Христианская традиция, какой мы ее знаем, сложилась на стыке, но, главное, на соединении, конвергенции двух во многом далеких друг от друга традиций благотворительности – античной, полисной, и ветхозаветной, иудейской. Их взаимодействие, часто весьма неровное, началось в IV веке до н.э., когда Палестина после походов Александра Македонского попала в орбиту эллинистического мира, и особенно интенсивно пошло вслед за тем, как Иудейское царство – сначала относительно мирно (при Ироде), а потом почти с беспримерным насилием – было окончательно включено в состав Римской империи. Разница этих традиций – обе из них никогда не сомневались в необходимости благотворительности, базировались на убеждении, что общество без нее существовать не может, – была связана с отличными взглядами на суть и смысл человеческой жизни, тех отношений, которые соединяют человека и Бога, на ином понимании общественного блага и, соответственно, целей и задач как самого благотворителя, так и людей, которым он стремится помогать.

Это соединение оказалось возможным и с I века н.э. развивалось с удивительной динамикой не только потому, что Иудея стала частью греко-римского мира и больше не могла игнорировать его влияния на все стороны своей жизни, то есть, если так можно выразиться, была вынуждена открыться, но главное, потому, что после проповеди Христа вся жизнь ранней христианской церкви от апостольских времен до правления императора Константина Великого целиком и полностью базировалась на благотворительных пожертвованиях частных лиц, еще вчера – язычников.

Но и после Константина Великого, когда христианство стало уже государственной религией Римской империи и, соответственно, стало пользоваться разнообразной, в том числе имущественной и финансовой, поддержкой императорской власти, благосостояние церкви, сама возможность существования церковных общин была бы немыслима без миллионов и миллионов частных пожертвований. На них строились и украшались храмы, проводились службы, обеспечивалось священство, велась миссионерская и благотворительная работа уже самой церкви, которая многие века и во всем христианском мире, вне всяких сомнений, играла главную роль в помощи бедным, голодным, больным и увечным.

Чтобы не быть голословными, обрисуем хотя бы в общих чертах эти разные мотивы и настроения, которые уже ранняя христианская церковь сумела в своей практической деятельности преодолеть и выработать собственное понимание как общественного блага, так и того, какая человеческая жизнь, какие поступки и мотивы человека признаются правильными и угодными Высшей силе.

Историки античности сходятся на том, что, как в Аттических полисах, так и в полисах Великой Греции, позже – в Риме и в Римской империи, частное богатство – будь то деньги или земли – было неразрывно связано с гражданскими обязательствами и ответственностью. Собственно говоря, отсутствие механизмов для правильного, регулярного сбора налогов приводило к тому, что другого способа перераспределения общественного богатства, соответственно и реализации общественного блага, просто не было. Естественно, что, как в греческих городах, так и в Римской республике, позднее в Римской империи, великодушие, готовность жертвовать средства на самые разнообразные проекты, связанные с защитой, благоустройством и функционированием городской жизни, почиталось важнейшей общественной и политической добродетелью и затмевало любые моральные мотивы жертвователя. Память, которую ты по себе оставил, уважение, престиж, которыми ты пользовался при жизни, то есть те вещи, которые мы сейчас часто не слишком одобрительно зовем тщеславием, безусловно были главным стимулом для благотворителей, и в ту эпоху никто не видел здесь ничего зазорного.

В городах Римской империи, как раньше в греческих полисах, на средства людей, играющих ведущую роль в их политической и общественной жизни, возводились акведуки, дороги и мосты, строились военные корабли и вооружалось войско, возводились общедоступные бани, театры, цирки, форумы и храмы, оплачивались представления и раздавались деньги. В Риме, численность населения которого в период высшего расцвета города, по-видимому, превышала миллион человек, раздача средств (денег и хлеба) достигала такого уровня, что на нее в общем и целом можно было существовать.

Греция и Рим благодаря высокоразвитому сельскому хозяйству и ремеслу, обширной морской торговле, но в не меньшей степени благодаря военной добыче и податям, которые должны были уплачивать в казну колонии, накапливали огромные богатства, и это позволяло возводить общественные здания с неслыханным в древние времена размахом и великолепием. Многие из этих построек, например в Риме, до наших дней сохранили имя того, на чьи средства они были возведены, – театр Помпея (первый каменный театр в Риме), театр Марцелла. Это лишний раз подтверждает, что в то время именно частная благотворительность служила основой социальных связей и самого существования античного полиса. Добавим, что античность не менее усердно, чем на великолепные общественные постройки, жертвовала на библиотеки и на хосписы, которые служили местом ночлега для приезжавших на поклонение в тот или иной храм, на больницы, школы, вообще на воспитание и обучение сирот и детей из бедных семей.

Естественно, что такая благотворительность находила понимание и полную поддержку и со стороны государства, и со стороны общества. Свидетельство тому – удивительная неизменность, постоянство как учреждений, основанных теми или иными донорами, так и целей, на которые были завещаны деньги. Немалое число фондов сумело пережить самые разные общественные и политические катаклизмы, создание и разрушение государств, восстания и гражданские войны; например, действовавшие в течение многих сотен лет (с IV века до н.э. по VI век н.э.) Академия Платона (первоначальные средства на нее оставил сам философ), школа философа Эпикура, которая, возникнув тоже в IV веке («Сад Эпикура»), просуществовала, развивая его идеи, больше шести веков и т. д.

Об уровне развития античной благотворительности на равных свидетельствуют великолепие античных городов, долговременность, непрерывность жизни многих благотворительных проектов, но и в не меньшей степени – разнообразие и даже некоторая изощренность благотворительных инструментов. Известный античный историк Плиний Младший, родившийся на Севере Италии, в городе Комо на берегу одноименного озера, завещал родному городу средства на библиотеку и общественные бани, на воспитание детей бедных родителей и даже обещал оплатить на треть строительство новой школы, если родители будущих учеников оплатят остальные две трети (едва ли не первая программа софинансирования).

Вторым источником христианской благотворительности, как уже говорилось, является Ветхий Завет, а также реальная практика жизни еврейских общин в рассеянии. Причем, если античная благотворительность оказала влияние на христианскую, в первую очередь в плане организации, то еврейская традиция вдобавок к этому изменила мотивацию деятельности благотворителя. Материальная и нравственная поддержка ближнего – одно из основных предписаний иудаизма. Ветхий Завет много раз обращается к данной теме, устанавливая важность этого института для самого существования общества. (Мы здесь коснемся этих вопросов лишь пунктирно, потому что еврейской благотворительности под той же обложкой, что и данный очерк, посвящена отдельная глава. Скажем лишь о ключевых вещах.)

Огромную роль в еврейской благотворительности играли пожертвования на Храм, которые стали прообразом собираемой во всем христианском мире многие века церковной десятины. Тора неоднократно подчеркивает, что необходимо иметь в виду нужды бедняков и пришельцев, независимо от того, кто они и откуда родом, потому что и сами евреи были пришельцами в земле Египетской. Благотворительность считалась одним из атрибутов Господа, соответственно, человек, созданный по Его образу и подобию, обязан был и в этом, сколько возможно, походить на Творца.

Человек, созданный по образу и подобию Господа, обязан и в благотворительности походить на Него.

Пророк Исайя днем, угодным Богу, объявляет не день поста, а день, когда человек разделяет хлеб с голодным, приводит в дом бедного и бесприютного и прикрывает нагого (Исайя 58:6–7). Оказание помощи бедному считалось дачей займа самому Господу (Притч 19:17). По мнению еврейских учителей, благотворительность по угодности Богу равна всем остальным заветам вместе взятым. Наряду с Торой (Пятикнижием Моисеевым) и служением Господу она является одним из столпов, на которых стоит мир.

Нет сомнений, что христианская благотворительность впитывала идеи и непосредственную практику благотворительности из обоих источников. Христианские общины, распространяясь первоначально на территории Римской империи, первые полтора века своей истории существовали бок о бок с еврейскими, что и дало им возможность соединить, переплавить и самостоятельно развить взгляды как еврейских законоучителей, так и античных философов на суть и смысл благотворительности, на ее роль и место в мире.

Направление эволюции этих взглядов не вызывает сомнения. Для греков и римлян контекст благотворительности – это, в первую очередь, отношения людей между собой, тогда как в Библии она с самого начала рассматривается как существеннейшая часть отношений Бога и человека. И дело не в том, что в христианском мире огромная масса пожертвований и деньгами и землями шла «на помин души» жертвователя; то есть его добрые дела и те бедные, которым он помог, становились его ходатаями перед Господом и должны были помочь, когда на Страшном суде будет решаться участь их благодетеля. Такая трактовка благотворительности часто встречается в литературе, но кажется нам излишне прагматичной.

Мы не согласны с тем, что, хотя благотворители могли испытывать сочувствие к конкретному нищему, больному, каторжнику, когда ему помогали, все это было в тени, отступало на второй план в сравнении с мотивами персонального спасения. Подобный взгляд на благотворительность, в сущности, игнорирует слова Христа из Евангелия от Матфея о любви человека к человеку: «А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф 5:44). Игнорирует слова, что именно такая бескорыстная и самоотверженная любовь угодна Богу, нужна Ему от человека, именно такой любовью человек и служит Господу: «Да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф 5:45). Такой взгляд не обращает внимания на слова многих отцов церкви, в частности св. Иоанна Златоуста (Хризостома), писавшего, что христианская благотворительность состоит не в самом факте передачи денег страждущему, но во внутреннем состоянии жалости и сострадания. Не замечает изменения самого представления о богатстве и, соответственно, о долге и назначении человека, которого судьба щедро этим богатством наделила.

Уже Василий Великий считал обеспеченных людей не более чем администраторами богатства, верховным собственником которого был именно Господь. Эти его взгляды оказали решающее влияние как на греческую православную церковь, так и на католическую церковь на Западе, в частности на Фому Аквинского, еще позже – на св. Франциска Ассизского и св. Доминика, которые рассматривали благотворительность и бедность не как простой инструмент, который помогает богатым заслужить вечное спасение, а говорили о ней как о важнейшем, несущем элементе угодной Небу Божественной справедливости. Эта точка зрения кажется нам более верной; мы тоже склонны видеть основу благотворительности в стремлении человека (который сам по много раз на дню в каждой своей молитве просит Господа о милости и снисхождении, о помощи и поддержке) выстроить окружающий его мир, – если у него есть на это силы и возможность, – по образу и подобию Божьего мира. Положить в основание, в фундамент Небесного Иерусалима свои добрые дела, свое сострадание и любовь к ближнему, для которых, в отличие от любых революций, не нужны ни ломка всего и вся, ни кровь, ни насилие.

Эти принципы благотворительности, заложенные в самые первые столетия нашей эры, живы и сейчас. Несомненно, что и сегодня в нашем секуляризованном мире именно на христианском представлении о справедливости, правильности законов мироздания, о том, что является благом для каждой отдельной души и для общества в целом, строится деятельность большинства благотворительных организаций.

За последние две тысячи лет благотворительность росла и развивалась, превратившись в огромный, очень сложный и очень разнообразный мир благотворительных организаций, мир, весьма эффективно работающий, без которого современное общественное устройство просто немыслимо. Достаточно сказать о тысячах организаций, которые раздают еду и одежду, предоставляют кров голодным и бездомным что у себя на родине, что в бедных странах, которые лечат больных, не имеющих денег, чтобы оплатить услуги врачей и лекарства, – и об управляемых благотворительными фондами университетах, таких, как Гарвард, Йель, Стэнфорд и Коламбия в США, о фондах Рокфеллера, Форда, Карнеги и многих-многих других, которые финансируют значительную часть всех научных исследований на Земле, как гуманитарных, так и естественнонаучных. О сотнях правозащитных организаций от Красного Креста и Врачей без границ, защищающих людей от себе подобных, до Фонда дикой природы, защищающего от людей тот Божий мир, каким он и был создан Господом. О самых разнообразных художественных коллекциях, которые за последние два века или еще при жизни их собирателей и владельцев, или после их кончины стали городскими музеями (таких музеев по всему миру насчитываются многие тысячи) и теперь щедро пополняются другими собирателями и коллекционерами. Скажем о том, что именно их усилиями, в не меньшей степени – их вкусом и интуицией, формировались и поддерживались новые направления в живописи и в пластических искусствах, в музыке, литературе, в театре и балете. Этот опыт, вне всяких сомнений, огромен и универсален и с благодарностью будет перенесен на нашу почву российскими благотворительными организациями[1]. Но сейчас, когда три четверти века мы, хоть и не были территорией, где не творилось добро, но территорией без благотворительных организаций точно были, учитывая краткость этого очерка, мне кажется правильным поговорить по преимуществу о российском опыте христианской благотворительности, о роли которой в отечественной жизни свидетельствуют еще записи в первых летописных сводах.

Благотворящий бедному дает взаймы Господу, и Он воздаст ему за благодеяние его (Притч 19:17). Потребность делать добро имеет разные объяснения, как научные, так и теологические. Есть теории, рассматривающие альтруизм в качестве генетически заложенного в человеке кода, есть другие, сводящие благотворительность к простому эгоизму. Как бы то ни было, к счастью, не переводятся люди, которые помогают тем, кто слабее их, кого обделила судьба или природа. И не только потому, что блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф 5:7), но и потому, что милосердый благотворит душе своей (Притч 11:17) уже здесь, на земле. Он здесь и сейчас, немедленно получает награду за благодеяние. Творя дело милосердия, как бы мало оно ни было, человек обретает так трудно достижимую в нашем сложном мире гармонию с самим собой. …Делай справедливое и доброе пред очами Господа, дабы хорошо тебе было… (Втор 6:18)

Мотивы благотворительности и ее цели даже для одного народа или государства никогда не оставались неизменными – в отдельные исторические периоды на передний план выходили разные из них. Помимо альтруизма и великодушия, это могло быть желание общественного признания, политических преимуществ или страх перед посмертным воздаянием. И, конечно, при наличии черт, общих для разных народов, – правда, проявление их могло быть разнесено на века – ведущую роль несомненно играл национальный опыт. В нашем случае – опыт христианской благотворительности в России.