Началось это так:
      В начале была создана Вселенная. Это у многих вызвало крайнее раздражение, и в основном рассматривалось как плохой ход.
      Многие народы верят, что она была создана каким-нибудь божеством, хотя, к примеру, джадравартиды с Вильтводля VI верят в то, что на самом деле всю Вселенную вычихнуло существо по имени Большой Зеленый Арклохват.
      Джатравартиды живут в постоянном страхе перед тем, что они называют Пришествием Большого Белого Платка. Это маленькие голубые создания, и у каждого из них пятьдесят рук, так что они — единственный народ во всей Вселенной, который изобрел дезодорант раньше колеса.
      Культ Большого Зеленого Арклохвата, однако, не получил большого распространения за пределами системы Вильтводля IV, и поэтому, а также потому, что Вселенная как была, так и остается полна загадок, поиск ответа не прекращается. Например, раса сверхразумных всеразмерных созданий построила себе однажды гигантский суперкомпьютер под названием Глубокомысленный, чтобы он раз и навсегда вычислить Ответ на Главный вопрос Жизни, Вселенной и всего Прочего.
      Семь с половиной миллионов лет Глубокомысленный считал и рассчитывал, и, наконец, объявил, что нашел ответ: «Сорок два», — и в результате пришлось строить еще один компьютер, еще больше, чтобы выяснить, какой же вопрос нужно задавать к этому ответу.
      И этот компьютер, который назвали Землей, был так велик, что его часто принимали за планету — особенно странные обезьяноподобные существа, бродившие по его корпусу, и даже не подозревавшие, что и они являются частью гигантского проекта.
      А вот это как раз очень странно, потому что если не принимать в расчет это очевиднейшее обстоятельство, то невозможно понять, почему все, что происходило на Земле, на первый взгляд не имело ни малейшего смысла.
      К сожалению, как перед завершающим аккордом — выводом данных — Земля была неожиданно разрушена вогенами для того, чтобы — так они, по крайней мере, говорили — освободить место для новой гиперпространственной дороги, так что все надежды на то, что смысл жизни будет наконец найден, рассеялись окончательно.
      Так, во всяком случае, казалось.
      Двое из этих странных обезьяноподобных существ выжили.
      Артур Дент смылся в самый последний момент, потому что его старый друг, Форд Префект, неожиданно оказался с маленькой планеты где-то в окрестностях Бетельгейзе, а не из Гилдфорда, как он говорил до этого; и, что гораздо важнее для нашей истории, он знал, как путешествовать на попутных летающих тарелках.
      Триция Макмиллан — она же Триллиан — скрылась с Земли на полгода раньше с Зафодом Библброксом, в то время Президентом Галактики.
      Только двое.
      Только они двое и остались от величайшего в истории эксперимента, целью которого было найти Главный Вопрос и Главный Ответ Жизни, Вселенной и Всего Такого.
      И вот между их кораблем, что лениво плыл сквозь чернильную пустоту космоса, и кораблем вогенов, что гнался за ними, осталось меньше полумиллиона километров.

      Как и все прочие вогенские корабли, этот корабль выглядел так, словно его не собрали на космической верфи, а наспех слепили в сарае на заднем дворе. Грязно-желтая броня покрывала все его отсеки, которые выпячивались из корпуса под самыми мерзкими углами, и это могло бы ухудшить внешний облик практически любого корабля; к данному случаю, это, впрочем, не относится. В небесах встречаются вещи еще отвратительнее, но это не подтверждено достоверными свидетельствами.
      Вообще говоря, если уж вам хочется посмотреть на что-либо более мерзопакостное, чем корабль вогенов, войдите в него и посмотрите на них самих. Но если у вас достанет ума, именно этого вы постараетесь не делать, потому что нормальный воген не станет семь раз отмерять, прежде чем сделает с вами что-нибудь настолько ужасное, что вы подумаете: «И надо же мне было появиться на свет!», или (если еще не окончательно потеряли способность соображать): «И надо же было этому вогену появиться на свет!»
      Впрочем, нормальный воген, возможно, и один раз не будет отмерять. Эти тупые, упрямые, угрюмые существа сначала делают, а потом думают, и последнее дается им с большим трудом. Изучение вогенской анатомии показывает, что изначально мозг вогена представлял собой жутко видоизменную, смещенную и страдающую коликами печень. Короче, самое лучшее, что можно о них сказать — они знают, чего им надо, а это значит — они всегда готовы сделать с кем-либо что-нибудь ужасное, и при малейшей возможности впасть в крайнее раздражение.
      А вот чего им не надо, и, соответственно, чего они недолюбливают это оставлять работу недоделанной, особенно этот самый воген, и особенно — по разным причинам — эту работу. Этого вогена звали капитан Простетник Воген Джелц из Галактического Совета по Планированию Гиперпространства, и он был тем, кому поручили снос так называемой «планеты Земля».
      Он поворочался в своем неудобном, покрытом слизью кресле, повернулся в нем всем своим монументально отвратительным телом, и уставился на дисплей. На дисплее светилось изображение корабля Золотое Сердце.
      Простетнику Вогену Джелцу не было дела до того, что этот корабль, оснащенный двигателем бесконечной невероятности, был самым красивым в истории кораблем. Не было ему дела и до того, что создание этого двигателя было революцией в космическом кораблестроении. Соображения эстетики или технологической новизны были для него закрытой книгой; дай ему волю, и они стали бы закрытой, сожженной и глубоко закопанной книгой.
      Еще меньше для него значило, что на борту Золотого Сердца был Зафод Библброкс — бывший Президент Галактики. Что с того, что за ним и за украденным им кораблем охотилась вся полиция Галактики — вогену на это было глубоко наплевать.
      От Золотого Сердца ему нужно было совсем другое.
      Как уже говорилось, вогенам не чуждо взяточничество и коррупция — так же, как, скажем, морю не чужды волны. В полной мере это относится и к Простетнику Вогену Джелцу. Когда он слышал слова «расовое равенство» или «высокая мораль», он раздраженно сопел и доставал с полки словарь, и когда он слышал звон монет, особенно большого количества монет, он раздраженно сопел, доставал с полки свод законов и выбрасывал его в окно.
      Так неуклонно добиваясь полного разрушения Земли и всего, что на ней находилось, он несколько превышал свои профессиональные обязанности. Были даже определенные сомнения по поводу того, действительно ли собирались строить ту гиперпространственную ветку. Дело, правда, замяли.
      Воген удовлетворенно хмыкнул.
      — Компьютер, — прохрипел он, — соедини меня с моим личным мозгопатологом.
      Через несколько секунд на экране появилось лицо Гэга Хэлфрунта. Оно сияло улыбкой, типичной для лица человека, который знал, что между его лицом и лицом его собеседника-вогена — десять световых лет. Кроме того, к улыбке было подмешано еще чуть-чуть иронии. Хотя воген всегда говорил о Хэлфрунте как о «личном мозгопатологе», но чего нет — так уж нет, в данном случае медицине было просто не с чем работать, и на самом деле не воген платил Хэлфрунту за консультации, а наоборот, Хэлфрунт платил вогену кучу денег за разного рода самую грязную работу. Будучи одним из самых выдающихся и преуспевающих психиатров Галактики, он (а также другие психиатры его круга) готов был платить кучу денег, когда на карту, похоже, было поставлено все будущее психиатрической науки.
      — Ну что же, — сказал он, — здравствуйте, дорогой капитан. Как мы себя чувствуем?
      В разговоре с вогеном он позволял себе пренебречь своим приобретенным в результате долгой тренировки венским акцентом.
      Воген рассказал ему, что за последние несколько часов он почти наполовину сократил численность живых членов команды в порядке дисциплинарного взыскания.
      Хэлфрунт ни на мгновение не перестал улыбаться.
      — Ну и что? Вы знаете, мне кажется, это самое естественное поведение для вогена. Дать естественный и здоровый выход агрессивным наклонностям в актах бессмысленного насилия.
      — Вы всегда так говорите, — буркнул воген.
      — Ну и что? — повторил Хэлфрунт. — Мне кажется, это самое естественное поведение для психиатра. Отлично. Очевидно, мы оба сегодня в прекрасной умственной форме. А теперь скажите мне, что нового в нашем деле?
      — Мы засекли корабль.
      — Чудесно, — сказал Хэлфрунт, — просто чудесно! А экипаж?
      — Землянин там.
      — Великолепно! А…
      — Самка с той же планеты. Они последние.
      — Отлично, — Хэлфрунт сиял. — Кто еще?
      — Этот… Префект.
      — Ну и?
      — И Зафод Библброкс.
      Хэлфрунт на мгновение перестал улыбаться.
      — А, конечно, — сказал он. — Так я и думал. Увы, это очень печально.
      — Близкий друг? — осведомился воген, который где-то подцепил это выражение, и теперь решил ввернуть его в разговор.
      — Да нет, — ответил Хэлфрунт, — при том, чем я занимаюсь, я не завожу близких друзей.
      — А, — хрюкнул воген, — профессиональное отстранение.
      — Нет, — весело пояснил Хэлфрунт, — просто не умею.
      Он помолчал. Хотя губы его продолжали улыбаться, в глазах появилась озабоченность.
      — Просто Библброкс, понимаете ли, один из моих самых выгодных пациентов. У него такие проблемы с психикой, что можно только мечтать.
      Он еще поигрался с этой мыслью, прежде чем позволить ей удалиться.
      — И все же, — сказал он, — вы готовы выполнить задание?
      — Да.
      — Отлично. Немедленно уничтожить корабль.
      — А Библброкс?
      — Ну, — сказал Хэлфрунт, — что ж — Библброкс…
      И исчез с экрана.
      Капитан Воген Простетник Джелц нажал кнопку селектора и обратился к остаткам команды.
      — Атака, — сказал он.
      В этот самый момент Зафод Библброкс страшно ругался в своей каюте. Два часа назад он заявил, что они быстренько заскочат перекусить в ресторан «Конец Вселенной», по поводу чего разругался с компьютером в пух и прах, и бросился в свою каюту, изрыгая проклятия и вопя, что рассчитает показатели невероятности столбиком.
      Благодаря своему невероятностному двигателю корабль Золотое Сердце был самым мощным и самым непредсказуемым кораблем в истории. Не было ничего такого, чего бы он не мог сделать, при единственном условии — если вы абсолютно точно знали, насколько именно невероятно то, чего вы пожелали.
      Зафод украл его, присутствуя на церемонии запуска в качества Президента Галактики. Он не знал зачем. Единственной причиной было то, что корабль ему понравился. Он не знал также, зачем он стал Президентом Галактики, кроме того, что, как ему казалось, в качестве Президента он будет вести легкую и приятную жизнь.
      Он точно знал, что есть и другие, более важные причины, но они были надежно похоронены в темных замкнутых отделах двух его мозгов. Ему бы очень хотелось, чтобы эти темные замкнутые отделы двух его мозгов исчезли, потому что иногда они вдруг раскрывались, и оттуда на свет появлялись странные мысли, шебуршились у него в мозгах и пытались отвлечь его от того, что он считал главным своим занятием — то есть от легкой и приятной жизни.
      В настоящий момент его жизнь не была ни легкой, ни приятной. Его терпение кончилось, и бумага тоже. К тому же он страшно проголодался.
      — Чтоб тебя в черную дыру затянуло! — завопил он.
      Именно в этот самый момент Форд Префект висел в воздухе. Виной тому была не неполадка в системе искусственной гравитации, но то, что он спускался по лифт-тоннелю из рубки к каютам экипажа корабля. Падать приходилось достаточно долго. Форд неловко приземлился, споткнулся, чуть не упал, бросился по коридору к каютам, — из-под ног у него вспорхнула стайка минироботов-уборщиков — на полном ходу с трудом свернул за угол, без стука ворвался к Зафоду, и, наконец, сообщил, что у него на уме.
      — Вогены, — сказал он.
      Незадолго до этого Артур Дент покинул свою каюту и отправился на поиски чая. В сей доблестный поход наш герой пустился без особой надежды на успех, ибо знал, что единственным источником горячих напитков на корабле было варварское устройство, нареченное своим создателем — корпорацией Сириус Кибернетикс — Питальником-Жаждоутолителем. И в прежних своих скитаниях Артуру приходилось сталкиваться с ним.
      Питальник-Жаждоутолитель утверждал, что предоставляет максимально широкий выбор напитков на любой вкус и обмен веществ для любого существа, которому вздумается использовать его по назначению. Однако при испытаниях он неизменно выдавал пластиковую чашку, полную жидкости, которая почти, но не совсем, абсолютно не походила на чай.
      Артур попытался что-то доказать жаждоутолителю.
      — Чай, — сказал он.
      — Поделись и Насладись, — ответил автомат и снабдил его очередной чашкой тошнотворной жидкости.
      Артур вылил ее в раковину.
      — Поделись и Насладись, — повторил автомат, и выдал еще одну чашку.
      «Поделись и Насладись» — это девиз Отдела рекламаций корпорации Сириус Кибернетикс, который благодаря своим деловым успехам разросся так, что теперь занимает большую часть суши трех среднего размера планет, и который является единственным отделом корпорации, приносящим ощутимый доход.
      Вы можете увидеть — точнее, могли увидеть — этот девиз, составленный из неоновых букв высотой в три мили, возле космопорта Отдела рекламаций на Эадраксе. К сожалению, эти буквы оказались настолько тяжелы, что вскоре после того, как их установили, грунт под ними провалился, и они примерно наполовину погрузились под землю, разрушив при этом кабинеты многих молодых и талантливых инспекторов по рекламациям — ныне покойных.
      Выступающие над землей половины букв на местном языке образуют надпись «А не пойти ли тебе подальше?..», и больше не светятся, за исключением особо крупных празднеств.
      Артур вылил шестую чашку жидкости.
      — Слушай, машина, — сказал он, — ты говоришь, что можешь синтезировать абсолютно любой напиток, так чего же ты подсовываешь мне одно и то же тошнотворное пойло?
      — Данные об обмене веществ и оптимальном вкусоощущении, — забурлил жаждоутолитель. — Поделись и Насладись.
      — Да у него отвратительный вкус!
      — Если вам понравился вкус этого напитка, — продолжал автомат, — почему бы не поделиться им с вашими друзьями?
      — Потому что я не хочу их потерять, — язвительно ответил Артур. — Попытайся понять то, что я тебе говорю. Этот напиток…
      — Этот напиток, — мягко продолжал жаждоутолитель, — был создан специально, чтобы удовлетворить вашим индивидуальным запросам и потребностям, как по вкусу, так и по питательности.
      — А, — сказал Артур, — так я, значит, мазохист на диете?
      — Поделись и Насладись.
      — Да заткнись ты!
      — Это все?
      Артур решил отказаться от своего благого намерения.
      — Да, — сказал он.
      Потом он решил: какого черта я должен от него отказываться?
      — Нет, — сказал он, — послушай, это же так просто… все, что мне надо — это чашка чаю. А ты мне ее сделаешь. Молчи и слушай.
      И он уселся перед жаждоутолителем. Он рассказал ему об Индии, он рассказал ему о Китае, рассказал о Цейлоне. Он рассказал ему о широких листьях, высушенных на солнце. Он рассказал о серебряных заварочных чайниках. Он рассказал о чаепитиях на лужайке летним вечером. Он рассказал жаждоутолителю о том, что сначала надо наливать в чашку молоко, и уже потом чай, чтобы молоко не свернулось, и даже изложил (правда, очень коротко) историю Ост-Индской Компании.
      — Вот оно что, — сказал жаждоутолитель, когда Артур замолчал.
      — Да, — сказал Артур, — вот чего я хочу.
      — Вам нужен вкус сухих листьев, обданных кипятком?
      — Ну… да. С молоком.
      — Выжатым из коровы?
      — Ну, я бы сказал по-другому…
      — Мне понадобится помощь, — вдруг деловито заявил автомат. Из его голоса исчезло жизнерадостное бульканье, зато появилась решительность.
      — Помогу, чем смогу, — сказал Артур.
      — Вы уже помогли, — сообщил ему жаждоутолитель.
      Он вызвал главный корабельный компьютер.
      — Всем привет! — первым делом заявил главный компьютер.
      Жаждоутолитель объяснил, что от него требуется, главному компьютеру. Тот подумал, объединил все свои логические цепи с системами жаждоутолителя, и они вместе погрузились в мрачное молчание.
      Артур посидел немного, подождал, но больше ничего не случилось.
      Он пнул жаждоутолитель ногой, и все равно ничего не случилось.
      В конце концов он сдался, и поднялся обратно в рубку.
      В пустынных глубинах космоса замер корабль Золотое Сердце. Вокруг него яркими точечками сверкала Галактика. К нему медленно подбирался отвратительный желтый вогенский крейсер.

      — Есть у кого-нибудь чайник? — спросил Артур, поднявшись в рубке, и удивился тому, что Триллиан кричит на компьютер, требуя, чтобы он ответил, Форд стучит кулаками по клавиатуре, Зафод лягает главный системный блок, а нечто отвратительное на вид, мерзкого желтого цвета, медленно увеличивается на экране внешнего обзора.
      Артур поставил на столик пустую чашку, которую держал в руках, и подошел к остальным.
      — Эй, — сказал он.
      В этот момент Зафод бросился к мраморному столику, из которого появилась панель управления обычными фотонными двигателями. Он что-то включил, выключил, переключил, и выругался. Фотонный двигатель передернулся и снова затих.
      — Что-нибудь не так? — спросил Артур.
      — Эй, все слышали, — пробормотал Зафод, тщетно пытаясь отыскать выключатель невероятностного полета, — обезьяна заговорила!
      Невероятностный двигатель передернулся, еще раз передернулся, и тоже отключился.
      — Войдешь в историю. — злобствовал Зафод, лягая Генератор Невероятности. — Говорящая обезьяна!
      — Если ты чем-то расстроен… — начал Артур.
      — Вогены! — оборвал его Форд. — Нас атакуют!
      Артур так и подскочил.
      — Так чем же вы занимаетесь? Надо сматываться!
      — Не можем! Компьютер подвис.
      — Подвис?
      — Он говорит, что вся его память занята. Корабль абсолютно неуправляем.
      Форд отошел от терминала, вытер пот со лба и прислонился к стене.
      — Мы ничего не можем сделать, — сказал он, уставился в пустоту и закусил губу.
      Еще когда Артур ходил в школу, задолго до гибели Земли, он играл в футбол. Футболистом он был весьма посредственным, и единственное, что ему хорошо удавалось в игре — это забивать мячи в свои ворота на важных матчах. Всякий раз, когда это случалось, он чувствовал странное покалывание, начинающееся с затылка, и медленно распространяющееся на щеки, а потом на лоб. Сейчас Артур ясно увидел большое футбольное поле и толпы маленьких мальчиков, которые размахивали руками и кричали ему что-то издевательское.
      Странное покалывание началось с затылка и медленно распространилось на щеки, а потом и на лоб.
      Он открыл рот, и снова закрыл его.
      Потом еще раз открыл, и опять закрыл.
      Наконец, ему удалось выдавить из себя какой-то звук.
      — Э-э, — сказал он, и откашлялся.
      — Скажите, — продолжил он, и это прозвучало настолько нервно, что все обернулись и уставились на него. Он взглянул на все увеличивающееся желтое нечто на экране внешнего обзора.
      — Скажите, — повторил он, — а компьютер объяснил, чем именно он занят? Мне просто интересно…
      Они не отрывали от Артура взглядов.
      Зафод протянул руку и сгреб его за воротник.
      — Что ты с ним сделал, Обезьян? — проговорил он сквозь зубы.
      — Да, в общем, ничего, — промямлил Артур. — Просто, кажется, некоторое время назад он пытался выяснить, как…
      — Ну?
      — Сделать мне чашку чаю.
      — Именно, ребята, — внезапно ожил компьютер, — уже почти разобрался с этой проблемой. У, это круто. Скоро буду с вами. — И он снова умолк, и его молчание по напряженности можно было сравнить только с молчанием Зафода, Форда и Триллиан, которые уставились на Артура.
      И, словно чтобы снять напряжение, вогены выбрали именно этот момент для начала обстрела.
      Внутри корабля все тряслось и грохотало. Снаружи защитное поле в дюйм толщиной героически пыталось противостоять обстрелу батареи 30-мега-в-ад-фотразонских пушек конструкции Наверняк-Умертвяка, но, судя по тому, как оно выглядело, долго продержаться оно не могло. Четыре минуты максимум, по мнению Форда Префекта.
      — Три минуты и пятьдесят секунд, — сказал он немного позже.
      — Сорок пять секунд, — добавил он еще немного позже. Он поигрался с бесполезными кнопками и взглянул на Артура. Взгляд его не был полон тепла и братской любви.
      — До смерти чаю захотелось, да? — спросил он. — Три минуты сорок секунд.
      — Да прекратишь ты? — рявкнул Зафод.
      — Да, — ответил Форд. — Через три минуты тридцать пять секунд.
      В рубке вогенского корабля озадаченно сидел Простетник Воген Джелц. Он ожидал погони, он ожидал будоражащей перестрелки, он ожидал, что ему придется применить специально установленный на его корабле недоцикличный кнорметрон, предназначенный для противодействия невероятностному полету Золотого Сердца. Но недоцикличный кнорметрон бездействовал, потому что противник просто висел в пустоте. Он висел в пустоте и безропотно сносил огонь 30-мега-в-ад-фотразонских пушек системы Наверняк-Умертвяка, а они стреляли непрерывно.
      Простетник Воген Джелц подумал, что может быть, это просто очень хитрая ловушка. Он еще раз самым внимательным образом просмотрел все данные, и не заметил никакой очень хитрой ловушки.
      Он, конечно, не знал про чай.
      И, конечно, он не знал, как именно пассажиры Золотого Сердца проводят свои последние три минуты и тридцать секунд.
      Как именно Зафоду в этот момент пришло в голову провести спиритический сеанс, он так и не понял.
      Видимо, загробный мир был просто у всех на уме, но скорее как нечто, чего следовало бы избежать, как нечто, навстречу чему нужно сделать еще один шаг.
      Возможно, тот ужас, который Зафод испытывал перед близким соединением со своими покойными родственниками натолкнул его на мысль, что они со своей стороны могут разделять его чувства и, что гораздо более важно, могут помочь отодвинуть эту встречу на некоторое время.
      А может быть, это была опять-таки одна из странных мыслей, что иногда появлялись на свет из темных отделов его мозгов, которые он сам неизвестно зачем замкнул накоротко, прежде чем стать Президентом Галактики.
      — Ты хочешь вызвать дух прадедушки? — пролепетал Форд.
      — Угу.
      — Именно сейчас?
      Все внутри корабля продолжало сотрясаться и грохотать. Становилось все жарче. Свет мерк — вся энергия, которая оставлась от приготовления чая, шла на поддержание тающего силового щита.
      — Да, — настаивал Зафод. — Я думаю, он сможет нам помочь.
      — Ты уверен, Зафод, что именно думаешь? Выбирай выражения.
      — А что еще ты можешь предложить?
      — Э-э, ну…
      — Именно. Давайте живее — вокруг пульта. Ну же! Триллиан, Обезьян, шевелитесь!
      Все сгрудились вокруг пульта, расселись, и, чувствуя себя исключительно глупо, взялись за руки. Зафод выключил свет третьей рукой.
      Корабль погрузился во тьму.
      Наверняк-Умертвяки продолжали вгрызаться в силовой щит.
      Зафод прошипел: — Сосредоточьтесь на его имени.
      — А как его звали? — спросил Артур.
      — Зафод Библброкс Четвертый.
      — Что?
      — Зафод Библброкс Четвертый. Сосредоточься!
      — Четвертый?
      — Угу. Я Зафод Библброкс, мой отец был Зафод Библброкс Второй, мой дед — Зафод Библброкс Третий…
      — Что?
      — Некачественный презерватив и неполадки в машине времени. Хватит болтать! Сосредотачивайся!
      — Три минуты, — сказал Форд.
      — А зачем, — спросил Артур, — мы это делаем?
      — Заткнись, а? — попросил Зафод.
      Триллиан ничего не сказала. Что уж тут говорить, подумала она.
      В рубке было совсем темно, если не считать двух тусклых красных огоньков в дальнем углу, где сидел Марвин, Андроид-Параноид, скорчившись, не обращая ни на кого, и не привлекая ничьего внимания — в собственном, весьма неприятном мире.
      Четверо склонилсь над пультом, тщетно пытаясь вытеснить из сознания жуткий грохот и содрогания корабля.
      Они сосредоточились.
      Еще сосредоточились.
      И еще сосредоточились.
      Проходили секунды.
      На лбах Зафода выступил пот, сначала от напряжения, потом от отчаяния, и, наконец, от стыда.
      Наконец он издал злобный вопль и хлопнул по выключателю.
      — А, я уже думал, что вы никогда не включите свет, — сказал голос. Нет-нет, не так ярко, пожалуйста, глаза у меня уже не те, что были раньше.
      Всех четверых словно током ударило. Очень медленно пять голов повернулись, хотя их скальпы при этом явно пытались остаться на месте.
      — Ну. Кто беспокоит меня в этот час? — продолжало маленькое, ссохшееся, согбенное создание, стоящее под терновым кустом на дальнем конце мостика. Две его головки, на которых во все стороны торчали редкие седые пряди, на взгляд казались такими древними, что могли бы смутно помнить, скажем, рождение Галактики. Одна клевала носом, другая, прищурившись, смотрела прямо на них, и этот взгляд словно пронизывал их насквозь. Если глаза прадедушки были уже не те, что раньше, то раньше, по всей вероятности, они с успехом заменяли рентгеновский аппарат.
      Зафод, заикаясь, бормотал что-то невнятное. Он отвесил замысловатый двойной поклон — традиционное бетельгейское приветствие старшего члена семьи младшим.
      — Э-э… у-у… привет, прадедушка, — выдохнул он наконец.
      Старикашка двинулся вперед. Он уставился на компанию вокруг пульта. Он поднял руку и костлявым пальцем указал на своего правнука.
      — А, — заявил он. — Зафод Библброкс. Последний из великого рода. Зафод Библброкс Никакой.
      — Первый!
      — Никакой!
      Зафод ненавидел этот голос. Ему всегда казалось, что больше всего он похож на то, как если бы ногтями скребли по черному стеклу в окне того, что он привык считать своей душой.
      Он съежился на стуле.
      — Да, конечно, — бормотал он, — да, прадедушка, прости меня за тот случай с цветами, я действительно хотел их послать, но понимаешь, венки в магазине только что кончились, и…
      — Ты забыл! — влепил ему Зафод Библброкс Четвертый.
      — Ну…
      — Вечно занят. И никогда не думаешь о других. Так же, как и все живые.
      — Две минуты, Зафод, — смятенно прошептал Форд.
      Зафод засуетился.
      — Ну хотел я их послать. И письмо прабабушке я тоже напишу, вот только выберусь из этой заварухи.
      — Прабабушке… — пробурчал старикашка себе под нос.
      — Угу, — сказал Зафод. — Кстати, как у нее дела? Знаешь что: я даже навещу ее. Но сначала нам нужно…
      — У твоей покойной прабабушки и у меня все очень хорошо, — отрезал Зафод Библброкс Четвертый.
      — У…
      — Если не считать того, что мы очень разочаровались в тебе, Зафик…
      — Э-э… ну… — Зафод чувствовал, что почему-то никак не может вырваться из-под влияния прадедушки, а то, что Форд тяжело дышал ему в затылок, напоминало, что последние секунды неумолимо бегут. Шум и содрогания корабля все возрастали. Лица Триллиан и Артура мертвенно белели в неярком свете.
      — Э-э, прадедушка…
      — Твое поведение вызвало у нас крайнее… неодобрение.
      — Да-да, только вот сейчас…
      — Если не сказать — отвращение!
      — Не мог бы ты выслушать…
      — И во что же ты превратишься, если будешь и дальше так себя вести?
      — В мишень для вогенского флота! — завопил Зафод. Это было преувеличение, но другого способа выбить старикашку из наезженной колеи он не видел.
      — И это не вызовет у меня ни малейшего удивления, — пожал плечами Зафод Библброкс Четвертый.
      — Только я в нее уже превратился, — правнука била крупная дрожь.
      Призрак прадедушки кивнул, взял чашку, принесенную Артуром, и с интересом оглядел ее.
      — Э-э… прадедушка…
      — Известно ли тебе, — сказал дух, пригвождая Зафода к месту суровым взглядом, — что орбита Бетельгейзе Пять приобрела очень-очень маленький эксцентриситет?
      Зафоду это не было известно, и вообще трудно было сосредоточиться на новых сведениях среди этих взрывов, содроганий, угрозы неминуемой смерти и так далее.
      — Э-э… ну и что? — сказал он.
      — И я теперь в гробу переворачиваюсь, — огрызнулся прадедушка. Он со стуком поставил чашку обратно, и снова указал на Зафода дрожащим узловатым пальцем.
      — По твоей вине! — взвизгнул он.
      — Минута тридцать, — пробормотал Форд и опустил голову на руки.
      — Послушай, прадедушка, так ты вообще-то можешь помочь? Нам…
      — Помочь? — воскликнул старик так, словно у него попросили горностаевую мантию.
      — Ну да, помочь… именно, и, в общем… прямо сейчас, потому что…
      — Помочь! — повторил старик так, словно у него попросили горностаевую мантию на пурпурной подкладке и с брабантскими кружевами. Во всяком случае, такое у него было выражение лица.
      — Ты шляешься по всей Галактике со своими… — прадедушка пренебрежительно махнул рукой, — малопочтенными друзьями, и времени, видите ли, у тебя не хватает даже на то, чтобы принести цветы мне на могилу, пусть даже и пластиковые — что с тебя возьмешь — так нет! Уж такой занятый! Такой современный! Такой рациональный — до тех пор, пока тебя не загонят в угол. Вот тут ты и вспоминаешь о предках в астрале!
      Он яростно кивнул левой головой — не настолько яростно, впрочем, чтобы разбудить правую, которая уже крепко заснула.
      — Не знаю, не знаю, Зафик, — продолжал он. — Боюсь, мне придется еще крепко подумать об этом.
      — Минута десять, — глухо сказал Форд.
      Зафод Библброкс Четвертый уставился на него.
      — Почему твой приятель все время что-то считает?
      — Он считает, — сказал Зафод, пытаясь говорить спокойно, — секунды, которые у нас остались.
      — А. Ко мне это, впрочем, не относится, — хмыкнул прадедушка, и двинулся дальше в обход рубки в поисках еще чего-нибудь, что можно повертеть в руках.