ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой события развиваются с молниеносной быстротой. На леди Торп падает подозрение в совершении убийства, что на должно удивлять, поскольку она совсем не настоящая английская леди, а стала ею, лишь выйдя замуж. В прошлом Тора была учительницей сельской школы.

Несмотря на свою тучность, инспектор Бейли подчас был и чрезвычайно расторопным. Обычно, поднявшись всего лишь па четыре-пять ступенек, ои начинал пыхтеть, а достигнув первой лестничной площадки, еще раз убеждал себя в том, что уже самое время увеличить взнос за страхование жизни. Но когда требовала ситуация, он забывал о своем ожиревшем сердце, равно как и о весе, и перелезал через полутораметровый парапет или бесшумно поднимался на цыпочках на пятый этаж. После посещения Карентина он все время думал о происшедшем. Интуиция подсказывала ему, что трагикомедия с наследством вступила лишь в свой первый акт. Поэтому вполне понятно, что он с глубоким внутренним недовольством воспринял сообщение, что смерть, как обычно говорил его любимый автор, основатель английского антиромана Бенджамин Братт, сорвала свое первое яблоко.

Дороти ждала его у подъезда и явно удивилась тому, как проворно на этот раз толстяк Бейли выпрыгнул из автомашины, как кратко оп формулировал вопросы и как энергично давал необходимые указания своим людям. Осмотрев труп и место происшествия, оп приказал Дороти позаботиться, чтобы все жители замка оставались в своих комнатах до специального указания. Первым он решил допросить Эрвина.

– Где мы можем спокойно поговорить? – спросил Бейли.

– Лучше всего в библиотеке. – предложила До-роти, которая совсем забыла, что там и кресле спит Энн.

Когда инспектор и Эрвин вошли в библиотеку, сплошь заставленную книгами, которые за последние пятьдесят лет никто не брал в руки, они услышали странный свист.

– Это моя жена, – объяснил молодой археолог, – разбудить ее? Это будет, правда, довольно сложно. Она не спала всю ночь.

Бейли, некоторое время разглядывавший Энн, поинтересовался, почему она спит не в кровати, а в кресле, и решил, что ее не следует будить. Похожее на свист похрапывание впервые за это утро заставило его улыбнуться. За этим последовала еще одна улыбка, когда он услышал тихий, боязливый стук в дверь. Облизывая губы, он сказал Эрвину:

– Опять несут восемь бутылок. Добрая душа дома хочет утопить меня в портере.

Добрая душа, как всегда одетая в черное, с достоинством и в то же время смущенно держала в руках корзину и подыскивала слова, как лучше предложить свой дар инспектору.

Бейли отрицательно покачал головой и указал большим пальцем на угол:

– Поставьте туда. Выпьем после окончания допросов.

Едва за Патрицией закрылась дверь, как Бейли сказал Эрвину:

– Откройте для нас бутылочку. Допросы могут продлиться до позднего вечера, и у меня нет никакого желания кончить жизнь мучеником криминалистики.

Осушив одним залпом три четверти бутылки, Бейли спросил:

– Почему вы ночевали у Шеннона и не приехали сюда вчера?

– Потому что Локридж вызвал меня лишь к пяти часам, чтобы информировать о подробностях этого неожиданного наследства.

– Человека, который получает наследство в пятьдесят тысяч фунтов, не приглашает к себе адвокат, – заметил Бейли. – Он сам бежит рысцой, когда и куда его вызывают.

– В этом отношении у меня еще нет опыта. До сих пор я не видел больше ста фунтов. Археология – такая область, где не загребают больших денег.

– До приезда супруги вы ночью спали?

– Нет, я не спал и несколько часов бродил по округе. Я должен был решить одну проблему, а в таких случаях я никогда не могу спать.

– Какую проблему?

– Что делать с деньгами. До меня не доходило, что я наследую такую кучу денег.

– Итак, вы гуляли, чтобы иметь возможность поразмыслить. Такое бывает. Правда, для ночных размышлений несколько часов многовато.

– Когда я думаю, я не смотрю на часы, так же как вы не считаете бутылки портера, когда, размышляя, опорожняете их.

Бейли сделал вид, что не услышал этого дерзкого намека, и уже собирался задать следующий вопрос, как сержант Вильяме попросил его на минутку выйти.

Когда Бейли вернулся, выражение его лица было задумчивым.

– Вы помните, где гуляли ночью? – спросил он.

– По Уолсу. Потом я вышел за город и побрел дальше. Вокруг были луга, небольшой лесок. Теперь я и не помню точно, поскольку плохо знаю эту местность.

– А вы случайно не были около замка? Эрвин на мгновение заколебался.

– Как же, был.

– И что же вы здесь ночью искали?

– Хотелось посмотреть на замок. Ярко светила луна…

– Луны не было, небо было покрыто тучами. Я тоже плохо сплю, – заметил Бейли.

– Да, конечно, поэтому я и повернул назад. Я признаю, что это была дикая затея с моей стороны, потому что все равно я ничего не увидел.

– А в парке вы были?

– Я не мог туда попасть. Ворота были закрыты, а я ведь не такой специалист, как Эванс, который отмычкой может открыть сейф.

– Сможете ли вы повторить эти показания под присягой?

– Куда вы клоните? Разве я вас обманываю?

– Именно так, сын мой. Вы меня обманываете. – Бейли пошарил в кармане пиджака, вытащил медное кольцо и поднес его к носу Эрвина: – Вам это знакомо?

– Конечно. Это уплотняющее кольцо свечи для автодвигателя.

– Не свечи для автодвигателя, а свечи двигателя вашей автомашины «форд» модели 1924 года. Как вы полагаете, где нашел Вильяме это кольцо? В десяти метрах от главного входа, около стены, со стороны парка. Когда вы перелезали или прыгали через забор, кольцо выпало из вашего кармана. Мои люди установили также, что при прыжке вы поскользнулись и упали, ударившись носом. Затем, как я полагаю, вы подошли к воротам. Хотя лупа почти не светила, вы остановились, чтобы посмотреть на замок. Это продолжалось до тех пор, пока еще один любитель ночных прогулок, а именно доктор Эванс, не вышел из замка, чтобы тоже пройтись. То, что он делал это почти каждую вторую ночь, вы могли узнать в Уолсе от десятка людей и не в последнюю очередь от самого Билла Шеннона. Что отсюда вытекает, можно установить с предельной ясностью.

– Из этого ничего не вытекает или в крайнем случае глупое подозрение, которое не имеет под собой ничего иного, кроме плохой работы серого вещества вашего мозга. Вы старый осел.

Перед начальством Эрвин не испытывал большого уважения.

– Осел или не осел, – ответил подчеркнуто дружелюбно Бейли, не будучи ни на йоту оскорбленным, – для меня ясно одно. О завещании и других наследниках вы могли узнать еще в Лондоне. Ну, а теперь предположим, что вы устанавливаете связь с Эвансом, выясняете, чем он занимается в подвале, и решаете стать единственным наследником. Дальше: покушение при помощи взрыва на ваших любимых сонаследников по той или иной причине не удалось. Эванс знает, что только вы могли совершить покушение. Если это так, то становится ясным, почему вы, после того как не удалось убить Эванса, решили утопить его. Ну, что вы скажете на это?

– Не отвечай ему. Тресни его как следует, чтобы портер брызнул из него, – послышалось из кресла, откуда только что раздавалось мирное похрапывание Энн.

– Нельзя же быть столь невоспитанной, миссис Конрой, – пробурчал Бейли благожелательно, как будто он ласково трепал по щечке милого, капризного ребенка. – Кстати, вам бы следовало бросить свою профессию актрисы. У меня нет никаких сомнений, что вы ничего не достигнете на этой стезе.

Энн очень хорошо знала, что она не обладала большим талантом, более того, даже малым или вообще никаким. Но признаваться в этом она могла только лишь себе.

– Толстый бобер, – фыркнула Энн. – Где и когда вы видели меня на сцепе?

– Я слышал, как вы храпите. Это было жалкое зрелище.

Эрвин встал.

– Послушайте, охотник за убийцами, мне было приятно побеседовать с вами, но все хорошее имеет свой предел.

– У меня к вам еще один вопрос.

– Ни одного. – Эрвин направился к выходу.

– Тогда я предупреждаю: без моего разрешения вы не должны покидать Уолс, иначе я прикажу вас арестовать. И тогда вы уже не сможете больше прогуливаться ни днем, ни ночью.

Следующей на допрос была приглашена Дороти. Бейли попросил ее рассказать, как прошел вчерашний день, и прервал, лишь когда она начала рассказывать о позднем визите доктора Эванса.

– Считаете ли вы, что он действительно знал, кто хотел взорвать зал?

– Никогда нельзя знать, чего хочет Эванс, – ответила Дороти.

– В тот момент, когда вы разговаривали с доктором Эвансом, вошел дворецкий и сообщил об украденном виски. Это была случайность или он подслушивал за дверью? – спросил Бейли.

– На этот вопрос я не могу ответить с достоверностью.

– Тогда последний вопрос. – Бейли поставил пятую пустую бутылку около себя па пол. – Ложились ли вы этой ночью спать? Вы понимаете, что это банальный вопрос, но я обязан…

– Я понимаю вас очень хорошо, инспектор. Ведь вы обязаны как чиновник добросовестно выполнять свои обязанности, поскольку живете за счет грошей налогоплательщиков. Вы спрашиваете, где я провела эту ночь. Конечно, не в своей кровати! Но к сожалению, я не могу сказать где. В мои годы надо соблюдать такт. Вы все еще продолжаете меня подозревать?

– Почему бы, собственно, и нет? – вопросом на вопрос ответил Бейли.

– Конечно. Если бы вы недельку провели с этими мерзкими людьми, вместе бы ели и каждый вечер играли в бридж, то И вы бы после этого попали в сумасшедший дом или совершили десяток покушений. И молили бы бога, чтобы хоть одно из них удалось.

– Я мог бы расценить это как признание, но я не сделаю этого. – Инспектор торжественно открыл шестую бутылку. – Только об одном прошу: если садовник попытается выведать, о чем мы беседовали, ни слова ему.

– Вы подозреваете садовника?

– Настоящий криминалист не исключает при расследовании дела даже самого себя как преступника, – неудачно сострил Бейли. Затем он попросил прислать в библиотеку Фишера.

Когда вошел Фишер, весь воплощение такта и достоинства, Бейли сделал вид, что совершенно не замечает его. Даже не пошевелившись в кресле, он неожиданно выпалил:

– Ну, старый лгун, симулянт и шантажист, что вы можете привести в доказательство своей невиновности в этом деле? Где вы шлялись эту ночь?

– Сэр, попрошу вас не разговаривать в таком тоне…

– Я назвал вас старым лгуном, симулянтом и шантажистом и остаюсь при этом мнении. Может быть, я должен напомнить вам, за что вы в 1953 году отсидели два с половиной года в Хэйтауне? Разве это был не шантаж, когда вы потребовали от владельца мебельной фабрики Стефенса пятьсот фунтов за то, чтобы не разглашать его связь с секретаршей? А чем вы занимались потом?

– Я был на Дальнем Востоке, плавал стюардом на различных торговых судах, который брали на борт пассажиров. Там я старался безупречно вести себя, как раскаивающийся, исправляющийся…

– Заткнитесь, а то я начну икать от ваших высокопарных оборотов речи. Перечислите мне названия судов.

Фишеру не составляло труда вспомнить их названия. Он даже знал точное время службы на каждом из них.

– Почему вы вернулись в Англию? Вы, лгун, симулянт и шантажист!

Глаза Фишера вспыхнули ненавистью.

– Конечно, не для того, чтобы встретить таких… людей, как вы.

– Охотно верю. Сдается мне, что я еще превращу вашу жизнь в ад, а мое чутье редко подводит меня. Что вы делали вчера ночью? У вас есть алиби?

– Само собой разумеется, сэр. – Фишер вновь предстал почтенным, сдержанным человеком. – Эту ночь я провел в своей постели с горничной Розой. Она может это подтвердить. А если вы не верите, то тому есть еще одно доказательство.

– Какое же?

– У Розы лезут волосы, и, если вы осмотрите подушку и постель, вы определенно найдете там, как это уже не раз бывало, несколько чужих волос.

Ответ был явно издевательским, но вместо того, чтобы рявкнуть на Фишера, инспектор добродушно сказал:

– Что же, это можно учесть. Что вы торчите как пень, садитесь. Но только, пожалуйста, без выкрутасов и так, чтобы не был слышен хруст ваших суставов.

Фишер присел на край стула.

– Ну, а теперь рассказывайте. Что вы заметили этой ночью?

– Вы, наверное, уже знаете, что леди Торп и доктор Эванс хорошо понимали друг друга, – начал Фишер. – Она интересовалась его изобретениями. Он планировал перестроить и другие помещения замка под свою лабораторию.

– Вы хотите сказать, что они были единомышленниками?

– Делать выводы я предоставляю пая, сэр.

– Зачем вы вчера вечером подслушивали под дверью леди Торп?

– Я не подслушивал, а хотел лишь сообщить, что этот музейный экспонат полковник втихую пьет ее виски. Но я услышал, что миледи и доктор Эванс оживленно разговаривают. Были слышны обрывки фраз: «…это не должно было случиться… атрофия мозга… лежали бы на кладбище рядом друг с другом…»

Бейли задумался и неожиданно отпустил Фишера без дальнейших вопросов.

Когда инспектор остался один, на его лице не осталось и следа от обычной жизнерадостности. Он выглядел усталым и изможденным.

Бейли размышлял, не пригласить ли ему полковника и бывшую начальницу почты. Затем он тяжело поднялся, с печальным видом вышел из библиотеки и направился по лестнице на второй этаж.

Декстер сидел за столом. Напротив него в кресле-качалке разместилась Стелла Грэди. Комната была увешана и заставлена картинами, кубками и грамотами из славного прошлого полковника. На одной из пожелтевших фотографий был запечатлен воспитанник Гарвардского университета, на другой – победитель турнира в гольф. Два серебряных и хрустальный кубки говорили о том, что Декстер был отличным жокеем. Но больше всего фотографий было из периода двадцатилетней службы в армии. Были ли это джунгли, создававшие фон фотографий, пустыни или стены форта, Декстер везде стоял или сидел в центре группы молодых офицеров, и в его осанке проглядывало превосходство над другими, его любовь командовать, подчинять себе окружающих. И вместе с тем полное отсутствие мысли выражала его улыбающаяся, тщеславная физиономия.

Усмехнувшись и издав при этом звук, который можно было равно расценить как приветствие или рычание злого бульдога, Бейли сделал жест, который должен был показать полковнику, что он о нем думает. Бейли молча взял со стола коньячную рюмку и понюхал.

– Это и есть виски, которое вы украли из винного подвала?

Декстер вскочил, словно огромный паук укусил его ниже пояса.

– Вы много позволяете себе, сэр! Я буду жаловаться вашему начальству, я…

– Вы заплатите пятьсот фунтов штрафа или поменяете на шесть месяцев свой дом на трехместную камеру в Ливерпульской тюрьме, – прорычал инспектор. В его характере окончательно проснулся бульдог.

Еще с детских лет Гарри Декстер слегка косил. Но до прихода Бейли этот дефект почти не был заметен. Теперь его окончательно перекосило. Он хотел испепелить инспектора уничтожающим взглядом, но его скошенные глаза разглядели лишь свой собственный нос и никак не Бейли.

– Что вы знаете о докторе Эвансе? Каковы были его отношения с миссис Торп?

– спросил Бейли почтовую начальницу. Задав конкретный вопрос, он дал ей возможность прийти в себя перед тем, как перейти в наступление.

– Они всегда были неразлучны, – зло ответила Стелла Грэди. – К тому же Эванс был единственный человек, который выносил эту леди.

Декстер протянул руку к рюмке, но Бейли успел схватить ее быстрее. Красивым натренированным жестом он вылил коньяк в вазу с бессмертниками.

– Идет допрос, и я требую, чтобы вы давали предельно точные показания, а не уползали под стол, где вы изгадите ковер.

Гарри Декстер подскочил, но тут же шлепнулся на свой стул. Бейли был не только тучным, но и сильным человеком.

– Значит, оба симпатизировали друг другу, – продолжал допрос инспектор.

– Алчность и только алчность объединяла их. Я могу поклясться, что не кто иной, как эта сельская учительница, уговорила Эванса взорвать зал, где мы находились. – На щеках Грэди появились красные пятна.

– Он хотел вас обоих взорвать и сам находился с вами?

– Вот это и есть то дьявольское в этой особе, которая титуловала себя миледи, хотя она всего лишь простая сельская учительница. Она ненавидит каждого, которому должна отдать хотя бы десять фунтов и, наследства своего покойного мужа. Она ни на минуту не задумается перед тем, как убить тысячу людей, если это поможет ей одной завладеть наследством.

– Значит, вы считаете, что она намеревалась убить и Эванса?

– Само собой разумеется. Иначе она бы вышла из зала, пригласив его с собой.

– И поскольку этот бедный человек все понял и не захотел больше быть ее сообщником, он должен был за это поплатиться, – заметил полковник, который после длительной внутренней борьбы наконец пришел в себя.

– В этом не может быть никакого сомнения. Это она убила его и бросила в болото, – добавила Стелла Грэди.

– Инспектор, я очень боюсь, что может случиться несчастье… Не можете ли вы оставить здесь для нашей охраны своего сотрудника?

– Почему вы не соберете свои чемоданы, если боитесь, и не уберетесь отсюда хотя бы на время? – пробурчал Бейли.

– Но мы должны десять лет находиться вместе с этой особой. Таково было условие покойного сэра Роберта.

– Если деньги вы цените дороже, чем собственную жизнь, то надо рисковать. Вы тоже можете оказаться с лягушками в болоте. Но это так, к слову сказать.

Сделав это ядовитое замечание, Бейли вышел из комнаты. Он не сказал, что еще днем решил вызвать из Ливерпуля сотрудника для охраны замка.

В разрушенном после взрыва зале его ждал сержант Вильяме.

– Сэр, только что звонил доктор Поттер. Эванс не утопился и не был утоплен. Он был задушен. В его комнате мы обнаружили обрывок шнура от шторы, которым, по всей видимости, и воспользовался убийца.

Бейли сел в служебную машину и задумался: как быть? Что теперь делать? Поразмыслив, он решил посетить Билла Шеннона.

Едва машина тронулась, как двойной подбородок Бейли упал на грудь и он крепко заснул, даже шум мотора не мог заглушить его храп.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой инспектор Бейли неожиданно посещает таверну «Кровавая кузница», в которой много таинственного. Тем временен совершается второе убийство, но труп убитого не могут обнаружить.

Уже смеркалось, когда машина въехала на булыжную мостовую главной улицы Уолса, ведущей в гавань. Шел мелкий дождь, туман наплывал с моря через весь старый городок, обволакивая узкие улицы и дворы. То там, то здесь в окнах загорались огни. Послышался гудок парохода. Часы на башне церкви из красного кирпича пробили шесть.

Проехав базарную площадь, шофер дал резкий сигнал, чтобы разбудить инспектора.

В «Кровавой кузнице», которая в эти мрачные сумерки производила на проезжающих торговцев впечатление разбойничьего вертепа, инспектор не застал Билла Шеннона. Экономка сообщила, что днем он уехал на рыбную ловлю и, видимо, еще находится в гавани.

Небольшая шхуна стояла у причала с торчащими толстыми деревянными сваями. Почти трехметровый дельфин висел на лебедке, и трактирщик в высоких рыбацких сапогах и зюйдвестке стоял на борту с незнакомым человеком, они изучающе рассматривали добычу.

В зубах незнакомца была трубка, при каждой затяжке из нее с треском вылетали искры. Казалось, что табак, который курил этот человек, был смешан с порохом.

– Пойдемте в трактир и выпьем по маленькой, что-то прохладно стало, – пригласил Шеннон инспектора. Они знали друг друга. Трактирщик, как и все другие в Уолсе, был в курсе событий.

Но Бейли не спешил. Он влез на палубу шхуны и внимательно осмотрел ее.

– Прекрасный экземпляр. Я и но знал, что в наших водах водятся такие большие дельфины. На какую наживку удалось вам поймать такую тушу? – Он поискал глазами незнакомца, но того и след простыл, будто он растворился в воздухе.

– Идемте, идемте, инспектор. Сейчас хлынет как из ведра, – настаивал трактирщик.

– Да, действительно великолепный экземпляр, – повторил инспектор. – Спустите-ка это морское чудо на палубу. Мне хотелось бы рассмотреть его поближе.

Шеннон пытался сопротивляться, но инспектор не уступал, и трактирщику не оставалось ничего другого, как исполнить требование Бейли.

Он спустил дельфина с лебедки и сказал равнодушным голосом:

– Мне приходилось ловить и покрупнее. Этот ничего особого не представляет.

– Дайте-ка нож. Я хочу поковыряться в этой огромной рыбине.

– Зачем вам в пей ковыряться, это же… Нет, не дам. – Шеннон спрятал нож за спину.

– Почему? – Бейли усмехнулся. – Я слышал, что есть сорт дельфинов, в артериях которых вместо крови течет настоящий «Бурбон». Мне сдается, что этот чудный дельфин как раз относится к такой разновидности. Представьте себе: я делаю отверстие в его брюхе, и оттуда бьет ключом настоящий французский коньяк! Целых две бочки! Доход от этого составил бы больше, чем я зарабатываю за целый год за счет грошей налогоплательщиков.

Шеннон явно влип, но он был разумным человеком и умел воспринимать удары судьбы с должным юмором.

– Хорошо, – сказал он, – разделывайте моего дельфина. Но перед тем, как вы арестуете и уведете меня, я так напьюсь, что об уводе не может быть и речи. Вам придется нести меня на носилках.

– Давайте сначала попробуем вашего добротного коньячку, а затем вместе решим, что делать.

Шеннон сразу сообразил, что его ангел-спаситель кружит над его грешной головой, и был готов напоить инспектора до положения риз.

Они спустились в каюту. Там было уютно и тепло, начищенная до блеска керосиновая лампа излучала приятный свет.

Это был удачный вечер для инспектора. Напротив него сидел правонарушитель. Его хорошее настроение и шутки заставили Бейлп забыть, что контрабанда является, собственно говоря, преступлением.

Шеннон доказывал Бейлп, что контрабанда – это всегда риск и вызов существующему общественному порядку. «Так что, – продолжал владелец «Кровавой кузницы», – я как представитель трудящихся масс…»

– Замолчите наконец, трудящийся, и ответьте мне на один вопрос, но честно, иначе я велю вас арестовать, и тогда вы будете лишь во сне видеть дельфинов и средства для пыток в вашей таверне.