По переулку пролетела обертка от шоколадки «Марс».
После недолгих сомнений и нерешительности она в конце концов позволила, чтобы ветер загнал ее в промежуток между Артуром и землей, где она и зависла.
— Артур…
Земля все еще угрожающе висела у Артура над головой, и он подумал, что, наверное, пришло время это исправить, скажем, попятиться от нее, что он и сделал. Медленно. Очень, очень медленно.
Медленно, очень-очень медленно пятясь от земли, Артур зажмурил глаза — осторожно, чтобы ничего себе не вывихнуть.
Ощущение, что его глаза зажмурились, пронизало все его тело. Когда это ощущение достигло пяток — так что теперь все тело Артура знало, что его глаза зажмурены, и вовсе этого не пугалось, — он медленно, очень-очень медленно развернул тело в одну сторону, а ум в другую.
Теперь земля ему больше не страшна.
Он почувствовал, как атмосфера вокруг него становится все чище, как его весело обвевает ветерок, ничуть не смущенный его присутствием на высоте, и медленно, очень-очень медленно, будто очнувшись от глубокого, крепкого сна, Артур открыл глаза.
Конечно, он летал и раньше, на Крикките он летал столько, что обалдел от птичьих разговоров, но тут — совсем другое дело.
Здесь, на родной планете, он летал спокойно, интеллигентно, без малейшего трепета, который обычно возникает при пребывании в воздухе.
Внизу на расстоянии десяти — пятнадцати футов простиралась твердая асфальтовая мостовая, а в нескольких ярдах правее светились желтые фонари Верхней улицы.
Переулок, по счастью, не был освещен, так как фонари, которые должны были гореть всю ночь, включались по какому-то хитрому расписанию сразу после полудня и гасли, как только наступал вечер. Таким образом, Артура надежно защищало плотное одеяло тьмы.
Медленно, очень-очень медленно он поднял голову и посмотрел на Фенчерч, чей силуэт вырисовывался в дверном проеме второго этажа. Она стояла затаив дыхание, в молчаливом изумлении.
Ее лицо было в нескольких дюймах от Артура.
— Я хотела тебя спросить: что ты делаешь? — проговорила Фенчерч взволнованным шепотом. — Но потом поняла, что и так видно, что ты делаешь. Ты летаешь. Так что, — после недолгого удивленного молчания продолжала она, — глупо было бы спрашивать.
Артур спросил:
— Ты так можешь?
— Нет.
— Хочешь попробовать?
Фенчерч закусила губу и покачала головой, но не для того чтобы сказать «нет», а просто от замешательства. Она дрожала как осиновый лист.
— Это очень просто, главное, не знать, как это делается, — уговаривал ее Артур. — Вот что важно. Надо не знать, как это у тебя получается.
Чтобы показать, как это легко, Артур пронесся по переулку, эффектно подпрыгнул, упал на спину и, покачиваясь, как банкнота на ветру, вернулся к Фенчерч.
— Спроси меня, как я это сделал.
— Как… ты это сделал?
— Не имею понятия. Ни малейшего.
Она недоуменно пожала плечами:
— И как я могу?..
Артур спустился еще немного и протянул ей руку.
— Я хочу, чтобы ты попробовала, — сказал он, — встань на мою ладонь. Только одной ногой.
— Что?
— Попробуй.
Фенчерч волновалась, колебалась, напоминала себе, что сейчас она поставит ногу на ладонь человека, который летает перед ней в воздухе… И поставила.
— Теперь другую.
— Что?
— Перенеси вес с другой ноги на эту.
— Я не могу.
— Попробуй.
— Вот так?
— Вот так.
Фенчерч волновалась, колебалась, напоминала себе, что… И тут она перестала напоминать себе, что именно делает, поскольку больше не хотела этого знать.
Она не сводила глаз с желобов на крыше ветхого склада напротив, которые раздражали ее уже долгое время, потому что собирались отвалиться, и ей было интересно, планирует ли кто-нибудь им помешать, или ей надо самой кому-нибудь об этом сказать, и она уже не думала о том, что стоит на ладонях человека, который ни на чем не стоит.
— Теперь, — сказал Артур, — перенеси вес с левой ноги на правую.
Фенчерч подумала, что склад принадлежит ковровой фабрике, а ее контора помещается за углом, затем перенесла вес с левой ноги на правую и снова подумала, что надо зайти в контору и сказать насчет кровельных желобов.
— Теперь, — сказал Артур, — перенеси вес с правой.
— Я не могу.
— Попробуй.
Фенчерч раньше никогда не видела желоба в таком ракурсе, и теперь ей показалось, что в нем, кроме пыли и грязи, есть еще и птичье гнездо. Если слегка наклониться вперед и сделать так, чтобы правая нога ничего не весила, наверное, гнездо можно будет разглядеть получше.
Артур с тревогой увидел, как кто-то пытается украсть велосипед Фенчерч. Артуру не хотелось затевать спор, особенно в такую минуту, и он надеялся, что вор будет действовать тихо, не поднимая глаз.
У похитителя был цепкий, бегающий взгляд человека, который имеет обыкновение воровать велосипеды в переулках у людей, которые не имеют обыкновения парить в воздухе в нескольких футах от мостовой. Привычка к неизменности такого положения дел позволяла ему трудиться без напряжения, но решительно и сосредоточенно, и, обнаружив, что велосипед неоспоримо прикреплен обручами из вольфрамовой проволоки к намертво впаянному в цемент железному столбику, вор бесстрастно согнул в «восьмерку» оба колеса и пошел своей дорогой.
Артур наконец-то решился перевести дух.
— Смотри, какую яичную скорлупку я для тебя нашла, — прошептала ему на ухо Фенчерч.
25
У тех, кто постоянно следит за подвигами Артура Дента, уже должно было сложиться представление о его характере и манерах. Однако оно, хотя и несет в себе чистую правду и ничего, кроме правды, несколько неполно и не отражает всей правды во всей красоте и цельности.
Это объясняется вполне очевидными причинами: редактура, отбор, необходимость разбавлять важное занимательным, опуская все нудные подробности.
Например, такие: «Артур Дент отправился спать. Он поднялся по лестнице на пятнадцать ступенек, открыл дверь, вошел в комнату, снял туфли, носки, снял, один за другим, все остальные предметы одежды и оставил их аккуратно скомканной горкой на полу. Он надел синюю в полоску пижаму. Вымыл лицо и руки, почистил зубы, пошел в уборную, понял, что опять все сделал не в том порядке, снова вымыл руки и лег в постель. Пятнадцать минут он читал, причем десять из них ушло у него на то, чтобы сообразить, на каком месте он остановился вчера вечером, затем выключил свет и через минуту-другую заснул.
Было темно. Целый час он лежал на левом боку.
После этого он с минуту беспокойно ворочался во сне и повернулся на правый бок. Потом в течение часа его ресницы время от времени подрагивали во сне, и он слегка почесывал нос, хотя прошло еще добрых двадцать минут прежде, чем он снова перевернулся на левый бок. Так он коротал ночь.
В четыре он встал и снова пошел в уборную. Он открыл дверь уборной…» и т.д.
Это трепотня. Это не способствует развитию действия. Это годится для обстоятельных толстых романов, которые в большом количестве выбрасываются на американский рынок, но ничего не дают ни уму, ни сердцу. Короче говоря, это никому не интересно.
Но, помимо описаний чистки зубов и поисков чистых носков, были опущены и другие подробности. И вот они-то и вызывают порой у читателей нездоровый интерес.
Им любопытно: что там было у Артура и Триллиан и чем дело кончилось?
На это может быть только один ответ: не ваше собачье дело.
А как Артур проводил время по ночам на планете Криккит? Ведь даже если на планете не водятся Огненные Драконы Фуолорниса и нет группы «Дайр Стрейтс», это же не значит, что по ночам все смирно сидят и читают книжки.
Или взять более конкретный пример. Чем кончился тот вечер на доисторической Земле, когда после заседания комитета Артур сидел на склоне холма и наблюдал восход луны над тускло тлеющими деревьями в обществе красивой девушки по имени Мелла, которая незадолго до того бежала с планеты Голгафрингем, где работала в художественном отделе рекламной компании и каждое утро созерцала сотню почти одинаковых фотографий уныло освещенных тюбиков зубной пасты? Что было потом? Что произошло у Артура с Меллой после? На это может быть только один ответ: потом книжка закончилась.
В следующей книге действие возобновилось пять лет спустя, и слишком многое, считают некоторые, отдано на усмотрение читателя.
«Кто он, этот Артур Дент, — мужчина или амеба?» — доносится ропот из отдаленных пределов Галактики. Недавно даже было найдено послание подобного содержания, прибывшее вместе с загадочной ракетой, которая прилетела из глубокого космоса, предположительно, из другой Галактики, расположенной на таком расстояний, что страшно подумать. «Неужели его ничто не интересует, кроме чая и высоких материй? Неужели у него нет порывов? Неужели он не знает страстей? Неужели он никогда, попросту говоря, ни с кем не трахался?»
Тот, кто хочет это узнать, пусть читает дальше. Кто не хочет, может пролистать книжку до самой последней главы, которая неплохо написана — и к тому же в ней появится Марвин.
26
Когда они с Фенчерч поднимались ввысь, Артур Дент на миг впал в злорадство и позволил себе выразить надежду, что его друзьям (которые всегда находили его милым, но скучным, а в последнее время — странным, но скучным) сейчас, должно быть, очень весело в баре. Но тут же надолго забыл о своих друзьях.
Они с Фенчерч поднимались ввысь, описывая медленные спирали друг вокруг друга — так по осени опадают с кленов семена-крылатки. Только наши герои двигались не к земле, а к небу.
Когда они с Фенчерч поднимались ввысь, их души пели от восторга, сознавая, что либо их тела делают нечто совершенно по всем статьям невозможное, либо физика основательно отстала от жизни.
Физика покачала головой и, отвернувшись, сосредоточилась на том, чтобы машины шли по Юстон-роуд в направлении Западной эстакады, чтобы уличные фонари горели и чтобы чизбургер, уроненный кем угодно на Бейкер-стрит, непременно плюхнулся на землю.
Под ними сияли гирлянды лампочек, стремительно уменьшаясь до размеров мелкого бисера, — то был Лондон. «Это Лондон», — все время напоминал себе Артур. «Это не флуоресцентная трава полей захолустного Криккита — Криккит затерялся где-то среди этих блеклых веснушек, что испещрили небо у них над головой, — это Лондон». И гирлянды лампочек качались и вертелись, то вертелись, то раскачивались.
— Попробуй сделать пике, — обратился Артур к Фенчерч.
— Что?
Ее голос слышался очень четко, но словно бы издалека, с того края широченной пустоты. Она говорила с взволнованным придыханием и недоверчивым удивлением. И все это соединялось в ее голосе: ясном, тихом, далеком, недоверчивом, удивленном, взволнованном.
— Мы летим… — сказала Фенчерч.
— Это пустяки, — отозвался Артур, — не думай об этом. Попробуй сделать пике.
— Пике…
Она ухватилась за руку Артура, но через секунду вдруг обрела вес и стала остолбенело падать, отчаянно цепляясь за пустоту.
Физика покосилась на Артура, и, объятый ужасом, он тоже камнем полетел вниз. Голова у него закружилась, его тошнило, все тело кричало — только голос от ужаса умолк.
Они падали, потому что это был Лондон, а в Лондоне такие штуки не проходят.
Артур не мог подхватить Фенчерч, потому что это был Лондон, и совсем неподалеку, строго говоря, в семистах пятидесяти шести милях отсюда, в городе Пизе Галилей экспериментально доказал, что два падающих тела стремятся вниз с совершенно одинаковым ускорением, независимо от их относительного веса.
Они падали.
Во время этого головокружительного, тошнотворного падения Артур понял, что если он собирается парить в небе и при этом твердо верить в компетентность итальянцев в области физики (а те даже обычную башню не могут построить так, чтобы та не клонилась набок), то им с Фенчерч грозит смертельная опасность. А потому сразу же стал падать быстрее девушки.
Артур на лету поймал Фенчерч и крепко схватил ее за плечи.
Получилось.
Прекрасно. Теперь они падали вместе, и все это было очень мило и романтично, но не решало основную проблему, которая заключалась в том, что они падали и земля не ждала, пока Артур покажет еще какой-нибудь фокус, а надвигалась на них со скоростью курьерского поезда.
Артур не мог подняться вместе с Фенчерч, и ему было нечем удержать ее. Он думал только о том, что они, очевидно, разобьются насмерть, и если он хочет, чтобы произошло что-нибудь менее очевидное, то должен сделать что-то уж совсем не очевидное. И тут он почувствовал себя как рыба в воде.
Он выпустил из рук плечи Фенчерч, оттолкнул ее, и, когда она повернула к нему застывшее от ужаса лицо с раскрытым от изумления ртом, мизинцем поддел ее мизинец, потянул ее вверх, и сам, поднимаясь, неуклюже перевернулся в воздухе.
— Черт! — пыхтя и задыхаясь, проговорила сидящая на воздухе Фенчерч. Когда она пришла в себя, ночной полет был возобновлен.
Чуть-чуть не долетев до облаков, они остановились и начали разбираться, куда их, собственно, занесло. Правда, на землю следовало смотреть только мельком, свысока, так сказать.
Фенчерч отважно попробовала сделать пике и обнаружила, что если правильно определить свое положение относительно направления ветра, то получалось совершенно замечательно, даже с небольшим пируэтом в конце и нырком вниз, от которого у нее задралось платье. На этом месте читателям, которых больше интересуют похождения Марвина и Форда Префекта, лучше перейти к следующим главам, потому что терпение Артура истощилось и он помог ей снять платье.
Платье скользнуло вниз, умчалось, подгоняемое ветром, вдаль, постепенно превратилось в точечку и наконец исчезло из глаз, чтобы утром вследствие целого комплекса трудноописуемых причин взорвать мирную жизнь некой семьи из Онслоу [город в Австралии, штат Западная Австралия], которая обнаружила его на своей бельевой веревке.
Молча обнявшись, Артур и Фенчерч плыли по ветру ввысь и в конце концов оказались среди туманных духов влаги, которые в виде пушистых хлопьев облепляют крылья самолетов. Вы видите этих духов, но не ощущаете их, потому что сидите в теплом, душном салоне и смотрите на них сквозь исцарапанное плексигласовое окошко, а чужой ребенок терпеливо пытается пролить вам за пазуху горячее молоко.
Артур и Фенчерч чувствовали этих духов на ощупь: клочковатые, легкие и холодные, они вились вокруг, очень холодные, очень легкие. Даже Фенчерч, защищенная теперь от стихий лишь двумя полосочками ткани от «Маркса и Спенсера», понимала, что с победой над гравитацией обычный холод или недостаточная плотность атмосферы уйдут сами собой.
Фенчерч встала окутанная облачной дымкой, и Артур очень-очень медленно снял с нее две полосочки ткани от «Маркса и Спенсера», поскольку только так и можно делать, когда летишь и руки заняты другим делом, и эти кусочки ткани утром тоже учинили переполох: верхний — в Айлсуорте, а нижний — в Ричмонде.
Артур и Фенчерч долго не покидали облако, потому что оно находилось очень высоко, а когда они наконец вынырнули из него, все промокшие (Фенчерч плавно кружилась, точно играющая с приливной волной морская звезда), то обнаружили, что только над облаками луна светит в полную силу.
Все вокруг пронизано смутным, нет, смуглым светом. Здесь есть свои горы
— пусть непохожие на земные, но все равно горы в белых, как арктический снег, шапках.
Вынырнув на высочайшем пике кучевого облака, Артур и Фенчерч неторопливо соскользнули по его склону. Теперь Фенчерч помогла Артуру снять одежду. Все одежки, одна за другой, удивленно кружась, полетели вниз, в клубящуюся белизну.
Фенчерч целовала Артура, целовала его шею, грудь, и вскоре парочка заскользила дальше, медленно поворачиваясь и напоминая безмолвную букву Т. От этого зрелища даже Огненный Дракон Фуолорниса (если бы он, наевшись пиццы, пролетал мимо) захлопал бы крыльями и слегка кашлянул.
Однако в облаках нет Огненных Драконов Фуолорниса, да и не может быть, так как они, подобно динозаврам, птице додо и исполинскому друббитому винтвоку, обитавшему на Большой Перепонке в созвездии Птицапа, прискорбным образом вымерли, и Вселенная навсегда их лишилась. Чего нельзя сказать о «Боингах-747», которые сохранились в избытке.
«Боинг-747» возник в вышеприведенном перечне только по той причине, что несколько мгновений спустя ворвался в жизнь Артура и Фенчерч.
«Боинг-747» — это просто громада. Ужас какая громада. Когда он появляется в небе, это всегда заметно. Воздух дает стрекача, и волна ревущего ветра отбрасывает вас в сторону, если только вы настолько глупы, что занимаетесь поблизости тем же, чем Артур и Фенчерч, как бабочки во время бомбежки.
Но на этот раз после панического пике Артур и Фенчерч перегруппировались, и оглушительный рев двигателей вселил в их головы свежую, совершенно замечательную идею.
Миссис Э.Капельсен, пожилая дама из Бостона, штат Массачусетс, чувствовала, что жизнь ее подходит к концу. Она многое повидала на своем веку, кое-что ее озадачивало, но сейчас она с некоторым неудовольствием ощущала, что почти все ей наскучило. Все было очень приятно, но, возможно, чересчур предсказуемо.
Она со вздохом подняла маленькую пластиковую занавеску, закрывающую иллюминатор, и посмотрела на крыло самолета.
Сначала она хотела позвать стюардессу, но потом решила: нет, черт возьми, ни за что, этот спектакль для нее, миссис Э.Капельсен, и только для нее.
К тому времени как двое пришельцев из мира непредсказуемого наконец-то соскользнули с крыла и завертелись в воздушном потоке, она значительно приободрилась.
С огромным облегчением она подумала, что практически все, что она знала раньше, не соответствует действительности.
Утром Артур и Фенчерч проспали допоздна у нее в переулке невзирая на постоянные стоны реставрируемой мебели.
Вечером они проделали все заново, только в этот раз прихватив с собой два плейера «Сони».
27
— Все это очень хорошо, — через несколько дней сказала Фенчерч. — Но я должна знать, что со мной произошло. Понимаешь, между нами есть разница. Ты что-то потерял, а потом нашел, а я нашла, а потом потеряла. Мне надо снова это найти.
Днем Фенчерч была занята, и Артур решил устроить для себя день телефонных звонков.
Мюррей Бост Хенсен работал журналистом в одной из газет, что печатаются крупным шрифтом на страницах маленького формата. Я был бы очень рад отметить, что эта работа не отразилась на нем дурно, но, к сожалению, не могу покривить душой. Однако Артур все равно ему позвонил, так как то был единственный газетчик среди его знакомых.
— Артур, чайник ты мой старый, дружок ты мой ржаной, как клево тебя слышать. А говорили, ты улетел в космос или что-то в этом роде.
Мюррей разговаривал на собственном языке, самолично изобретенном для собственных надобностей. Больше никто на свете на нем изъясняться не мог — более того, никто даже не мог понять, что хочет сказать Мюррей. Слова здесь ничего не значили. А те, которые все-таки что-то значили, успешно тонули в потоке бессмыслицы, так что слушатель их просто не замечал. Но когда слушатель наконец понимал, какие из слов хоть что-то значат, беседа часто принимала неприятный оборот.
— Что? — переспросил Артур.
— Слухи ходят, мой слоновый бивень, старая ты кочерыжка, слухи ходят. Не исключаю, что все это туфта, но, возможно, в итоге придется тебя интервьюнуть.
— Мне нечего сказать. Это был обыкновенный треп в пивнушке.
— На том и стоим, дорогой ты мой рыбий глаз, на том и стоим. К тому же он отлично вяжется с другими сюжетами недели; если хочешь, даже можешь все отрицать. Извини, у меня что-то вывалилось из уха.
Последовало недолгое затишье, в финале которого Мюррей Бост Хенсен снова объявился на другом конце провода. На сей раз в его голосе слышалось неподдельное потрясение.
— Просто вспомнил, какой вчера был странный вечер, — сказал он. — Тем не менее, старик, не знаю, липа это или вовсе дуб, но как ты себя чувствуешь в связи с тем, что прокатился на комете Галлея?
— Я не катался на комете Галлея, — ответил Артур с подавленным вздохом.
— Прекрасно. Как ты себя чувствуешь в связи с тем, что не прокатился на комете Галлея?
— Вполне спокойно, Мюррей.
Воцарилась тишина — Мюррей записывал ответ.
— Вполне достаточно, Артур, вполне достаточно для меня, Этель, мира и его окрестностей. Вяжется с общей шизовой атмосферой текущей недели. Мы думаем сделать шапку «Семь чудиков на неделе». Здорово, а?
— Очень хорошо.
— Звучит, да? Сначала у нас тут рассказ о человеке, на которого всегда льет дождь.
— Что-о?
— Сущая правда, разрази меня гром. У него все записано в маленькой черной записной книжке и проверено на всех человеческих и нечеловеческих уровнях. В Гидрометеоцентре все оборзели и опуделели, со всего света слетаются чудные гномики в белых халатах со своими линейками, ящиками и каплемерами. Артур, этот человек уникум, феномен. Я сказал бы даже, что он чудо природы всего западного мира. Мы называем его Бог Дождя. Здорово придумано, а?
— Я, кажется, с ним знаком.
— Звучит! Что ты сказал?
— Я, кажется, с ним знаком. Он все время жалуется, да?
— Невероятно! Ты знаком с Богом Дождя?
— Если это тот же самый парень. Я посоветовал ему перестать ныть и показать кому-нибудь его записную книжку.
Мюррей Бост Хенсен ошеломленно притих на другом конце провода.
— Ты сделал его миллионером. Без дураков — ты его настоящим миллионером сделал. Слушай, ты знаешь, какие бабки платит ему турагентство только за то, чтобы он не ездил в этом году в Малагу? Я не говорю о проекте орошения Сахары и всякой такой фигне; перед этим парнем открывается совершенно новая карьера, даже если он просто не будет ездить в определенные места. Артур, этот человек превращается в чудовище. Может, даже придется присвоить ему титул победителя нашей викторины. Послушай, Артур, может, понадобится сделать статью о тебе: «Человек, который сделал Бога Дождя». Звучит, да?
— Неплохо, но…
— Может, придется тебя сфотографировать под дождем из садового шланга, но все будет нормально. Ты где находишься?
— Э-э, в Айлингтоне. Послушай, Мюррей…
— В Айлингтоне!
— Да…
— Ну, а как тебе главная сенсация недели? Тут уж точно чудеса в решете. Про летающих людей слышал?
— Нет.
— Надо же! Нет, это же самый горный шизняк! Натуральные тапочки всмятку. Местные весь день трезвонят и рассказывают о парочке, которая летает по ночам. Наши ребята всю ночь припухали в лаборатории над фотороботами. Да врешь ты все — не мог ты не слышать!
— Нет, я не слышал.
— Артур, где ж ты был? Ах да, в космосе, у меня есть твое интервью. Так то несколько месяцев назад. Послушай, старый ты мой башмачина, всю неделю каждую ночь как раз в твоем районе эта парочка летает по небу и выделывает всякие штуки. Так ты что, ничего не знаешь?
— Нет.
— Артур, друженька ты моя, с тобой разговаривать — полурайское удовольствие, но мне надо идти. Я пришлю парня с камерой и шлангом. Дай мне свой адрес, я записываю.
— Послушай, Мюррей, я позвонил, чтобы задать тебе один вопрос.
— У меня полно работы.
— Я только хочу узнать насчет дельфинов.
— Это не вопрос. Прошлогодняя новость. Забудь о них. Они исчезли.
— Но это важно.
— Слушай, никто не возьмется за эту тему. Понимаешь, нельзя сделать статью о том, чего нет. По крайней мере у нас. Попробуй позвонить в воскресные газеты. Может, через пару лет где-нибудь в августе они дозреют состряпать что-то вроде «Что же все-таки случилось с дельфинами». А сейчас что? «Дельфинов нет как нет»? «Дельфины продолжают отсутствовать»? «Дельфины — жизнь без них»? Артур, сюжеты смертны. Они протягивают ножки, бьются в судорогах и вскоре возносятся к Великому Небесному Золотому Штекеру, архитравчик ты мой.
— Мюррей, мне не интересно, получится ли из этого статья. Я просто хочу выяснить, как мне связаться с тем типом из Калифорнии, который говорит, что знает, куда они делись. Я думал, ты сможешь помочь.
28
— Люди начинают болтать, — сказала Фенчерч вечером после того, как они водворили на место виолончель.
— И не только болтать, — ответил Артур, — но и печатать крупным жирным шрифтом под списком победителей викторины.
И он показал ей длинные узкие книжечки — это были билеты на самолет.
— Артур! — воскликнула Фенчерч, повиснув у него на шее. — Значит, тебе удалось с ним поговорить?
— Сегодня я звонил до упаду. Абсолютно во все отделы абсолютно всех газет на Флит-стрит. И все-таки выпытал его телефон.
— По тебе видно, что ты трудился вовсю. Ты весь в поту, бедняжка.
— Это не пот, — устало сказал Артур. — Сейчас сюда приходил фотограф. Я не соглашался, но… ладно, замнем, важно, что я поговорил.
— С ним самим?
— С его женой. Она сказала, что он сейчас не в себе и не может подойти к телефону и чтобы я перезвонил позже.
Артур тяжело опустился на стул, понял, что ему чего-то не хватает, и пошел к холодильнику.
— Хочешь пить?
— Просто умираю. Когда профессор окидывает меня взглядом с ног до головы и говорит: «Да, милая, сегодня немножко поиграем Чайковского», — я всегда знаю, что мне придется туго.
— Я перезвонил, — продолжал Артур, — и она сказала, что он находится на расстоянии трех целых двух десятых световых лет от телефона и чтобы я перезвонил.
— Ну и?
— Я перезвонил. Она сказала, что положение улучшается. Теперь он на расстоянии всего двух целых шести десятых световых лет от телефона, но все равно докричаться трудно.
— Как ты думаешь, — с сомнением в голосе проговорила Фенчерч, — может, лучше поговорить с кем-нибудь еще?
— Худшее впереди, — отозвался Артур. — Я говорил с сотрудником одного научного журнала. Он лично знаком с нашим сумасшедшим и говорит, что Джон Уотсон мало того что сам во все верит, так еще и готов представить неоспоримые доказательства правильности самой дурацкой из теорий, которые в моде на данной неделе. Эти доказательства он обычно записывает под диктовку от ангелов с золотыми бородками, зелеными крылышками и в обуви от «Доктора Шолля». Знаешь, такие сандалии на деревянной подошве? А тем, кто сомневается в истинности его видений, он гордо показывает эти самые сандалии, и больше от него ничего не добьешься.
— Я не думала, что все настолько плохо, — тихо произнесла Фенчерч, вяло теребя билеты.
— Я снова перезвонил миссис Уотсон, — продолжал Артур. — Кстати, ее зовут — тебе это может быть интересно — так вот, ее зовут Фата-Моргана.
— Понятно.
— Рад, что тебе понятно. Я думал, ты ничему не поверишь, и на этот раз записал наш разговор на магнитофон.
Отойдя к магнитофону, Артур долго пыхтел над ним и вертел все ручки, потому что этот магнитофон, настоятельно рекомендованный журналом Ассоциации потребителей, включается только в тот момент, когда владелец уже дошел до ручки — до самой важной то есть.
— Вот, готово, — сказал в итоге Артур, утирая со лба пот.
Голос, совершивший путешествие к геостационарному спутнику Земли и обратно, был слабым и хрипловатым, но пугающе спокойным.
— Вероятно, мне следовало вам объяснить, — говорил голос Фата-Морганы Уотсон, — что телефон стоит в комнате, в которую он никогда не заходит. Понимаете, это Психушка. Медведь Здравоумный не любит заходить в Психушку, а потому сюда и не заходит. Мне кажется, вы должны это знать, чтобы зря не звонить. Если вы хотите с ним встретиться, это можно сделать очень легко. Нужно просто зайти к нам. Он принимает людей только за пределами Психушки.
Послышался крайне недоуменный голос Артура:
— Простите, я не понимаю. Где находится Психушка?
— Где находится Психушка? — это уже снова Фата-Моргана Уотсон. — Вы когда-нибудь читали инструкцию на пакетике с зубочистками?
Голос Артура на пленке признался, что никогда.
— Возможно, вы захотите это сделать. Возможно, вы увидите, что это кое-что проясняет. Возможно, эта инструкция укажет вам, где находится Психушка. Благодарю вас.
Раздались короткие гудки. Артур выключил магнитофон.
— Ну, наверно, это можно считать приглашением, — сказал он, пожав плечами. — Парень из научного журнала дал мне адрес.
Фенчерч еще раз бросила на Артура задумчивый, печальный взгляд и снова посмотрела на билеты.
— Ты думаешь, ехать стоит? — спросила она.
— Ну, — произнес Артур, — все, с кем я говорил, сходятся на том, что, хотя он и совершенно чокнутый, он действительно знает о дельфинах больше всех на свете.
29
«Важное сообщение. Рейс 121 отправляется в Лос-Анджелес. Если ваши планы на сегодня не включают посещение Лос-Анджелеса, сейчас самое время выйти из самолета».
30
В Лос-Анджелесе они наняли машину в одном агентстве, которое дает напрокат машины, выброшенные владельцами на свалку.
— На поворотах с ней трудновато, — сказал тип, прятавший свои черты лица за солнцезащитными очками, и вручил им ключи. — Иногда я бы советовал просто выйти и поймать попутную машину.
На ночь они остановились в гостинице на бульваре Сансет, о которой кто-то сказал им, что там они будут приятно удивлены.
— Там все либо англичане, либо чудаки, либо и то, и другое. У них есть бассейн, где можно увидеть английских рок-звезд, позирующих для фотографов с газетами «Язык», «Истина» и «Логика» в руках.
Так оно и оказалось. В гостинице жила одна рок-звезда, и именно это она и делала.
Механик в гараже был невысокого мнения о машине Артура и Фенчерч, и это было хорошо, так как они и сами были о ней невысокого мнения, так что все оказались единомышленниками.
Поздно вечером они проехались через Голливуд-Хиллз по Малхоллэнд-роуд и сделали несколько остановок — первую, чтобы поглазеть на раскинувшееся поблизости ослепительное море блуждающих огоньков под названием «Лос-Анджелес», а вторую, чтобы поглазеть на раскинувшееся напротив ослепительное море блуждающих огоньков под названием «долина Сан-Фернандо».