– Я вижу и в темноте, когда стреляю, – похвалился он. – Этому учатся во время охоты в джунглях. Пуля не должна была ни на сантиметр отклониться от вашего виска. Вас спасло только инстинктивное отклонение головы. В противном случае у вас была бы круглая дырка в голове. – И вы избавились бы от необходимости жить здесь ближайшие десять лет и сидели бы в другом месте.
– Как я мог знать, что это вы? – Полковник, шумно дыша, с трудом закурил сигарету; его рука дрожала так, что ой едва мог поднести ее ко рту. – Я ждал не вас, а убийцу.
– Вы привязали шнур к ручке, чтобы рвануть дверь, если кто-нибудь появится?
– Разумеется. Кто стреляет первым, тот живет дольше.
Декстер хихикнул. После смерти Грэди он находился в состоянии душевного смятения, что сильно отражалось на его и без того не очень живом уме. Об этом свидетельствовало также его очередное замечание.
– Самое печальное состоит в том, – прошептал он доверительно, – что я совсем не убежден, что убийца – существо во плоти.
Вильямс, который был весьма земным существом, полагал, что полковник просто дурачит его. Но когда он увидел страшное выражение глаз бывшего офицера колониальной армии, то убедился, что перед ним полуидиот.
– В Пенджабе нам пришлось ночевать в полуразрушенном храме бога Шивы, – продолжал шепотом Декстер, – и там тоже происходили странные вещи. Когда мой ординарец Гопкинс вошел в зал храма, от погодка оторвалась каменная плита и, вы не поверите, упала прямо бедняге на голову. А у него дома жена и пятеро детей.
– Почему я не должен вам верить? – поспешил заявить Вильямс. – Но сейчас для вас лучше всего принять успокоительную таблетку, отдать мне пистолет, закрыться на ключ и лечь спать. Утром мы поговорим поподробнее.
– Насчет успокоительной таблетки – мысль хорошая, – согласился полковник, – что касается пистолета – плохая. Без пистолета под подушкой я не могу глаз сомкнуть. – Глупо хихикнув, он продолжал: – Если во время обхода вам кто-либо подвернется, скажите ему о моем предупреждении. Во второй раз я не промахнусь.
– Об этом я скажу, не беспокойтесь. – С этими словами Вильямс быстро удалился. До его слуха донесся звук поворачиваемого ключа. Сержант осторожно поднялся на третий этаж. Перед дверью спальни Дороти Торп он остановился, там было тихо.
– Шах и мат, – услышал он еле внятный шепот. Кто-то тихо разговаривал. Потом приглушенный голос, который, без сомнения, принадлежал Торп, сказал:
– Они не смогут ничего доказать, а это самое главное.
Вильямс решительно постучал в дверь. Когда Дороти наконец открыла, сержант, отстранив ее, вбежал в комнату.
Комната была пуста. Не удалось никого обнаружить и в соседней комнате, а также в ванной.
– Кто вас послал сюда? – неожиданно любезным тоном спросила Дороти.
– Я послан сюда защищать вас, – смущенно ответил сержант. – Кто находился в вашей комнате?
– Учитывая мой возраст, вам не следовало задавать подобные вопросы, молодой человек, – добродушно заметила Дороти. – Тем более, что вы ошибаетесь, я все время была одна.
– Мой слух меня не обманывает, – пробурчал Вильямс. Он открыл шкаф, заглянул под диван, бросил взгляд в ванную.
– Я гожусь вам в матери, Вильямс, даже в бабушки, если бы вы были на пять лет моложе, а я на пять лет старше.
Дороти налила в рюмку ликер и протянула его Вильямсу. Это смутило его: он не зная, как быть – опрокинуть рюмку или сделать вид, что не заметил угощения.
– Кроме мухи, которая уже несколько ночей мешает мне спать, вы никого здесь не обнаружите.
Вильямс понимал, что Дороти обманывает его, издевается над ним, но не знал, как быть.
Пронзительный крик, донесшийся с первого этажа, помог избежать позорного отступления.
Вильямс стремглав ринулся по лестнице. Второй, слегка приглушенный крик заставил его направиться в царство Патриции – на кухню.
Патриция стояла посреди комнаты в ночной рубашке, отделанной черной тесьмой. Когда Вильяме влетел в комнату. Патриция как раз собиралась снова завопить, призывая на помощь.
Все эти события настолько взвинтили нервы Вильямса, что он грубо набросился на Патрицию, требуя, чтобы она перестала визжать.
– Я, я… – лепетала та, – как христианка, могу поклясться, что по замку бродит призрак.
– Где вы его видели? Как он выглядел? – рявкнул Вильямс.
– Сэр, я никого не видела, но это и есть самое таинственное во всей истории, – прошептала Патриция; пугливо озираясь.
– Перестаньте пороть чушь! – Нервы все больше отказывали Вильямсу. Не хватало ему еще этой истеричной дамочки, как он назвал Патрицию про себя. – Значит, вы ничего не видели? Может быть, вы слышали хотя бы шаги?
Нет, шагов она тоже не слышала.
Тем временем на крик прибежали Фишер, Роза и Дороти Торп. Вильямс прогнал их спать.
– Вы знаете, что я сделаю с вами? – грозно прошипел он побелевшей от страха круглоглазой экономке. – Я велю арестовать вас за нарушение ночного покоя и введение в заблуждение полиции.
Конечно, он не собирался этого делать, но должен же он был как-то реагировать на ситуацию. Патриция же восприняла его слова весьма серьезно и возмущенно возразила:
– Вы несправедливы ко мне, мистер Вильямс. Хотя я всего лишь бедная, несостоятельная вдова, но требую, чтобы полиция защищала меня так же, как если бы я была герцогиней или даже самой королевой, – заявила она не без величия.
Вильямс рассмеялся.
В длинной ночной рубашке, с платком вокруг головы, как у восточной принцессы, в плюшевых лилового цвета тапочках с вышитыми на них ландышами Патриция выглядела весьма комично.
– Ну хорошо, – благодушно сказал Вильямс. – Как же вы обнаружили привидение? Вы распознали его по запаху или наткнулись на него в потемках?
– Господин сержант, я бедная, несостоятельная вдова…
– Это я уже слышал, – отрезал Вильямс. – Отвечайте на мой вопрос.
Патриция решительно направилась к кладовой, открыла ее и показала на большое блюдо с начатым куском жареной телятины. Затем она направила свой указательный перст на миску с пудингом, которая была наполовину пуста, и, наконец, на банку с маринованной селедкой.
– Вот ответ на ваш вопрос. Пересчитайте, пожалуйста, количество селедок! Сегодня вечером их было одиннадцать, теперь только семь. И от телятины отхвачен ломоть толщиной в три пальца. Да, сэр, отхвачен! По-другому нельзя назвать, когда так безобразно обращаются с мясом. А пудинг? Я думаю, что его цапали руками! Тот, кто может отличить ложку от вилки, не обращался бы так дурно с пудингом.
Описав подробно злодеяния призрака, обессиленная Патриция опустилась на стул.
– Вы действительно убеждены, что кто-то пожирает ваши запасы? – уточнил сержант.
– Абсолютно убеждена. Уже второй раз я обнаруживаю свежие следы преступления, – заявила решительно Патриция. – И не думайте, что я сумасшедшая. Этот замок, – она показала на кладовую, – изобретение покойного доктора Эванса. Посмотрите, ключ выглядит совсем просто. – Она поднесла его к самому носу сержанта. – И все же никто не может им пользоваться, не зная его секрета. Доктор Эванс был гений!
Вильямс осмотрел ключ, вставил его в замок, но когда он хотел закрыть дверь кладовой, то ему это не удалось – ключ не поворачивался. Он срабатывал лишь в том случае, если при каждом из четырех поворотов ключом манипулировали, просовывая его то вглубь, то выталкивая вверх.
– Черт возьми, зачем вам такой ключ для кладовой? Ведь не храните же вы там драгоценности.
– А кувшин с грушевой водкой, которую я готовлю по особому рецепту и которую кто-то крадет у меня? Я даже приобрела линейку и точно измеряла, сколько убывает водки. Один раз это составило восемь миллиметров, другой – целых три сантиметра! Я тотчас же сказала себе: либо это Фишер – грабитель банков, либо полковник – этот скрытый вымогатель наследства. Покойный доктор Эванс…
– Сколько ключей было сделано для кладовой? – прервал Патрицию Вильямс.
– Только один.
– А кто знаком с его особенностями?
– Леди Торп и я.
– Вы убеждены, что именно сегодня вечером вы закрывали этим секретным ключом замок?
– В этом я могу поклясться. – Обычно, когда Патриция клялась, она устремляла свой взор в потолок.
– Это как будто ясно, – констатировал Вильямс. – Вы прокрались сюда, чтобы охранять свои кастрюли с мясом. А почему вы визжали?
– Мне показалось, что я слышу шорох. – Патриция продолжала содрогаться при одной мысли об этом. – Было ужасно страшно. Шур, шур, шур – как будто по кафелю ползает ядовитая змея. И все это совсем рядом. Но вдруг погас свет, и я… бедная, несостоятельная вдова… Было очень страшно.
– Знаете что, миссис Хайсмит, у меня есть подозрение, которое так же ужасно, как ваше предположение. А что, если этой ядовитой змеей был я, Вильямс? Я ползаю по дому с тех пор, как стемнело.
– Но это был кто-то, кто… кто посягал на мою жизнь!
– Скорее на вашу телятину и грушевую водку, – хладнокровно предположил Вильямс. Неожиданно у него промелькнула одна мысль, но он промолчал, лишь сказав Патриции: – А теперь идите спать, я покараулю вашу кладовую,
Сержант взял висевший над плитой маленький топор для разделки мяса и потряс в воздухе этим опасным оружием в знак предупреждения всем видимым и невидимым грабителям телятины.
Когда Патриция вышла из кухни, он задумался: неожиданно возникшее подозрение не давало ему покоя. Кто бы ни был у Дороти Торп перед этим, он не мог спрятаться без ее ведома в Карентине, может быть, даже в одной из ее комнат. Это наверняка был сообщник леди Торп. Сам он вряд ли мог бы догадаться, как пользоваться секретным ключом.
Вильямс встал и подошел к кладовой. Как же все-таки работает ключ? При первом повороте вставить его лишь до середины замка, при втором – до щелчка…
Как и все, кто сбился с пути праведного, катятся по наклонной плоскости, так покатился и Вильямс. Когда он после нескольких напрасных попыток открыл дверь, то вспомнил, что с самого обеда ничего не ел. Жареная телятина так и манила, казалось, что она прямо-таки и ждала быть съеденной. Точно так же вели себя селедки в банке и пудинг…
Тихие шаги, раздавшиеся из кухни, заставили Вильямса обернуться. Но было уже поздно. Дверь с шумом захлопнулась, и он, жертва своего неуемного аппетита, стал пленником. Для сержанта было невыносимым представить себе, как он будет выглядеть утром, когда Патриция найдет его в кладовой, и что скажет на это Бейли. Сержант решил избавиться от душевных мук. Это позволило бы ему по крайней мере найти какую-то отговорку, и он начал стучать в закрытую дверь. Сначала несколько нерешительно, затем нетерпеливо и все громче. Бум, бум, бум – раздавалось в тишине. Капли пота проступили у Вильямса на лбу, но это был единственный результат его стука. Никто не слышал его или не хотел слышать. Правда, стены замка были метровой толщины, а на нижнем этаже никто не спал. Но чем могли помочь ему все эти рассуждения! По крайней мере семь-восемь часов ему придется торчать в этой камере пыток.
В конце концов Вильямс присел в углу на корточки и задремал. Но и во сне его преследовали кошмары. Ему снилось, что покойный сэр Роберт, глодая телячью косточку, барабанит в крышку гроба и кричит, что жена хочет его убить, а полиция не защищает его. Затем появилась Грэди с черным, как уголь, лицом, поскольку она ведь сгорела, но на этот раз казалась живой и сидела за рулем автомашины. Грэди прошептала, что ее, а также и других убила Патриция. Эрвин Конрой появился в образе огромного кота с маринованной селедкой во рту. Он промяукал, что не Вильямс, а он отравил пудинг, жертвой чего стала Грэди. И в заключение на пороге кладовой появился Фишер. Он тянул за собой корыто на четырех колесиках, в котором плавал пароходик.
Вильямс уже собирался спросить, не является ли это корыто на колесиках изобретением Эванса, как вдруг проснулся от скрипа.
Через узкое окно в кладовую пробивался утренний свет. Дверь кладовой была открыта, и в кухне уже не во сне, а наяву высилась чинная фигура Фишера, а за ним чуть поодаль – Патриция, закрывавшая от ужаса лицо руками.
– Ночью я совершал обход замка, и кто-то запер меня здесь, – сказал Вильямс, отвечая на вопросительный взгляд дворецкого. При этом он попытался придать своему голосу по возможности деловой тон.
Однако это получилось не очень убедительно. Поскольку Фишер был образцом дворецкого, по его благородному лицу проскользнула лишь едва заметная улыбка. Но про себя он, конечно, злобно ухмылялся.
– Если вы разрешите, сэр, я хотел бы приготовить вам завтрак. Вы, наверно, очень голодны, – сказал он, глядя на жаркое, и попятился, поскольку благовоспитанный дворецкий никогда не поворачивается к господам или гостям спиной.
Бедная вдова Патриция уселась за кухонный стол и безмолвно качала головой…
Вильямс хранил молчание. Его преследовала лишь одна мысль: что скажет Бейли о его промахе.
Когда Вильямс рассказал ему о своем вынужденном ночлеге в кладовой, при этом несколько скрыв истину, Бейли сразу же понял, что произошло в действительности.
– Но я надеюсь, что вам по крайней мере понравились жаркое и грушевая водка? – поинтересовался он с безобидной миной.
– Мне пришлось думать кое о чем другом, нежели о жарком и водке, – солгал Вильямс. Но потом, устыдившись своей моральной мелочности, он признался: – Было очень вкусно. Вместе с тем я полагаю, что Декстера мы можем вычеркнуть из списка подозреваемых. Тот, кто с пистолетом в руке сидит в темной комнате и ждет убийцу, едва ли сам может быть убийцей.
– Это уже что-то новое, – одобрительно кивнул Бейли. – Но если Декстер выбывает из числа подозреваемых, то улики против Торп возрастают. Прежде всего потому, что она хотела вас обмануть, заявив, что в ее комнате никого не было. Он задумался. – А вы заглянули в постельный ящик диван-кровати, когда осматривали комнаты?
– Постельный ящик?.. – У Вильямса сделалось глупое лицо.
Бейли взглянул на него почти с состраданием и проворчал:
– Это делают при первом же визите, сразу после приветствия. Ну, а теперь наденьте на себя что-нибудь черное в знак уважения к покойнику. Эксгумация назначена на пять часов. Посмотрим, что она покажет.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. в которой читатель посетит склеп весьма почтенного сэра Роберта Торпа, так как ни один английский детективный роман немыслим без присутствия в нем мрачного замка призраков и кладбища. в остальном же непредвиденные обстоятельства подвергнут новому серьезному тесту нервы оставшихся в живых героев романа.
Любое кладбище – это участок земли, который уже сам по себе навевает печаль даже на людей с веселым нравом. Кто бы ни лежал в этой земле и как бы бренна ни была человеческая жизнь, можно легко стать меланхоликом. Это касается большинства людей.
Большинства, но не отцов города Уолс, которые привыкли мыслить коммерческими понятиями.
Этот маленький городок, который так гордился своим прошлым, потому что был много раз окружен, разграблен и сожжен дотла, мирно дремал до недавнего времени. Это привело к плачевному состоянию канализацию, освещение и улицы города
И вот на основе какой-то пожелтевшей грамоты, подлинность которой никто не мог доказать, отцы города решили наконец, что их городишко представляет собой в первую очередь для туристов жемчужину английской истории. Стены много раз сожженной и вновь восстановленной церкви были построены во времена Ричарда Львиное Сердце, но уж если не сами стены, то по крайней мере тумба перед церковью. Аналогичная легенда была придумана и о кладбище. Как значилось в путеводителе, на нем захоронены целых шесть епископов и, кроме того, бывший убийца туристов, владелец таверны «Кровавая кузница». Но самое жуткое было непосредственно связано с семейным склепом светлейших Торпов.
Вход в склеп охраняли два каменных ангела, но опять-таки, согласно путеводителю, это были необычные ангелы. В ночь на страстную пятницу они били крыльями, чтобы вознестись на небо. На вопрос, почему они хлопали крыльями, путеводитель ответа не давал. Но одно воображение, что каменные фигуры весом в пять центнеров могли, как птицы, парить в воздухе, шокировало туристов, равно как и средства для пыток в трактире Билла Шеннона.
Будучи трезвым и не обладающим фантазией человеком, инспектор Бейли по весьма прозаическим причинам взглянул на небо.
– Именно сейчас, как назло, пойдет дождь, – пробурчал он, поднимая воротник пальто. – Надо было захватить зонтик.
Вильямс, который взял напрокат у своей хозяйки черное пальто ее умершего и похороненного тоже на этом кладбище мужа, несколько раз чихнул.
– Странно, но есть люди, которые клянутся, что видели, как летают эти каменные ангелы, – обратился он к инспектору.
Бейли взглянул на него, словно усомнился, все ли у Вильямса дома.
– Если вы собираетесь шутить, то поищите другое место, другое время и прежде всего другого собеседника, безбожник вы эдакий. А сейчас лучше последите за скорбящей и глубоко потрясенной вдовой
Вильямс посмотрел на людей, собравшихся по обе стороны склепа. Среди них рядом с Патрицией стояла леди Торп.
Она решила, видимо, бросить вызов всему миру На скорбящей вдове была кокетливая, лилового цвета шляпка и светло-серый костюм Но самым вызывающим был зонтик, который она держала раскрытым. Своими яркими красками он мог бы порадовать глаз на пляже, а не на древнем кладбище, на котором нашли свой последний покой целых шесть епископов, убийца-трактирщик и ее собственный супруг. Зонтик был оскорбительным вызовом обществу.
Когда показался гроб, весьма массивный и сделанный из дорогого дерева, и двое рабочих начали его открывать, инспектор высказал мысль, с которой, наверное, был согласен каждый из присутствовавших:
– Сейчас бы я выпил чего-нибудь крепкого. Сознание того, что все мы через сто лет будем выглядеть вот так же, несколько омрачает мысль, не так ли?
– Думаю, что это так, – поддержал его Вильямс. – Только зачем мы мучаемся над тем, чтобы выяснить, как ушел человек из жизни? Разве это так важно?
– Не говорите чепуху. С такими взглядами вы не только не станете старшим, но и простым инспектором, – предупредил его Бейли. – Если человек хочет продвинуться и сделать карьеру, он должен все, что делает, делать с надлежащей серьезностью. Даже если он давит блоху.
Им обоим надлежало подойти к открытому гробу и взглянуть на останки сэра Роберта. Вместо этого они молча отошли в сторону, за ними последовали Дороти Торп, ее экономка и два представителя прокуратуры. У гроба остались лишь двое рабочих кладбища, представитель судебно-медицинской службы и врач.
Через полчаса процедура закончилась. Черный лимузин с гробом скрылся в направлении Ливерпуля. Инспектор и Вильямс сели в полицейскую машину. На ближайшем углу у пивной они остановились, чтобы подкрепиться.
Прошлым вечером Вильямс вымыл свое лицо очищающим лосьоном, а затем обычным мылом. На этот раз его кожа приобрела желто-зелено-фиолетовый оттенок. Бессонная ночь в кладовой, пребывание на кладбище и эксгумация тела сэра Роберта привели к тому, что на лице Вильямса, как шутливо заметил Бейли, пропали все краски.
– Не унывайте, – сказал он саркастически, – потому что самое страшное еще впереди. И вот тут вы должны проявить себя по-настоящему.
– Вы считаете, что в Карентине еще кто-нибудь будет убит? Инспектор задумчиво покачал головой.
– Почему бы и нет? Для убийцы сейчас уже неважно – одним больше, одним меньше. Во всяком случае, плюньте на все глупые предписания и возьмите с собой пистолет. Это может, правда, стать концом вашей карьеры, но спасет вам жизнь. А какая польза от повышения, если вы ничего не сможете от этого иметь, кроме, может быть, того, что у вашей могилы будут нести почетный караул два каменных ангела?
– Мне сегодня вечером снова надо дежурить в Карентине? – спросил Вильямс упавшим голосом.
– Да. И особенно следите за леди Торп. Она либо преступница, либо очередная жертва.
Такой вывод совершенно логично вытекал из предыдущих событий. Но даже такой опытный сыщик, как инспектор Бейли, не мог предполагать, что в этот вечер в замке произойдут такие события, которые не поддаются ни логике, ни здравому человеческому разуму.
Во время ужина в Карентине, в котором принял участие в качестве гостя Вильямс, царило молчание. И если кто-либо что-нибудь произносил сдавленным голосом, то все вздрагивали, как от булавочного укола.
Разрушения от взрыва в зале были в основном ликвидированы, в камине потрескивали толстые поленья, огонь отражался в стеклянных дверях витрин, в которых стояли старинные фарфоровые фигурки, японские чайные чашки, серебряные бокалы для вина. Но основную ценность составляли позолоченные напольные часы восемнадцатого века. Каждый час они проигрывали приятную мелодию. Охраняющий стадо пастух играл на флейте, овцы склонили от наслаждения головы, красавица крестьянка с коромыслом и двумя ведрами грациозно поворачивалась, словно в танце, а шедший за ней парень протягивал руки, чтобы обнять ее.
Шел дождь. Из прохудившегося водосточного желоба лилась вода. Сквозь стеклянные двери была видна терраса, обрамленная парапетом. Раньше здесь в теплые летние вечера, наверное, отмечали праздники: небольшой оркестр исполнял веселую музыку, дамы и кавалеры в вышитых платьях и белых париках молча наслаждались, мечтая об охотничьих и любовных похождениях, или обменивались галантными шутками.
Но эти времена канули в Лету. Плиты заросли мхом и травой, фонари около дома бросали тусклый свет на мокрые камни. Все было серым и скучным. Вильямс вспомнил кладбище, склеп, каменных ангелов, запах гнили…
– Приятный вечер. А что, если мы для общего оживления немного сдвинем столики и попытаемся вызвать духов? – Такой не очень остроумной шуткой Дороти попыталась поднять настроение.
– Только без меня. Меня трясет от всех этих ужасов, я и без того не сомкну глаз всю ночь, – с возмущением отклонила шутливое предложение своей хозяйки Патриция.
– Есть люди, крепкие задним умом, – проскрипел Декстер.
– Вы имеете в виду меня? – язвительно спросила Дороти.
– Из своего окна я наблюдал, как вы в свои пятьдесят три года, разукрашенная, как танцовщица варьете, направились на кладбище. Немудрено, что у вас там не возникло мысли, для чего живет человек и как он продолжает жить после смерти.
– Было бы прекрасно, если бы мы оказались с вами в разных мирах, чтобы больше никогда не встретиться
Вильямс уже начал подумывать, как ему подключиться к этой задушевной беседе, но в это время раздался телефонный звонок. Вошел Фишер и сказал, что инспектор Бейли просит сержанта к телефону.
Когда Вильямс вернулся в зал, он уже знал результат вскрытия: Роберт Торп умер естественной смертью.
– Вполне возможно, что мисс Грэди стала жертвой несчастного случая, – сказал беззвучным голосом полковник. – У нее во время поездки мог случиться приступ или могло отказать управление… В любом случае не ясно, постигло ли ее то же самое, что произошло, например, с доктором Эвансом или Конроем, который сейчас зарыт в земле.
– Что касается Эрвина Конроя, – сказала Патриция, – то я знаю точно, что он жив. Вчера ночью я видела его во сне, а мне снятся только живые люди.
– Прекратите эту болтовню! – У Дороти лопнуло терпение. – Так можно постепенно и нормального человека свести с ума…
Последнее слово застряло у нее в горле. Следивший за ее взглядом Вильямс вдруг открыл рот. У Фишера из рук выпал прибор, который он собирался положить на стол. Патриция схватилась за сердце и издала жалкий писк. Лицо Декстера побледнело, было слышно его хриплое дыхание.
Все уставились через стеклянные двери на террасу.
Там за белым садовым столом сидели три фигуры: доктор Эванс, Стелла Грэди и Эрвин Конрой. Они шевелились, жестикулировали и разговаривали друг с другом, как будто были живыми. Дождь лил как из ведра, но они, казалось, этого не замечали. Их не удивлял и вид друг друга. С головы и шеи Эванса свисали водоросли. Лицо и руки Стеллы Грэди были черные, как уголь, а ее платье представляло собой обгоревшие лохмотья. На черепе Эрвина зияла широкая кровоточащая рана.
Вдруг они замерли, словно их парализовали взгляды сидевших в зале. Все трое медленно встали, подошли к стеклянным дверям, заглянули внутрь, при этом их лица можно было хорошо разглядеть, и скрылись в темноте, как осенние листья, гонимые ветром.
Вильямс первым пришел в себя– Одним прыжком он оказался около двери, рванул ее и выбежал вслед за исчезнувшими видениями.
Когда он, весь промокший, вернулся назад, его соседи по столу еще не совсем пришли в себя.
– Вот теперь я действительно сойду с ума, – вырвалось у Дороти.
– О боже, ты всемогущ на небе и на земле, помоги мне и прости все мои грехи, – тихо прошептала Патриция,
Бледное лицо Декстера стало лилово-красным, его глаза почти вылезли из глазниц, он тяжело дышал, как будто был близок к удушью, его зубы стучали.
– Я не хотел ее убивать… клянусь… это произошло по недосмотру… по ошибке… – хрипел он.
– Кого вы не хотели убивать? – накинулся на него Вильямс.
– Стеллу. Ее смерть была страшной ошибкой, и я не представляю, как это могло случиться. – Декстер рвал на себе волосы. – Я вылил ампулу в чайник, она сама мне приказала… – Декстер замолчал, сообразив наконец, что выдал тайну, которая может иметь для него самые неприятные последствия.
– Вы вылили яд в чайник леди Торп? Вы это хотели сказать? – Вильямс не давал ему опомниться.
– Это был чайник вовсе не леди Торп. Это был чайник без герба. Фишер ошибочно поставил его на место леди Торп, а я его поменяла, – рыдая, сказала Патриция. – Я… я убийца. Смерть Стеллы Грэди на моей совести.
– Не реви. Благодари бога, что ты спасла меня. – Дороти постепенно приходила в себя Обратившись к Декстеру, она спросила: – Могу ли я узнать, почему вы хотели меня отравить?
– Потому что я… вернее, Стелла… была убеждена, что вы не только доктора Эванса, но и… и Конроя убрали и, что мы… мы будем следующими жертвами.
Полковник начал что-то мямлить, но, когда он признал наконец свою вину, ему, по-видимому, стало легче. Он тупо утверждал, что не имеет никакого отношения к смерти двух других наследников.
Полковник покорно встал, когда Вильямс приказал ему ехать с ним в Уолс. Он собрал необходимые вещи и, вернувшись в зал в пальто и с маленьким чемоданчиком, сказал Дороти:
– Ваш виски действительно неповторимый напиток. Вы знаете, что ждет меня. Если не жалко, дайте мне бутылку с собой,
Это, конечно, была наглая просьба, но Дороти, обезумевшая от счастья, что осталась жива, выполнила ее.
В тот день Вильямс дважды докладывал инспектору Бейли об итогах расследования. Инспектор сам допрашивал Декстера, он составил и дал ему подписать протокол.
Когда все формальности были выполнены. Бейли отпустил своего молодого помощника домой. Тот крайне нуждался в отдыхе, причем не в кладовой, а в своей постели, где можно было как следует выспаться.
Выполнив свой долг, Бейли отправился в таверну «Кровавая кузница».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой инспектор Бейли из-за соблазна нарушает служебные инструкции (в этом случае автор следует рекомендациям известных литературных критиков: если хотите сделать свое произведение еще более достоверным, наделите положительных героев некоторыми пороками). с помощью старых семейных документов в аферу постепенно вносится ясность.
Как Бейли и ожидал, в таверне он застал веселую компанию, состоящую из двух женщин и трех мужчин.
Одной из женщин была Энн, которая в отличие от других выглядела и вела себя как нормальный человек. Остальные были артистами, что было видно по их причудливым галстукам, фантастическим покроям платья и прическам. У соседки Энн к высокой прическе было приколото чучело птицы, потому что, как она сказала, сыта по горло хиппи, которые распустили свои волосы по плечам и натыкали в них жалкие цветочки. При помощи чучела она протестовала против нелепой моды.
Больше в таверне никого не было. Полицейский час давно наступил. Билл Шеннон с интересом прислушивался к разговору своих необычных гостей.
Дверь инспектору открыла экономка. Когда он вошел, наступило молчание. Затем один из мужчин отделился от компании, развел патетически руки в стороны и, указывая на орудия пыток, прочитал громовым голосом монолог: «Теперь я знаю, сэр, зачем нужны клещи, пилы и ножи. Я вижу гостя там, в дверях стоящим! Дородный вид его меня на мысль наводит…»
Бейли не обратил внимания на реплику в свой адрес и попросил Шеннона принести черный кофе. Затем он обратился к Энн с просьбой представить своих друзей. Но она не успела и рта раскрыть, как они друг за другом представились сами.
– Ричард Пиклик! – Пожилой мужчина вскочил и поклонился. Его густая седая шевелюра, иссеченный морщинами лоб и массивный широкий нос напоминали голову льва. – Играю королей, иногда князей в шекспировских пьесах, – прогремел он своим басом.
Следующим представился мужчина средних лет с лысиной, в ярко-красном пуловере:
– Дик Дикинсон, исполнитель роли отца героя, иногда играю обманутых мужей.
– Чарлз Мимикри, злодей, в качестве дублера исполняю роли молодых любовников, – представился третий мужчина. Возраст его было трудно определить. Патлы битника и борода позволяли разглядеть лишь его нос и глаза.
– Меня зовут Мэри Санди, я играю всех, кто носит юбку или брюки, – сказала дама с чучелом на голове,
Весь прошедший день у инспектора было плохое настроение. Судебный следователь не раз донимал его, когда же наконец можно ожидать ощутимых результатов расследования. Ордер на арест Дороти Торп уже был выписан. Но после ареста Декстера настроение Бейли значительно улучшилось.
Он попросил Шеннона угостить актеров за его счет. Затем Бейли сказал: