— Безусловно, — согласился Эльхлепп. — Манштейн еще 16-го, самое позднее 18 декабря понял, что надвигается новая катастрофа. Непонятно, почему он не дал разрешения на проведение операции «Удар грома». Приказ на прорыв удвоил бы силы наших солдат. Сейчас, когда время потеряно впустую, группа армий сообщает, что нам следует быть готовым к прорыву. Горючее и продовольствие для этого будут доставлены по воздуху — однако лишь при условии благоприятной погоды.

— Это же чистое издевательство, Эльхлепп. Что, собственно, думают Манштейн и его штаб о положении 6-й армии? Ведь это не имеет больше ничего общего с военной необходимостью.

— Полностью согласен с вами. Паулюс как раз составляет новое донесение о тяжелом состоянии наших дивизий.

На следующий день это донесение было отправлено в штаб группы армий «Дон». В нем говорилось приблизительно следующее.

Тяжелые потери, морозы и недостаточное снабжение сильно снизили в последнее время боеспособность дивизий. Поэтому:

1. Армия, как и до сих пор, сумеет отражать незначительные атаки противника и некоторое время держаться. Предпосылкой для этого являются улучшение снабжения и прибытие пополнения.

2. Если русские отведут крупные силы с участка фронта Гота и этими или другими войсками перейдут в наступление на крепость, мы не сможем сопротивляться длительное время.

3. Прорыв из окружения более неосуществим, если не будет образован коридор для вывода войск и армия пополнена людьми и обеспечена довольствием.

Поэтому прошу сообщить высшему командованию о необходимости принятия энергичных мер для быстрого деблокирования армии, если общая обстановка не вынуждает пожертвовать ею. Само собой разумеется, армия сделает все, чтобы держаться до последней возможности.

Кроме того, Паулюс передал по радио: сегодня доставлено по воздуху только 70 тонн. Хлеб кончается завтра, жиры — сегодня вечером, продукты для ужина в некоторых корпусах — завтра. Срочно необходимы решительные меры.

Итак, командующий 6-й армией отправил новое донесение. Собственно, которое по счету? Впрочем, следует сказать, что к 25 декабря, когда сильная 6-я танковая дивизия была отозвана Манштейном с участка Гота, Паулюс едва ли мог на свою ответственность отдать приказ о прорыве из окружения. Для этого 6-я армия уже была слишком ослаблена, чтобы без существенной помощи извне прорвать стальное кольцо сильного, умно и упорно сражающегося противника и войти в соприкосновение с другими армиями группы «Дон»; ей не хватало тяжелого вооружения, танков, боеприпасов, горючего. Я думаю, Паулюса нельзя упрекнуть в том, что он не принял тогда решения на свой страх и риск. Однако как часто он — и все мы — послушно докладывали, повиновались, молчали, когда еще была возможность поставить вышестоящие командные инстанции перед свершившимся фактом и, осуществив прорыв, сохранить жизнь десяткам тысяч солдат, которые вскоре погибли от голода, морозов или были убиты. Вытекающая из этого факта совместная ответственность за гибель 6-й армии не может быть снята с тех, кто занимал тогда в окруженных соединениях высокие командные посты. Перечисление мотивов и соображений, которыми они руководствовались, может объяснить, но не оправдать их действия. Мы оставались пленниками схемы «приказ — повиновение», даже когда приказ явно нарушал традиционное прусско-германское представление о солдатском долге и был аморальным. Еще более несостоятельными оказались мы при выборе подлинной альтернативы принесению в жертву 6-й армии по приказу германского империализма — альтернативы, которая состояла в своевременной капитуляции. Мы совершенно не понимали политической стороны событий и потому не смогли сделать такой выбор.

В последующие дни по приказу Паулюса все приготовления к прорыву из котла были отменены. Грузовые машины отправили в части, капитан Тепке снова вернулся к исполнению обязанностей обер-квартирмейстера, однако вскоре он был командирован на базы транспортных самолетов вне котла.

В конце декабря полковник Зелле прибыл в котел. Растерянно пожали мы друг другу руки. Затем я проводил его в блиндаж командующего. Выслушав рапорт о прибытии, Паулюс велел рассказать, как обстоят дела за пределами котла.

— Хуже всяких опасений, господин генерал. Перед вылетом мне удалось в штабе группы армий, у своего друга полковника Буссе, взглянуть на оперативную карту. Тацинская с главными складами снабжения сдана 24 декабря. Аэродром взят красными танками с ходу. Почти все самолеты стали добычей русских{64}. Это тяжело отразится на снабжении котла по воздуху. Под угрозой находится и Морозовск. К западу от участка 3-й румынской армии идут бои. Миллерово было уже занято противником, но сейчас, должно быть, мы снова овладели им. Чтобы остановить противника, спешно подводятся боевые группы и отдельные батальоны. По приказу Манштейна 6-я танковая дивизия отобрана у Гота. По этой причине, а также ввиду угрозы окружения Готу пришлось отступить. Группа армий "А" все еще на Кавказе. Штаб группы армий «Дон» из Новочеркасска переведен в Таганрог.

— Другими словами, Зелле, мы должны окончательно похоронить надежду на освобождение из окружения. Остается одно: сражаться дальше, чтобы связать как можно больше сил врага и облегчить Манштейну создание нового фронта.

Шмидт присутствовал при сообщении Зелле. Оно произвело на него значительно меньшее впечатление, чем на Паулюса. Начальник штаба отреагировал пустой репликой:

— Сражение будет продолжаться, мой дорогой. Командующий и его начальник штаба решили вести 6-ю армию к гибели. Как долго Сумеют наши испытывающие лишения, обреченные войска сдержать натиск превосходящих сил противника? Оправдана ли ради сомнительной цели гибель более чем 200 тысяч солдат?

Командование группы армий «Дон» сообщило по радио о назначении; полковника ван Хоовена новым начальником связи армии.

Его предшественник, полковник Арнольд, после семи ранений выбыл из строя.

28 декабря 1942 года я впервые увидел своего нового товарища по работе. Высокий и стройный, с умным узким лицом, он отлично ориентировался в обстановке внутри котла и за его пределами.

— Скажите, Хоовен, — спросил я его, — откуда у вас данные, чтобы столь хорошо ориентироваться в обстановке?

— Я был командиром полка связи РГК{65}. Естественно, что я имел широкую возможность знакомиться с ходом событий на всех фронтах. Кроме того, 24 декабря генерал Фелльгибель в ставке фюрера лично ввел меня в курс моих новых обязанностей. 26 декабря я прилетел в группу армий «Дон» в Новочеркасск. Там я пополнил свои сведения новыми данными.

В последующих беседах с генералами Паулюсом и Шмидтом ван Хоовен полностью подтвердил оценку положения, изложенную нам Зелле. Хоовен обрисовал положение даже еще правильнее, так как его сведения основывались на донесениях и приказах, прошедших через его руки в ставке Гитлера. Оказалось, что Главное командование сухопутных сил верило в успех акции Гота даже еще 24 декабря. Генерал Фелльгибель, начальник связи сухопутных войск, попросил Хоовена передать привет Паулюсу и сказать ему, что он надеется вскоре лично увидеться с ним. Хоовен сначала тоже верил в скорое освобождение 6-й армии из котла. Однако его пребывание в группе армий «Дон» быстро развеяло эту иллюзию. В разговоре с Паулюсом он высказал мнение, что немедленный общий прорыв из окружения — это единственная возможность спасти по крайней мере часть 6-й армии, так как сил для ее освобождения извне больше нет{66}.

Когда я явился для доклада после полудня, Паулюс еще раз подтвердил мне свою точку зрения, уже доложенную им 26 декабря группе армий «Дон»:

— Предложение Хоовена прорвать кольцо окружения невыполнимо. Я не отрицаю, что он хорошо ориентирован во многом, но последние намерения Главного командования сухопутных сил и группы армий «Дон» не известны и ему.

Шмидт злился на ван Хоовена. Он упрекал его в пессимистической оценке обстановки, что парализует волю к борьбе и мешает держаться до конца. Действительно, в штабе много спорили по поводу высказываний нового начальника связи армии. В эти дни начали образовываться две группы. В то время как одна часть офицеров считала, что для окруженной армии спасения больше нет, другие продолжали верить в ее освобождение.

«Если бы фюрер знал, — говорили некоторые, — что здесь происходит в действительности, он, несомненно, принял бы решительные меры. Вероятно, он даже не видел наших донесений».

Этой точки зрения придерживались главным образом молодые офицеры из отдела Эльхлеппа. Под его влиянием Паулюс и Шмидт подумывали даже, не стоит ли послать кого-либо для доклада лично Гитлеру. В это время я получил из управления кадров сухопутных войск радиограмму следующего содержания: «Направить генерала танковых войск Хубе в ставку фюрера для вручения ему мечей к Рыцарскому кресту с дубовыми листьями».

— Вот это удобный случай, — сказал Паулюс, прочитав радиограмму. — Хубе должен сообщить Гитлеру без прикрас о нашем положении. Этого увешанного орденами генерала он выслушает. Шмидт, распорядитесь, чтобы срочно были подготовлены все необходимые материалы о продовольствии, боеприпасах, горючем, танках, орудиях и главное — о численности строевого состава и боеспособных войск, потерях от огня, обморожений и болезней, а также о раненых и трудностях с их медицинским обслуживанием.

Служба информации" функционировала в военном механизме 6-й армии все еще сравнительно хорошо. Когда Хубе прибыл в штаб армии, точные данные уже были готовы. Кроме того, Паулюс и Шмидт дали Хубе устные инструкции и просили генерала танковых войск рассказать и о личных переживаниях, чтобы наконец добиться реалистической оценки Гитлером нашей ситуации.

В тот же день Хубе вылетел на самолете связи.

— Любопытно, удастся ли Хубе рассказать там все, или же Гитлер, как обычно, прервет его после первых же фраз, чтобы уклониться от неприятных сообщений, — сказал Паулюс.

В эти дни у меня побывало много офицеров, слонявшихся без дела, так как их части были разбиты. Некоторые из них просили нового назначения, большинство же домогалось разрешения улететь. Ежедневно один из них мог занять место в самолете группы армий «Дон» в качестве офицера связи. Я имел указание отбирать кандидатов на основании врачебных заключений. Обычно речь шла о пожилых людях, которых врач считал не вполне пригодными к строевой службе. Каждый такой случай проверял и решал лично генерал Шмидт. Лишь тот, кто, сам находясь в котле, видел, как неумолимая смерть косила его товарищей, может представить себе, какие чувства охватывали этих офицеров связи, когда они получали приказ о вылете.

«Избежал смерти», — так говорил иной из тех, кто являлся ко мне с рапортом о предстоящем убытии. Однако некоторые из них все же погибли до конца войны.

Однажды ко мне пришел и тот лейпцигский художник-баталист, который появился у нас летом. Под мышкой он тащил рисунки, эскизы к батальным картинам. На его лице были следы лишений и страданий. Я показал рисунки Шмидту и предложил разрешить художнику улететь. Для нас он был лишь ненужным балластом, ибо в солдаты не годился. Однако это не тронуло Шмидта. Он отказался сделать исключение. Генерал Паулюс, которого я затем просил о положительном решении вопроса, не решился поправить своего начальника штаба. Так художник сделался бессмысленной жертвой того самого чудовища войны, которому он посвятил свои способности. Он покинул мой блиндаж в совершенно подавленном состоянии.

В дверях появился Кюппер:

— Почта из штаба корпуса, господин полковник, — доложил он.

— Давайте сюда.

Обер-фельдфебель указал на бумагу, лежавшую сверху. Это было подробное донесение VIII армейского корпуса об участившихся явлениях разложения в войсках. «После того как стал известен провал деблокирующего наступления, воля к сопротивлению сильно ослабла», — сообщал штаб корпуса. К документу прилагались рапорты о нарушениях дисциплины, оставлении позиций, уходе в Сталинград, неповиновении приказам и самострелах. Даже офицеры начали распускаться.

Я сейчас же ознакомил Паулюса и Шмидта с этим документом.

— Теперь приходится считаться с такими тенденциями. Командиры должны действовать решительно и восстановить порядок, — так реагировал всегда прямолинейный Шмидт на признаки разложения. Гейтц последовал требованию Шмидта. О его приказе по VTII армейскому корпусу я узнал от начальника нашего оперативного отдела. Я до сих пор помню, что каждый абзац начинался словами: «Будет расстрелян…» — и далее следовал перечень преступлений: «… кто без приказа оставит позиции, кто не выполнит приказа, кто установит связь с противником» — и так далее.

Паулюс был рассудительнее.

— Не следует забывать, что пережили эти солдаты за последние недели. Если бы они снова могли хоть раз сытно поесть и выспаться, они смотрели бы на все другими глазами, — сказал командующий.

— Разумеется, господин генерал, это тоже играет определенную роль, — заметил я. — Но, мне кажется, здесь имеет место нечто большее. В разговорах с молодыми солдатами и офицерами я всякий раз сталкиваюсь со следующим явлением: солдаты глубоко разочарованы. Они уже не верят, что сражаются за правое дело. В школе, дома, в гитлерюгенде, в НСДАП и вермахте им было привито чувство величия борьбы ради благородной цели.

Они верили в фюрера, доверяли ему, жертвовали жизнью. Теперь они узнали, что их обманули, что на их доверие отвечают ложью. Это чрезвычайно мучительный процесс, во многих случаях неизбежно ведущий к ослаблению дисциплины.

— Если вы имеете в виду молодых людей, это в той или иной степени верно. Однако симптомы разложения есть и среди людей старшего возраста.

— Документ сообщает еще кое о чем. Указывается, будто каждую ночь из расположения противника немцы через мощную говорящую установку призывают наших солдат прекратить сопротивление, так как оно бесполезно. Гитлер якобы предал 6-ю армию. Он пожертвовал ею ради своего престижа, — доложил я Паулюсу.

— Это работа немецких коммунистов, эмигрировавших в Россию, — сказал командующий. — Из сброшенных листовок нам известны имена Ульбрихта, бывшего депутата рейхстага от КГТГ, и писателей Вейнерта и Бределя, тоже коммунистов. Пока я не придаю этой пропаганде слишком большого значения. Конечно, мы должны быть настороже, чтобы не проявлялось радикальных настроений. Пока достаточно, если мы будем указывать на то, что речь идет о вражеской пропаганде, цель которой — сломить нашу стойкость. В остальном нам следует и дальше поддерживать надежду на освобождение из окружения.

Поддерживать надежду на освобождение, в которое не верит сам командующий! Разве это не то же самое, что делали Гитлер и генеральный штаб? Ложь в ответ на доверие? Может ли командующий армией идти таким путем? Когда вокруг смерть и страдание, есть ли в этом что-либо общее с солдатским долгом и повиновением? Эти вопросы возникли не только у меня, но и у Паулюса. Однако они не привели ни к каким реальным последствиям. Верх одержало стремление держаться до конца.

В этом заключается соучастие в преступлении генерала Паулюса и всей военной верхушки 6-й армии — соучастие в преступлении с точки зрения исторической, военной и просто человеческой.

Верховное командование вермахта на свой лад поощрило Паулюса за его решение держаться стойко. В конце декабря пришла радиограмма управления кадров сухопутных сил. Оно предоставило командующему армией особые права, которыми до сих пор пользовалось только само это управление: повышать офицеров и генералов в звании до генерал-лейтенанта, награждать Немецким крестом в золоте и Рыцарским крестом.

Гитлер хотел облегчить нам гибель. Упрощенные условия награждения высшими военными орденами и внеочередные присвоения званий должны были содействовать задуманному им апофеозу 6-й армии. Наряду с этим был и другой аспект, тогда казавшийся мне важным. Повышение воинских званий означало повышение пенсий для вдов и сирот. Через армейские корпуса дивизии были поставлены в известность об увеличившихся шансах на это почетное право.

В последующее время работа в моем отделе опять пошла полным ходом.

31 декабря капитан Тепке вылетел в группу армий «Дон», командный пункт которой передвинулся между тем из Новочеркасска в Таганрог, примерно на 200 километров к западу. Накануне в присутствии Шмидта Паулюс лично объяснил ему его задачи как уполномоченного армии по снабжению.

— Вы должны представиться фельдмаршалу фон Манштейну лично и сказать ему, что я обязал вас заботиться о целесообразной загрузке и полном использовании транспортных самолетов. Вы знаете, что здесь происходит. Возьмите с собой все материалы относительно продовольствия, боеприпасов, горючего, медикаментов и представьте их фельдмаршалу.

Шмидт добавил:

— Позаботьтесь, чтобы для нас использовались наконец все наличные машины. Группа армий должна прекратить посылку десятков «хейнкелей-111» на оставленную нами Тацинскую. Нашим солдатам грозит голодная смерть. Сообщите нам, когда можно будет ожидать улучшения снабжения.

Манштейн сделал капитана 1-м квартирмейстером по снабжению 6-й армии по воздуху. Тепке энергично старался помочь окруженной армии. Однако заметного улучшения снабжения не последовало. Общая грузоподъемность самолетов была слишком мала. Советская зенитная артиллерия и зимняя погода резко сократили количество доставлявшихся по воздуху грузов. После потери Морозовска и Тацинской расстояния от исходных аэродромов до котла значительно увеличились.

Аэродромы в Шахтах, Новочеркасске, Ворошиловграде и Сальске находились в 350-400 километрах по прямой от Питомника. До Сталино и Таганрога было даже 450-500 километров.

В радиограмме по случаю Нового года Гитлер снова заверил, что каждый военнослужащий 6-й армии может вступить в новый год с твердой уверенностью, что фюрер не бросит на произвол судьбы героических борцов на Волге, и у Германии найдутся средства, чтобы освободить их из окружения.

Одновременно генерал танковых войск Паулюс был произведен в генерал-полковники.

«Верность за верность» — тогда эта радиограмма Гитлера, несмотря на все наши мучения, еще оказала известное воздействие, хотя к ней и отнеслись с большим сомнением, чем к подобному же сообщению шесть недель назад. В результате неоднократных разочарований, нечеловеческих лишений, безропотной гибели что-то в нас надломилось. Однако мы далеко еще не понимали сути происходящего. Да и трудно было вникнуть в нее. События неумолимо приближались к своему роковому финишу, и ничто не могло предотвратить его.

Наступил январь 1943 года. Первое утро нового года. Когда я проснулся, в нашей печке уже пылал огонь. Я сунул ноги в сапоги, надел китель и вышел в канцелярию.

Мои подчиненные выглядели уже не так, как год назад в Полтаве. Они сидели подавленные, равнодушные, безучастные. Молча они подали мне руки. Я тоже не мог подбодрить их, так как и сам переживал внутренний разлад.

Начальники отделов собрались у Шмидта, чтобы пойти к Паулюсу и поздравить его с Новым годом и производством в генерал-полковники. Я знал, что он ждал этого повышения. Теперь, когда оно пришло, это вызвало только вымученную улыбку.

Мы уже покинули блиндаж Паулюса, когда я вспомнил, что забыл прикрепить третью звезду на погоны командующего. Я вернулся, чтобы исправить упущение.

На мое извинение он сказал:

— Оставьте, Адам. Этим повышением Гитлер хочет только облегчить мне конец.

Обычно молчаливый генерал начал рассказывать о своих поездках в дивизии.

— Можете радоваться, что вам не приходится ездить каждый день на передовую. Когда вы несколько дней назад вернулись из 76-й пехотной дивизии, я понял, какое впечатление произвело на вас все, что вы увидели. С тех пор положение еще больше ухудшилось. Печать голодной смерти видна повсюду. На перевязочных пунктах врачи уверяли меня, что голод и морозы причиняют больше потерь, чем действия противника. Лазареты и дивизионные медицинские пункты забиты тысячами раненых, полузамерзших и обессилевших, для помощи которым недостает самого необходимого. Воля к жизни потеряна. Все больше распространяется чувство безнадежности. Но за пределами котла для оценки положения находят только красивые слова.

— Все же я думаю, господин генерал-полковник, что после доклада Хубе Гитлеру кое-что изменится. Насколько я знаю Хубе, он будет говорить начистоту.

— Будем надеяться, что он так и — сделает. Боюсь только, что теперь уже поздно. Во всяком случае, я по-прежнему связан приказом Гитлера держаться до последнего патрона.

— Слышали ли вы, господин генерал-полковник, дикие слухи, которые ходят по котлу? На западном участке нашего фронта солдаты поговаривают о дивизиях СС, которые якобы достигли Калача. Будто бы даже слышна артиллерийская канонада. Другие же говорят о парашютно-десантной дивизии, которая высадилась между Калачом и Карповкой.

— Я знаю об этих слухах и хотел бы знать, кто выдумывает такую чепуху. Один командир полка считает, что местом рождения этого вздора является аэродром Питомник. Быть может, он прав. Возможно, что пилоты транспортных машин непреднамеренно, а то даже и по указанию свыше выдумывают такие сказки, чтобы отвлечь нас от агонии.

— Не думаете ли вы предпринять что-либо против этой лавины слухов, господин генерал-полковник? Не следует ли нам наконец сказать солдатам всю правду?

— Конечно, следует. Но я хочу подождать возвращения Хубе.

В один из первых дней января мне позвонили от коменданта аэродрома, сообщили, что прибыли две большие транспортные машины с солдатами, и спросили, куда их направить.

«Вот так штука!» — подумал я удивленно. Что пользы нам в условиях смертельной опасности от горстки солдат? Не реакция ли это группы армий «Дон» на донесение командующего армией от 26 декабря? Ведь нам нужны не 40 и не 100 солдат, а полностью укомплектованные дивизии. И прежде всего нам необходимы продовольствие, боеприпасы, танки, горючее.

— Подождите, пожалуйста, 15-20 минут, — ответил я. — Мы проверим, какая из дивизий больше всего нуждается в пополнении.

Накануне был отдан приказ о расформировании 79-й пехотной дивизии. Оставшиеся от нее солдаты и офицеры были распределены почти исключительно по дивизиям, ведущим бои в городе, штаб дивизии был вывезен самолетом.

В последние дни наибольшие потери несла 44-я пехотная дивизия. Получив согласие генерала Шмидта, я информировал начальника тыла дивизии и поручил ему забрать вновь прибывших.

Паулюс назвал эти действия Манштейна пустым жестом. Он предложил командованию группы армий «Дон» посылать в котел не солдат и офицеров, а побольше продовольствия. В конце концов, каждый лишний солдат уменьшал и без того крохотную порцию хлеба. После этого Манштейн запретил дальнейшую отправку пополнения самолетами. Перед тем как отпустить меня, Паулюс показал мне письмо, полученное от Манштейна.

Командующий группой армий, ссылаясь на повторные требования Паулюса разрешить 6-й армии прорыв из окружения, заявлял, что он им сочувствует. Однако вышестоящие инстанции могут-де правильнее оценить обстановку. Поэтому Паулюсу надлежит следовать полученным приказам. Тем самым, с другой стороны, с него снимается ответственность за происходящее.

— Не доказывает ли это, господин генерал-полковник, что Манштейн, от которого мы ожидали так много, полностью подчинился диктату Гитлера? — спросил я.

— Такое впечатление сложилось и у меня, Адам, — ответил Паулюс.

Этого можно было давно ожидать. Находясь вне котла, Манштейн должен был быстрее и значительно лучше понять чрезвычайную опасность, угрожавшую 6-й армии; безусловно, он и понимал ее, но безответственно придерживался поруганного и проданного Гитлером принципа: «Приказ — повиновение». Его ответственность за гибель 6-й армии со всех точек зрения — чисто военной, моральной и исторической — больше, чем вина Паулюса и некоторых других высших командиров этой армии.

Однако и командование 6-й армии руководствовалось тем же солдатским принципом бездумного повиновения и тем самым участвовало в вынесении смертного приговора 6-й армии.

Мы все время жили надеждами на спасение, хотя неоднократно убеждались, что они нереальны. Слабую надежду возлагали мы на Хубе, и вдруг тягостное ожидание было прервано новым событием.

7 января 1943 года Верховное Главнокомандование Красной Армии сообщило по радио командующему 6-й армии о предстоящем прибытии трех парламентеров.

Армия согласилась принять их. На следующий день с северного участка нашего фронта доложили: парламентеры приближаются к нашему переднему краю.

Одновременно советские громкоговорители начали передавать текст предложения о капитуляции. С самолетов с красными звездами были сброшены листовки. Несколько позже офицер LI армейского корпуса передал генерал-полковнику Паулюсу врученные парламентерами условия капитуляции.

Тогда же стало известно, что генерал Хубе приземлился в Питомнике. Мы с нетерпением ожидали его прибытия на командный пункт армии.

Украшенный дубовыми листьями и мечами к Рыцарскому кресту генерал прямо с аэродрома направился к Паулюсу. В присутствии Шмидта он доложил о своей беседе с Гитлером. Когда вслед за этим меня вызвали к командующему, Хубе уже отправился на свой командный пункт.

— Я познакомлю вас с доставленными генералом Хубе сведениями, чтобы вы были в курсе намерений Главного командования сухопутных сил, — сказал мне Паулюс. — Фюрер планирует новое деблокирующее наступление со значительно большими силами, чем имелись в распоряжении Гота. Для этого в тылах вновь создаваемого фронта на юге должны сосредоточиться танки. Часть из них скоро прибудет. Разумеется, переброска этих сил потребует известного времени. По-видимому, раньше середины февраля ожидать начала наступления не приходится. Гитлер обещал немедленно реорганизовать и значительно улучшить снабжение по воздуху. В этой части план верховного командования можно только приветствовать. Однако теперь следует большое «но»: эти мероприятия могут быть осуществлены лишь в том случае, если удастся создать новую линию обороны на юге и без больших потерь вывести с Кавказа группу армий "А". Поэтому 6-я армия должна продолжать сковывать как можно больше сил противника. Для нас это означает, следовательно, держаться безоговорочно. Гитлер согласился лишь с сокращением территории котла, если оно окажется необходимым.

— Разрешите задать несколько вопросов, господин генерал-полковник? Каково в настоящее время положение вне котла, на участке все расширяющегося прорыва противника? Где проходит линия фронта на юге? Какие силы имеются, чтобы закрыть брешь, образовавшуюся в результате поражения армий наших союзников?

— Эти же вопросы я задал Хубе. Однако он не смог дать удовлетворительного ответа. Ставка фюрера, как и группа армий «Дон», ограничивается некоторыми общими данными. Достоверно известно лишь, что группа армий "А" отходит в направлении на Ростов. Самое печальное для меня то, что армии и дальше придется терпеть лишения. Обещание улучшить снабжение я считаю более чем неопределенным. Но скажите сами, Адам, что я могу делать, как не выполнять приказ о продолжении сопротивления? {67}

— Чтобы продолжать сопротивление, нужно накормить армию. Кроме того, необходимо перебросить самолетами достаточно боеприпасов, горючего и медикаментов. Капитан Тепке уже восемь дней как вылетел из котла. Я убежден, что он делает все, чтобы улучшить наше снабжение. Однако положение почти не изменилось. Чтобы продолжать сопротивление, у нас попросту нет необходимых условий. В конце концов, перед нами противник. Летчики сообщают, что противовоздушная оборона русских за последние недели значительно усилилась. Количество сбитых самолетов растет, маршруты полетов удлиняются. Многие машины подбиты и требуют ремонта.

Простите, господин генерал-полковник, если новое обещание Гитлера улучшить снабжение по воздуху я назову не только неопределенным, но и более чем легкомысленным. Никакого доверия к этим вечно обнадеживающим обещаниям у меня не осталось.

Паулюс остолбенело посмотрел на меня.

— За последние дни вы сильно сдали, мой дорогой Адам. Куда девался ваш обычный оптимизм? Разумеется, армия сможет продержаться до названного Хубе срока освобождения только в том случае, если она в достаточном количестве и без перебоев будет получать все необходимое. Я не скрываю, что в этом отношении настроен скептически. Но, во-первых, я не знаю, какие авиатранспортные резервы имеются у верховного командования; во-вторых, я не отвечаю за выполнение этих обещаний; в-третьих, приказами вышестоящих инстанций я лишен свободы действий. Поэтому-то я и запросил решения Главного командования сухопутных сил по поводу предложения Красной Армии о капитуляции. Полагаю, что скоро получу ответ.

Обер-лейтенант Циммерман доложил, что командиры корпусов собрались в соседнем помещении. Я ушел в свой блиндаж.

Позднее начальник инженерной службы армии полковник Зелле, участвовавший в совещании, рассказал мне, как оно происходило. Все командиры корпусов уже знали текст предложения о капитуляции. Паулюс ознакомил их также с сообщением Хубе и попросил высказать свои соображения. Все единогласно высказались против капитуляции и заверили, что таково, же мнение командиров дивизий. Между тем прибыл ответ Главного командования сухопутных сил. Он гласил: «Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии»{68}.

Паулюсу снова было отказано в свободе действий, о которой он просил. Группа армий «Дон» разделяла точку зрения главного командования.

Генерал-майор Шмидт сделал выводы, вытекавшие для армии из сообщения Хубе и отклонения капитуляции, приказал еще раз прочесать все штабы, тыловые службы и лазареты с целью формирования дополнительных сводных подразделений и укрепления фронта. Он приказал также оборудовать новые позиции на западном участке фронта, уже намеченные начальником инженерной службы Зелле. Парламентеров противника встречать огнем, добавил еще Шмидт.