12

СОШЕСТВИЕ С НЕБЕС

Детектив Ихара сложенным платком промокнул пот со лба. Мы уже не меньше часа мотались по кладбищу, Ихара сопел, как пес; я подозреваю, пульс у него никогда так не зашкаливал, с тех самых пор, как гангстеры ввалились к нему в офис много лет назад… Я ждал, что он продолжит рассказ, но он, похоже, закончил.

– Так что дальше было? – наконец спросил я.

– Моя секретарша уволилась, – ответил Ихара. – Я нанял другую, стоила в два раза дороже и была в два раза страшнее. Может, оно и к лучшему. Зачем жизнь осложнять?

– Ас сыном все было нормально?

– Полный порядок, – подтвердил Ихара. – Хироси рассказал, что по пути в школу к нему подошел какой-то милый дядечка и предложил меняться – новый электронный йо-йо на часы. Да кто вообще знал, что бывают электронные йо-йо? Он прямо влюбился в эту тупую игрушку, но каждый раз, как я видел, что он с ней возится, вспоминал тот жуткий голос но телефону. Однажды, пока сын был в школе, я утащил йо-йо в переулок и раскурочил молотком. Жене так пи о чем и не рассказал. И туфли тоже не купил.

– А якудза еще появлялись?

– Нет, – сказал Ихара. – Но назавтра после их прихода в офис доставили самый навороченный телефон. А когда я собрался оплатить аренду за следующий месяц, управляющий здания сказал мне, что до конца года все уплачено. И самое странное – вдруг перестали трахаться риелтор со своей секретуткой. По крайней мере в офисе.

– А Боджанглз с тобой связывался?

– Больше ни разу. Свадьба, само собой, прошла с успехом. Пару лет спустя я набрел на статью о женщине, утонувшей в реке Сумида. Оказалось, это женушка Накодо.

– Как она утонула?

– А как все тонут? – спросил Ихара. – Свалилась в реку, плавать не умела. Пошла ко дну как топор, вода в легких…

– Я в смысле, были следы насилия?

– Нет. Она упала с прогулочного катера. Несчастный случай. Помнится, была куча свидетелей.

– А было что-нибудь в этих обвинениях насчет того, что старший Накодо имя сменил? Чтобы скрыть свое военное прошлое, ну или как там?

Ихара покачал головой:

– Ничего. Да если б у его сына было такое за спиной, он бы ни за какие коврижки не пробился в университет Нихон, не говоря уж о Министерстве строительства. Все равно это вылезло бы наружу. Боджанглз просто меня поимел. С тех пор я уже тысячу раз такое видал, но тогда был слишком зеленый и не понял, что творится.

– В смысле?

– Обычно дело идет так, – сказал Ихара. – Боджанглз нанимает меня и тут же катает анонимное письмо в семейку невесты. Что-нибудь типа «возможно, вам будет интересно узнать, что ведется очень серьезное расследование в отношении вашего будущего родственника». И мой номер. Предки звонят, но я, ссылаясь на клиента, не могу обсуждать с ними дело. Они дергаются еще больше. В итоге встают на уши и начинают сами наводить справки. Находят кого-нибудь, чтобы разнюхал, что же раскапываю я. Когда приходит ответ – «возможная фальсификация имени с целью скрыть военное прошлое», – дело в шляпе. Предки накладывают в штаны и отменяют свадьбу. Но старик Накодо прикрыл лавочку прежде, чем Боджанглз сумел выполнить план.

– А когда это было?

– Дай подумать, – отозвался Ихара. – Я только пришел в этот бизнес, так что, пожалуй, в 1975 году. Надо же, как время летит. Слушай, Билли. Я знаю, что в прошлом у нас с тобой были разногласия. И все равно ты стал мне нравиться.

– Но?

– Ты умный чувак, очень умный, но все равно гайдзин. То есть ты все равно не понимаешь, как тут у нас все крутится.

Очередная вариация стандартной речи «иностранцы никогда не поймут нашу загадочную японскую душу», я такое уже миллион раз слышал, по самым разным поводам, от айкидо до дзайбацу.[33] Ясное дело, я и сам нередко прибегал к этой тактике, пытаясь объяснить, что такое ралли грузовиков-монстров, именные номерные знаки на тачках или коллегия выборщиков.[34]

– Як чему веду – брось ты это дело. Плевать, что там такое, если тут замешана семейка Накодо, брось все нафиг.

– Ты что-то знаешь, а мне не говоришь?

– Я знаю, что в этом пруду Накодо – очень крупная рыба. А ты. Билли, – очень мелкая рыбешка. Мы все мелкая рыбешка по сравнению с Накодо, но ты – одна из самых мелких. Планктон по сравнению с китом. Накодо тебя сожрет и не заметит.

– Планктон – не рыба, – возразил я. – И киты – тоже. Просто для ясности – мы говорим не о боссе якудза. Мы говорим не о генеральном директоре многонациональной корпорации и даже не о выборном лице. Мы говорим о чиновнике, так? О бюрократе из Министерства строительства, так? О сыне вице-президента какой-то загадочной…

Ихара яростно затряс головой:

– Чака, не цепляйся ты к званиям и внешности. Всю жизнь Накодо строит дзиммяку,[35] у него все нужные связи, от верхушек до низов. Ты, может, его и не знаешь, но он знает тебя. В колледже он учился вместе с мужем твоей племяшки, в гольф играет с бухгалтером твоего дантиста, пропускает по рюмочке с дядей твоего адвоката. Вот почему, когда люди уходят из правительства, это называется амакудари – «сошествие с небес». Словно боги спускаются, чтобы жить среди простых смертных. Страной управляют такие люди, как он. Если у тебя с ним лады, твоя жизнь – спокойное плавание. Если ты не в фаворе, пойдешь на дно.

– Ты в курсе, что у него есть дочь? Ихара замер и развернулся ко мне:

– Его дочь? Из-за этого весь сыр-бор? Ты связался с его дочкой?

– Не то чтобы…

– Етить-колотить, Билли. У тебя что, самоконтроля нету?

– Дело не в этом.

– Дочь Накодо? Ну все, можешь остаться здесь, на кладбище. Копай себе ямку и устраивайся поудобнее!

– Ты не так понял.

– И понимать ничего не хочу, – отрезал Ихара, подняв руку, чтобы меня заткнуть. – Слышишь, вот мой тебе совет. Что бы там ни было, бросай все. Не лезь дальше, чем уже залез. Если играешь с таким, как Накодо, продуешь обязательно. Ни за какие коврижки не узнаешь, что стоит на кону, даже какие карты в игре – и то не увидишь. Вообще-то вот… – Детектив Ихара ткнул мне в грудь газетой с деньгами. – Мне ничего не надо. В смысле, ёшкин кот, Билли, его дочка? Ты в курсе, что ты больше не ребенок? Женись. Остепенись с этой твоей Сарой или еще с кем. Дольше проживешь.

Я раскрыл было рот, но Ихара, как всякий разумный четырехлетний сопляк, заткнул оба уха руками. Потом развернулся и понесся прочь, по дороге споткнувшись о надгробие и перевернув урну с хризантемами. Я за ним не побежал. Становилось жарче, даже в тени деревьев я это чуял. В зените солнце изливало свою ярость на всех и вся.

13

«САД ОСЬМИНОГА»

Я снова торчал в «Саду Осьминога» и смотрел, как по пустому аквариуму рассекает золотая рыбка. На столе передо мной возлежал чистый лист бумаги. На нем я собирался написать историю Гомбэя Фукугавы – в ту же секунду, как меня настигнет вдохновение. Пока что оно меня не догнало.

Время от времени я предчувствовал, что вот-вот позвонит Афуро, но телефон так со мной и не согласился. «В дрейф не ложись» – вот что она мне сказала. Однако вот он я, дрейфую в «Саду Осьминога», пялюсь на золотую рыбку поблизости. Если сравнить, у рыбки жилище попросторнее, чем у большинства народа в городе, но, по-моему, ей это без надобности. В основном она болталась в центре аквариума, смотря наружу, в комнату, и выдувая беззвучные «о».

Прошло пять минут. За ними еще десять. Двадцать минут, полчаса, час. День превратился в вечер, и все это время телефон стоял и молчал, как партизан. Как будто мне снова пятнадцать и я жду звонка от девчонки. И сколько часов я так провел? Если б во вселенной было ограничено время, я бы давно его исчерпал.

Мне наскучило любоваться на золотую рыбку, и я врубил телик. По «Эн-эйч-кей»[36] шел большой летний турнир сумо в Нагоя, а по «Эн-эйч-кей-2» – игра «Сиэтл Маринерз». В этом году показывали все игры «Маринерз», потому что в команде был японский парень. В команде «Гигантов Ёмиури» восемнадцать японских парней, но все равно самой популярной командой в стране была «Сиэтл Маринерз».

По другому каналу какой-то американский чувак с укладкой, смахивающий на ожившую куклу из «Маппет-шоу», с бешеным энтузиазмом наблюдал за двумя взрослыми японскими учениками. У тех был урок английского, и они изображали следующий диалог:

Моя единственная альтернатива – идиотская викторина под названием «Супергений Дзикокуё», где все вопросы о поездах и метро. Когда последний раз в Ёцуя остановился специальный экспресс линии Тюо, сколько линий «Японских железных дорог» пересекаются на станции Уэно, какой тоннель метро имеет наибольшую протяженность. Когда ведущий спросил, сколько на станции Асакуса стоит переход с линии Хибия на линию Тиёда, участник вдарил по кнопке и заорал: «Враки!» Зрители встали на уши. Ведущий отвалил игроку денег за то, что тот засек вопрос-обманку дня, а тут и реклама началась.

У меня самого была куча вопросов, может, даже хватит на собственное игровое шоу. Вырубив телик, я взялся изучать фотографию Миюки, ту самую, приляпанную к записной книжке Афуро. Сперва я уперся взглядом в родинку, но, приложив усилия, сумел протащить взгляд и по остальному.

Обе девчонки улыбались. Широкие естественные улыбки, так улыбаешься, когда жизнь лежит перед тобой будто неоткрытый подарок. На снимке Миюки выглядела чуть по-другому, не так, как в галерее «Патинко счастливой Бэнтэн», но это без вопросов была она. Волосы покороче, выкрашены в красновато-коричневый, торчат шипами, как у иглобрюха. Лицо покруглее и не такое строгое. Судя по длине волос, фотографировали по крайней мере пять-шесть месяцев назад.

На Миюки был толстый светло-зеленый свитер, до кучи – ярко-оранжевый шарф и на левом плече – сумочка цвета голубики. На ногтях лак металлического желто-зеленого оттенка, как глаза у рептилии. Афуро-ника-кое-не-сокращение от нее не отставала: обтягивающий свитер в красно-белую полоску а-ля «Где Уолдо?»,[37] вязаная пурпурная шапчонка, разукрашенная серебристым логотипом футбольной команды «Нагоя Касатка 8» из «Джей-Лиги».[38] Черт его знает, что это за зверь такой – касатка, но водоворот не сочетающихся оттенков – Афуро и Миюки – смахивал на коробку растаявшей пастели.

Где-то в полвосьмого я спустился за пивом из автомата, по дороге глянув на портрет Бэнтэн на запечатанной двери. Когда я вернулся, на телефоне мигал огонек. Типично, подумал я. Только за дверь шагнул, тут она и звонит. Видать, с тех пор, как мне было пятнадцать, удачливей я не стал, зато сейчас, по крайней мере, могу законно утешиться алкоголем. Я свернул крышку с пива, поднял трубку и выслушал сообщение.

– Это Гомбэй, – объявил веселый голос. – Просто хотел узнать, как там продвигается твоя статейка. Я знаю, на днях наше интервью типа обломалось не вовремя, так что если у тебя есть еще вопросы, звони – не стесняйся. Чувак, мне правда кайфово было с тобой потрепаться. В свое время я кучу интервью давал и говорю тебе – ты настоящий профи. Так что если тебе еще что надо для статьи в «Юном азиате», не дрейфь и стыкуйся.

Кайфово было со мной потрепаться? Да этот парень за два часа и пяти слов не выдавил. Загадка. Он оставил три контактных номера, сообщение закончилось, и я повесил трубку.

К половине девятого я прикончил еще одно пиво из автомата, но Афуро так и не позвонила. Золотая рыбка пялилась на меня с таким видом, словно говорила: «Парень, тебе не обломится». Я велел рыбке набраться терпения и проявить мужество и преданность, за которые она дороже, если верить плакату. Рыбка ответила взглядом, который говорил: Ты в курсе, что я золотая рыбка, а не карп, так?

– Могла бы и смухлевать ради меня, – сказал я. Ты понимаешь, что у тебя воображаемый разговор с рыбкой, так?

И какой волнующий, госпожа Золотая Рыбка.

Я еще разок пролистал записную книжку, рассматривая пустые страницы на просвет, ища любые вмятины от записок на вырванных страничках. Ничего там не было, всего одна страница с наброском карты и словами «Миюки – Клуб „Курой Кири“». Насмотревшись на фотографию и на карту, я разбудил все те вопросы, которые более-менее утихомирил за день. Я попытался было снова их усыпить – не вышло. Они как не вовремя разбуженные детишки. Шумные, злобные и вечно требуют внимания. Что мне оставалось? – только вытащить их в город и понадеяться, что их истощат восторги и яркие огни.

14

КЛУБ «ЧЕРНЫЙ ТУМАН»

Таксист изучал карту крутя записную книжку так и этак. В окно я таращился на сверкающие огни Гиндзы, которые тянулись вдоль широкой авеню, насколько хватало глаз. В Токио особо далеко не посмотришь, но хоть городским видам и не хватает глубины, они с лихвой возмещают это поверхностью. Мы остановились рядом с семиэтажным зданием, вдоль стены вертикально тянулся ряд замысловатых неоновых вывесок. Каждая рекламировала хостес-клуб или бар. В подвале – «Редкое расстройство», на первом этаже – «Лиса Троцкого», на втором – «Холл Джи-9», на третьем – нечто под названием «Ночная свинка», на четвертом – «Тёмэдзин Контон», и так далее. Огромный видеощит на крыше моргал логотипом сигарет «Семь звезд». Я было попробовал отыскать на небе семь настоящих звезд – просто дня хохмы, но на четырех сдался.

– Вы уверены, что тут правильно? – спросил таксист.

– Она мне эту карту дала.

– Клуб «Курой Кири»?

Я кивнул. «Курой Кири» значит «черный туман» – популярный эвфемизм для деловых и политических скандалов, какие в последний десяток лет мельтешат в заголовках, пока страна пробирается сквозь обломки развалившейся экономики. Должно быть, у хозяев клуба зловещее чувство юмора – впрочем, в наши дни другого, пожалуй, себе и не позволишь.

Еще разок глянув на карту, водила переключился на здание и начал тихонько считать про себя, тыча в каждый этаж пальцем в белой перчатке. Потом сложил карту и вернул ее мне.

– Это на седьмом этаже, – сказал он.

Я посмотрел, вытянув шею. На здании не было вывески, рекламирующей что бы то ни было на седьмом этаже. В окнах ни проблеска света. На седьмом этаже не было окон.

– Может, хотите еще куда-нибудь поехать? – спросил водила.

– Вы же сказали это здесь, на седьмом этаже?

– Да. Но может…

– Сколько с меня?

– Да. Ну…

В зеркало заднего обзора я глядел, как его физиономия проходит весь спектр болезненных ужимок.

– Есть проблемы?

– Никаких, уважаемый клиент. Просто, уж поймите, пожалуйста, такие хостес-бары только для членов. Чем выше заберетесь, тем больше эксклюзива. Видите, этот «Курой Кири»? Верхний этаж. Да еще и вывески нет, ну.

Этим «ну» он хотел сказать, что у меня столько же шансов пролезть в клуб «Курой Кири», как у слона – забраться в камеру хранения.

– Я знаю симпатичный хостес-бар в Роппонги, – заявил таксист. – Называется «Медленный клуб». Тут рукой подать, и гораздо дешевле. Здесь в Гиндзе цены просто зверские. Если хотите, я был бы счастлив отвезти вас в тот клуб в Роппонги.

В другой стране я бы решил, что меня облапошивают ради лишних миль на счетчике. Но на личном опыте я убедился, что если бы все люди в мире были такими же внимательными, как любой токийский таксист, армии бы распустили, тюрьмы опустели бы, юридические фирмы рассосались бы, а дневные ток-шоу навсегда сгинули бы из эфира.

И тут перед нашим такси затормозила тачка. Серебристый «астоп-мартин» размером с кита. Я узнал водилу, смахивающего на медведя, – тот сломя голову бросился открывать дверцу, за которой показалась фигура в черном костюме. Тут ошибок быть не могло. Эта грустная походка и сутулые плечи бросались в глаза, как и родинка его дочери. Глядя, как мужик исчезает в здании, я почуял, что наконец все сходится.

– Спасибо за предложение, – сказал я таксисту и сунул ему деньги. – Но, сдается мне, я только что нашел способ пробраться внутрь.

Поднимаясь по ступенькам, я не торопился, отчасти потому, что у меня слабость к лестницам, а отчасти потому, что мне надо было обмозговать, что же сказать господину Накодо. Если утопленница и вправду была его дочкой, тогда мне надо готовить не вопросы, а соболезнования. Но если у него вчера дочь умерла, какого хрена он делает в шикарном хостес-клубе в Гиндзе?

Добравшись до четвертого этажа, я напомнил себе, что, кем бы ни была утонувшая девчонка, я тут не при делах. Мы даже не говорили ни разу. Просто женщина, которую я видел в зале патинко. Припадочная. Девчонка с прикольной родинкой, которую я никак не могу выкинуть из головы.

Мне уже было плевать на все к седьмому этажу. Выйдя с лестничной площадки, я прошагал по короткому узкому коридору. Дверь в клуб «Курой Кири» была широко распахнута. У входа – ни одного накачанного вышибалы, ни типчиков скользкого вида, смахивающих на гангстеров, ни даже вывески «Только для членов». Это без надобности, потому что и так все знали правила и могли смекнуть насчет последствий. Подчеркивать эксклюзивность клуба «Курой Кири» – все равно что прицепить акуле на нос табличку «Опасно!».

Сразу за входом выстроилась шеренга японочек в одинаковых черных платьях и белых перчатках по локоть. Тонкие обнаженные шеи, лепные скулы, блестящие черные волосы и сверкающие карие глаза. Я с такой скоростью бегал глазами от одной девчонки к другой и обратно, что так и не понял, сколько их всего, не говоря уж о том. чтобы отличить их друг от дружки. Бесконечные ноги в черных чулках, губы накрашены алым оттенка «сердечный приступ», такие изгибы, от которых дешевый писака детективов изошел бы слюнями и метафорами. На секунду мне пришлось уставиться на носки собственных ботинок, чтобы откалибровать взгляд заново. Девушек я особо не поразил: они отмстили мое присутствие натянутыми улыбками и косыми взглядами в сторону своего босса.

– О! О! О! – воскликнула матрона, клацая по полу шпильками и размахивая руками. Мама-сан оказалась дамочкой средних лет, на голове слишком много волос, на лице наляпано слишком много косметики, а вокруг шеи накручено слишком много жемчуга. Она вдруг резко замерла на полдороге и ринулась в другую сторону, руки ее так и танцевали у лица, словно мотыльки, кружащие вокруг лампочки.

А я торчал у входа с тупой американской улыбкой на физиономии и шарил глазами по залу в поисках Накодо. Было слишком темно и мало что видно. Приглушенный свет и черный декор. Черные стены, черные полы, черные столики. Все мужчины – в черных пиджаках поверх накрахмаленных белых рубашек. Все женщины – в черных платьях, черных туфельках и белых перчатках по локоть. На мне – мои всегдашние черные брюки, белая рубашка и черные остроносые ботинки, но все равно я был не в тему, словно червяк в суси-ролле «дракон».

Тут снова нарисовалась матрона, таща на буксире юную блондинку, и чуть ли не ткнула мне ее в лицо. Я был бы только за. Ростом блондинка была примерно шесть футов, с длинными волосами солнечного цвета и с такой кучей веснушек, что вы бы их считали много дней. Судя по тому, как ее тело вписалось в форменное черное платье, скорее всего, это были бы самые незабываемые дни вашей жизни.

– Прости, дружок, – заговорила блондинка с мощным австралийским выговором. – Здеся клуб этот для членов только, тутошний клуб! Ублюдки, а? Леди хотят, чтоб я базарила, потому как она английский не сечет, да? Типа, лучше ты гуляй отсюда, если не хоть, чтоб она развопилась и громилу кликнула. Невезуха, дружок. Не кисни. Салют! Бывай!

Мда – заурядная Элиза Дулиттл. Улыбнувшись австралийской цыпочке, я замахал рукой матроне, та стояла в нескольких футах поодаль, озабоченно глядя на нас.

– Сумимасэн, – позвал я. – Тётто маттэ, ку-дасай![39]

Матрона склонила голову, удивившись, что я не только говорю по-японски, но и гавкаю на нем. Осторожненько она подобралась ближе, теперь вся сплошь улыбка, спокойно опустив руки. И все равно в глаза бросалось, что ей непривычно иметь дело с иностранцами, а может, просто с немиллионерами.

– Простите, что беспокою вас, – продолжил я по-японски.

– Да? – сказала матрона.

– Вот эта женщина, – кивнул я и сторону цыпочки, которая тут же включила широченную улыбку. На зубах у нее веснушек не было.

– Да? – повторила матрона.

– Ни слова не пойму из того, что она говорит. Она со мной по-английски разговаривает. По крайней мере, мне так кажется. Видите ли, я француз. Из Франции.