Какую-то я все же чувствую неловкость, точнее неуверенность, обращаясь к ней со своей просьбой, хотя, казалось бы, никаких опасений и тем более враждебности Муза у меня не вызывает. Наоборот, у нас с ней как будто бы даже возник некий дружеский контакт, какая-то симпатия друг к другу. Да и просьба моя, мне кажется, не должна вызвать у нее каких-либо сомнений. На ее взгляд, все это должно выглядеть вполне безобидно. Вот тех двоих, особенно, наверное, Чуму, моя просьба непременно насторожила бы. А эта девушка далека от их дел, от их состояния. Валя же сказал.
      - Ну, ясное дело, позвоню, - безмятежно говорит Муза, пряча бумажку с номером телефона к себе в сумочку. - Прямо как приеду, сейчас же позвоню. Ой!..
      Она вдруг спохватывается и кидается к машине. Муза обегает ее и, приоткрыв переднюю дверцу, говорит водителю:
      - Пожалуйста, молодой человек, подождите меня пять минут. Ужасно опаздываю. Хорошо? Не прогадаете.
      Она обворожительно улыбается. И эта улыбка в сочетании с чаевыми, на которые можно тут рассчитывать, делают свое дело. Такси остается ждать Музу.
      Мы все трое поднимаемся на лифте до десятого этажа, выходим на площадку, и Муза открывает нам дверь квартиры.
      - Ну, мальчики, располагайтесь, - говорит она. - Придется самим накрыть на стол. Вот глядите, - она идет на кухню, и мы послушно следуем за ней. Здесь посуда, видите? Леша, кладите пакет сюда. Коля придет через полчаса, наверное.
      Леха оставляет пакет на столе, и мы снова возвращаемся в тесную, крохотную переднюю. Там Муза с нами прощается и шутливо грозит пальчиком напоследок.
      Хлопает дверь, и мы остаемся с Лехой вдвоем.
      - Ну, - говорю я, - давай оглядимся. Ты тут бывал?
      - Не, - крутит головой Леха и не спеша закуривает.
      Квартирка однокомнатная, обставлена скромной и совсем какой-то ветхой мебелью. В комнате я замечаю две полки с книгами, явно случайными, к тому же запыленными. Тахта в углу под стареньким, вытертым ковром, в другом углу груда старых подрамников. На стенах висят какие-то фотографии и большая, написанная маслом картина. Городской пейзаж, тихая улочка зимой, скверик. Картина - единственное живое, свежее пятно в этой душной, запущенной, какой-то даже нежилой комнате и смотрится совершенно неожиданно.
      - Ладно, - говорит Леха. - Пошли на кухню.
      Мы возвращаемся на кухню. По пути я окончательно убеждаюсь, что телефона тут действительно нет. И замок в наружной двери самый простой и дешевый. Хозяину, очевидно, наплевать на безопасность квартиры. Да и в самом деле, красть тут решительно нечего.
      В кухне я начинаю доставать из шкафа какие-то убогие черепки и дешевые, кривые вилки, а Леха разворачивает на столе свертки с хлебом, колбасой, сыром, выставляет какие-то консервные банки и, конечно, водку. Без последней теперь никакая трапеза, тем более мужская, не обходится. А уж наша сегодняшняя и подавно.
      Проходят упомянутые Музой полчаса, но Колька-Чума не появляется. Проходит час. Не приезжает и Илья Захарович. Впрочем, он и не должен здесь появиться. Он, конечно, поймет, что от него требуется лишь передать адрес, который сообщит Муза, нашим ребятам. И они, скорей всего, уже ждут там, внизу, на улице.
      - Может, он не придет? - спрашиваю я наконец. - Мне тут торчать до завтра не светит, учти.
      - Придет, куда денется? - басит в ответ Леха и придвигается к столу. Давай лучше по первой рубанем. Ну его к лешему, Кольку.
      Мы выпиваем, закусываем, и Леха, закурив, настраивается на благодушный, даже мечтательный лад.
      - Эх, елки-палки! - вздыхает он. - Ведь вот живут же люди с деньгами, большими деньгами, я тебе скажу, громадными прямо.
      - Где берут? - с набитым ртом спрашиваю я.
      - Где берут, там нас с тобой нет, - хмыкает Леха. - Вот ведь какая Америка. Туда нашего брата не пускают.
      - Дело какое, - безмятежно говорю я. - Значит, они берут там, а ты бери у них. И порядок. Чего тебе еще?
      - Они тысячи гребут, а тебе копейки кидают, - сердито ворчит Леха. Такое понимаешь, у них расписание.
      - И Чуме копейки кидают? - интересуюсь я.
      - Ну, ему и рублики когда отламываются.
      - Вот где надо кое-что иметь, - важно стучу я себе пальцем по лбу. Тогда они от тебя копейками не отделаются.
      - Во, во! К ним попробуй чуть поближе сунься. Перо в бок как раз и схлопочешь. Так они тоже отделываются. На одного меня у них всегда еще два таких найдется. И - чик! Как мы с Чумой того. Все в лучшем виде.
      - Выходит, чего-то, значит, тоже не поделили?
      - Ну да. И вот: Леха давай, Леха вали. Пачкайся за их копейки. С тюрягой в прятки играй. А то и с вышкой. Что, я не знаю?
      - А ты плюнь. Охота тебе?
      - Из "плюнь" рубашки не сошьешь и бутылка не капнет. А так все же кое-что, как ни крути, а имеем. Могу даже кое-кому подарочек сделать.
      - Музе-то дубленку небось Чума купил?
      - А кто же, ты думал? Ясное дело, он. Говорю ж тебе, он поболе меля зашибает. Давно у них на цепи бегает.
      Разговор становится все интереснее. Впервые Леха вдруг разоткровенничался. И дело тут не в том, что мы уже выпили по третьей. Пили мы и больше. Но тут другая обстановка, другая и степень близости. И еще распирают Леху то злость, то зависть, то тоска. Да, тоска тоже тут присутствует, не думайте. Волчья тоска, лютая, одинокая, всегда она с ним. И нет его душе покоя, ни днем, ни ночью нет. Тоска эта то проступает на поверхность, то уходит вглубь, оттесняемая на время вспышками злости, азарта или страсти. Но никогда она не исчезает из его души, эта одинокая, волчья тоска, как предчувствие дальних бед. Это сильный рычаг а подходящий момент, чтобы такую душу перевернуть, заставить выбрать другой путь в жизни. Когда у нас с Лехой подвернется такой момент, интересно? А ведь когда-то подвернется, я чувствую. Что-то в Лехе еще до конца не пропало. И какие-то искры симпатии в нем ко мне возникли.
      - Да-а, большие дела делают, - завистливо вздыхает между тем Леха. Долго готовят. Не как-нибудь. Мастера-а...
      Я внимательно слушаю. Видимо, речь идет о какой-то шайке, где Леха и Чума лишь на третьих ролях. Что же это за дела, что за преступления готовит и совершает эта шайка? Вот ведь в Москву приехали. Лехе и Чуме было велено свести с кем-то счеты. Ну, а чем заняты остальные, что готовят? Возможно, Леха сейчас еще что-нибудь сообщит.
      Но тут вдруг в передней лязгает замок, слышно, как распахивается входная дверь. Кто-то входит в квартиру, топчется в передней. И мы слышим веселый, возбужденный возглас:
      - Эй вы, люди!
      - Эге, Чума!..
      Леха неуклюже вскакивает со стула, чуть не опрокинув на меня стол со всеми закусками, я еле удерживаю его.
      А из передней к нам на кухню уже идет высокий, чуть не с меня ростом, худощавый, гибкий парень. Светлые волосы зачесаны назад и падают чуть не на плечи модной гривой, розовое, пухлое, как у херувимчика, лицо с маленькими сочными губами, пустоватые голубые глаза, но очень уверенные и твердые. Что-то красивое, даже грациозное улавливается в гордой посадке головы, во всей его стройной, изящной фигуре. Он скинул в передней пальто и шапку, и сейчас на нем модный коричневый костюм, а под пиджаком - красивый, салатного цвета тонкий свитер. Да, это тебе не Леха. Во всех отношениях.
      Голубые настороженные глаза останавливаются на мне.
      - Ага, вот он какой, новый знакомый, - медленно говорит Чума. - Как звать-то?
      - Витька. Ну, а ты, выходит, Чума. Ясно, - спокойно отвечаю я, развалясь на стуле, подчеркнуто спокойно и дружелюбно.
      Но холодок в голубых глазах не исчезает и настороженность тоже.
      - Что ж, будем знакомы, раз так, - сдержанно говорит Чума и подсаживается к столу. - Наливай, - приказывает он Лехе, не поворачивая к нему головы. - Выпьем сперва за знакомство. Потом, значит, дальше пойдем.
      Леха с готовностью разливает по рюмкам водку. А Чума тем временем обращается ко мне и говорит с насмешкой:
      - Ну, расскажи, Витек, как тут у вас честному вору живется. Как тут ваш великий МУР воюет, а? Трясетесь, значит?
      - Живется трудно, - усмехаюсь я. - Но, как видишь, живем.
      - Хорошие дела делаете, слыхал?
      - Для кого хорошие, для кого и не очень, - туманно отвечаю я, как и положено в таких случаях. - Кто на что тянет.
      - Есть чего предложить?
      - А тебе что, в Москве делать нечего? - спрашиваю я насмешливо.
      Слишком уж наседает этот блондинчик.
      - Тихо, Витек, - улыбаясь одними пухлыми губами, с угрозой предупреждает Чума. - Тихо. Против шерсти не гладь. Ты ко мне, а не я к тебе пришел. Помни. Вот и говори, с чем пришел.
      - Твой кореш за тебя, я гляжу, похлопотать решил, - я киваю на Леху, который с обычным своим, угрюмым видом слушает наш разговор, не пытаясь вставить и слово.
      Когда я указываю на него, он в ответ только мрачно кивает, зажав в зубах погасшую сигарету, и тут же, словно спохватившись, тянется за спичками.
      - Так. Пока ясно, что ничего не ясно, - констатирует Чума, не спуская с меня глаз. - Давай дальше, Витек, если есть что.
      Не нравится мне его поведение, разговор, даже взгляд. И я чувствую, что и я ему тоже не очень-то нравлюсь. Но ведь я себя веду вполне нормально и поначалу даже дружелюбно. Я решительно ничем не мог его настроить против себя. Откуда же это явное недоверие, эта ирония, даже враждебность? Он с этим уже пришел, что ли? Тоже вряд ли. Тогда в чем дело? Очень это все странно. И надо быть начеку.
      - Вон он говорит, маслята тебе требуются, - продолжаю я. - Так, что ли?
      - Допустим, - осторожно соглашается Чума.
      - Ну вот. А какая пушка у тебя, толком не знает.
      Я презрительно усмехаюсь.
      - Не его это забота, - отвечает Чума. - У тебя какие маслята-то есть?
      - А какие требуются?
      Весь ассортимент показывать ему, пожалуй, не стоит. Такой обширный выбор и в самом деле может вызвать подозрение. А его уже и так, кажется, хватает. Да, Чума это не простак Леха. Откуда, интересно, взялась у него такая кличка - Чума? По виду вроде бы ничто на эту мысль не наводит, даже наоборот, цветущий ведь парень. Но и случайными они бывают редко. Вот, кстати, глаза у него... просто оловянные глаза, пустые, бесчувственные какие-то, даже, я бы сказал, жутковатые. Как Муза не заметила такие глаза?
      - Надо к "вальтеру" номер один, - спокойно и четко произносит тем временем Чума. - Найдется или как?
      И смотрит на меня с неприятной усмешкой.
      - Пушка с тобой? - деловито спрашиваю я и достаю из кармана три патрона. - Примерить надо. Вот эти два от "вальтера", а номер не знаю.
      - А говорил, знаешь, - угрюмо бросает Леха.
      - Да? - косится на него Чума. - Выходит, запамятовал, профессор.
      - Знаю только, что это от "вальтера", - сердито говорю я. - А этот вот от нагана. Еще и от ТТ есть, - и небрежно машу рукой. - Не мои они. Деловые мужики дали. А ты человека не путай, - обращаюсь я к Лехе, - Надо будет, он и сам запутается, видишь, какой самостоятельный.
      И дружески ему подмигиваю.
      Чума, не отвечая мне, спокойно придвигает к себе патроны и внимательно, не спеша их рассматривает по очереди.
      - Ладно, - наконец говорит он и откладывает патроны в сторону. - Допьем сначала. Чего ж застолье-то портить. Давай, Леха.
      И Леха с прежней готовностью плещет водку в большие зеленые рюмки.
      - Ну, давай за баб выпьем, - предлагает Чума. - Умных и красивых. И своих до смерти. Вроде Музы. Ох и Шоколадка, я тебе скажу, - он облизывает пухлые губы. - Первый раз такую сладкую встречаю, ей-богу. Не оторвешься. Хоть сутки с ней сиди, хоть десять. Представляешь? И хитрющая, зараза, ты бы знал только.
      Чума говорит все это самым безмятежным тоном, щурясь от удовольствия, но мне вдруг начинает казаться, что говорит он все это неспроста.
      Мы чокаемся, выпиваем, потом лениво ковыряем закуску.
      - А ты Музку раньше не встречал? - не желает почему-то кончать с этой темой Чума и не отводит от меня пустой, но цепкий взгляд.
      - Не, - качаю я головой. - Уж такую бабу запомнил бы, будь уверен. А чем она хитрющая, говоришь? Тебя, что ли, перехитрила?
      Что-то начинает меня не на шутку беспокоить в поведении Чумы. Я и сам пока не могу понять, что именно. Но ощущение какой-то ошибки все сильнее тревожит меня. Что это за ошибка, где она допущена, я тоже понять не могу.
      - Чем хитрющая? - усмехаясь, переспрашивает Чума. - Гадать умеет, понял?
      - Цыганка, выходит?
      - Почище цыганки. Та по руке гадает или на картах. А Шоколадка прямо по глазам. И все в цвет. А уж чует на расстоянии, как пес.
      - Заливай, - недоверчиво усмехаюсь я.
      - Точно тебе говорю! - убежденно и восторженно продолжает Чума. - Все у нее получается в цвет. Все сходится, про кого ни спроси. Тебе такая баба не снилась. Эх! - вздыхает он. - Как надоест, завалю. Чтоб другому не досталась. Ну, давай напоследок знаешь за что? За мать родную, а? Леха!
      И командует же он этим Лехой! А тот беспрекословно, с готовностью подчиняется, с охотой. Нет, они в шайке на разных ролях. Это уж точно. Чума куда умнее, решительней и злобней, а потому и опасней. И он что-то подозревает, мне кажется. И что-то задумал. Неужели задумал? У меня, кажется, уже шумит в голове.
      Мы выпиваем. И Чума решительно отодвигается от стола, поднимается легко, пружинисто, словно и не пил ничего, и говорит мне:
      - Ну, ты, Витек, погоди тут. А я пойду маслята твои примерю.
      Он сгребает со стола патроны и направляется в коридор. На пороге кухни он, однако, задерживается и, оглянувшись, командует:
      - Леха! А ну, выйди со мной.
      Леха молча и неуклюже выползает из-за стола.
      Я остаюсь на кухне один.
      Из комнаты, куда прошли Чума и Леха, не доносится ни звука. Странно. Словно умерли они там. И патроны не примеряют, что ли? Ведь один там должен подойти, и затвор пистолета при этом непременно лязгнет. Ага, вон! Ясно слышен металлический лязг затвора. Но голосов почему-то не слышно. Они все делают молча, что ли? Нет, скорей всего, они шепчутся. Зачем вообще Чуме вдруг сейчас потребовался Леха? Ага! Вот они наконец идут...
      Я по-прежнему сижу у стола, покуривая сигарету.
      Первым заходит в кухню Чума, он чему-то довольно улыбается, при этом пухлые губы его не раздвигаются, как у всех, а складываются в трубочку. За Чумой появляется и Леха. Этот всегда, мне кажется, мрачен, но сейчас почему-то особенно. В руках у Чумы патроны, все три. У Лехи в руках ничего нет.
      - Вот этот подходит, - говорит Чума, выкладывая передо мной один из патронов. - Сколько можешь приволочь?
      - Десятка два...
      - Фью! Это всего-то?
      - А ты сколько хотел?
      - Ну, хоть полсотни. И еще гляди вот сюда...
      Чума наклоняется ко мне и берет в руки патрон. Он, видно, что-то хочет показать мне на его гильзе. И я тоже невольно склоняюсь над ней.
      В этот момент мне на голову, откуда-то сзади, обрушивается страшный удар.
      Я падаю. Я просто опрокидываюсь на пол вместе со стулом. Все бешено кружится перед глазами и сразу меркнет. Невыносимая, режущая, колющая боль разрывает голову... Из кромешной тьмы слышу далекий голос Чумы:
      - Так его, сволочь!.. Нормально уложил!.. Тюря, кому поверил?.. Если бы не Музка... Оба были бы уже на крючке... Быстрее. Быстрее...
      Голос слабеет и уходит в темноту. Потом вдруг опять возникает на какую-то секунду, две: "...Если бы не Музка... Если бы не..." - и уже окончательно исчезает. Я теряю сознание.
      Когда я прихожу в себя, кругом царит темнота, плотная, душная, непроницаемая, мертвая темнота. Я пробую чуть-чуть пошевельнуться и слышу из темноты собственный стон. Какая кромешная тьма! А ведь, мне кажется, я открываю глаза. Но темнота не уходит. И становится страшно. Ведь никого нет кругом. Один в темноте...
      Медленно, медленно возвращается ко мне память. Сначала только зрительная. В темноте я начинаю вдруг видеть. Бесшумно кружась, выплывают какие-то тени. Ага, это люди. Постепенно я их узнаю. Да, да, конечно... Один наклоняется ко мне... а другой в это время, сзади... Не добили они меня... ясно, что не добили... Я жив... спешили очень...
      Темнота начинает чуть заметно редеть, золотиться... Я делаю попытку шевельнуться. Ничего. Терпимо. Вот двигается рука...
      Я все еще один. Совсем один. Ну да. Я лежу на полу, лицом вниз. Надо попробовать еще раз шевельнуться. Но... не хочется... Надо!.. Очень не хочется. И нет сил. Хочется просто лежать. Но я заставляю себя... Так... Так... Уф-ф!.. Я медленно переворачиваюсь на спину. Потом на другой бок. И вдруг... сразу передо мной, в темноте, начинает светиться окно, далеким золотистым городским заревом. Теперь все понятно. Я лежал лицом вниз, ничего не видел. И я, лежа на боку, постепенно все вспоминаю. Конечно, я на кухне.
      Новая задача - подняться. Не хочется. Хочется вот так лежать, и все. Долго лежать. Но я же знаю, что надо подняться. Надо. Непременно. Ну, сначала хотя бы на колени... Потом можно будет снова лечь, лукавя, обещаю я самому себе... Как ужасно дрожат руки... Так... Так... Вот так...
      Я подползаю к двери и, опираясь на стену, медленно поднимаюсь. Теперь дрожат ноги... Ну, вот. Так. Хорошо... А ты говорил... Я уже стою, припав к стене. Где-то внутри, в животе, зарождается тошнота, ползет к горлу... Я судорожно глотаю слюну. Еще... еще... Тошнота отступает. Я шарю рукой по стене возле двери. Нащупываю выключатель. Сильно жму на него пальцем. И сразу, вместе со щелчком, вспыхивает свет. Я невольно жмурюсь.
      Так. Совсем другое дело. Только очень болит голова. Еще бы! Как это Леха вообще не расколол ее пополам. Волновался, подлец, спешил? Спасибо еще, что оставил в живых. Спасибо, Леха...
      А теперь пойдем в переднюю. Не спеши, друг милый, не спеши... Держись за стенку, если кружится голова... Вот так... Ох, опять подступает тошнота. Останавливаюсь. Начинаю судорожно глотать слюну. Так... Полегче... Можно двигаться дальше... Вот так.
      Сколько же времени сейчас, интересно знать? Я останавливаюсь и долго смотрю на часы, поднеся руку к глазам. Наконец соображаю, что они идут и на них половина одиннадцатого. Сколько же часов я тут провалялся, в этой проклятой квартире?.. Мы пришли сюда... Когда же мы сюда пришли? В четыре... да, в четыре мы встретились с Музой... О ней потом. Надо высчитать время. В четыре... Около пяти приехали сюда... Час ждали, не меньше... Значит, Чума приехал около шести. А еще через час они меня... Выходит, провалялся я тут часа четыре, так? Ну и ну.
      Соображаю я, оказывается, совсем неплохо. Причем с каждой минутой все лучше, как мне кажется. Ну что ж, раз так, будем соображать дальше. Надо же, в конце концов, как-то выбираться на волю.
      Безусловно, меня уже давно ищут. И раз наших тут еще нет, значит, они этого адреса не знают. А ведь я просил Музу позвонить. Выходит, она мою просьбу не выполнила?.. Стой, стой! Что это я? Кто сказал: "Если бы не Музка..."? Как - кто?.. Это сказал... "Если бы не Музка..." Это сказал Чума, вот кто!.. Значит, она меня продала. И все был обман. Она меня перехитрила, вот и все. Ну и ну! Как я ошибся. Кажется, я еще никогда так не ошибался. А она догадалась?.. Нет. Догадался, конечно, Чума. Она ему просто передала мою просьбу и телефон. Как же я мог ей поверить? Вот это артистка! И потом, Валя ведь сказал: "Он ее обманул. Она ничего о нем не знает. Это легкомысленная, но хорошая девушка". Вот тебе и хорошая, вот тебе и легкомысленная. Но может быть, она, ничего не подозревая, просто рассказала ему о моей просьбе? А тот догадался и запретил ей звонить? Нет, безжалостно решаю я. Она ему еще раз специально позвонила куда-то, чтобы сообщить о моей просьбе. Значит, она и не собиралась звонить по моему телефону. Она сама догадалась, в чем дело, догадалась и спокойно предала меня. Нет, это вовсе не наивная и обманутая девушка. Она сама сумела меня обмануть. И я здорово поплатился за свою ошибку. Хорошо еще, что у Лехи дрогнула рука.
      Продолжая рассуждать про себя, я медленно добираюсь до передней и устало опускаюсь на стул. Вот так. Теперь можно рассуждать дальше.
      Так вот, если я пропал и исчез Леха, наши возьмутся за одно-единственное, известное им звено - Муза. Скажет она, где я? Если учесть, что с момента моего исчезновения прошло уже шесть часов, а встретиться с ней они могли уже два или три часа назад, должны были встретиться, значит... Если их до сих пор тут нет, значит, Муза ничего не сказала. А раз так, то и не скажет. Вот такая перспектива. Какой же вывод?
      Моя бедная голова от усиленной работы как будто начинает чувствовать себя даже лучше. Сейчас боль ощущается, только когда я дотрагиваюсь, причем болит в любом месте. Редкий все-таки удар, что там ни говорите.
      Так вот, значит, можно предположить, что ребята наши тут вообще не появятся. Следовательно, придется выбираться отсюда собственными силами. Позвонить мне, правда, не удастся, но, к счастью, замок на двери самый примитивный, а уж изнутри он, естественно, отпирается запросто.
      Сидя в передней на стареньком неудобном стуле, я постепенно прихожу в себя. И через некоторое время довольно легко поднимаюсь и направляюсь к двери. Замок там действительно самый простой, однако открываться он почему-то не желает. Я решительно не могу с ним справиться. Что за чертовщина! Я вожусь с ним еще минут двадцать, не меньше, выбиваюсь из сил и наконец убеждаюсь в безрезультатности моих усилий. Испорчен он, что ли? И ведь телефона тут нет, вот еще что. Ну и положение.
      Остается один малоприятный способ.
      Я возвращаюсь на кухню, оглядываюсь и выбираю табуретку. Сил у меня за это время прибавилось, и грохочу я этой табуреткой об стену соседней квартиры так, что сотрясается, наверное, весь дом.
      Уже минут через пять кто-то настойчиво стучит в наружную дверь моей квартиры.
      Я спешу в переднюю. Переговоры мы вынуждены вести через закрытую дверь. Выясняется, что за нею, на площадке, находится встревоженный жилец из соседней квартиры. Прежде всего он подтверждает, что телефон у него есть. Затем, получив инструкции, он, крайне заинтригованный, отправляется к себе и берется за телефон.
      Дальнейшие события разворачиваются с кинематографической быстротой.
      Не проходит и часа, как я уже сижу в кабинете Кузьмича. Тут же Валя и Петя Шухмин. Несмотря на позднее время они оказываются еще на работе. Мое исчезновение не на шутку всех встревожило.
      Поминутно поглаживая свою гудящую голову, я докладываю о случившемся.
      - Да-а... - хмуро тянет Кузьмич, когда я кончаю свой доклад, и энергично потирает ладонью ежик волос на затылке, что, как известно, свидетельствует о крайнем его неудовольствии. - Перспективное дело ты откопал, что и говорить.
      - Опасное дело, - добавляю я, морщась. - Они же черт знает что еще могут натворить. И у них пистолет, Федор Кузьмич.
      - Именно что, - кивает Кузьмич. - Надо браться всерьез, милые мои. - И мрачно добавляет: - Муза эта самая тоже пропала. Вот какое дело.
      Глава III
      ВОЗНИКАЕТ НЕКИЙ ГВИМАР ИВАНОВИЧ
      На следующее утро я прихожу на работу позднее обычного. С особого разрешения Кузьмича, конечно. Он вчера вечером, когда завозил меня как пострадавшего домой, посоветовал даже взять бюллетень, но я отказался. Голова не так уж гудела, и даже шапку было уже не больно надеть. А отлеживаться мне показалось унизительным. Я представил на минуту самодовольную, насмешливую физиономию Чумы, наглую его улыбочку на пухлых губах, и у меня так зачесались руки, что я рычать был готов от нетерпения и бессилия. Дома я, естественно, Светке ничего не сказал. Задержался, мол, потому что собрание было. Другие мужья, между прочим, прикрывают порой собраниями куда более веселые занятия. Что поделаешь, даже в этом проявляется некая специфика нашей работы. Никуда от нее не денешься.
      Ночью я долго не мог заснуть. Голова ныла нудно, противно и почему-то попеременно в разных местах. Я лежал с закрытыми глазами и думал. Сначала я думал о моей непростительной ошибке, которую совершил, когда доверился Музе. Потом я начал думать об этих ребятах, о Лехе и о Чуме. Были же, наверное, самыми обыкновенными мальчишками, как я, скажем, и все мои бесчисленные приятели. И никто из них не оказался таким жестоким, коварным, таким враждебным ко всем, таким алчным, как эти двое. Если рождаются, допустим, белокурые, темноволосые, рыжие или, скажем, музыканты, великие умельцы всякие, бродяги-геологи, поэты, да мало ли какие способности оказываются заложенными в человеке самой природой, что почему бы не родиться... нет, не преступнику еще - хотя всякие нравственные уроды рождаются тоже, - но просто человеку, который легче, быстрее, охотнее другого скатится к преступлению, как только попадет в благоприятные для этого условия или как только их для себя найдет. И вот эти двое, видно, попали в такие условия. Что же это за шайка, интересно знать? Чего это их в Москву к нам занесло?.. Ладно, поглядим. Теперь мы уже от вас не отвяжемся, теперь мы уже на ваш след встали, гады...
      Долго я так ворочался и думал, потом наконец уснул.
      Ну, а утром я, значит, чуть позднее обычного являюсь на работу.
      - Так вот, милые мои, - говорит нам в то утро Кузьмич, - надо, я полагаю, по этому делу узнать пока что три вещи, которые мы сейчас можем узнать. Первое - где и кого эти бандиты убили и найти труп. Или же убедиться, что ничего такого вообще не было. Второе - надо узнать, кому принадлежит та квартира, куда завели Лосева. Особенная какая-то квартира, раз в ней убить человека решили. Но все же куда-то привести она должна. И наконец, розыск той девицы, Музы. По всем ее связям. Может, и она нас к Чуме приведет. А где-то возле него и Леха окажется. Ну, что скажете?
      Я, помолчав, добавляю:
      - Есть четвертое, Федор Кузьмич.
      - Ну, чего там у тебя, давай-ка.
      - Надо запросить наших товарищей в Южноморске. Небось знают они этих ребят.
      - Дело, - кивает Кузьмич. - Что еще?
      - Денисову надо другой раз сведения все же перепроверять, - хмуро замечаю я. - Так и вовсе без головы можно остаться.
      - Оба хороши, - сердито произносит Кузьмич. - Вчера уж не хотел тебе говорить. Этот случай, милые мои, еще разобрать придется. Не каждый день случается, чтобы одна бабенка двух наших сотрудников так вокруг пальца обвела. Вот узнает руководство, стыда не оберетесь. Да и весь отдел с вами вместе. И на Денисова не вали, - строго обращается ко мне Кузьмич. - Денисов хоть в глаза ее не видел, передал, что ему сказали. А ты... видел, разговаривал, наблюдал, так сказать... И не смог сути ее понять. Эх...
      Мне мучительно стыдно и за допущенный грубейший промах, который мог ведь стоить мне жизни, между прочим, и за невольную попытку как бы свалить все на Валю Денисова. Как Кузьмич мог так подумать!
      - Моя вина, - хмуро цежу я и, забывшись, чуть не закуриваю от расстройства.
      Петя Шухмин сочувственно придерживает мою руку, когда я лезу в карман за сигаретами. Угадал мое состояние.
      - М-да... - сокрушенно качает головой Кузьмич и спрашивает Валю: - Кому же это ты доверился, а? Вроде на тебя это не похоже.
      И тут мы все видим, как Валя начинает медленно краснеть и в смущении отводит глаза, чего с ним в жизни никогда не случалось.
      - Одному товарищу, - негромко говорит он с подчеркнуто безразличным видом и серьезно добавляет: - Своей вины тут я, Федор Кузьмич, не отрицаю. Ввел, конечно, Лосева в заблуждение, чего уж тут говорить. Это еще та, видно, артистка.
      Почему-то мне кажется, что последние слова он произносит с таким чувством, словно Муза эта своим притворством подвела не только его и меня, но и еще кого-то, и вот это ему особенно неприятно.
      - Да, - подтверждаю я, - артистка она будь здоров какая.
      - Между прочим, - вмешивается присутствующий тут же Петя Шухмин, - по тому району, у Елоховской, крупная квартирная кража вчера по сводке прошла. Помните?
      - Да, - вспоминаю я. - Точно. Была, - и подозрительно смотрю на Петю. Ну, и что ты хочешь этим сказать?
      Петя, особенно рядом с щуплым Валей Денисовым, выглядит очень эффектно. Огромной фигурой своей он немного напоминает мне Леху, только тот бесформенный какой-то, неуклюжий, а Петя как-никак чемпион московского "Динамо" по самбо, а потому вид у него подтянутый и спортивный, несмотря на мешковатый костюм и вечно расстегнутый ворот рубахи на могучей шее.
      А пока что Петя мне отвечает, пожимая широченными плечами:
      - Ничего я не хочу сказать. Просто напоминаю: была кража.
      - Небось с ребятами уже говорил, кто занимается ею? - спрашиваю я.
      - Ну, говорил.
      Вот еще одна Петина особенность. Он всегда все знает. У него всюду приятели, притом иной раз в самых неожиданных и нужных местах. Контактен необычайно.
      - И что взяли? - спрашивает Валя.
      - Квартира академика какого-то. Взяли главным образом антиквариат, картины. Обычные дела.
      - А как вошли? - интересуюсь я.
      - Очень аккуратно вошли, - говорит Петя. - Квалифицированно. Тут никакие замки не помогут.
      - Вот, кстати, - замечает до этого молчавший Кузьмич, - надо будет посмотреть, что еще за эти дни в том районе произошло. Да не по сводкам. Туда надо поехать и на месте поговорить. Вот так, значит...
      Кузьмич на секунду умолкает и, хмурясь, смотрит куда-то в пространство перед собой, машинально крутя в руках очки, потом, вздохнув, говорит:
      - Ну что ж. Давайте-ка, милые мои, подведем кое-какие итоги. Правда, они у нас не ахти какие пока. Но поначалу всегда так. И хуже бывало. Однако раскрывали. Итак, что мы с вами имеем, так сказать, в активе? Первое. Вышли на след опасной преступной группы. Это бесспорно. Второе. Группа, по всему видать, приезжая. И в любой момент может из Москвы сорваться. Цель ее приезда сюда пока нам неясна. Третье. Знаем, можно сказать, в лицо двоих членов группы. Это очень важно. Оба оставили свои пальчики в той квартире. Теперь мы их по всем учетам проверим. Оба ведь судимые. Значит, все мы о них будем знать. И получим фотографии. Следовательно, из Москвы, по крайней мере, эти двое уже навряд ли уйдут. Мы все выходы из города уже ночью для них закрыли, пока по приметам.
      - А может, они прямо из квартиры - на вокзал? - спрашивает Петя. - Или в аэропорт? Вполне может случиться. У них в запасе часов пять было, пока мы их искать не начали. Так что могли успеть и кое-какие дела закруглить. Допустим, за этой Музой заехать.