Глава первая

Когда Конкэннон вышел из вагона экспресса, дивизионный инспектор Джон Эверс уже ждал его на перроне.

Эверс пошел ему навстречу, улыбаясь и протягивая руку:

– Добро пожаловать в Оклахома-Сити. Он здорово изменился с тех пор, как в восемьдесят седьмом мы построили здесь железную дорогу…

Они обменялись рукопожатием. Высокий, с иголочки одетый Эверс производил впечатление человека, которому ни разу в жизни не довелось пропустить время обеда или спать в грязной постели. Несмотря на внешний лоск, он пользовался репутацией изворотливого и безжалостного чиновника и считался одним из лучших работников железнодорожной компании. Конкэннон никогда не питал к нему особой симпатии.

Они не спеша зашагали вдоль перрона, не обращая внимания на оглушительное шипение огромного паровоза «Болдуин», обходя тележки с багажом и почтовыми мешками, пробираясь сквозь шумную толпу прибывших пассажиров и праздных гуляк.

– У меня маловато времени, – произнес Эверс с любезной улыбкой. – Через двадцать минут у меня поезд на Форт-Силл, но мы успеем коротко переговорить. Вам все рассказали в Арканзас-Сити?

– Только то, что погиб Аллард и что компания потеряла много денег.

– Верно, очень много. Около ста тысяч долларов.

Конкэннон вошел вслед за инспектором в здание вокзала. Сто тысяч долларов… Грабители теперь должны были жить припеваючи. И весело отплясывать на могиле Алларда…

Увидев их, сидевший за окошком служащий поспешно отпер дверь и впустил их в небольшой кабинет.

– Это мистер Конкэннон, Сэм, – сказал Эверс. – Он приехал из Уичиты и будет работать с нами. Оказывайте ему всю возможную помощь.

Не дожидаясь ответа, они прошли в следующую комнату. В ней были стол из светлого дуба, два стула и большой календарь с видом Санта-Фе на стене. Мебель покрывал тонкий слой угольной пыли. Это была точная копия сотни других кабинетов, в которых пришлось побывать Конкэннону за пять лет работы на железной дороге.

Эверс вынул из кармана кожаный портсигар и выбрал себе зеленую «гавану».

– Если мне не изменяет память, вы и Рэй Аллард в свое время были большими друзьями?

Ни для кого не было секретом, что Конкэннон и Аллард дружили, когда работали вместе в трибунале Паркера в Форт-Смит. За последние пять лет их дороги разошлись, но это не повредило их старой дружбе и не смягчило тот удар, которым стала для Конкэннона весть о гибели Алларда.

Ведь это именно он, Конкэннон, помог Алларду получить работу, рекомендовав его на должность сопровождающего особо важных грузов. И теперь получалось, что его рекомендация послала Рэя Алларда на смерть…

Но Эверсу все это было известно. Эверс знал все, что касалось его работников.

– Да, мы были друзьями, – сказал Конкэннон.

– Но не очень-то часто встречались в последнее время?

– Когда Рэй перестал работать в трибунале Форт-Смит, его пригласила ассоциация техасских скотоводов. А я перешел на железную дорогу.

– И долго он был у этих скотоводов?

– Около года. Может, чуть больше. Потом стал помощником шерифа где-то в Техасе. А около года назад его назначили муниципальным старшиной Эллсуорта.

Эверс слегка удивился.

– Почему же ему вздумалось сопровождать грузы, если он был муниципальным старшиной?

Конкэннон пожал плечами:

– Он собирался жениться, ему нужны были деньги: ведь сопровождающим платили больше.

Прежде чем положить портсигар обратно в карман, Эверс с явным сожалением предложил сигару Конкэннону. Тот охотно ее взял.

– Большое спасибо. Но к чему все эти вопросы насчет Алларда? Вам скорее следовало бы интересоваться теми, кто убил его и унес ваши сто тысяч…

Мрачновато улыбнувшись, Эверс сунул сигары в карман.

– Вы прекрасно понимаете, к чему. Когда компания теряет важный груз, подозрения в первую очередь падают на вооруженного сопровождающего.

– Даже если он гибнет, защищая имущество компании?

– Даже в этом случае… Вы знаете наши правила. Мы обязательно проводим расследование. – Эверс отрезал кончик сигары серебряным ножиком и аккуратно зажег ее. – Сейчас я расскажу вам все, что мне известно об этом ограблении. Это займет не так уж много времени, но все же давайте устроимся поудобнее…

Эверс, как и подобало начальнику, занял место за столом; Конкэннон сел напротив него на дубовый стул, восхищенно разглядывая свою «гавану» и не решаясь предать огню зеленый пятнистый табачный лист.

– Вы знаете участок дороги, на котором произошло ограбление? – спросил инспектор.

– Это территория племени чикасоу. Километрах в пятнадцати к северу от Красной Реки, между двумя холмами. Да, я знаю этот участок.

Эверс кивнул и свойственным ему сухим бесстрастным тоном изложил версию, которой придерживалась компания.

Похищенные сто тысяч долларов представляли собой налог за пастбища, который техасские скотоводы платили жителям прерий за право пасти стада на индейской территории. Деньги предназначались для передачи военным в Оклахома-Сити, а оттуда их следовало доставить ответственному лицу в Дарлингтон. Но они не доехали до Оклахома-Сити целых сто пятьдесят километров.

Грабители – их было четверо – остановили поезд, выкатив на рельсы большой камень. В коротком жестоком бою почтальон и Рэй Аллард были убиты. Пока двое преступников угрожали оружием пассажирам и обслуживающему персоналу, двое других взорвали сейф компании с помощью какого-то мощного заряда.

– Здесь может быть интересная зацепка, – сказал Эверс. – Наш техасский агент утверждает, что они применили нитроглицерин. Это достаточно мощная взрывчатка, чтобы расколоть сейф, но обращение с ней опасно даже для специалиста. Один из грабителей, возможно, работал на нефтяных скважинах, буровых установках или же на перевозке нитроглицерина…

Больше не было известно почти ничего. Когда на место прибыла аварийная служба, которой предстояло отправить поезд дальше, преступники были уже далеко. Они унесли сто тысяч долларов и оставили после себя два трупа.

Эверс чуть заметно скривился, когда Конкэннон зубами отгрыз кончик сигары и поджег ее громадной серой спичкой.

– Кто-то с нефтяных скважин, говорите…

Эверс пожал плечами и сделал неопределенный жест.

– Это не более чем предположение.

– У вас все?

– Есть еще вдова Рэя Алларда. Я говорил с ней всего один раз, да и то очень коротко. – Щеки Эверса покрылись легким румянцем. – Сразу же после ограбления на нее, разумеется, накинулась толпа журналистов. Так что она была не очень расположена отвечать на мои вопросы. Вы знаете, где ее искать?

Конкэннон отрицательно покачал головой.

– Кафе «Файн и Денди», – сказал Эверс. – На Робинсон-стрит, недалеко от Мэйн-стрит. Несколько дней она на работу не выходила – видимо, по причине похорон мужа, – но теперь снова на месте. Вы с ней когда-нибудь встречались?

– Нет. Рэй женился в Техасе, а я в то время работал на севере.

– Атена Аллард… – Эверс позволил себе мимолетную улыбочку. – Впрочем, не буду предвосхищать события: когда вы встретитесь, у вас сложится о ней собственное мнение.

– Неужели действительно необходимо донимать ее сейчас, сразу после того, что случилось с Рэем?

– Конечно, необходимо. Ведь ваша профессия и состоит в том, чтобы донимать людей. Беспокоить их и приставать к ним до тех пор, пока они не занервничают и не обронят словечко, которое можно будет использовать против них. Такова уж работа у агентов железнодорожной компании.

Конкэннон попыхтел сигарой.

– Компания считает, что миссис Аллард можно будет предъявить какое-то обвинение, если мне удастся ее разговорить?

– Все может быть. Сами понимаете: нам известно только то, что исчезло сто тысяч долларов и что Атена Аллард имеет отношение к этому делу. Пусть даже в качестве вдовы человека, который погиб, охраняя эти деньги. Мы хотим знать то, о чем она пока отказывается говорить. – Эверс посмотрел в потолок и вполголоса добавил: – Что же до этих ста тысяч, то компания хочет их разыскать. Этого хочу и я. Пока вы их не найдете, ни вас, ни меня не оставят в покое.

– А если найду, как насчет вознаграждения? Лицо Эверса озарилось улыбкой. Подобные вопросы он понимал и допускал.

– Будьте спокойны. Найдите деньги, и компания вас отблагодарит.

Благодарность компании обычно сводилась к серебряным часам и рукопожатию директора участка. Но Конкэннон воздержался от дальнейших расспросов.

Эверс встал, смахивая с жилета воображаемый пепел.

– Вы ведь знаете что делать, если вам понадобится помощь? При необходимости вам окажут содействие начальник полиции и шериф. А если придется углубиться во владения индейцев – вас готовы будут поддержать войска и старшины…

По словам Эверса, все было просто: попав в переделку, щелкни пальцами – и на выручку тут же примчится кавалерийский взвод, а с ним – целая орава старшин…

Конкэннон кивнул.

– Отлично.

Они пожали друг другу руки, и инспектор быстро вышел, оставив в кабинете смешанный запах дорогой сигары и лавандовой воды.

Конкэннон немного постоял на посыпанном галькой перроне, хмуро глядя в сторону города. Всего пятью годами ранее на этом месте была только станция с маленьким вокзальным помещением, носившая название «Оклахома». Теперь же вокруг нее выросли кирпичные дома, сарайчики с брезентовыми крышами, салуны, школы, церкви и магазины. Город раскинулся в когда-то плодородной долине Канадской реки, и улицы его покрывала красная пыль, превращавшаяся весной в море ржавой грязи. Шел октябрь 1893 года, и Оклахома-Сити отмечал ровно четыре года, три месяца и пять дней с момента своего рождения. Немногие города могли определить свой возраст с такой точностью…

Выйдя на улицу, Конкэннон подозвал один из фиакров, выстроившихся у вокзала:

– Отвезите-ка меня в «Вояджер-отель», если он еще существует.

– Утром он был на месте, – ответил кучер. Конкэннон забросил свой саквояж внутрь повозки, напоминавшей с виду громадный ящик, и влез сам.

– Если вы предпочитаете не ехать по Банко-Эллей, можем сделать крюк.

Конкэннон почувствовал себя немного польщенным. Кучер принял его за респектабельного господина – по меньшей мере, за богатого коммерсанта. В этом было одно из преимуществ работы на Джона Эверса, требовавшего от своих подчиненных одеваться и вести себя как можно приличнее, особенно если им предстояло кого-нибудь убить, если того потребуют обстоятельства…

«Железнодорожная компания принимает на работу только порядочных людей. Порядочные люди не бывают убийцами. Судьи не сочтут их способными совершить убийство, если они будут хорошо одеты и хорошо воспитаны»…

Такой речью Эверс встречал каждого, кто приходил устраиваться на работу. И если претендент соглашался на предложенные условия, то первым делом бежал покупать самый красивый костюм из тех, что были ему по карману.

Но Конкэннон доказал кучеру, что внешность часто бывает обманчива:

– Крюк делать ни к чему.

Он по опыту знал, что рано или поздно окажется в этом квартале, где теснили друг друга бары, дансинги, игорные залы и публичные дома. Квартал (помимо прочих названий) был известен как «Адский уголок». Кучер пожал плечами и выехал на Банко-Эллей, восточную часть Гранд-Авеню.

Любой город – будь он большим или малым – имеет свой «Адский уголок». Не был исключением и Оклахома-Сити. Конкэннон откинулся на спинку сиденья и стал равнодушно разглядывать взлохмаченных проституток, пьяниц, сутенеров, ковбоев и прожигателей жизни. Профессиональные убийцы в куртках, оттопыренных револьвером 38-го калибра; покрытые шрамами мастера поножовщины; ничего не замечающие полицейские; молчаливые, свирепые, как тигры, дворняги… Все это и составляло образ «Адского уголка».

Они проехали Бэттл-роуд, где среди множества баров затерялась мэрия, потом Хоп-бульвар и Мэйден-Лэйн.

Развалившись на черном кожаном сиденье, Конкэннон холодным взглядом смотрел вокруг, слушал звуки, вдыхал запахи. У него было такое чувство, словно он вернулся домой. Когда работаешь в полиции, то большую часть жизни проводишь в таких вот «уголках».

Кучер свернул на Вест-Мэйн, и атмосфера сразу сделалась более респектабельной. Недавно отремонтированная проезжая часть была почти гладкой; для удобства благонравных состоятельных пешеходов были предусмотрены дощатые тротуары и деревянные навесы. Здесь располагались лавки с одеждой и украшениями, чайные салуны и даже театр. Здесь протекала спокойная, размеренная жизнь.

Когда экипаж повернул на Робинсон-стрит, Конкэннон резко выпрямился.

– Остановите вот здесь, – сказал он после секундного колебания. – И отнесите мой саквояж в отель.

Расплатившись с кучером, он шагнул на деревянный тротуар напротив того места, где на ветру печально колыхалась фанерная вывеска. Кафе «Файн и Денди». Сквозь стекло он увидел, как лысый потный толстяк, опершись на стойку, что-то говорил молодой женщине. Судя по всему, это были повар и официантка. Стойка была во всю длину зала; Конкэннон прикинул, что одновременно здесь могло обслуживаться человек пятнадцать. У окна стояли три столика, накрытые клеенкой. Странно, но в конце дня в «Файн и Денди» не было ни одного клиента. Конкэннон открыл дверь и вошел.

Его приход, казалось, почти возмутил повара, но тот все же заставил себя вежливо улыбнуться:

– Обедать уже поздно, а ужинать рановато. Но если вы хотите есть, могу предложить яичницу…

Конкэннон взглянул на витрину со сладостями:

– Нет, мне бы кусок пирога и чашку кофе.

– Вам пирог с яблоками или с вишнями? Яблоки только что привезли прямо из Арканзаса.

– Хорошо, с яблоками.

Конкэннон сел за ближайший стол. Теперь, попав сюда, он тщетно пытался решить, что же делать дальше. Что сказать вдове человека, который был его другом и однажды спас ему жизнь? «Извините, миссис, но мой начальник считает, что ваш муж был грабителем, да и за вас он не может поручиться»?

Пока повар резал пирог, Конкэннон смотрел на официантку. Теперь он понимал, почему Атена Аллард произвела впечатление на Джона Эверса. В ней было что-то такое, что можно скорее угадать, чем увидеть. Какое-то напряжение, сила сжатой пружины. Она была не слишком маленького роста, но худенькая фигурка придавала ей хрупкий вид. У нее были красивые черные волосы и детское лицо.

Она поставила на стол кофе и улыбнулась одними губами. Затем принесла пирог.

– Миссис Аллард, – сказал Конкэннон, – меня зовут Маркус Конкэннон. Я был другом вашего мужа, когда мы с ним работали в полиции Арканзаса.

Ее взгляд сразу стал враждебным.

– Что вам нужно? Вы репортер?

– Нет. Как я уже сказал, Рэй был моим другом. Я работаю в железнодорожной компании.

Она немного расслабилась.

– Из компании уже приходили.

– Это был мой шеф, Джон Эверс. Как раз поэтому я и должен с вами поговорить.

Угрожающе сдвинув брови, повар подошел поближе. Но Атена нетерпеливо покачала головой, и он остановился.

– Не обращайте на Пата внимания, – сказала она с легкой улыбкой. – Он знает обо всех неприятностях, которые мне доставили репортеры и просто хочет меня защитить.

– Ну, и что же репортеры?

– Они говорили, что Рэй был вором. – Голос ее зазвучал напряженно. – Что он был заодно с теми грабителями.

– Я не репортер, миссис Аллард.

Вынув бумажник, Конкэннон показал свой жетон железнодорожного детектива. Это была всего лишь обычная никелевая пластинка, не дававшая никаких официальных полномочий. Однако многие, особенно государственные чиновники, относились к ней более почтительно, чем даже к звезде мунициального старшины. Атена бегло взглянула на жетон, затем повернула голову к повару:

– Все в порядке, Пат.

Она села за стол и вгляделась в лицо Конкэннона, словно желая навсегда запомнить его непримечательные черты.

– Да, я помню вашу фамилию, – сказала она наконец. – Рэй любил говорить о старых добрых временах, как он их называл, когда вы с ним были заместителями старшин у Паркера.

Конкэннон не считал добрыми временами те годы, когда получал нищенское жалованье и ежедневно рисковал жизнью. Тем не менее он понимал Рэя Алларда.

– Рэй вам рассказывал о банде Пардю?

Она задумалась.

– Боб Пардю заманил вас в ловушку, но Рэй застрелил его.

– Более того: я был ранен, у меня не осталось патронов, и Боб Пардю целился мне в голову из карабина. Я думал, что Рэй мертв. – На мгновение он вспомнил Рэя, лежавшего в луже крови. – Но он был жив, и у него хватило сил выстрелить и убить Пардю.

Женщину эта история, казалось, не очень заинтересовала, и Конкэннон решил, что она слышит ее не впервые.

– Так что Рэй спас мне жизнь. Я был его другом. И я не сделаю ничего такого, что могло бы вам навредить.

– Даже если этого потребует ваш шеф?

– Даже в этом случае.

Она слабо улыбнулась.

– Я верю вам, мистер Конкэннон, но я не хочу больше страдать. Я отказываюсь об этом говорить…

– К сожалению, – смущенно сказал Конкэннон, – так легко отступиться готовы далеко не все. Речь идет о ста тысячах долларов. Если вы не станете говорить со мной, то к вам придут с вопросами работники транспортной компании и представители власти. И кое-кто из них покажется вам гораздо более неприятным, нежели я.

– Я не пойму, почему вы пришли только сейчас, – сказала она устало. – Ведь Рэя убили больше месяца назад.

– Тогда я работал на севере. Мой начальник вспомнил, что мы с Рэем были друзьями; он хочет, чтобы я продолжал дело: надеется, что я раскопаю то, что не заметили остальные. Когда речь идет о ста тысячах долларов, Джон Эверс проявляет необычайную настойчивость.

– Деньги!.. – Она горько усмехнулась. – Они думают только о деньгах. До Рэя никому нет дела…

– Может быть, кто-то действительно думает только о деньгах, но не я. Вы ведь хотите, чтобы убийца вашего мужа предстал перед судом?

– Разве это вернет Рэю жизнь?

– Нет. Но это принесет вам хоть какое-то удовлетворение.

Он чувствовал, что выражается неуклюже.

– Уходите, пожалуйста, – сказала она беззлобно. – Извините, но я не хочу продолжать этот разговор.

Толстый повар сидел на табурете за стойкой и наблюдал за ними. Конкэннон нехотя встал.

– Прошу прощения, миссис Аллард. Я больше не буду надоедать вам, если смогу этого избежать.

Он заплатил за пирог и кофе, вышел на улицу и пешком добрался до отеля.

«Вояджер-отель» представлял собой двухэтажное деревянное строение, к которому администрация решила прилепить фасад из красных кирпичей в надежде придать ему более надежный вид. Отель еще входил в число приличных, но его быстро обгоняли более крупные и современные конкуренты. В течение года ему предстояло прекратить свое существование, и на его месте должен был вырасти новый импозантный дом. Таковы были законы новых городов вроде Оклахома-Сити.

Конкэннон взял у дежурного в холле свой саквояж и поднялся в номер. Разложив вещи, он принялся умываться и бриться, даже не взглянув на комнату. Она наверняка была как две капли воды похожа на тысячи гостиничных номеров Канзас-Сити, Денвера или Чикаго. За последние пять лет Конкэннону слишком часто доводилось жить в таких номерах, и он не ожидал увидеть здесь что-либо новое.

Он намылил щеки, налив в стаканчик холодной воды из голубого фарфорового кувшина, и взял в руки бритву. Из зеркала в дубовой рамке на него смотрело обычное продолговатое лицо. Честные голубые глаза, большой правильный рот. Маркус Конкэннон был простым открытым парнем. Ему нравилась работа железнодорожного детектива, и он исполнял ее добросовестно и умело.

Жизнь полицейского была чем-то похожа на жизнь наемного солдата. Она состояла из долгих периодов бездействия, перемежавшихся резкими вспышками насилия. Иногда месяцами подряд приходилось заниматься скучнейшими делами: кого-то разыскивать, писать рапорты, задавать вопросы. Но железная дорога имела неоспоримые преимущества: ему хорошо платили, он носил дорогие костюмы, которые не мог себе позволить, будучи заместителем старшины. Извозчики принимали его за преуспевающего дельца…

Конкэннон улыбнулся своему отражению и закончил бритье.

Тут он поймал себя на том, что ограбление поезда ни на секунду не выходит у него из головы. Рэй Аллард был хорошим полицейским и обладал свойственным хорошему полицейскому инстинктом самосохранения. Его трудно было представить себе мертвым; он казался практически неистребимым.

«Может быть, это было не простое ограбление, Рэй? Может быть, тебе недостаточно было жалованья сопровождающего?»

– Извини, Рэй, – сказал Конкэннон вслух, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Я знаю, что ты не брал этих денег. Вот что происходит, когда слишком долго работаешь на такого человека, как Эверс.

Нитроглицерин… Если у этой загадки и было решение, то его следовало искать здесь. Нитроглицерин использовали либо профессионалы, либо безумцы. Но безумцам не под силу ограбить поезд…

Он повесил кобуру с автоматическим револьвером тридцать восьмого калибра поверх жилета и надел куртку. «Если бы я был бедным парнем с нефтяных скважин, то куда бы отправился тратить свою долю добычи?» – подумал он.

Ответ был совершенно ясен: в «Адский уголок».

Глава вторая

На углу Бродвея и Гранд-авеню играл оркестр Армии Спасения, состоявший всего из трех инструментов. Конкэннон бросил в кубышку двадцать пять центов. Воздух был наполнен дымом костров, запахом горького пива и мусора, к которому примешивался едва уловимый аромат опиума с узкой улочки, носившей название Хоп-бульвар. Чуть дальше, со стороны Бродвея, уличные мальчуганы подзадоривали дерущихся собак. С Алабастер-роуд доносились крики разгневанной потаскухи; где-то щелкала рулетка; среди зевак, слушавших музыкантов Армии Спасения, бледными тенями мелькали карманные воришки.

Конкэннон не спеша прошел по Банко-Эллей в направлении вокзала «Санта-Фе». То, что он видел и слышал вокруг, не вызывало у него ни малейшего удивления. Он давно к этому привык. Такие картины он часто наблюдал в Лидвилле и Денвере, во всех новорожденных городах на конечных станциях железных дорог.

Барабанщица Армии Спасения воинственно пела «Как грешник узнал о прощенья грехов»… Музыкант, игравший на рожке, изо всех сил старался поспевать за ней… Конкэннон остановился на пороге заведения, которое называлось «Дни и ночи у Лили», удрученно вздохнув: с самого приезда он знал, что обязательно окажется здесь. Как всегда…

Когда Конкэннон вошел в «Дни и ночи», полицейский сержант Марвин Боун сидел у дальней стены и смотрел в свои карты. Он встретил Конкэннона быстрым недобрым взглядом.

Из-за деревянной стойки Конкэннона придирчиво осмотрел новый незнакомый бармен. За столом для игры в «Фаро» стоял новый крупье. Лампы над игорными столами тоже были новые, а голые стены зала были недавно выбелены известью. Даже в таком месте, как «Дни и ночи», происходили постоянные изменения.

Конкэннон немного постоял, осматривая помещение. Этот двухэтажный деревянный дом имел на Банко-Эллей не меньше дюжины близнецов. Столы для покера, для «Фаро», для «семерки», неизменная рулетка. Половину ближней стены занимал бар.

Апартаменты Лили Ольвен и комнаты трех «девочек» располагались на втором этаже.

Вот уже четыре года, после каждой дальней поездки, Конкэннон неизменно приезжал в «Дни и ночи», словно домой. Дом был, конечно, незавидный – бар, игорный зал, салун и бордель, – но другого не было.

На этот раз он впервые не почувствовал удовлетворения, оказавшись здесь. Что-то было не так. Девицы, сидевшие вокруг столика для «семерки», показались ему некрасивыми и затасканными.

Здесь что-то переменилось, подумал он, но тут же инстинктивно понял, что перемена произошла не в заведении, а в нем самом.

Сержант Марвин Боун разглядывал его черными, быстрыми, как у хищной птицы, глазами. Это был здоровый верзила в шляпе и мешковатом костюме. Он неловко сидел на краешке стула: расположиться поудобнее ему мешал тяжелый «Кольт» сорок пятого калибра, торчавший из заднего кармана брюк. Внезапно он бросил карты на стол, поднялся на ноги и приблизился к Конкэннону.

– Ну, рассказала она вам то, что скрывала от полиции Оклахомы и от других железнодорожников?

К бесцеремонным манерам Боуна нужно привыкнуть, однако некоторым это так никогда и не удавалось.

– Вы следили за мной от самого поезда, Марв? Не знал, что я такая важная персона.

– Когда счет идет на сотни тысяч, все становятся важными персонами.

Конкэннон кивнул.

– Понимаю. Это вы насчет ограбления поезда. Но ведь это случилось на территории чикасоу, очень далеко от вверенного вам района. Неужели здесь, в Оклахома-Сити, не хватает преступлений, и вы страдаете от безделья?

Полицейский мрачно улыбнулся.

– Как-нибудь я свожу вас на экскурсию в нашу местную тюрьму, Конкэннон. А когда вы войдете, закрою и выброшу ключ.

Беседы с Боуном редко заканчивались без ссоры. Конкэннон глубоко вздохнул, подошел к бару и заказал виски. Боун двинулся следом.

– Что вам рассказала вдова Аллард, когда вы к ней приходили?

Конкэннон посмотрел на игроков в «Фаро».

– Что-то я не слыхал, чтобы власти Оклахома-Сити разрешали азартные игры.

– Может быть, и не разрешали, – сухо ответил полицейский. – Но муниципальный совет еще не утвердил окончательный текст запрета. И пошел на компромисс с владельцами салунов: если полиция обнаруживает играющих во время ежемесячного рейда – хозяин платит пятьдесят долларов штрафа. Это устраивает всех, особенно судей, назначающих штрафы. Так что же вам все-таки сказала вдова?

– То же самое, что вам и всем остальным. То есть ничего.

– Конкэннон, – сказал Боун ледяным тоном, – не морочьте мне голову. Вы всего лишь железнодорожный детектив. Значит, здесь вы – ноль без палочки.

– Странно. Джон Эверс сказал, что начальник полиции будет рад помочь мне всем, что в его силах.

– Вот вам совет: не нужно верить всему, что говорит Джон Эверс.

Огромный полисмен повернулся и тяжело зашагал к выходу. Конкэннон подумал, что не стоит осуждать Боуна за его нелюбовь к людям: нелегко ведь быть честным полицейским в городе, который настолько молод, что еще не может оценить тебя по достоинству.

Треск рулетки на мгновение приостановился, и посетители «Дней и ночей» перестали перекрикивать друг друга; лампы вдруг сделались будто ярче, и Конкэннон безошибочно определил: в зал вошла Лили Ольсен.

Он обернулся: хозяйка заведения шла вдоль бара, отпуская шуточки и улыбаясь всем вокруг.

– Рада видеть вас среди наших гостей, господин муниципальный советник, – сказала она одному из игроков в покер. – Боб, принеси на этот стол еще одну бутылочку. Фирма угощает, господа!

В сторону Конкэннона Лили еще не смотрела.

– Привет, Слим! Я вижу, женушка позволила тебе сегодня отдохнуть! Не упускай шанс. Желаю хорошо повеселиться!

Она кивнула еще одному клиенту, сидевшему в середине зала:

– Мистер Харки, Бонни у себя. Можете навестить, когда пожелаете.

Наконец, будто случайно, она остановилась рядом с детективом.

– Давненько тебя не было видно.

– У меня было много дел.

Присутствие Лили согревало его не меньше, чем всех остальных.

– Приятно снова оказаться здесь, Лили. Все как всегда.

– Можешь присесть и угостить меня чем-нибудь, – сухо сказала она. – Расскажешь, сколько мужиков застрелил и сколько баб уложил в постель за это время.

Новый бармен уже знал порядок. Он немедленно освободил один из угловых столиков, принес два стакана и бутылку виски «Теннесси». Конкэннон наполнил стаканы; пожелав друг другу здоровья, они глотнули коричневатой жидкости.

– Я очень сожалею о том, что случилось с Рэем, – сказала, помолчав, Лили.

На секунду Конкэннон представил себе, что Рэй сидит с ними за одним столом и что на его красивом, почти юношеском лице цветет радостная улыбка. Ему по-прежнему трудно было поверить в эту смерть.

– Однако же он не был новичком в своем деле, – услышал он свой голос как бы со стороны. – Он знал, чем рискует.

– Это из-за него ты сейчас здесь, в Оклахома-Сити?

– Я здесь потому, что меня вызвал Джон Эверс. Он протянул руку и почесал за ухом Сатану – угольно-черного беспородного кота. Кот жил в заведении как настоящий махараджа. Сегодня, например, он получил на обед устриц из Нового Орлеана и красную рыбу из далеких холодных морей, запил их сливками и напоследок окунул морду в сент-луисское пиво. Узнав об этом, Конкэннон подумал: «Если его не перекосит от такого обеда, никакой справедливости в мире нет».

– Ты собираешься отыскать деньги? – с улыбкой спросила Лили.

– Через месяц после ограбления? Не думаешь ли ты, что они все еще в Оклахоме?

– Зачем же Эверс вызвал тебя сюда?

«Сумма в сто тысяч долларов может заворожить любого», – подумал детектив. Работники железной дороги, хозяйки публичных домов, инспектора полиции – все рано или поздно сводили разговор к этим самым деньгам.

– Ты ведь получишь награду, если найдешь их, верно? – спросила Лили.

– Я не рассчитываю их найти. Если кто-то оказался настолько проворным, чтобы ограбить этот поезд, то удрать с добычей ему тоже не составило бы труда. И все же… – Он пожал плечами, словно желая оправдаться. – Лили, в городе есть люди, которые работают с нефтью? Бурильщики скважин, перевозчики взрывчатки или кто-то в этом роде?

– А! – Она улыбнулась, показав зубы. – Нитроглицерин! Я уж думала, никто об этом и не вспомнит. – Она налила Конкэннону новую порцию виски. – Вчера один клиент искал человека, который согласился бы отвезти груз нитроглицерина на территорию чоктау. По последним сведениям, он задавал этот вопрос в нескольких барах Хоп-бульвара.

Конкэннон проглотил виски.

– Спасибо, Лили. Пойду его поищу.

– Ты вернешься?

Он колебался лишь одно мгновение, но Лили успела это заметить.

– Да, – сказал он, – Потом. Как обычно…

Хоп-бульвар был тем дном, на которое люди опускались после долгого падения. Здесь человека могли убить за золотой зуб или за перстень с цветным камешком, а то и вовсе из-за пустяка. На улицах теснились крохотные забегаловки и грязные деревянные лачуги. Конкэннон зашел в потрепанную палатку у железнодорожного полотна, на которой красовалась вывеска: «Кафе «Париж».

– Я ищу человека, которому нужен перевозчик нитроглицерина, – сказал он бармену.

Бармен присмотрелся к его дорогому костюму и машинально полез под прилавок за бутылкой приличного зелья. Один из двух сидевших в кафе посетителей подошел к Конкэннону. Это был загорелый человек с серыми глазами, одетый в куртку из волчьей шкуры и обутый в шнурованные сапоги.

– Меня зовут Сэм Спир. Но что-то вы не похожи на перевозчика нитрашки.

– Да, не похож. Но я хотел бы с вами побеседовать, если у вас найдется время.

Человек равнодушно пожал плечами.

– Рано или поздно сюда заявится какой-нибудь забулдыга и начнет говорить, что жизнь не стоит ломаного гроша. Я докажу ему, что он ничего не потеряет, если возьмется перевезти мой груз на землю чоктау. Если взорвется – ему ведь это безразлично! А не взорвется – заработает денег и сможет начать новую жизнь.

Он вяло улыбнулся.

– Но сейчас еще рано. Пьяницы обычно впадают в уныние к двум-трем часам ночи. Вот тогда я и найду своего работничка. – Он смерил Конкэннона проницательным взглядом. – Если у вас есть чем заплатить за виски, то у меня найдется время на разговор.

Конкэннон купил одну из бутылок и поставил ее на стол. Надпись на этикетке гласила: «Кентуккийский бурбон. Выдержан четыре года в дубовых бочонках». Конкэннон знал, что на самом деле это был чистый спирт, заправленный красным перцем и подкрашенный табаком: так называемое контрабандное виски. Бочонок такого напитка мог истребить больше индейцев, чем целый кавалерийский полк.

Конкэннон из вежливости налил себе немного, но пить не стал.

– Сколько, по-вашему, бурильщиков на территории? – спросил он беспечно.

Спир проглотил отраву, не моргнув глазом.

– Смотря каких. Вас интересуют знатоки своего дела или ребята вроде тех, с которыми почти всегда приходится общаться: пьяницы и недоумки?

– Меня интересуют люди, которые досконально знают взрывчатые вещества.

Спир пожал плечами:

– Таких можно пересчитать по пальцам. Эл Гэтли – но сейчас он где-то в Пенсильвании на разведке скважин. Джек Сьюэлл и Эйб Картер работают на земле чероки. Чарли Баквайт – тот решил попытать счастья на территории криков. Вот и все. – Он немного подумал и добавил: – Есть еще Эйб Миллер – лучший из всех, но я не знаю, где он сейчас…

Конкэннон выпрямился.

– Что вы имеете в виду?

– Я не знаю, где он, и что тут непонятного? Месяц или полтора назад я хотел его нанять, но он сказал, что занят. Кто-то, мол, с ним уже договорился…

– Он сказал, кто именно?

– Может, и сказал, я уже не помню. Спир налил себе новую порцию «виски».

– А где вы с Миллером встречались?

– Да здесь, в Оклахома-Сити. Я покупал инструменты и случайно повстречал его на Бродвее. В районе Бэттл-роуд.

– Как по-вашему, где бы я мог его найти?

Спир покачал головой:

– Трудно сказать. Такие уж люди эти взрывники: сегодня здесь, завтра там. Но насчет Эйба я точно знаю одно: он там, где много платят.

– Потому что он лучше других?

– И поэтому тоже. Но главным образом потому, что обожает деньги… Впрочем, в этом ничего плохого нет.

– А где нынче больше всего платят?

Спир так смаковал жидкий яд из своего стакана, точно это был божественный нектар.

– Кто знает? В здешних местах ничего особенного не происходит. По крайней мере, не происходило до сегодняшнего дня. Есть несколько открытых скважин на земле чероки. Еще несколько – у чактау. Но там такому парню, как Эйб, делать нечего. Может быть, он у криков – ищет настоящее прибыльное дело.

– Есть у него женщина или друзья, которые могут знать, где его найти?

– Женщина? У Эйба? – Спир усмехнулся, поднял бутылку с виски и полюбовался ею. – Хотя… погодите: есть такая Мэгги Слаттер. Какое-то время они жили вместе. Может быть, она сможет что-то подсказать…

– А где она, эта самая Мэгги Слаттер?

Спир пожал плечами:

– Если б я был на вашем месте, то походил бы по Второй Западной улице.

Единственным достоинством Второй Западной улицы было то, что по сравнению с ней «Адский уголок» казался тихим и приличным районом. Конкэннон шел с гримасой отвращения на лице, стараясь не наступать на мусор, которым была усыпана ухабистая дорога. Вот из одного дома, шатаясь, вышел человек; он споткнулся и растянулся поперек земляного тротуара. Из той же двери выскользнула женщина. Она перевернула лежавшего ногой и ловко очистила его карманы.

Услыхав шаги Конкэннона, она подняла глаза, сунула часы пьяного под корсаж и улыбнулась:

– Хочешь развлечься, малый? Лучшее место – у мамаши Мак-Дональд.

Она кивком головы указала на дом, откуда вышла. Человек на тротуаре заворчал и попытался перевернуться на живот.

– Я ищу Мэгги Слаттер, – сказал Конкэннон.

Человек ухватился за его ногу и попытался подняться.

Его лицо было залито кровью; слабый свет, исходивший из открытой двери, отражался в пустых, ничего не выражающих глазах.

Конкэннон высвободил ногу и отошел в сторону.

– Мэгги Слаттер? – женщина быстро смерила его взглядом, и уголки ее рта опустились. – По-моему, она не в твоем вкусе, малыш. А впрочем, чего только не бывает на свете…

Она отряхнула руки и направилась к дому. Конкэннон вытащил из кармана бумажку.

– Эй, я все же хочу разыскать Мэгги Слаттер…

Женщина обернулась. Увидев зеленую купюру, она мигом завладела ею и сунула в корсаж, где уже лежали часы.

– Если уж искать ее, то не в приличных заведениях. Загляни лучше в халупы на той стороне улицы.

Клиент мамаши Мак-Дональд в это время дополз до кустов, и его рвануло опиумным отваром, который подмешали в питье.

Конкэннон немного постоял на углу Второй улицы и Норт-Уокер. Непрерывный поток фиакров высаживал пассажиров напротив вывесок «Ноев ковчег», «Ночная магия», и на следующем перекрестке – у «Креольских девушек». Конкэннон решил, что неплохо было бы пропустить стаканчик, но так и не решился войти ни в один из баров Второй улицы.

Он перешел дорогу, обогнул «Ноев ковчег» и по узкой тропинке стал пробираться к жилому кварталу. Там напирали друг на друга крохотные деревянные домишки. Из темных уголков ему то и дело свистели сутенеры, с порогов своих лачуг звали женщины в одних ночных рубашках… С разных сторон доносились стук игральных костей, грубый смех, ругательства. В довершение всего где-то рядом завыла собака.

С задней веранды «Ноева ковчега» кто-то негромко окликнул:

– Как насчет креольских девочек, мистер? Хотите попробовать?

Конкэннон совершенно не представлял себе, как он будет ходить по этим лачугам, и предпочел обратиться к сутенеру.

– Я ищу Мэгги Слаттер. Вы ее знаете?

– Один доллар, – мгновенно отреагировал тот.

Конкэннон достал две двадцатипятицентовые монеты и протянул ему. Сутенер двинулся по тропинке. Пока они шли, обитательницы района приветствовали их двусмысленными репликами и непристойными жестами; кое-кто из них молча сидел на пороге в свете керосиновых ламп, уставившись в никуда.

– Это здесь, – сказал наконец сводник, указывая пальцем. – Предпоследний дом.

Конкэннон подошел к ветхой лачуге.

– Вы – Мэгги Слаттер?

Женщина сидела на расшатанном стуле, наклонившись вперед. Когда она повернула голову, Конкэннон разглядел ее лицо. По левой щеке – от волос до подбородка – тянулся огромный красный шрам, навсегда искрививший ее рот в отвратительной гримасе. Левый глаз был полностью белым и слепым.

– Что вам надо? – спросила она.

– Поговорить. Насчет Эйба Миллера. Я готов заплатить…

– Сколько?

Вопрос прозвучал устало и безнадежно. Сколько можно было дать шлюхе с ужасным шрамом, сидящей у предпоследней лачуги на Второй улице? Пятьдесят центов, самое большее – доллар…

– Пять долларов, – быстро сказал Конкэннон, – если вы дадите полезные сведения.

Та половина ее лица, где был шрам, совершенно не изменилась, зато на второй появилось изумление. Она встала:

– Заходите.

Ее жилище было слишком тесным для двоих. Мэгги Слаттер поспешно закрыла дверь и поставила между кроватью и стеной стул. Конкэннон осторожно присел на его край; Мэгги уселась на кровать. На ней была униформа проституток Второй улицы – грязная розовая «комбинация».

– Вы знаете, где находится Эйб Миллер? – начал детектив.

Она печально покачала головой.

– Он уехал больше месяца назад. А куда – не знаю…

Конкэннон достал из кармана купюру и протянул ей.

– Может быть, он что-нибудь такое говорил, прежде чем уехать?

Она смотрела на бумажку единственным глазом, держа ее обеими руками, словно грудного младенца:

– Ничего Эйб не говорил. Просто-напросто взял и уехал… – Здоровая половина ее лица улыбнулась. – Я решила, что надоела ему.

– А есть у него друзья, которые могут знать, где он?

– У Эйба никогда не было друзей. Такой уж он человек…

– Может быть, были знакомые по работе?

Она с минуту подумала, затем покачала головой.

– Нет, что-то не припомню. Не очень-то много вы от меня узнали, а?

– Эйб рассказывал вам о своей работе? О нефти? Этот вопрос, казалось, удивил ее.

– Не часто… Но бывало. Особенно по ночам… Просыпался иногда весь мокрый, дрожал, будто напился дрянного виски.

– А в чем было дело, как по-вашему?

– Он боялся, – сказала она равнодушно. – И не напрасно. Ведь он в любой момент мог взорваться. Может, видел это во сне… – Она словно задумалась о чем-то давнем: – Однажды он вот так проснулся ночью и сказал: «Мэгги, я не собираюсь надолго задерживаться на этой работе. У меня есть кое-какие планы насчет нас с тобой. Мы уедем отсюда куда-нибудь и там заживем как все». А я-то ему поверила… – Невидящий глаз уставился на Конкэннона. – Дура я была, правда?

– Не знаю. Может быть, он действительно этого хотел. А когда это было?

Она беспомощно махнула рукой:

– Как раз перед тем, как он исчез навсегда. Надо было мне догадаться, что он врет…

Изуродованная часть лица оставалась неподвижной, будто каменная маска, и от этого единственная слеза, скатившаяся по гладкой правой щеке, выглядела еще печальнее. Конкэннон отвернулся, пока женщина шарила по кровати в поисках платка, и заметил, что стены лачуги оклеены старыми газетами, укрывавшими хозяйку от летней пыли и зимнего ветра. Он машинально прочел заголовки четырехлетней давности. «Война в Оклахоме: солдаты и колонисты вступили в организованное сражение».

Но думал он в этот момент совсем о другом.

Итак, Эйб Миллер, специалист по взрывному делу, был на грани нервного срыва и хотел оставить работу. Собирался уехать с Мэгги. По словам Сэма Спира, очень любил деньги. Но главное – после ограбления поезда Миллер исчез, и о нем больше не слышали. Конкэннону все сильнее хотелось побеседовать с этой загадочной личностью.

Он встал в узком проходе между кроватью и стеной.

– Благодарю за информацию, Мэгги. Если вдруг узнаете, где Эйб, сообщите мне в «Вояджер-отель», ладно?

Она живо кивнула головой и промокнула здоровый глаз.

– Может быть, Эйб произносил при вас имя некоего Рэя Алларда?

Она медленно покачала головой.

– Был такой полицейский, – продолжал Конкэннон. – Сопровождал важные грузы в Санта-Фе.

Этот вопрос оставил у него во рту горький вкус. «Прости меня, Рэй, но я должен все проверить». Мэгги посмотрела на Конкэннона и вздохнула.

– Нет. Я ни разу не слыхала об этом Алларде.

– Когда Миллер обещал забрать вас отсюда, он сказал, где возьмет деньги?

– Деньги? – Здоровая половина ее лица вдруг напряглась. – Это мне в голову не приходило. А какая разница? Ведь он все равно врал…

Конкэннон открыл дверь.

– Если что-нибудь вспомните, я буду в «Вояджер-отеле».

Он сел в фиакр, который только что привез очередного посетителя в «Ночную магию».

– Отвезите меня к Лили Ольсен.

Фиакр, качаясь, пересек рельсы и покатил в восточную часть города.

Несколько минут спустя его уже окружали шум и суета Бэттл-Роуд. Мимо здания мэрии, шатаясь, шли подгулявшие ковбои. Один из них выстрелил в воздух, обратив в бегство дюжину прохожих. Конкэннон спокойно откинулся на спинку сиденья и стал ждать, пока суматоха уляжется. После темной и угрожающей Второй улицы все это казалось ему детскими забавами.

Широко расставив ноги и заложив руки за спину, у дверей «Дней и ночей» его поджидал сержант Боун.

Конкэннон решил хотя бы раз опередить полисмена, который был уже готов задать свой любимый вопрос.

– Боун, – сказал детектив, ступив на тротуар, – что вам известно о взрывнике по имени Эйб Миллер?

Сержант недовольно посмотрел на него.

– А зачем вам это?

– Мне представляется, что Миллер замешан в хищении скотоводческих денег. Он специалист по взрывчатке, ему нужны были деньги, и он исчез как раз в это время.

– Больше Мэгги Слаттер вам ничего не сказала? – сердито проворчал Боун.

Конкэннон улыбнулся. Он был бы разочарован, если бы сержант не обратил внимания на исчезновение Миллера.

– Заходите. Я угощаю.

Боун сплюнул, подтянул брюки, спадавшие от веса «Кольта», и пошел прочь. Конкэннон вынул из внутреннего кармана портсигар, выбрал «корону» в черной обертке и с удовольствием закурил. Эти сигары было, конечно, трудно сравнить с отличными «гаванами» Джона Эверса. Но для простого железнодорожного детектива они были весьма неплохи.

Он начал подниматься по ступенькам, ведущим в бар Лили. Тут кто-то свистнул ему из-за угла дома. В полумраке маячила худая серая фигура.

– Вы ищете Эйба Миллера?

Узнав голос, не так давно предлагавший ему креольских девушек, Конкэннон сошел по лестнице на тротуар и, оглядевшись, приблизился к сутенеру.

– Вы что-то о нем знаете?

– Я слышал ваш разговор с Мэгги. Если мы сойдемся в цене, то я, пожалуй, помогу вам его найти.

Он беспокойно оглянулся.

– Не стойте на свету. Мне не хочется, чтобы меня застали за разговором с детективом.

Конкэннон ступил в тень, которую отбрасывало здание, и слишком поздно понял свою ошибку. В темноте блеснул какой-то продолговатый предмет – скорее всего, ствол револьвера. Сводник попятился, выставив перед собой руки, словно желая показать свою непричастность к происходящему.

Но Конкэннон этого не увидел. В голове у него будто вспыхнул огонь. Когда он падал, чьи-то могучие руки подхватили его и втащили в узкий переулок. Он получил удар в бок и, задыхаясь, упал на колени. Два человека, обутые в тяжелые ботинки, стали молча и умело пинать его ногами. Сутенер, стоя поблизости, восхищенно скалил зубы.

Вдруг удары прекратились, и один из нападавших наклонился над детективом:

– Хочешь дружеский совет, Конкэннон? Оставь в покое Эйба Миллера и не лезь не в свое дело.

Кто-то схватил его за плечи и как следует потряс.

– Ты слышал?

Конкэннон пошевелил губами. Он был не в силах говорить. Сутенер ухмыльнулся. Один из тех двоих пожал плечами и плюнул на стену «Дней и ночей».

– Он слышал.

– Точно? – сказал другой. – Ты меня слышишь, Конкэннон?

– Да, – проворчал детектив.

– Кто приказал тебе заняться Эйбом Миллером? Конкэннон осторожно набрал в легкие воздух. Угадав его намерения, один из людей в ботинках вытащил «тридцать восьмой» у него из кобуры и забросил подальше.

– Никто, – с трудом проговорил детектив. – Это же проще простого: сейф взорвали нитроглицерином. Вот я и ищу специалиста по нитроглицерину.

– Может быть, это и просто, – сказал один из них. – Очень даже может быть. Знаешь, что тебе нужно делать теперь?

Конкэннон пробормотал что-то невнятное.

– Вот что тебе нужно делать, Конкэннон: ровным счетом ничего. Ты забудешь Эйба Миллера, нитроглицерин и все остальное. Скажешь своему шефу, что дело слишком давнее. – Он сделал паузу, чтобы усилить значение сказанного. – Сделай так, Конкэннон, и нам не придется тебя убивать.

Глава третья

Первое, что Конкэннон услышал потом, был голос сержанта Марвина Боуна.

– Очнитесь, Конкэннон! У меня много дел, и мне некогда щекотать всяких там железнодорожников…

Конкэннон с чувством сильного отвращения вернулся в реальный мир. Голова его раскалывалась. Ему казалось, что у него сломаны все ребра. Он лежал на спине, окруженный любопытствующими зеваками, хотя на Банко-Эллей вид избитого человека давно перестал возбуждать интерес.

Он понял, что его вытащили из узкого прохода между лачугами на освещенное место напротив «Дней и ночей».

– Давно я здесь? Боун пожал плечами:

– Минуты две-три. Я услышал, как вы закопошились, и вытащил вас на свет. Кто это вас так?

– А зачем это вам? Хотите их поблагодарить? Полисмен усмехнулся. Прохожие поняли, что спектакль окончен, и стали нехотя расходиться.

– Вы можете идти? – спросил сержант. Конкэннон что-то проворчал с угрюмым видом: рано или поздно идти все равно придется. Боун помог ему встать сначала на колени, затем в полный рост, но увидев, что он пошатнулся, усадил его на ступени крыльца «Дней и ночей».

– Держите, – сказал Боун едким тоном, протягивая Конкэннону его револьвер. – Он скромненько лежал на той улочке, где я вас нашел. Интересно, зачем вы вообще его носите.

Конкэннон поднял голову. Он повел себя как нельзя глупее и прекрасно это понимал. Но он чувствовал себя слишком плохо, чтобы об этом размышлять.

Последние «зрители» уже разбрелись кто куда; Боун и Конкэннон на время остались одни.

– Сколько их было? – спросил Боун.

– Двое. И еще сутенер со Второй улицы. Он рассказал полисмену все, что помнил. Боун почесал подбородок.

– Вы считаете, что одним из ваших «приятных» собеседников был Эйб Миллер?

Конкэннон подумал.

– Нет. Не знаю почему…

– По-вашему, это те, кто грабил поезд? Этот вопрос Конкэннон уже успел обдумать:

– А зачем бандитам вертеться в такой близости от места преступления, если они могут преспокойно укрыться в надежном месте?

– Я надеялся, что это объясните мне вы.

Конкэннон слабо улыбнулся. Тут он заметил, что кровь течет из его носа на жилет.

– Боун, у меня был трудный вечер. Меня угощали отравленным виски в кафе «Париж». Я целый час трепался с покалеченной проституткой в лачуге на Второй улице, а напоследок получил по башке. Неужели обязательно задавать мне вопросы, на которые я могу ответить?

Полисмен по-волчьи оскалился:

– Ладно, поговорим завтра. Если вы доживете до завтра…

Боун стал удаляться в направлении Бэттл-Роуд. В этот момент по ступеням крыльца сбежала Лили Ольсен, державшая под мышкой Сатану. Она в ужасе посмотрела на Конкэннона:

– Что с тобой?

Конкэннон тяжело вздохнул.

– Это долгая история, Лили, и я пока не в силах ее повторять.

Лили посмотрела на него внимательнее.

– У тебя что, сломан нос?

– Не знаю. Можно у тебя почиститься? Хозяйка заведения без лишних слов подобрала кота и подала другую руку детективу. Посетители бара с деланным безразличием проследили, как он, хромая, бредет вдоль бара и поднимается на второй этаж.

– Садись, – сказала Лили, открывая дверь своей квартиры. – Выпить найдешь сам. Я скажу Бобу, чтоб нагрел воды.

Лили исчезла; Конкэннон потянулся за бутылкой, взглянул на зеркало в рамке, усыпанной алмазной пылью, и скорчил гримасу.

Виски согрело его, боль в груди уменьшилась. Но лицо и одежда были в плачевном состоянии. Он сел на кровать и снова приложился к бутылке.

Конкэннон слишком устал, чтобы размышлять о своем последнем приключении. Голова его была пуста, и он большими глотками пил фирменный напиток Лили. Он давно уже здесь не был, но ничего не изменилось, если не считать новых предметов роскоши. Стены были обиты коричневым и красным бархатом; огромное зеркало в золоченой раме было точь в точь как в денверском отеле «Виндзор». Большая лампа, стоявшая на краю туалетного столика, излучала мягкий свет сквозь абажур в виде букета роз.

В целом комната в точности отражала вкус преуспевающей сводницы с Банко-Эллей и нравилась Конкэннону.

Когда Лили вернулась с большой миской горячей воды, Конкэннон уничтожил больше половины бутылки. Лили разложила перед собой необходимые вещи и с профессиональной сноровкой принялась за работу: забрала из рук Конкэннона бутылку, расстегнула жилет и в одно мгновение раздела до пояса.

Затем намылила мочалку сиреневым мылом и стала приводить в порядок своего гостя.

– День или два поболит, конечно, но я думаю, что ребра целы. Хочешь, я пошлю за врачом?

– Нет. Мне нужно просто поспать, а потом как следует поразмыслить.

Лили осторожно смыла кровь и грязь с его лица, смазала царапины и синяки.

– Тебе никогда не хотелось сменить работу? – спросила она, дотрагиваясь до старых шрамов на его плечах и груди.

Конкэннон издал ничего не означающий звук и растянулся на кровати.

– Мы могли бы пожениться и управлять заведением вместе, – продолжала Лили равнодушным тоном. – Согласись, это все же лучше, чем получать по морде в темных переулках.

Она говорила об этом уже не впервые. Но Конкэннон не мог понять, насколько искренне это предложение. Он стал задумчиво смотреть, как Лили готовит ему бинты. Она была как бы похожа на комнату, в которой жила; Конкэннону было хорошо в ее обществе, но он сомневался, что сможет испытывать к ней нечто большее.

– Ну-ка, сядь, – сказала она.

Конкэннон выпрямился, скрипнув зубами от боли, и замер, как статуя; Лили растерла ему бока какой-то мазью и обмотала полосками из простыней. Завершив операцию, она отошла на шаг и задумчиво посмотрела на свою работу.

– Это поддержит твои ребра какое-то время. Но лучше бы тебе показаться врачу.

– Ты мой лучший врач, Лили.

В конце концов, ее предложение могло оказаться вполне разумным. Женившись на хозяйке притона в Банко-Эллей, он сразу избавился бы от многих забот. Сейчас, сидя рядом с Лили под розовой лампой, он находил ее идею довольно удачной… Она протянула ему бутылку; он выпил еще.

– Ложись, – сказала она вполголоса. Конкэннон повиновался. Она сняла с него туфли, расстегнула и стащила брюки. Он остался лежать в одних кальсонах, обессиленный и полупьяный. Потом по привычке потянулся к ней. Лили мягко оттолкнула его.

– Это мы успеем. Сначала ты должен поправиться. Спи.

– Лили…

– Что?

– Я не собирался попадать в такую историю в первый же день. Но все равно – у тебя мне хорошо.

Она улыбнулась.

– Спи, Конкэннон.

Потом прикрутила фитиль и задула лампу.

Конкэннон уснул не сразу. Он казался себе столетним стариком; в памяти его возникали по очереди все тяжелые и неудачные дни его жизни, изнурительные поездки, бессонные ночи. В то мгновение, когда он уже погружался в сон, ему вдруг привиделось лицо Атены Аллард, и он почувствовал себя совершенно старым и бессильным.

Издали доносился слабый шум ночного города. Кто-то проигрывал в «Фаро» последний доллар; кто-то, хлебнув лишнего, из последних сил тащился домой; полисмен в последний раз совершал обход Банко-Эллей…

В заведении Лили стояла полная тишина.

Проснувшись, Конкэннон ощутил на лице косой солнечный луч.

– Пей, – сказала Лили, аккуратно наливая в чашку из двух фарфоровых посудин кофе и горячее молоко.

Конкэннон сел и взял в руки чашку. Лицо его распухло, голова болела, но он чувствовал себя гораздо лучше, чем накануне.

– К тебе пришли, – объявила Лили. – Внизу ждет Марвин Боун. Он предлагает тебе роль понятого в похоронном бюро.

– А кто умер?

– Он не сказал.

Конкэннон поставил босые ноги на пол. Лили принесла его костюм. После того, как по нему прошлись щеткой, он имел вполне презентабельный вид. Конкэннон оделся.

Боун сидел за столом для «семерки» и выглядел еще более раздраженным, чем обычно.

– Что там насчет похоронного бюро? – спросил детектив.

– Новый метод: когда кого-то отправляют на тот свет, проводится предварительное расследование. Это помогает нам убить время, вместо того чтобы валяться в постели, как некоторые.

– А разве здесь найдется труп, который я мог бы опознать?

– Это выяснится после того, как вы на него посмотрите.

Они пошли в направлении Бродвея; через несколько минут Конкэннон совершенно выдохся. Бандаж Лили удерживал его ребра в неподвижном положении, но мешал нормально дышать.

– А где этот самый труп?

– На Харви-стрит.

– Как же мы будем туда добираться?

– Пешком, разумеется. Думаете, муниципалитет сразу предоставит нам парадный экипаж и шестерку лошадей?

Конкэннон остановился и махнул проезжавшему фиакру.

– С вашего позволения, мы лучше поедем.

Было начало осени, и в воздухе стоял запах пыли и железа. Они ехали молча. «Кольт» в заднем кармане брюк заставлял Боуна то и дело ерзать на сиденье.

– Остановите-ка здесь, – сказал он, лишь только кучер повернул на Харви-стрит.

Похоронное бюро – небольшая деревянная постройка – находилось чуть поодаль, позади травяной лужайки. Свежевыкрашенная табличка гласила: «Организация похорон. Изготовление надгробных плит по заказу». Они прошли по узкой тропинке к крыльцу, где их ждал врач.

– Доктор Мэхью, – сухо сказал Боун, и на этом церемония знакомства завершилась. – Клиент готов, док?

Седеющий врач с усталым лицом поприветствовал Конкэннона кивком головы.

– Готов к вечному сну.

Они вошли в дом и вскоре оказались в комнате, где лежал покойный. Хозяин бюро Лоусон, закончив все подобающие манипуляции, смотрел на «подопечного», грустно качая головой.

– Ни денег, ни семьи… Ничего. Муниципалитету следовало бы знать, что приличные похороны обходятся недешево. Но эти советники не обращают внимания на такие «мелочи»…

Боун посмотрел на Конкэннона.

– Ну, что скажете? Узнаете его?

При жизни покойный, видимо, был бледным и хилым. Мертвое лицо сохранило напряженное, обеспокоенное выражение. Выцветшие голубые глаза задумчиво смотрели вдаль.

– Это вчерашний сутенер со Второй улицы, – сказал Конкэннон. – Потом он оказался у «Дней и ночей» с теми двумя, которые лупили меня ногами.

Врач что-то записал в блокнот; хозяин бюро продолжал молча покачивать головой.

– Вам известна его фамилия? – спросил доктор Мэхью.

– Нет. Но его наверняка знают все проститутки со Второй улицы. Это он отвел меня к Мэгги Слаттер.

Врач захлопал глазами: это ему ни о чем не говорило. Но допытываться он не стал.

– По закону вам следовало бы принять присягу, прежде чем давать показания. Но это, на мой взгляд, вряд ли что-нибудь изменит. – Медик вопросительно посмотрел на Боуна, тот пожал плечами. – Это все, что вы о нем знаете?

– Да. Я видел его всего два раза. Больше не знаю ничего.

Врач накрыл труп простыней. Конкэннон и Боун вышли на веранду.

– Отчего он умер? – спросил Конкэннон.

– От удара ножом в спину. Действовали не слишком аккуратно, зато наверняка.

Они побрели по тропинке.

– А где это случилось?

– В переулке, недалеко от того места, где я вас нашел. Те двое, скорее всего, решили избавиться от свидетеля. Так что ему не повезло.

Дойдя до тротуара, они остановились и оглядели улицу.

– Есть какие-нибудь догадки? – сухо спросил Боун.

– Да, пожалуй. Этот тип, скорее всего, слышал, как я говорил с Мэгги насчет Эйба Миллера. Потом разболтал это людям, которых это могло заинтересовать. Они подстерегли меня у входа в «Дни и ночи». Дальше вы все сами знаете…

Боун скривил рот в знак того, что объяснение его не удовлетворило.

– Почему же они не убили вас, а ограничились побоями?

– Резонный вопрос. Ответа, к сожалению, я не вижу сам.

– Странно, что они не довели дело до конца, – озадаченно сказал Боун. – Наверное, сочли вас мертвым. Но когда они поймут свою ошибку, то наверняка захотят ее исправить. Вы об этом думали?

– Эта мысль приходила мне в голову. Однако, если я вам больше не нужен, то я, пожалуй, вернусь в отель.

В «Вояджер-отеле» Конкэннону вручили послание.

«Мистер Конкэннон, мы должны встретиться. Вечером, после ужина. Я буду ждать вас в кафе. Атена Аллард».

– Кто это принес? – спросил Конкэннон у портье.

– Какой-то мужчина, примерно вашего возраста. Здоровый, лысоватый.

«Повар «Файн и Денди», – догадался детектив.

– Что он говорил?

– Попросил передать вам эту записку. Больше ничего.

Конкэннон прошел в свой номер. Атена Аллард не выходила у него из головы. Он прекрасно понимал, что в ее приглашении не было ни малейших личных мотивов, и все же испытывал глуповатое счастье. Он побрился, переоделся, спустился в салун и посвятил добрую половину дня составлению писем, в которых просил знакомых полицейских дать ему сведения о Эйбе Миллере. Джону Эверсу он написал краткий отчет о своих злоключениях, избегая излишних подробностей. Перечитав его, Конкэннон остался недоволен. Эверс наверняка назвал бы его «поверхностным и бессвязным». Детектив вздохнул, сунул послание в конверт и заклеил его.

Когда он выходил из салуна, какой-то полисмен в форме объявил, что Маркуса Конкэннона просят подойти к столу дежурного администратора. Конкэннон обреченно побрел туда.

– Я от сержанта Боуна, – сказал полицейский. – Он хочет вас видеть.

– Зачем? Он сказал, по какому поводу?

– Нет… Он сейчас на Второй Западной улице, в одном из… торговых заведений. Он сказал, что вы должны знать, где это.

Конкэннон ощутил пустоту в желудке.

– Понятно. Вы тоже туда?

– Да. Сержант Боун поручил мне проводить вас.

– Не прислал ли он экипаж?

Это предположение, по-видимому, потрясло блюстителя закона.

– Нет…

Они вышли на улицу, и Конкэннон остановил фиакр.

Боун ждал их около дома Мэгги Слаттер. Доктор Мэхью и второй полицейский как раз вынесли из хижины накрытый простыней труп и укладывали его в черный катафалк.

– С тех пор, как вы приехали в Оклахома-Сити, похоронное бюро без работы не сидит, – язвительно сказал Боун. – Стоит вам с кем-нибудь поговорить – и он сразу покойник! По сравнению с вами эпидемия чумы – пустяк…

Конкэннон покосился на труп.

– Согласно свидетельству о браке, которое мы здесь нашли, ее зовут Мэгги Элизабет Слаттер. Вы знали, что она была замужем?

– Нет.

– Я тоже не знал, пока не поговорил с ее подружками. Генри Слаттер пил всякую дрянь и избивал жену. Три года назад он напился так, что попал под повозку и погиб. После этого Мэгги и стала жить здесь.

Это была печальная история, но бывали и похуже.

– Отчего она умерла?

– Ей всадили в спину нож с широким лезвием. Это вам ничего не напоминает?

– Сутенера.

Сержант улыбнулся.

– Когда одна из соседок нашла ее и сообщила нам, труп уже окоченел. Врач говорит, что смерть наступила вчера вечером. Примерно в то самое время, когда на вас напали у «Дней и ночей».

– Может, это дело рук сутенера?

– «Девочки» так не считают. И я им верю.

– Тогда моих друзей из переулка?

– Либо здесь замешан кто-то, с кем мы еще не встречались.

– Вы собираетесь задержать тех двоих?

Боун зло улыбнулся.

– Посмотрим. Зайдите, я вам кое-что покажу.

Они втиснулись в крохотную лачугу. Там лежал открытый чемодан, в котором кто-то как следует порылся; на кровати валялся небольшой фотоальбом в плюшевой обложке. Боун подобрал его и показал Конкэннону портрет размером с почтовую марку. Там был запечатлен мужчина лет тридцати, могучего телосложения, с грубыми чертами лица.

– Эйб Миллер, – удовлетворенно сказал полицейский. – Узнаете?

– Нет.

– Дружок Рэя Алларда. Это он взорвал сейф в поезде. Вы, кстати, тоже были дружком Алларда…

– Это ставит меня вне закона?

Боун пожал плечами:

– Не обязательно. Однако почему бы не предположить, что вы знакомы с друзьями Алларда?

– Еще никто не доказал, что Рэй и Миллер были знакомы.

Сержант ухмыльнулся:

– Очень удобно, когда нет никаких доказательств!

С трудом сохраняя спокойствие, Конкэннон спросил:

– Можно мне взять эту фотографию на несколько часов? Я дам расписку.

Боун недовольно посмотрел на него.

– Зачем?

– Не знаю… Но едва я начал задавать вопросы о Миллере, как погибло два человека, а я получил хорошую трепку. Так что я хочу с ним познакомиться поближе.

Вопреки всем ожиданиям, полисмен отклеил портрет и протянул Конкэннону.

– Кстати, – сказал он, невинно глядя в потолок, – мы нашли кое-что еще. Возможно, убийца искал именно это. Но Мэгги запрятала это под полом…

И он вытащил из кармана пачку совершенно новых банкнот.

Конкэннон взял и быстро пересчитал деньги. Там было двадцать пять бумажек по двадцать долларов каждая.

– Пятьсот долларов, – сказал, присвистнув, Конкэннон.

– Совсем новые, – сказал Боун с довольным видом. – Что вы об этом думаете?

– Конечно же, – вздохнул Конкэннон, – вы считаете, что эти деньги – с того поезда. Но вы можете это доказать?

– Нет. И все же это хороший повод для размышлений. Эйб Миллер знал, что Мэгги известно о том ограблении. Он подкупил ее, дав ей пятьсот долларов. Но потом прошел слух, что она говорила с железнодорожным детективом. Тогда, чтобы не рисковать, они решили заставить ее замолчать.

– Простите, что напоминаю, но все это – только предположения. У вас нет ни одного доказательства.

Боун скривился в неприятной улыбке:

– Этот ряд преступлений, которые начались после вашего приезда в Оклахома-Сити, ставит меня в щекотливое положение. Не нравится мне все это…

Конкэннон почувствовал, что на плечи ему будто ложится тяжелый груз. Он не сомневался, что Боун сейчас свалит на него часть своей работы.

– Есть один человек в Дип-Форк, – сказал сержант небрежным тоном. – Знаете, где это?

– Нет.

– На территории криков, там, где разветвляется Канадская река. Один день пути верхом. Есть там некий Отто Майер, нефтяной разведчик. Два месяца назад Эйб Миллер работал с ним на земле чероки.

Конкэннон задумался. Полтора месяца назад, когда ограбили поезд, Миллер отклонил предложение Сэма Спира. Возможно, этот Отто Майер был последним, кто нанимал Миллера до преступления…

– А кто вас навел на этого Майера?

Боун пожал плечами.

– Оклахома-Сити – столица геологов… В полиции ходят всякие разговоры…

– Почему бы вам самому не съездить в Дип-Форк, если это так просто?

Вопрос прозвучал глуповато. Боун улыбнулся.

– Сами знаете, что такое муниципальная полиция. Дип-Форк – не моя территория. Но вы – железнодорожный детектив. Это другое дело: вам ничто не мешает туда отправиться.

Конкэннон понял, что речь идет не о пустячном предложении, а о приказе. Боун был простым сержантом муниципальной полиции, но при желании мог сильнее испортить ему жизнь.

– Завтра выехать не слишком поздно? – сухо спросил Конкэннон.

– Нет, в самый раз.

И лицо сержанта просияло от удовольствия.

Глава четвертая

Конкэннон появился в «Фаин и Денди» в семь часов вечера. За столиком у окна ужинали два ковбоя; других посетителей не было. Пат Дункан – шеф-повар и хозяин кафе – увидев детектива, недружелюбно нахмурился.

– Атена собирается уходить. Она в кухне.

Конкэннон сел у стойки. Когда в зале показалась Атена Аллард, он тут же встал и снял шляпу, словно привык жить среди джентльменов, а не в обществе проституток, сутенеров и полицейских сержантов…

– Я пришел раньше времени, – сказал он, – но могу подождать.

– Нет. – Она покачала головой. – Пат уже разрешил мне уйти.

Она показалась Конкэннону бледнее, чем в первую встречу. В ее взгляде сквозило беспокойство, даже страх.

– Насколько я понял, вы хотели со мной поговорить. Я нанял экипаж. Может быть, поужинаем где-нибудь?

Поначалу она словно не понимала, о чем он ведет речь.

– Нет, я уже поужинала, – сказала она наконец.

– А я – еще нет. У вас здесь хорошо готовят?

– Так себе, – сказала она без тени улыбки.

Она закрыла на секунду глаза, видимо, собираясь с мыслями.

– Да, я хотела поговорить с вами наедине. Но только не здесь. Из-за Пата. Он вообще-то хороший человек, но не любит…

– Железнодорожных детективов, – подхватил Конкэннон. – И в этом он не одинок.

Он открыл дверь, пропустил ее вперед, и они вышли, сопровождаемые ревнивым взглядом повара.

Сойдя на дощатый тротуар, они вдохнули холодного осеннего воздуха, пропитанного дымом вечерних костров. Миссис Аллард посмотрела на Конкэннона и выдавила из себя улыбку.

– Прошу прощения, мистер Конкэннон. Но я совсем растерялась: столько всего произошло… – Она вяло махнула рукой. – Вы действительно хотите есть?

– Я был сегодня очень занят и забыл пообедать.

– На Гранд-Авеню, – медленно сказала она, – есть кафе-мороженое; туда ходит приличная публика.

«Кафе-мороженое… Приличная публика». Идеальное место для Маркуса Конкэннона…

«Файн и Денди» располагалось не так уж далеко от Гранд-Авеню. Но Конкэннону жаль было отпускать фиакр. Пока они ехали, он грустно размышлял о контрастах большого города: на Второй улице проститутки поили клиентов опиумной настойкой, чтобы потом ограбить; на Банко-Эллей человека могли запросто отправить на тот свет; но на Гранд-Авеню ничего подобного не случалось… Фиакр остановился напротив «Королевских сладостей», – и Конкэннон помог Атене сойти на тротуар.

Оказалось, что в Оклахома-Сити мороженое любили очень многие. Зал был набит посетителями, в нем звучали оживленные разговоры и смех. На многих мужчинах были синие саржевые костюмы; Конкэннон заметил также высокие стоячие воротнички и агатовые заколки на галстуках. Женщины демонстрировали кружевные жабо, высокие прически и источали запах тонких духов.

Детектив будто оказался в другом мире. Здесь были мраморные столики и стулья с позолоченными спинками; здесь витал аромат ванили, лимонов и душистых трав. В определенном смысле «Королевские сладости» были не менее экзотичным местом, чем опиумная курильня Хоп-бульвара.

Конкэннон на мгновение попытался представить себе Лили Ольсен посреди этого зала и фыркнул от смеха. Атена Аллард строго посмотрела на него.

К ним подошла высокая официантка в белом передничке.

– Закажите лучше вы, – сказал Конкэннон Атене. – Я не привык…

Она рассеянно посмотрела на него.

– Понимаю. Рэю тоже всегда было неловко в таких заведениях.

Атена попросила принести ванильное мороженое, пирог с орехами для Конкэннона и содовую с вишнями для себя.

Ванильное мороженое и пирог с орехами! Конкэннон подумал о том, что сказал бы Марвин Боун, если бы видел его сейчас. Он откинулся на спинку стула и стал с довольным видом рассматривать миссис Аллард, ожидая, когда она расскажет, зачем прислала записку в отель. Ее щеки слегка зарумянились.

– Вы, наверное, сочтете меня глупой, мистер Конкэннон. Если не хуже…

Он жестом опроверг это предположение.

– Можете рассказывать спокойно. Здесь на нас никто не обращает внимания.

Она посмотрела ему в глаза.

– Вчера вечером ко мне приходили двое мужчин.

Конкэннон напрягся. В памяти его возникли мертвые глаза сутенера, накрытый простыней труп убитой проститутки. Они с Атеной Аллард вдруг оказались будто посреди пустыни и перестали слышать веселый гомон «Королевских сладостей», замечать кипевшую рядом жизнь.

– Куда именно? – спросил он, помолчав.

– В частный пансион на Бродвее, где я живу. Они, видно, ждали когда я вернусь из кафе. Уже стемнело, было около восьми. Они стояли недалеко от дома, за кустами…

– Кто-нибудь еще их видел?

Она покачала головой.

– Что им было нужно?

Она посмотрела ему в глаза.

– Не знаю, правильно ли я сделала, что позвала вас. Боюсь, что от этого у вас могут быть неприятности. Но я не знала, к кому обратиться… И потом вы говорили, что были другом Рэя…

– Вы хорошо сделали, – сказал Конкэннон. – Чего они хотели?

– Они… Они хотели, чтобы я с вами больше не разговаривала. Запретили мне встречаться с вами. Пригрозили, что иначе мне придется плохо. Но я все же их не послушалась…

– Вы поступили совершенно правильно, – быстро ответил Конкэннон. – Они с вами грубо обращались?

– Один из них держал меня и зажимал мне рот рукой. Но больше они мне ничего плохого не сделали.

– Вы могли бы их описать?

Она с минуту подумала.

– Было темно, я их не разглядела. Они сказали… – Она закрыла глаза. – Они сказали, что были друзьями Рэя. Но я их ни разу раньше не видела. Они утверждали, что Рэй помог им ограбить поезд. Мол, если я вам о них расскажу – будет скандал, а он никому не нужен. Доброе имя Рэя будет запятнано грязью… Мне следует подумать о том времени, когда он считался хорошим честным полицейским. Они спросили, понравится ли мне, если меня до конца дней будут называть вдовой преступника. А потом они дали мне вот это…

Она достала из сумки пакет, вид которого показался Конкэнному знакомым. Он осторожно приподнял уголок коричневой оберточной бумаги. Там была пачка совершенно новых денег, как две капли воды похожая на ту, что была обнаружена у Мэгги Слаттер.

– Вы их пересчитали?

Атена Аллард кивнула.

– Здесь ровно две тысячи долларов.

– Что они при этом сказали?

– Чтобы я взяла деньги и уезжала в другое место. Дескать, они не желают мне зла, потому что Рэй был их другом…

Официантка принесла пирог и мороженое, но Конкэннон вдруг обнаружил, что аппетит его пропал. В желудке словно образовался твердый ком.

– А еще что они говорили?

– Да все то же: чтобы я уезжала из Оклахома-Сити. Ведь Рэя уже не вернешь… А если стану болтать – только хуже будет. А что мне делать с этими деньгами?

– Можете передать их в полицию.

– Я об этом уже думала. Но те двое об этом узнают, ведь так? И поймут, что молчать я не собираюсь. – Она помедлила. – Я вам еще не все сказала. Пока они мне угрожали, я раздумывала, к кому бы обратиться за помощью. И не нашла никого, кроме вас – На ее щеках появились розовые пятна. – Я им сказала, что вы в меня влюблены…

– Зачем? – удивился Конкэннон.

– Эти люди готовы на все. Они запросто убьют вас, если бы будете продолжать поиски. Я хотела убедить их в том, что вы прекратите расследование, если я вас попрошу…

Конкэннон сделал вид, что не понял:

– Насчет денег вы, возможно, правы: эти двое наверняка обо всем узнают. Если хотите, я могу положить их в сейф компании, на вокзале. – Он пожевал кусок пирога, но вкуса не почувствовал. – Между нами говоря, очень может быть, что компания оставит часть этих денег вам, если вы поможете найти остальные.

В глазах молодой женщины сверкнул холодный огонек.

– Я не хочу этих денег, мистер Конкэннон. Мне противно прикасаться к ним и даже думать о них. Если вы этого не понимаете, наш разговор бесполезен.

Конкэннон отпрянул, словно его ударили по щеке.

– Я одного не пойму, миссис Аллард. Объясните, сделайте милость: чего вы, собственно, хотите?

– Оправдать своего мужа, только и всего. Я надеялась, что смогу доверять вам как его другу. Но если вы считаете его соучастником ограбления, то значит, я ошибалась…

Конкэннон грустно улыбнулся.

– Лучший способ доказать невиновность Рэя, – это найти настоящих грабителей. Скажите, вы видели этого человека раньше?

Он достал фотографию Эйба Миллера и показал ей.

– Нет, никогда. Кто это?

– Его зовут Эйб Миллер. Рэй упоминал при вас это имя?

– Не помню. А почему вы спрашиваете о нем?

– Он специалист по нитроглицерину. Кое-кто считает, что взрыв сейфа в поезде – его рук дело.

Атена выпрямилась, и ее лицо вновь стало враждебным.

– Понятно. Вы думаете, что Рэй и этот человек были сообщниками и договорились вместе ограбить поезд?

– Пока что я ничего не думаю, – сказал Конкэннон терпеливо. – Я просто задаю вопросы. А потом попробую составить мнение.

Он отодвинул тарелки с остатками мороженого и пирога.

Когда они сели в экипаж, он спросил:

– Как по-вашему, повар хорошо дерется?

Она посмотрела на него холодно, почти надменно.

– А что?

– Завтра я еду на землю криков, на один или два дня. Может быть, ваши злодеи решат, что я бросил дело. Но если нет – вам может понадобиться охранник. Пожалуй, Пат подойдет лучше всех.

– Почему?

– Потому что он в вас влюблен.

Некоторое время они ехали молча.

– Мистер Дункан не трус, если вы это имеете в виду, – сказала она, глядя прямо перед собой.

– Отлично. Тогда попросите его встречать вас у подъезда утром и провожать домой вечером.

– Он это уже делает. Обычно.

– Но вчера вечером не сделал.

Они выехали на шумный перекресток Гранд-Авеню и Бродвея, затем повернули к северным районам.

– Да, вчера не сделал, – тихо сказала Атена.

– Не скажете ли, почему?

Бледное лицо миссис Аллард казалось светлым пятном в полумраке фиакра.

– Вчера вечером, – сказала она, – я ходила к Рэю. У Конкэннона мороз пробежал по коже. Он посмотрел на нее.

– Вы хотите сказать, что ходили на кладбище одна?

– Я наняла повозку, и кучер подождал меня у ворот. Конкэннон помолчал, затем откашлялся.

– Обещайте мне больше этого не делать. По крайней мере, пока я не разберусь в этой истории.

Она смотрела в темноту, и он чувствовал, что мысли ее витают где-то очень далеко.

Наконец они подъехали к частному пансиону. Атена протянула ему руку.

– Извините, что подвергаю вас опасности, – сказала она.

– Ничего. Моя работа всегда связана с определенным риском.

– Вы поможете мне отстоять честное имя Рэя, мистер Конкэннон?

– Попробую. Но пока что вам лучше последовать совету ваших доброжелателей и на время уехать из Оклахома-Сити.

– Нет. Здесь мой Рэй, и я никуда отсюда не уеду.

Проводив Атену Аллард, Конкэннон отправился на вокзал, где обнаружил Джона Эверса сидящим за столом с сигарой в зубах. Дивизионный инспектор с минуту разглядывал его, не говоря ни слова.

– У вас ужасный вид, – вымолвил он наконец.

– Примерно так же я себя и чувствую. А вас, я вижу, в Форт-Силл надолго не задержали.

– Как раз успел на первый чикагский поезд. Ох, Конкэннон, не дай вам Бог когда-нибудь стать дивизионным инспектором. Что это у вас там?

Конкэннон положил коричневый пакет на стол. Эверс заглянул в него и присвистнул.

– Это с поезда?

– Думаю, да.

Конкэннон плюхнулся на плоский стул и усталым голосом поведал инспектору о последних событиях.

– Осталось найти еще девяносто семь тысяч пятьсот долларов – и дело можно закрывать, – бодро сказал Эверс. – В компании будут рады узнать, что вы приближаетесь к цели. – Он осмотрел конец сигары: тот горел безупречно ровно. – Кстати, мне предстоит докладывать на заседании совета в Чикаго. Меня обязательно спросят, как продвигается ваше расследование и когда ожидать результатов…

С такими людьми, как Эверс, не спорят. Их вежливо выслушивают, одобрительно мычат и бегут выполнять распоряжения.

– Я убежден, что ключ к этой загадке у вдовы Аллард, – сказал инспектор. – К счастью, она не послушала вашего совета и не покинула город. Потрясите ее, Конкэннон. Вы это умеете.

– Она все еще любит Рэя, – холодно ответил Конкэннон, – и, кажется, будет любить всегда.

Эверс улыбнулся:

– Женщины – самые изменчивые существа в мире. А в любви – и подавно. Назначьте ей встречу, заставьте ее разговориться. Рано или поздно она даст вам ключ.

Он встал и с наслаждением потянулся.

– Возможно, – язвительно сказал Конкэннон. – Но тогда подскажите, как помешать этим двум бандитам ухлопать нас, пока я буду искать ключ миссис Аллард.

– У вас есть опыт, Конкэннон. Вы сами знаете, как поступать в таких случаях. Между прочим, советую разыскать и Миллера. Раз Марвин Боун считает, что вам нужно ехать на землю криков, отправляйтесь туда. Боун обычно знает, что говорит.

– У него к тому же неплохо получается валить свою работу на других.

Эверс сочувственно улыбнулся.

Поезд, следовавший на север, приближался к вокзалу.

– Мне пора, Конкэннон. Я скажу на заседании, что дело будет закончено через несколько дней.

Эверс вышел из кабинета, оставив за собой аромат «гаваны». Конкэннон остался сидеть напротив стола. Ссадины горели, все тело ныло от усталости. Он представил себе Атену Аллард у свежей могилы мужа и вздрогнул.

Однако следовало заняться насущными вещами. Например, остаться в живых. И спасти жизнь Атены. Он попытался поставить себя на место двух ночных посетителей. Судя по всему, они ждали дальнейшего развития событий. Когда Конкэннон уедет из Оклахома-Сити, они подумают, что Атена уговорила его бросить дело. Но не исключено, что они решат убить и его, и Атену. Выстрел из окна дома… Удар ножом на темной улочке… или у тех кустов перед пансионом.

Когда преступник принял решение, предотвратить убийство почти невозможно. Это подтверждали трупы Мэгги Слаттер и сутенера.

«Дни и ночи» буквально кипели. Войдя, Конкэннон сразу ошалел от дыма, шума и всеобщего возбуждения. Все столы были заняты, бар осаждала толпа гуляк, и три «девочки» Лили беспрестанно поднимались и спускались по лестнице с клиентами. Словом, все шло своим чередом. Разве что Марвин Боун был не на своем обычном месте у дальней стены, а стоял у бара.

Конкэннон пристроился рядом с ним.

– Как вас зовут? – спросил он нового бармена.

– Боб Полак, мистер Конкэннон.

Этот симпатичный парень с профессиональной улыбочкой, должно быть, обворовывал Лили самым беззастенчивым образом. У такого пройдохи на Банко-Эллей было блестящее будущее.

– Боб, мисс Ольсен всегда держит на нижней полке дежурную бутылочку для друзей. Дайте-ка мне ее, пожалуйста.

– Конечно, мистер Конкэннон.

Бармен поставил бутылку на стойку, затем тщательно вытер один из стаканов и поставил рядом. Конкэннон налил его до краев, выпил и только после этого повернулся к сержанту Боуну.

– Обычно я не угощаю полицейских хорошим виски из Теннесси, но ладно уж…

Боун скривился, словно откусил неспелого лимона.

– Обойдусь без благодетелей.

Конкэннон пожал плечами, налил себе еще, выпил и поставил пустой стакан на место.

– Здорово вы управляетесь, – сухо сказал сержант.

– Это чтобы перебить вкус орехов.

– Вы сегодня говорили со вдовой Аллард? О чем?

Старое виски разгоняло тепло по самым отдаленным закоулкам его тела; напряженные мышцы начали расслабляться. Жить стало гораздо приятнее. Ему хотелось послать Боуна к черту и посоветовать ему заниматься своими проблемами. Но он сдержался.

– Давайте оставим это на потом, Боун. Я и так сегодня переработал.

– Вы едете к геологу, о котором я говорил?

– Я не забыл его фамилию: Майер.

Он чувствовал, что голова его пуста. Это было неудивительно: за сутки он съел всего несколько кусков пирога с орехами.

– Да, я собираюсь поговорить с Манером завтра, если мне удастся его найти.

– Но ведь я сказал вам, где его найти!

– Я помню. Конкэннон налил себе еще.

– Когда вы уезжаете?

– Завтра, рано утром. Окажите мне услугу, Боун: присмотрите за миссис Аллард в мое отсутствие.

Полисмен строго посмотрел на него.

– Зачем?

– Кое-кто считает, что Рэй участвовал в ограблении. То же самое они могут думать и о его жене. В любом случае, мне будет спокойнее, если вы будете держать ее в поле зрения.

Полицейский пожал плечами:

– Договорились.

Мгновение Конкэннон раздумывал, не упомянуть ли о двоих гостях Атены Аллард. В этом случае пришлось бы рассказать и о деньгах. И через несколько часов все в округе узнали бы, что вдова Рея Алларда оказалась неподкупной. Это обернулось бы против нее. Разумеется, полицию следовало поставить в известность, но он решил сделать это позже. Ведь если ему немного повезет, он найдет Эйба Миллера, разберется с делом до конца, и Атена будет вне опасности.

Конкэннон выпил еще один стакан «Теннесси». Он был совершенно пьян. Не в таком состоянии, когда валишься на пол или начинаешь орать: напротив, это было какое-то приятное опьянение, новое, незнакомое чувство. Прежде от виски у него были совсем иные ощущения.

Рядом с ним вдруг появилась Лили Ольсен.

– Я не знала, что ты так любишь выпить, – сказала она.

– Ты уже вторая, кто мне это говорит, – любезно ответил Конкэннон. – Давай попросим еще один стакан и заберем бутылку наверх?

– Пока не могу. У меня деловая беседа с муниципальным советником. – Она озабоченно посмотрела на него. – Ты уверен, что с тобой все в порядке?

– Конечно, Лили. Не стоит со мной так нянчиться.

Она пожала плечами:

– Тогда забирай бутылку и жди меня наверху. Я скоро приду.

Он вежливо поклонился:

– Прекрасная мысль. Прекрасная.

Затем взял одной рукой кота, другой – бутылку и осторожным шагом направился к лестнице.

Оказавшись в гостиной Лили, он стал прохаживаться взад-вперед, дотрагиваясь до знакомых предметов на столах, рассеянно пробегая взглядом по висевшим на стене цветным литографиям. Сатана свернулся клубком на французской кушетке и заснул. Конкэннон налил виски в стакан, и вдруг внутри него словно рухнула плотина под напором бушующей реки. Его охватило какое-то чувство, которое он понял не сразу: более острое, чем жажда, более сильное, чем голод. Он посмотрел на кота и сказал вслух:

– Да поможет мне Господь, я, кажется, влюбился. На секунду в комнате словно появилась Атена Аллард. Его тянуло к ней, как ни к одной женщине на свете, но тянуло как-то по-особенному. А она смотрела перед собой и не замечала его. И так будет всегда, подумал он. Атена Аллард никогда не будет замечать других мужчин, кроме мужа. А Рэй мертв…

Войдя, Лили застала Конкэннона сидящим в кресле и тупо рассматривающим пустую бутылку. Она с любопытством поглядела на него.

– Конкэннон, объясни, в чем дело? – вздохнула она.

– Нечего объяснять: я порядком набрался и мне, пожалуй, лучше вернуться в отель.

– Пьяных мужчин я и до тебя видала. Ладно, я стелю постель…

Он медленно склонил голову.

– Нет, лучше не надо.

Она не сразу поняла, в чем дело, и решила, что он боится оказаться не на высоте из-за выпитого виски.

– Глупости, – живо сказала она. – Оставайся, ты же всегда остаешься, когда приезжаешь. Неважно, что ты пьян.

Тут она нахмурилась: до нее постепенно доходило, что их отношения изменились. Она не знала, в какую сторону, но женское чутье подсказывало ей, что Конкэннон уже не тот, что прежде.

– Черт побери! – сказала она вдруг. – Женщина! Я угадала?

Конкэннон попробовал улыбнуться.

– Смешно, правда?

– Этого я никак не ожидала. Я знала, что наши дороги когда-нибудь разойдутся. Но мне представлялось, что нас разлучат железные дороги и твоя работа. О женщине я ни разу не думала. Я ее знаю?

– Вряд ли.

Но она знала. Лили Ольсен была в курсе почти всех событий, происходивших в Оклахома-Сити. Вспомнив кое-какие слухи и прибавив к ним пару достоверных фактов, она произвела подсчет, как при игре в покер. И ответ был однозначен: Атена Аллард.

Она медленно покачала головой. Хорошо разбираясь в азартных играх, она умела определить, когда удача поворачивается спиной.

– Ничего не выйдет, Конкэннон.

– Может быть, – признал он.

– Рэй был твоим другом. Ты десять раз рассказывал мне, как он спас тебе жизнь.

– Я знаю, но это ничего не меняет.

– Что ж, я не так наивна, чтобы устраивать сцену или что-нибудь такое, – сказала она с ледяной улыбкой, взяла со стола его шляпу и протянула ему. – До свиданья, Конкэннон.

Говорить вроде бы было больше не о чем. Конкэннон надел шляпу и вышел.

Глава пятая

На следующее утро Конкэннон отправился в конюшню на Саут-Бродвее, чтобы взять напрокат лошадь.

– Берите серого мерина! – сказал сержант Марвин Боун, вырастая будто из-под земли. – Я знаю его бывшего владельца.

– Боун, – устало сказал Конкэннон. – Вам больше нечем заняться, кроме как следить за мной?

Полисмен оскалил зубы в улыбке.

– Я просто хотел помочь вам выбрать доброго скакуна. Едете на территорию криков?

– Да. По милости полиции Оклахома-Сити и Джона Эверса.

– Если узнаете что-нибудь о взрывнике, то поездка окажется не напрасной.

– А если ничего не узнаю?

– Кто не рискует, тот, как говорится, не обретает.

Конкэннон взял серого коня и помог конюху оседлать его.

– Боун, не забудьте присмотреть за миссис Аллард, ладно?

– Не забуду. Речь идет о чем-то конкретном?

«О двух типах, которые, возможно, ограбили поезд», – подумал Конкэннон, но ничего не сказал.

– Вы что-то от меня скрываете, Конкэннон? – спросил Боун равнодушным тоном.

– Да нет…

Вопреки своей привычке сержант не стал допытываться и просто пожал плечами.

– Так что поговорите с Майером. Если кто-то и может дать сведения о Эйбе Миллере, то только он…

На Бродвее Конкэннон повернул на север, проехал мимо свежих газонов и красивых домов по зажиточному кварталу Оклахома-Сити. Вскоре он выехал из города и по диагонали пересек широкий северный склон долины Канадской реки. К концу дня он добрался до северной излучины реки и оказался на земле криков.

Осень окрасила невысокие холмы в рыжеватый цвет. Желтые листья платанов блестели на солнце. В оврагах ярко краснели каучуковые деревья. Конкэннон удивлялся чистоте воздуха и прозрачности воды, но мысли его занимало совсем другое…

В его памяти то и дело возникало грязное лицо мертвого сутенера и очертания тела Мэгги Слаттер под простыней. На ее месте могла оказаться Атена… Он вспотел, одежда начала прилипать к телу.

Здравый смысл подсказывал ему, что он поступает правильно, разыскивая Миллера. Мнения многих людей сходились в одном: взрывник мог дать разгадку ограбления. Однако Конкэннона это не очень радовало: ведь он оставил Атену Аллард в одном городе с двумя типами, на совести которых уже было два убийства…

Он прикинул, что до Дип-Форк остается еще полдня пути. Боун оценил расстояние слишком оптимистично… Перехвалил сержант и серого мерина: тот оказался не в меру худым, и от тряски у Конкэннона ломило спину.

Вдали он заметил ряд деревьев, указывавших на близость реки или ручья. Он направил мерина туда и поехал между двумя зеленеющими горбами, нарушавшими гармонию коричневой долины. Внезапно мерин как-то странно подпрыгнул и упал; только в это мгновение до Конкэннона донесся звук выстрела. Пока животное заваливалось набок, он отчаянно пытался высвободить ноги из стремян, горько сожалея о том, что не взял с собой ружья.

Мерин фыркнул, заржал, замолотил копытами по воздуху, роняя изо рта на траву кровавую пену. Конкэннон упал чуть дальше и покатился по камням, не замечая боли. Шляпа его слетела, и он инстинктивно подобрал ее, но в следующее мгновение пуля вырвала шляпу из рук. Он откатился подальше от коня. Его тяжелый револьвер продолжал находиться в кобуре, но он не стал вынимать его: стрелявшие были от него метров за двести, и револьвер ничем не мог ему помочь.

То, что стрелявших было двое, он сообразил, пока летел с седла на землю. Каждый из них стрелял с одного из холмов по краям дороги. «Вот они и пришли закончить дело, которое начали в том переулке», – спокойно подумал он.

Эти мысли мелькали в его голове, как молнии, и словно не имели никакого отношения к далеким ружейным хлопкам и злобному свисту пуль.

Дернувшись еще несколько раз, мерин застыл; Конкэннон начал зигзагами удаляться от него. Он стремился побыстрее уйти с открытого места, где лежало животное, уйти от пуль, летящих с этих проклятых холмов…

Спустя десять секунд после падения он был уже среди шумных колючих кустов. Вслед ему один за другим раздавались беспорядочные выстрелы: нападавшие в бешенстве пытались исправить первые промахи. Стоило кому-нибудь из них поглубже вздохнуть и поаккуратнее прицелиться – и Конкэннону пришел бы конец.

Он выполз из кустов за миг до того, как они затрещали от пуль, скользнул за большой камень и замер, прислушиваясь и тяжело дыша. Выстрелы смолкли, и над холмами воцарилась тишина.

Единственным утешением для Конкэннона могло служить то, что он был еще жив. Однако стрелявшие должны были к этому времени успокоиться и выработать новый план. И хотя убить тренированного полицейского было сложнее, чем сутенера или проститутку со Второй улицы, им было вполне под силу справиться с этой задачей. Достаточно было дождаться, пока Конкэннон появится в поле зрения.

Вот только ждать им оставалось недолго: солнце приближалось к линии горизонта.

Конкэннон припал к земле, подобно ящерице. Камень, за которым он лежал, находился у подножья западного холма, который уже скрылся в тени. Стрелок был где-то там, наверху, но Конкэннон не мог его видеть. Холм на другой стороне долины был покрыт травой, кустами, на нем были нагромождения камней, и второго стрелка Конкэннон тоже не мог разглядеть. Но он там был: об этом красноречиво говорили две дыры в рукаве его пиджака.

Он присмотрелся к этим дырам повнимательнее. Пуля прошила рукав чуть повыше локтя и вышла с другой стороны, не задев руку. Ему повезло: он вполне мог сейчас скрипеть зубами от боли и поливать землю кровью из покалеченной руки. И поскольку он разбирался в азартных играх, это необычайное везение беспокоило его.

Он услышал, что человек, находившийся на ближнем холме, начал осторожно приближаться. На дальнем никто не подавал признаков жизни. Впрочем, это было неважно: даже если бы сидевший там противник встал в полный рост и размахивал руками, Конкэннон не смог бы достать его из револьвера.

– Вы по-хорошему не понимаете, Конкэннон, – раздался сверху чей-то голос. Голос был свистящим и громким; в последний раз Конкэннон слышал его в переулке возле «Дня и ночи».

– Мы пытались вежливо объяснить вам, что взрывника надо оставить в покое, – продолжал громкий голос. – Вы не стали слушать. Похоже, вы упрямы от природы. Это будет стоить вам жизни…

Человек спускался медленно и бесшумно.

– Вы слышите меня, Конкэннон?

Конкэннон не издал ни звука. Он с удивлением почувствовал, что держит в руке револьвер, хотя не помнил, когда вытащил его из кобуры.

– Конкэннон!

«Хотелось бы мне задать тебе несколько вопросов, – подумал Конкэннон. – Они беспокоят меня, как больной зуб. Но, если позволишь, я задам их тебе позже».

– Быстро ты, однако, бегаешь, – сказал убийца. – Неудивительно, что мы с Кроем в тебя не попали… – Помолчав, он продолжал: – А может, попали все-таки? Может, ты получил пулю в брюхо, скорчился, как старый койот, и ждешь смерти?

«Иди проверь», – подумал Конкэннон. С минуту все было тихо. Тень от холма уже доставала до мертвого коня; вскоре она достигла подножия холма, где находился Крой. Конкэннон попытался вспомнить, кому могло принадлежать это имя, но оно ему пока ни о чем не говорило.

Вдруг ружейный выстрел грохнул прямо над ним. Пуля ударилась о камень и со свистом ушла в небо. Конкэннон едва удержался от того, чтобы не вскочить на ноги и не побежать. Видимо, убийца на это и рассчитывал. Следующая минута прошла в полной тишине. Противник ждал, пока Конкэннон вылезет из укрытия. Атмосфера была так наэлектризована, что Конкэннон будто слышал треск проводов. Он прижался к камню и замер, весь мокрый от страха.

Устав ждать, убийца проговорил:

– Ты не теряешь головы, Конкэннон. Или же ты ранен и не можешь пошевелиться. А может, ты уже подох?

Конкэннон услышал, как он перезаряжает магазин ружья.

Через час должна была наступить темнота. Их по-прежнему было двое, у них были ружья, но попасть ночью в движущуюся мишень мог далеко не каждый.

На холме напротив что-то зашевелилось. Это Крой наконец решил сесть на лошадь, подъехать и посмотреть, что происходит.

– Я не в обиде на тебя за то, что ты играешь с нами в прятки, Конкэннон, – сказал знакомый голос. – Но мы тебя все равно достанем. Будь спокоен…

Конкэннон услыхал стук копыт. Крой ехал в северном направлении; видимо, они собирались открыть перекрестный огонь и выгнать его из-за камня. Они вполне могли успеть сделать это до наступления сумерек.

Как ни надежно было его укрытие, но он решил поискать другое, получше, однако, не двигался с места: стук копыт прекратился. Значит, Крой привязал лошадь в стороне и шел дальше пешком.

Конкэннон пошарил вокруг, нащупал небольшой камень и бросил его перед собой. Этот неловкий маневр рассмешил человека на холме.

– Придумай что-нибудь получше, Конкэннон! Да поторопись: времени у тебя немного.

Конкэннон глубоко вздохнул. Страх его прошел и сменился холодным спокойствием.

Он бросил еще один камень. Когда убийца принялся опять насмехаться над ним, Конкэннон выскочил из укрытия, стреляя так быстро, как только позволял механизм револьвера.

Застигнутый врасплох этим неожиданным выпадом, противник на секунду замешкался, затем повернулся вполоборота и выстрелил в ответ. Грохот раздался впечатляющий, но пуля затерялась в траве. Конкэннон пополз на животе вверх по склону холма, продолжая стрелять, пока не закончились патроны в барабане, и тут наткнулся на пару коричневых ботинок.

Сначала он оторопело смотрел на них, затем узнал. Это были ботинки с острыми твердыми носками, которые прошлись по его ребрам в тот вечер у бара Лили. Даже потертости от стремян показались ему знакомыми, хотя такую подробность он помнить, конечно же, не мог.

Им овладела беспредельная злость. Убийца вскрикнул от изумления и ужаса, когда Конкэннон рывком повалил его на землю. Откуда-то издалека послышался обеспокоенный голос сообщника; ему никто не ответил: Конкэннон и его противник, сцепившись, катились в кусты. Ружье взлетело в воздух и описало красивый полукруг. Убийца обеими руками схватил Конкэннона за горло и что есть силы сдавил, но тот ударил наугад стволом револьвера, и пальцы постепенно разжались.

Конкэннон несколько секунд лежал лицом вниз, переводя дух, потом приподнялся на локте, встал на колени и еще несколько раз ударил врага револьвером.

Откуда-то с холма доносился голос второго:

– Что там такое? Тюрк, ты в порядке?

Тюрк был не в порядке. Над левым ухом у него была огромная ссадина, из которой текла кровь, заливавшая лицо. Конкэннон подполз к нему, вытащил его «Кольт» из кобуры и толкнул его стволом.

– Эй, проснись, есть разговор.

Не обращая внимания на призывы Кроя, Конкэннон ухватил Тюрка за шиворот и затащил за каменистый выступ. Это отняло у него почти все силы, и он в изнеможении прислонился к глиняному бугру. Он поискал глазами ружье, но не нашел, и снова ткнул своего пленника «Кольтом».

– Тюрк, тебя зовет твой дружок. Пора тебе отозваться.

Тюрк открыл один глаз, повернулся на спину и с ненавистью посмотрел на Конкэннона. Рука его быстро ощупала пустую кобуру. Конкэннон с улыбкой показал ему «Кольт».

У Тюрка были рыжие волосы, голубые глаза и такая белая кожа, что ее обжигало даже слабое октябрьское солнце. Конкэннон мог бы угадать его имя с первого взгляда: почти все рыжие из западных областей Чикаго носили такое имя.

– Тюрк, – строго сказал Конкэннон, помахивая револьвером, – окликни своего друга и скажи, чтоб стоял на месте.

Тюрк в бешенстве плюнул на землю, но решил подчиниться.

– Оставайся на месте, Крой! Он меня поймал…

Конкэннон улыбнулся:

– Так-то лучше. А теперь я тебя кое-о-чем спрошу. Кто ты? Почему ты выбрал такой сложный способ убить меня? Тогда, в Оклахома-Сити, тебе было гораздо проще это сделать.

Тюрк посмотрел на него с горькой злобой.

– Если б была на то моя воля – убил бы тогда.

Тут Тюрк сообразил, что сболтнул лишнее, стиснул зубы и покосился на Конкэннона. Тот пожал плечами.

– М-да, Тюрк, вы упустили хорошую возможность… Но почему? Кто отговорил? Крой?

Тюрк снова плюнул, выразив таким образом свое отношение к последнему предположению.

– Тогда кто-то другой, – продолжал Конкэннон. – Может быть, главарь банды, которая ограбила поезд?

– Ты зря теряешь время, Конкэннон.

– Эйб Миллер, специалист по нитроглицерину?

Тюрк хмыкнул. Крой снова принялся что-то кричать, но Конкэннон не обращал на это внимания.

– Настало время проявить благоразумие, Тюрк. Железнодорожная компания знала, что Эйб Миллер заодно с бандитами. Теперь мы вас вывели на чистую воду. Это начало конца. Так что хватит корчить из себя героя; прояви благоразумие, Тюрк, пока есть возможность.

Тюрк сделал вид, что скучает, и зевнул. Конкэннон не унимался:

– Железнодорожники хотят вернуть деньги. Если вы им поможете, то не исключено вознаграждение.

Тюрк вытер окровавленное лицо рукавом и не проронил ни единого слова.

– Кто вас надоумил устроить мне засаду? – спросил Конкэннон. – Кто-то ведь должен был вам сказать, что я ищу Миллера!

Преступник злобно смотрел куда-то вдаль. Вопросы Конкэннона вызывали у него не больше реакции, чем у глухонемого. Конкэннон попытался вспомнить, кто знал о его поездке на землю криков. Лили? Он уже забыл, говорил ли ей об этом. Атена Аллард? Разве что она…

Конкэннон вдруг осознал, что на холме стало тихо: Крой, видимо, спускался к ним.

– Скажи своему приятелю, чтоб стоял на месте, иначе я тебя убью, – проговорил Конкэннон, бросая на Тюрка быстрый взгляд.

– Думаешь, он станет горько плакать? Да он будет только рад этому – больше денег останется! – усмехнулся Тюрк.

– Что ж, хорошо…

Конкэннон прицелился в преступника и положил палец на спусковой крючок. Секунду Тюрк крепился, затем струсил.

– Крой, – хрипло крикнул он, – если ты подойдешь, он меня убьет!

Оба прислушались. Наверху было тихо.

– Видишь, – сухо сказал Конкэннон, – дружба в этом грешном мире еще существует.

– Дружба! – презрительно прошипел Тюрк. – Он просто понимает, что вдвоем мы с тобой быстрее справимся.

Конкэннон убрал палец со спускового крючка.

– Ну, и что дальше? Ты надеешься получить свою долю?

Тюрк бешено сверкнул глазами, и Конкэннон отметил про себя несомненный факт: награбленное еще не разделили. И, возможно, по той причине, что банда находилась еще в окрестностях Оклахома-Сити.

Солнце медленно опускалось за лесистые холмы земли криков. Наступали сероватые сумерки. Невысоко в воздухе стремительно носились летучие мыши. Но это вечернее спокойствие было обманчивым: ведь где-то недалеко затаился Крой.

Конкэннон посмотрел на мертвого коня. Он хорошо понимал, кому придется оплатить ущерб, нанесенный хозяевам конюшни. Ему предстояло отдать месячное жалованье, получив в обмен мертвого мерина, несколько ушибов, царапин и порванную одежду.

Он внезапно вспомнил Рэя Алларда – красивого веселого парня, любимца всех девчонок из дансингов, первоклассного полицейского, чья храбрость граничила с безрассудством. Рэй был отличным напарником: живым доказательством служил сам Конкэннон.

Женитьба Рэя в свое время рассмешила его. Конкэннон решил тогда, что его наверняка окрутила какая-нибудь танцовщица, он не ожидал увидеть в доме Рэя такую жену, как Атена. Что она в нем нашла? Скорее всего, то же самое, что находили в нем девчонки из дансингов. Эта мысль показалась Конкэннону неприятной.

Тюрк смотрел на него, стараясь улучить момент, когда Конкэннон ослабит внимание, но тот заметил это.

– Сиди спокойно. Можешь помолиться на всякий случай.

Небо из серого превратилось в темно-синее. Крой не подавал признаков жизни.

Конкэннон стал думать об Атене Аллард. Его неотступно преследовало лицо женщины, ее прямой детский взгляд. В нем таились горечь, страх, чувство пустоты. Она не умела скрывать свое настроение, не владела искусством обмана… Поэтому Конкэннон понимал, что никакой надежды у него нет. Встречая ее взгляд, он тут же видел, что она думает о нем: он был для нее лишь средством реабилитировать мужа. Инструментом, который выбрасывают после употребления…

Конкэннон сознавал все это, но ничего не мог с собой поделать. При мысли о ней он глупел на глазах. Ему было стыдно за себя, но выхода из положения он не видел…

Тюрк наблюдал за ним все внимательнее. В какое-то мгновение он заметил, что глаза Конкэннона рассеянно смотрят в никуда. Тюрку было неинтересно, о чем он думает. Ему нужно было во что бы то ни стало выбрать момент, чтобы прыгнуть и завладеть «Кольтом».

И он решился. Но сегодня ему не везло. Конкэннон мгновенно вышел из задумчивого оцепенения и обрушил рукоятку револьвера на голову нападавшего. Тот упал как подкошенный и уткнулся лицом в камни. Конкэннон встал на одно колено рядом с ним и приложил палец к артерии на его шее. Пульс был на месте. Конкэннон сунул «Кольт» за пояс и напряг слух. «Где же ты, Крой? Сидишь наверху? Или решил обойти меня сбоку?»

– Крой, не хочешь ли посмотреть, что стало с твоим коллегой? – крикнул он.

Ответа не последовало.

Конкэннон взглянул на человека, лежавшего у его ног. Он не чувствовал жалости: напротив, теперь он считал себя отмщенным за случай в переулке. «Может быть, и мне когда-нибудь придется пожалеть о том, что не убил тебя сразу», – подумал он и стал ползком удаляться от холма.

Конкэннон не помнил, как провел ночь. Ему казалось, что он прошел многие километры, продираясь сквозь кусты вереска и высокую сухую траву. Один раз ему послышалось конское ржание. По-видимому, Крой привел своего сообщника в чувство, и они вновь принялись за дело, пусть даже с опозданием и с некоторыми повреждениями…

Конкэннон понимал, что и сам находится в незавидном положении – без лошади, в центре территории криков, преследуемый двумя всадниками-убийцами.

Он добрался до реки, которую заметил перед самым нападением Кроя и Тюрка. Слишком обессиленный, чтобы обращать внимание на треск ломающихся веток, он пролез сквозь прибрежные кусты, упал у самой воды, жадно напился и стал ждать, пока успокоится бешено бьющееся сердце. Ему стало совестно, что он проклинал мерина за костлявую спину: теперь он уже думал о нем как о старом добром друге. Но мертвый друг больше не мог ему помочь…

Отдохнув, он попытался оценить ситуацию. Ему позарез нужна была лошадь. Когда рассветет, он не сможет убежать от всадников. Но как раздобыть лошадь без друзей и почти без денег?

Ответ был сравнительно прост: ее следовало украсть.

Конокрадство было не весьма приятным занятием для полицейского и могло закончиться плохо. Однако спасаться от преследователей пешком было не лучшей перспективой.

Но ночью об этом не стоило и думать, тем более что он совершенно не знал, где находится. На всей территории располагались деревни криков, но начинать карьеру конокрада в индейской деревне ничего хорошего не сулило. Лучше было, пожалуй, поискать индейскую ферму.

Некоторое время он лежал неподвижно, соображая с большим трудом. Затем усталость стала понемногу проходить, и в голове у него прояснилось. Фермы нуждаются в воде, и лучшие места для ферм находятся в долинах у водоемов. Поэтому, идя вдоль реки, он мог найти фермы криков или даже лошадь…

Чем больше он об этом думал, тем менее удачным казался ему план. Тюрк и Крой наверняка станут рассуждать точно так же. С рассветом они отыщут его следы и тогда…

Конкэннон предпочел не думать о том, что будет дальше. Он вытащил из жилетного кармана коробку патронов тридцать восьмого калибра и зарядил свой револьвер. Для «сорок пятого», отобранного у Тюрка, Конкэннон патронов не имел, но в барабане их оставалось еще пять. Он заткнул револьвер за пояс, поднялся и пошел.

Вскоре он увидел двух всадников, направлявшихся на северо-запад по берегу реки. Он не мог разобрать, были ли это Тюрк и Крой, но холодок, пробежавший по спине, вполне мог служить утвердительным ответом. Ему стало интересно, нашел ли Тюрк свое ружье.

Он прошел еще довольно большое, на его взгляд, расстояние, прокладывая себе дорогу сквозь густые заросли, пока не споткнулся о лианы и не упал. Лежа в траве и тяжело дыша, он проклял тот день, когда устроился работать железнодорожным детективом, забывая, что в бытность помощником старшины вдвое меньше зарабатывал и вдвое больше рисковал.

Он встал и побрел на север, углубляясь на территорию криков.

Всадники больше не появлялись, и ему стало спокойнее. Может быть, Тюрк и Крой решили, что разумнее будет повернуть назад…

Примерно за два часа до рассвета он достиг небольшой индейской деревни, стоявшей на берегу реки. Это было скопление деревянных домиков; там было тихо и пустынно. Он услышал лошадей: они, видимо, находились в заграждениях за домами. Конкэннон подумал, что не настолько нуждается в лошади, чтобы похищать ее со двора индейца. К тому же один-два жителя вполне могли нести конное дежурство, и скрыться от них было бы непросто, даже обманув бдительность хозяина лошади.

Он удрученно повернул назад, перешел через ручей и обогнул деревню. В это время на востоке начала заниматься заря.

Он сел на ствол упавшего тополя, стараясь восстановить силы. Ему хотелось кофе, яичницы и бифштекса, но у него при себе не было даже куска вяленого мяса, которым он мог бы хоть немного утолить голод.

Он снова отправился в путь. По мере того как всходило солнце, его беспокойство все росло. Кража лошади была сама по себе сомнительным предприятием, но красть ее у индейца средь бела дня было равносильно самоубийству. Возможно, он совершил ошибку, обойдя деревню стороной, но теперь было уже слишком поздно возвращаться назад.

Когда он наконец заметил ферму, туманный утренний свет уже падал на дно долины. Распластавшись на сухих листьях, Конкэннон с опаской стал наблюдать за происходящим. Перед ним стоял традиционный деревянный дом с большим сараем; для индейца это было крупное владение. За домом виднелось широкое маисовое поле, где уже убрали урожай. По двору разгуливали цесарки, а один раз Конкэннон услыхал собачий лай.

Все шло как нельзя хуже: начинающему конокраду не хватало только шумных цесарок и брехливого пса…

Конкэннон встал и спрятался за ствол гигантского тополя с голыми ветвями. Индеец-фермер вышел из дома, почесался, зевнул и посмотрел на небо. Тут его позвал женский голос, и он скрылся.

Конкэннон совсем загрустил: на ферме, скорее всего, были совершенно ненужные ему тягловые лошади, да и заполучить их теперь не представлялось возможным.

Он уже собирался обойти и это место десятой дорогой, как вдруг испуганные цесарки разбежались кто куда: слева из лесу выехали два всадника и направились к воротам двора. Это были Тюрк и Крой.

Индеец опять вышел из дома; за его спиной показалась женщина с тремя маленькими детьми.

Конкэннон помрачнел, увидев, что шляпа Тюрка сдвинута набок и вся левая половина лица посинела и распухла. Светлые глаза бандита буквально метали молнии; из пристегнутого к седлу чехла выглядывал ореховый приклад: он все же нашел свое ружье. Весь его вид вызывал у Конкэннона растущее беспокойство. Конкэннон перевел взгляд на его спутника. Крой выглядел худым, костлявым и каким-то расхлябанным. Он тяжело сидел в седле, не щадя спины коня. Лицо его не выражало никаких чувств, но Конкэннон готов был побиться об заклад, что этот человек способен на все.

Бандиты забросали индейца вопросами. Тот пожимал плечами и что-то отвечал, произнося английские слова медленно и прилежно, как в школе. Конкэннон стоял довольно далеко и мог лишь догадываться о смысле вопросов и ответов.

Внезапно Тюрк в порыве гнева нагнулся и что-то крикнул в лицо индейцу. Тот пожал плечами и покачал головой. Тюрк в бешенстве вытащил ружье из чехла и направил его в грудь индейца.

Тот сначала не мигая смотрел на Тюрка, затем буркнул что-то жене, и она увела детей в дом.

Приставив ствол ружья к груди индейца, Тюрк стал яростно орать на него, сверкая глазами. Однако фермер казался все холоднее и молчаливее. В конце концов Крой взял Тюрка за рукав и что-то сказал ему. Тюрк нехотя спрятал ружье. Проявляя неожиданную дипломатичность, Крой, видимо, пытался защитить индейца.

Тот молча смотрел на них. Всадники отъехали немного в сторону и с минуту совещались. Потом наскоро осмотрели сарай и дом. Тюрк напоследок еще раз обругал хозяина, затем Крой приказал ему следовать за ним, и они покинули двор.

Индеец некоторое время постоял перед домом; под его темной кожей проглядывала сероватая бледность. Минут пять он не двигался с места, не обращая внимания на зов испуганной жены, и смотрел на опушку леса, где исчезли преступники. Затем повернулся и отправился домой.

Конкэннон облегченно вздохнул: он был в безопасности. Пусть ненадолго, пусть его положение не улучшилось, но он был жив и здоров, а это с каждым часом становилось все важнее. Он немного посидел, размышляя, как действовать дальше. Ясно было одно: пытаться похитить лошадь у раздраженного фермера не следовало.

Спустя несколько минут индеец вышел из дома; на этот раз в руках у него был карабин. Конкэннона снова охватило беспокойство: фермер шел прямо на него. Конкэннон видел, что карабин заряжен, видел темный палец на спусковом крючке. Отверстие в стволе становилось все больше, и когда оно достигло размеров туннеля, индеец остановился.

– Выходите. Я знаю, что вы здесь.

Он говорил медленно и старательно. В голосе не было гнева, но глаза угрожающе блестели.

Конкэннон решил придерживаться золотого правила: не спорить под дулом карабина. Он встал и шагнул вперед.

– Откуда вы узнали, что я здесь?

– Я видел, как вы спугнули птиц, когда подошли сюда.

Конкэннон улыбнулся: вот что происходит, когда пять лет подряд живешь в гостиницах и ездишь в поездах… Теряются былые навыки…

– Значит, вы знали, что я сижу здесь, и тогда, когда вас допрашивали те двое?

Индеец чуть заметно опустил карабин, направленный в грудь Конкэннона:

– А вы знаете их?

– Приходилось встречаться…

Конкэннон уже принял решение отвечать на все вопросы индейца и надеялся, что это облегчит его положение.

– Они ограбили поезд на территории чикасоу; по крайней мере, я так считаю. Они думают, что я слишком много знаю и решили убить меня.

– А вы кто?

– Маркус Конкэннон, железнодорожный детектив.

– Правительственная полиция? – проворчал хозяин. Единственными белыми полицейскими, которые встречались крикам на их земле, были, как правило, помощники государственных старшин, находившиеся на службе у федеральных трибуналов. Конкэннон покачал головой:

– Раньше я был там, но теперь – нет. Я работаю на железнодорожные компании. Ищу бандитов, которые ограбили тот поезд.

Это звучало немного глупо, потому что все последние двенадцать часов он сам спасался от бандитов. Но индеец выслушал его вежливо и серьезно. Конкэннон добавил, что двое всадников устроили на него засаду и попытался подробнее растолковать, зачем двум белым понадобилось лишить жизни третьего и для чего он прибыл на землю криков.

– А в какой стороне Дип-Форк? Фермер указал на север.

– Полдня пути. Верхом.

– К сожалению, у меня нет лошади. Я был бы вам очень признателен, если бы одолжили ее мне для поездки в Дип-Форк. Это большой город?

– Не очень.

Конкэннон решил, что Дип-Форк должен быть похож на ту индейскую деревню, что он видел ночью.

– А есть там железнодорожное депо?

– Да.

– Денег у меня при себе немного, но начальник депо примет мою расписку, и я расплачусь с вами за прокат лошади.

– Зачем вам в Дип-Форк?

– Надеюсь разыскать там Отто Майера и расспросить его об одном взрывнике по имени Эйб Миллер.

Индеец не проявил никакого интереса, услышав эти имена. Он, безусловно, знал, что нефтеразведчики рыщут по всей стране, принюхиваясь к лужам с черной пеной, однако Конкэннону пришлось долго и терпеливо объяснять, кто такое взрывники.

В конце концов на решение индейца повлияла холодная тихая ненависть к Тюрку и Крою, а не разговорчивость и добрая воля Конкэннона. Последний решил, что Тюрк сказал что-то нелестное в адрес жены фермера, но предпочел не развивать эту тему.

– Подождите здесь, – сказал крик, поворачиваясь и направляясь к дому.

Конкэннон подождал.

Фермер вынес два одеяла и веревку, затем подозвал Конкэннона к сараю.

– Я знаю короткую дорогу в Дип-Форк. Едем вместе.

Глава шестая

Дорога заняла у них меньше четырех часов, но Конкэннон был несказанно рад окончанию пути. Работа железнодорожного детектива не подготовила его к четырехчасовым поездкам на тощей кляче, с веревкой вместо узды и одеялом вместо седла.

– Депо, – сказал крик, указывая на ветхий домишко в конце улицы.

Конкэннон удивился: городок вдвое превосходил размерами тот, что он видел накануне.

– Большое спасибо, – сказал Конкэннон, радостно сползая с жесткой лошадиной спины. – Подождите минутку, я пойду проверю, осталось ли еще в этих конторах хоть сколько-нибудь уважения к железнодорожной компании.

Фермер недовольно мотнул головой:

– Не надо деньги!

По-видимому, он был не из тех, кто быстро забывает обиду.

– Вы будете убить те два человека?

– Надеюсь, что без этого можно будет обойтись.

Индеец заворчал; видимо, у него уже сложилось определенное мнение о храбрости детектива. Злобно засопев, он развернул свою лошадь и, взяв вторую за уздечку-веревку, скрылся в лесу.

Конкэннон остановился перед небольшим домом со скромной деревянной вывеской: «СКВАЖИНЫ. ПРЕСНАЯ И СОЛЕНАЯ ВОДА. НЕФТЬ. ФИРМА ОТТО МАЙЕРА». Перед домом стояла повозка, груженая стальными тросами.

Некоторое время детективу все не верилось, что на свете действительно есть некий Отто Майер, который что-то знает о Эйбе Миллере. За последние двадцать четыре часа произошло столько событий, что он уже начал подозревать в преступных замыслах всех, кто мог быть хоть как-то связан с Миллером. Конкэннон вошел, и его тут же окутало облако дыма и едкого газа, выходивших из кузницы на заднем дворе. Повысив голос, чтобы заглушить удары молотка по наковальне, он спросил:

– Есть тут Отто Майер?!

Удары молотка прекратились. Из кузницы появился невысокий, голый до пояса человек; он посмотрел на вошедшего, часто мигая глазами.

– Одну минуту, я хочу закончить деталь, пока она не остыла.

Конкэннон подождал еще несколько минут; человек появился снова:

– Вы ищете бурильщика?

– Я ищу Отто Майера.

– Это я. Лучший фабрикант инструментов на территории криков. Лучший – потому что единственный! – Он невесело засмеялся. – Воду ищете или нефть?

– Ни то, ни другое. Мне нужно поговорить с вами об одном человеке. Он как-то на вас работал: Эйб Миллер. А меня зовут Конкэннон.

Нефтеразведчик внимательнее присмотрелся к Конкэннону, затем повернулся, дошел до задней двери мастерской и закрыл ее.

– Эйб Миллер? А что он вам сделал? Или, может, он взлетел на воздух? Я ему часто говорил, что рано или поздно это с ним произойдет.

– Да нет, ничего такого я не слыхал. Я просто хочу с ним поговорить.

– О чем?

– О деле.

Отто Майер ухватил тяжеленное сверло и потащил к кузнице.

– О деле? С Эйбом Миллером? Вы что-то непохожи на разведчика нефти.

– А я и не разведчик.

Майер наклонился над сверлом и осмотрел режущую кромку.

– Я не видел Эйба уже шесть или семь недель. По моему заказу он пробил колодец на территории чероки, но напрасно: дыра получилась слишком глубокой. У них там только поверхностные месторождения. Вот у криков найдут большие пласты, попомните мои слова…

– А что делает Миллер сейчас?

– Исчез, как я уже сказал. Он специалист по нитрашке, но нефть у него в крови, как и у меня. Бог знает, где он теперь. – Он обернулся и задумчиво почесал подбородок. – Если вы не торопитесь, я попробую выяснить, куда он подевался.

– Я подожду, мистер Майер. Заранее благодарю за старания.

Конкэннону казалось, что он только и делает, что всех благодарит, а в ответ получает одни синяки.

– А где тут можно поесть? – спросил он.

– В «Фанданго». Это предпоследний дом на улице. Если, конечно, вы ничего не имеете против жирного мяса и маисового хлеба. Не спешите, осмотрите наш небольшой город. Как только я что-нибудь узнаю, сообщу вам.

«Фанданго» был образцом заведения, которое появляется на индейской территории, как только туда приезжают белые. У большой кухонной плиты стоял повар-индеец; справа была стойка бара, перед ней – столы для покера и «Фаро». Виски наливали здесь из кофейника в фарфоровые чашечки.

Конкэннон подошел к стойке, заказал яичницу, бифштекс, булочки и патоку. Ему подали миску густой маисовой каши, в которой тонули жалкие кусочки говядины. Рядом с ним уселась женщина, которой, вероятно, не было еще и тридцати, но с виду она тянула на все пятьдесят. На ней были красные чулки и костюм танцовщицы из дансинга. Она улыбнулась ему, показав два ряда испорченных зубов.

– Сожалею, – сказал Конкэннон, – но денег у меня только на обед.

Она пожала плечами:

– Ладно, все равно сейчас нерабочее время. Мне просто хочется поболтать. – Она подозвала повара: – Ну-ка, Великий Вождь, принеси кофейник и налей нам.

– Ведь на виски-то у вас хватит? – опять улыбнулась она Конкэннону.

Конкэннон предпочел подчиниться. Индеец, который, видно, не любил, когда его называли Великим Вождем, угрюмо разлил виски по чашечкам и взял со стола деньги. Конкэннон подсчитал, сколько у него остается: пятидолларовая бумажка и около двух долларов мелочью. Уезжая из Оклахома-Сити, он забыл запастись деньгами, недооценив силу наличных из-за постоянных разъездов за счет компании.

Опорожнив свою чашечку, женщина посмотрела на благодетеля с явным любопытством.

– Я разыскиваю человека, который, быть может, вам знаком. Эйб Миллер, взрывник, – сказал Конкэннон небрежным тоном.

Услыхав имя, она буркнула:

– Знаю ли я Эйба Миллера? Еще бы! Он волочился за всеми девчонками из баров и кабаре отсюда до самой Пенсильвании! Если, конечно, это ему ничего не стоило…

Конкэннон оживился.

– А где его можно найти?

Она покачала головой и сплюнула на и без того грязный пол «Фанданго».

– Я не видела его уже больше месяца. Могу сказать одно: он наверняка живет у какой-нибудь бабы за ее счет.

Неизвестно зачем Конкэннон счел нужным понизить голос:

– А вы не слыхали о женщине из Оклахома-Сити по имени Мэгги Слаттер?

Собеседница удивленно посмотрела на него.

– Мэгги? Да знаю я ее! Мы жили с ней вместе на земле чероки. Там она и познакомилась с Миллером… Бедняжка… Она без ума от него. А быть от него без ума – для любой бабы страшное невезение. – Глаза ее сузились. – А где такой джентльмен, как вы, мог встретить Мэгги?

– В Оклахома-Сити. Я искал Миллера.

Женщина пожала плечами.

– Если кто-то и знает, где Миллер, то это Мэгги.

«Теперь Мэгги уже ничего не знает», – подумал Конкэннон.

– Интересно, – сказал он вслух, – знакомы ли вам такие имена, как Тюрк и Крой? Это друзья Миллера.

– Слушайте, ну и вопросы вы задаете! В таком городе, как Дип-Форк, это небезопасно. И потом, у меня очень чувствительное горло. Когда пересыхает – не могу говорить.

Конкэннон поспешно пододвинул ей свою чашку и попросил индейца принести еще выпивки. Женщина улыбнулась.

– Меня зовут Белла Плотт.

Конкэннон галантно поднес руку к краю шляпы:

– Маркус Конкэннон, мэм.

Рэй Аллард в свое время научил его говорить вежливо со всеми без исключения женщинами: кто знает, может быть, в будущем понадобится их помощь.

– Вы странный тип, Конкэннон, – заявила Белла Плотт. – Вы говорите как полицейский, но с виду не похожи. Не пойму, что вы за фрукт.

– Я детектив, работаю на железнодорожную компанию.

Она рассмеялась.

– Ну и ну! Так тут единственная дорога далеко – аж в Ред-Форк…

– Знаю, – вздохнул Конкэннон. – Поверьте мне на слово, Белла. Я вам не лгу. Мне действительно очень нужен Миллер.

– А Мэгги ничего не будет, если я скажу?

– Обещаю, Белла. Мэгги и так хлебнула сполна. Он сделал повару знак, чтобы тот принес еще два виски.

Белла залпом выпила очередную порцию и мечтательно покачалась на стуле. Затем посмотрела Конкэннону в глаза:

– А вы мне нравитесь! Поди знай, почему. Мужики – все сплошь дешевки. И Эйб Миллер в том числе. Вы говорили с Кэт? – Конкэннон вздрогнул: это имя он слышал впервые.

– Кто это – Кэт?

– Кэт Миллер. Жена Эйба. – Белла грустно покачала головой. – Она работала здесь, в «Фанданго». До рождения ребенка, разумеется. Теперь ей уже не до работы. – Она заметила изумленное лицо Конкэннона и спросила: – Что это с вами?

– Я сомневаюсь, что мы с вами говорим об одном и том же человеке.

Он вынул из кармана маленькую фотографию, которую забыл вернуть Боуну.

– Это тот Эйб Миллер, у которого в Дип-Форк есть жена?

Белла взглянула на фото и шмыгнула носом.

– Да, он. Большего мерзавца надо поискать… Конкэннон всмотрелся в фотографию, пытаясь понять, что же такого неотразимого находили в Миллере женщины, но в конце концов решил, что фотографу не удалось это зафиксировать имевшимся у него аппаратом.

– Скажите, а где живет эта миссис Миллер?

– В лачуге, за домом Отто Майера. Оттуда до ее окна можно доплюнуть при попутном ветре.

Конкэннон испытал неприятное ощущение в животе. Он положил на стол свою последнюю банкноту и встал.

– Большое спасибо за помощь, Белла.

– Не стоит благодарности, – ответила она, протягивая руку к его нетронутому виски.

Когда он переступал порог «Фанданго», Белла сунула пятидолларовую бумажку в корсаж, готовясь к сражению с поваром.

Однокомнатная хибарка Кэт Миллер стояла на каменистом склоне за мастерской Отто Майера. Сотни подобных домиков Конкэннон уже видел в горных городках, новых поселениях и повсюду, где собираются одинокие мужчины и отчаявшиеся женщины.

Конкэннон постучал, и ему открыла женщина в мешковатой розовой ночной рубашке. Она посмотрела на него усталым безучастным взглядом.

– Приходите позже, – сказала она. – Пацан у меня болеет.

Из глубины хибарки донесся крик младенца.

– Я по другому поводу, – сказал Конкэннон. – Позвольте поговорить с вами о вашем муже?

– Эйб? – Она испуганно прикрыла рот рукой. – С ним что-то стряслось? Несчастный случай?

– Нет. Я ищу его по делу. Если вам известно, где его можно…

Она покачала головой:

– Эйба нет. Он уехал. Я не знаю, где он.

– Надеюсь, он вскоре сообщит о себе.

При мысли о том, что муж может написать ей письмо, Кэт Миллер чуть не улыбнулась. Но малыш опять закричал, и она собралась закрывать дверь.

– Нет, я ничего не знаю. Эйб никогда не пишет писем.

– Может быть, у него есть друзья, – быстро проговорил Конкэннон, когда дверь уже почти закрылась. – Кто-нибудь, кто мог бы помочь мне?

– Нет, – сказала она с безграничной усталостью. – Нет у него друзей. Ни одного.

Дверь захлопнулась.

«Попытаться все же стоило», – подумал Конкэннон и вернулся в мастерскую Отто Майера, но нефтяника там уже не было.

Конкэннон внезапно ощутил странное неприятное чувство, которое рано или поздно познает каждый полицейский. Он почувствовал затылком холодное дыхание беды. «Мне бы сейчас хорошее ружье, – подумал он, – доброго коня и надежного напарника вроде Рэя Алларда».

Он стоял посреди мастерской Майера с пустой головой, отсутствующим взглядом, в полузабытьи, и пытался вспомнить, когда в последний раз спал в удобной кровати.

– Я уже не тот, что раньше, – услышал он собственный голос, обращавшийся к пустым стенам. – Эта работа для молодых. Мне лучше заняться чем-то другим…

Он подошел к баку с пенистой водой и обрызгал себе лицо, затем сел на бочонок рядом с остывающей печью и заставил себя думать о Майере. Но вскоре его мысли, точно по волшебству, вернулись в Оклахома-Сити. Он оказался наедине с Атеной Аллард и не видел ничего кроме ее серьезного и печального лица. На мгновение он будто вновь стал молодым, и ему начали приходить в голову мысли, достойные влюбленного школьника, мысли, которых он сам устыдился бы в другое время. Через минуту его окончательно одолел сон и он провалился в темноту и тишину.

Прошло несколько минут, или несколько часов: он не мог следить за временем. Наконец где-то далеко, как ему казалось, он услышал грубый раскатистый смех.

– Проснись, Конкэннон! У нас полно забот: пришло время свести счеты.

Конкэннон с трудом открыл глаза. Оказалось, что он лежит, почти что согнувшись пополам. Спина болела, во рту пересохло, голова была словно набита ватой. Чья-то рука схватила его за плечо и заставила подняться; перед ним возникло злобное лицо рыжеволосого Тюрка.

Конкэннон машинально потянулся к «тридцать восьмому», но кобура была пуста. «Кольта» за поясом тоже не оказалось.

Рядом с Тюрком стоял Крой. Он почесывался и был почти весел.

– Скоро стемнеет, – сказал он Отто Майеру. – Так что пока нам делать нечего. Будем сидеть здесь.

Тюрк поднял ружье, приставил холодный ствол ко лбу Конкэннона и улыбнулся.

– Мне неохота ждать. Я его убью.

– Погоди, – терпеливо сказал Крой. – Наступит ночь, мы его увезем отсюда – вот тогда и убьешь.

Отто Майер смотрел на всех троих, нахмурив брови, потом сказал:

– Мне не нравится, что вы держите его у меня в мастерской.

– Но это только до ночи, – сказал Крой. – Потом мы его заберем и распрощаемся с тобой.

Тюрк злобно сплюнул и сказал:

– Я за то, чтобы убить его прямо сейчас.

– Нет! – торопливо возразил Майер. – Не надо крови. Иначе сюда набежит целая орава полицейских. Хотите убивать – увозите.

– Он прав, – сказал Крой сообщнику. – У них в городке все тихо, спокойно. Если что – поднимется страшный шум, а нам это ни к чему.

Тюрк не двигался, держа палец на спусковом крючке, Конкэннон затаил дыхание, ему даже показалось, что сердце его перестало биться. Затем бандит очень медленно отвел ружье в сторону.

– Ладно. Мы подождем, Конкэннон. Подожди и ты.

– Веревки у вас есть? – спросил Крой у Майера. Они связали Конкэннона по рукам и ногам.

– Сунь ему тряпку в рот, чтоб не орал, – сказал Крой. – И запри двери. До нашего отъезда твоя мастерская закрыта, понял, Майер?

Тюрк с удовольствием запихнул Конкэннону в рот грязную тряпку и присел рядом, пытаясь прочесть страх в глазах пленника.

– Ну, что, детектив? Надо было слушать нас тогда, в Оклахома-Сити. Но такие, как ты, никогда не слушают…

– Оставь его в покое, – устало сказал Крой. – Потом повеселишься.

– Потом, потом, – проворчал Тюрк. – Всегда ты так…

В голове Конкэннона начала понемногу вырисовываться цепь прошедших событий. Сомкнув веки и отгородившись от искаженного лица Тюрка, от звуков и запахов, он попытался собрать воедино все элементы головоломки.

Теперь было ясно, что Тюрк и Крой прибыли в Дип-Форк раньше него. Значит, им была заранее известна цель его поездки… К тому же они знали, что он будет встречаться с Майером. Поэтому они разыскали Майера заблаговременно и подкупили его. Теперь следовало выяснить, откуда у них появились эти сведения и кто ввел их в курс дела.

Изучение этой задачи Конкэннон решил отложить на будущее. Открыв глаза, он увидел, что Тюрк стоит у окна и угрюмо смотрит на улицу. Крой стоял посреди мастерской; Отто Майер нервно расхаживал взад-вперед.

– Я никак не предполагал, что все так обернется, – сказал он Конкэннону. – Я не знал, что они собираются вас убить…

Крой посмотрел ему в глаза, но ничего не сказал.

– Они утверждали, что просто хотят поговорить с вами по делу, – смущенно продолжал Майер. – А мне нужны были деньги. Собственно говоря, в их словах не было ничего подозрительного…

– Помолчи, – равнодушно сказал Крой.

– Почему всем так вдруг понадобился этот Эйб Миллер? – плаксиво сказал Майер.

– Чем меньше будешь об этом знать, тем больше проживешь, – сказал Крой.

Лицо Майера приняло сокрушенное выражение. Он хотел что-то сказать, но передумал, пожал плечами и снова заходил по мастерской. Солнце должно было скрыться через какие-нибудь полчаса.

Тюрк отошел от окна и приблизился к Конкэннону.

– Теперь ждать осталось недолго, Конкэннон. Можешь начинать молиться.

На холмы серым туманом стала опускаться темнота.

– Выйди, посмотри на улицу, Майер, – сказал Крой. – Если там все тихо, готовь лошадей.

Нефтяник вышел через заднюю дверь и спустя несколько минут вернулся.

– Все спокойно. Только в «Фанданго» еще горит свет. Я привязал лошадей за углом.

Тюрк вынул из-за пояса нож и присел на корточки рядом с Конкэнноном.

– Помолился, детектив?

Он приставил нож к горлу Конкэннона. Тот отпрянул. Тюрк усмехнулся и перерезал веревки на его руках и ногах.

Крой помог Конкэннону встать.

– Теперь без глупостей. Веди себя примерно.

На улице их ждали три лошади. Преступники усадили Конкэннона в седло. Отто Майер стоял на пороге мастерской; лицо его блестело от пота. Конкэннон удивился, с чего это он вспотел в такой прохладный осенний вечер…

Тюрк вполголоса ругался, привязывая его руки к седлу. На лице Майера было какое-то странное выражение. Он вытер мокрый лоб рукавом и быстро подошел к Конкэннону.

– Я не думал, что все так получится, – сказал он. – Я не виноват, поверьте.

«Да что с ним такое? – спросил себя Конкэннон. – Через несколько минут я буду мертв, а он – вне опасности. Тюрк и Крой с ним уже расплатились. Отчего же он весь мокрый?»

Майер нервно посмотрел на преступников.

– Мне будет спокойнее, если вы кивнете головой в знак того, что простили меня, – сказал он Конкэннону.

– Слюнтяй, – презрительно хмыкнул Тюрк.

Нефтяник словно не услышал. Он не сводил с Конкэннона глаз, беспокойно ожидая, когда тот кивнет в знак отпущения грехов. «Что с ним творится?» – снова подумал Конкэннон и нехотя кивнул.

Майер облегченно вздохнул. Выждав момент, когда Тюрк и Крой садились на лошадей, он вытянул шею и тихо произнес скороговоркой:

– Поворот дороги на северной окраине…

Конкэннон посмотрел на него, ожидая продолжения. Но Майер поспешно вошел в мастерскую и закрыл дверь.

Тюрк и Крой расположились по обе стороны от Конкэннона.

– Вперед. И не вздумай шалить.

Они выехали со двора на изрытую ухабами дорогу.

Руки Конкэнона, привязанные к седлу, словно отнялись. В животе была тупая боль. Он изо всех сил старался понять, что хотел сказать ему нефтяник.

Над землей сгустились сумерки. Спустя три минуты после выезда из Дип-Форк они оказались на изгибе дороги. Впереди была небольшая роща. Конкэннон присмотрелся, но не заметил там ничего, кроме деревьев.

Когда они проезжали под кронами огромных платанов, Тюрк и Крой невольно приблизились к Конкэннону.

Теперь они были почти на середине поворота, о котором говорил Майер, но ничего не происходило. Это был самый обыкновенный поворот дороги, вдоль которой вился ручей. Становилось все темнее…

Боль в животе у Конкэннона усиливалась. Если что-то и должно произойти, решил он, то только здесь.

Он с величайшей осторожностью высвободил ноги из стремян. Затем резко распрямил ноги и пнул носками сапог лошадей Тюрка и Кроя, идущих справа и слева от него.

Животные дернулись и встали на дыбы. В ночной тишине вдруг загремели выстрелы; испуганные лошади сорвались с места.

Конкэннон пригнулся к холке своей лошади и попытался направить ее к роще. Вдруг чья-то сильная рука схватила ее под уздцы и ловко увела за изгородь из колючих кустов. Выстрелы слышались теперь чуть дальше, вверх по течению ручья.

– Молчите, – сказал чей-то спокойный серьезный голос. – Это конная полиция. Все в порядке.

Конкэннон попытался разглядеть темное лицо второго всадника. Это был индеец-фермер, который утром привел его в Дип-Форк. Индеец не спеша вытащил изо рта Конкэннона кляп и разрезал веревки, стягивавшие ему запястья. Конкэннон принялся растирать их. Ему казалось, что язык его непомерно распух и не помещается во рту.

– Сколько вас? – спросил он, как только смог говорить.

– Двое.

– Откуда вы взялись? Я думал, вы вернулись на ферму.

Индеец пожал плечами и на своем неуклюжем английском пояснил, что поехал не на ферму, а в индейский полицейский участок. Затем вернулся в Дип-Форк с двумя конными полицейскими. Пока что другие сведения Конкэннону не требовались.

Поодаль раздался еще один выстрел, потом наступило напряженное минутное затишье. Чего-чего, а вмешательства индейской полиции Тюрк и Крой никак не ожидали. Сейчас они, видимо, спешились и приготовились к схватке с полицейскими. И те, и другие, похоже, оценивали обстановку.

Несмотря на объяснения фермера, все это не укладывалось у Конкэннона в голове. Местные полицейские всегда тщательно избегали вмешательства в дела белых приезжих. Этот вопрос был в компетенции федеральных старшин.

– Поверьте, я очень признателен вам за то, что вы сделали, – сказал Конкэннон. – Вы спасли мне жизнь. Но как вам удалось уговорить индейских полицейских вмешаться?

– Я сказал, вы – индеец.

Конкэннон опешил. Солгать местному полицейскому было для индейца серьезным проступком.

– Человек, которого вы зовете Тюрк, говорил плохие слова моей жене, – сказал фермер.

– Но что вы будете делать, когда они поймут, что я не индеец и что они действовали вопреки законам штата?

До полиции штата фермеру, похоже, не было никакого дела. Но конная полиция индейцев могла доставить ему неприятности, и он начинал понимать, что ему лучше куда-нибудь исчезнуть к тому моменту, когда его хитрость раскроется. Он посмотрел на Конкэннона и снял с плеча длинноствольный карабин.

– Когда-нибудь отдайте это индейцу-полицейскому. Я брал у него.

Конкэннон был поражен: индейцы не очень-то охотно отдавали личное оружие, особенно белым. Он принял карабин и горсть патронов с такой благодарностью, словно они были золотыми.

– Я даже не знаю, как вас зовут.

– Брюс Мак-Фарланд, – ответил индеец. Конкэннон ошеломленно посмотрел на него, но удержался от улыбки. Когда вас зовут Маркус Конкэннон, вы прекрасно понимаете, что имя – не повод для шуток.

– Обязательно отдам. Большое спасибо, мистер Мак-Фарланд.

Индеец картинно вскинул руку на прощание, развернул лошадь и бесшумно скрылся в густом лесу.

Глава седьмая

Крой и Тюрк лежали за стволом упавшего дерева в нескольких шагах от воды. Тюрка одолевала дикая ярость. Никто из них еще не знал, что в действительности произошло; они помнили только, что Конкэннон пришпорил их лошадей и что животных окончательно всполошили выстрелы. Теперь у них не было лошадей и оставался один карабин на двоих: падая с лошади, Тюрк не успел высвободить оружие из чехла. К тому же он сильно ушиб колено, что никак не могло улучшить его настроение.

Ночной ветерок шелестел листьями платанов. Тюрк вглядывался в темноту, сжимая в руке «Кольт» 45-го калибра, который одолжил у Кроя.

– Как ты думаешь, сколько их было?

– Трудно сказать. Наверно, двое. Стреляли из двух ружей.

– Но кто это? Откуда они взялись? Крой пожал плечами.

– Похоже, старшины. Скоро узнаем.

– Как это?

– Если они вцепятся в нас зубами и не отпустят до самого конца, – сухо сказал Крой, – можешь быть уверен, что это старшины и их помощники.

Тюрк злобно заворчал.

– Как же им удалось нас перехватить? – сказал он чуть погодя.

– Майер. Кроме него никто ни о чем не знал. Глаза Тюрка сверкнули.

– В следующий раз, когда я повстречаю Майера – буду знать, что делать…

– Но может быть, это вовсе не старшины, – спокойно продолжал Крой. – Помнишь того индейца, на которого ты утром орал? Майер говорил, что Конкэннона привел в Дип-Форк какой-то индеец. Может, он затаил злобу и напустил на нас конную полицию…

Этого Тюрк не предполагал. Он угрюмо спросил:

– Ну, а где Конкэннон сейчас?

– Не беспокойся на этот счет. У него нет оружия. Рано или поздно мы его разыщем.

– Если нас раньше не разыщут эти двое, – сказал Тюрк.

Крой о чем-то сосредоточенно размышлял.

– Чем больше я об этом думаю, – сказал он, – тем больше убеждаюсь, что это были конные полицейские. Я ведь помню рожу того индейца. Он вполне мог со злости устроить такую штуку. Но ему придется плохо, когда краснокожие полисмены догадаются, что он их надул. Хотя, пока что это неважно…

– Ладно, что мы тут сидим без толку? Надо их найти и перестрелять.

Крой посмотрел на сообщника.

– Другого я от тебя и не ожидал, – сказал он недовольно. – Если уж придется их убить, то это мы всегда успеем. – Внезапно повысив голос, он крикнул в темноту: – Эй, вы там! Слушайте хорошенько, повторять не буду! Если вы индейцы или индейские охранники, у вас будут неприятности. Мы – белые. Мы вас не трогали, но вы устроили на нас засаду. – Выждав несколько секунд, он продолжал: – Если вы не хотите иметь дело с федеральными старшинами – убирайтесь отсюда и не лезьте в дела белых!

Ниже по течению ручья послышались негромкие голоса.

– Совещаются, – сказал Крой со вздохом облегчения. – Точно, это индейцы.

Прислушавшись, они поняли, что разговор идет на местном наречии. Лицо Тюрка медленно расплылось в улыбке.

– Ага, краснокожие…

Разговор прекратился; Тюрк и Крой услышали, как на берегу затрещали кусты: индейцы уходили. Вскоре с равнины донесся затихающий стук копыт.

– Не хотел бы я оказаться на месте того фермера, когда они его сцапают, – усмехнулся Тюрк. – И на месте Конкэннона, когда его сцапаем мы.

Конкэннон услышал, как индейские полисмены убираются восвояси. Теперь ему уже не приходилось рассчитывать на чудеса и на мстительных фермеров. Но зато у него был длинноствольный карабин и дюжина патронов, причем, Тюрк и Крой об этом не знали.

– Конкэннон, ты меня слышишь? – крикнул Крой. – Начинаем все сначала! Уладим это дело в своем тесном кругу!

Он казался спокойным и уверенным в себе. Конкэннон представил, как он почесывается, глядя мутными глазами в ночное небо.

– До сих пор тебе везло. Но везение не может длиться вечно. Похоже, пробил твой час, – добавил Крой.

Он пытался отвлечь Конкэннона, в то время как Тюрк занимал новую позицию.

Сжимая в руке карабин, Конкэннон стал пробираться сквозь кусты. Треск каждой сухой ветки казался ему пушечным выстрелом. Он часто останавливался и стоял неподвижно, вслушиваясь в темноту с пересохшим ртом и бьющимся сердцем.

Теперь Крой молчал. По долине гулял легкий ветерок, качавший ветви платанов. Конкэннон вытер лоб рукавом и двинулся вверх по ручью. Впереди, над противоположным берегом, показался сначала оранжевый серп, а затем и вся октябрьская луна. Конкэннон ужаснулся: она показалась ему необычайно яркой. От нее тут же заблестела вода и прояснилось небо.

Конкэннон лег в редкую траву и почувствовал себя словно голым. Тюрк и Крой просто не могли не заметить его сейчас.

Тут его охватил приступ храбрости: он вспомнил, что теперь приходится рассчитывать не на везение, а только на себя. Он вскочил на ноги, пробежал несколько метров и распластался на прибрежном песке.

Грохнуло ружье. Конкэннон быстро прицелился в то место, где увидел вспышку огня, выстрелил и тут же откатился в сторону, не зная, попал ли в цель, но отметив про себя, что из ружья больше не стреляют. Зато где-то в стороне трижды рявкнул револьвер. После небольшой паузы раздалось еще два револьверных выстрела.

Конкэннон удивился, что один из противников использует револьвер вместо ружья, затем понял, что ружья у того просто нет. Он быстро вынул из кармана патрон и сунул в ствол карабина. В ответ раздался звук заряжаемого «Кольта».

Но что же стало с тем, у кого было ружье? Мертв он или притворяется? Тюрк это или Крой?

Конкэннон залез в густую траву и замер. Человек с револьвером теперь спускался к воде. Видимо, это был Тюрк: его выдавали нервные, нетерпеливые движения.

На мгновение Конкэннону стало жаль Тюрка: револьвер против карабина… Силы были неравны.

Луна поднималась все выше, и Конкэннон завороженно смотрел на нее. Она, казалось, плыла над неподвижным ручьем и превращала его в сверкающую ленту.

Тюрк выстрелил снова; Конкэннон направил карабин в его сторону, нажал на спусковой крючок и увидел, как темная фигура рухнула навзничь в прибрежные заросли. Револьвер негромко ударился оземь.

Затем стало тихо.

Желтые листья платанов блестели в темноте, как золотые монеты. Некоторое время Конкэннон лежал неподвижно, прижавшись к земле, затем достал новый патрон и начал осторожно продвигаться вдоль берега.

Крой лежал на спине за белым стволом упавшего дерева, вытянув руки и словно умоляя всевышнего помочь постигшей его беде. Ему снесло пулей чуть ли не полголовы, и Конкэннон только по одежде смог узнать, которого из двоих он убил.

Конкэннон положил шляпу Кроя на то, что было раньше его лицом. Крой и при жизни-то не был таким уж симпатичным, а теперь – и подавно. Отвернувшись, Конкэннон сосредоточил свои мысли на Тюрке. Сделав несколько шагов вдоль берега, он остановился у того места, где тот упал.

– Ты здесь, Тюрк? – спросил он негромко. – Умер, что ли? Или ждешь, пока я подойду ближе?

Тюрк не ответил. Луна, словно напуганная взрывом насилия, продолжала свой путь по ночному небу. Обливаясь потом, Конкэннон пристально смотрел на черные кусты. Прошло довольно много времени, и вдруг преступник простонал:

– Конкэннон, помоги…

Конкэннон так сжал карабин, что задрожали мышцы предплечья. «Если есть у тебя хоть на грош здравого смысла, – холодно сказал он себе, – ты должен покончить с этим прямо сейчас. Один выстрел – и все».

– Конкэннон, ты убил меня.

Это прозвучало как последний вздох умирающего.

Конкэннон вскинул карабин и прицелился в кусты, но передумал, опустил оружие и шагнул вперед.

Тюрк лежал, опираясь на локоть и бешено сверкая глазами. Грудь его была в крови. Револьвер валялся в нескольких шагах, и он не мог до него дотянуться. Конкэннон быстро подошел и подобрал револьвер.

Тюрк тихо обругал его. Конкэннон встал на одно колено и осмотрел рану; что-либо делать было бесполезно. Только благодаря своей отчаянной злобе Тюрк еще продолжал жить.

– Дело поправимое, – спокойно сказал Конкэннон. – Я вернусь в Дип-Форк и поищу врача.

Рука, на которую опирался Тюрк, подогнулась, и он упал головой в траву. Конкэннон приподнял его голову, подложил под нее шляпу и сделал вид, что собирается оказывать помощь.

– Расскажи мне об ограблении, Тюрк. И о Эйбе Миллере. Это поможет тебе на суде.

– Ты поганый лжец, Конкэннон. Мне не выжить… Ты это прекрасно знаешь.

– Это еще неизвестно. Я видел немало лошадей, которые выздоровели, хотя ветеринар советовал их пристрелить.

Он разорвал рубаху преступника и обмотал его грудь длинной тряпичной лентой.

– Говори, кто за этим стоит? Кто организовал ограбление? Миллер?

Тюрк произнес грязные ругательства и закашлялся. На его губах появились красные пузырьки.

– Где Миллер? Деньги тебе пока что ни к чему. Но если ты все расскажешь, это тебе зачтется.

– Пошел ты к черту, Конкэннон.

– Но мне все же интересно, почему Крой, Миллер и ты остались здесь, хотя за вами охотилась половина всей полиции штата?

Собрав остатки сил, Тюрк злобно улыбнулся.

– Ах, тебе интересно?

– Да. Я могу оказать тебе услугу, Тюрк. Если ты поможешь вернуть эти деньги, железнодорожная компания будет на твоей стороне.

Тюрк снова выругался в ответ.

– Почему вы не убили меня тогда, в Оклахома-Сити?

Взгляд Тюрка начал угасать.

– Скажи хоть одно: вы угрожали вдове Рэя Алларда, а потом пытались подкупить ее и дали ей две тысячи долларов. Зачем?

Тюрк посмотрел на Конкэннона так, словно упивался одному ему известной тайной. Затем глаза его закрылись навсегда.

Конкэннон выбрался на дорогу и направился в Дип-Форк. И хотя городок был всего в десяти минутах ходьбы, дорога показалась ему ужасно длинной.

Когда он дошел до «Фанданго», то был уже совершенно обессилен. Одежда его превратилась в лохмотья, руки были в крови. Его появление в подпольном баре было встречено кратковременным изумленным молчанием. Он держал в руках карабин индейского фермера; за поясом у него торчал «Кольт» сорок пятого калибра, на лице были написаны усталость и гнев.

Картежники разом перестали играть и рассовали деньги по карманам. В эту минуту в баре слышалось только сопение повара-индейца.

Качая головой, к нему приблизилась Белла Плотт.

– А вы умеете делать сюрпризы, малыш…

– Мне нужен Отто Майер.

Не поворачивая головы, она крикнула:

– Отто, к тебе пришли!

Нефтяник выглянул из-за занавески в углу бара; его обнимала за плечи какая-то девица. Увидев Конкэннона, он сильно побледнел.

– Неужели никто не слышал выстрелов? – сказал Конкэннон, глядя на Майера. – А их было довольно много, и, причем, недалеко отсюда. Но никто, значит, ничего не слышал? И не видел двух незнакомцев, которые приехали сюда днем, чуть пораньше меня?

Отто Майер подошел к Конкэннону так, словно его тянули на веревке:

– Не поднимайте здесь шума, Конкэннон. Вы ведь знаете, что это за заведение…

– Знаю. Если никто так ничего и не вспомнит – завтра здесь будет толпа полицейских.

Игроки попрятали карты и направились к задней двери.

– Ладно, – вздохнул Конкэннон. – Пойдемте в мастерскую. Где ближайший полицейский участок? В Ред-Форк?

Отто Майер нехотя кивнул.

– Кажется, да.

– Отправьте туда кого-нибудь. Пусть они приедут. Белла Плотт в ужасе посмотрела на него.

– Да вы что! Бар, где торгуют виски, на индейской территории! Да они разнесут его в щепки!

– У вас есть целая ночь, чтобы избавиться от вашего виски. Завтра утром я должен поговорить со старшиной.

Конкэннон и нефтяник вышли из «Фанданго» и направились в мастерскую.

– Вы рискуете, – в беспокойстве сказал Майер. – До сих пор в этом баре ни разу не было облав.

– К черту бар! Меня интересует Эйб Миллер! Конкэннон уселся на бочонок рядом с печью и положил карабин на колени.

Майер зажег керосиновую лампу и проворчал:

– Лучше бы я вообще никогда не слыхал об этом Эйбе Миллере! Взрывник он, вот и все, что я знаю. И даже очень хороший. Но в последнее время он начал трусить. А когда это начинается у тех, кто работает с нитрашкой – им недолго остается жить…

«Он начал бояться своей работы», – сказала тогда Мэгги Слаттер… Эйба Миллера мучили кошмары; он хотел подзаработать денег и заняться чем-нибудь другим…

– Как давно вы знаете Миллера?

– Три или четыре года.

– Вы хорошо знали Тюрка и Кроя? Майер, казалось, не понял вопроса.

– Двух убийц, которые вам заплатили за меня? – добавил Конкэннон.

– Я никогда раньше их не видел, клянусь вам. – Он нервно почесал подбородок. – Послушайте, не рассказывайте об этом старшине, ладно?

– Обязательно расскажу, прямо с утра. Теперь скажите, как вы узнали, что там будут индейские полицейские?

Майер умоляюще посмотрел на него, затем обреченно пожал плечами:

– Пока эти двое держали вас в мастерской, прошли слухи, что в городе появились двое конных полицейских. Фермер по фамилии Мак-Фарланд обратился в участок с жалобой. Но вы же понимаете, что мы не можем пустить полицейских, пусть даже краснокожих, в такой городишко, как у нас. Так что я нашел этого фермера и заключил с ним сделку: если он не пустит конных охранников в Дип-Форк, я укажу, где лучше устроить засаду.

– Похоже, вы большой специалист по заключению сделок. Где сейчас эти полицейские?

– Ушли. Индейцы не любят вмешиваться в дела белых.

– Поэтому я и хочу повидаться завтра со старшиной. А теперь, – сказал Конкэннон, ощущая боль во всех мышцах, – я собираюсь поспать.

Он вскоре погрузился в неспокойный сон, лежа в мастерской Майера под палаточным брезентом. Во сне он видел Рэя и Атену Аллард; они смеялись, и он с удивлением отметил, что никогда не видел, чтобы Атена смеялась.

Проснулся он на рассвете. Отто Майер отодвинул засов на двери мастерской и подошел к нему в сопровождении высокорослого полицейского.

– Знакомьтесь: помощник старшины Гарри Вингэйт, – сказал он. – Из участка в Ред-Форк. – И удалился, оставив их наедине. Конкэннон рассказал полицейскому о схватке с преступниками и сообщил все, что ему было о них известно. Поскольку говорили они о вещах, привычных для обоих, беседа шла легко и спокойно. В конце разговора Конкэннон составил краткий отчет и подписал его.

– Вы, наверное, хотите осмотреть трупы?

Вингэйт кивнул:

– После этого вы можете быть свободны. Если будет нужно, мы свяжемся с вами через управление железной дороги.

– У меня к вам просьба, – сказал Конкэннон. – Не трогайте этих индейских полисменов и фермера. Они спасли мне жизнь. Правда, вчера вечером это не входило в их задачу, но все же спасли.

Полицейский улыбнулся и пожал плечами.

– Индейцы не слишком перегружают нас работой. Зато я тут присматривался к бару под названием «Фанданго». Что это за заведение?

– Притон, типичный для таких мест. Хозяйку зовут Белла Плотт. Вероятно, она уже успела спрятать все виски.

Вингэйт холодно улыбнулся.

– Что ж, идемте взглянем на двух ваших друзей.

При дневном свете Тюрк и Крой казались еще мертвее, чем при луне. Полицейский приподнял шляпу Кроя и хмыкнул от отвращения. Затем с профессиональной добросовестностью обыскал трупы и записал все найденные вещи: карманные ножи, табак, дешевые никелированные часы и меньше десяти долларов на двоих.

– Вы уверены, что эти люди участвовали в ограблении поезда?

Конкэннон вздохнул:

– Предполагаю. Но, возможно, я и ошибаюсь.

– Ясно.

Они постояли с минуту, вдыхая холодный осенний воздух и стараясь не смотреть на трупы. У Вингэйта было еще много работы; ему предстояло составить отчеты, начать расследование и организовать похороны. Смерть всегда доставляла полиции много хлопот.

– Вам нравится работа на железной дороге? – спросил наконец помощник старшины.

– В общем, да. Правда, мой шеф не очень-то уживчивый человек. Но вам, думаю, это знакомо.

Оба улыбнулись.

– Признаться, и мне иногда хочется уйти.

– Если я смогу быть вам полезен, дайте знать.

Они беседовали, словно двое друзей, встретившиеся на улице или в баре.

– Как вы доберетесь до Оклахома-Сити? – спросил Вингэйт.

– Найму лошадь. Если здесь, конечно, доверяют железнодорожной компании.

– Ей везде доверяют.

– Я хочу попросить вас кое о чем еще, – сказал Конкэннон, когда они вышли на дорогу. – Мне интересно, удивится ли кто-нибудь, когда я появлюсь в Оклахома-Сити живым.

Вингэйт понимающе кивнул.

– При всем желании я не смогу отправить свой отчет в Оклахома-Сити раньше чем через неделю.

Глава восьмая

Когда Конкэннон вошел в холл «Вояджер-отеля», дежурный встретил его словами:

– Мистер Конкэннон, вас спрашивал сержант Боун.

– Сержант Боун подождет. Что-нибудь еще?

Несмотря на хорошее воспитание и профессиональную выучку, дежурный невольно задержал удивленный взгляд на изорванной одежде Конкэннона и его многодневной щетине.

– Да, – сказал он, потянувшись к шкафу для писем. – Вам послание.

Это была телеграмма из Чикаго от Джона Эверса. «Члены совета требуют выводов по ограблению. Ждем результатов немедленно».

Тем самым Эверс давал понять, что Конкэннону грозит увольнение.

– Прикажите принести побольше горячей воды, – сказал Конкэннон. – Мне нужно помыться.

Он докрасна растирался мочалкой, но ощущение чистоты все не приходило. В памяти его возникали горящие ненавистью глаза Тюрка и изуродованное лицо Кроя. И после всего этого он по-прежнему ничего не знал о Миллере кроме того, что тот любил поволочиться за девчонками, был женат и имел ребенка. Он спросил себя, знала ли об этом Мэгги Слаттер.

Пат Дункан, хозяин «Файн и Денди», встретил Конкэннона с явной враждебностью, но не удивился, увидев его целым и невредимым.

– Миссис Аллард нет, – сказал он, не дожидаясь вопроса.

– А где она?

Повар опустил глаза.

– Она… на кладбище.

…Рядом со свежевырытой могилой стоял катафалк с двумя черными лошадьми; вдоль белой ограды кладбища выстроились в ряд многочисленные экипажи. У могилы собралось человек тридцать; двое работников похоронной службы снимали с катафалка гроб.

– Важную персону хоронят? – спросил Конкэннон у одного из собравшихся.

– Еще бы! Лучшую девочку из «Ночной магии». Убили ножом во время драки; кое-кто из бывших клиентов пришел проводить ее в последний путь.

Худой священник в черном рединготе начал читать надгробную молитву. Присутствующие, главным образом мужчины, не проявляли к церемонии особого интереса. Они в ожидании стояли у готовой могилы, курили и задумчиво смотрели вдаль. Многие из них, вероятно, были пьяны, когда получили известие о похоронах, и теперь, казалось, сожалели, что пришли.

По другую сторону катафалка стоял человек, которого Конкэннон уже где-то видел, и беседовал с двумя могильщиками. Конкэннон вспомнил: это был Лоусон, хозяин похоронного бюро. Вот один из могильщиков отпустил какую-то шуточку, и Лоусон украдкой захихикал. Конкэннон прошел сквозь толпу и оказался рядом с ним.

– Мистер Лоусон, я ищу одну могилу и никак не найду. Не могли бы вы мне помочь?

Тот быстро обрел прежнюю серьезность.

– А, мистер Конкэннон, если не ошибаюсь? Ведь это вы приходили тогда с сержантом Боуном! Так чью же могилу вы разыскиваете?

– Могилу Рэя Алларда, железнодорожного детектива, который погиб во время нападения на поезд.

Лоусон на секунду задумался, затем лицо его прояснилось.

– Ага, помню. Последний сектор, вон за тем большим дубом. – Он вздохнул и изобразил на лице подобающую случаю печаль. – Аллард… Грустные были похороны. Теперь припоминаю. Грустные во всех отношениях…

– Что вы имеете в виду? Что они были печальнее всех остальных?

– По крайней мере, с моей точки зрения. Лучше меня никто в этих местах не устраивает похорон. Это вам все скажут. Все было очень прилично. За такую низкую плату, да еще с закрытым гробом… Получилось вполне, вполне прилично. Но я остался недоволен, хоть и сделал все, что мог…

Он грустно покачал головой, вспоминая эти похороны, которые не принесли ему никакого дохода.

– Большое спасибо за помощь, – сухо сказал Конкэннон.

Атену он увидел на песчаной дорожке за большим дубом. Перед ней на надгробной плите лежал скромный букет желтых осенних хризантем.

Конкэннон остановился, закурил сигарету и стал ждать. Теперь, придя сюда, он не очень отчетливо представлял свою цель. Атена ничего не могла сказать ему о Тюрке, Крое или Эйбе Миллере. И ничего нового – о Рэе. Он пришел только потому, что хотел ее увидеть.

Но он предпочел бы встретиться с ней в другом месте. Пусть даже в кафе или в той кондитерской. Где угодно, только не на кладбище. Но он не ушел. Он продолжал молча курить, наблюдая за ней. А она не знала или не хотела замечать, что за ней следят, и стояла у могилы бледная, красивая, неприступная, одна в целом мире…

Церемония погребения проститутки подходила к концу. Могильщики засыпали яму красной глиной; присутствовавшие уже рассаживались по своим экипажам. Спустя минуту все разошлись, и на месте остались только добросовестные мистер Лоусон и двое его подручных.

Атена наконец отошла от могилы и направилась к воротам. Ее бледность напугала Конкэннона, и он шагнул вперед.

– Вы хорошо себя чувствуете, миссис Аллард? – спросил он.

Она посмотрела сквозь него, словно не узнавая, затем с видимым усилием вспомнила, кто стоит перед ней.

– Мистер Конкэннон, – сказала она наконец. – Да, я в порядке. Спасибо.

«Как это нелепо, – подумал Конкэннон. – Я даже не решаюсь назвать ее по имени, а ей плевать, жив я или мертв».

– За оградой меня ждет фиакр, – сказал он. – Разрешите отвезти вас в город?

Она равнодушно кивнула:

– Хорошо.

Они молча пошли мимо могил. «Довольно большое кладбище для такого молодого городка, – подумал Конкэннон. Ему хотелось поговорить с ней о Рэе, о Дип-Форк, о двух бандитах, которых он убил. Но он не нашел нужных слов и лишь сказал:

– Осторожнее, здесь камни…

Он помог ей сесть в экипаж и уселся рядом:

– Вы в кафе?

Она покачала головой.

– Нет. К миссис Робертсон, пожалуйста.

Она даже не спросила, зачем он пришел на кладбище и что делал после их последней встречи.

– Могу я вас кое о чем попросить, мистер Конкэннон? – сказала она после длительного молчания.

– Да, мэм. О чем же?

– Мне уже не стоит оставаться здесь и спасать честное имя Рэя. Неважно, что о нем думают другие. Мне достаточно собственного мнения. Я прошу вас прекратить расследование.

Конкэннон посмотрел на нее.

– Позвольте спросить, почему?

– Я просто хочу обо всем забыть. Уехать и забыть…

– Уехать?

Она кивнула.

– В Канзас, к родителям.

Конкэннон испытал неприятное чувство, словно они говорят на разных языках. Никто из них не воспринимал ни единого слова собеседника.

– Но объясните, почему вы передумали? Три дня назад, перед моим отъездом в Дип-Форк, вы считали, что в мире нет ничего важнее, чем сохранить репутацию мужа.

– Я помню. Но я ошибалась. Мистер Конкэннон, неужели вы не можете понять: я хочу только одного – забыть!

Кучер повернул с Седьмой улицы на Бродвей.

– Боюсь, что железнодорожное расследование – более сложная вещь, чем вам может показаться, – медленно сказал Конкэннон. – Если я брошу это дело, им займется кто-нибудь другой. И я не смогу этому воспрепятствовать.

Лицо ее сохранило прежнее бесстрастное выражение.

– Конечно, вы правы, – сказала она, помолчав. – С моей стороны было глупо просить вас об этом.

– Вовсе нет. Я понимаю ваши чувства. И постараюсь, чтобы расследование шло как можно более корректно.

Она кивнула, думая уже о чем-то другом.

– Когда вы собираетесь ехать в Канзас? – спросил Конкэннон.

– Еще не знаю… Но скоро.

Кучер остановил лошадей у пансиона миссис Робертсон. Атена повернулась к Конкэннону и впервые за всю встречу посмотрела ему в глаза.

– Боюсь, что я доставила вам слишком много неприятностей, мистер Конкэннон…

– Нет, что вы!

– Извините меня, – сказала она, улыбнулась ему одними губами и ушла.

Кучер посмотрел на Конкэннона.

– Куда прикажете?

– В бар «День и ночь», на Банко-Эллей.

Ему вовсе не хотелось находиться в обществе Лили Ольсен, но пора было отчитываться перед сержантом Боуном.

Устроившись у бара, Лили кормила Сатану сардинами из фарфорового блюдца. Она посмотрела на Конкэннона с полным безразличием, словно он был самым обыкновенным клиентом.

– Тебя ищет Боун, – сказала она. – Просил, чтобы ты его подождал.

– Откуда он узнал, что я вернулся? Лили пожала плечами.

– Я не расспрашиваю Боуна о его делах, а он меня – о моих, – сказала она. – Но знаешь, он чем-то взбешен. По крайней мере, он злее, чем обычно. У тебя что, неприятности с полицией?

– Вроде бы нет.

Она взяла со стойки бутылку «Теннесси» и налила ему стакан. Конкэннон залпом выпил. Алкоголь согрел его желудок, и он с нежностью посмотрел на бутылку, прекрасно зная, что не найдет на ее дне решения своих проблем. Потом налил себе еще.

Лили озабоченно посмотрела на него. Она была незлопамятна и не могла подолгу сердиться.

– У тебя все в порядке, Конкэннон?

– Я устал и неважно себя чувствую, но вообще-то все в порядке.

– Мне незачем повторять, что я тебя предупреждала. И тем не менее…

Конкэннон улыбнулся.

– Помню, помню. Отличное виски. Выпьешь со мной?

– Нет, спасибо. Мне нужно следить за кабаком. – Она беспомощно пожала плечами. – Можешь забрать бутылку наверх. А мне некогда.

– Ты просто прелесть, Лили, – искренне сказал Конкэннон.

– Если придет Боун, сказать ему, где ты?

– Скажи, скажи.

Он уже чувствовал небольшое головокружение. День выдался не из легких, и он опять забыл поесть.

Конкэннон поднялся наверх, налил себе виски из бутылки и удобно устроился в кресле. Он сделал несколько глотков и почувствовал, как алкоголь горячими волнами начал разливаться по его телу.

Вдруг дверь резко распахнулась, и на пороге возник Боун. В этом женском интерьере, среди украшений и кружевных занавесок, сержант казался вдвое крупнее обычного.

– Я оставил вам в отеле записку, где просил встретиться со мной тотчас же после приезда, – проворчал он.

– Я ее читал, но был занят другими делами. Присаживайтесь, Боун, отдохните.

Одутловатое лицо сержанта покраснело и блестело от пота. Он вошел в комнату, хлопнув дверью, и посмотрел вокруг.

– Типичная комната потаскухи, – сказал он, ухмыляясь. – Я смотрю, вы здесь как дома, Конкэннон.

Детектив промолчал, справляясь с подступившей злостью.

– Боун, последние несколько дней были для меня весьма утомительными, – сказал он наконец. – Я сильно раздражен. И не собираюсь выслушивать оскорбительные заявления в адрес моих друзей. Если вы по делу – говорите. Если нет – до свидания.

Боун словно получил пинок под зад. Глаза его вылезли из орбит.

– Вы пьяны, Конкэннон?

– Пока нет.

– Прекрасно, – сказал полицейский, садясь на один из резных стульев, – Расскажите о Дип-Форк. Вы виделись с Майером?

– Да.

– И что же? – Сержант нетерпеливо скрипнул зубами. – Он сказал вам, где Эйб Миллер?

– О Миллере он знал не больше, чем я. Ну, сказал, правда, что он женат и что у него ребенок. Вы это знали?

Боун помедлил, затем ответил:

– Нет. Что еще?

– Я убил двух человек.

Наступила такая напряженная тишина, что Сатана приподнялся на диване и посмотрел на Конкэннона, затем на Боуна.

– Мне кажется, – сказал Боун неожиданно тихо, – что вам следует начать с самого начала.

– Их звали Тюрк и Крой. Это вам о чем-нибудь говорит?

Боун покачал головой.

– Скоро вы получите рапорт помощника старшины, который занимается этим делом, и узнаете обо всем официальным путем.

Конкэннон рассказал о своих приключениях, начиная с засады на холмах и заканчивая перестрелкой у ручья.

Сержант смотрел поверх головы Конкэннона, погруженный в свои мысли.

– Как по-вашему, эти двое знали об ограблении? – спросил он, дослушав до конца.

– Мне кажется, они были членами банды.

Конкэннон рассказал, как Тюрк и Крой подстерегли Атену у пансиона, и от этого воспоминания у него опять похолодела спина.

Услыхав о двух тысячах долларов, которые бандиты дали Атене Аллард, Боун напрягся.

– Почему вы не сказали мне об этом раньше?

– Я хотел, чтобы они чувствовали себя в безопасности. Чтобы думали, что миссис Аллард приняла деньги и отступилась.

– Но это – сокрытие улики, Конкэннон! – Голос Боуна стал свистящим от гнева. – Я могу за это посадить вас за решетку!

Конкэннон поднял бутылку и припал к горлышку. Боун едва смог удержать себя в руках и лишь посмотрел на него испепеляющим взглядом.

Затем Конкэннон дорассказал всю историю до настоящего момента.

– Итак, миссис Аллард хочет, чтобы вы прекратили расследование, – сказал, подумав, Боун. – Возможно, она права. Вы над этим размышляли?

Конкэннон посмотрел на него.

– Что вы имеете в виду?

Боун по-волчьи оскалил зубы.

– Сколько времени вы уже занимаетесь этим делом? Неделю? А результат? Погибли два человека, вам намяли бока, а потом устроили на вас засаду. О Миллере вы ничего не узнали. Может быть, пора передать дело кому-нибудь другому?

– С удовольствием, если об этом распорядится Джон Эверс.

Боун задумался.

– Я вот размышляю о тех двоих, которых вы убили. Денег у них при себе не оказалось. Отчего же вы так уверены, что они участвовали в ограблении?

– Но ведь были же у них две тысячи долларов на подкуп миссис Аллард!

Снизу послышались крики и треск мебели.

Видимо, возникла потасовка. Шум постепенно становился все громче: похоже, дрались уже у игорных столов. Издали донеслись свистки полицейских. Боун и Конкэннон почти не обратили на все это внимания. Они смотрели друг на друга.

– Интересно, – спокойно говорил Конкэннон, пока внизу ломали столы, – сколько может зарабатывать сержант полиции в Оклахома-Сити?

Полицейский мгновенно понял намек.

– Едва хватает на жизнь, – сказал он сухо. – Если сержант честный…

На улице раздался револьверный выстрел, вслед за ним – крик, снова выстрел, еще один… Конкэннон вдруг вспомнил, как Боун ходил с ним в конюшню перед его поездкой в Дип-Форк. Он даже выбрал ему лошадь. Кто-то указал Тюрку и Крою маршрут, который ему предстояло проделать в тот день. Может быть, сержанту Марвину Боуну надоело жить на мизерное жалованье полисмена и он решил подзаработать на стороне?

Конкэннон посмотрел на сержанта, думая: «Не состоишь ли ты в банде, Боун? Ты, Миллер, Тюрк, Крой… Но где тогда деньги? И где Миллер?»

Со стороны мэрии к бару бежала группа полицейских. Послышалась возня и крики: это нарушителей порядка уводили в «Тополиную рощу», как местные шутники называли недавно построенную за мэрией тюрьму. Сержант Боун не обратил на шум никакого внимания. Он откинулся на спинку стула и скрестил огромные ручищи на груди.

– Я вижу, Конкэннон, что у вас появились какие-то соображения. Ну-ка, ну-ка?

Конкэннон улыбнулся.

– Я тут размышляю о совпадениях, Боун. Меня чуть не убили из-за вашего совета. Который, кстати, оказался не очень-то дельным. Вы посоветовали мне взять в конюшне серого мерина. Зачем? Чтобы убедиться, что бандиты не обознаются? Вот так мне все представляется. – Он наклонил бутылку, посмотрел на нее, но пить не стал. – Это между нами, Боун. Никто ведь нас не слышит. Ну, что, так все было или нет? Это вы поручили Тюрку и Крою убить меня?

Боун и глазом не моргнул.

– А зачем мне это было нужно?

– Вы решили, что я опасен. Не знаю, почему. Мне не удалось сделать ничего из того, что я задумал.

– Такие слухи распускать опасно, Конкэннон.

– Я и не распускаю. Мы ведь здесь одни. Вам никогда не приходило в голову, что не только полицейским сержантам иногда надоедает их работа? Думаете, жизнь железнодорожного детектива намного приятнее?

Боун засмеялся.

– Вы меня удивляете, Конкэннон. Вы что, хотите меня загнать в угол и забрать часть добычи?

– Почему бы и нет? Тюрк и Крой выбыли из игры, делиться с ними не нужно. К тому же это самый простой способ избавиться от меня. А вы этого очень хотите, судя по покушению.

Боун весело посмотрел на него.

– Понятно. Вы получаете свой кусок пирога, собираете вещички и уезжаете. Сколько вы хотели бы получить?

Конкэннон пожал плечами.

– По справедливости. Десять тысяч.

– А где гарантии, что вы сдержите обещание?

– Я могу написать вам расписку на десять тысяч долларов. Это позволит держать меня в руках.

Боун некоторое время сидел с отсутствующим видом. Затем наклонился вперед и протянул руку. Конкэннон удивленно отдал ему бутылку.

– Классное виски, – сказал сержант со вздохом, оторвавшись от горлышка. – Внизу такого ни за что не купишь. Все начнут показывать на меня пальцами и говорить: «Смотри-ка, Марвин Боун заодно с проститутками и игроками.» Но я поклялся никогда не продаваться проституткам и игрокам…

Он посмотрел на Конкэннона, откинулся на спинку стула и улыбнулся.

– Хотя у каждого своя цена. Как вы сказали, мы здесь одни, никто нас не слышит. У меня тоже была своя цена. Будет и у вас. Только, по-моему, речь пойдет не о деньгах…

Конкэннон почувствовал, как по спине побежали мурашки. Либо Боун пытался запугать его, либо был настолько уверен в себе, что мог говорить правду…

– Да, – продолжал сержант задумчиво. – Мы купим вас не за деньги… а при помощи женщины. А именно – вдовы вашего старого дружка Рэя Алларда. Жаль, – вздохнул он, – лучше бы вы продавались за деньги.

– В таком случае вам, возможно, придется скорее убить меня.

– Может быть, вас, а, может быть, Атену Аллард.

Сержант улыбнулся, как всегда хищно оскалив зубы.

– Если вы, конечно, не предпочтете прекратить поиски.

Конкэннон похолодел. В этом разговоре было что-то нереальное. Ему казалось, что он вот-вот проснется от кошмарного сна. Но Марвин Боун был вполне реальным. Это был все тот же здоровенный, тщеславный, хитрый и решительный полицейский, образцовый с виду, а на самом деле наемный бандит, вполне способный воспользоваться убийством как орудием нажима.

Боун резко встал, отдал Конкэннону бутылку виски и покачал головой.

– Похоже, я был прав, – сказал он, обращаясь словно к самому себе. – Я всегда говорил ему, что пугать вас бесполезно. И что рано или поздно вас придется убрать.

– Кому? – спросил Конкэннон.

Боун не услышал или не захотел услышать.

– Я ухожу, Конкэннон. Берегитесь.

Конкэннон услышал, как его будущий убийца спускается по лестнице, но ничего не мог поделать. О том, чтобы просить защиты у полиции, не могло быть и речи. В мэрии над ним стали бы смеяться. Кто поверит, что Марвин Боун – воплощение честности и мужества – берет взятки, грабит поезда, устраивает убийства?

Конкэннон так и сидел с бутылкой в руке, когда вошла Лили.

– Что ты сказал Боуну? Он вышел какой-то чудной…

– У сержанта Боуна сейчас много забот.

Она внимательно посмотрела на него.

– Слушай, ты тоже вроде бы не в себе.

– Мне нужно подышать воздухом. Хотя бы даже тем воздухом, который имеется на Банко-Эллей, – сказал он, протягивая ей бутылку. – Возьми-ка, я скоро приду.

На углу Бродвея и Гранд-Авеню все тот же оркестр Армии Спасения играл «Бросьте спасательный круг». Конкэннон бросил в кружку двадцатипятицентовик, затем, подумав, прибавил еще полдоллара.

– Благослови вас Господь, – сказала барабанщица. – Вы хороший, богобоязненный христианин…

Конкэннон улыбнулся. Не то чтобы уж он был таким хорошим христианином, но спасательный круг мог ему вскоре понадобиться…

Он поискал Боуна в толпе, окружавшей оркестр. Сержанта не оказалось ни здесь, ни на Банко-Эллей, ни на Бэттл-Роуд, ни на Хоп-бульваре. Но он не исчез бесследно, он где-то был, и в заднем кармане его брюк лежал «Кольт» сорок пятого калибра, а в стволе «Кольта» была пуля с надписью «Маркус Конкэннон».

Конкэннон спустился по Бэттл-роуд и наткнулся на какого-то человека с залитым кровью лицом, лежавшего у входа в один из притонов. В этом квартале подобное зрелище давно перестало привлекать любопытных.

Однако в этом окровавленном лице было что-то особое… Впрочем, лица как будто не было вовсе.

В голове у Конкэннона словно приоткрылась какая-то дверца и сверкнул луч света. До этого смутная мысль предстала во всей своей ясности. Когда он говорил с хозяином похоронного бюро, тот вспомнил, что Рэя Алларда хоронили в закрытом гробу. Почему друзьям Рэя не позволили пройти у открытого гроба, как требовала традиция?

Вдруг ему вспомнилось изуродованное лицо мертвого Кроя. Внутри у него что-то оборвалось. Он нашел решение задачи. Или, по крайней мере, знал, где его искать.

Он вышел на дорогу и остановил фиакр, поворачивающий на Бродвей.

– На Харви-стрит есть похоронное бюро, – сказал он кучеру. – Хозяина зовут…

За спиной его внезапно вырос Боун. На губах его была все та же недобрая улыбка, но лицо казалось необычно бледным.

– Кого собрались хоронить, Конкэннон?

Конкэннон не ответил. Небрежным движением руки Боун отпустил фиакр. Мимо них по Бэттл-роуд дефилировали шумные вереницы людей, но Конкэннону казалось, что его окружает звенящая тишина. Некоторое время Боун пристально смотрел на него.

– Вы догадались, верно? – сказал он наконец.

Хитрить было бесполезно. Хозяин похоронного бюро теперь был тоже ни к чему. Конкэннон кивнул:

– Кажется, да.

Полицейский расправил широченные плечи и, казалось, вздохнул.

– Я заметил это еще в «Дни и ночи». Вы тогда были уже близки к правде. Что ж, можем пойти прямо сейчас…

– Куда?

– А разве вы не хотите его видеть? Конкэннон удивился:

– Он что, в Оклахома-Сити?

– В шести кварталах отсюда.

Полицейский подтолкнул Конкэннона плечом, направляя его в толпу. На Гранд-Авеню они свернули на запад и пошли по темной безлюдной улочке.

– С таким везением вам бы в карты играть, – спокойно сказал Боун.

Как раз в эту минуту Конкэннон не считал себя таким уж везучим.

– Почему это? – глуповато спросил он.

– С самого приезда вы шли по краю пропасти. – Боун восхищенно покачал головой, глядя на него. – Если б была на то моя воля, я бы давно уже вас застрелил. А когда вы смогли уйти от Тюрка и Кроя – это была уже настоящая улыбка фортуны!

– Теперь она, кажись, перестала улыбаться, – мрачно заметил Конкэннон.

Когда они добрались до угла Харви-стрит, в руке Боуна заблестел «Кольт».

– Ей-богу, не пойму, зачем вам эта штука, – сказал сержант, сунул руку в карман Конкэннона и вытащил его «тридцать восьмой».

Они молча шли по темной улице. Конкэннон мог только гадать, что его ожидает. Вопросы, занимавшие его до сих пор, утратили всякую важность.

– Вы меня разочаровываете, Боун, – сказал он наконец, чтобы нарушить гнетущее молчание.

Боун посмотрел на него и улыбнулся.

– Я оставался честным целых четыре года. Другие подрабатывали на сутенерах, проститутках и игроках. Но Марвин Боун – никогда. Ни одного цента. – Он засмеялся. – В участке меня терпеть не могли…

– И когда же вы перестали быть честным?

– Когда ставка сделалась достаточно большой. – Он самодовольно вздохнул. – Я умел ждать. И знал, что час мой придет. Вот он и пришел. Сто тысяч долларов! От этого у любого может закружиться голова!

– Сколько человек разделит их между собой?

– Только двое. Он и я. Собственно говоря, вы оказали нам услугу, убив Тюрка и Кроя.

Конкэннону вдруг стало жаль этих двоих. Они затратили столько труда, уже будучи вычеркнутыми из списка…

Они достигли бедных кварталов Харви-стрит. Боун локтем подтолкнул Конкэннона к тропинке, ведущей на пустырь; там, недалеко от дороги, стоял какой-то невзрачный домишко.

– Жилище не из шикарных, верно? – произнес сержант. – Как раз по карману честному полицейскому. – Он подошел к двери и постучал. – Это я, Боун! Я привел Конкэннона.

Наступило напряженное молчание. Конкэннон словно слышал, как по ту сторону двери работает человеческий мозг. Затем раздался тихий невыразительный голос:

– Входите.

Боун повернул ключ в замке и открыл дверь. Когда они вошли, он тут же запер дверь на засов. Внутри было темно, как в подземелье, и слышалось чье-то тяжелое свистящее дыхание. Конкэннон почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове.

Наконец Боун чиркнул спинкой и зажег фонарь, висевший над дверью. У противоположной стены на старой походной кровати лежал человек. В руках он держал «Кольт» сорок пятого калибра. Ствол был направлен на Конкэннона и едва заметно дрожал.

– Ты его обезоружил? – спросил он у Боуна.

Тот, улыбаясь, показал в ответ «тридцать восьмой». Человек удовлетворенно кивнул и опустил оружие.

– Ты почти не изменился, Маркус, – сказал он с легкой задумчивой улыбкой.

– А ты изменился, Рэй, – ответил Конкэннон.

Глава девятая

Когда-то Рэй Аллард был человеком недюжинной силы; глаза его сияли неизменным весельем, руки и ноги были будто на стальных пружинах. Сейчас он лежал без сил; бледная пересохшая кожа была словно приклеена к черепу, в глазах тускло горел огонек лихорадки.

Боун скрестил руки на груди и прислонился спиной к двери, с интересом наблюдая за встречей двух старых друзей.

– Он сам обо всем догадался, – сказал он Алларду. – Я застал его в тот момент, когда он собирался ехать к Лоусону.

Аллард кивнул и скривил губы в невеселой улыбке.

– Я не сомневался, что ты поймешь, – сказал он Конкэннону. – Что тебя навело на верный путь? Похоронное бюро?

Конкэннон ответил:

– Гробовщик сказал, что церемония проходила с закрытым гробом. А это делается только в тех случаях, когда покойника нельзя показывать людям. – Он отыскал в кармане сигару, отгрыз ее кончик и закурил. – Так кто же был в ящике, Рэй? Миллер, специалист по нитроглицерину?

Аллард качнул головой, не сводя с Конкэннона болезненного взгляда.

– Да. Эйб Миллер. Он был моего роста. И волосы у нас были одного цвета. Карабин, как ты знаешь, не слишком аккуратный инструмент. А если стрелять в упор – тем более. Миллер получил заряд картечи в лицо. Поэтому гроб и не открывали. – Он мечтательно улыбнулся. – Церемония, в общем-то, получилась что надо. Цветы на могиле, важные персоны: Джон Эверс, мэр города и другие. Честно говоря, Маркус, я немного обиделся, что ты не пришел.

– Я был занят, – сухо сказал Конкэннон. – Значит, никому так и не пришло в голову усомниться в личности убитого?

– Какие могли быть сомнения? На Миллере была моя одежда, а в карманах – мои вещи. Кто мог подумать, что это не Рэй Аллард, а другой человек?

– Может быть, твоя жена?

Лицо Алларда не изменилось. Он устало пожал плечами:

– Нет. Атена ничего не заподозрила. Поскольку никто не сомневался, что это я, ее даже не попросили опознать труп. Хотя нет, кое-кто все же понял, что в гробу лежал не Рэй Аллард…

– Я, пожалуй, знаю, кто это понял, – сказал Конкэннон. – Сержант Марвин Боун.

Боун хмыкнул, стоя у двери в той же позе. Не обращая на него внимания, Конкэннон продолжал:

– Разве Боун не участвовал в ограблении?

– Сначала он вообще ни о чем не знал. Но он бравый полицейский, наш сержант Боун! Он почуял что-то неладное, опросил работников поезда, потом поговорил с Атеной, потом – с хозяином похоронного бюро. Тогда я понял, что он меня вот-вот раскроет. Это было неизбежно.

– Тогда ты предложил ему часть добычи.

Аллард хотел улыбнуться, но побледнел от внезапного приступа боли.

– Чертов почтальон! – тихо пробормотал Рэй. – Он успел вытащить из мешка с письмами револьвер и попал мне в живот еще до того, как Миллер вскрыл сейф. Тюрк через секунду убил его на месте.

– А после того, как сейф открыли, ты застрелил Миллера и надел на него свою одежду.

Аллард развел руками:

– Ему не повезло, что он был похож на меня. Согласись, все было задумано неплохо. Мы скрылись с сотней тысяч долларов. И никто не стал меня искать: все считали, что я погиб.

– Кроме меня.

– Ты не в счет, Маркус. Мы друзья. Где мы только с тобой не бывали вместе…

Он когда-то спас Конкэннону жизнь, и сейчас хотел убедиться, что ничего не забыл.

– Ты ведь не выдашь меня, правда, Маркус?

– Теперь ты преступник.

– Мне приходилось выбирать: Миллер поступил бы со мной точно так же.

– Но ты все продумал заранее: ты спокойно застрелил его, а потом выдал его труп за собственный.

Аллард облизал сухие губы.

– Пусть так. Но ты мне кое-чем обязан, Маркус. Я не хотел об этом говорить, но теперь у меня нет другого выхода. Если бы не я, ты давно был бы мертв.

– Так я и знал, что мы к этому придем, – холодно сказал Конкэннон.

– Как я устал от вашей болтовни, – нетерпеливо вмешался Боун. – Знаю я таких, как он: всегда оставляют за собой последнее слово! Давай я его прикончу прямо сейчас, и дело с концом.

Рэй Аллард криво улыбнулся.

– Видишь, Маркус, Боун знает, что говорит. Ты представляешь для нас опасность, и он убежден, что единственный выход – отправить тебя на тот свет…

– А что думаешь об этом ты, Рэй?

Аллард посмотрел в потолок.

– Боун, оставь нас одних на минутку. Нам нужно поговорить.

– В таком состоянии это рискованно для тебя, – проворчал сержант.

– Выйди, – настаивал Аллард.

– Хорошо. Но мне это не нравится.

– Ты с ним обращаешься, как с дрессированной собачкой, – сказал Конкэннон, когда полисмен вышел. – Несколько дней назад я ни за что не поверил бы своим глазам.

Аллард улыбнулся.

– Деньги могут все… Хочешь денег, Маркус?

– Этих не хочу. На них слишком много крови.

– Не вредничай, Маркус, – сказал Аллард с бледной улыбкой. – У меня в брюхе все горит, а голова гудит, как осиное гнездо. Пообещай мне, что бросишь расследование. Я ведь имею право тебя об этом просить… – Он поднял руку и указал в угол комнаты: – Там, за сумками, есть бутылка виски; принеси-ка ее. Выпьем за старые добрые времена.

Конкэннон взял бутылку, и они по очереди торжественно приложились к ней.

– Что ты решил, Маркус?

– По-твоему, у меня есть выбор?

– Да, о Боуне забывать не нужно, – признал Аллард. – От него всего можно ожидать.

Конкэннон беспомощно развел руками.

– Пожалуй, ты действительно имеешь право меня просить.

На бледном лице Алларда появилась улыбка облегчения.

– Я знал, что смогу рассчитывать на тебя. Тюрк, Крой, потом Боун – все они хотели тебя убить. Они не видели другого выхода. Но я сказал им: «Когда придет время, мы с Маркусом сможем договориться». Я был прав, верно?

– Может быть.

Конкэннон взял соломенный стул и сел у кровати.

– Ты показывал свою рану врачу?

– Да. Тюрк нашел какую-то старую индианку. Она лечит травами, корешками и прочей ерундой. Теперь мне лучше. Через неделю я буду уже далеко…

– Почему ты попросил Боуна выйти? О чем нам следовало поговорить?

Аллард смущенно улыбнулся, и на его лице на мгновение появилось прежнее юношеское лукавство.

– Честно говоря, мне надоела его рожа. Тюрк, Крой и Миллер были при жизни не лучше. Знаешь, что я понял? Для преступника хуже нет, чем попасть в дурное общество.

Он хотел посмеяться собственной шутке, но не издал ни звука.

– Почему же ты стал преступником, Рэй?

– Деньги, – вздохнул тот. – Мне их не хватало. – Он удивленно покачал головой. – Странно: теперь я уже не могу припомнить, зачем они были мне нужны. Просто хотелось много денег. Они казались мне важнее всего в мире. А мне как раз предстояло везти их с собой. Собрать банду было проще простого: два головореза – Тюрк и Крой. Да еще Эйб Миллер, чтобы взорвать сейф. Дважды им повторять не пришлось: они хотели заполучить эти деньги не меньше моего.

– Где они сейчас?

Аллард помедлил.

– В надежном месте, – сказал он наконец. – Кроме меня, никто не знает, где они. Поэтому я и жив до сих пор.

– В это трудно поверить. Зачем Тюрку и Крою было оставлять тебе их долю?

– Так было задумано, – проворчал Аллард. – Мы должны были сработать как можно быстрее, затем разделиться и встретиться в Уошите, в назначенном мной месте. В самый разгар дела я взял деньги и смылся. Тогда мне казалось, что рана пустяковая: ожог на животе, не более. Зато вскоре понял, что это не так. Чтобы выжить, мне нужно было спрятать деньги. Это заставило бы Тюрка и Кроя оберегать мою жизнь. Хотя бы до тех пор, пока они не доберутся до денег…

– Где ты их спрятал?

Аллард грустно улыбнулся, качая головой.

– Этого я тебе не скажу, Маркус. Это мой главный козырь. Пока я один буду это знать, мне не нужно будет опасаться сержанта Боуна.

– Но ты ведь спрятал не все: Тюрк и Крой дали две тысячи твоей жене и пятьсот – Мэгги Слаттер.

Лицо Алларда стало серым и невыразительным.

– Вот что я тебе скажу, Маркус. Я не гожусь для роли злодея. Не знаю, почему. Может быть, потому что слишком долго был на противоположной стороне. Поверь, я не собирался больше никого убивать. Поэтому и оставил часть денег при себе. Для такой дешевой шлюхи, как Мэгги Слаттер, пятьсот долларов были целым состоянием! Можно было не сомневаться, что она возьмет их и будет молчать. Но нет – она проболталась о Миллере и вполне могла рассказать то же самое полицейским. И тогда бы все пропало…

– Поэтому ты поручил Тюрку и Крою расправиться с ней.

– Другого выхода у меня не было. Она сама во всем виновата.

– А свою жену ты случайно убить не собираешься, Рэй?

Горящие лихорадкой глаза уставились на Конкэннона.

– Конечно, нет. Я надеялся, что она примет деньги и поймет, что однажды я вернусь и все устроится наилучшим образом.

– Ты по-прежнему любишь ее, – заключил Конкэннон. – А я уже начал в этом сомневаться.

Казалось, это предположение изумило Алларда.

– Я люблю Атену больше всего на свете… И так будет всегда.

– Когда я видел ее в последний раз, она принесла цветы на твою могилу. Глаза ее были красными и мокрыми от слез…

– Я не хочу говорить о ней сейчас.

Аллард закрыл глаза.

– Маркус, я был с тобой откровенен. И рассказал все, что мог…

– Почти все. Как насчет убитого сутенера? Это, конечно, мелочь, – горько сказал Конкэннон. – Но ты ведь знаешь: мы, полицейские, все не в меру любопытны.

– Что ж… Он стоял за дверью, пока ты говорил с Мэгги. Сутенеры считают, что мимо их ушей не должно проходить ничего. Он сказал, что железнодорожный детектив задавал Мэгги вопросы о Миллере… Я отправил Тюрка и Кроя к нему, но он оказался жадным и захотел часть добычи.

– Тогда вы убили и его.

– Если бы деньги пришлось делить со всеми желающими, мне не осталось бы ровным счетом ничего.

Конкэннон улыбнулся.

– А говоришь – не подходишь на роль преступника, Рэй!

– Нет, правда, – сказал Аллард. – Я хотел обойтись с этим типом по-хорошему. Но он не стал слушать. И Мэгги тоже.

– Да и я тоже… Интересно, почему твои ребята не убили меня, а только отдубасили?

Аллард непритворно удивился.

– Но ведь ты же мой друг, Маркус. Как я мог убить друга?

– Однако, ты убил Эйба Миллера.

– Я с ним не дружил. И потом – в той ситуации это было неизбежно…

С минуту он лежал неподвижно, тяжело дыша, похожий на дряхлого старика.

– Конечно, – продолжал он, – напрасно я позволил Тюрку и Крою избить тебя. Мне следовало знать, что это тебя не испугает. И я бы это понял, будь я здоров. Но эта чертова рана в животе помутила мой рассудок, и я совсем взбесился. Извини меня, Маркус.

– Ладно, – сухо сказал Конкэннон. – Может быть, мне нужно еще и поблагодарить тебя за то, что я жив до сих пор.

Аллард опять по-мальчишески улыбнулся.

– Видно, я и впрямь не создан для разбойной жизни, Маркус. Когда это дело завершится, все будет по-другому.

– Что же станет с твоей женой?

Аллард упрямо сжал зубы.

– Атена – сильная женщина. Она будет ждать меня.

– Она думает, что тебя уже нет.

– Разве что головой. Но не сердцем. Она знает, что я вернусь к ней, как только смогу.

– А пока что ты позволяешь ей проливать слезы над чужой могилой.

Аллард испустил тяжкий вздох.

– Давай не будем об этом. Дай мне слово, что ты прекратишь расследование и забудешь, что был со мной знаком.

– Больше ничего? – иронично сказал Конкэннон. – Это для меня равносильно потере работы. А работа у меня сейчас самая приличная из всех, что я когда-либо имел. Ты это знаешь?

– Знаю. Ну как, обещаешь?

На глазах у Конкэннона в тумане небытия стали медленно растворяться пять лет тяжелого труда, былая дружба и лицо женщины, чей образ неотступно преследовал его все эти дни.

– Обещаю.

– Постучи в дверь три раза, – сказал Аллард. Конкэннон повиновался. Дверь тут же открылась, и Боун вошел в дом.

– Все в порядке, – сказал Аллард. – Отдай ему револьвер.

– Ты с ума сошел! – сказал Боун.

– Отдай, отдай. Он дал мне слово, что бросит расследование.

Боун хмыкнул, выразив тем самым свое отношение к честному слову агентов железнодорожной компании, однако отдал Конкэннону его «тридцать восьмой». Тот спрятал его в карман.

– Маркус, – сказал Аллард, когда Конкэннон был уже на пороге. Казалось, Аллард не может собраться с мыслями; затем он облизнул пересохшие губы и спросил: – Ты хорошо успел узнать мою жену?

Вопрос удивил Конкэннона.

– Нет. Я видел ее всего три раза.

– Она – единственная женщина, которую я когда-либо любил.

Похоже, Алларду было больше нечего сказать. Он поднял бутылку и отпил виски, глядя в пустоту. Конкэннон вышел.

Спустя тридцать шесть часов после встречи с Аллардом Конкэннон услышал стук в дверь своего гостиничного номера. Так властно и бесцеремонно стучать мог только один человек.

Конкэннон открыл дверь.

– Входите, мистер Эверс, – сказал он. – Вы меня застали случайно.

Джон Эверс вошел в комнату, окутанный облаком дыма гаванской сигары и похожий на готовый сорваться с места паровоз. Он яростно потряс у лица Конкэннона желтой телеграммой.

– Что это за идиотская выходка? Когда я получил в Чикаго эту бумажку, то как раз беседовал с одним из наиболее влиятельных членов совета! Вы представляете, в какое положение вы меня ставите? Два дня и одну ночь я провел в поезде и надеюсь, что прибыл как раз вовремя, чтобы спасти вас от припадка безумия.

– Садись, мистер Эверс, – сказал Конкэннон. – Мне казалось, что в своей телеграмме я все как следует объяснил. Я подаю в отставку, вот и все.

– Не хочу я садиться! – взревел инспектор.

Он возмущенно посмотрел на конец своей сигары. В гневе он выкурил ее слишком быстро, и пятнистая обертка начала завиваться. Сделав над собой значительное усилие, Эверс взял себя в руки.

– Хорошо, Конкэннон. Расскажите мне все с самого начала.

– Рассказывать придется недолго. Меня избили ногами. По моей вине погибли два человека. Еще двоих убил я сам. Видимо, я становлюсь слишком старым для этой работы.

– Ничего подобного! – проворчал Эверс. – Единственная специальность, которой вы владеете – это розыск, и вы никогда не будете делать ничего другого. Что вы обнаружили в Дип-Форк?

Конкэннон подробно рассказал о своих злоключениях. Эверс задумчиво слушал, дуя на кончик своей сигары, которая все же погасла, несмотря на его старания. Тогда он положил ее на черный дубовый комод и забыл о ней навсегда.

– Иногда я думаю над тем, существовал ли в действительности этот Миллер, – медленно сказал он.

– Существовал. Это могут подтвердить многие женщины.

– Где же он в таком случае? Все это неприятное дело вертится вокруг него. Но от него нам не больше пользы, чем если бы он был уже мертв и похоронен.

«Мертв и похоронен!» Конкэннон печально улыбнулся.

– Найдите его, – недовольно сказал Эверс – Найдите и доведите дело до конца. Члены совета уже теряют терпение.

Конкэннон с сожалением покачал головой. Голос Эверса сразу сделался стальным:

– Если вы бросите это дело, я позабочусь о том, чтобы вы больше не получили ни одного задания на железной дороге и где-либо вообще.

– Очень жаль, но мне придется пойти на этот риск.

Инспектор обратился к своему многолетнему опыту и спросил наугад:

– Может быть, дело в этой женщине? Вдова Аллард смогла уговорить вас прекратить расследование?

Он с интересом отметил, что лицо Конкэннона помрачнело.

– Вы понимаете, что она и ее муж могли оказаться замешанными в это дело? И что она, возможно, пытается отстранить вас с тем, чтобы завладеть деньгами и вести жизнь богатой вдовы?

– В два часа у меня поезд на Канзас-Сити, – угрюмо сказал Конкэннон. – Жаль, что ничего не вышло. Мне нравилось работать на компанию.

– Больше вы на нее работать не будете, – пообещал ему Эверс.

Конкэннон вышел из отеля с чемоданом в руке и оказался лицом к лицу с сержантом Боуном, который поджидал его на тротуаре.

– Я видел, как к вам поднимался Джон Эверс. Что ему было нужно?

– То же, что и вам. Деньги.

Увидев Конкэннона с вещами, кучер одного из фиакров остановился у тротуара.

– Отвезите вещи на вокзал, – сказал Конкэннон. – Я заберу их позже.

Он направился на Гранд-Авеню. Боун пошел за ним.

– Какой у вас поезд?

– Двухчасовый. На Канзас-Сити.

Сержант улыбнулся:

– Честно говоря, я все время думал, что вас придется убрать. Даже после вашего разговора со старым другом. Однако вы, похоже, действительно решили убраться отсюда. Не могу сказать, что буду очень об этом сожалеть.

Он улыбнулся своей всегдашней волчьей улыбкой.

– А знаете, Конкэннон, в вас что-то есть. И мне не было бы очень приятно убивать вас.

– Спасибо, – мрачно сказал Конкэннон.

Боун шагал с ним рядом, то и дело поправляя тяжелый «Кольт» в заднем кармане.

– Удовлетворите мое любопытство: что вам такого сказал Аллард, чтобы уговорить вас бросить дело?

Конкэннон молча смотрел перед собой. Боун пожал плечами.

– Что ж, как хотите. Не буду настаивать.

Перейдя через Гранд-Авеню, они направились к Робинсон-стрит. Сержант словно тисками сжал руку Конкэннона, и они остановились посреди тротуара. Из веселого любезного увальня, каким он был минуту назад, Боун превратился вдруг в отчаянного типа, готового на все ради заветных ста тысяч долларов.

– И последнее, Конкэннон. Если вы собирались идти в «Файн и Денди», то забудьте об этом.

Конкэннон удивленно посмотрел на него.

– Почему?

– Я обещал Алларду присматривать за его женой и не давать вам беспокоить ее. Вашему дружку неспокойно, когда вы вертитесь вокруг миссис Аллард. Судя по тому, как вы на нее смотрите, он не намного ошибся.

– Сержант полиции, исполняющий распоряжения преступника! Стоит Рэю Алларду щелкнуть пальцами, как Марвин Боун подпрыгивает. Как вы низко пали, сержант!

Боун не дал себя раздразнить и лишь улыбнулся в ответ.

– Мне иногда полезно попрыгать. Но почему бы вам не отправиться на вокзал? Так будет спокойнее всем.

Конкэннон покачал головой.

– До отхода поезда я буду ходить, куда хочу, и делать, что считаю нужным.

Боун что-то проворчал и сжал зубы.

– Не советую вам играть со мной, Конкэннон.

– А вы скажите Рэю, что игрок не может вечно рассчитывать на удачу. Скажите, что я сдерживаю свое слово. Этого вам должно быть достаточно.

Глава десятая

Было время обеда, и Конкэннон ожидал увидеть в кафе толпу посетителей. Но зал оказался полупустым. «Многие, видно, уже поняли, на что способен Пат Дункан», – подумал Конкэннон.

Он устроился за столиком у окна и стал наблюдать за Атеной Аллард, быстро и грациозно переходившей от одного стола к другому. Дойдя до Конкэннона, она рассеянно посмотрела на него и улыбнулась.

– Берите бифштекс. Цыпленок тоже ничего.

– Через несколько минут я уезжаю из Оклахома-Сити. – Он пожал плечами и выдавил из себя улыбку. – Пришел просто попрощаться, но раз уж пришел – поем. Давайте бифштекс.

– Значит, уезжаете…

Эта новость, казалось, принесла ей облегчение. Она постояла неподвижно, глядя куда-то вдаль.

– Да, – сказала она наконец, – так, пожалуй, будет лучше. Сейчас я принесу ваш заказ.

Он стал медленно жевать, рассеянно глядя на то, что происходило за окном. На пороге мастерской жестянщика стояла знакомая фигура в черном и смотрела в сторону кафе. Конкэннон удивился, что инспектор Джон Эверс следит за ним от самого отеля. Ведь он больше не работал на железнодорожную компанию… Но он понимал, что для Джона Эверса обычная логика не существовала.

«А, впрочем, к черту Джона Эверса!» – подумал он, доедая последний кусок жесткого жилистого бифштекса. Время обеда прошло, и зал почти опустел. Атена принесла ему кофе.

– Есть яблочный пирог и шоколадный торт. Но торт вчерашний.

От десерта Конкэннон отказался, зато попросил еще чашку кофе.

– Миссис Аллард… – Было смешно продолжать называть ее миссис Аллард, но обратиться к ней по-другому он не осмеливался. – Миссис Аллард, можно с вами минутку поговорить?

Она взглянула на Дункана. Повар пожал плечами и изобразил равнодушие.

– Если вам угодно, мистер Конкэннон.

– Так вот, – неловко начал Конкэннон. – Я больше не работаю на железной дороге. Я возвращаюсь в Канзас-Сити искать новую работу. Вы как-то говорили, что собираетесь вернуться в Канзас к родителям. Вот я и подумал…

Он почувствовал, что говорит сплошные нелепости. Атена Аллард серьезно смотрела на него, совершенно не подозревая, что он имеет в виду.

– Я подумал, что когда все будет позади, я, может быть, зайду к вам как-нибудь. Если окажусь в тех местах. Конечно, с вашего позволения.

К черту Рэя Алларда! Он выплатил свои долги. И Атена была здесь не при чем.

Сначала ему показалось, что она и не собирается ему отвечать. Она все смотрела на него с хорошо знакомым ему отсутствующим видом. Затем на ее губах появилось подобие улыбки, и она как будто вздохнула.

– Я доставила вам много неприятностей, мистер Конкэннон. Теперь я понимаю это и чувствую себя виноватой. Но тогда мне казалось… – Она подбирала слова. – …казалось, что я никогда не смогу свыкнуться со смертью Рэя. У меня не осталось ничего, кроме его репутации, и я хотела спасти ее. Это стало моей заветной мечтой. Глупо, не правда ли?

– Вовсе нет…

– Глупо, – повторила она, глядя на противоположную сторону улицы. – Теперь я это понимаю. Рэй погиб, и это уже ничто не изменит. – Она снова посмотрела на Конкэннона. – Я тоже скоро уеду из Оклахома-Сити. Может быть, даже завтра, если Пат найдет другую официантку.

– Вы отправитесь в Канзас-Сити? – Конкэннон откашлялся. – Так вот я и говорю: может быть, когда вы устроитесь там, то позволите бывшему железнодорожному агенту навестить вас?

Она грустно улыбнулась.

– Это будет ни к чему, мистер Конкэннон. Вы просто потеряете время, и все.

– Время! Да у меня его теперь предостаточно.

Он встал, не дожидаясь, пока она ответит ему повторным отказом.

– Надеюсь, вы удачно устроитесь. Желаю счастливого пути.

Выходя из кафе, он чувствовал себя полным идиотом. Перейдя улицу, он направился навстречу темной фигуре, стоявшей у жестяной мастерской.

– Интересно, как вы умудрились стать инспектором, – сказал он Эверсу. – Вы даже не можете проследить за человеком на улице и остаться незамеченным.

Эверс улыбнулся и попыхтел сигарой.

– Я размышлял над вашим случаем, Конкэннон, – сказал он, не отвечая на замечание. – Мне следовало подумать о нем давно, но у меня были другие заботы. Что у вас за дела с Марвином Боуном?

Конкэннон вздрогнул.

– Что вы имеете в виду?

– Когда агент железнодорожной компании проводит столько времени с продажным полицейским, это дает инспектору полиции пищу для размышлений. Вот что я имею в виду.

Поначалу Конкэннон не нашел, что ответить. Еще совсем недавно он считал Боуна честнейшим человеком и полагал, что все остальные придерживаются того же мнения. Но недооценивать Джона Эверса было ошибкой.

– С чего вы решили, что Боун – продажный? – спросил он.

Эверс пожал плечами:

– Интуиция. В городе продажных полицейских Боун выглядит слишком уж честно. У меня такое впечатление, что он чего-то ждет. А когда дождется, вы окажетесь в ловушке. Ведь вы в них уже оказывались, Конкэннон?

Конкэннон пристально посмотрел на него.

– Вы случайно не пьяны, мистер Эверс?

– Я никогда не бываю пьян, Конкэннон. И я никогда не отпускаю ценного работника, если могу поступить иначе. Вам еще не поздно исправить положение…

– Какой ценой? – спросил Конкэннон с улыбкой.

– Скажите, что происходит между вами и Боуном. Это касается ограбления?

Видя, что Эверс выбрал опасный путь, Конкэннон счел благоразумным дать задний ход.

– До свидания, мистер Эверс. Скоро я уже буду в канзасском поезде. Если вы считаете меня причастным к ограблению, можете телеграфировать в полицию.

Он повернулся и пошел в направлении Бродвея. Инспектор, с трудом поспевая за ним, двинулся следом.

– Вы болван, Конкэннон, – продолжал он. – Не забывайте, что при ограблении погиб почтальон. Не становитесь соучастником преступления.

– А вы думаете, что это я убил почтальона? Но я в тот день выполнял задание в Сент-Луисе.

– Вы отлично понимаете, что я имею в виду. Ради большой суммы денег люди способны на многое. Возможно, вы с Боуном решили присвоить добычу. Но если вы думаете, что выйдете из воды сухими, то жестоко ошибаетесь.

Конкэннон ступил на дорогу и подозвал проезжавший фиакр.

– Я подожду поезд на вокзале. Причем один, если вы позволите.

Джон Эверс печально покачал головой:

– Когда все будет кончено, вспомните, что я давал вам шанс, а вы оттолкнули его. Другого не представится.

Конкэннон попросил кучера поехать на вокзал «Санта-Фе» самой длинной дорогой. Он не хотел проезжать через «уголок»: с ним было связано слишком много неприятных воспоминаний и упущенных возможностей. На вокзале он расплатился с кучером, взял чемоданы и уселся на багажную тележку в ожидании поезда, который должен был отправиться через пятьдесят минут.

Время тянулось бесконечно долго. Он сидел, разглядывая отъезжающих, слушая монотонное щелканье телеграфного аппарата и вдыхая навязчивый запах пепла, раскаленного угля и битума, вытекавшего из новых шпал. Для октября погода была теплой. Стоял просто прекрасный день, если не считать того, что он потерял работу и ему предстояли долгие и, возможно, безуспешные поиски новой. Если не считать еще и того, что его друг оказался убийцей и что единственная женщина, занимавшая его мысли, им совершенно не интересовалась. Он грустно улыбнулся и закурил сигару. Все же, несмотря на эти мелочи, день был превосходным.

Он встал и прошелся по перрону, чтобы скоротать время. До отправления поезда оставалось еще двадцать пять минут. Он подошел к повозке с багажом и докурил сигару.

– Мистер Конкэннон, помогите мне, пожалуйста, – раздался рядом знакомый голос.

Он ошеломленно обернулся и увидел Атену Аллард. Бледная как смерть, она протягивала ему какой-то конверт.

– Помогите, прошу вас, – повторила она.

Конкэннон машинально взял конверт в руки.

– Несколько минут назад это принес в кафе какой-то мальчуган, – пробормотала она с нескрываемым волнением. – Я не знала, что делать, к кому обратиться… Кроме вас, обращаться было не к кому.

Конкэннон открыл конверт и посмотрел внутрь. Там лежали деньги. Не пересчитав их, он не мог определить сумму, но купюры были совсем новые. Такие деньги он уже недавно видел.

– Какой мальчуган?

– Я его не знаю. Принес и сказал, что это просили передать мне…

В конверте были не только деньги. Там лежал билет на поезд до водонапорной станции на территории чикасоу. И записка из трех строчек, нацарапанных на куске коричневой упаковочной бумаги.

«Бери этот билет и поезжай в указанное место. Там жди меня. Я скоро буду. Никому ничего не говори».

Подписи не было, но Конкэннон узнал почерк.

– Вы знаете, кто это написал?

– Конечно, Рэй! – сказала она все тем же напряженным голосом. – Он жив!

Конкэннон глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться, но в голове было пусто. Рэй не мог совершить подобную глупость: скомпрометировать себя в тот момент, когда собирался положить в свой карман сто тысяч долларов.

– Над этим нужно поразмыслить, мэм, – неловко сказал он. – Мы не знаем, действительно ли эту записку написал Рэй…

– Но это почерк Рэя! Я узнаю его!

Атена была на грани нервного припадка. Она закрыла лицо руками, пытаясь удержаться от истерики. Вокзальные зеваки начали с любопытством наблюдать за ними. Конкэннона всеобщий интерес явно не привел в восторг.

– Давайте зайдем в помещение, – сказал он, беря ее под руку.

Она позволила отвести себя в зал ожидания, но садиться не стала. Казалось, она вот-вот расплачется или закричит.

– Попробуйте успокоиться, – сказал Конкэннон ровным голосом, каким увещевают напуганного ребенка. – Постарайтесь смотреть на вещи трезво. Мы, конечно же, узнаем, в чем дело…

Она немного успокоилась.

– Извините меня.

Вдруг глаза ее широко раскрылись, и Конкэннон прочел в них ужас.

– Если Рэй жив, кто тогда лежит в могиле?

– Об этом мы подумаем позже, – уклончиво сказал Конкэннон. – Вспомните, не встречали ли вы где-нибудь того посыльного, который принес вам конверт?

– Не помню… Мальчик лет двенадцати, светловолосый такой… – Она снова напряглась: – Как же получилось, что Рэй жив, а я до сих пор об этом не знала?

«Это мне и самому интересно», – подумал Конкэннон.

– Угрожал ли вам кто-нибудь кроме тех двоих, о которых вы говорили? – спросил он. – Пытались ли вас напугать?

Она покачала головой, но вдруг нахмурилась.

– Да, приходил один человек. Но он мне не угрожал…

– Кто? – резко спросил Конкэннон.

– Полицейский. Некто Боун.

Конкэннон глубоко вздохнул. Действительно, Боуна должно было беспокоить близкое присутствие вдовы Алларда; он не знал, известно ли ей что-либо о роли мужа в ограблении.

Еще не успев как следует оформиться, эта мысль заставила Конкэннона похолодеть. За эти часы он многое узнал о Марвине Боуне. Тот думал только об одном: о захваченных деньгах. И чтобы завладеть ими, готов был на убийство. Если бы Атена представляла для него опасность, он, не задумываясь, избавился бы от нее.

– Что вам сказал Боун? – спросил он.

– Ну… – Она задумалась, припоминая. – Он сказал, что насчет Рэя ходят всякие слухи, связанные с ограблением. Что, оставаясь здесь, я эти слухи только подтверждаю. Он не сказал мне напрямик, чтобы я убиралась из Оклахома-Сити, но он это подразумевал.

– Что еще?

– Больше ничего. Вот только… – В ее взгляде мелькнула тень. – Он следит за мной. Иногда я вижу, как он наблюдает за кафе с другой стороны улицы. А когда возвращаюсь домой, часто замечаю его на углу у ворот или просто на тротуаре…

– Он был на виду, когда вам вручили этот конверт?

– Я не заметила… Я думала только о Рэе.

– Кто-нибудь еще знает, что вы получили конверт?

– Только Пат Дункан, повар кафе…

В мозгу Конкэннона вертелась добрая дюжина версий, одна неприятнее другой. Вдали засвистел приближавшийся к стрелкам поезд на Канзас.

Атена тревожно взглянула на него.

– Что-нибудь не так?

Он ответил вопросом на вопрос:

– Если бы сержант Боун спросил Пата Дункана об этой записке, то Дункан смог бы рассказать, что к чему?

Она хотела возразить, затем передумала и кивнула:

– Да. Возможно… Этот сержант очень…

– Настойчив, – закончил Конкэннон. – И любопытен.

Если Боун видел, как посыльный принес записку, то его полицейское любопытство должно было достичь точки кипения. Он немедленно пошел бы допрашивать Пата.

И Дункан удовлетворил бы его любопытство, потому что повара таких кафе, как «Файн и Денди», ничего не скрывают от таких полицейских, как Боун.

Атена с возрастающим беспокойством смотрела на Конкэннона, занятого тревожными мыслями. Он пытался угадать, как повел бы себя полицейский, узнав о содержимом конверта. Судя по всему, Боун сделал бы следующий вывод: если Рэй назначает жене встречу недалеко от того места, где было совершено ограбление и где, видимо, спрятаны деньги – Рэй пытается его обмануть.

Что Боун должен был в этом случае предпринять? Убить Рэя он не мог: только Рэй знал, где спрятаны деньги. Но, будучи убежденным, что Рэй и его жена хотят увести деньги у него из-под носа, он вполне мог убить Атену.

Видимо, беспокойство Конкэннона отразилось на его лице, поскольку, когда он попытался взять Атену за руку, она инстинктивно отодвинулась.

– Мне здесь не нравится, – сказал он так спокойно, как только мог. – Давайте выйдем.

Атена покраснела от гнева и возмущения:

– Мистер Конкэннон, я надеялась, что вы придете мне на помощь, потому что Рэй и вы… Но если вы не хотите…

– Я хочу вам помочь. Но мне кажется, что нам лучше убраться с вокзала до прихода поезда.

Он крепко взял ее за руку и повел к выходу, но на пороге остановился. Слегка пригнувшись, словно шел навстречу сильному ветру, к вокзалу широким шагом направлялся сержант Марвин Боун. Конкэннон еще сильнее сжал руку Атены.

– Вы делаете мне больно, мистер Конкэннон!

– Извините. Но нам нужно немедленно уходить. Он потащил ее за собой через зал ожидания и молча открыл ногой дверь кассы.

Кассир, маленький лысый человечек, заполнявший за столом телеграфный бланк, изумленно оглянулся на незваных гостей. Но не успел он что-либо возразить, как Конкэннон и Атена Аллард уже пересекли комнату и оказались в багажном зале. Конкэннон повел женщину по лабиринту ящиков и чемоданов.

– Мистер Конкэннон, я хочу знать…

– Потом, мэм, – сухо сказал он. – Идемте как можно скорее. Через минуту мы уже выйдем отсюда.

Через багажный зал они попали в длинный грузовой ангар. За его стеной стояли повозки и фиакры, готовые принять пассажиров прибывавшего поезда.

– Сюда, – сказал Конкэннон, увлекая Атену к повозкам.

Свистя и пуская пар, канзасский поезд медленно подошел к перрону.

Не давая Атене перевести дух, Конкэннон повел ее на Кросс-стрит, откуда они попали в восточную часть Калифорния-авеню, носившую название Алабастер-роуд. Конкэннон затащил Атену на тропинку у ресторана-шашлычной и только там остановился. Она сердито посмотрела на него.

– Что все это значит, мистер Конкэннон?

– Мне кажется, вам грозит опасность. Если меня не обманула интуиция, мы правильно сделали, что ушли с вокзала.

– Почему?

– Это долгая история. Вы успели отдохнуть?

Она кивнула, но казалось, что она сомневается в правильности его решений. Из ресторана вышел огромный негр с длинным ножевым шрамом на щеке и подозрительно посмотрел на них. В этих местах редко появлялись белые. Особенно женщины.

– Дружище, – сказал негр Конкэннону, – не знаю, что у вас случилось, но лучше вам разбираться в другом месте.

Конкэннон порылся в кармане, нашел десятидолларовую бумажку и протянул негру:

– Отведите меня к мисс Энни Би. Я ее знакомый. Вы ничем не рискуете.

Негр, казалось, колебался; затем десять долларов сделали свое дело.

– Если вы мне рассказываете сказки, ребята мисс Энни живо покажут вам, где раки зимуют.

– Знаю, – покорно сказал Конкэннон.

Негр пожал плечами и сунул деньги в карман.

– Пойдемте.

Он направился к узкому проходу между рестораном и соседним зданием. Конкэннон и Атена пошли следом. Некоторое время они петляли по узким улочкам на задворках Калифорния-авеню, затем остановились.

– Дальше я не пойду, – предупредил их проводник, указывая на двухэтажный дом. – Остальное – ваше дело.

Уцепившись за руку Конкэннона, Атена смотрела вокруг широко раскрытыми глазами, словно не веря в происходящее. Конкэннон, улыбаясь украдкой, взял ее за руку.

– Вам нечего бояться. Энни – моя старая подруга.

Они приблизились к двери. Конкэннон постучал. Дверь открылась, и на них неприветливо посмотрела молодая девушка.

– Скажите мисс Энни, что пришел Конкэннон и хочет с ней поговорить.

Тут дверь распахнулась настежь: девушку отстранила негритянка, лицо которой сохранило следы былой красоты. Узнав Конкэннона, негритянка улыбнулась.

– Ты откуда, старшина?

– Я уже не старшина, Энни. И у меня неприятности. Можно нам войти?

– Неприятности?

Улыбка сделалась менее приветливой.

– Полиция здесь ни при чем. Неприятности у меня лично. Мы не задержимся надолго. Просто нам нужно немного собраться с мыслями.

Он с удовольствием закончил бы на этом свой рассказ, но стоило Энни захотеть, и она выяснила бы все подробности за считанные минуты.

– Скажу правду, Энни. У нас недоразумение с Марвином Боуном. Не официального, а личного характера.

– Но Марвин Боун – полицейский. Отношение мисс Энни Би становилось все холоднее.

– Энни, – сказал Конкэннон. – Вы мне кое-чем обязаны. Если помните, конечно…

Наступило время выплаты долгов: Рэй припомнил их Конкэннону, а Конкэннон – Энни. Негритянка нехотя посторонилась.

– Ладно. Только ненадолго.

– Спасибо, Энни. Я этого не забуду.

– Проходите на кухню. Вам никто не будет мешать.

Конкэннон и Атена оказались в небольшой выбеленной известью кухне, где витали запахи горящих дров, кофе и крепкого табака. Энни на минуту вышла, затем вернулась с бутылкой виски и поставила ее на стол, застеленный клеенкой.

– Сколько времени вам нужно?

– Если можно, до ночи, Энни. Как стемнеет, уйдем.

Энни не стала скрывать, что эта перспектива ей не нравится, но ответила:

– Договорились. Только до ночи. Я стараюсь по возможности не связываться с Марвином Боуном.

Она вышла и закрыла дверь кухни за собой. Атена, вконец обескураженная странным поведением Конкэннона, села у стола и посмотрела на свои дрожащие руки.

– Мистер Конкэннон, – сказала она, – немедленно объясните мне, что все это означает.

Конкэннон сел напротив нее, посмотрел на бутылку виски, но не притронулся к ней.

– Нам нужно было срочно уйти с вокзала. Мне некогда было объяснять…

– Почему нужно было уходить?

Он слегка улыбнулся и покачал головой.

– Вы мне не поверите, но весьма вероятно, что Боун решил убить вас.

– Зачем? – спросила она изумленно. – Зачем сержанту полиции меня убивать?

– Затем, что вы представляете для Боуна угрозу. Из-за вас весь его план может рухнуть, а он не может этого допустить.

Лицо Атены напряглось:

– О чем это вы? И какое это имеет отношение к Рэю?

Конкэннон глубоко вздохнул. Пришло время сказать ей, что ее муж – грабитель и убийца. Поскольку это объяснение не терпело отлагательства, он изложил ей все, что знал сам.

Долгое время она молча смотрела на него теми же глазами, какие были у нее, когда она принесла на могилу Рэя цветы.

– Он жив! Рэй жив… Вы в этом уверены? – пробормотала она наконец.

– Да, мэм. Я с ним говорил.

– Но насчет ограбления вы, наверное, ошибаетесь.

– Нет. Он сам это признал.

Энни открыла дверь:

– В печи есть жаркое и пирог, если хотите поужинать.

– Спасибо, Энни. Может быть, попозже…

Энни снова оставила их одних. Атена утонула в вихре собственных мыслей. Она несколько раз взглянула на Конкэннона, собираясь что-то сказать, но не решалась начать. Ей постепенно открывалась правда.

Конкэннон решил, что проявил за этот день уже достаточно трезвости, и взял в руки бутылку с виски. В маленькой кухне наступило тягостное молчание. Между ними стояла тень улыбающегося Рэя Алларда.

– Мы с Энни Би знаем друг друга уже десять лет, – сказал Конкэннон, чтобы что-то сказать. – У нее была небольшая лавочка на территории чикасоу. Одни ребята решили ее ограбить, но мне удалось разубедить их. Я тогда был старшиной в Форт-Смит. С тех пор мы с Энни водим дружбу. Правда, сегодня она закончится, – хмуро добавил он.

Атена не слушала. Конкэннон мог лишь догадываться, чем занято сейчас ее воображение.

Он налил себе внушительную порцию виски и выпил, как воду.

– Он ранен? – вдруг спросила Атена голосом, лишенным всякого выражения.

– Пока что ему нельзя вставать, но он поправится. Боун присматривает за ним.

– Я хочу его видеть.

Конкэннон ожидал этого и был готов пообещать что угодно, лишь бы Атена вела себя спокойно.

– Хорошо, я вас отведу. Но чуть погодя…

– Когда?

– Мне сначала нужно проверить, обоснованы ли мои подозрения относительно Боуна.

– Это чепуха! Как может полицейский убить кого-нибудь, тем более женщину, на улице средь бела дня?

– Боун на это способен. Потом он скажет, что стрелял в меня. И найдет тысячу причин. Это будет выглядеть как несчастный случай. – Он выпил еще. – Вы действительно ничего не знаете об ограблении?

Атена холодно взглянула на него.

– Ах, вот вы чего от меня ждете! Что я скажу, где лежат деньги?

– Нет, об этом я и не помышлял. – Затем он добавил: – Рэй не стоит всех тех неприятностей, слез и крови, которую он пролил. Мне не следовало говорить вам, что он жив.

– Нет! – выкрикнула она. – Следовало! Мне наплевать на все, что он сделал! Он жив – и это для меня все! Больше меня ничего не интересует!

Конкэннон ничего не сказал. За окнами дневные звуки начали постепенно сменяться вечерними. Энни снова открыла дверь:

– Хотите, я зажгу свет?

– Нет, – сказал Конкэннон. – Нам уже пора…

– Я посылала своих ребят посмотреть, что делает Боун. Он ищет вас, Конкэннон. И ее тоже. – Она бросила на Атену Аллард короткий любопытный взгляд. – Причем, очень старается…

Конкэннон грустно улыбнулся.

– Тогда дай нам еще час, Энн… Потом мы уйдем.

Но куда было уходить? Единственно возможным убежищем в этой ситуации были «Ночи и дни», но и там они не находились бы в безопасности. Боун прежде всего пойдет искать их именно там… Да и Лили вряд ли захочет их укрывать…

– В одном мы можем не сомневаться, – сказал Конкэннон после долгого молчания. – Боун убежден, что вы с Рэем решили обвести его вокруг пальца.

Эта мысль тоже не вызвала у Атены никакой реакции.

Она думала о Рэе.

Над Оклахомой повисла ночь. Темнота наступила внезапно; ее приход был торжественно встречен барабанной дробью и завыванием рожка Армии Спасения.

Глава одиннадцатая

На кухне было по-прежнему темно, в то время как в остальных комнатах горел свет и голоса становились все громче.

– Мы уходим, Энни, – сказал Конкэннон. – Мы вам очень благодарны за помощь…

– Я вам не помогала. Я вас вообще не видела. Не забудьте об этом, если Боун до вас доберется.

Она открыла черный ход и быстро осмотрела темную улицу.

– Пусть свободен. Удачи, Конкэннон… И вам, мэм.

Энни проводила их на улицу и задвинула изнутри тяжелый засов.

Конкэннон взял Атену за руку.

– Я знаю еще одно место. Там вы будете в безопасности.

– Когда я смогу увидеть Рэя?

– Не раньше, чем я во всем разберусь.

– Сегодня?

– Как только будет можно.

Они осторожно продвигались по темным улицам и узким тропинкам в том направлении, откуда доносились бодрые звуки барабана Армии Спасения. Затем пересекли Банко-Эллей и подошли с тыла к «Дням и ночам». Одна из девочек Лили как раз отдыхала на веранде.

– Это я, Пегги, – сказал Конкэннон. – Попросите Лили выйти на минутку.

Девушка издала удивленное восклицание и стала вглядываться в темноту.

– Конкэннон! Вы что, не знаете, что вас ищет Боун?

– Знаю. Он сейчас здесь?

– Недавно ушел. Он обвинял вас в ограблении поезда, в убийстве и Бог знает в чем еще…

Конкэннон криво улыбнулся. Боун никогда ничего не делал наполовину.

– Сходите за Лили.

Через несколько минут на пороге появилась Лили Ольсен. В руках она держала Сатану, а в зубах – тонкую черную сигарку. Спустившись по ступенькам, она в упор посмотрела на Конкэннона и Атену.

– В скверную историю ты попал на этот раз! Боун вне себя от бешенства. Таким я его еще не видела. Он готов разорвать тебя на части.

– Я тоже, – сказал Конкэннон. – Лили, ты можешь приютить ненадолго миссис Аллард, пока я схожу на разведку?

– Боун уже перевернул весь дом вверх дном, разыскивая тебя. Если он вернется, я ничем тебе не смогу помочь.

Лили посмотрела на Атену; в тусклом свете лампы глаза ее казались такими же желтыми, как у Сатаны.

– Поднимайся по наружной лестнице, – сказала она Конкэннону. – Долли ушла на всю ночь, так что миссис Аллард может остаться в ее комнате.

Конкэннон указал Атене на деревянную лестницу, прислоненную к стене заведения. Все дома подобного рода имели запасной выход: многие клиенты испытывали необходимость уйти незамеченными в случае полицейской облавы.

– Подняться сможете? – спросил Конкэннон.

– Вы – знакомая моего мужа? – спросила Атена у Лили Ольсен.

– Нет, – холодно ответила Лили. – Я знала его, но друзьями мы не были.

Она посмотрела, как Конкэннон и Атена поднимаются по темной лестнице. Успев хорошо разглядеть Атену, она с удивлением констатировала, что вдова Алларда вовсе не отличается чарующей красотой. Лили совсем по-другому представляла себе женщину, заставившую Маркуса Конкэннона потерять голову.

Лили вошла внутрь здания и встретилась с ними наверху.

– Вот сюда, – сказала она, кивком головы указывая на одну приоткрытую дверь. – Не слишком изысканно, но что поделаешь? Долли – неважная хозяйка.

Конкэннон взял Атену за руку и завел в комнату, которая скорее была похожа на камеру. В ней не было окна и пахло плесенью. Атена, казалось, ничего вокруг себя не замечала.

– Я хочу увидеть Рэя сегодня, – сказала она Конкэннону.

Лили Ольсен вздрогнула, опустила кота на пол и посмотрела на детектива.

– Что это значит?

Конкэннон колебался не более секунды. Лгать Лили он больше не мог: от нее зависело слишком многое.

– Рэй был ранен во время ограбления, и Боун вылечил его.

Лили вытаращила глаза.

– А кого же похоронили в могиле Рэя?

Конкэннон наскоро пересказал всю историю еще раз. Лили размышляла, покуривая свою сигарку. Затем она посмотрела на миссис Аллард как-то по-новому.

– И теперь Боун убежден, что Рэй и миссис Аллард решили обмануть его?

Конкэннон кивнул.

– Похоже, что так.

– Если речь идет о ста тысячах долларов, – сказала Лили, – ничего удивительного. Я верю, что из-за такой суммы Марвин Боун может пойти на убийство. И сожалею, что оказалась причастной к этому делу, – добавила она.

– Мы недолго пробудем у тебя, Лили.

Она грустно улыбнулась.

– Недолго! Ну и что из того? У полиции ты помощи не попросишь: тебе ни за что не поверят, что Марвин Боун бродит по улицам, собираясь убить тебя и миссис Аллард.

– Но они поверят Джону Эверсу, если мне удастся его разыскать.

Лили задумчиво склонила голову:

– Может быть. Не то чтобы я была в этом уверена, но все же это возможно…

Сухо улыбнувшись Атене Аллард, Лили неторопливо взяла кота на руки и начала спускаться по лестнице.

Конкэннон закрыл хлипкую дверь и задвинул засов. Внизу трещало колесо рулетки и щелкали игральные кости. Но здесь, в грязной маленькой клетушке Долли, царила совершенно другая атмосфера.

– Почему бы вам не присесть? – спокойно спросил Конкэннон. – Постарайтесь отдохнуть. Скоро все закончится. Вам здесь не страшно?

Она покачала головой.

– Тогда я пойду.

Он обязательно должен был разыскать Эверса. Эверс представлял железнодорожную компанию, а компания была далеко не последней силой в обществе. Но что он скажет Эверсу, даже если найдет его? Он не знал. Однако его речь должна быть очень убедительной. Главным моментом во всем деле были похищенные деньги. Они были нужны членам совета. А когда члены совета что-нибудь требовали, Джон Эверс всегда выполнял их просьбу. Может быть, он сможет договориться с Рэем. Гарантировать ему жизнь в обмен на деньги. Может быть… Но Конкэннон не был в этом уверен.

– Постарайтесь не думать о Боуне, – сказал он Атене. – Здесь вам ничто не угрожает.

Она удивленно посмотрела на него, словно вспоминая, кто такой Боун. Конкэннон вздохнул. Атена Аллард, как никто другой, могла заставить его чувствовать себя дураком. Он направился к двери.

– Я скоро вернусь.

Но дверь открывать не стал: что-то подсказало ему, что выходить преждевременно. Внизу воцарилось молчание, и тут раздался громкий возмущенный голос Лили Ольсен:

– Но вам нельзя подниматься наверх, Боун! Все мои девочки заняты!

В ответ Боун грязно выругался. Послышалась возня, загремел опрокинутый стол, и на пол посыпались жетоны для покера. Лили все кричала, но не столько из-за порядка в заведении, сколько для того, чтобы предупредить Конкэннона. Затем по лестнице затопали тяжелые ботинки Боуна. И Конкэннон подумал, что теперь его может остановить только смерть.

– Вставайте, – сказал он Атене. – Снимайте платье! Она изумленно взглянула на него.

– Скорее, – сказал Конкэннон. – Нельзя терять ни минуты!

К его удивлению, она мгновенно поняла, что он задумал, и приняла единственно правильное решение. Она встала. Конкэннон спрятался за шкаф и достал револьвер.

За секунду до того, как Марвин Боун ударом ноги открыл дверь, Атена Аллард ухватилась за подол платья и стала через голову стаскивать его. В такой позе Марвин Боун ее и застал. Когда дверь открылась, она вскрикнула.

За спиной Боуна стояла Лили Ольсен, разыгрывая справедливое возмущение. Боун мгновение постоял на месте, бросая вокруг яростные взгляды. Затем что-то проворчал, подошел к двери Пегги Мур и толкнул ее ногой. Раздался новый испуганный крик. Затем эта сцена повторилась в третий раз. Боун по очереди обошел все комнаты второго этажа, в том числе и салон самой Лили.

Лили поочередно захлопывала за ним все открытые двери, за которыми оставались испуганные девушки и их раздраженные клиенты. Встав на пороге комнаты Долли, она с облегчением и даже с восхищением посмотрела на Атену Аллард, улыбнулась Конкэннону, выходившему из своего укрытия, и закрыла дверь.

Атена привела в порядок свою одежду. За дверью, в коридоре, продолжала бушевать буря. Марвин Боун в бешенстве скрипел зубами:

– Я знаю, что они здесь! И Конкэннон, и жена Алларда! Их видели!

– Значит, вас просто обманули! – кричала в ответ Лили Ольсен. – Смотрите, сержант, как бы вам не лишиться звания!

Боун в отборных выражениях выразил свое отношение к угрозам хозяйки борделя, но ему все же пришлось уйти, и он загрохотал ботинками по ступеням, сотрясая весь дом. Только тогда Конкэннон спрятал револьвер.

Через несколько минут в заведении все стало на свои места. Рулетка заработала вновь, игроки начали делать ставки.

– Вы в порядке? – спросил Конкэннон.

Атена ответила слабой улыбкой.

– Да. – Она покачала головой. – До сих пор я в это не верила. Но он убил бы нас, верно?

– Сержанту Боуну представилась возможность завладеть сотней тысяч долларов. Если кто-нибудь станет у него поперек дороги, он не остановится ни перед чем.

Глаза Атены наполнились ужасом.

– А Рэй?

– О нем не беспокойтесь, – сухо сказал Конкэннон. – Пока он один знает, где спрятаны деньги, он в большей безопасности, чем кто-либо в Оклахоме.

Он открыл дверь и выглянул в коридор. Собравшись в комнате Пегги Мур, «девочки» возмущенно кудахтали. Их клиенты, спугнутые вторжением, давно уже убрались по запасной лестнице.

– Закройте за мной, – сказал он Атене, прошел по коридору и начал спускаться по лестнице.

– Так-то лучше! – раздался голос сержанта Боуна. – Сами пришли. Молодчина!

Конкэннон почувствовал страшную усталость. Сопротивляться дальше было бессмысленно; он застыл и стал смотреть, как приближается Боун.

– Конкэннон, я не знаю, что вы там затеваете, но теперь это неважно. Если вы сейчас же не приведете сюда эту женщину, можете прощаться с жизнью.

На Конкэннона смотрел «Кольт».

– Не делайте глупостей, Боун. Она ничего не знает об этих деньгах.

– Об этом буду судить я. Приведите ее!

Конкэннон вспомнил, как лежал в переулке без сознания, как спасался от пуль убийц; все это было делом рук сержанта Боуна. Внезапно Конкэннон решил, что с него достаточно махинаций и хитростей Боуна, и, выждав момент, он бросился вперед, прямо на револьвер. Раздался выстрел. Конкэннону показалось, что его ударили обухом топора; он рухнул на пол.

В густых сумерках сияла маленькая звезда, то угасая, то загораясь снова. Она будто подмигивала Конкэннону, перемещаясь с места на место, затем заблестела сильнее и заговорила человеческим голосом:

– Конкэннон, вставайте. С вами все в порядке. Вас лишь слегка оцарапало.

Звезда загорелась еще ярче, и от нее запахло табачным дымом. Лежа на спине в коридоре «Дней и ночей», Конкэннон следил глазами за огоньком сигары Джона Эверса. Затем его подняли на ноги чьи-то руки, возникшие из темноты.

– Пустяки, – сказал Эверс собравшимся вокруг людям. – Ничего серьезного.

– Что происходит? – По лестнице спускалась Лили Ольсен.

Увидев окровавленное лицо Конкэннона, она резко побледнела.

– Все в порядке, мисс Ольсен, – отеческим тоном ответил Эверс. – Небольшое происшествие.

– Происшествие?! Да вы посмотрите – он весь в крови! В него стреляли!

– Поверьте, мисс Ольсен, с ним все в порядке. Вы бы лучше успокоили своих посетителей.

– Оставьте его здесь. Я о нем позабочусь.

– Нет, – решительно ответил Эверс. – Это было бы неразумно.

– Кто в него стрелял? – суетилась Лили. – Боун?

Инспектор вздохнул:

– Мисс Ольсен, прошу вас, выполните мою просьбу. Так будет лучше для всех, в том числе для Конкэннона.

У Конкэннона так шумело в голове, что он едва различал голоса. Во рту у него пересохло, язык не слушался. Он несколько раз порывался что-то сказать, но у него получалось какое-то лягушачье кваканье. Опершись на Эверса, он подождал, пока к нему вернутся силы, затем с трудом произнес:

– Я в порядке. Делай, что говорит Эверс… И займись Атеной Аллард.

Она горько усмехнулась.

– Даже теперь ты думаешь только о ней!

Он заставил себя улыбнуться.

– Извини, Лили. Предоставь мне судить обо всем.

– Ты уже судил, и что же? Тебя чуть не убили!

– Лили, перестань…

Она всплеснула руками.

– Прекрасно! Иди, подставляй опять свою голову! Ради женщины, которой к тому же на это наплевать…

Она повернулась и увела за собой собравшихся зевак.

Конкэннон попытался идти самостоятельно. Ноги были словно ватными, в висках стучало. Он перевел взгляд на Джона Эверса:

– Откуда вы взялись?

– Долго рассказывать, – ответил инспектор. – Можете идти?

– Думаю, да.

– Тогда пойдемте на вокзал.

Решив, что лучше не возражать, а повиноваться, Конкэннон последовал за ним. Добравшись до вокзала, они прошли через багажный зал и оказались в маленькой пыльной комнате, служившей Эверсу кабинетом, когда он приезжал в Оклахома-Сити.

Эверс достал из светлого дубового стола бутылку кентуккийского бурбона и почти чистый стакан.

– Стакан здесь всего один, – сказал он, наполняя его до краев и протягивая Конкэннону.

Виски был таким же качественным, как и сигары Эверса. Конкэннон выпил все до дна. Эверс снова наполнил стакан. Конкэннон налил немного жидкости на носовой платок и вытер лицо, скорчив гримасу, когда виски попало на рану над левым ухом. Затем выпил остальное.

– Что случилось с Боуном? – спросил он.

– Исчез. Наверное, решил, что вы мертвы. Я, признаться, тоже поначалу так думал.

– Вы видели, как все было?

– Видел. С улицы, метров с шестидесяти.

– Вы, конечно, оказались там случайно?

Эверс усмехнулся.

– Я следил за Боуном, будучи уверенным, что рано или поздно что-нибудь произойдет.

От виски Конкэннону стало лучше, но в голове по-прежнему стучало.

– Давайте начнем сначала. Почему вы следили за Боуном? И что делали там, на улице?

Эверс задумчиво посмотрел на свою сигару.

– Конкэннон, я должен разыскать похищенные сто тысяч, а если мне это не удастся, я тоже могу потерять работу. Но мне моя работа нравится, и я сделаю все, чтобы ее сохранить. Может быть, теперь вам станет ясно, почему я написал эту записку…

– Какую записку? – спросил Конкэннон и удивленно поднял брови, но тут же скривился от боли.

– Записку Атене Аллард. – Эверс удовлетворенно улыбнулся и выпустил облачко сигарного дыма. – Весьма сожалею, Конкэннон, но я не могу вам теперь полностью доверять. И хотя это противоречит моим привычкам, мне пришлось прибегнуть к хитрости. – Он улыбнулся. – И эта хитрость удалась.

Конкэннон облизнул сухие губы:

– Так это вы написали Атене?

– Конечно. И деньги в конверт положил тоже я. И билет. Помните эти деньги? Это те две тысячи миссис Аллард, которые вы попросили меня положить в сейф. Эта мысль пришла мне в голову в самую последнюю минуту, но записка от этого стала очень убедительной, не так ли?

– Однако это был почерк Рэя, – возразил Конкэннон. – Его узнала сама Атена.

Эверс покачал головой:

– Подделка. Я часто видел отчеты, которые Аллард писал для компании. Ничего сложного. К тому же люди неспособны запомнить тот или иной почерк со всеми подробностями.

Конкэннон не мог прийти в себя от изумления.

– Но зачем? – спросил он.

– Кажется, я все вам уже объяснил. Мне нужно разыскать эти деньги. На вашу помощь я рассчитывать не мог. И тогда я начал размышлять об Эйбе Миллере. По нашим сведениям, ключ к разгадке был у него. Вот только он сам оставался неуловимым. Исчез, словно перестал существовать. – Инспектор стряхнул пепел с сигары, – словно сквозь землю провалился… Тогда я спросил себя, кто может лежать в могиле на месте Рэя Алларда. Там лежит Миллер, верно?

Конкэннон не ответил. Эверс пожал плечами:

– Конечно, там Миллер, но в тот момент я это лишь предполагал. Тогда я и решил написать записку. Миссис Аллард повела себя именно так, как я и рассчитывал: попросила помощи у вас. Боун – тоже: он стал за ней следить. Узнав о содержании записки, он решил, что миссис Аллард и ее муж решили оставить его на бобах. – Он помахал сигарой. – Я уверен, что он не колеблясь убил бы ее, если бы мог. Да и вас тоже… Ведь Боун и Рэй оба замешаны в этом деле, так?

Конкэннон откинулся на спинку стула. Ему казалось, что пол качается у него под ногами.

– По моему мнению, – сказал Эверс, – Боун догадался, какую роль играл во всем этом Рэй, и ввязался в дело. Если Рэй жив, то это означает, что Боун еще не знает, где деньги. Так что совершенно ясно: Рэй Аллард жив, если Боун поверил записке. Он поверил, что ее написал Рэй! Вот к чему мы пришли. Итак, Боун хотел завладеть этими деньгами не меньше, чем я. И мне было достаточно проследить за ним, чтобы он привел меня к Рэю. – Он посмотрел куда-то вдаль, затем печально покачал головой. – Это был отличный план. К сожалению, даже отличные планы иногда терпят фиаско…

Конкэннон удивленно посмотрел на него.

– И когда же ваш план провалился?

Джон Эверс бросил недокуренную сигару на пол.

– Он провалился, когда вы убили Боуна. Я сказал неправду: никуда он не скрылся. Напротив, он был полон решимости расправиться с вами после того, как вас оцарапала первая пуля.

– Первая?

– Выстрелов было два. Второй раздался, когда вы, падая, сцепились с Боуном. Ствол был направлен ему в грудь, и звука никто не слышал.

Конкэннон ничего этого не помнил. В его памяти осталось только бесконечное падение в черный колодец.

– Но где тогда труп?

– Под крыльцом «Дней и ночей». Я затащил его туда, пока никто не видел.

Конкэннон лишь спросил:

– Зачем?

– Если мои предположения верны, о местонахождении Рэя знали только вы и Боун. Теперь остались только вы. И вы скажете мне, где он.

– Как вы думаете заставить меня это сказать?

Лицо инспектора выглядело усталым. Конкэннон с удивлением отметил, что несмотря на энергичность и безукоризненные костюмы, инспектор производит впечатление пожилого человека. Пожилого, однако, далеко не безобидного.

– Вы мне это скажете, – ответил Эверс, – потому что я все равно это узнаю. Но если вы откажетесь мне помогать, я впутаю в это дело Атену Аллард. И если мне не останется ничего другого, я докажу присяжным, что она участвовала в ограблении вместе с мужем.

Конкэннон почувствовал, что кровь застыла у него в жилах.

– Неужели вы настолько любите свою работу?

Эверс поудобнее устроился в кресле и прикрыл глаза.

– Да.

– А как же быть с Боуном?

– Он убит в пределах допустимой обороны. Я готов в этом присягнуть, если вы согласитесь помочь. Как только компания получит обратно свои сто тысяч, она будет на моей стороне.

Конкэннон помедлил. Спорить было бесполезно. Все козыри были у Эверса.

– Вы его арестуете?

– Теперь по-другому постелить невозможно.

– Но я знаю Рэя: он не скажет вам, где деньги.

Эверс улыбнулся, но глаза его оставались суровыми.

– Скажет. Мы его заставим.

– Я хочу поговорить с ним прежде, чем вы его арестуете.

Инспектор пожал плечами.

– Как хотите. Где он?

В памяти Конкэннона появилась отчетливая картина: Атена, кладущая цветы на могилу мужа.

– В одной лачуге, принадлежавшей Боуну. Около грузового склада.

Эверс удовлетворенно кивнул. Вдруг Конкэннон рассмеялся, и его смех гулко отразился от голых стен.

– Несколько минут назад, – сказал Конкэннон, – я говорил Атене, что все будет хорошо, потому что нам придет на помощь сам Джон Эверс.

Глава двенадцатая

Конкэннон, Эверс и два полицейских в форме подъехали к складу в полицейской машине. Эверс критически оглядел домик, наполовину скрытый кустарником.

– Вы уверены, что он там?

– Он ранен и не мог уйти.

Они оставили машину за грузовым складом. Двое полицейских достали револьверы и шумно затопали по сухой траве. Когда они обошли домик с двух сторон, Конкэннон и Эверс ступили на земляную тропинку.

– Подождите здесь, – сказал Конкэннон. – Я недолго.

– Даю вам десять минут. Потом вмешается полиция.

Конкэннон двинулся вперед по тропинке, вспоминая, что в прошлый раз с ним рядом был Боун. Теперь Боуна не было в живых. Как не было Тюрка, Кроя, Мэгги Слаттер, сутенера. Мертвы были также Эйб Миллер и почтальон. И все только потому, что Рэю Алларду надоело жить на нищенское жалованье полицейского…

Он постучал.

– Рэй, это я, Маркус.

Конкэннону показалось, что ночь затаила дыхание.

– Входи. Здесь открыто.

Конкэннон вошел.

– Можно зажечь свет?

– Зажигай.

Конкэннон едва нашел лампу, висевшую у двери, чиркнул спичкой и увидел, что Рэй сидит на кровати с бледным как воск лицом. Рядом с ним на одеяле лежал «Кольт».

Конкэннон зажег лампу, прикрутил фитиль и повернулся. Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем Рэй медленно лег на одеяло.

– Ты пришел не один, верно?

– Да. Там, на улице, – Джон Эверс и двое полицейских.

Аллард, казалось, не был удивлен. Он слишком ослабел, чтобы выражать какие-либо чувства.

– Как тебе удалось прийти сюда тайком от Боуна?

– Боун погиб.

Аллард снова остался почти равнодушным. Изредка кивая головой, он выслушал весь рассказ Конкэннона, не перебивая.

– Боун не многого стоил, – сказал он наконец, – но жаль, что я его потерял. Кроме него, мне некому было помочь. – Он слабо улыбнулся. – Надо было мне позволить ему убить тебя, Маркус. Но теперь уже поздно. Ты сейчас передашь старого друга в руки правосудия. И забудешь тот день, когда Рэй Аллард спас тебе жизнь.

– У меня не было выбора, Рэй. Эверс обо всем догадался сам. Он уже подозревал, что Боун с тобой заодно, и ждал, пока сержант приведет его сюда.

– И все же главное – это то, что меня выдал друг.

– Эверс пригрозил сказать на суде, что ты и твоя жена были сообщниками. Ты бы это стерпел?

– Мое мнение никого не интересует.

Конкэннон начинал понимать, что пришел напрасно.

– Рэй, все это к лучшему. Не знаю, что решит суд, но если ты останешься здесь, то точно умрешь. Твоя рана гноится: это ясно по запаху в доме. Если тобой займется врач, то все может наладиться.

– Зачем лечить того, кого потом придется вешать?

– На здешней территории есть хорошие адвокаты. Если ты поможешь полиции, Эверс поддержит тебя. Скажи им, где деньги. Ведь тебе они уже ни к чему.

Глаза Рэя медленно прояснились. Он едва заметно улыбнулся, и Конкэннон почувствовал, что в его воспаленном мозгу созрело какое-то решение.

– Может быть, ты и прав, – вздохнул Аллард, сделав неопределенный жест рукой. – Что мне теперь с ними делать?

– В них, возможно, заключена разница между жизнью и смертью, – сказал Конкэннон.

– Ты помнишь, где мост? – медленно спросил Рэй, взвешивая каждое слово. – В километре от того места, где мы остановили поезд?

– Да, это место я знаю.

– Там они и лежат. Между шпалами и первой опорой. – Он засмеялся, казалось, из последних сил. – Ты удивился, что я все же сказал?

Конкэннон действительно удивился, но ответил:

– Что тебе еще оставалось?

– Теперь, когда ты получил то, что хотел, убирайся, – сказал раненый.

– Извини, Рэй.

– Убирайся.

«Вот как все кончается, – подумал Конкэннон. – После стольких лет дружбы, радостей, печалей, опасностей…»

– До скорого, Рэй, – сказал он и повернулся к двери.

Вдруг волосы на его затылке зашевелились от предчувствия опасности. Размышлять было некогда. Нужно было действовать мгновенно. Он отскочил от двери как раз перед тем, как от нее полетели щепки, отбитые пулей из «Кольта». Следующая секунда тянулась медленно, как в кошмарном сне, и Конкэннону врезалось в память искаженное гневом лицо Рэя, сидевшего на кровати и сжимавшего обеими руками «сорок пятый». Тогда Конкэннон понял, почему Рэй сказал ему, где деньги. Он не собирался выпускать детектива из дома живым.

Конкэннон почувствовал в своей руке рукоятку револьвера, хотя, как всегда, не заметил, как доставал его из кобуры. «Тридцать восьмой» издал оглушительный грохот. Конкэннон не сделал второго выстрела и лишь смотрел сквозь облако дыма в бледное искаженное лицо Рэя.

Негромко вздохнув, Рэй Аллард повалился на бок, глядя перед собой широко открытыми мертвыми глазами.

Дверь резко распахнулась, и на пороге появился Джон Эверс. За ним стояли полицейские. Эверс посмотрел на кровать.

– Идиот! – заорал он. – Кто мне теперь скажет, куда подевались деньги!

Угроза Марвина Боуна, обещавшего сводить Конкэннона на экскурсию в «Тополиную рощу», осуществилась самым непредвиденным образом. В течение целой недели раздраженные полицейские допрашивали его об обстоятельствах гибели Боуна. Испытание было не из приятных, но однажды тюремщик открыл дверь его камеры с любезной улыбкой.

– Хорошо иметь высокопоставленных друзей, верно, Конкэннон?

Детектив изумленно посмотрел на него.

– Я свободен?

– Муниципальный совет требует, чтобы вы покинули территорию до захода солнца. Это все, что мне известно.

Конкэннон спустился в подвал за своими вещами. Там он обнаружил Джона Эверса.

– Это вам я обязан своим освобождением? – спросил Конкэннон.

Эверс пожал плечами.

– В течение пяти лет вы безупречно выполняли обязанности детектива. Компания этого не забыла.

Он выбрал себе одну из сигар и понюхал ее с видом знатока.

– Во всяком случае, в моих показаниях не было ничего противоречивого. По правде говоря, им не хотелось раскапывать дело как следует. История с Боуном могла пролить нежелательный свет на всю местную полицию.

– Большое спасибо за помощь, мистер Эверс.

– До свидания, Конкэннон.

Они не подали друг другу руки. Конкэннон повернулся и вышел.

После полудня один из полицейских проводил Конкэннона на вокзал и убедился, что тот взял билет на первый же северный поезд. Фамилия полицейского была О'Дул. Это был высокий молодой парень с почти честным лицом.

Когда они сидели в зале ожидания, в проходе показался кучер фиакра; он нес два чемодана; за ним шла Атена Аллард.

Конкэннон инстинктивно встал, увидев ее, но тут же замер: женщина смотрела на него так, словно он вообще не существовал. Подойдя к окошку кассира, она взяла билет до Канзаса.

О'Дул наблюдал за этой безмолвной сценой с некоторым интересом. Он знал по слухам, что детектив был неравнодушен к вдове Рэя Алларда, но то, что она не отвечает ему взаимностью, было видно с первого взгляда. Отойдя от окошка кассы, Атена поглядела сквозь Конкэннона, будто он был оконным стеклом, затем неторопливо прошла на перрон.

– Послушайте, – сказал Конкэннон после паузы, – вам ведь все равно, куда я поеду – на север или на юг, не так ли? Ведь главное – чтобы я убрался отсюда, верно?

Полицейский пожал плечами.

– Да вроде так.

– Не могли бы вы обменять мой билет на другой, в Техас? А мы в ожидании поезда пообедаем…

Эта идея пришлась полицейскому по душе. Конвоируемые не каждый день угощали его обедами.

Обменяв билет, они пошли в привокзальное кафе, где Конкэннон заказал обед на двоих.

Однако есть ему не хотелось. Он выпил пива, посмотрел как О'Дул уплетает свинину с фасолью и закурил, стараясь отогнать мысли, витающие вокруг Атены Аллард.

Вот двухчасовый северный подошел к перрону… Надсадно свистнул локомотив, проезжая стрелку…

«Сейчас она уедет, – подумал Конкэннон, – и завтра в это время уже будет у своих родителей в Канзасе».

То есть, все равно, что на Луне…

Он слушал пыхтение паровоза «Болдуин», который уже набирал скорость, покидая вокзал, слушал замирающий вдали стук колес.

Затем они с О'Дулом вернулись в зал, чтобы еще два часа ждать техасский поезд.

Конкэннон закурил и уставился на входную дверь.

Ему смутно хотелось, чтобы хоть кто-нибудь пришел с ним попрощаться. Например, Лили… Или даже Джон Эверс…

Но никто не пришел.