– Ну, Рихтер помещал диких и прирученных крыс в резервуары с водой и заставлял их плавать, пока не утонут; он обнаружил, что некоторые из них погибали очень быстро. Был такой мужик, Кэннон, который еще раньше предположил, что причиной этого могут быть психогенные факторы, – страх вызывает гиперстимуляцию симпатической нервной системы и избыточную выработку адреналина; учащение пульса, сокращение систолы и все такое. Рихтер же установил, что причина не в страхе, а скорее в сознании безнадежности, то есть имеет место гиперстимуляция не симпатической, а парасимпатической системы. Этому семь-три-два у нас в Лоусон-парке давали всевозможные препараты – атропин, невролептики, – воздействующие на уровень адреналина и функции щитовидной железы – ну, сами понимаете. А самое главное, его систематически погружали в воду, топили и откачивали, и в результате у него выработалась потрясающая выносливость, основанная на условно-рефлекторном ожидании, что его спасут. Психогенные факторы на него уже не действовали; наоборот, он показывал фантастические результаты, очень, очень любопытные результаты. Странные это вещи – надежда и доверие, – не к месту сентенциозно заметил мистер Пауэлл. – Например, у бездомных собак они выражены слабее. Дикие животные – а значит, по логике, и малоцивилизованные люди, то есть те, кто чаще попадает в опасные ситуации, – сильнее реагируют на страх и стрессы, чем животные домашние. Странно, да?

– А вторая сбежавшая собака? – поинтересовался Дигби Драйвер.

– Ну, эта была не моя… то есть я с нею не работал. Я вообще к хирургии не имею отношения – да и не буду, пока не пройду испытательный срок, – но, честно говоря, если бы сегодня утром я не увидел ее собственными глазами, я ни за что бы не поверил, что она до сих пор жива, да еще и охотится на овец. Она перенесла, мягко говоря, очень серьезную операцию на головном мозге.

– И что было тому причиной? – спросил Драйвер, когда они пересекли площадь, направляясь от «Мэнора» к его машине.

– Ну, насколько я понимаю, тоже что-то связанное с психологией, – ответил мистер Пауэлл. – Им обязательно была нужна взрослая домашняя собака, кажется, за нее заплатили кругленькую сумму какой-то грымзе из Далтона…

– А вы не знаете, чего это она решила избавиться от собаки?

– В общем-то, собака была не совсем ее. Скорее ее брата, который жил в Барроу, и из-за собаки он как-то там… погиб, что ли, вроде я так слышал, попал под грузовик, ну, а сестра, понятное дело, не захотела оставлять ее у себя. Вообще-то, как вы понимаете, достать для нашей работы домашнего зверя не так-то просто – кто ж отдаст своего питомца. Этой собаке сделали какую-то недавно изобретенную операцию, похоже на лейкотомию, но на самом деле что-то совсем другое. Были там какие-то сложности, связанные с ее новизной, в которых я, честно говоря, так ничего и не понял. Однако главная цель – правда, теперь уже никто не скажет, была она достигнута или нет, по крайней мере в этом конкретном случае, – состояла в том, чтобы у животного стерлась грань между субъективным и объективным.

– А на практике-то что это значило? – переспросил Дигби Драйвер, нажимая на газ; машина рванула вверх по склону холма к Конистонской дороге.

– Ну, насколько я понимаю – ик! – Мистер Пауэлл выпустил пивной дух, подался вперед и нахмурил брови, подыскивая пример понаглядней. – Э-э… Вы не читали книжку «Хапуга Мартин» писателя Голдинга? Того, который «Повелителя мух» написал?

– «Повелителя мух» читал, а эту нет.

– Ну, там герой вроде как умер – утонул в море; а на том свете, вроде как в чистилище, у него перепуталось субъективное и объективное. Ему все кажется, что он еще жив, что его выбросило на скалу в Атлантическом океане, но на самом деле это только его фантазия, а скала – ментальная проекция, она повторяет форму одного из его задних зубов. У этой собаки после операции могли быть похожие фантазии. Ну, например, кошки у нее стали ассоциироваться… скажем, с одеколоном – тогда она, вполне возможно, станет принимать неодушевленный предмет – скажем, коробку – за кошку, если одновременно дать ей понюхать одеколон; и наоборот, объективно существующие предметы она может считать порождениями своей фантазии; мне сейчас не придумать примера, но суть вам, я думаю, ясна.

– Интересная у вас работа, – позавидовал Дигби Драйвер. – Здесь поворачивать? А дальше все время прямо, да?

– Да, теперь до самого Конистона. Я вам так благодарен.

– Не за что. Я ж говорил, мне и самому в ту же сторону. Да, так все-таки интересная у вас работа – эксперименты, открытия.

– Ну, в основном-то все больше рутина, знаете, пятидесятипроцентный ЛЕИС, и в таком духе.

– Пятидесятипроцентный ЛЕИС?

– Летальный исход. Допустим, вы – или кто-то еще, неважно, – решили запустить в производство новую губную помаду, или пищевую добавку, или что-нибудь в таком духе, и вот мы берем группу животных и добавляем эту штуку им в пищу, чтобы определить, от какой дозы половина из них погибнет в течение двух недель.

– А зачем? То есть, допустим, эта штука вообще не токсична?

– Не имеет значения. Опыт продолжается до пятидесятипроцентного ЛЕИС. Они могут умереть от патологических изменений внутренних органов, от соматических изменений или от передозировки фосфора – от чего угодно. Довольно нудное занятие, но тоже входит в круг наших обязанностей. Все, знаете ли, для общественного блага. Косметика должна быть безвредной, а то никто не станет ее покупать.

– Но воздают же за это хоть как-то – я имею в виду, вам, а не им, – ну, там, оборонные проекты, секретные исследования, передовая наука… Ладно, ладно, – добавил Дигби Драйвер с широкой улыбкой, – можете не отвечать, как говорят в суде… Я не хочу, чтобы вы разглашали государственные секреты, которые я немедленно перескажу иностранным шпионам, поджидающим меня на Хэмпстедской пустоши.

– Ну, этим у нас Гуднер занимается. Не удивлюсь, если когда-нибудь выяснится, что в свое время он был одним из этих. В конце войны он работал в Германии – я имею в виду, на немцев. Он и сейчас занимается каким-то секретным проектом, это я точно знаю. Исследует какое-то смертельное заболевание по заказу Министерства обороны. Его буквально запирают на ночь – по крайней мере, запирают его лабораторию. И уж с ним-то о работе не разговоришься. И получает, небось, раза в три больше, чем я, – добавил мистер Пауэлл, откровенно non sequitur.[12]

– А кстати, отпуск у вас какой? – осведомился Дигби Драйвер, который прекрасно чувствовал, когда надо остановиться и переменить тему. – Это мы где? Торвер? Ближе к Конистону, кажется, ведь места пустынные? Вот и хорошо, я не прочь еще раз пописать – а вы?

– «Несчастный случай», – проговорил Роберт Линдсей. – Чего ж с него еще ждать, Деннис, больше ждать-то и нечего, а?

– Ежели бы, слышь, он не был остолопом, так написал бы «самоубийство», – заметил Деннис.

– Свидетельств, понимаешь, не было. Ничего, то есть, что об этом бы грило. Этот бедолага Фраим был один, стоял себе у машины, тут ружье и стрельнуло, выходит, дело сумнительное; а чтобы он был склонный к самоубийству, таких свидетельств не было. Ну, видать, следователь прав – судя по имеющимся свидетельствам, несчастный случай, Деннис, безо всяких сумнений.

– А что, слышь, про собаку он так ничего и не сказал, а? – поинтересовался Деннис. – Ну, то есть, что это собака все наделала. Мы-то, слышь, знаем, что Фраима собака на тот свет отправила.

– Думаешь, собака спустила курок и его убила?

– А то нет? Видали, слышь, как она драпала вверх по холму, точно ей задницу подпалили.

– Для следователя это не свидетельство. А ежели и свидетельство, все одно остается несчастный случай, а? Собака – это такой же несчастный случай, как ежели курок неисправный или еще что.

– Так-то оно так, Боб, только ежели бы он сказал, что во всем виновата собака, тогда бы полиции или еще кому приказали ее сыскать да пристрелить, слышь. А теперь какая нам с тобой от того польза? Гляди, у тебя еще пару ярок нонче порежут, да у меня пару-тройку на той неделе, а ни одна ихняя сволочь, слышь, и не почешется. С центеру-то никто и на дознание-то не пришел – ничего, слышь, заразы, не боятся. Ихне дело сторона, и ежели, Боб, их к стенке-то не припереть, так оно и будет сторона.

Наступила пауза, в течение которой Роберт Линдсей сосал набалдашник палки и обдумывал свои следующие слова. Деннис раскурил сигарету и через голову своей овчарки метнул обгоревшую спичку в высокую траву за изгородью.

– Знаешь, Деннис, кажись, я понял, кого на их нужно натравить, чтобы к ответу-то притянуть, – проговорил Роберт после паузы. – Чтобы они уже не отвертелися.

– Депутата, что ль? – догадался Деннис. – Да что, слышь, с его толку…

– Не, не депутата. Газетчиков на их нужно натравить, вот кого. Ты вчерашний «Лондонский оратор» читал?

– Не. С Престону поздно был вернувшись…

– Ну, так вот. Один ихний едет сюда с Лондона, специальный корреспондент называется, писать про это дело, чтоб всем ясно сталось, что к чему. Их, вишь, Фраимова смерть настропалила. Звать корреспондента Драйвером. Ловкий, грят, мужик, в любую дырку пролезет…

– Так где, слышь, его искать-то? Ежели он пес знает где, так какой нам с его толк?

– Нонешнее утро у Доусоних полиция была, слыхал? – спросил Роберт.

– Ну?

– Ну так вот, а с ими был один из этих, из живодеров. К им рано утром две псины в зеленых ошейниках на задний двор приблудились. Филлис-то одну хвать и в сарай, а сама и позвони в полицию, только псина тем делом вылезла через сточную трубу и дала деру, живодер только хвост ейный и видал. Так вот, Деннис, коли уж полиция в это дело встряла, так ты ей скажи, что тебе б с этим Драйвером словечко сказать, они его мигом сыщут.

– Уж мне бут что ему сказать, тудыть их всех в качель, – хмуро посулил Деннис.

Утро стало тихим и ясным, высоко в небе плыли жидкие облака, которые, набегая на солнце, лишь чуть-чуть приглушали его тепло. Вереск был жесткий, как собачья подстилка. Лежа на вершине Грая, Раф грелся на солнышке и сушил свои лохматые бока, покуда с них не сошла последняя капля Даддона. Чуть пониже Рафа лис с Шустриком, словно щенята, резвились на камнях, играя давным-давно обглоданной костью, однако лис время от времени останавливался, нюхал ветер и поглядывал на голые склоны, лежащие к востоку и западу от них.

– Ты чего, приятель? – спросил он, когда Шустрик неожиданно уронил кость и уставился на запад, уши торчком, голова поднята по ветру. – Опять, что ли, накатило?

– Нет, лис, со мной все в порядке. Раф! Эй, Раф!

– Ррых! Не слышит он тебя, шкуру лежит просушивает. Что тебе померещилось? Увидал там что?

– Это далеко, лис. Видишь – темно-синее. Это не небо. Это как огромная рана между небом и землей. Наверно, они вскрыли вершину холма. Но почему оттуда льется синяя кровь?

– Ну, поехал опять, как в том сарае. Глядишь-то куда?

– Вон туда, между холмами.

Милях в десяти от них, к западу от далеких вершин Верескового холма и Белохолмья и за ними, на ясном солнечном небе по всему горизонту неподвижно лежала какая-то линия цвета индиго.

– Там, что ли? Там море. Разве не знаешь? – Шустрик изумленно смотрел на лиса, и тот добавил: – Не то что там задница какая.

– Наверное, не знаю. Что такое море? Это место? То самое, что когда от него дует ветер, на языке становится мокро?

– Это соль и водоросли. Там кругом вода, вода и еще иногда волны.

– Значит, мы там не сможем жить? А выглядит оно так… Ну, спокойно, что ли. Неужели нам нельзя пойти туда и остаться?

– Кота в перьях видал? – коротко ответил лис вопросом на вопрос и стал карабкаться по камням к Рафу, который, проснувшись, принялся ловить зубами отогревшихся на солнце мух.

Шустрик же остался на месте и завороженно смотрел на далекую синюю полосу. Вода… Неужели это спокойное синее пятно у неба и впрямь просто вода? Проглядывая между холмов, это самое море казалось таким твердым, ровным и неподвижным. Но оно было дальше, чем холмы, глубже, глубже в разверстой ране, там, глубоко внутри.

«Наверное, его можно засунуть обратно, – размышлял Шустрик. – Это неправильно, что его вот так вот разрезали. И все-таки оно там есть. Забавно… А я и не знал. А если закрыть эту дырку, то я, наверное, поправлюсь. Но туда так далеко… Если бы нынче утром меня не вытащили из моей башки, я бы, наверное, придумал, как туда добраться, как его достичь. Но кто бы мог подумать, что оно все еще там?»

Шустрик закрыл глаза, порыв озорного соленого ветра пробежал по траве и пропел свою еле слышную песню, слабые запахи нахлынули на пса, как волны, – эта песня и запахи то приближались к его ноздрям и ушам, то удалялись.

– Эх, кабы мне удалось собраться с мыслями, – пробормотал Шустрик себе под нос. – Но мне так хочется спать. День был длинный – нужна длинная ночь, ничего не поделаешь. Какая ровная трава – колышется, словно мышиные хвостики…

Успокоившись и в конце концов забывшись, Шустрик крепко заснул на припекающем ноябрьском солнышке.

Филлис Доусон, владелица магазина в Озерном Крае, перенесла вчера потрясение, – настучал на машинке Дигби Драйвер (в последние годы он редко брал в руки перо, разве чтобы поставить подпись). – В чем причина? Ее мусорные бачки подверглись нападению мародеров нового толка – таинственных собак, которые вот уже который день не дают спокойно спать фермерам в тихой, проникнутой духом старины долине Даннердейл, графство Ланкашир, в самом сердце Озерного Края, родины поэта Вордсворта. Торговец готовым платьем Давид Эфраим, который был при таинственных обстоятельствах застрелен возле своей машины на пустынном берегу ручья Бурливого, встретил смерть именно в тот момент, когда местные фермеры прочесывали окрестные холмы в поисках четвероногих террористов; судя по всему, это еще одно звено в цепи, которую предстоит распутать, чтобы добраться до сути этой загадки. Откуда взялись таинственные собаки, где они скрываются? Усилия Филлис Доусон посодействовать разгадке тайны оказались тщетны: хотя ей и удалось запереть собак в сарае, они бежали прежде, чем Стивен Пауэлл, научный сотрудник Центра жизнеобеспечивающих программ, расположенного в восемнадцати милях от места происшествия, в Лоусон-парке, прибыл на место с целью опознания животных и принятия мер. Правы ли фермеры, заявляя, что четвероногие робингуды представляют серьезную опасность для общества, или их опасения беспочвенны? Возможно, у собак окажется стопроцентное алиби, но чтобы спросить их об этом, надо сначала выяснить, где они прячутся. Этим вопросом озабочен сегодня весь Озерный Край; я продолжаю журналистское расследование в патриархальном городке Конистон, где когда-то жил знаменитый викторианец Джон Рескин.

«Для первого очерка сойдет, – рассудил Дигби Драйвер. – Если окажется маловат по объему, редактор всегда может долить воды. Связь собак с Лоусон-парком прибережем до завтра. Как раз то, что надо, – скандальное разоблачение, эффект разорвавшейся бомбы. „Почему нас держат в неведении“ и все такое прочее. Вопрос, удастся ли Центру отвертеться. Мы знаем, что от них сбежали две собаки; благодаря милейшему мистеру Стивену, дай ему бог здоровья, мы знаем, что с ними там вытворяли и каковы они на вид. Можно не сомневаться – по крайней мере не стоит, – что именно эти собаки обчистили мусорные бачки мисс Доусон. Но этим читателя не проймешь. Важно выяснить, эти ли собаки убивают овец, а самое главное, причастны ли они к смерти Эфраима. Нам нужны неоспоримые свидетельства вопиющей халатности властей. Халатности, халатности я эту песнь пою, – промурлыкал он на радостях. – Мы сэру Айворстоуну состряпаем статью и склоним всех читателей к негодованию. Ра-адостно все…»

Он оборвал песню и взглянул на часы.

«До открытия десять минут. Что ж, пока грех жаловаться. Честно говоря, никак не думал, что мне сразу же так крупно повезет. Едва въехав в Даннердейл, сразу же нарваться на собак, да еще и на милягу Пауэлла. Но все же мы еще не подцепили читателя на крючок и не вылезли на первую полосу – а это моя цель, чего бы то ни стоило. Тайсон… и Руднер… гм-гум! Узнать бы, кем этот Руднер был раньше, – можно попросить Симпсона проверить…»

Дигби Драйвер не спеша направился к «Короне». Спустились мягкие предзимние сумерки, пропитанные чуть слышным шорохом моросящего дождика и запахами осеннего леса с окрестных холмов. Вдали, сквозя в изгибах улиц и в просветах между домами, отливала тусклым светом серая поверхность озера, гладкая и упругая, как кожа угря, и была в ней некая дробность, точно она слагалась из тысяч тусклых судеб тех, что жили здесь на озерных берегах, – тех, что давно уже канули, подобно ягодам и палой листве, в тихий омут забвения, чтобы незримо и неотступно следить оттуда за бесчисленными живыми. В садах горели бронзой хризантемы, за красными шторами светились огни, а из увенчанных колпаками труб выползали, чтобы улететь по ветру, струйки дыма. Прогрохотал грузовик, перейдя на склоне на первую передачу, и едва утих шум мотора, глуховатое, неумолчное бормотание воды снова заполнило тишину, точно распрямился примятый лошадиным копытом вереск. Часы пробили шесть, залаяла собака, ветер проволок по гравию бумажный пакет, черный дрозд, сонно покликивая, перепорхнул с одной изгороди на другую, отстоявшую ярдов на десять.

«Ну и дыра, – подумал Дигби Драйвер, переходя по мосту Церковный ручей. – Интересно, сколько здесь читателей „Оратора“? Ничего, скоро станет гораздо больше, и не без моего участия».

Он вошел в бар «Короны», заказал пива и завязал разговор с барменом.

– Вы, надо думать, только рады, что зимой становится потише, правда? – начал он. – Летом, в сезон отпусков, у вас наверняка работы невпроворот.

– Так оно и есть, – кивнул бармен. – В июле да в августе тут вообще не протолкнешься, прямо с ног сбиваемся. Так опять же оно и доходно, коли справляешься.

– А зимой, наверное, одни местные и захаживают? – продолжал Дигби Драйвер. – Кухню, небось, приходится сворачивать, и все такое.

– Ну, кой-кто и зимой заходит, – возразил бармен. – Днем мы малость какое подаем горячее, но, конешным делом, не в пример как летом. Мериканцев зимой нету, вот как.

– Это уж точно, – поддакнул Драйвер. – А которые из Лоусон-парка? Все какие-никакие клиенты.

– Да они, вишь, к нам не шибко, – ответил бармен. – Бывает, кто-друтой и заглянет рюмочку пропустить, но так чтобы серьезно клиентом нас обеспечивать – так куда там, все, вишь, в ихней науке. Они небось там себе думают, что спиртное – это в чем всякие внутренности держут, – пошутил он.

– Ха-ха, здорово сказано, в самую точку. – хохотнул Дигби Драйвер. – Они там, наверное, все чего-нибудь изобретают. А как думаете, они ведь и военными исследованиями занимаются – всякое там бактериологическое оружие, а? Скверная штука, а? Ну, там, возьмет какая зараженная животинка и сбежит – это ж какая херня-то выйдет, а?

– Ну, как тут опрос делали, прежде чем центер-то ихний построить, так об этом тоже разговор был, – ответил бармен. – Которые против, они-то и грили, что зараза какая может распространиться, или другое чего. Покуда, верное дело, такого еще не было, но я слыхал, у их там секретные есть лаборатории, в какие, знаешь, никого и не пущают, кроме тех, которые в их работают.

– Да, кстати, – перебил Дигби Драйвер, – вы случайно не знаете мистера Тайсона?

– Штук сорок знаю, – ухмыльнулся бармен. – В наших краях ежели кто не Тайсон, так считай наверняка Биркетт.

– Я имею в виду того, который работает в Лоусонпарке.

– Старину Гарри? Как не знать. Он там в животнике работает – кормежка, приборка, все такое. Попозжее если – наверняка заглянет пропустить кружечку. Хотите с им поговорить?

– Видите ли, я из газеты, пишу статью об исследовательских центрах, что о них думают простые люди, вроде как вы или я. Тайсон как раз то, что мне нужно, все эти ученые не годятся, они говорят таким языком, что читатели ничего не поймут.

– Ну-ну, – поддакнул бармен, подсознательно проникаясь к Драйверу расположением (чего тот и добивался). – Так ежели вы тут еще сколько побудете, я вам его и покажу. Он вон там будет, у общей стойки, уж я вам скажу который.

– Спасибо, – поблагодарил Драйвер. – Уж будьте покойны, он внакладе не останется.

– Мистер Тайсон, я, как и вы, человек дела. Говорить привык начистоту, без всяких околичностей. Мне нужна для моей газеты информация о сбежавших собаках, и я готов за нее заплатить. Давайте без канители – вот вам наличные. Можете пересчитать. О нашем разговоре не узнает ни одна душа, я даже не стану упоминать ваше имя. Расскажите все, что знаете, и смело кладите денежки в карман, будто они всегда там и лежали.

К этому времени собеседники уже перекочевали из бара в домик Тайсона и сидели у горящего камина в гостиной. Миссис Тайсон возилась на кухне, дверь туда была закрыта.

Дигби Драйвер внимательно выслушал повествование Тайсона о побеге семь-три-два и восемь-один-пять, совпавшее с утренним рассказом мистера Пауэлла, а в некотором смысле даже более подробное.

– А это точно, что они пробежали через весь животник из конца в конец? – переспросил Дигби Драйвер.

– Почитай точно, – ответил Тайсон.

– А почему вы так уверены?

– Ну, они, вишь, клетку с мышами сбросили в отделе беременности, и один почитай лапу об стекло порезал. Следы-то остались через всю комнату, где морские свинки, до самого конца. Я после подтер.

– А как они выбрались наружу, так и не выяснилось?

– Не.

Дигби Драйвер покусал карандаш. Экая незадача. Самая важная подробность – какова она ни была, если и была вообще – никак не давалась в руки.

– Что вы знаете о работе доктора Гуднера? – выпалил он вдруг без всяких прелюдий.

– Ничо, – даже не задумался Тайсон. – И никто ничо не знает, окромя как сам, да еще директор. У его, того, отдельная лабораториями завсегда на ключ заперта. Я в ей не убираюсь.

– А как вы думаете, что там такое?

Тайсон помедлил с ответом. Он раскурил трубку, поворошил кочергой уголь в камине и подкинул новую порцию. Дигби Драйвер молчал, уставившись в пол. Наконец Тайсон встал, взял со стола свою кепку и повесил на крючок за дверью. Дигби Драйвер даже не проследил за ним глазами.

– Для Министерства обороны чего, – проговорил наконец Тайсон.

– Откуда вы знаете?

– Гуднер другой день грил со мной, куда девать животных, какие дохлые, а в руке у его письмо было. Так на ем там вверху стояло «Министерство обороны», а еще было красным написано «секретно».

– А больше вы ничего не прочитали?

– Не.

Снова повисло молчание; гончие псы растревоженного репортерского любопытства лихорадочно метались туда-сюда по горячему следу.

– А где расположена лаборатория доктора Гуднера? – спросил наконец Дигби Драйвер.

– Там, в раковом блоке, – ответил Тайсон. – Только она как бы сама по себе, с отдельной дверью.

– А собаки могли туда попасть?

– Не, туда не могли, но через раковый блок пробегли, верное дело.

– А как вы думаете, почему лаборатория Гуднера расположена именно там? Ведь неспроста, а?

– Это уж не знаю, разве, может быть, потому что там крысы. Крыс, их всех в одном месте держут, которые для работы. Только, это, бурые от черных в отдельности, а так все в одном месте.

Дигби Драйвер вдруг встрепенулся. Потом быстренько взял себя в руки, нагнулся почесать лодыжку, выпрямился, глянул на часы, закурил сигарету и сунул пачку обратно в карман. Рассеянным жестом взял со стола пепельницу и сделал вид, что разглядывает украшающий ее рисунок.

– А что, Гуднер много черных крыс использует? – поинтересовался он как бы между делом.

– Черных и бурых. Все больше черных.

– А других животных?

– Бывает, обезьянов. Мне с того одна морока.

– Почему?

– Обезьяна ему подавай с полной дезинфекцией, чтоб, грит, ни пылинки на ем не было. Какой-никакой обезьян чистый, все делай ему полную дезинфекцию, и чтоб к самому ставить совсем стырильного.

– А с крысами то же самое?

– Да не.

– Ясно, – подвел черту Дигби Драйвер – Ну что ж, благодарю вас, мистер Тайсон. Я никому не скажу о нашем разговоре, и вам не советую. Вы очень мне помогли. Спокойной ночи.