Есть множество проблем, так или иначе связанных с жизнью. Вот несколько наиболее широко распространненых из них: Зачем люди появляются на свет? Зачем они умирают? Зачем в промежутке они постоянно и охотно носят электронные часы?
      Много, много миллионов лет назад расе сверхразумных всемерных существ (чье физическое проявление в их собственной всемерной Вселенной не лишено сходства с людьми) осточертели пререкания насчет смысла жизни. Эти существа были сыты ими по горло, в частности, потому, что подобные споры постоянно прерывали их любимое времяпрепровождение – игру в Брокианский ультра-крикет (очень любопытная игра, заключающаяся во внезапном ударе встречному по голове без всякой мало-мальски понятной причины и возможно быстром исчезновении с места происшествия). И поэтому они решили спокойно сесть, подумать, и разобраться с этим вопросом раз и навсегда.
      И для этого соорудили они потрясающе колоссальный суперкомпьютер – настолько умный, просто умопомрачительно умный, что во время пробного пуска, еще до того, как была подключена вся его память, он уже начал с рассуждения «Я мыслю, следовательно, существую», и даже вывел доказательство существования рисового пудинга и подоходного налога прежде, чем кто-либо сумел его выключить.
      Он был размером с небольшой город.
      Его главный терминал разместили в специально построенном кабинете, на специально сооруженном громадном столе из ультрамореного дуба с крышкой, покрытой роскошной ультракрасной кожей. Темный ковер был потрясающе роскошен, по всей комнате были расставлены горшки с экзотическими цветами, а на стенах в тщательно продуманном беспорядке висели эстампы, изображающие главных программистов и их семьи. Высокие окна выходили на площадь, обрамленную деревьями.
      В день Великого Включения два программиста, одетых в строгие деловые костюмы, явились и были тут же проведены к компьютеру. Они прекрасно понимали, что представляют всю свою цивилизацию, но вели себя в этот величайший день собранно и спокойно. Они уселись перед монитором, открыли свои кейсы, и вынули кожаные папки с документацией по программе.
      Из звали Конкил и Фут.
      Несколько мгновений они сидели в почтительной тишине, затем Конкил, обменявшись с Футом быстрым взглядом, тронул небольшую черную кнопку.
      Необычайно тихий гул означал, что компьютер включился и расположен начать работу. Еще через несколько секунд он заговорил. Голос его был низок и глубок.
      Вот что он произнес: – На какой вопрос должен я дать ответ, я, Глубокомысленный, второй величайший компьютер во Вселенной Времени и Пространства?
      Конкил и Фут пораженно переглянулись.
      – Этот вопрос, о компьютер… – начал Фут.
      – Нет, погодите-ка минуту, здесь что-то не так, – озабоченно прервал его Конкил. – Мы создавали этот компьютер, чтобы он был просто величайшим, и второе место нам не нужно. Глубокомысленный, – обратился он к комьпьютеру, – разве ты не величайший, не самый мощный компьютер в истории, согласно нашим расчетам?
      – Я говорю о себе, как о втором величайшем, – отозвался Глубокомысленный, – и говорю то, что есть.
      Программисты снова переглянулись. Конкил откашлялся.
      – Здесь какая-то ошибка, – сказал он. – Разве ты не мощнее Миллиард-Гаргантюмозга на Максимегалоне, который может сосчитать все атомы звезды за одну миллисекунду?
      – Миллиард-Гаргантюмозг? – презрительно переспросил Глубокомысленный.
      – Арифмометр. Не стоит упоминания.
      – А разве ты, – возбужденно наклонившись вперед, – продолжил Фут, – не лучше, чем Звездомыслитель Гуглплекс из 7-й Галактики Света и Просвещенности, который может вычислить траекторию каждой песчинки в продолжающейся пять недель Бета-Данграбадской песчаной бури?
      – Данграбадская песчаная буря? – высокомерно переспросил Глубокомысленный. – Вы вопрошаете меня, того, кто рассчитал движения каждого атома во время Большого Траха? О, не тревожь меня по пустякам. Их может рассчитать карманный калькулятор.
      Оба программиста замолчали. Над ними висела неловкая тишина. Затем Конкил снова наклонился к пульту.
      – Но разве ты не победишь в споре Грандиозного Гиперразумного Всерешающего Нейтрон-Жонглера с Цицерониуса 12, Великого и Непобедимого?
      – Грандиозный Гиперразумный Всерешающий Нейтрон-Жонглер, – произнес Глубокомысленный, утраивая все «p», – мог бы запудрить мозги Гургану Мегамудрому – но только я после этого мог бы убедить его пораскинуть ими.
      – Тогда, – спросил Фут, – что ты имеешь в виду?
      – Только то, – возвестил Глубокомысленный, и в голосе его появились колокольные ноты, – что я второй величайший компьютер во Вселенной Времени и Пространства.
      – Но – что значит второй? – настаивал Конкил. – Почему ты все время повторяешь – «второй»? Ты, конечно, не думаешь о Многосвязоидном Потоморотронном Мельник-Титане? Или Мысленнике? Или…
      На передней панели презрительно замигали огоньки.
      – Я не потрачу ни единого бита на этих кибернедоумков, – прогремел Глубокомысленный. – Ибо не о ком другом говорю я, как о том, кто придет после меня!
      Фут терял терпение. Он отложил в сторону документацию и пробормотал: – Его речи становятся невыносимо мессианскими.
      – Вы ничего не знаете о будущем, – произнес Глубокомысленный, – но в памяти своей, на дисках своих, могу читать в бескрайних показателях истоков будущих возможностей и сроков, и вижу, что придет, настанет день, когда появится тот, с которым не смогу не то что сравниться, но даже приблизительно сказать, какими будут его параметры. И все ж судьба моя – его построить, прежде рассчитав.
      Фут тяжело вздохнул, и взглянул на Конкила.
      – Может, закончим с этим и зададим вопрос? – сказал он.
      Конкил жестом остановил его.
      – Что же это за компьютер, о котором ты говоришь? – спросил он.
      – Я больше говорить о нем не буду. Достаточно вполне – на первый раз,
      – ответил Глубокомысленный. – Теперь задайте мне свои вопросы, и я начну работать. Говорите.
      Фут и Конкил в замешательстве пожали плечами. Фут собрался с мыслями.
      – О Глубокомысленный, – произнес он, – мы создали тебя, чтоб ты ответил… Мы хотим услышать… Ответ!
      – Ответ? – спросил Глубокомысленный. – Какой?
      – На Вопрос – Жизни! – выкрикнул Фут.
      – Вселенной, – сказал Конкил.
      – И Всего Такого, – сказали они хором.
      Компьютер поразмыслил пару мгновений.
      – Круто, – произнес он.
      – Но ты можешь ответить?
      Снова многозначительная пауза.
      – Да, – сказал Глубокомысленный. – Могу.
      – На этот Вопрос есть Ответ? – задохнувшись, возбужденно воскликнул Фут.
      – Простой Ответ? – добавил Конкил.
      – Да, – ответил Глубокомысленный. – Жизнь, Вселенная и Все Такое. Ответ есть. Но, – добавил он, – я должен его обдумать.
      Внезапно торжественность момента была нарушена шумом у дверей. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались два разъяренных человека в груботканой бледно-голубой форме Круксванского Университета. Охрана безуспешно пыталась их задержать.
      – Мы требуем, чтобы нам разрешили присутствовать! – кричал тот, что помоложе, отталкивая локтем хрупкую симпатичную стенографистку.
      – Именно, – вторил тот, что постарше. – Вы не можете нас не впустить! – Он выбросил за дверь младшего программиста.
      – Мы заявляем, что вы не можете нас не впустить, – рычал молодой, хотя уже давно был внутри, и никто больше не пытался препятствовать ему.
      – Кто вы? – раздраженно спросил Конкил, поднимаясь с места. – Чего вы хотите?
      – Я Маджиктиз! – гордо произнес старший.
      – А я заявляю, что я Врумфундель! – прокричал молодой.
      Маджиктиз повернулся к Врумфунделю.
      – Ну и что? – сердито сказал он. – Об этом обязательно нужно заявлять?
      – Отлично, – проорал Врумфундель, опуская тяжелый кулак на ближайший пульт. – Я Врумфундель, и это не заявление, а точный факт. Мы заявляем: нам нужны точные факты.
      – Нет, не нужны! – разраженно завопил Маджиктиз. – Это как раз то, что нам не нужно.
      Едва переведя дыхание, Врумфундель снова закричал: – Нам не нужны точные факты! Нам нужно полное отсутствие точных фактов! Я заявляю, что я могу быть, а могу и не быть Врумфунделем!
      – Да кто же, черт побери, вы такие? – разъяренно вопросил Фут.
      – Мы – Философы! – ответил Маджиктиз.
      – Хотя, возможно, и нет, – добавил Врумфундель, предупреждающе грозя пальцем программистам.
      – Нет, мы – Философы! – настаивал Маджиктиз. – Со всей определенностью мы здесь как представители Объединенного Союза Философов, Прозорливых и Просвещенных. Эта машина должна быть выключена, и выключена немедленно!
      – А в чем, собственно, дело? – спросил Конкил.
      – Я скажу тебе, в чем дело, приятель, – сказал Маджиктиз. – В разделении, вот в чем!
      – Мы заявляем, – снова завопил Врумфундель, – что все дело может быть, а может и не быть в разделении!
      – Оставьте машинам плюсы и минусы, – говорил Маджиктиз, – а мы займемся вечными проблемами. Ты бы проверил, как там с законами. По закону Поиск Абсолютной Истины – и это изложено абсолютно недвусмысленно – исключительная прерогатива ваших мыслителей. А тут заявляется какой-то арифмометр, и сразу ее находит, а мы без работы – так, что ли? В том смысле, что к чему тогда мы будем засиживаться за полночь, и спорить, есть Бог или нет, если эта машина заявляется и на следующее утро выдает тебе номер его телефона.
      – Абсолютно верно, – крикнул Врумфундель, – мы требуем точного определения рамок сомнения и неуверенности!
      Внезапно величественный голос заполнил помещение.
      – Могу ли я сделать замечание по этому поводу? – осведомился Глубокомысленный.
      – Мы будем бастовать! – вновь заорал Врумфундель.
      – Именно, – согласился Маджиктиз. – На вашей совести будет общенациональная забастовка философов!
      Гул в комнате внезапно усилился. Включились дополнительные низкочастотные динамики в лакированных, украшенных простой, но элегантной резьбой, колонках, и придали голосу Глубокомысленного еще больше силы.
      – Все, что я хочу сказать, – гремел компьютер, – то, что мои мыслительные цепи сейчас полностью посвящены расчету ответа на Главный Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Такого, – он остановился, чтобы убедиться, что все его внимательно слушают, прежде, чем продолжать, но уже не так громко. – Однако выполнение этой программы потребует некоторого времени.
      Фут нетерпеливо взглянул на часы.
      – Сколько? – спросил он.
      – Семь с половиной миллионов лет, – ответил Глубокомыслящий.
      Конкил и Фут непонимающе уставились друг на друга, затем на компьютер.
      – Семь с половиной миллионов лет…! – возопили они хором.
      – Да, – заявил Глубокомысленный. – Я же сказал, что должен обдумать ответ. И кажется мне, что пока я занимаюсь этими расчетами, интерес общественности к этому разделу философии значительно возрастет. У каждого будут свои гипотезы по поводу того, какой ответ я в конце концов выдам, а главное место на рынке идей будет, разумеется, занято вами. Пока ваши споры будут достаточно яростными, пока вы будете с прежним пылом поносить друг друга в печати, пока у вас будут достаточно ловкие импрессарио, вы сможете удержаться в седле. Ну как, подходит?
      У обоих философов отвисли челюсти.
      – Тысяча чертей, – сказал Маджиктиз, – вот это, можно сказать, голова. Ему пальца в рот не клади. Слушай, Врумфундель, почему мы сами об этом не подумали?
      – Не знаю, – пораженно прошептал Врумфундель, – наверно, наши мозги слишком натренированы, Маджиктиз.
      С этими словами они повернулись и вышли за дверь – первый шаг в умопомрачительной карьере.
 

      – Ваш рассказ меня очень успокоил, – сказал Артур, после того, как Слартибартфаст замолчал, но я все-таки не понимаю, при чем тут Земля, мыши и все остальное.
      – То, что ты слышал – всего лишь первая половина этой истории, землянин, – ответил старик. – Если ты желаешь узнать, что произошло через семь с половиной миллионов лет, в Великий День Ответа, позволь мне пригласить тебя в мой кабинет, где ты сможешь как бы сам присутствовать при этом благодаря суперсенсорной записи. Если, конечно, тебе не хочется совершить краткую прогулку по новой Земле. Боюсь, правда, что она готова только наполовину – мы еще не заложили в грунт искусственные скелеты динозавров, затем еще надо накрыть их третичным и четвертичным периодом, и…
      – Нет, благодарю, – сказал Артур, – все равно это уже не то.
      – Уже не то, – сказал Слартибартфаст, – да уже и не будет тем, – и он развернул машину и направил ее к стене.
 

      Кабинет Слартибартфаста был похож на библиотеку после взрыва. Переступив порог, старик нахмурился.
      – Вот несчастье, – пробормотал он, – взорвался диод во вспомогательном компьютере. Когда мы попытались оживить наших уборщиков, мы обнаружили, что они мертвы, вот уже почти сто тысяч лет. Хотел бы я знать, кому придется убирать трупы. Тебе лучше сесть где-нибудь там. Сейчас я тебя подключу.
      Он указал Артуру на кресло. Оно выглядело так, словно было сделана из позвонка стегозавра.
      – Оно сделано из позвонка стегозавра, – объяснил старик, заглядывая под рассыпающиеся груды бумаги, и выуживая из-под них обрывки проводов.
      – Вот, держи, – сказал он, и подал Артуру несколько полосатых проводов.
      В тот момент, когда Артур взял их, сквозь него пролетела птица.
      Он висел в воздухе, абсолютно невидимый, даже для самого себя. Под ним была красивая площадь, обсаженная деревьями, а вокруг, насколько хватало взгляда – белые просторные здания, легкие, но какие-то потертые – в трещинах и пятнах от непогоды. Сегодня, впрочем, сияло солнце, свежий ветерок плясал в листве деревьев, а странное впечатление, что от всех зданий исходил ровный тихий гул, создавалось, возможно, тем, что площадь и все улицы вокруг были заполнены радостно возбужденными толпами. Где-то играл оркестр, яркие флаги трепетали на ветру, и воздух был пронизан праздничным настроением.
      Артуру было необычайно одиноко – в воздухе над всеми, одно лишь бестелесное имя, но прежде, чем он успел подумать об этом, над площадью прозвучал голос и призвал всех к вниманию.
      На празднично украшенной трибуне перед зданием, несомненно, главным из всех зданий вокруг, появился человек и обратился к толпе. Голос его был четко слышен во всех углах площади.
      – О вы, ждущие у подножия Глубокомысленного! – выкрикнул он. – Высокочтимые Потомки Врумфунделя и Маджиктиза, Величайших и Интереснейших Оракулов во всей истории Вселенной… Время Ожидания кончилось!
      Толпа взорвалась дикими криками. В воздух взвились флаги, плакаты и звуки ручных сирен. Улицы поуже выглядели, как тысяченожки, которые перевернулись на спину и судорожно размахивают конечностями в воздухе.
      – Семь с половиной лет мы ждали этого Великого Просветляющего Дня! – продолжал бравый оратор. – Дня Ответа!
      Толпа билась в экстазе.
      – Никогда больше мы не будем думать, просыпаясь утром: «Кто я? Какая у меня цель в жизни? Действительно ли имеет значение, если мыслить масштабами Вселенной, если я не встану и не пойду на работу?». Потому что сегодня мы, наконец, услышим раз и навсегда четкий и ясный ответ на все эти нудные проблемки Жизни, Вселенной и Всего Такого!
      Снова взрыв криков, а Артур почувствовал, как скользит вниз по воздуху к одному из величественных окон в первом этаже того здания, перед которым была сооружена трибуна.
      На мгновение, когда он пролетал сквозь окно, его охватила паника, но тут же исчезла, и он понял, что прошел прямо сквозь стекло, даже не почувствовав этого.
      Никто в комнате не обратил внимания на его странное прибытие. В этом не было ничего удивительного, потому что его там не было. Он начал понимать, что все происходящее – лишь воспроизведение стодвацативосьмидорожечной записи прямо под шляпу зрителя, помимо его глаз и ушей.
      Комната выглядела почти так, как описал ее Слартибартфаст. Семь с половиной миллионов лет ее содержали в полном порядке, и регулярно убирали раз в сто лет или около того.
      Стол ультракрасного дерева пообтерся по краям, ковер, пожалуй, немного выцвел, но большой монитор возвышался в ореоле сиящей славы на обтянутой кожей крышке стола, и светился так, словно был сделан вчера.
      Двое строго одетых операторов сидели перед пультом и ждали.
      – Час Ответа почти пришел, – сказал один.
      Артур был удивлен, увидев, как внезапно прямо в воздухе рядом с головой говорившего появилась надпись. Слово Колнгкилл мелькнуло несколько раз и снова пропало. Прежде, чем Артур смог узнать его, заговорил другой человек, и у его головы появилось слово Хвуудт .
      – Семьдесят пять тысяч поколений назад наши предки заложили в компьютер эту программу, – сказал он, – и за все это время мы будем первыми, кто услышит голос компьютера.
      – Тебе не страшно, Хвуудт? – спросил первый, и Артур вдруг понял, что надписи были их именами.
      – Мы услышим, – сказал Хвуудт, – ответ на Главный Вопрос Жизни…
      – Вселенной! – подхватил Колнгкилл.
      – И Всего Такого…!
      Колнгкилл жестом оборвал разговор.
      – Мне кажется, Глубокомысленный готовится что-то сказать!
      Мгновение стояла тишина, полная напряженного ожидания. Огоньки на пульте ожили, замигали, как бы пробуя себя, и, наконец, замерли. Из динамиков пополз низкий мягкий гул.
      – Доброе утро, – наконец, сказал Глубокомысленный.
      – Э-э… доброе утро, о Глубокомысленный, – нервно отозвался Колнгкилл, – ты можешь сказать нам… э-э… то есть…
      – Ваш Ответ? – величественно прервал его Глубокомысленный. – Да. Могу.
      Двух операторов била нервная дрожь. Тысячелетия ожидания прошли не впустую.
      – Он действительно существует? – выдохнул Хвуудт.
      – Он действительно существует, – подтвердил Глубокомысленный.
      – Главный Ответ? На Главный Вопрос Жизни, Вселенной, и Всего Такого?
      – Да.
      Обоих обучали и специально готовили к этому моменту, вся их жизнь была подготовкой к нему, они еще при рождении были выбраны, чтобы стать свидетелями Ответа, и все равно они не могли сдержать радостных восклицаний. Они хлопали друг друга по плечам, и веселились, как дети.
      – И ты готов выдать его нам? – успокоившись, спросил Колнгкилл.
      – Готов.
      – Сейчас?
      – Сейчас.
      Оба оператора облизали сухие губы.
      – Хотя я не думаю, – добавил компьютер, что он вам понравится.
      – Неважно! – сказал Хвуудт. – Мы должны знать его! Сейчас же!
      – Сейчас? – переспросил Глубокомысленный.
      – Да! Сейчас!
      – Отлично, – сказал компьютер и снова погрузился в молчание. Хвуудт и Колнгкилл трепетали. Напряжение становилось невыносимым.
      – Серьезно, он вам не понравится, – заметил Глубокомысленный.
      – Говори!
      – Отлично, – сказал компьютер. – Ответ на Главный Вопрос…
      – Ну…!
      – Жизни, Вселенной, и Всего Такого…, – продолжал компьютер.
      – Ну…!!!
      – Это… – сказал Глубокомысленный и сделал многозначительную паузу.
      – Ну…!!!!!!
      – Сорок два, – сказал Глубокомысленный с неподражаемым спокойствием и величием.
 

      Прежде, чем кто-нибудь заговорил, прошло много, много времени.
      Углом глаза Хвуудт видел море напряженно ожидающих лиц на площади.
      – Нас разорвут в клочки, да? – прошептал он.
      – Та еще работка, – сочувствующе произнес Глубокомысленный.
      – Сорок два! – взвизгнул Колнгкилл. – И это все, чем ты можешь отчитаться за семь с половиной миллионов лет?
      – Я все очень тщательно проверил, – ответил компьютер, – и со всей определенностью заявляю, что это и есть Ответ. Мне кажется, если уж быть с вами абсолютно честным, что все дело в том, что вы сами не знали, в чем Вопрос.
      – Но это же Великий Вопрос! Главный Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Такого! – почти завыл Колнгкилл.
      – Да, – сказал Глубокомысленный голосом страдальца, из христианского человеколюбия просвешающего круглого дурака. – И что же это за вопрос?
      Медленная тишина придавила и сковала Колнгкилла и Хвуудта. Они уставились на компьютер, а затем медленно перевели взгляд друг на друга.
      – Ну, знаешь… это Все… ну… и Все Такое… – неуверенно начал Хвуудт.
      – Именно! – заявил Глубокомысленный. – Итак, как только вы сможете задать Вопрос, вы поймете, что означает Ответ.
      – Кошмар, – пробормотал Хвуудт, отшвыривая в сторону блокнот, и утирая невольную слезинку.
      – Постой-ка, – встрепенулся Колннгкилл, – а не можешь ли ты быть так добр и сказатьнам вопрос?
      – Главный Вопрос?
      – Да.
      – Жизни, Вселенной и Всего Такого?
      – Да.
      Глубокомысленый подумал минуту.
      – Круто, – сказал он.
      – Но ты можешь сделать это?! – взмолился Колнгкилл.
      Глубокомысленный подумал еще одну длинную минуту.
      Наконец:
      – Нет, – твердо сказал он.
      Оба рухнули в кресло.
      – Но я скажу вам, кто может, – сказал Глубокомысленный. Оба с надеждой взглянули вверх.
      – Кто?
      – Говори!
      Артур вдруг почувствовал, как по его несуществующей коже побежали мурашки – он медленно, но неуклонно плыл вперед, к монитору. До него дошло, что таким образом оператор нагнетал напряжение.
      – Не о ком ином говорю я, как о том, кто придет после меня, – возгласил Глубокомысленный, и голос его снова обрел знакомые проповеднические ноты. – О компьютере, даже приблизительные характеристики которого не дано мне знать, и все же я создам его для вас. О компьютере, могущем рассчитать Главный Вопрос, компьютере такой бесконечной сложности, что сама органическая жизнь станет одним из его компонентов. Вы же сами примете иной облик, и войдете в него, и будете управлять его программой – десять миллионов лет! Да! Я создам его для вас. И я также дам ему имя. И наречен он будет… Землей!
      У Хвуудта отвисла челюсть.
      – Какое скучное имя, – сказал он, и по телу его вдруг побежали черные царапины. Колнгкилл внезапно тоже покрылся черными пятнами. Монитор покосился и треснул, стены закачались и рухнули, и комната сложилась вверх, к потолку…
      Слартибартфаст стоял перед Артуром, держа в руках провода.
       – Конец немного запорчен, – объяснил он.

      – Зафод! Проснись!
      – Ммм… Ммм…
      – Ну проснись же!
      – Оставьте меня в покое. Я занимаюсь тем, что у меня лучше всего получается.
      – Хочешь, я тебе врежу? – спросил Форд.
      – Тебе это доставит особое удовольствие?
      – Нет.
      – И мне тоже. Так в чем проблема? Отстань.
      Зафод перевернулся на другой бок и свернулся клубочком.
      – Он получил двойную дозу, – склонившись над телом, сказала Триллиан.
      – У него же два горла.
      – Замолчите, – пробормотал Зафод, – и так трудно заснуть. Ни подушки, ни матраса – жестко и холодно.
      – Это золото, – сказал Форд.
      Восхитительно балетным движением Зафод вскочил на ноги, и осмотрел горизонт – именно до него простиралась во всех направлениях идеально гладкая золотая поверхность. Она сияла, как… нет, невозможно описать, как она сияла, потому что ничто во Вселенной не сияет так, как планета, сделанная из чистого золота.
      – Кто его столько притащил? – возопил Зафод, вытаращив глаза.
      – Успокойся, – сказал Форд. – Это каталог.
      – Что?
      – Каталог, – объяснила Триллиан, – иллюзия.
      – Быть того не может, – вскричал Зафод. Он упал на четвереньки. Он ткнул золотую поверхность пальцем и поковырял ее. Он поднял кусок, валявшийся под ногами. Кусок был очень тяжелым и очень блестящим, и совсем чуть-чуть мягким – ноготь оставлял на нем след. Когда Зафод дохнул на него, на нем появилась та особенная испарина, которая появляется, когда дохнешь на чистое золото.
      – Мы с Триллиан очнулись здесь не так давно, – сказал Форд. – Мы кричали и звали, пока кто-то не пришел. Мы продолжали кричать; им надоело, и нас сунули в планетный каталог, чтоб чем-нибудь занять, пока они не смогут нас принять. Это все запись.
      Зафод уставился на них, и на губах его появилась горькая усмешка.
      – Сволочи, – сказал он. – Вы оборвали мой собственный великолепнейший сон, чтобы показать чужой. – Он уселся и обиженно отвернулся.
      – Что в тех ложбинках? – сердито спросил он.
      – Выход, – ответил Форд. – Мы поглядели.
      – Мы не стали будить тебя раньше, – вмешалась Триллиан. – Последняя планета была рыбной. Миллионы рыб. Мы стояли по колено в рыбе.
      – В рыбе?
      – У всех свои заскоки.
      – А еще раньше, – вспомнил Форд, – была платина. Скучновато. Но мы подумали, что это ты захочешь увидеть.
      Вспыхнул свет. Они стояли в море света – свет везде, куда ни погляди.
      – Очень красиво, – проворчал Зафод.
      В небе повис огромный зеленый номер. Цифры вдруг изменились, и мгновенно изменился пейзаж.
      В один голос они сказали: – Ух ты!
      Море было фиолетовым. Они сидели на пляже, покрытом мелкой желтой и зеленой галькой – видимо, страшно драгоценными камнями. Вдали умиротворенно изгибалась линия холмов. Неподалеку стоял пляжный столик – целиком из серебра, над ним склонился розовато-лиловый зонтик с оборками и серебряными кистями.
      В небе вместо номера появилась громадная надпись: Желание клиента – закон, чего бы он ни пожелал.И пятьсот обнаженных парашютисток посыпалось с неба.
      В тот же момент пляж исчез, и они оказались на лугу посреди стада коров.
      – О Боже! – сказал Зафод. – Спятить можно!
      – Ты все о том же? – спросил Форд. – Продолжим разговор?
      – Ну давай, – сказал Зафод, и все трое уселись и больше не обращали внимания на появляющиеся и вновь исчезающие пейзажи.
      – Вот что я думаю, – начал Зафод. – Что бы там ни случилось с моими мозгами, это сделал я. И сделал я это таким способом, чтобы это невозможно было засечь правительственными анализаторами. И я сам не должен был знать об этом. Правда ведь, спятить можно?
      Форд и Триллиан согласно кивнули.
      – Смотрим дальше: что может быть настолько секретным, что я не могу позволить кому бы то ни было понять, что я знаю об этом – ни Галактическому правительству, ни себе самому? Ответ: не имею понятия. Это очевидно. Но берем то, рядышком ставим это, и я могу попробовать догадаться. Когда я решил баллотироваться в Президенты? Вскоре после смерти Президента Юдена Вранкса. Помнишь Юдена, Форд?
      – Угу, – отозвался Форд, – тот тип, которого мы встречали в детстве, капитан с Арктура. Страшный болтун.