Тут старикан хорошенько откашлялся – похоже, глотку у него здорово завалило. Он обильно сплюнул на пол, а оба здоровенных парня с вызовом посмотрели на толпу – мол, посмеет ли кто сделать замечание. После этого старик продолжил чтение:

– Я не стану отвечать ни на какие вопросы относительно кокаина, амфетаминов, героина, галлюциногенов, марихуаны, алкоголя, никотина и иных наркотиков, включая продаваемые свободно или по рецептам, а также запрещенные как в этой стране, так и в любом государстве, где продаются записи «Святой стрелы». Я не стану отвечать на вопросы о подругах, поклонницах, несовершеннолетних девушках и о любых событиях, которые могли иметь или не иметь место в Таиланде. Никаких вопросов о прежних и нынешних членах группы «Святая стрела» или об артистах и продюсерах, сотрудничавших с Ёси, за исключением меня самого. Никаких вопросов о нападениях, столкновениях, судебных исках или иных недоразумениях, в которых Ёси был якобы замешан. Никаких вопросов относительно краски для волос, геля для волос, косметики, пирсинга, татуировок, шрамов или других элементов внешнего вида Ёси. Никаких вопросов о сантерии, эзотерическом буддизме, храме Плутона, культе чтецов по стопам, пиве «Гудбадди», инопланетянах и вообще о любых религиозных или политических взглядах, а также коммерческой продукции, которую якобы поддерживал или рекламировал Ёси. Никаких вопросов о скрытом смысле его поэзии, тайных посланиях, вуду-истских заклинаниях, мистификациях или розыгрышах. Наконец, никаких вопросов, требующих от меня догадок по поводу причины смерти Ёси.

Завершив этот перечень, точно серию хуков, старикан вновь сделал паузу – заслужил. Репортеры терпеливо слушали, кое-кто, желая перестраховаться, даже записывал основные пункты.

Старик перешел к следующему раунду.

– В нынешнем своем тяжелом душевном состоянии я, к сожалению, не могу иметь дело с таким многолюдным собранием, а потому пресс-конференция пройдет в несколько необычном формате: спортсмены из тренажерного центра будут провожать репортеров по одному в помещение данного корпуса, где каждому будет предоставлено частное интервью с правом задать мне один-единственный вопрос. Если этот вопрос не нарушит указанные выше основные правила, я постараюсь ответить, но если он в какой-то форме или каким-то образом нарушит эти правила, нарушитель будет препровожден из здания.

Старикан снова сделал паузу и орлиным взором окинул толпу. Его дни в большом спорте давно миновали, но он вполне мог убить взглядом. Все замерли и в тишине внимали каждому слову.

– Тихо! – рявкнул он.

Вероятно, автор сценария предусмотрел в тексте какую-то реакцию толпы, но толпа молчала. Оратор еще немного попыхтел и наконец велел нам выстроиться гуськом вдоль задней стены.

Со всех сторон к нам ринулись кикбоксеры в серых куртках. Меня точно кирпичом промеж лопаток стукнули, и я поспешил подвинуться туда, куда меня толкнули. Спасибо, не прибили на месте. Из-за таких пустяков обижаться и хлопать дверью не стоило.

Не прошло и минуты, как я оказался в очень аккуратной людской цепочке, выстроенной вдоль дальней стены. Старик вместе со своими спутниками сошел с ринга, все трое продефилировали к противоположной двери и скрылись. Еще несколько секунд – и два кикбоксера не столь устрашающих размеров повели вслед за распорядителем первого журналиста.

Я стоял в очереди и думал, до чего же все это глупая затея. Судя по лицам моих товарищей, эта мысль приходила на ум каждому, однако все смирились. В школах японцев учат: основа цивилизованного общества – безмолвное негодование. Меня в Америке ничему подобному не учили, так что не знаю, чем мне оправдаться.

Не успел я сформулировать «один-единственный вопрос», как настала моя очередь.

Все спортивные раздевалки земного шара пахнут одинаково. Будят туманные воспоминания об уроках физкультуры в старших классах и обо всем, что с ними сопряжено: мы перебрасывались полотенцами и грязными шутками и больше всего меня беспокоил вопрос, когда же появятся волосы в паху. Теперь, отрастив шерстку, я вхожу в мужскую раздевалку со смутным чувством удовлетворения достигнутыми результатами. Будь что будет, а волосы в паху у меня уже есть.

Суда сидел на скамейке в конце центрального прохода, с обеих сторон его прикрывали ряды бледно-зеленых металлических шкафчиков и два гиганта, которых я уже видел на ринге. Они и вблизи выглядели слегка недоделанными клонами. Старого сэнсэя с толстой шеей в поле зрения не наблюдалось.

Суда, как и все остальные, облачился в серый тренировочный костюм. Он достаточно походил бы на кикбоксера, если б не длинные светлые волосы с рыжими проблесками, собранные в хвостик, который на конце расщеплялся, как плетка-девятихвостка. Я не помнил в точности, когда в последний раз видел басиста, но скорее всего – во время выступления с Ёси, так что неудивительно, что я не узнавал его в лицо. Тут хоть императора Акихито выпусти на сцену в девичьем платьице, ни один взгляд не оторвется от Ёси, от волшебного полета его пальцев.

– Вы, кажется, из «Роллинг стоун», – приятным мелодичным голосом обратился ко мне Суда. Прежде чем я успел возразить, он уже попросил меня присаживаться. – Хотите «Пауэрпоп»? – предложил он.

Я отказался от угощения и опустился рядом с музыкантом на деревянную скамью. Суда отставил «Пауэрпоп» и стал катать бамбуковую палку по голени: известный в кикбоксинге прием – нарастут мозоли, и ноги превратятся в еще более грозное оружие. Если не считать прически, он смахивал на рок-музыканта не больше, чем пригородный тренер по аэробике. На лице улыбка неудачника: так улыбается паренек, которого если и берут в игру, то последним, а он расплывается от счастья: все-таки взяли. Судя по пластике, Суда оставался подростком, стесняющимся своего тела.

– Вы ради этого приехали из самой Америки?

– Вроде как, – пробормотал я.

– Ёси всегда мечтал о гастролях в США. Одна американская компания, «Тореадор Рекордз», собиралась продавать «Взрыв в подштанниках». Мы бы выступили от Сан-Франциско до Нью-Йорка. Гастроли по четырнадцати городам. Но сделка не состоялась.

– И слава богу, – подхватил я. – Ёси с его склонностями дальше Калифорнии бы не уехал.

Один громила вдруг шагнул поближе к нам, лицо его напряглось.

– Дженис Джоплин умерла в Калифорнии, – сообщил он.

– Что с того? – возразил его клон. – Сэм Кук умер там же, и Пресловутый Б.И.Г.[34]

– И Деннис Уилсон, и Гиллель Словак, – яростно прошипел первый. – И Рэнди Калифорния[35].

– Чушь! – завелся первый. – Калифорния утонул на Гавайях.

– Кто такой Рэнди Калифорния? – уточнил я.

– Гитарист из «Спирита», – пояснил больший.

– Он играл с Хендриксом[36], когда Хендрикс еще не был Хендриксом, – подхватил меньший. – В шестьдесят шестом.

– На самом деле его звали Рэнди Вулф…

– …И он умер на Гавайях. Не в Калифорнии, – настаивал меньший, злобно косясь на большего. Этот яростный спор окончательно убедил меня: передо мной – братья-близнецы.

– Это Аки и Маки Фудзотао, – представил их Суда. – Мы познакомились в Павильоне номер один кикбоксинга Иокогамы. Их отец – тот, кто читал мое заявление, – мой учитель. Аки и Маки уже много лет работают охранниками «Святой стрелы». По части контролирования масс они оба гении.

Несомненно. Эти ребята не отличались легкостью и жилистостью, свойственной тайским боксерам, – они были скорее бульдоги, такие здоровенные, что сошли бы за вышибал в сумоистском баре.

– Их мама страшно переживала, что мальчики будут драться на ринге друг с другом, – продолжал свою повесть Суда. – Поэтому Аки стал суперсверхтяжеловесом, а Маки остался среднесверхтяжеловесом. К тому же Аки чаще ломали нос. Три раза, если не ошибаюсь?

– Четыре! – с гордостью уточнил Аки.

– Кит Ричардс[37] тоже один раз сломал нос, – вмешался Маки. – В панель врезался – отключился прямо в студии после девяти бессонных ночей.

– Что с того? – не уступал брат. – Пит Таунсхенд[38] только и делает, что разбивает нос.

– Чушь! – запыхтел Маки. – Он у него отроду

такой.

– Ребята знают о рок-музыке все, только играть не умеют, – усмехнулся Суда, покровительственно поглядывая на близнецов и между делом отворачивая крышку с очередного укрепляющего напитка. Когда он улыбался, глазки у него разбегались, норовя убежать с лица вовсе.

– Задавайте свой вопрос, – подбодрил он меня. – Правила вам известны.

Вопроса я не заготовил, и правила меня не устраивали, так что пришлось импровизировать.

– Ёси писал всю музыку, так?

– Как правило. К двум-трем песенкам мы писали

вместе.

– Стихи тоже сочинял он?

– Ага. Стихи все его.

– Ёси сам записывал все партии на альбомах?

– Только демо-версию. Обычно я играл партию баса для записи, когда заучивал. Но вообще да, Ёси играл на всех инструментах кроме барабана. Для альбома партию барабана давали на синтезаторе. Это уже несколько вопросов, чел.

– Ладно, еще один коротенький, напоследок. Если Ёси все делал сам, зачем ему понадобились вы?

Суда прекратил обрабатывать свои лодыжки. Поднял бутылку с фирменным напитком качков, отхлебнул. Два здоровяка слегка забеспокоились. Я прямо слышал, как они поигрывают мускулами.

– Будьте добры, повторите вопрос. Иногда я недослышиваю. ППС.

– Профессиональная потеря слуха, – расшифровал Маки.

– Ухо рокера, – уточнил Аки.

Пришлось повторить – не дословно, но близко к тексту. Возможно, «напряжение сгустилось», но я слишком устал и не заметил. В худшем случае вытолкают пинком под зад из ПКИ-2. Вся эта затея с единственным вопросом – чушь собачья.

И вдруг близнецы надвинулись на меня. Я не уклонился. Они схватили меня под руки. Я опять-таки не возражал. С моего молчаливого согласия громилы оторвали меня от скамьи.

– Стоп! – сказал Суда.

Они держали меня на весу. Если б захотели, могли бы перебрасываться мной, как мячиком, или сложить миролюбивого бумажного журавлика. Суда еще немного покатал скалкой по лодыжкам и прекратил это занятие. Почесал в затылке, раздумывая.

– Опустите его! – велел он.

Близнецы разжали руки, и я совершил жесткую посадку на скамью. Глядя мне прямо в глаза, Суда заговорил, и слова его падали весомо, как целый почечный Стоунхендж.

– Ты! Ты – первый человек, кто пришел сюда. – Он передохнул и начал речь с начала: – Первый, кого я могу уважать, понимаешь? Ты знаешь, что такое конфликт. Всякое искусство – и кикбоксинг тоже – основаны на конфликте, так я понимаю.

Под конец фразы он возвысил голос, будто сам усомнился. Я кивнул, сожалея о своем промахе: Суда принял мою дерзость (вызванную отвращением ко всей этой церемонии) за суровую честность, за прямой подход. Я выступил хамом, а он счел меня гонзо-журналистом – различие тонкое, не всякому доступное.

– Все эти репортеры – просто овцы, понимаешь? Приятные ребята, но рок не для них. Одинаковые костюмы, одинаковые глупые вопросы. Но ты – другой. Независимый, чужой здесь.

– Послушайте, вы не совсем…

– Это замечательно, чел! Все эти правила не я придумал. Я-то готов отвечать, о чем бы ни спросили. Дерзость и есть рок. Это и есть Ёси. Ты бы ему понравился. Он бы тебе задницу надрал, но ты бы ему пришелся по душе. И мне тоже.

Что бы такое ему сказать, чтобы разонравиться? Я сидел на скамье, слушал, как я ему нравлюсь, и мне это вовсе не нравилось. Пора выбираться, покуда мне не понравился Суда. Нужно соблюдать дистанцию, во всяком случае – пока я не нашел ракурс для статьи о Ёси.

– Вас там еще репортеры ждут, – напомнил я.

– Придурки с диктофонами, – процедил Суда. – Ты вообще представляешь, каково это – целый день слушать одни и те же вопросы!

Я чуть было не посочувствовал: после моего опыта с токийской полицией я прекрасно знал, каково это. Но тут на лице Суды промелькнуло изумление. За моей спиной послышались шаги, и я обернулся.

Впереди – мужик с лицом, что мешок из-под картошки, покатый лоб над правой бровью украшен двумя шрамами в виде полумесяцев или усталых гусениц.

Шрамы от укуса.

Тюремный поцелуй из Осаки.

Позади – четверо, лица свежие, консервативные синие костюмы. Парни качались из стороны в сторону, движения не слажены. Знаю я таких – приятные, компанейские ребята, неотвязные, как похмелье, вечно жалуются, что им не оплатили сверхурочные. Одеваются в Инкубаторские Костюмы, гордятся степенью бакалавра, полученной в университете Васэда, друзей полно, творческой фантазии не больше, чем у гвоздя.

Впрочем, я не сужу людей по внешности.

– Горе, детка! – произнес Укушенный, обращаясь к Суде.

Укушенный нацепил темные очки – такие разве что Сильвия Плат[39] носила, да и то в дождливый день, – а из-под устрашающе дорогого синего костюма виднелся острый, как лезвие бритвы, галстук. Все это прекрасно сочеталось со стрижкой под Цезаря, и Укушенный это сознавал. Парни, склонные говорить другим «детка», прекрасно разбираются в прическах, темных очках и модных костюмах – что с чем идет. Скорбно покачав головой, Укушенный повторил:

– Ты сейчас переживаешь большое горе!

Суда покосился на близнецов-телохранителей, потом с изумлением – на Укушенного.

– Как вы сюда попали?

Укушенный криво усмехнулся. Сверкнули зубы, острее острого галстука. Недешево ему стоило привести их в порядок.

– Господин Сугавара выражает глубочайшее соболезнование.

– Мы все сочувствуем! – подхватил один Синий Костюм. – Такая трагедия!

– Господин Сугавара выражает свою скорбь.

Я не сразу сообразил, что речь идет о том самом Сугаваре. Этот человек-легенда в самом деле поднялся из грязи в князи, что в жизни случается гораздо реже, чем в романах. В начале восьмидесятых Сугавара основал «Сэппуку[40] Рекордз» и за несколько лет превратил эту студию в крупнейшую независимую музыкальную компанию страны. Большинство независимых студий звукозаписи укрывались в какой-нибудь нише, специализируясь на китайском рэпе, вьетнамском регги или окинавской психоделике, но «Сэппуку» била сильнейших игроков на их собственном поп-поле. Наделенный сверхъестественным даром сходу распознавать хит, Сугавара подписывал сделки, до которых никто другой и кончиком палки не дотронулся бы, запрыгивал в головной вагон еще не сложившейся моды и тут же соскакивал, едва дорога становилась чересчур ухабистой.

Он славился умением находить талант, но еще более – умением этот талант удержать. Компании покрупнее пытались переманить у него клиентов, поползли неизбежные мрачные слухи о том, какими способами

В чем бы ни заключалась тайна Сугавары, он предпочитал держать ее при себе. Вот уже почти шесть лет он вовсе не общался с прессой. Теперь он возглавлял не только «Сэппуку Рекордз», но и «Киностудию "Сэппуку"», «Телеканал Сэпукку», «Видео "Сэппуку"», «Издательство "Сэппуку"» и «Рекламное агентство "Сэппуку"», корпорацию «Сэппуку» и seppuku.co.jp. Времени на низменных репортеров не оставалось.

– Господин Сугавара передает поклон, – возвестил Укушенный. – Сердечный поклон. От имени всех членов «Сэппуку».

– Ёси нам все равно что брат, – забормотал один из Синих Костюмов.

Квартет Синих Костюмов дружно выводил еще какие-то банальности, пока Укушенный не остановил их взмахом руки. Все немедленно заткнулись. Сняв очки, Укушенный уставился на меня так, словно впервые обнаружил мое присутствие.

– Репортер?

– Журналист, – уточнил я.

Укушенный прищурился, лоб его пошел складками, шрамы сморщились.

– Прошу вас, поймите, – поспешно встрял один из Синих, – сейчас мы не можем общаться с журналистами.

– Мы вынуждены просить вас удалиться.

– Такая трагедия!

– Столько людей жаждут выразить сочувствие!

– Поймите нас!

Пока все хором требовали от меня понимания, я исподтишка оглянулся на Суду. Тот сидел на скамейке и, похоже, ничего не понимал.

– Не примите за недостаток уважения, – осторожно заговорил я, – но ведь нас пригласили на пресс-конференцию.

– Значит, договорились! – радостно пропел один Синий.

– Благодарим вас за отзывчивость! – подхватил другой.

Укушенный вновь жестом велел им замолчать и пододвинулся вплотную ко мне:

– Звать-то тебя как, журналист?

Он говорил с грубым осакским выговором. Осака – хулиганистая сестренка Токио, город, где типичная японская вежливость уже не типична. «Деньги делаешь?» – так в Осаке здороваются. «Звать-то тебя как?» – на языке Осаки это означало «Приятно познакомиться».

– Билли Чака, – ответил я. – Журнал «Молодежь Азии».

Он это обмозговал. Состроил довольно забавную гримасу, но смеяться мне не хотелось.

– Слыхал про тебя. Ты писал про чокнутую гейшу, верно?

Я удивленно кивнул – надо же, какие у меня читатели. «Молодежь Азии» отнюдь не ориентировалась на менеджеров звукозаписи старше сорока. Впрочем, они, должно быть, держат наш журнальчик под рукой, сверяясь с молодежной модой. Проще так, чем по правде общаться с подростками.

– Визитка есть?

Наконец-то спросил. В Японии все то и дело обмениваются мейси – обычай, измысленный, должно быть, заправилами полиграфического бизнеса. За последние два года я раздал тысячи полторы визиток и принял решение: пусть типографы поищут другой источник для оплаты отпуска и тренера по гольфу.

– К сожалению, закончились, – развел руками я.

– Точно, Билли Чака, – со знанием дела хмыкнул он.

Преданный читатель. Статья о повальном обмене мейси была опубликована еще в апреле прошлого года, и я не слишком ею гордился – очень интересно подросткам читать о визитках!

– Вот моя, – произнес Укушенный. Он не сопроводил слова жестом, но Синий Костюм номер раз извлек из кармана синего костюма стопочку толщиной в три дюйма, отделил верхнюю карточку и протянул мне.

– Посети «Сэппуку Рекордз», – пригласил меня Кидзугути. – Завтра устроит? Я думаю, господин Сугавара будет рад. Обсудим кое-какие дела.

Я посмотрел на Суду, проверяя, знает ли он, что за фигня творится. Он только плечами пожал и, судя по его лицу, не хотел, чтобы на него вообще смотрели. Слишком много народу в слишком тесном помещении, одна сцена чересчур быстро сменяется другой. Похоже, я не был в Токио дольше, чем мне казалось.

– Так что? – не отставал Кидзугути.

Я только что приехал, сказал я.

– В «Принце Акасаке» был?

– Конечно, – подтвердил я. – У них хороший акупунктурист. Китаяночка. Работает в технике цигун. Но меня туда больше не пускают. Долго рассказывать.

– Отвезите Билли в «Рояль», – приказал Кидзугути близнецам-кикбоксерам. – Номер за счет «Сэппуку Рекордз».

Аки и Маки закивали – точно бильярдные шары закачались на пружинках. Кажется, ребятам по душе выполнять чужие приказы. Или они торопятся удрать из раздевалки. Я и рта не успел раскрыть, как снова вступил квартет Синих Костюмов.

– В «Рояле» вам понравится, – посулил один.

– Замечательное заведение! – подхватил второй.

– Впервые о нем слышу, – возразил я.

– «Рояль», – со вздохом пояснил Суда, – вроде «Принца», но мебель подешевле. На случай, если охота что-нибудь сломать.

Наверное, именно такой отель и требуется рок-звездам. Ладно, так или иначе со мной разобрались: вежливо убрали с фальшивой пресс-конференции, устроили в отель и назначили встречу с главой «Сэппуку». На словах это выглядело приятнее, чем на деле.

– Вы мне так и не ответили, – напомнил я Суде.

– Сейчас не время для журналистов! – возмутился Синий Костюм.

Остальные запели в лад, но я уже не слушал. Я повернулся и пошел вслед за Аки и Маки, а в раздевалке набирал обороты интимный разговор.

Мы прошли по узкому коридору в гараж, где стоял большой черный «БМВ» с тонированными стеклами. Дружно забрались внутрь. Аки сел за руль, его брат – на место охранника.

– Из какого вы штата? – спросил Маки. Аки тем временем прогревал мотор.

– Я вообще-то из Кливленда.

Маки кивнул.

– «Уокин Токин» Билл Хокинс, – начал игру Аки.

– Алан Фрид, – откликнулся Маки.

– Эдвин Коллинз…

– Агент Ноль-Ноль-Соул[41].

– Война! У-ху!

– Господи боже!

– В Зале Славы рок-н-ролла был? – спросил меня Аки.

Я признался, что избегаю музеев. Он так на меня посмотрел, будто я глупость сморозил. Дверь гаража поехала вверх, мы потихоньку вырулили в узкий проулок, сплошь в лужах. Маки осмотрел территорию. Он подал знак брату, и тот нажал на газ.

Голова моя резко дернулась назад – мы космической ракетой помчались по проулку. На углу дожидалась толпа репортеров, их уже сотни собрались. Среди них и заплаканные обожатели Ёси, по большей части девчонки. Высокие платформы сандалий подросли еще на несколько дюймов, а короткие юбки на столько же дюймов укоротились, но в целом мода не слишком изменялась с последнего моего приезда. Или, скорее, она успела поменяться раз пять или шесть, и наступила очередная эпоха ретро.

Вслед за поклонниками рока явились и силы порядка. Патрульные выстроились шеренгой, стараясь удержать молодежь, пока работали фотокамеры. Подростки изо всех сил мешали репортерам, репортеры уделяли подросткам внимание, о каком те могли только мечтать. Со стороны эти отношения казались идиллическими. Впрочем, со стороны кажется, будто фермер кормит коров исключительно по доброте сердечной.

И вдруг один из журналистов заприметил нашу машину.

Какая-то девчонка взвизгнула.

Шеренга полицейских дрогнула, и вся человеческая масса устремилась к нам.

Аки завернул за угол, едва не зацепив самого проворного фотографа. Тот отскочил, камера запрокинулась, фотографируя небо.

Я попытался что-нибудь разглядеть через плечо сквозь темное стекло. Мы уносились прочь; журналисты, толкая друг друга, неслись вслед, тщетно пытаясь настичь стремительный автомобиль. Большинство сдалось на первых же шагах.

Из толпы вырвалась девочка-подросток в школьной форме – какая-то матроска, белые носки сползли на лодыжки. Даже издали я увидел: отнюдь не красотка. Она мчалась за нами с поразительной для таких толстеньких ножек скоростью. Замелькали вспышки – репортеры почуяли запах жареного. Криков ее я разобрать не мог, но слезы на лице девочки даже издали казались искренними.

Аки щелкнул кнопкой магнитофона и, заглушая все внешние шумы, в «БМВ» загрохотали зубодробительные ударные: «Святая стрела», альбом «Космический дневник», вторая сторона.