Пусть готовят группу захвата… на двадцать часов.

Ну, а он, Виталий, будет целый день лежать дома, он болен. Ребятки во главе с Прошкой перестарались. И потому Виталий не может уехать утром, как «велено». Что ж, Свиридов должен все равно быть доволен, должен успокоиться, если… если тут вообще замешан Свиридов. Ведь это пока лишь предположение, это еще предстоит доказать. Так вот, если он замешан, то должен успокоиться, узнав, что болен Виталий, что не выходит и, следовательно, ничего не увидит…

Если, если… Все – если… На этом строится его, Виталия, работа. На том, чтобы разгадать других людей, их мысли, желания, планы и поступки. Чтобы обнаружить невидимую цепочку их отношений, знакомств, общих дел, по которой можно будет в конце концов добраться до цели, схватить преступников, порой очень опасных, как сейчас, например. Вот такая у него, Виталия, работа. В ней надо многое знать, много думать и часто идти на риск, иногда на прямую опасность. Такая уж работа…

На этот раз работа привела его неожиданно сюда, в неведомую ему до сих пор деревушку с ласковым названием Лялюшки, к таким славным людям, Терентию Фомичу и Гале. И лежит он сейчас ночью в их доме, и сильно ноет плечо, не дает заснуть. Здорово, однако, Прошка его приложил. Что-то было зажато у него в кулаке, не иначе…

Тихо в доме. И за окном тихо. Далеко где-то лает собака… Вот залаяла другая… Это не Алдан, его густой бас Виталий уже знает. Болит плечо, нельзя даже лечь на этот бок. И, как всегда в таком случае, кажется, что только на этом боку и уснешь. Как уснуть, все-таки?.. Чистые простыни приятно холодят тело, и подушка удобная, и под одеялом не жарко. Что еще надо? Черт возьми, когда он обращал внимание на все это? Нет, тут, конечно, нервы. Шалят нервы. И это уже никуда не годится. Надо спать. Надо спать. Надо… Неужели он завтра возьмет все-таки убийцу старика Сиротина? И этого подлеца Диму? А, ведь, кто-то стоит за ними. Этот «кто-то» послал их на тот завод за кислотой, а вот на комбинат верхнего трикотажа были посланы уже другие люди. К сожалению, их плохо помнят, прошло много месяцев пока обнаружилось преступление. А вот на этих двоих вышли быстро. Только старик Сиротин заплатил за это жизнью. Вот такая получилась цена. Потому что другим было плевать на все. Им и сейчас плевать. Впрочем…

Нет, так не уснешь. Надо думать о чем-то другом.

Виталий стал вспоминать свою партию в шахматы с отцом перед отъездом. Интересная партия. Они рокировались на разных флангах и наперегонки бросились в атаку.

А вот потом этот ход чернопольным слоном, явно слабый ход… Следовало… Он забыл, как следовало пойти… Кажется… Нет, уж лучше…

И, наконец, пришел сон.

…Проснулся Виталий, когда за окном уже было светло.

Он посмотрел на часы. Восемь. Надо вставать. Он потянулся. За ночь плечо почти прошло, только при каких-то движениях возникала несильная, глухая боль, как осторожное напоминание о вчерашнем неприятном происшествии.

Виталий прислушался. В доме было тихо. Он поднялся с постели, привычно быстро оделся и вышел в прихожую.

В большой комнате на столе лежала записка: «Виталий, я ушла на работу. Буду в перерыв, около двенадцати. Папа спит. Завтрак в кухне на столе, ешьте. Электрический чайник вскипятите. Привет. Галя».

Ну, что ж. Завтракать, так завтракать. Ему все равно спешить было некуда. Нельзя даже высунуться из дома.

Галя, конечно, расскажет всем, кто поинтересуется их гостем, что он плохо себя чувствует и лежит. И Виталию оставалось, в самом деле, только лежать и, конечно, ждать сигнала от младшего лейтенанта Пенкина.

И вот лениво, тягуче потянулось время. Виталий сидел у окна большой комнаты и рассеянно наблюдал за улицей и избами напротив. Перед окном, вдоль невысокого штакетника торчали голые прутья кустарника, и летом, наверное, улицы вообще не было видно из окна. А сейчас Виталий следил глазами то за проехавшим мотоциклом, то за какими-то женщинами, прошедшими перед окном, потом пробежала, гомоня, стайка мальчишек в разноцветных нейлоновых курточках, потом снова проехал мотоцикл, за ним еще один. Виталий отметил про себя, как много в деревне мотоциклов.

Вскоре, однако, наблюдать за улицей надоело. Виталий лениво оглядел комнату и заметил на одной из полок книги, аккуратно выстроенные в ряд. Он поднялся со стула и подошел ближе. На полке он увидел однотомник Толстого, рассказы его, тонкие сборнички стихов, еще какие-то книги. Больше всего было стихов. Виталий наугад вытащил одну из книжек и стал перелистывать страницы. И неожиданно увлекся. Это были стихи Твардовского.

«Какие совестливые стихи, – подумал Виталий. – Какая-то раненая совесть. Как я раньше их не читал». Он так и продолжал некоторое время стоять возле полки с книжкой стихов в руке, потом, захватив книжку, снова вернулся к окну.

На этот раз Виталий сел у края окна, возле сдвинутой в сторону занавески, чтобы не очень быть заметным с улицы. И тут же похвалил себя за осмотрительность.

Мимо дома не спеша прошел Свиридов в своей зеленой, нейлоновой куртке и кепке, заложив руки за спину и от этого еще больше сутулясь. Виталий мгновенно спрятался за занавеску, но успел все же заметить, как Свиридов пытливо оглядел окна домика, после чего все так же неторопливо, солидно, вперевалочку, последовал дальше. «Ну, и что ты хотел узнать? – мысленно обратился к нему Виталий. – Здесь я или уехал? Но ты, ведь, уже знаешь, конечно, что я не уехал, что лежу. Что ж тебе самочувствие мое хотелось узнать? Как отделали меня твои гаврики?

Так зашел бы! С Терентием Фомичом, ведь, отношения простые. А вот, не зашел, не решился. Выходит, нервишки подводят, совесть нечистая в тревоге?» И тут вдруг самого Виталия охватила тревога. Ох, не поверил ему Свиридов, ни одному слову не поверил. Но почему? И Виталий стал припоминать свой вчерашний визит к Свиридову, каждое свое слово, каждую интонацию, взгляд даже.

Нет, решительно ничто не могло его выдать, ничто не могло Свиридова насторожить, кроме… Кроме, конечно, самого факта приезда Виталия сюда. А это наложилось на испуг, который принесли москвичи. Вот старик и забегал, засуетился, занервничал. «Ничего, ничего, – недобро подумал Виталий. – Понервничай». Ведь отменить приезд москвичей Свиридов уже не мог. Если бы мог, так не нервничал бы.

В этот момент за спиной Виталия раздалось шарканье, кашель, и в комнате появился худенький Терентий Фомич в старых брюках и рубахе навыпуск, босой, всклокоченный, с седыми лохматыми бровями и кустистой, седой щетиной на загорелых щеках. Внешностью своей он напомнил Виталию какого-то доброго лесного гнома, не хватало широкой шляпы, палки и белки на плече.

– 0-хо-хо… – потянулся Терентий Фомич и ворчливо сказал Виталию. – Чего не лежишь? Галинка лежать тебе велела.

– Да, вроде, малость отпустило, – ответил Виталий и кивнул на окно. – Вон Петр Савельевич прошел, а к вам чего-то не заглянул.

– Знает, что сплю после своей ночной.

– Небось, хотел проверить, целы мы с Галей или нет после ночного происшествия. Надо полагать, о нем вся деревня уже знает?

– Ясное дело, знает, – недовольно отозвался Терентий Фомич. – Как тут не знать про такое дело. Да я за все года ни разу из сваво ружжа не выпалил. А тут, вот, жахнул, понимаешь. Теперь на правление потянут отчет давать. Что да как.

– Ну, вот, товарищ Свиридов, видно, и обеспокоился за наше здоровье.

– Э, милый, – усмехнувшись, махнул рукой Терентий Фомич. – Петр об нашем с тобой здоровье печься не будет. У него главное дело за собой смотреть, – он взглянул на прибранный стол. – Поел уже?

– Спасибо, поел. Я с вами рассчитаюсь, Терентий Фомич.

– Да, ладно тебе, – снова махнул рукой тот. – Богаче мы будем от твоих рублей, думаешь? Хороший ты человек, вот главное. А такому человеку не то, чтоб помочь, а дружбу к нему проявить надо, я так полагаю. А уж я людей, во, как вижу. Насквозь. И тебя тоже, не думай, враз определил. Зря, что ли, столько годов свет копчу? Вся смысла нашей жизни, я тебе скажу, это друг дружке добро оказывать, помощь какую ни то, чтобы, значит, легче было людям с етой жизнью справляться. Вот такая, понимаешь, у меня линия. И потому мне твои рубли ни к чему. Одна обида. Понял ты меня, аль нет?

– Понял, – Виталий улыбнулся. – У меня у самого такая линия.

– Во, во. Я ж вижу, – удовлетворенно констатировал Терентий Фомич и поднялся со стула. – Ну, а таперича соберу себе чего поесть, – объявил он. – И Алдану вот тоже надо.

– Хороший у вас пес.

– А как же! Первым делом, верный дружок. Вторым – умный, все про всех понимает. Третьим делом – ученый, что скажу, все сделает, не напутает. Ну, а четвертым – силен, ужас как. Видал, как он шибанул того парня? А было дело, он и троих раскидал. Одному руку насквозь прокусил, потому в ней нож был. Мне за него сотню давали. Ха! А я и за тыщу его не отдам.

Разговаривая, старик принес себе из кухни еду, потом стакан с чаем и быстро за столом поел. Ему, видно, не хотелось обрывать разговор. Потом он повозился в кухне, вышел во двор и кликнул Алдана. А вскоре снова заглянул в комнату в своей неизменной черной телогрейке и кепке.

– Ну, пошел я. Дела, – объявил он. – Скоро буду. А ты сиди и особо не шебуршись. Скоро и Галинка будет, тогда обед соберет.

Старик ушел. А Виталий, вздохнув, прошелся по комнате и снова уселся у окна. Невыносимо медленно текло время. И все чаще начинали возникать неприятные мысли: «Почему-то не появляется Пенкин. Москвичи должны были бы уже приехать. Пропустил он их, не засек? А, может быть, они вообще сегодня не приедут? Допустим, сорвалось у них что-нибудь. Вполне возможно».

Неприятные эти размышления прервал приход двух ребят из вчерашней компании у Лили. Ребята пришли возбужденные, негодующие, полные дружбы и желания чем-нибудь помочь новому приятелю. Убедившись, что Виталий не очень пострадал в результате ночного нападения на него, они наперебой стали сообщать всякие новости и обсуждать, что следует теперь предпринять.

– Судить, – объявил один из них, сурово рубанув ладонью воздух. – Всех мы их знаем. Свидетели есть. Судить и все. Пусть в тайге лес валят, раз так.

– А, может, мы им еще раз по шее накостыляем? – с надеждой спросил другой. – Однако чтоб надолго память осталась.

– Сема Вальков да Колька Дуб уже в больнице, – сообщил первый. – С утра отвезли. Тут насчет памяти порядок. Ты им куда врубил-то? Прием такой, что ли?

– Погорячился, – с неудовольствием ответил Виталий. – Нельзя было так.

– Ну, как же, нельзя! – воскликнул второй парень. – Им, видишь, можно, а тебе, выходит… Уж, нет! – перебил он сам себя. – Верно, судить всех, чего там.

– А что Григорий-то думает, как работник милиции? – поинтересовался Виталий. – Или он еще не знает?

– Ха! «Не знает»! Ну, насмешил, – засмеялись парни. – Все собаки да коровы на деревне уже знают. Всем уши пролаяли, да промычали. А милиция, выходит, не знает? Лопухи там, по-твоему, сидят? Григорий Данилович сказал, сам к тебе приедет. Проведать.

– Когда вы его видели?

– А вот, как к тебе шли, так и встретили. Обещался, – парень взглянул в окно и сообщил. – Да вот он!

Прибыл.

Звук мотоцикла замер возле дома.

Ребята заторопились.

– Ну, а мы бегом назад. На час отпросились.

В дверях они столкнулись с Пенкиным. Тот, озабоченно усмехнувшись, пропустил их. Потом, убедившись, что парни ушли, сообщил:

– Приехали. Только на легковушке, однако.

– Те самые?

– Так точно. Я их уже видел. Да и по фотороботу, как дважды два.

– Установил, как зовут?

– Так точно. Водитель – Смоляков Семен Гаврилович, второй – Шанин Дмитрий Михайлович. Шебутной малый, – Пенкин скупо усмехнулся и, тут же сразу посерьезнев, строгим тоном добавил: – Машину я тоже зафиксировал.

– А под каким предлогом ты проверку эту сделал?

– Проверяли все машины подряд. Со мной еще один инспектор был. Мол, ЧП в районе, авария и нарушитель скрылся.

– Не растревожил ты их?

– Никак нет. Этот второй все шутки шутил. В Москву звал. В театр.

– В какой театр? – рассеянно спросил Виталий.

– Да в этот… Ну, Лиля вчера говорила, где Высоцкий работал.

– А-а. На Таганку?

– Во, во. И домой, в гости, тоже звал. Ну, парень. Сыпет, сыпет, как из дырявого мешка, из него. Уж этот, Смоляков, ему говорит: «Ты бы заткнулся, Димок».

– Машина чья?

– Шанина. А за рулем был Смоляков. Водительские права у обоих в порядке. У Смолякова профессиональные. Уже двенадцать лет. У Шанина – любительские. Два года.

– Паспорта смотрел?

– Обязательно. Раз такое ЧП. Адреса прописки зафиксировал, – Пенкин похлопал по планшету, висевшему на боку. – Оба прописаны в Москве. Место работы у Смолякова – гараж Минздрава, у Шанина – ПТУ, со слов – преподаватель.

– Гм… – с сомнением покачал головой Виталий.

«Опять Таганка, – подумал он. – Неужели связь не оборвалась? Да нет! Брехня, конечно. Лишь бы чем-нибудь размягчить инспектора».

А Пенкин критически оглядел Виталия и спросил:

– Как после ночного происшествия, ничего?

– Чуть плечо болит.

Виталий для убедительности покрутил рукой и тут же невольно поморщился.

Пенкин сделал вид, что не заметил его гримасы, и деловито спросил:

– Возбуждать дело будем?

– Ты что? – удивился Виталий. – И не вздумайте.

– Так, ведь, первое, это общественность волнуется, – рассудительно и спокойно пояснил Пенкин. – А второе, это интересно бы установить, чего они на тебя кинулись. Кто зачинщик, почему?

– Вот! – Виталий многозначительно поднял палец. – Это, действительно, интересно. Но это мы с тобой и без суда установим. Теперь так, Гриша… – Виталий улыбнулся. – Ты меня извини, что я к тебе так не по-служебному обращаюсь.

– Ну, что ты, – улыбнулся Пенкин, и обычно строгое его лицо стало сразу простецким и добродушным.

– Так вот, Гриша, – уже серьезно повторил Виталий. – Этих двоих надо будет взять сегодня же. Они, видимо, ночевать тут останутся, как обычно. Вот вечером мы их и возьмем. Чтобы меньше глаз видело и чтобы на ночь еще не заперлись. Ясно?

– Так точно.

– Поэтому передай в райотдел. Группа захвата к двадцати часам должна быть здесь. Я тоже подключусь.

– Слушаюсь, Сейчас поеду.

– Стой. Это еще не все. Они сейчас у Свиридова?

– Так точно.

– Надо бы, Гриша, понаблюдать за этим домом.

– Ладно. Подумаем, – пообещал Пенкин и бодро добавил: – А раз подумаем, значит, придумаем. Так я пошел?

– Давай. И если что, сразу ко мне. Ты, кстати, не в форме здесь появиться можешь, не удивятся люди?

– Ясное дело, могу. Я тут… – Пенкин замялся. – И по личным делам появляюсь. Есть намерение, понимаешь.

– Ну, и отлично, – улыбнулся Виталий, поняв намек. – Значит, если что случится, сразу мне сообщайте. В тот же миг. Я пока отсюда выйти не могу. Ну, а к двадцати уже твердо тебя жду.

– Так точно. Слушаюсь, – подтянуто козырнул Пенкин.

Он ушел. Через миг на улице взревел его желто-синий мотоцикл.

И снова потянулось время, тягуче, вязко, изматывающе медленно.

Виталий походил по комнате, огибая стол и стоящие вокруг него стулья, подошел к полке, полистал книги, но на этот раз ни одна не задержала его внимание. Вздохнув, он снова стал кружить по комнате, помахал руками и убедился, что плечо как будто совсем прошло. Наконец он уселся у окна возле занавески, поминутно глядя на часы и приходя в отчаяние от сонного движения их стрелок.

В такой момент безделие и ожидание – это худшая из пыток. Необычно суетно, нервно и рвано работают мысли, мечутся с одного на другое. Фантазия рисует, проигрывает одну напряженную ситуацию за другой. А что, если… если, например, они обнаружат наблюдение? Ведь это совсем легко сделать. Посторонние люди здесь сразу бросаются в глаза. Свиридов знает всех своих соседей наперечет. И он насторожен, испуган, ко всему, конечно, прислушивается и приглядывается. А из его окон видно все вокруг. Нигде не укроешься. Виталий на это тоже обратил внимание. Если б сейчас лето было и все распустилось, зазеленело, все кусты, деревья… Что ж они предпримут, если обнаружат наблюдение?.. Сразу удерут? Или, наоборот, запрутся в доме, спрячутся и тогда шум на всю деревню? Эх, черт! Не надо было этого делать! Зачем нужно это наблюдение, если разобраться? Достаточно было бы перекрыть все дороги и не дать им уйти. Но что сейчас можно сделать? Уже поздно. Пенкин давно передал его приказ, люди уже пытаются, конечно, организовать незаметное наблюдение за этими подлецами. Незаметное!.. Если бы, незаметное!..

И зачем они вообще приехали, интересно знать, без груза, на легковой машине? Кто-то их прислал к Свиридову по необычному делу, надо полагать. Кто же? Зачем?

Возможно, что-то произошло в Москве? А он, Виталий, сидит тут и ничего не знает. И ребята даже представить себе не могут, где он сейчас. Впрочем, глупости это. Они всегда могут позвонить в райотдел. И вообще, в Москве ничего неожиданного не произошло. Ведь Смоляков заранее сказал Прошке, что они приедут. Заранее! И все-таки приезд их необычен. Ведь они всегда приезжали на грузовой машине, так говорил Терентий Фомич. А теперь, вот, на легковой. Их, конечно, прислал тот, главный. Кто же он такой? Скорей всего это тот самый неведомый Лев Константинович, который так ловко ушел от наблюдения на Преображенской площади. Вот, ведь, какая щука сорвалась тогда. Как бы сейчас не сорвались сразу две!

А что, если… Да мало ли что может теперь произойти.

И в МУРе ничего не знают про него, Виталия. Он еще не успел передать ни одного сообщения. Все произошло слишком быстро и неожиданно. Он же только вчера приехал сюда. Только вчера! Кто мог ожидать такой удачи? И она теперь может обернуться неудачей именно потому, что все случилось слишком быстро. Слишком! Ничего не удалось заранее продумать, предусмотреть, подготовить.

И сейчас все решается на ходу, впопыхах. Ах, черт!..

Виталий вскочил со стула и нервно заходил по комнате, то и дело поглядывая на часы.

Прошло уже полчаса, как уехал Пенкин. Потом час.

Наконец два. Виталий не находил себе места. Он то сидел у окна, то кружил по комнате, лежал в своей маленькой комнатушке, пытаясь читать, и ничего не понимал в прочитанном, книга валилась из рук, он вскакивал и шел к окну.

Наконец вернулся Терентий Фомич. Виталий услышал вначале, как у порога радостно повизгивает Алдан. И подумал: «А, ведь, и ребят пропустил, не облаял, и Пенкина. Ну, пес». Потом донеслись легкие, торопливые шаги.

Виталий вышел в прихожую. Терентий Фомич уже снял свою телогрейку и теперь одной ногой об другую стягивал залепленные грязью сапоги. В носках он направился в комнату, приглаживая ладонями седые вихры.

– Ну, как ты тут, сынок? – добродушно прогудел он.

– Зря я сижу, – проворчал Виталий, входя вслед за стариком в комнату. – Домой надо ехать, вот что. Вас с Галей поблагодарить и ехать. Никого я тут все равно не найду. Разве без точного адреса можно? Дурака свалял. Вот если будет сегодня оказия до станции, то и поеду. Пенкин Гриша, вроде, обещал. Проведывал меня час назад.

– Успеешь еще, – махнул рукой старик. – Сейчас хозяйка моя прибежит, обед соберет, от мы с тобой все и обсудим.

Он уселся к столу, закурил и настроился, как обычно, на философский лад.

– От, ведь, гляди на милость, – задумчиво начал Терентий Фомич. – Как это, можно сказать, человек хитро устроен. Вот, к примеру. Всего ты у нас живешь ничего, двух дней нет. Так? А я к тебе привык и уже отпущать неохота. Ты скажешь, это что за материя, да? А это, милый человек, не материя, а природа. Ты мне, допустим сказать, нравишься. А вот другой, тоже хороший человек, моей душе, ну, не подходит и все тут, как ни верти. Я уж про плохого не говорю. Хотя это тоже, обрати внимание, хитрая материя. Мне он, допустим, плох, другому хорош. А то еще хитрее: глянешь с одной стороны – хорош, хоть куда, а с другой – эге, не то совсем. А у человека, чтоб ты знал, одной-то стороны не бывает. Нет такого человека. Хоть и нас с тобой взять. Или, вот, Петра Савельевича, к примеру. Видный мужик, самостоятельный. Ты у него в дому был. И рассуждения у него – ого! Он тебе и про Америку, и про Рейгана – во, как врежет. И продовольственную программу опишет, что тебе телевизор. А душа моя его не приемлет, и все тут. Потому как другая сторона в ем есть.

– Но другие-то люди приемлют, раз в правлении он?

– Ну, да. Приемлют. Держат, – Терентий Фомич хитро подмигнул. – Сидит он почему, думаешь? А потому, как рекомендован. Понял?

И он многозначительно указал пальцем на потолок.

– Бывает, – усмехнувшись, согласился Виталий. – Но я лично их жизни не завидую. Когда положению не соответствуешь, уважения к тебе ноль. И тут хоть десять раз тебе кто поклонится, а ты это все равно нутром будешь чувствовать. Паршиво. По мне, конечно. А кому, может, на это и наплевать.

Виталий даже на минуту отвлекся от своих беспокойных мыслей.

– Во, во, – подтвердил Терентий Фомич. – А уж посля смерти так нипочем добром не помянут. Как не было. Сродственникам, я вот думаю, каково? Жизнь, милок, хитро устроена. Не обманешь ее. И опять же тут душа, а она приказов не принимает. Потому как не материя это, а природа, – туманно пояснил он и вздохнул.

Виталий посмотрел на часы. Малая стрелка подползала уже к цифре четыре.

Но тут, как бы откликаясь, наконец, на его нетерпение, на улице послышалось взрывное тарахтение мотоцикла.

Звуки замерли возле дома, и сразу басовито, но не злобно гавкнул Алдан.

Виталий подошел к окну. С мотоцикла Пенкина соскочила Галя в своей аккуратненькой телогрейке, с желто-зеленой косынкой на голове и устремилась к крыльцу. Почему-то она ехала не в коляске, а пристроилась за спиной у Пенкина. За Галей солидно, вразвалочку последовал и Григорий, на этот раз в штатском костюме и кожаной куртке, небрежно размахивая белым дорожным шлемом. Виталий отметил, что мотоцикл, на котором тот приехал, был неслужебным.

В неторопливой пружинистой походке Пенкина, в его, как обычно, серьезном лице можно было, однако, уловить какое-то скрытое беспокойство. Или это всего лишь почудилось Виталию, как решил он тут же, потому что сам был полон такого беспокойства. Впрочем, приезд Пенкина среди дня, задолго до назначенного срока, мог, конечно, и вовсе ничего не означать, кроме, допустим, желания подвезти Галю, которую случайно встретил где-то. «Да, ничего этот приезд не означает», – старался убедить себя Виталий. И все же он не смог победить охватившее его вдруг волнение и с заметной поспешностью вышел из комнаты навстречу приехавшим.

Первой с улицы вбежала Галя, раскрасневшаяся, оживленная, на ходу снимая телогрейку, и, увидев Виталия, торопливо и весело сообщила:

– Вон какой у меня шофер! Ой, я же задержалась! Вы тут с папой, поди, изголодались. Сейчас, сейчас…

Она скинула телогрейку и исчезла за дверью в кухню.

За Галей появился и Пенкин. Одновременно из комнаты вышел Терентий Фомич. Увидев Пенкина, он радушно улыбнулся, развел руки и воскликнул:

– О-о! Кто пожаловал! Милости просим. Сейчас закусим, чем бог послал.

Но Пенкин отрицательно покачал головой.

– Не могу, Терентий Фомич. Прошу извинить, дела. Вот и вашего гостя должен увезти. Тоже извинить прошу.

– Да-к, как же без обеда-то? – забеспокоился старик. – Не-ет, не отпустим. Не по-нашему это, как хочешь.

– Велено доставить, – сурово сказал Пенкин. – Для объяснения.

– Какое такое объяснение?

– Насчет ночного нападения.

– Да невиновный он, ты что!

– Известно, что невиновный. Но объяснение дать должен.

– Раз так, надо ехать, – поддержал Пенкина Виталий, берясь за висевшее тут же пальто. – Вы уж и в самом деле извините, Терентий Фомич. Авось, там и перекушу.

– Там перекусишь, как же, – не сдавался старик. – Ежели заарестуют, баландой перекусывать будешь. Вот я с тобой поеду. Возьмешь, аль нет? – обратился он к Пенкину.

– Не велено никого брать. И арестовывать его вовсе не собираются, – возразил Пенкин, и впервые в его голосе проскользнуло нетерпение.

Из кухни выскочила Галя и, почему-то не вступая в спор, быстро сказала:

– Погодите. Я в дорогу соберу.

Она снова юркнула за дверь и, пока Виталий надевал пальто и искал шапку, – появилась из кухни с бутылкой молока, заткнутой скрученной бумагой, и пестрым тряпичным свертком.

– Вот, держите, – сунула она все это в руки Пенкину. – Молоко, хлеб с салом. Авось по дороге-то сжуете.

Пенкин неуверенно посмотрел на Виталия, но тот кивнул:

– Берите, – и, обращаясь к Терентию Фомичу и Гале, сказал: – Ну, спасибо вам, огромное спасибо за все. Пожалуй, я попрошу, чтобы меня сразу на станцию подбросили.

– А чемоданчик ваш, – спохватилась Галя.

– Тут он, – Виталий указал на скромно стоявший в уголке прихожей потертый чемоданчик. – Ждет уже.

Под суровым взглядом Пенкина прощались торопливо и, как всегда в таких случаях, бессвязно.

Наконец Виталий и Пенкин вышли на крыльцо и прикрыли за собой дверь.

– Ну, что случилось? – нетерпеливо спросил Виталий.

– Уехали, – коротко сообщил Пенкин.

– Как так, уехали?!

– А так. Никаких приготовлений. Или, там, прощаний. Вышли к машине, вроде как взять чего-то. Ну, один – в пальто, другой – в куртке. Вдруг сели и – ж-жик!

– Давно?

Пенкин посмотрел на часы.

– Двадцать семь минут назад. Задержим на любом посту до Москвы. Не сомневайтесь. Сейчас до первого, нашего, значит, поста махнем. А там радио, и – по всей трассе сигнал. Как положено.

– А если они не в Москву едут?

– В Москву. Наши ребята разговор во дворе слышали. Около машины. Это еще до того, как уехать. Шанин, ну, Дима этот, говорит: «Подумаешь, что он нам сделает? Каждое слово слушать, ушей не хватит». А этот Смоляков, значит, ему: «Да он тебя в землю так закопает, что родная мать не найдет, если ты его слушать не будешь. Приказано? Все». «Ты что, – Шанин говорит, – в армии?». А Смоляков ему: «Хуже, мил друг, хуже. Во, как ходим, по кромочке и вот-вот оборвемся. А самый умный у нас кто? Лев. Вот его и слушай, если оборваться не хочешь». Ну, и дальше в таком роде.

– Лев? – с интересом переспросил Виталий.

– Так точно, «Лев» сказал.

– Гм… Интересно. Ну, а насчет Москвы? Откуда взяли, что они в Москву едут?

В этот момент они подошли к мотоциклу, и Виталий спросил:

– Это что, твой собственный?

– Так точно, – спокойно ответил Пенкин. – Зачем на трассе в глаза бросаться, если что. Лучше так, полагаю. А это зверь, будь здоров. От него не уйдешь.

– Ну, верю. Ты насчет Москвы хотел сказать. И давай двигать.

– Насчет Москвы так. Шанин спрашивает: «Где он нам велел быть?» Этот Лев, значит. А Смоляков говорит: «На даче». Ну, Шанин, ребята говорят, сразу повеселел. А дача, полагаю, под Москвой, так, что ли?

– Так-то оно так… – задумчиво сказал Виталий и тут же уже энергично приказал. – Ладно. Гони сейчас на пост.

Они торопливо уселись, и мотоцикл с ревом рванулся вперед.

Деревню проскочили в считанные минуты. Пенкин был отменным водителем и, кроме того, знал дорогу до последней кочки и рытвинки, особенности каждого поворота или уклона и потому почти не сбрасывал скорость.

Да и путь к выезду из деревни на шоссе он знал какой-то другой, куда короче. Вот только очень кидало из стороны в сторону, и Виталий изо всех сил вцепился в борта коляски.

Но за деревней, мимо полей и лесов, мотоцикл полетел, как птица, словно оторвавшись от земли, таким ровным было здесь шоссе. И Пенкин показывал класс. Холодный ветер с ураганной силой свистел в ушах, и если бы не защитный козырек коляски и не старенькое ватное одеяло для ног под брезентовой накидкой, Виталий окоченел бы через пять минут такой сумасшедшей езды.

Съежившись и укутавшись весь в одеяло, он рассеянно наблюдал за полями по обе стороны пустынной дороги и думал: «Что же все-таки делать? Дать по трассе приказ о задержании? И спокойно сидеть на посту и ждать сообщений? Их безусловно задержат, и помощь его тут не требуется. А вдруг они свернут с трассы? Ну, мало ли почему? Почему они вдруг сорвались и уехали? Кто мог предположить? Так и сейчас. Возьмут и свернут. Допустим, они вдруг что-то учуяли, какую-то опасность. Или, например, обнаружили наблюдение. А Смоляков, этот убийца, он, видимо, опытен. Не одна уже судимость, наверное. Мгновенно решиться на убийство сразу двух человек, шутка? Да, это волк травленый. Вот и учуял опасность. Потому и сорвался так неожиданно, так обманно. И теперь, конечно, погонит машину уже не тем путем, каким ехал сюда, какой легко предположить, а каким-то другим. И для этого свернет с трассы. Свернет, свернет. Вот и все. Вот и пропал…»

Виталий поежился. Все-таки очень холодно и очень беспокойно на душе. Нет, надо преследовать, надо догонять Другого выхода нет. Упустить этих людей нельзя ни в коем случае – новые беды, новые преступления и жертвы.

Об этом страшно даже подумать. Виталия постепенно начал бить озноб, то ли от ветра, то ли от волнения. И лихорадочно мелькали мысли. Одна то цеплялась за другую, то отталкивалась, то спорила с ней.

Нет, нет, сорвались они скорей всего не неожиданно. Им было ведено быстро возвращаться. Вот, ведь, Шанин не хотел ехать. А Смоляков заставил. Шанину Димочке хотелось, наверное, погулять, выпить, вкусно закусить потрепаться, побахвалиться перед Свиридовым, а может, и к какой-нибудь девчонке здесь сбегать. Не первый раз в деревню эту приезжает, мог и завести подружку. Тогда как не воспользоваться случаем? Совсем не то Смоляков. Этот тебе сбегает. У Димочки ветер в голове, и многого он еще не нюхал. А Смоляков – волк, все он знает, и когда чего опасаться надо, он тоже знает. Ведено ехать? Все!..Ах, да! Их ждет, видимо, главарь. Лев какой-то. О-о, это совсем интересно. Лев! Это, конечно. Лев Константинович. Никуда вы не денетесь от нас, милостивый государь. Никуда. Мы вцепились крепко. Так что, пожалуй, нельзя этих двоих брать внезапно на трассе. И далеко отпускать от себя тоже нельзя. Так, так… Раз другая цель, нужен и другой план. Другой план…