А на следующий день мы безнадежно застряли. Джордж наладил блок, один конец веревки привязал к дереву, в другой впрягся сам, будто мул. Ему удалось вытащить машину.
      Судя по тому, как была изрыта земля у водопоев, куда приходили слоны и буйволы, непогода не только нам затрудняла передвижение. Вдоль реки вообще нельзя было проехать, и даже у подножия гряды, где местность повышалась, вся почва раскисла. Кое-где мы находили камни и подкладывали их под колеса, в других случаях нас выручали твердые обломки термитников, но чаще всего мы прибегали к блоку.
      Наши неудачи в какой-то мере возмещались тем, что мы могли наблюдать, как ведут себя животные во время дождей. Возле глубоких нор мы приметили стаю гиен. Эти норы встречались нам давно, но до сих пор они были пусты. Теперь на наших глазах гиены ныряли под землю и появлялись вновь уже в сотне метров. Очевидно, здесь целая сеть ходов. А детеныши были как чертики в коробочке: выглянут из норы и тотчас спрячутся, завидев нас.
      Еще через несколько километров нам попались двадцать две гиеновые собаки. Их щенята - они намного темнее взрослых - ничуть не боялись нас, бегали и резвились, лая отрывисто и хрипло. Поблизости от Серонеры мы встретили тринадцать львов с девятью львятами, из которых один явно был болен. Он не пошел с остальными на водопой и не сосал свою мать. Она обнюхала его, сморщилась и ушла. А он остался сидеть, жалкий, больной, метрах в ста от стаи. Наконец два львенка попробовали вовлечь его в игру, но он отказался, тогда они легли рядом с ним.
      Львы гораздо дружнее, чем другие животные. Гиены, например, эти вечные искатели добычи, ничуть не привязаны друг к другу.
      Вечером мы пригласили на обед двух фотографов-американцев, которые разбили лагерь рядом с нами. Они уже двадцать месяцев путешествовали по заповедникам Африки. Дождь нещадно барабанил по палатке, но внутри было сухо и уютно. Ливень не прекращался всю ночь, и все-таки утром мы опять выехали на поиски. Чтобы не завязнуть, старались держаться повыше на холмах. Точно так же поступали и те немногие животные, которые решились выйти в такую погоду.
      Но в одном месте надо было пересечь лаггу, и тут мы увязли. Берега были такие крутые и скользкие, что колеса вращались впустую. Да, мотором здесь ничего не добьешься. Не было поблизости и деревьев, чтобы укрепить блок. Джордж вбил в землю столбик и подпер его двумя кольями. Столбик не выдержал. Тогда он вбил несколько столбиков на небольшом расстоянии друг от друга и обмотал их веревкой. Возможно, это и выручило бы нас, если бы новый ливень не превратил землю в кашу.
      Теперь оставалось только выстлать весь берег ветками и корой. Нам вовсе не хотелось ночевать тут, и мы работали не жалея сил, но, как ни старались, лендровер продолжал буксовать. Вода в лагге прибывала, стало уже по пояс. Было очень холодно, мы основательно продрогли. Смеркалось, когда Джордж сделал последнюю попытку. Он потянул изо всех сил за веревку, она лопнула, и Джордж бултыхнулся в ледяную воду.
      Волей-неволей нам пришлось здесь ночевать.
      Джордж лег на заднем сиденье, я устроилась на переднем, отсюда можно было следить за уровнем воды - она поднялась как раз вровень с сиденьями. Хорошо, что у нас был с собой примус. Джордж мог просушить над ним свою одежду. Мы провели очень неприятную ночь. И ведь что самое обидное: столько времени мы напрасно добивались разрешения заночевать на воле, чтобы приманить фарами львят, когда же неумышленно застряли, то, как назло, оказались в очень глубокой лагге и наш свет ниоткуда нельзя было заметить.
      Продрогшие, окостеневшие, мы ждали утра и слушали рычанье двух львов. Даже если это наши львята, все равно они нас не увидят... Где-то очень близко трубил слон.
      На рассвете Джордж приготовил чай, мы согрелись и с новыми силами приступили к работе.
      Джордж всякими способами пытался вытащить машину из лагги, а я отовсюду носила ветки и кору.
      Около одиннадцати утра мы услышали гул мотора. Может, это за нами? Но гул стих вдалеке. Мокрые насквозь, мы продолжали трудиться под дождем. Наконец в три часа дня решили, что, раз уж нам за двадцать восемь часов не удалось сдвинуть машину ни на дюйм, надо возвращаться пешком в Серонеру. Мы оба очень устали, дорога предстояла долгая и опасная, но все же лучше идти, чем снова так ночевать. Только мы собрались уходить, как вдруг подъехал лендровер и оттуда вышел один из американцев, которые обедали с нами два дня назад. Он рассказал, что наши слуги подняли тревогу и две машины выехали на поиски, но дождь смыл все следы. Одну из этих машин мы и слышали утром.
      Американец начал тянуть и толкать наш лендровер, наконец через два часа вызволил его из лагги. Вечером в Серонере мы отпраздновали наше избавление прескверным хересом. Другого вина не было, все запасы подходили к концу. Товары доставлялись в лавку грузовиком из Аруши или Виктория-лейк, теперь же подвоз прекратился, и всем пришлось подтянуть ремешки. В конце концов инспектор решил рискнуть отправить лендровер в Нгоронгоро за продуктами. Мы предложили послать и наш грузовик с двойным приводом. На него можно погрузить бензин и крупные ящики, и вообще с двумя машинами будет надежнее, в случае чего они помогут друг другу.
      На памяти местных жителей еще не бывало таких дождей. Нам сказали, что семьдесят пять процентов животных поднялись на склоны Нгоронгоро, спасаясь от наводнения. В таких случаях даже львы уходят. Может, и наши львята ушли?
      Порой мы целыми днями отсиживались в лагере. В нем стало совсем неуютно, палатки пропускали воду, у меня отсырели все вещи. Мы ставили у кольев ведра и собирали воду с палаток, чтобы земля вокруг не раскисла окончательно. Ведра очень быстро наполнялись, мы не поспевали их опоражнивать, и по утрам я шлепала в палатке по лужам.
      Вечером на свет ламп слетались тысячи насекомых. Наступила брачная пора термитов, все вокруг было осыпано их крылышками. Самые мелкие козявки проникали даже сквозь сетки, как ни тщательно мы их натягивали и сколько ни брызгали аэрозолью. Как только начиналось вторжение, мы гасили свет. Я отчаянно зябла в постели, дождь барабанил по палатке. Ледяные капли пробивались сквозь брезент. Сейчас бы хорошо грелку...
      Даже птицы страдали от такой погоды. Как-то утром я заметила двух краснохвостых ласточек, которые решили свить гнезда в моей палатке. Они носили в клювах комочки грязи и пытались прилепить их к большому колу. Но кол был слишком гладкий, грязь соскальзывала вниз. Я обвязала его бечевкой. Ласточки обрадовались и с новыми силами принялись за дело. Гнездо было почти готово, когда порыв ветра тряхнул палатку, и оно рассыпалось. Обескураженные птицы улетели.
      В те дни, когда нельзя было выехать из Серонеры, мы наблюдали за большим львиным семейством, которое обосновалось на возвышении поблизости. Среди них был пятимесячный львенок - с каким-то наростом на голове, похожим на валик, протянувшийся от затылка до лба.
      Уродство вроде бы не беспокоило малыша, он был веселый и дружелюбный. Львенок часто подходил к нашей машине и смотрел на нас, наклонив голову набок. Совсем как Джеспэ. Потом прятался в расщелине и через некоторое время снова приходил в сопровождении трех малышей очень темной, почти черной окраски. Львята постарше возились с маленькими, катали их по земле, облизывали. Сразу видно, что младшие были общими любимцами.
      Иногда старшие забирались на дерево. Но там было тесно, и они поочередно стаскивали друг друга за хвост. Вообще хвост играл большую роль во всех проказах львят. Нельзя было удержаться и не укусить приятеля за хвост, если даже за этим следовала веселая потасовка.
      Когда львята подходили к нам слишком близко, мать, считая это большим безрассудством, ложилась на их пути. Тогда львята бросались на нее и затевали возню.
      Много дней мы наблюдали за ними и были очень обеспокоены, когда малыш с наростом на голове вдруг исчез. Он мог легко погибнуть. Достаточно было нечаянного укуса, чтобы львенок истек кровью, ведь такие наросты обычно изобилуют кровеносными сосудами.
      Лендровер и грузовик задержались, и на поиски их вышел трактор. Оказалось, что они прочно застряли. Но продукты удалось спасти и доставить в Серонеру.
      Когда погода улучшилась, мы выехали к урочищу, чтобы проверить, как поживает моя машина. С равнины ушли все животные, осталась только чета страусов с семнадцатью страусятами, которые выступали так важно, будто все тут принадлежало им. Правда, нам еще попались полосатые шакалы(*4) - вид, который мы раньше не встречали.
      Четыре шакаленка играли в прятки в норах покинутого термитника. Эти малыши чистоплотностью не уступают львятам, устраивают себе "уборную" в стороне от дома. Они подходили вплотную к нашей машине и с любопытством ее разглядывали. Затем мы увидели возле убитого томми двух взрослых шакалов. Наше появление спугнуло их, и тотчас на падаль слетелись грифы. Этого шакалы не могли стерпеть, они молнией набросились на птиц, прогнали их и стали торопливо есть.
      Но к самому урочищу нам пробиться не удалось, машина завязла, и мы целый день вытаскивали ее.
      Вернувшись в гостиницу, мы узнали, что 11 и 12 декабря в Серенгети ожидают высокого гостя. На это время все, кроме служащих, должны покинуть Национальный парк.
      Погода по-прежнему была отвратительная. Животных осталось совсем мало. Жившие рядом с гостиницей львы, к которым присоединилась еще одна семья, очень далеко уходили на охоту.
      Самым маленьким такие переходы были не под силу, и они по двое суток оставались одни. Вскоре львицы и львята совсем исхудали, и инспектор стал добывать для них антилоп, чтобы матерям не надо было покидать детенышей. Ну а те новорожденные, которые обитают вдали от Серонеры, все ли они выживут в эту непогоду?
      У меня заболели зубы, ближайший зубной врач был в Найроби. К счастью, в это время прилетел самолет, и в нем нашлось место для меня. Мы поднялись в воздух, под нами было одно сплошное болото и в Танганьике, и в Кении. Наводнение смыло мосты и дома, дороги стали непроезжими, реки Тана и Ахти затопили целые деревни у побережья и превратили большие районы в озера. Вода все прибывала, и я подумала, как трудно будет Кении и Танганьике оправиться от этого бедствия.
      В Найроби я провела пять дней, потом вылетела обратно, захватив с собой лебедку. Она пригодилась в первый же день, когда мы опять поехали к урочищу львят. С нею мы быстро выбирались даже из самых глубоких ям и отваживались проникать в такие места, куда до сих пор никогда не забирались.
      Уже месяц, как мы поставили машину в урочище, но дождь уничтожал все следы, и нельзя было определить, приходили туда львята или нет. Надеясь на лучшее, мы пока оставили машину на месте.
      Проехав по долине пятнадцать километров, мы не встретили никаких животных, кроме буйволов. Зато здесь развелось множество цеце. Брезент на машине казался черным от этих мух. Теория, будто цеце преследует только движущиеся предметы, совсем не верна. Мухи не покидали нас и тогда, когда машина не двигалась, сколько бы мы ни стояли.
      6 декабря два инспектора заглянули к нам и сообщили, что в связи с приездом герцога Эдинбургского Серонера с 8-го по 13-е будет для нас закрыта. Нам предложили на это время остановиться в Банаги, в восемнадцати километрах от Серонеры, на самой границе парка. Мы спросили, а нельзя ли нам все-таки остаться на то время, пока герцог еще не в парке. Но директор не разрешил. И мы уехали в Банаги.
      Пока не выстроили Серонеру, Банаги был "столицей" Серенгети. Единственный дом (прежде его занимал старший инспектор) теперь служил пристанищем для тех, кто приезжал в парк для исследовательской работы. Поблизости оборудовали лабораторию имени Михаэля Гржимека, погибшего в авиационной катастрофе во время переписи животных; она должна стать центром научных исследований. Оба здания стоят на пригорке над рекой, которую перекрывает бетонная дамба. Но по дамбе можно ходить только в сухую пору, а в половодье единственным сообщением был подвешенный на деревьях бамбуковый мостик. Этим мостиком мало пользовались, он провис почти до самой воды, в нем было много дыр, и ступеньки с обеих сторон исчезли.
      Жилой дом окаймляла большая терраса, на ней гроздьями от десяти до сорока штук лепились гнезда стрижей. Они были сделаны из травы и пуха разных птиц. Под вечер стрижи большими стаями носились вокруг дома. Когда мы зажигали лампы, они ударялись об окна и падали на пол террасы. Поднимая их, чтобы положить в гнездо, я чувствовала, как трепещет маленькое птичье тельце. Погладишь, чтобы успокоить пичугу, и она, будто в трансе, свешивает голову и закрывает глаза. А острые коготки так крепко обхватывают пальцы, что я с трудом отрываю их.
      Всю первую ночь лил дождь, и река ревела, набираясь силы. Кажется, мы вовремя проскочили через дамбу!
      Утром пошли на разведку. Раскисшая земля вокруг дома была испещрена львиными следами. В километре от Банаги протекает еще одна река, она тоже превратилась в яростный поток, преграждая нам путь к границе Национального парка. Теперь мы совсем отрезаны, остается только писать письма да слушать радио. Сквозь эфир до нас дошел призыв о помощи из маленькой сомалийской деревушки недалеко от лагеря Эльсы. Их там совсем затопило...
      Метрах в ста от нашего дома обосновался буйвол. Мы не могли понять, как он переносит соседство львов, но нам объяснили, что он здесь старожил.
      13 декабря за рекой прошли машины с герцогом и его свитой. Гостя сопровождали председатель правления парка, директор и три инспектора. В этот день герцог покинул Серенгети. Нам не терпелось получить письма и отправить свои, мы послали гонца в Серонеру. Он одолел бамбуковый мостик. Отшагал восемнадцать километров по грязи, перешел вброд вторую разлившуюся реку и выполнил поручение. С ним мы отправили заказ на специальную клетку, о которой прочли в книге "Цирковой доктор", написанный Дж. Гендерсоном, главным ветеринаром американского цирка "Риньлинь Бразерс энд Барнум энд Бейли". Такая клетка позволяет с наименьшим риском оперировать льва. Ее делают из толстой проволочной сетки. При помощи вращающейся ручки можно катить стенку на роликах внутрь и прижимать льва к другой стенке, так что он не может двинуться. Мы давно списались с доктором Гендерсоном и теперь решили заказать себе такую клетку в Найроби, чтобы быть во всеоружии, если нам все-таки разрешат сделать операцию Джеспэ.
      К 15 декабря дорогу привели в порядок, можно было возвращаться в Серонеру.
      Мы сразу же отправились к урочищу львят и встретили там кривую львицу. Она четверть часа спокойно наблюдала за нами. Нет, конечно, это не Эльса-маленькая, но на всякий случай мы несколько раз окликнули ее, попробовали поманить миской, из которой Эльса-маленькая лакала рыбий жир. Кривая продолжала разглядывать нас, потом ушла в урочище. Странно, что она так долго и пристально нас изучала. Может быть, у нее в урочище спрятаны львята?
      Меня донимала малярия. Когда мы вернулись в лагерь, я легла в постель. Включила радио и под аккомпанемент львиного рыканья прослушала в отличном исполнении "Кавалера роз". Я очень люблю и ту и другую музыку, но никогда еще не слышала их одновременно.
      На следующий день мы встретили зебр, среди которых была одна горбатая, на полметра короче нормальной зебры. Вместе с тем она казалась крепкой и здоровой. Мы часто видели диких животных с зобом и иными пороками, но с горбом еще не встречали.
      Должна признаться, что когда я летала в Найроби, то в приступе отчаяния впервые в жизни пошла к гадальщику. Он заверил меня, что 21 декабря мои звезды переменятся, кончатся все неудачи и мне безумно повезет. Конечно, я решила, что найду львят. В решающие дни я должна носить что-нибудь голубое - это мой счастливый цвет. Я страшно стыдилась и ничего не сказала про гадание Джорджу, однако день и ночь не расставалась с голубым носовым платком и, когда настало 21-е, с утра ждала, что же будет. Мы хотели пробиться к урочищу, но путь нам преградило озеро, которое образовалось на месте солонца. Джордж вошел в воду. Как будто неглубоко. Он снял ремень вентилятора, мы двинулись вперед и почти тотчас увязли. Сбросив верхнюю одежду, я мигом схватила фотокамеры и выскочила. Второпях я забыла даже про голубой талисман, а когда оглянулась, то увидела, как мой платочек уплывает прочь, а с ним и моя вера в прорицателей. Мы до вечера провозились с машиной и к урочищу добрались только на следующий день утром. Мой лендровер стоял на месте. Мы осмотрели его, потом проехали по долине еще двадцать пять километров, но встретили только жирафа и двух гиен. Цеце зверствовали вовсю, а дорога была такая скверная, что у нас лопнула задняя ось. И когда мы вечером с грохотом въехали в затопленную грязью Серонеру, нас встретили возгласами: "Подводная лодка идет!" Так это название и пристало к машине Джорджа.
      Я легла рано, а уже в пять утра меня разбудили два льва, которые тявкали около нашей кухни. Я повернулась лицом к входу. Вдруг стенка подалась внутрь под чьим-то напором, несколько оттяжек оборвалось, и вошел здоровенный лев, похожий на огромную пуховку для пудры. Он остановился в метре от моей кровати. Нас разделял только походный стол. Я закричала. Мои вопли ошарашили льва, он вышел и вернулся к своему приятелю. Вместе они пробежали мимо палатки Джорджа, но мы еще долго слышали их ворчание. Видимо, им не нравилось, что мы светим на них фонариками. На следующую ночь они опять явились, но теперь я была начеку и отгоняла их криками, не дожидаясь, когда кто-нибудь заглянет ко мне. Два друга прошествовали между палатками и скрылись в темноте.
      Машину Джорджа пришлось поставить на ремонт, так что в урочище львят мы доехали потом на грузовике. Шофер повел грузовик обратно, а мы пересели в мой лендровер.
      Это было в Сочельник. Дождь лил не переставая, львят не было, и вечером мы поехали в лагерь в самом унылом расположении духа. Вдруг по пути новая неожиданность: река вздувалась на глазах и уже достигла глубины двух с половиной метров. Значит, путь в Серонеру отрезан и придется ночевать здесь... Досадно, конечно, но, может быть, именно теперь нам представится случай приманить львят фарами, о чем мы так давно мечтали. Мы отогнали машину подальше от реки и включили дальний свет. Сразу же налетели целые полчища комаров и других насекомых. Аэрозоли у нас не было, и мы оказались беззащитными перед этим нашествием. Я накрыла лицо тряпкой, которой протирала ветровое стекло.
      Дважды мы слышали львиное рыканье и оба раза надеялись, что это львята. Но пришла только гиена. Ее очень занимали наши покрышки. Крики на нее не действовали, но, учуяв наш запах, она обратилась в бегство. Лежа на переднем сиденье, я вспоминала, как мы встречали Рождество в прошлом и позапрошлом году. В 1959 году в первый день Рождества вдруг явилась Эльса. Это была наша первая встреча после того, как она стала матерью, и от радости, что вновь видит нас, Эльса смахнула весь обед с праздничного стола. В Сочельник 1960 года она и львята смотрели, как я зажигаю свечи на елке, и Джеспэ стащил подарок, приготовленный для Джорджа. В этот день я прочла письмо с распоряжением перевезти львов.
      Сегодня все было совсем иначе... Утром, когда я поздравила Джорджа с праздником, он удивленно спросил:
      - Как, разве нынче Рождество?
      Я была рада, что мы провели ночь в машине, а не в лагере, но Джордж считал, что надо пробиваться в Серонеру, пока за нами не послали спасательный отряд. Будет лишний расход бензина, а его и так мало осталось.
      За ночь вода спала, и реку мы одолели, но тут же ухнули в яму. Я так стукалась головой, что увидела звезды - только не те счастливые звезды, о которых толковал мне прорицатель. Потом меня мутило, голова раскалывалась от боли. Я боялась, как бы у меня не было сотрясения мозга.
      В лагере бои рассказали нам, что всю ночь кругом бродили львы. Об этом же говорили многочисленные следы.
      Нас ожидала большая рождественская почта. Со всех концов света пришли подарки. Наши заочные друзья учли, в каких условиях мы работаем, так что кроме приятных вещиц, которые мы могли отвезти в Исиоло, было много предметов, полезных в лагерной жизни.
      Позднее мы пошли гулять. Слушали хор ткачиков с ярким оперением, рассматривали иссиня-зеленого скарабея (навозного жука), который шел задом наперед, толкая задними лапками катышек навоза. Скарабеи откладывают яйца в свежий навоз и делают из него катышки, которые потом служат кормом личинкам. Наш жук сделал комок величиной с мячик. Он так торопился укатить его, что все время падал.
      Потом мы увидели необычное скопление светлых термитов. Словно палочки сантиметровой длины, окружили они свою норку параллельными рядами. Мы решили, что это оборонительное построение. И не ошиблись. Вскоре показалась колонна злобных бродячих муравьев. Термиты грозно насторожились, и муравьи, хотя были вдвое крупнее их, отступили. Отставших термиты бомбардировали липкой жидкостью. Она, видимо, действовала на дыхательные органы. Пораженные ею, муравьи подергались и затихли. Мы внимательно разглядели одного термита и нашли у него между жвалами нечто вроде шприца, который разбрызгивал ядовитое вещество.
      Вечером мы наблюдали своеобразное явление, которое иногда можно увидеть и в полупустынях Северной пограничной провинции. Когда на западе стали угасать лучи заходящего солнца, на востоке появилось их точное отражение, только немного смазанное.
      Мы продолжали целыми днями искать львят и заметили, что мало-помалу в долину возвращаются животные. Среди них были три львицы с пятью детенышами. Мы встречали их очень часто, и вскоре они совсем привыкли к нам. Однажды львицы ушли охотиться на буйвола, оставив львят так близко от нашей машины, что мы, при желании, вполне могли бы их увезти.
      Львы в мою палатку больше не заходили, но вообще их было в Серонере предостаточно. Как-то вечером бои показали мне чету, которая сидела под кустом метрах в семидесяти от лагеря. Они порычали немного, потом один встал, подошел к моей палатке и обнюхал ее. Я прикрикнула на него, и он затрусил прочь, но далеко не ушел. Посветив фонариком, мы увидели, как блестят его глаза.
      Я очень люблю львов, однако в таких случаях предпочитаю, чтобы поблизости был Джордж. К нему по ночам наведывалась виверра. Ее привлекали крупные мотыльки, которых прозвали "виски". Они появляются на закате и облепляют все влажные стаканы и горлышки бутылок. У нас было не так уж много спиртного, и все же, едва смеркалось, к нам со всех сторон слетались целые рои этих мотыльков. Когда Джордж гасил лампу, виверра приходила за добычей. Мы были рады ей, зато нас вовсе не радовала гиена, которая поначалу таскала только мармелад, масло и печенье, а затем унесла наше самое дорогое лакомство - головку сыра в четыре килограмма и весь запас сосисок и бекона, присланных нам недавно.
      Сколько Джордж ни гонял ее, она продолжала досаждать нам, пока прайд львов - штук шесть-восемь - не взял "шефство" над лагерем. Особенно часто навещали нас две львицы. Джордж светил на них фонариком, покрикивал, а они только моргали, продолжая рассматривать нас с расстояния шести-семи метров. Потом вместе со своими львятами они лакали из ведра грязную воду, приготовленную нами для мытья машины. Напьются и лягут вокруг лендровера у палатки Джорджа. Всю ночь он слышал их возню.
      Выдалось несколько дней сносной погоды, потом опять хлынули ливни. Искать львят стоило только на возвышенных местах, и мы решили, пока еще все кругом не затопило, тщательно изучать район холмов. Ехать туда надо было через равнину, держась поближе к скалистым грядам.
      Мы не очень-то надеялись на успех. В обширной области, где множество скал, лесов, урочищ, речек, проще простого проехать в нескольких метрах от крупного зверя и не заметить его. Сколько раз мы едва не наезжали на буйволов, которые валялись в грязи, скрытые высокой травой. Я с неизменной тревогой ждала исхода каждой такой встречи, но великаны не меньше нас опасались столкновения. Они поспешно вставали и уходили прочь, мотая огромными головами и оглядываясь, чтобы проверить, не преследуем ли мы их.
      Земля совсем раскисла. Животным это не нравилось так же, как и нам. Мы убедились в этом однажды утром, когда увидели на дереве львицу с двумя львятами, которые забрались повыше в поисках сухого места. Только я вознамерилась сфотографировать их, как львята скатились вниз. Львица прыгнула следом и тут же увела их за собой на другое дерево. А подальше нас ожидало совсем забавное зрелище: сердитые цесарки гнали трех шакалов. Стоило шакалам обернуться, как птицы набрасывались на них и принимались клевать. Поджав хвосты, четвероногие добежали до надежного укрытия и немного погодя попытались перейти в контрнаступление, но цесарки были так воинственны, что шакалам все же пришлось отступить.
      А дождь все лил и лил, и наша "подводная лодка" начала рассыпаться. Сперва вывалился центральный болт, за ним последовали другие, вышел из строя тормоз, стартер, глушитель. Но машина продолжала служить верой и правдой, пока наводнение опять не заперло нас в лагере. Да и тут ей нашлось применение - она стала спальней. Моя палатка протекала как сито, и вообще в машине я чувствовала себя как-то безопаснее. Совсем рядом с нашим лагерем обосновалась семья с пятью львятами. Однажды утром мы увидели их около убитой топи в каких-нибудь ста пятидесяти метрах от нас. В этот день мы ожидали к ужину директора гостиницы с женой. Я вышла им навстречу и, когда они подъехали, села к ним в машину. Мы тронулись к лагерю и на том самом месте, где я только что ждала гостей, увидели львиное семейство.
      Глава девятнадцатая. ЛАСТОЧКИ
      В нашем "заточении" с нами были ласточки. Чета красногузых второй раз попыталась обосноваться в моей палатке. Порхая у меня над головой, они прилежно лепили глину на кол. Но тут у них появились соперники острохвостые ласточки. Они меньше красногузых, однако очень хороши собой. У них длинные, тонкие хвостовые перья и на голове красные пятнышки. Сперва острохвостые осмотрели автомобиль, но, в конце концов, предпочли палатку. Целый день обе четы, взволнованно щебеча, летали взад и вперед, затем красногузки исчезли. Поле боя осталось за острохвостыми. Я обвязала кол бечевкой, чтобы им было удобнее, и они неустанно трудились, не обращая внимания на стук моей пишущей машинки. Правда, если я двигалась слишком порывисто или кто-нибудь входил в палатку, ласточки улетали. Работу они начинали с рассветом, в жаркие дневные часы делали перерыв, около пяти возвращались и продолжали лепить до темноты. Сооружение свое они укрепляли травинками, окунув их сначала в грязь. Самочка была несравненно прилежнее самца, который частенько садился на оттяжку почистить свои перышки. На двенадцатый день ладная чашечка была готова.
      А на следующее утро на растяжках палатки разыгралась брачная церемония. В перерывах самочка выстилала гнездо перышками и травой. Я предложила ей маленькие комочки ваты. Она брала сразу по три, и я едва поспевала готовить для нее этот отделочный материал.
      Через четыре дня, подняв над входом в гнездо зеркальце, я увидела три светлых яичка с рыжими пятнышками. Вскоре самочка начала их высиживать. Она просидела семнадцать дней, лишь ненадолго покидая гнездо в жаркие часы, чтобы поесть. Самец, видимо, в это время к ней не приближался. Птенцы вылупились через месяц после начала строительства (одиннадцать дней на лепку гнезда, три дня на кладку яиц, семнадцать на высиживание). В тот день я нашла одно яйцо на моей раскладушке, которая стояла как раз под гнездом. Решив, что оно выпало случайно, я дождалась, когда ласточки улетели кормиться, и положила яйцо на место. В зеркальце я рассмотрела двух крохотных голеньких птенцов. Они еще не обсохли, и большие клювы с желтой полоской придавали им жалкий и уродливый вид.
      Но вот родители вернулись, и вскоре я опять увидела яйцо на кровати. Видно, они знали, что из него уже не вылупится птенец, поэтому выбросили. Отец и мать поочередно согревали птенцов, покидая их только в знойный полдень. Уже на второй день птенчики стали обрастать пушком. С утра до вечера родители не знали покоя, удовлетворяя неуемный аппетит своих отпрысков. Даже при моем приближении малыши широко открывали свои клювы.
      В гнезде царила безупречная чистота. Как добивались этого его крохотные обитатели, я не знаю. В первые дни я ни разу не видела, чтобы они садились на край гнезда, а между тем кровать внизу была испещрена пометом.
      Вскоре после появления птенцов ветер снова принялся трепать палатку. Гнездо начало отставать от кола, а тут еще хлынули дожди и затопили лагерь. На следующее утро меня разбудило возбужденное щебетание. Самочка металась от палатки к проволочной сетке, за которой я спала в машине. Я вбежала в палатку и увидела, что один птенец лежит на моей кровати. Он продрог и тяжело дышал. Я взяла его в руки, стала отогревать своим дыханием. Тут я заметила, что передняя стенка гнезда отвалилась, а задняя висит буквально на волоске, вот-вот упадет. Второй птенец еще как-то держался, но первого уже некуда было класть, и родителям негде было сесть, чтобы кормить их. Умница ласточка сразу догадалась позвать меня на помощь, видя, что самой ей не под силу исправить беду. Я попросила Джорджа подержать и погреть птенца, а сама принялась липким пластырем чинить гнездо. Пожертвовав наволочку, я сделала из нее лямку и притянула гнездо к палатке. Родители летали у меня над головой и следили, что я делаю. Не отпугнет ли их белая лямка? Нет, едва я закончила работу, как они юркнули в гнездо.
      Теперь ласточки стали на ночь покидать гнездо. Но это уже не было опасно, так как птенцы начали оперяться и хорошо согревали друг друга. Один из них рос особенно быстро. Мы решили, что это самец. На шестнадцатый день он начал упражняться в полетах. Приземлялся он благополучно, а взлететь еще не мог. У него было несравненно больше желания, чем умения, и родители тревожно метались над ним, пока я не клала смельчака обратно в гнездо. Тотчас все начиналось снова. К сожалению, птенец и ночью не мог угомониться. Проснувшись однажды утром, я увидела, что родители неподвижно сидят на оттяжке. Я вошла в палатку и на кровати обнаружила мертвого малыша.
      Джордж один поехал искать львят, а я осталась в лагере, чтобы присматривать за вторым птенцом. И очень кстати, потому что как раз в этот день пичуга задумала испытать свои крылья.