– Какого…?!
По счастью, все строения монастыря были покрыты первоклассной черепицей собственного изготовления, однако огонь все-таки занялся, охватывая хлев, конюшни, и переходя на важнейшее – хлебный амбар, продовольственные склады.
Монахи действовали так слаженно, как-будто все время только к такой напасти и готовились, скромной помощи в виде еще одной пары рук им не требовалось особо.
– Как видишь, волк, дело не в моей прихоти! – рядом встал Хессер.
– Тогда чего ждешь?
– К меня нет столько людей, что бы взять замок штурмом. Да и не замок мне нужен, – без тени недовольства или волнения объяснил инквизитор, как будто беседовал о погоде с соседом, – К тому же, не крестьянскую девку в овине ловим – графиня…
И не одна. Брать их надо так, что бы никто не ушел, а мы многих можем не знать.
Поэтому единственный возможный момент: месса, на которой соберутся они все. У тебя будет прекрасный шанс в это время открыть ворота для Божьих войнов.
Ян хмурился, ища подвох в логичных рассуждениях своего врага. В милосердие и честное слово экзекутора он не верил ни на грош, – какое может быть честное слово мерзкому оборотню. Скорее всего, даже если он из этой передряги вынется живым (где наша не пропадала!), то отправится вслед за всеми почитателями нечистого, которых удастся взять, при чем церемониться с ним не будут: он же не граф. Да и вообще, не будет ли ждать его посылочка на тот свет сразу же, во избежание, так сказать, различных эксцессов…
– Сделай это, волк, докажи, что ты верный сын святой матери церкви, – продолжал увещевать его инквизитор: не требовалось напрягать рассудок, что бы угадать сомнения волколака, – Докажи, что отец Бенедикт не ошибся в тебе. Если ты проявишь добрую волю, это может сильно сказаться на его участи.
У Люта подрагивала верхняя губа, обнажая клык: не просто обложили, за горло взяли. Где уж тут в верю – не верю играть!
– Что б ты горел вечным пламенем в аду! – сплюнул оборотень.
– Я распоряжусь, что бы все подготовили, – невозмутимо заключил Хессер.
Последние часы Ян провел у настоятеля, – видно, об их сделке, о том, кто такой на самом деле Лют инквизитор пока и правда не распространялся, взяв только Уриэля.
Уриэль… вот еще одна задачка! Независимо от того, сможет ли Хессер расправиться с ковеном Элеоноры, или нет – парень все равно пропал. Может как послушник Роман, он и спас свою душу, а вот спастись в земном бытие у него шансов нет. Итак его святые братья из виду не выпускают, Ян – должен передать матери, возьмут графиню – Уриэля сожгут вместе с ними, нет – кто знает, но наверно же не зря он их так боится, предпочел подаяние просить…
Оговаривая последние детали, Лют мимоходом усмехнулся себе: кто бы мог подумать, что он будет вот так спокойно идти бок о бок с человеком, которого единственного и жаждал убить за всю свою жизнь – по-настоящему жаждал. Стареешь, волколак…
Или взрослеешь. Козырей в рукаве уж давно не осталось, ладно и на том спасибо, что еще живы… Покувыркаемся, по ходу решим на какую кривую сворачивать!
Ян обернулся на въезжавший в ворота отряд, должный сопровождать его (или препровождать – это уж как посмотреть) – и начал ругаться так, как не ругался еще никогда: обозной телеге гордо восседали двое – давешний монашек, у которого он даже имя не удосужился спросить, и… Разумеется Марта, что б ее!
Вот же не имеется бабе, добавляя в весь этот калейдоскоп еще одну бусину! Лют подлетел к инквизитору, сгребая его за грудки – и никто в этот момент не помешал бы ему перервать тому артерию, или всадить туда же нож.
– Только тронь ее! Только тронь, я за тобой с того света приду! Не ведьма она!
НЕ ведьма! Просто баба! Умнее вас всяких! Красивая – у мертвого встанет! И у вас встает, потому и беситесь!
Иоганн Хессер пристально смотрел в бешенные звериные глаза, не делая ни одного жеста и не зовя на помощь.
– Руки убери, – ровно сказал он.
Лют фыркнул и нехотя разжал пальцы.
– Я вам нужен – вот он я: уже подо всем подписался! Зачем?
– Хочешь верь, хочешь не верь, волк…
– У меня имя есть! – взревел Ян, окончательно теряя над собой контроль.
– Хочешь верь, хочешь не верь, Лют, – так же ровно продолжил инквизитор, – Я ее сюда не звал. Сама пришла. Но так даже лучше: она первая к ним пойдет – торговаться… Ты, волколак сам в капкан не полез бы, так что так правдивее даже…
Ян усмехнулся только.
– Ты ведь нас в покое не оставишь, даже если я все по-твоему сделаю… Так, фору даешь.
Хессер не счел нужным отвечать на очевидное.
– Пусть так! Посмотрим, чья правда!
– Иди, ешь с веселием хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим (Екклезиаст, 9,7), – процитировал ему в след инквизитор.
Если б не отряд, равномерно окружавший их телегу, двое инквизиторов за спиной, не считая самого Хессера, – как и не было ничего. Приезда в обитель, крещения, расставаний… Они трое все так же тряслись на ухабах, направляясь неизвестно куда.
– Ну, и что ты о себе думаешь? – неласково поинтересовался Ян, даже не глядя в сторону Марты.
– Сам же говорил, дура… – она виновато пожала плечами.
– Поздновато спохватилась!
– Чего уж теперь… Что ты будешь делать?
– Что сказано, – отрезал Ян, и Марта больше ничего не решилась спрашивать.
Она смотрела на опущенную светловолосую голову, безнадежно поникшие плечи, подавляя в себе желание подсесть рядом, обнять, утешить… Уриэль сидел между двумя помощниками Хессера, который ехал верхом, и судя по виду был готов к самому страшному.
На ночлег остановились в какой-то деревеньке. Когда его стащили на землю, у юноши подкосились затекшие от веревок ноги. Уриэля ткнули в угол, не развязывая стянутых за спиной рук и не снимая повязки с глаз. Марта не выдержала: первым делом поднесла ему напиться, а потом и миску с похлебкой, раз ее никто не одернул.
– Развяжи меня! Пожалуйста! – умоляюще зашептал юноша.
Марта покачала головой, зачерпывая новую ложку.
– Не получится. С нас глаз не сводят.
– Марта, пожалуйста! Попробуй! Меня убьют… – губы тряслись и кривились.
Господи, да он же перепуган до истерики! – костяшки пальцев у кружевницы были белые-белые. Но иначе убьют их. Однако со способностями Уриэля у них будет больше шансов вырваться… Марта растеряно обернулась, ища оборотня взглядом – тот вел себя так, как будто вообще не видел ни связанного по рукам и ногам юношу, ни ее.
Раздираемая сомнениями, – может она опять только хуже сделает, – Марта поднялась, делая вид, что собирается взять добавки. Нож удалось прибрать в рукав совершенно незаметно, но тут на запястье больно сомкнулись сильные пальцы.
– Хватит с него, – заявил Лют, упреждающе глядя на Марту.
Что-то в его взгляде еще больше встревожило ее, но она привыкла, что Ян всегда знает, что делает, и подчинилась. Лют посадил вдову рядом с собой, подставил полную кружку пива, не отпуская от себя. Прижатая к твердому боку, Марта против воли ощутила приступ легкомыслия: нет, не зря она тогда развернулась и поехала вслед за ним обратно в монастырь. Выберутся они и из этой переделки, зато можно сидеть вот так вместе, в кольце уверенных рук.
– Мне на двор надо, – раздался насмешливый голос, – Или под себя делать?
Один из младших инквизиторов нехотя ослабил веревки.
– А руки? – язвительно напомнил Уриэль, разминая замлевшие конечности, – Или ты мне сам подержишь?
– Вдвоем идите, – распорядился недовольный Хессер, отвлекаясь от разговора с рыцарем, возглавлявшим отряд.
Уриэль потянулся было к повязке на глазах, но его с двух сторон взяли за плечи.
– Не волнуйся, проводим. Или ты так не найдешь?
Когда послышались крики, среагировал первым Ян, с грязным ругательством бросившись к выходу. Он не мог не ожидать, что отчаявшийся парень выкинет нечто подобное.
Как и ожидалось, на инквизиторов, не пылавших в данный момент злобой, не испытывавших никаких порочных желаний, чары дьяволенка не оказали ни какого действия. Поэтому он даже не стал тратить на них драгоценное время, когда, улучив момент, вывернулся из державших его рук, сдернул повязку и перемахнул через плетень.
Осень выдалась дождливая, хлопотная, затекшие ноги плохо слушались, но когда речь идет о спасении собственной головы, порой свершаются настоящие чудеса.
Уриэль мчался не разбирая дороги, непонятным образом умудряясь преодолевать неразличимые в темноте препятствия, и с такой скоростью, что разозленному Люту, пришлось плюнуть на всякое благоразумие и догонять его уже волком.
"Все. Теперь точно уже никуда не отпустят", промелькнуло в сознании при новой порции криков, раздавшихся уже ему в след, "Хорошо, что хоть стрелять не начали, с них станется…" Настроения ему эта мысль, понятное дело, не улучшила. Впервые в жизни, он вообще не представлял, что ему делать, – сейчас, когда в цепких инквизиторских ручках не только Марта (и почему все женщины норовят влезть, куда их не просят?!), но и судьба его приемного отца.
– Ян, не надо! Отпусти! – услышал Лют, опрокидывая Уриэля в грязь.
За то время, что оборотень потратил, возвращая себе человеческий облик, юноша опять сделал попытку удрать, за что тут же получил сильнейшую оплеуху, от которой зазвенело в ушах. Он так и остался стоять на четвереньках, а когда поднял голову, в светлых глазах что-то дрогнуло, поплыло знакомое муторное марево.
– Ты эти свои штучки брось! – от новой затрещины Уриэль снова растянулся на земле.
Заломив ему руку, Ян волок беглеца за собой обратно, скрипя зубами от распиравшей его злобы: на себя, на весь белый свет, на этого маленького засранца, который только и может, что проблемы подкидывать. Втолкнув его в занятый ими дом старосты, он швырнул юношу с такой силой, что тот плечом и виском ударился о стену и сполз на пол в полуобмороке.
– Сиди и не дергайся! Из-за тебя под смертью ходим! А один может мертв уже!
Марта, вырвавшись от предусмотрительно удерживающего ее рыцаря, повисла у Люта на шее.
– Что ты! Опомнись! Откуда ему было знать, что его и в монастыре найдут! – она смотрела на Яна так, как будто впервые увидела.
– Знал, – Уриэль тяжело поднимался, его била крупная дрожь, – Знал. У них – свои методы… Только жить, волк, все хотят! Скоро планеты займут нужное место – они ждали этого очень долго… И пока ты будешь пробиваться к воротам, они проведут свою черную мессу, в конце которой меня убьют, просто выпотрошат атаном…
– Почему? – хрипло спросил Лют.
– Что бы не просто вызвать Дьявола, но заставить его выполнить их условия.
– Для чего? – вступил Хессер.
– А чего вам людям надо? – устало бросил Уриэль, позволяя снова себя связать, – Безграничной власти, золотых гор, вечной молодости, бессмертия и могущества…
Мне-то какая разница?
Ян отвернулся, оттолкнул от себя оцепеневшую от ужаса, потрясенную Марту и вышел во двор, не выдержав безнадежного взгляда, в котором даже укора не было, только обреченность.
17.
Лес вдоль дороги был густой, темный, ощетинившийся хвойными лапами, здесь уже чувствовалась близость гор. Миновав его, но не выходя на открытое пространство, Хессер сделал знак остановиться.
– Отсюда вы пойдете одни. К стенам мы подойдем ночью, и ты, волк, должен быть уже на месте. После сигнала откроешь ворота, и можешь быть свободен со своей ведьмой.
Лют кивнул, соглашаясь, и тронулся, как только двое помощников инквизитора слезли с повозки. Ехали в молчании, как и все время с неудавшегося побега Уриэля.
Тогда, ночью, Марта прижималась к оборотню, шепча:
– Ты ведь не отдашь его, правда?!
И всю дорогу надеялась, заботясь об Уриэле, которого больше не развязывали и не выпускали из виду, что Ян что-нибудь придумает, что вот-вот что-нибудь сделает, и они будут в безопасности. И сейчас надеялась, пока впереди не встали высокие серые стены.
– Я тебя здесь подожду, – Лют свернул с подмерзшей колеи, встав за роскошными зарослями акации, трепетавшей последними еще державшимися листами.
– Я никуда не поду! – твердо заявила Марта, непререкаемо обозначая каждое слово и зябко обнимая себя.
– Брось дурить!
– Нет!
Взглянув ей в лицо, Ян взорвался:
– Думаешь мне легко? – он до боли сжал ее руку.
– Ему – тяжелее будет! – Марта дернула головой в сторону безучастного Уриэля.
– Ему все одно пропадать: что с теми, что с другими, что с голоду зимой сдохнуть!
– А ты на том и успокоился! – женщина выдернула руку из захвата, – Жизнь на жизнь – не обмен, Ян!
– А на три?
– Да хоть на четыре! В таком деле торг не уместен!
Оба непримиримо смотрели друг на друга, выплеснув наконец наболевшее.
– Пойдешь?
По всему видно, у Люта руки чесались.
– Нет. Попробуй, заставь! – дернула бровями Марта.
– Да зачем оно мне? Так справлюсь! Слезай и иди на все четыре стороны!
– Нет! – снова решительно отрезала вдова, – Погонишь, пешком дойду! Ну, давай останови меня, ты же можешь!
– Господи! – едва не взвыл оборотень, – И на что ты мне такую радость послал!
Вот уж верно говорят: добро наказуемо!
Марта усмехнулась сизыми губами, и сама взялась за вожжи.
Их остановили задолго до ворот, моментально окружив: уже виденные или другие, похожие как из одного яйца, – Ян в тот раз особо не запоминал разряженных всадников с пустыми лицами и глазами утопленников.
– Кто такие?
Оборотень встал во весь рост, заткнув за пояс большие пальцы.
– Янош Лют! – глаза сверкнули желтыми звериными искрами.
Вожак сощурился, подаваясь вперед.
– Наслышан о тебе.
– Я о вас тоже, – в тон ему отозвался Лют.
Судя по тому, что люди графини схватились за оружие, слава его была громкой и вполне определенного свойства.
– И что тебе надо, Янош Лют? – командир сверлил волколака взглядом.
– Я хочу поговорить с самой Элеонорой, – ухмыльнулся Ян, – А надо – как раз вам!
Потому что у меня есть именно то, а точнее тот, кто вам нужен.
Он резко вздернул со дна повозки Уриэля, ставя его перед собой.
– Спокойно! – осадил Лют вскинувшую арбалеты графскую охрану, тоже не отводя взгляда от вожака, и у обнаженного горла юноши оказался широкий нож, – Если я правильно понял, он ведь вам живым нужен? Так что пусть вон тот красавчик уберет руку от перевязи, да и арбалеты меня нервируют.
Командир подтверждающе кивнул, и по его жесту ближний гайдук сорвался в замок, что бы буквально через мгновение, словно ниоткуда ко всей компании присоединился еще один. Был бы Лют волком – прижался бы к земле с хрипящим рыком, – вот кто настоящий противник, а эти так, шушера.
– Графиня в отъезде, – сообщил он холодным тоном с каким-то металлическим отзвуком, и из глаз, вполне естественного серо-голубого цвета вдруг глянуло нечто иное, – Но все что хочешь, ты можешь обсудить со мной. С чего ты взял, что нам нужен именно он?
– А в монастырь вы просто так заглянули! – ухмыльнулся Лют, – Да и по округе ради удовольствия катались.
– Допустим. Сначала убери нож. Если ты перережешь ему глотку, мои люди нажмут на спуск немедленно.
– А кто мне даст гарантию, что они этого не сделают, если я уберу нож? – резонно возразил Ян, – Я воробей стреляный, так что сначала обсудим условия.
– Я слушаю. Что тебе нужно?
– Я, видишь ли, малость поиздержался.
– Этого хватит? – сероглазый снял с длинного пальца широкое кольцо, закрывавшее всю фалангу: огромный желтый бриллиант в россыпи изумрудов, чистой воды.
– Дешево ценишь! – Ян даже не отвлекся на это великолепие, по-прежнему смотря только в глаза, – И я беру золотом, круглым и полновесным.
– Сколько же ты хочешь?
Лют назвал цену, – такую, что Марта, уже не раз и не два пожалевшая, что не послушалась его приказа и не ушла, пока была возможность, – окончательно уверилась в его намерениях.
– Много!
Торговались как цыгане на рынке.
– Много! – отзывался сероглазый, тоном старого еврея-менялы.
Когда сошлись в цене, в замок снова отправился посыльный, и вскоре у ног Люта оказалось два внушительных мешочка.
Ян спрыгнул на землю, все еще не опуская Уриэля и не отводя ножа.
– Марта, бери деньги и езжай отсюда! – распорядился он.
– Нет, – голос слегка дрогнул, но женщина даже не пошевелилась.
– Пошла вон!!! – рыкнул оборотень, на мгновение отвлекшись от противника, и полоснув по ней таким взглядом, что та отшатнулась.
– Марта, уезжай, – Уриэль впервые за несколько дней нарушил молчание.
– Нет.
– Зря! Ты ничем мне не поможешь. Уезжай!
Никогда не думала Марта, что у нее есть сердце, пока оно не разбилось от этих слов, от умоляющего тона, в котором звенели слезы.
– Уезжай, пожалуйста! Не хочу, что бы из-за меня еще кто-то… – голос прервался.
– Ты его слушай! – бросил оборотень, – Дело говорит. И проваливай, пока тебе никто не помог! А я тебя позже найду.
– Пожалуйста, Марта!!
Марта на миг прикрыла глаза, втянула воздух, бледнея, и послушно стронула повозку с места. Гнала, что есть мочи, – только руки тряслись и плечи вздрагивали.
Лют проследил, что бы она отъехала на приличное расстояние и только тогда опять обратился к главарю.
– Ну, теперь и поговорим.
– Нет, Лют. Опусти нож и отдай нам парня, – не повиноваться ему было трудно, сразу ясно, что он привык приказывать, а не просить, – Деньги ты уже получил, и даже ими распорядился.
– Нас, как видишь, двое было. Деньги – Марте за беспокойство, и мне на черный день. Я пока еще в силе и на покой не собираюсь, однако мне сейчас – разве что в лес в волчьей шкуре. Так что спросить хочу – может, я тебе на что сгожусь?
Сероглазый так подался вперед, что почти лег на шею лошади.
– Волк! – и снова из-за грани выступило нечто жутенькое.
– Он самый! – оскалился Лют.
– Что тебе в том?
– Сказал же, пересидеть где-то надо, подальше от старых мест. И что бы не без выгоды. А вы, я гляжу, на нужду не жалуетесь, – Ян выразительно кивнул на гайдуков.
– Не жалуемся, – согласился главарь, – А не боишься, волк? Не в церковный хор принять просишь.
– Если б я за свою шкуру дрожал, на большак не вышел бы. Тоже не певчий!
Вожак ухмыльнулся.
– Посмотрим! Веди его в замок, – он ткнул кнутовищем в Уриэля, и развернулся, больше не обращая на них внимания.
Лют слегка ослабил хватку, и подчинился.
Шли почти рядом, медленно, не торопясь: Уриэль иначе не мог, а сероглазый вожак не хотел. У Люта по спине гуляли холодные волны: звериным своим нюхом он чуял за красивой картинкой оборотня почище себя.
– А ты, волк, парень бедовый, – скучающим тоном протянул господин из замка.
– Кто не рискует, – тот без барыша. А кто рискует зря – тот без головы, – сухо отозвался Лют, – Вот и я рассчитал, что не зря рискую.
– Хм! Откровенно! – протянул аристократ: а в том, что этот – аристократ самой высшей пробы, сомнений не было, – А скажи-ка мне, волк, какие такие у тебя – в монастыре дела могут быть?
Ой, не хорошо, – совсем, не по-людски сверкнули серые очи!
– Вырос я там, – с вызовом дернул верхней губой Лют.
Господин расхохотался – неожиданно и резко.
– Ну, дела! Элеонора, – он сразу же поморщился, – ничего не может сделать как надо…
Из чего волколак сделал вывод, что не только почтения к графине дворянчик не питает, но и мнения о ней самого последнего. А тот покосился на оборотня:
– Будет здесь и Элеонора, – ты ее не минуешь… Скоро будет. Скорее, чем тебе захочется! Она таких как ты о-чень даже любит!
Намек Янош понял с полуслова, и без глумливой паскудной усмешечки на тонких губах, и вызов принял:
– Краснеть еще ни разу не приходилось!
Дворянчик как-то по-бабьи хихикнул. Тем временем они миновали ворота, и Ян скользнул вокруг беглым взглядом – изнутри старый замок выглядел еще мрачнее, чем снаружи, и укреплен был мощно: как к осаде готовились. Да и народу хватало, так что план Хоссера, как ни гнусно это было признавать, – был единственно возможным и верным. И то, потрудиться придется… Ян одернул себя, памятуя, что здесь одного нахального вида мало: не помыслил ли он уже нечто лишнее, – так, на всякий случай!
– Ну что, берешь меня на службу? – поинтересовался Лют, передавая своего пленника подбежавшим слугам.
– А ты умеешь исполнять приказы, волк?
– Убедись, – предложил Ян.
– Непременно, – пообещал господин, и остановил своих людей, уводивших Уриэля.
Подойдя к юноше, он почти ласково сдвинул повязку, все еще закрывавшую тому глаза: Уриэль заморгал, отвыкнув от яркого света.
– Набегался, малыш? – заставляя почти запрокинуть голову, мужчина погладил его по щеке, палец грубо проехался по губам, – Я успел соскучиться. Но время еще есть, думаю я тебя навещу напоследок…
Уриэль стал белее первого снега, не в силах отвести завороженного взгляда от своего палача, – ужас его был воистину запредельным. Ян отвернулся: хорошо, что Марта не видит, совсем с ума бы сошла.
Юноша бешено вырывался, – ворота еще были открыты. Светлые глаза пошли жемчужными переливами, но почти развернувшийся господин, обернулся. Этот взгляд был подобен удару пудового кулака: Уриэль попросту осел в державших его руках, потеряв сознание.
– Совсем распустился… – констатировал главарь, небрежно поправляя перчатку на узкой кисти, и кивнул Люту, – Да, волк, ты все правильно понял! Все еще не передумал?
– Снявши голову, по волосам не плачут! И я тебе душу пока не закладываю!
– Жаль, – получилось это как-то кокетливо, – Мне такие как ты упрямцы, тоже нравятся!
Аристократ дернул головой, отдавая последние распоряжения на счет вновь прибывших.
18.
Лют едва сдерживался, что бы не передергиваться от омерзения: атмосфера, сам воздух давили на плечи, впивались в мозг сотнями игл, стягивали грудь, не давая глотнуть воздуха вдоволь. Все его чувства просто вопили в голос своему хозяину, что отсюда следует держаться подальше. Как могут люди здесь жить… Не эти, а обычные люди: многочисленная прислуга. Хотя, место теплое, а такой обостренный нюх, отнюдь не у каждого… А здесь пахло бедой так, что кружилась голова.
Против воли, Ян не мог отделаться от мысли что будет, например, с этой бойкой вертлявой девицей, то и дело пополнявшей его кружку, когда сюда ворвутся борцы с нечистью. Девизом таких, как они в любом краю было: убивай всех, а зерно от плевел отделит сам Господь. Конюх или кухарка не представляют никакого интереса, а для костров хватает кандидатов поважнее.
Если Хессер рассчитал правильно, ему нужно пережить здесь одну ночь. Завтра не только канун Дня всех святых, но будет нужное положение планет. Он мог бы сделать все уже сегодня ночью, однако приказ был недвусмысленным, да и графини еще нет… Значит ждать, как бы невыносимо это не было.
Лют поднялся, увернувшись от девицы, норовившей мазнуть по нему крутым бедром.
Что хуже – безалаберность или самоуверенность? Предоставленный себе, он сомневался, что ему сразу же безоговорочно стали доверять, просто видимо сочли, что навредить он не сможет. И снова приходилось признать правоту своего заклятого врага: ему самому ни в каком угаре не могло привидеться, что он будет сотрудничать с инквизицией. Вот уж действительно лучшей кандидатуры на роль лазутчика подобрать было трудно: как не поверить, что разбойничий атаман и отщепенец-оборотень ради собственной выгоды готов на что угодно. Хотелось набить самому себе морду, вспоминая Уриэля… Рассуждая трезво, шансов на его спасение нет. Тем более, что если шатание Яна по двору, от кухни к караулке, треп со слугами и солдатами – выглядели абсолютно естественно, то сомнительно, что бы его пригласили в графские покои.
Хоть бы Марта взялась за ум и гнала бы куда подальше – одним камнем на душе было бы меньше. Ему надо выжить, выбраться, и вернуться за отцом Бенедиктом, – не позволять же, что бы за его похождения расплачивался такой человек!
Лют потянулся с хрустом и устроился на выданном ему тюфяке. Но стоило только уснуть поглубже, как в сон ледяной струей стремительно ворвалась тревожная нота.
Страх, боль, отчаяние ударили в сердце холодным железом… Даже не просыпаясь Ян удивился: кошмарами он не мучился. Всплеск – Лют резко вскидывается, не понимая, что это было: словно взмах ресниц и вниз срывается одинокая слеза… Жуткое ощущение, когда на смену потоку разверзается сосущая липкая пустота… Сон, как рукой сняло!
Наваждение оборвалось вместе с сонливостью, а Ян долго еще не мог перевести дыхание. Вокруг все было спокойно, но это было спокойствие жухлой листвы, прикрывающей наточенные колья. Впервые Люту стало по-настоящему страшно. Он сам сунулся в капкан, почти позволил одеть на себя ошейник… Что дальше?
Сомкнуть глаз так больше и не удалось. Вынужденное безделье, растянутое ожидание тяготили больше, чем самые бешенные стычки, преследования и прочая кутерьма, но иначе было нельзя. Однако терпение, как и смирение, никогда не были его сильными качествами. Скрипнув зубами, Ян отправился в караулку, еще издали уловив характерный стук костей, что б хоть как-то убить время, а заодно и примелькаться.
"Холодно… как холодно…" Уриэль лежит, прижимаясь щекой к полу, открывать глаза не хочется, да и не за чем – он все слышит и так: шаги, звук отставленного бокала… Рубин никуда не уйдет – значит, ночь будет долгой… Тем более, что теперь можно не церемонится, ведь он должен прожить лишь до следующей ночи – меньше суток.
Легко ли знать, что ты жив только потому, что назначенный час еще не настал, потому что тебя просто некем заменить, ведь произведшая тебя на свет ведьма, после этого стала бесплодной – такая досадная нелепость, когда разрушенная матка становится препятствием для запредельных по масштабу планов! Иногда он жалел, что не умер тогда же, что его сразу не пустили на ингредиенты для зелий.
Как сейчас… Уриэль молился бы, что бы эта кошмарная ночь кончилась быстрее, если бы следующая не была последней. Даже инквизиторы милосерднее – перед костром, могут удушить.
Страшно. Страшно знать, что даже смерть не будет тебе избавлением. Можно кусаться, огрызаться, а все равно страшно. Знать, что на смену холоду придет Геена и неволя пуще этой. Можно бы не верить, – а как, когда вот оно доказательство рядом, и он может дотянуться до сапог.
Шорох, манерный вздох – Рубин скучает. Рубин всегда скучает, особенно по ночам – Уриэль это слишком хорошо знает. Хорошо… хорошо, что Элеоноры нет, но сейчас он был бы рад и ей…
На него обрушивается волна чужой воли. "Это все, что тебе осталось, демон, в этом мы одинаковы, просто ты сильнее. Именно поэтому ты можешь делать со мной такое, когда людей приходится убеждать и соблазнять. Тебе наверное приятно чувствовать свою силу, утвердить хотя бы ее остатки…" Воля сминает и давит, влезая в самые заповедные уголки, ледяные пальцы выкручивают сознание, как чуть раньше тело.
"Нет! Не дам…" – Как ты смеешь, маленький выродок! Менее, чем ничтожество… Ты смеешь убегать, ты смеешь сопротивляться… – голос вкрадчив и нежен, только стальная хватка перекрывает доступ воздуха в легкие, – Что ты можешь понять… Что стоит низвержение в Ад, по сравнению с низвержением в мир?! Как можешь ты, оценить на сколько я жалок теперь?! На сколько слабо это тело?! Не зная ничего иного…
Кара! Куда уж хлеще: быть одним из червей в вашей куче перегноя! Пятнадцать лет: оказывается это очень долго!
"Быть человеком не так уж плохо! Только что такое быть человеком?…" Во рту вкус крови…
"Элеонора купается в крови, что бы сохранить молодость, а тебе нужна боль, чтобы становиться сильнее. Моя… Что такое боль тела, когда рвут на кусочки душу, подбираясь к самому сокровенному… Уйди!!! Мне есть, что помнить! Немного, но есть! И я не позволю тебе этого даже коснуться!" – Ого! – узкая ладонь гладит волосы с обманчивой лаской, – Из тебя может быть вышел бы толк! Какая жалость, что мы с Элеонорой связаны контрактом и я не могу пока выбрать никого другого вместо нее… А это значит… Ты ведь знаешь, что это значит.
Уриэль молчит. Давление, выворачивающее все существо на изнанку, становится невыносимым, и сознание плывет. Он уже не понимает, где он. Холодно…
"Сострадание и одобрение в темных глазах невозмутимого монаха… Марта, перевязывает ему ожог… Его держат сильные руки, можно положить такую тяжелую голову на крепкое плечо… Это бред, поэтому можно делать все, что угодно…
Даже просить… Ян, очень холодно… Ян!" Резкая боль оборвала грезы и вернула четкость восприятия. Рубин вывернул руку, заставляя разжаться кулак и открыть метку от креста.
– Забавно. Хм, и почему же она тебе так дорога? – голос шуршит на ухо перекатом металлических бусин в шкатулке.
"Зачем ты научил меня надеяться, Лют?!
Господи, какая долгая ночь сегодня…
Ты слышишь, Господи? Неужели тебе действительно угодно все это…"
19.
Въезд графини Элеоноры пропустить было трудно: внушительная свита и гости ворвались во внутренний двор шумной блестящей толпой. Ржание, звон изукрашенной сбруи и шпор, беготня слуг. Лют присел в сторонке, отмечая про себя: понятно, почему ей понадобилась помощь нечистой силы – обеспечить такую роскошь не смог бы и самый богатый, благополучный край в безнадежно мирные времена, не говоря уж о виденном им по дороге кое-как выживавшем убожестве. Сама графиня Элеонора сразу же бросалась в глаза даже посреди этого пестрого сборища, и при этом ее абсолютно невозможно было рассмотреть: тяжелый шитый золотом плащ с низко опущенным капюшоном полностью скрывал и лицо, и фигуру.
"Вот под таким плащиком она дублетер и прячет", – мрачно подумал Ян. Последние сомнения растаяли в одночасье. Женщина, которая влезает в подобные игры, убивает не защищаясь, а из-под тишка – должна быть готова к тому, что и к ней будут относиться не по признакам слабого пола.
К тому, что его потребуют пред сиятельные очи он был готов, и только запоминал расположение помещений – пригодиться.
