На следующее утро Андрей первым делом направился в кабинет начальника таможни. Он был неприятно удивлен, когда за столом увидел Филина. В последнее время Жгутин часто болел, и Филин в таких случаях каждый раз занимал его кабинет. Ему, как видно, хотелось, чтобы сотрудники уже сейчас начинали привыкать к предстоящим переменам, на которые он, Филин, все больше рассчитывал.

Как всегда педантично-аккуратный, в тщательно отутюженном форменном пиджаке, глянцево-выбритый, с прилизанными серыми волосами, расчесанными на косой пробор, Филин просматривал утреннюю почту, водрузив на свой остренький нос новые очки в массивной оправе. Увидев Андрея, он сухо спросил:

— В чем дело, Шмелев?

Вообще-то говоря, Андрей рассчитывал увидеть Жгутина. Еще вчера, когда он по телефону спрашивал его о здоровье, тот бодро ответил, что завтра, по-видимому, уже придет на работу. И вот — на же тебе! Однако сообщение у Андрея было, по его мнению, настолько важным и срочным, что раз Филин замещал сейчас начальника таможни, значит Андрей обязан был сделать это сообщение ему. И Андрей, пересилив неприязнь, доложил Филину о своей вчерашней встрече с Петровичем.

Филин выслушал его с чуть иронической усмешкой и, когда Андрей кончил, спросил:

— Значит, в пивной встретились?

— Да. Только это не имеет значения — где встретились.

— А я полагаю — имеет. Петрович был, как всегда, вдребезги пьян, конечно. Да и вы…

— Я был совершенно трезв.

— Да? — И Филин насмешливо добавил: — Вы зашли туда выпить кефир?

Андрей не выдержал и запальчиво сказал:

— Михаил Григорьевич, я пришел к вам не для того, чтобы обсуждать свое меню в закусочной. Считаю, что рассказанное вчера Петровичем является…

— …Является бредом алкоголика, не больше и не меньше! — повысив голос, уже раздраженно перебил его Филин. — Стыдитесь, Шмелев. Он выдумал неумную историю, чтобы объяснить, на какие деньги он пьянствует. Вот и все. А вы, извините, развесили уши. Лучше проявляйте больше бдительности на работе. Имейте в виду, второй выговор будет уже строгим.

— А я верю в эту историю, — с упрямой яростью произнес Андрей.

— Ваше личное дело. Можете идти.

— Михаил Григорьевич…

— Можете идти, Шмелев. У меня много дел. Надеюсь, у вас они тоже есть?

Андрей вышел, бледный от злости. Так еще с ним никто и никогда не разговаривал. О, был бы здоров Федор Александрович, этот тип вел бы себя совсем по-другому, он ведь изрядно трусит перед Жгутиным, это все знают.

Что же теперь все-таки делать? С кем посоветоваться? Может быть, с Валькой?

Валя Дубинин, казалось, мог дать советы на все случаи жизни. Его ничем нельзя было смутить. Поэтому Андрей рассказал ему все, что он узнал от Петровича, а заодно уж и о своем разговоре с Филиным. Немного помолчав, Дубинин сказал:

— Свое мнение об этом типе я тебе выложу как-нибудь в другой раз. А пока… О-о!.. — оживился вдруг Валька, и в плутовских глазах его зажглись лукавые искорки. — Есть один человек! Толковый парень! История с Петровичем как раз по его линии.

Человек, с которым следовало посоветоваться, был, по мнению Вальки, его земляк Геннадий Ржавин, в данное время работавший в уголовном розыске здесь, в Бресте. Валька не только дал Андрею этот ценный совет, но немедленно потащил друга к телефону. Однако Ржавина на месте не оказалось. После этого Дубинин звонил Ржавину в течение всего дня. Наконец уже под вечер, когда Андрей собирался уходить домой, Валька разыскал его и передал, что Ржавин просил сегодня же зайти к нему в горотдел милиции.

Андрей имел довольно смутное представление об уголовном розыске, о его людях и делах. Правда, как-то Андрей прочел приключенческую повесть о борьбе с преступниками, прочел быстро и с интересом, но в глубине души не очень ей поверил. «Приукрашивает автор, — решил он, — сам, наверное, оттуда». Но с одним он согласился безоговорочно: работа там сложная и, конечно, опасная. Как-никак, а преступники иногда стреляют или берутся за нож. Одно дело — нечаянно напороться на таких, и уж совсем другое дело — искать с ними встречи. Одним словом, учреждение, куда шел в тот вечер Андрей, вызывало, у него безусловный интерес и уважение.

Ржавин оказался долговязым черноволосым парнем, порывистым и насмешливым. Из-под густых бровей светились лукавые карие глаза. Щеку его пересекал еле заметный шрам, но когда Ржавин волновался, шрам становился багровым. (Это обстоятельство, между прочим, сильно огорчало Ржавина: «Сотрудник угрозыска с такой особой приметой — это наполовину уже не сотрудник!»)

Несмотря на свой живой характер, Ржавин молча выслушал рассказ Андрея, а также все его мысли и предположения по этому поводу, которые, однако, сводились к одному выводу: дело очень подозрительное.

Хотя вывод этот напрашивался сам собой и вовсе не требовал, по мнению Ржавина, столь многословных рассуждений, тем не менее Андрей ему понравился. Ржавин уже немало знал о нем со слов Дубинина и прекрасно помнил предостережение Вальки, когда тот говорил с ним сегодня по телефону: «Смотри о семье не спрашивай. От него жена уходит».

Когда Андрей, наконец, кончил — кажется, никогда он не был так многословен, — Ржавин сказал:

— Я вас попрошу сесть за мой стол и подробно записать ваш разговор с шофером. И больше ничего. Андрей смущенно ответил:

— Да, да, конечно. Это самое главное. Я тут наболтал вам…

Как только Андрей сел за стол, Ржавин посмотрел на часы, досадливо щелкнул по ним, но, поколебавшись, все же заглянул в справочник и, сняв телефонную трубку, набрал номер.

— Тонечка?! — обрадованно воскликнул он. — Прямо не надеялся уже. У подъезда небось хахали дожидаются, а вы горите на работе… Ах, так? Ну, тогда извините. И окажите услугу хорошему человеку? Что?.. А вот какую. Неделю назад облздрав получил конфискованную «Волгу», голубую. Какой ее горзнак теперь?

Ржавин подождал, пока невидимая Тонечка рылась в картотеке, потом быстро записал номер и, простившись, нажал рычаг. Минуту он что-то обдумывал, потом, пробормотав: «Интересно, однако, что он скажет», снова порылся в справочнике и набрал новый номер.

— Товарищ Стращук? Здравствуйте. Ржавин из гормилиции беспокоит. Что «Волга» ваша, тридцать четыре ноль семь, в городе сейчас?.. Зачем? Пока ответить трудно… К себе забирать? Нет, не собираемся. Так где же она? Ах, вот как. Это точно? Может, еще раз проверите?.. Ну, добре. Всего хорошего.

Он с силой повесил трубку, потом уверенно и зло произнес:

— Врет, каналья!

Больше Ржавин никуда не звонил и принялся читать какие-то бумаги, подшитые в толстой, потрепанной папке. Андрей не сразу догадался, что это были протоколы допросов.

Вскоре Андрей кончил писать. Ржавин взял у него исписанные листы, бегло проглядел их, потом задал несколько уточняющих вопросов и сам вписал ответы на них, размашисто и небрежно.

Потом они простились.

— Кажется, нам придется еще не раз встречаться, — заметил напоследок Ржавин. — Знаете, какая может завариться каша от этого сообщения? — он кивнул на исписанные Андреем листы. — Вместе будем тогда расхлебывать.

— Да-а. Добавил я вам дел. И без того, наверное, хватает.

— А! — беспечно махнул рукой Ржавин. — Разве здесь дела? Брест, я вам доложу, золотой город. И народ здесь золотой. Но строгий. А как же иначе? Граница! Но, конечно, залетают и к нам субчики. Поэтому за сообщение спасибо. А в случае чего поможете. Идет?

Андрей, улыбнувшись, кивнул в ответ. Его невольно заражала веселая энергия этого парня. И еще: ему очень не хотелось уходить, потому что это означало, что надо идти домой… Ржавин, кажется, что-то понял. В карих глазах его мелькнуло сочувствие. Он еще раз с силой пожал руку Андрея и, смеясь, сказал:

— Ого! Крепкая у вас рука. Люблю. А характер , такой же?

— Кажется.

— Ну, ну. Тогда все в порядке.

«Какой-то снисходительный у него тон», — с неудовольствием думал Андрей по дороге домой. Но спустя некоторое время он все же решил, что Ржавин неплохой парень. Интересно, найдет ли он того человека, с которым встретился Петрович, или нет. «А все-таки, товарищ Филин, видно, не я, а вы близорукий человек», — злорадно подумал он.

Между тем как только Андрей ушел, Ржавин нетерпеливо схватился за телефон. «Главное в нашем деле — иметь побольше друзей», — не без удовольствия сказал он сам себе и назидательно прибавил: «Особенно среди людей, которые обслуживают других людей. Самый осведомленный и наблюдательный народ». Ржавин при этом не заметил, что слово в слово повторил то, что не раз говорил ему его первый начальник, еще в Минском угрозыске.

Он набрал номер телефона.

— Петро? Ржавин приветствует… Да все, понимаешь, некогда… Да, да. Обязательно.

Они некоторое время говорили о каких-то общих знакомых; потом о предстоящем футбольном матче, потом еще о чем-то. Наконец Ржавин спросил:

— Ну как, «Волга» та у вас прижилась? Ясно. А сейчас она где? В гараже стоит? Вот здорово! А мне сказали, что ее угнали в район… Брехня? Понятно… Что, что?.. — лицо Ржавина вдруг стало озабоченным. — Какой человек?.. Та-ак. А когда он приходил?.. Еще днем? Понятно, — он на минуту задумался, потом, что-то решив про себя, напористо произнес: — Вот что, Петро. Не в службу, а в дружбу. Давай сейчас к вам в гараж подскочим? Хочу я, понимаешь, на ту «Волгу» полюбоваться. А?.. Вот это добре. Сейчас я у тебя буду. Жди.

Еще одним неколебимым правилом Геннадия Ржа-вина было никогда ничего не откладывать на завтра. Это правило так вошло в привычку, что он уже не ощущал от него неудобства. Ржавин считал, что такой темп жизни благотворно сказывается не только на его работе, но даже на его самочувствии. Сколько дел он не смог бы «поднять», если бы отложил на завтра самые первые свои шаги, как говорят, по горячим следам!

— …Машина как машина, — беспечно рассказывал ему по дороге Петя, знакомый шофер, работавший в гараже облздрава; Ржавин заехал за ним на милицейской «Победе».

— А кто у тебя про нее спрашивал?

— Деятель какой-то, — усмехнулся Петя. — Просил прокатить.

— Ну, а ты?

— А я, как на грех, с нашим Аракчеевым был.

— Это кто ж такой?

— Известно кто. Стращук. Не будь его, я бы этого деятеля прокатил. Уж очень он просил. А сам солидный такой.

— Скажи спасибо твоему Аракчееву.

— За что спасибо?

— За его характер.

— То есть?

— Эту поездку, милый, ты бы на всю жизнь запомнил. Если бы цел остался, конечно.

Петя встревоженно посмотрел на Ржавина и, понизив голос, спросил:

— А что, есть данные?

— То-то и оно.

— Да-а… скажи на милость. — И строго добавил: — Неслыханное это дело у нас в Бресте.

Тем временем машина, пропетляв по улицам, въехала в большой неосвещенный двор. Посередине его на высоком столбе висела разбитая лампочка.

— Тьфу! И когда это разбить успели? — возмутился Петя, вылезая из машины.

Вдвоем они направились к темневшему в глубине двора приземистому зданию гаража. Кругом стояли какие-то сараи. Людей во дворе не было.

Неизвестно почему Ржавина вдруг охватило беспокойство. Судя по тому, как нетерпеливо шагал рядом Петя, он тоже был неспокоен. «Обстановка действует», — решил Ржавин и вдруг почувствовал, как запульсировал проклятый шрам у него на щеке.

Неожиданно Петя вырвался вперед, почти бегом приблизился к гаражу и вдруг не своим голосом закричал:

— Генка! Машину угнали!

Люся уезжала.

В комнате стояли три раскрытых и почти доверху уложенных чемодана, большой фанерный ящик для посуды и кухонной утвари и еще ящик, поменьше, с Вовкиными игрушками, а в передней горкой лежали сумки и авоськи, неловко перевязанные бумажными веревками. В комнате суетились Люся и няня.

Поезд уходил под вечер, но еще уйма вещей была не уложена, не все продукты куплены на дорогу.

Задвигая ящики пустого комода, старая няня деланно-безразличным тоном сказала Люсе:

— Андрею-то Михайловичу как бы двух простынь не мало было. Да и наволочку всего одну оставили.

— Что вы, няня! — махнула рукой Люся. — Ну, в крайнем случае купит себе.

Няня покачала головой, но ничего больше не сказала.

А Люся увозила все. Ей было жалко оставлять и лишнюю простыню, и кастрюлю, и лампочку над тахтой, и ковер, и пепельницу. Вот только мебель ей было не жалко, она была старая и некрасивая. Люся ее стыдилась. «Ничего, ничего, — уговаривала себя Люся, — он один, а я с ребенком». Но тут же она начинала думать о том, как приедет в Подольск, к своим родителям, оставит им Вовку, а сама будет жить в Москве. И работать будет, наверно, в Московской таможне.

Дело в том, что вчера вечером Люся в последний раз была у Филиных, и Михаил Григорьевич дал ей письмо к одному ответственному работнику Главного управления, своему доброму знакомому. В письме он просил устроить Люсю на работу в Московскую таможню и давал ей самую лучшую характеристику. Это было тем более кстати, что в официальной характеристике, подписанной Жгутиным, давалась весьма сдержанная оценка Люсиным деловым качествам. Когда Люся вчера спросила Филина, удобно ли приходить к Капустину с таким письмом, Михаил Григорьевич рассмеялся. «Он мне будет только благодарен за такую очаровательную сотрудницу. Увидите».

Это письмо Люся спрятала среди самых важных своих документов. Что ж, Капустин так Капустин. Уж она-то сумеет расположить его к себе. «Начнем с Капустина», — весело подумала она.

Вообще Люся чувствовала необычайный прилив бодрости и энергии. Ей казалось, что она наконец-то вырывается на такой простор, какого только ей и не хватало, чтобы развернулись все ее способности, осуществились все мечты.

Все знакомые в Бресте как бы перестали для нее существовать. Люся была полна к ним пренебрежительного сочувствия. Ей даже пришла вдруг на ум крылатая горьковская фраза: «Рожденный ползать летать не может». Да, верно, каждому — свое в жизни. А она, Люся, полетит, далеко полетит, высоко. «Вот посмотрите», — с неожиданной мстительностью подумала она, вспомнив, как холодно прощались с ней вчера сотрудники таможни. «Завидуют», — решила она тогда.

Андрей пришел домой лишь за час до отхода поезда, когда надо было уже отправляться на вокзал. Люся ждала новых объяснений, но Андрей лишь угрюмо осведомился:

— Все готово? Машина ждет.

— Готово, — с облегчением отозвалась Люся. И Андрей позвал Петровича. Вдвоем они начали торопливо переносить вещи в машину. А Люся стала одевать Вовку.

Переминаясь с ноги на ногу, Вовка спросил:

— Мам, мы насовсем едем?

— Насовсем.

— А папа?

— Что — папа?

— А он насовсем не едет?

— Папа к нам приедет… в гости.

— Папа гостем не бывает, — укоризненно поправил ее Вовка и вдруг вздохнул.

Он вздохнул так по-взрослому, что Люсе даже на секунду стало не по себе. «О чем подумал сейчас этот человечек? — невольно пронеслось у нее в голове. — Что он чувствует?» Мальчик без отца… И нельзя будет ему даже сказать, где папа, потому что он сразу спросит: «А почему?» И на это Люся никогда не решится ему ответить. То есть, конечно, когда он вырастет, она сможет ему сказать: «Разлюбила». А пока…

Люся поспешила отогнать от себя грустные мысли. Она быстро одела Вовку, поцеловала его в тугую щечку и послала к машине.

Когда Андрей зашел в комнату за последним чемоданом, Люся была одна. Он подошел к ней и все так же угрюмо сказал:

— Учти. Если я узнаю, что Вовке плохо… — и, сорвавшись, прибавил звенящим от напряжения голосом: — Чего бы мне это ни стоило — отберу!

— Не волнуйся. Ему будет хорошо.

Люся ответила мягко, почти ласково. Ей не хотелось, под конец ссориться с Андреем. Зачем? Она добилась своего. Теперь надо поберечь нервы. И сейчас и на будущее: зачем делать Андрея своим врагом? Мало ли что…

— Ты по-прежнему не настаиваешь на разводе? — с печальной иронией спросил он. Люся кивнула головой.

— Да. Пока, конечно. Я еще надеюсь, Андрей… что и ты уедешь отсюда.

— Я не могу себя переломить, — горестно вздохнул он. — Не могу. Пробовал.

— Попробуй еще, — рассудительно посоветовала Люся.

Когда приехали на вокзал, было уже темно. В это время рано темнело.

Андрей и Петрович стали переносить вещи к поезду через весь вокзал. А Люся, чтобы никого не встретить, быстро прошла с Вовкой и няней в вагон. У них было отдельное двухместное купе: Люся считала, что на удобства деньги жалеть нельзя.

Когда Андрей нес через зал ожидания тяжелые чемоданы, его встретил Валя Дубинин.

— Давай помогу, — предложил он. Андрей коротко ответил:

— Сам. Спасибо.

У вагона провожатых не было. Андрей занес вещи в купе, аккуратно уложил их там. Няня поманила Вовку:

— Идем к паровозу. Попросим, чтобы скорее вез нас.

— Идем! — обрадовался Вовка и важно добавил: — А ему мой папа как велит…

Когда за ними задвинулась дверь, Андрей сказал:

— Ты, Люся, все-таки тоже подумай там, в Москве… Я … я прощу тебя. И Вовка… ну, как он без меня?..

— «Прощу»? — со злой иронией переспросила Люся, но тут же снисходительно махнула рукой. —

Хорошо. Я подумаю. Только, умоляю, не начинай новых объяснений.

— И тогда напишешь?

— Напишу, напишу. Ну, прощай. Желаю тебе… в общем всего самого лучшего в жизни. А теперь иди. Присылай Вовку, уже пора.

— Та-ак.

Андрей внимательно посмотрел на жену и, ничего больше не прибавив, вышел из купе.

Около вагона он неожиданно увидел Жгутина. Старик прощался с Вовкой.

— Конфеты смотри не рассыпь. Это тебе, понял? А няне вот тоже. — Он протянул еще один кулек — няне.

Андрей взял Вовку на руки, крепко прижал к себе и, целуя в обе щеки, сказал:

— Будь хорошим. Папу не забывай.

По радио объявили об отходе поезда. Няня с Вовкой торопливо поднялись в вагон. А через минуту поезд незаметно тронулся с места.

Мимо стоявших на перроне людей медленно поплыли зеркальные окна вагонов. В одном из них, чуть прикрытое занавеской, как будто мелькнуло Люсино лицо. Или это только показалось Андрею?

Поезд ушел. Погас вдали красный прыгающий фонарик. У перрона тускло засеребрились полоски рельсов на черных шпалах.

Жгутин тронул Андрея за плечо.

— Пошли. Ждут нас.

Они шли долго, молча сворачивая из улицы в улицу. Андрей не понимал, куда они идут, да и не хотел понимать. Ему это было безразлично. Тупая боль стыла где-то внутри, под сердцем.

Было тепло и сыро, необыкновенно тепло. По краям тротуаров лежали потемневшие, словно спекшиеся, бугры снега.

Неожиданно пошел сильный, косой дождь. Под ногами побежали ручьи. Меховая ушанка стала тяжелой от воды и обручем стягивала лоб. Голова непривычно болела, ломило в висках. Андрей вдруг подумал: «Не заболеваю ли?» И тут же с презрением сказал себе: «Сопляк ты, брат».

Они поднялись на третий этаж.

Дверь открыла Светлана.

В первую минуту Андрей не узнал ее. Они не виделись с того самого вечера, когда Светлана затащила его вместе с Буланым к себе. Андрею казалось, что с того времени прошла вечность.

А может быть, Андрей не узнал девушку еще и потому, что нарядное черное платье скрадывало угловатость и худобу ее высокой фигурки и ноги в модных, на тонком каблуке — «гвоздике» — остроносых туфельках казались маленькими и изящными. Наконец, темные волосы были коротко подстрижены и завиты. Словом, все, что только мог запомнить Андрей во внешности Светланы, было сейчас иным.

При виде Андрея на оживленном лице девушки появилось удивление.

— Папа, к нам гости?

— Не к нам, а ко мне на этот раз, — строго ответил Жгутин. — Ты свободна.

— То есть?

— То есть можешь идти на свой вечер. Светлана лукаво улыбнулась.

— И мама, значит, тоже свободна?

— Ну, мама… в общем это как она захочет.

— Ага, а я, значит, уже не могу поступать, как захочу?

Жгутин с досадой посмотрел на дочь, а Андрей тоном, каким взрослые обращаются к детям, с усмешкой спросил:

— Вы почему со старшими спорите?

— Да-а… А почему он командует? — обиженно ответила Светлана. — Вот назло ему возьму и останусь.

— Да пожалуйста! Что ты, в самом деле!.. В передней появилась Нина Яковлевна в домашних шлепанцах и фартуке.

— Вот и хорошо, — приветливо сказала она. — И даже отлично. Заходите, Андрей. Я сейчас вас обоих чаем напою.

В течение всего вечера никто не обмолвился ни словом о том, что произошло в жизни Андрея. Все как будто чувствовали, что любое прикосновение, даже самое дружеское, могло причинить боль. «Замечательная семья, — растроганно думал Андрей. — Как хорошо, что я пришел к ним сегодня». Он представил себя одного в пустой квартире и нахмурился.

А Федор Александрович добродушно подсмеивался над дочерью.

— Что же теперь с твоими кавалерами будет? Завтра опять телефон обрывать начнут. — И он почему-то тонким голоском проговорил: — «Можно Светлану?.. Кто говорит? Так, один знакомый…»

— Папа, перестань!

— Доченька, где же твое чувство юмора? — не унимался Федор Александрович. Потом он обернулся к Андрею.

— Вот пишут, что в Москве транспортные тоннели стали под площадями рыть. Ты их видел, а?

— Видел, как роют.

— И где это?

— Под площадью Маяковского. И на Таганке, кажется.

— Во! Именно там и надо. Давно пора! Светлана засмеялась.

— Ты напиши скорей, где дальше рыть. Потом Андрей рассказал историю с голубой «Волгой».

— …Вчера вот был в милиции, — закончил он свой рассказ. — При мне выяснили, что машину передали в облздрав. И номер у нее теперь… даже запомнил. Тридцать четыре ноль семь. А сегодня — представляете? — звоню этому Ржавину, говорит: «Угнали ее, ищем».

— М-да… — задумчиво покачал головой Жгутин, — странная история.

Время шло незаметно, и, когда Андрей взглянул на часы, было уже около одиннадцати.

— Пора мне, — поднялся он из-за стола. — Завтра вставать рано.

И уже в передней, прощаясь, Андрей с чувством сказал Жгутину:

— Спасибо вам, Федор Александрович. За все спасибо.

— Ну ладно тебе, — смущенно откликнулся тот. Светлана схватила свою шубку.

— Я вас провожу чуть-чуть, Андрей. Ладно? Очень хочется перед сном прогуляться.

— Ну что ж. Пошли.

На улице похолодало. Дул резкий, пронизывающий ветер. Тротуары и мостовая под рассеянным желтоватым светом фонарей отливали стеклянным блеском. После неожиданного дождя наступил гололед.

Светлана поскользнулась и со смехом уцепилась за Андрея.

— Вы только смотрите, что творится? Ой, маме завтра будет работа.

И тут же поскользнулся Андрей. Проделав в воздухе немыслимый пируэт, он ухватился за дерево. Светлана снова залилась смехом.

— Ой! Вы такой громадный… как медведь… И так пляшете на льду…

Андрей с опаской отцепился от дерева, и они двинулись дальше, крепко держась за руки.

— Давно видели Семена? — спросил он.

— Больше я его не буду видеть.

— Это почему?

— Так.

Андрей не решился больше задавать вопросов. Светлана украдкой взглянула на него, потом вдруг спросила:

— Андрей, а вам нравится наш Брест?

— Очень.

— А крепость вы видели?

— Еще бы!

— Это, наверное, странно, но я до сих пор ужасно волнуюсь, когда туда хожу. Мне кажется, что я тоже там умерла бы, но не отдала ее врагу. Хотя, я думаю, все там волнуются. Правда?

— Конечно, волнуются, — Андрей смущенно усмехнулся. — В цитадели я даже примеривался, откуда бы я стрелял, — и убежденно добавил: — Я там первый раз в жизни почувствовал, что значат памятники боевой славы. Волна какая-то в душе поднимается, и хочется совершить что-то великое и благородное. И не обязательно, чтобы война…

Андрей внезапно умолк, а Светлана, коротко взглянув на него, закусила губу и ни о чем больше не спросила.

Они прошли до конца улицы и завернули за угол. Неожиданно до их слуха донесся натужный рев мотора.

— Буксует, — сказал Андрей. — Ох, водителям сегодня достанется! Светлана добавила:

— Во дворе застрял. Слышите? Вон оттуда ревет.

Она указала варежкой на ворота.

Когда Андрей и Светлана поравнялись с этими воротами, то увидели в глубине двора настежь раскрытый каменный гараж. В стороне, около палисадника, наклонившись на бок, буксовала машина. Как видно, ее пытались загнать в гараж. Мотор натужно ревел, машина тряслась, но с места не двигалась.

— Концерт устроили, — осуждающе заметил Андрей. — Всех теперь кругом перебудят.

— А что же делать?

— Как — что? Слить воду и на одну ночь оставить машину во дворе. Ничего с ней не случится.

— А вдруг угонят, как ту?..

— Ну, это редкий случай.

В это время машина перестала реветь. Мотор выключили. Стукнула дверца, и появился человек. К нему подошел второй, он, видно, толкал машину сзади. И оба, о чем-то переговариваясь, двинулись к воротам.

На улице они простились. До Андрея и Светланы долетели слова, сказанные одним из них, высоким и . толстым:

— Позови Никифора. Чтоб машина до утра была в гараже. Ясно? Завтра, наконец, займусь ею!

Что-то знакомое почудилось Андрею в его удаляющейся фигуре.

Второй из собеседников суетливо огляделся, увидел молодых людей и, поминутно скользя, побежал к ним.

— Товарищ, — просящим тоном обратился он к Андрею, — помогите. Толкните машину. Я еще одного сейчас позову. А то из сил выбился, и, обернувшись к Светлане, добавил: — Уж я не знаю, как извиняться.

Через несколько минут к воротам подошел, сладко потягиваясь, еще один человек.

Все двинулись во двор, к машине.

Светлана осталась стоять в стороне, шофер сел за руль, а Андрей вместе с подошедшим человеком уперлись плечами в кузов машины.

Прямо перед глазами Андрея зажегся фонарик над номером машины. И он невольно посмотрел на белые, четкие цифры. Взревел мотор. Андрей нажал плечом. Сильнее. Еще сильнее…

Но перед глазами продолжали стоять белые цифры на номере машины. Только спустя какие-то мгновения Андрей вдруг понял, почему эти цифры так взволновали его. Тридцать четыре ноль семь!

Урча, машина медленно двинулась к гаражу. Андрей, продолжая упираться в нее плечом, лихорадочно соображал, как ему следует теперь поступить.

Шофер уже с благодарностью тряс ему руку, а Андрей все еще не знал, на что решиться.

Когда они, наконец, остались со Светланой одни, Андрей торопливо рассказал ей о своем открытии. К его удивлению, ока не растерялась, а, вся загоревшись от нетерпения, спросила:

— Что будем делать?

— Что делать?.. Вот что. — Андрей вдруг заговорил уверенно и спокойно. — Я останусь здесь, во дворе. Спрячусь около гаража. На всякий случай. А вы бегите к телефону. Ближе всего домой. Звоните в милицию. Пусть немедленно едут сюда.

— Хорошо. Только… — Светлана смущенно помедлила. — Спрячьтесь получше. Ладно?

— Ладно, ладно. Бегите. . :

И Светлана легко, почти не скользя, побежала по кромке тротуара, где льда было меньше.

Когда ее высокая, худенькая фигурка скрылась за углом, Андрей медленно двинулся к воротам.

Зайдя во двор, он огляделся. Никого. Осторожно продвигаясь вдоль стены дома, Андрей добрался до гаража и прижался к его холодной, обледенелой стене.

Переведя дыхание, Андрей прислушался. Во дворе было тихо, только посвистывал ветер в голых ветвях деревьев.

Томительно долго тянулось время. Холод пробирался под пальто, коченели ноги. Андрей неслышно переступал ими, пытаясь согреться.

Внезапно откуда-то донесся неясный шум. Андрей насторожился. Его трясла мелкая дрожь то ли от холода, то ли от волнения. Зубы он стиснул, чтобы не стучали.

Шум повторился. Андрей весь подался вперед, оторвавшись от стены.

И в этот момент сзади на него обрушился удар. Человек бил наотмашь, чем-то тяжелым, хорошо прицелившись.

Удар пришелся по голове.

Андрей со стоном повалился на землю и потерял сознание.

Тихо… В палате всего четыре человека. Трое спят. Не спит только Андрей. Очень болит голова, какой-то дергающей, сверлящей болью. Эта боль почему-то отдает в плечо, и оно ноет и горит, словно раненое. Но главное — голова. Боль мешает думать, читать, разговаривать.

К Андрею никого не пускают… Двое суток он был без сознания… профессор из Минска…

Хотя нет, пускают. Только что от него ушел Ржавин. Ему разрешили пробыть десять минут. Что мог сообщить Андрей? Ничего, кроме того, что уже рассказала Светлана. Славная девочка. Врач сказал, что она всю ту ночь просидела здесь, в больнице. Но ее не пустили к нему. И на следующий день тоже. И сегодня опять. Пустили только Ржавина.

Да, Андрей ничего нового ему не сказал. Зато успел многое рассказать Ржавин. Они прибыли через десять минут после звонка Светланы, но нашли уже лежавшего без памяти Андрея и машину. Ее пытались выкатить из гаража, но она опять забуксовала. В машине под обшивкой и в подушках сидений оказалась крупная контрабанда: чуть не тысяча пар чулок, самых лучших, капроновых, и, что особенно ценно, большие мотки платиновой проволоки. «Загадка голубой „Волги“ почти разгадана», — смеясь, объявил Ржавин.

Но преступники не обнаружены. И пока конкретных зацепок для розыска их нет.

Ржавин ушел, и опять тихий, непрекращающийся звон в ушах, слабость такая, что трудно шевелить пальцами, открыть глаза. И больно, очень больно голове, плечу…

Андрей тихо стонет. Он кусает губы и все-таки, забывшись, стонет опять.

По палате кто-то осторожно прошел. Сестра, наверное. Беленькая девушка, тихая и ласковая. Наверно, это она. Но не хотелось открывать глаза. Вот подошла. Провела рукой по его волосам, выбившимся из-под повязки.

Тихо, сквозь стиснутые зубы, Андрей застонал.

И вдруг… Что это?.. Капнуло что-то ему на щеку, И снова капнуло.

Андрей открыл глаза. Чье-то расплывчатое лицо перед ним. Нет, это не сестра… Светлана!.. И плачет… Пропустили, значит.

— Андрюша, милый… Вы меня слышите?..

— Да, да…

— Привет вам от всех. От папы, мамы, Дубинина, Шалымова…

Сколько людей передают ему привет! Светлана называет все новые имена.

— … И еще говорила с врачом и с тем профессором. Они чего-то боялись больше всего. Но теперь все в порядке. Говорят, что через неделю выпишут.