4. На Хабаровском фронте

В конце 1921 года главком ДВР Блюхер специальным поездом направился на фронт, для руководства наступлением войск НРА на Волочаевском направлении. С ним ехал и его полевой штаб и выделенная по приказу Блюхера Военпуром группа политработников. Составляли ее руководивший группой заместитель начальника Военпура А.Т.Якимов и два инструктора – П.Подеревянский и я.

В январе 1922 года поезд Блюхера прибыл на станцию Ин. Здесь произошла встреча главкома с командующим фронтом Серышевым и членами Военного совета Постышевым и Мельниковым. Пока они совещались в салоне, наша инспекторская группа обследовала политуправление фронта. Когда же началась операция, мы трое по приказу Блюхера переселились в деревянный дом полевого штаба главкома и заняли места у телефонов, связывавших штаб с соединениями наступающих войск.

Перед началом операции Блюхер послал к генералу Молчанову, командовавшему белой армией, парламентера, передавшего обращение Блюхера к войскам противника с предложением прекратить сопротивление и сдаться Народно-Революционной армии. Парламентером пошел наш Паша Подеревянский, молодой, красивый, смелый человек, которого мы очень любили. Естественно, мы очень беспокоились за него, однако белые, хотя и отклонили предложение о капитуляции, но Пашу не тронули, и он благополучно возвратился в штаб.

Сидели мы у телефонов в той самой большой комнате, где работал Блюхер. За столом, на котором лежала карта Волочаевского района, располагались главком и другие командиры. На стенах висели три телефона, и каждый из нас во время боевых действий был связан с одним из командиров соединений. Через нас Блюхер в любую минуту мог связаться с командирами, а они – с главкомом. Мы слово в слово передавали распоряжения главкома и сообщавшиеся главкому сведения, которые он тщательно отмечал на карте.

Наступление наших войск началось 10 февраля 1922 года. Перед началом операции в частях была проведена большая политическая работа, в которую включилась и наша группа. Велась работа и в войсках противника. Накануне наступления наш самолет разбросал в окопах и по тылам белых множество листовок, привезенных в поезде Блюхера. А в листовках, раздававшихся нашим бойцам, мне запомнились лозунги: "Даешь Волочаевку!", "Привал на Имане, отдых – во Владивостоке".

Но отдых оставался пока впереди. Волочаевку еще нужно было взять. Бои велись тяжелые. Волочаевка располагалась на будто выглаженной равнине, без какой-либо возвышенности, без единого деревца. Белые заранее оборудовали по всему фронту восемь рядов проволочных заграждений, а за ними – окопы со встроенными артиллерийскими орудиями и гнездами для станковых пулеметов.

Начался бой. В лобовой атаке наши несли большие по тем масштабам потери. Противник кинжальным огнем из пулеметов простреливал наши наступающие части. Помню, как по моему телефону позвонил командир соединения и просил, ввиду больших потерь, разрешения прекратить наступление. Блюхер внимательно выслушал сообщение и сказал:

Передайте, что командующий приказывает безоговорочно продолжать наступление.

Сражение продолжалось два дня. Белые упорно сопротивлялись. Но когда нашим войскам удалось обойти фронт со стороны Казакевичей, генерал Молчанов отдал приказ отступить.

Волочаевка была взята войсками Народно-Революционной армии. Не забудется картина этого поля сражения. Снежная равнина, усеянная тысячами трупов, замерзших в том положении, в каком их застала смерть. Наши и белые, в самых причудливых позах. А неподалеку, рядом со штабом, горят костры, народоармейцы греются чаем. Блюхер вышел из штабного домика с эмалированной кружкой в руках…

Блюхер был одет так же, как рядовой народоармеец, и очень прост в обращении. Рассказывали, что как раз в эти дни он подошел к одному из костров и попросил налить ему кружку кипятку. Боец послал его довольно далеко. Блюхер ничего не ответил и направился к другому костру.

– Ты что, с ума сошел, ведь это командующий, – сказал один из сидевших у костра. Виновник бросился к Блюхеру извиняться, но тот даже не обратил внимания на его провинность. Весть об этом эпизоде быстро разнеслась среди народоармейцев и вызвала большую симпатию к главкому.

Наступление продолжалось. 14 февраля наши части заняли Хабаровск.

Вскоре после боев под Волочаевкой меня назначили начальником агитационного поезда Хабаровского фронта. Поезд должен был выпускать свою газету, проводить митинги и доклады, распространять литературу. В состав поезда входили вагон-типография, вагон– библиотека-читальня, вагон-клуб с оркестром и спальный вагон. Редактором фронтовой газеты, выпускавшейся поездом, назначили Подеревянского, а руководителем агитационной группы Елену Терновскую, известную дальневосточную комсомолку, очень яркого и талантливого человека.

Поезд двигался по железной дороге и останавливался в местах сосредоточения воинских частей. На стоянках начинал играть оркестр, созывавший бойцов на митинг. На митинге выступал обычно кто-нибудь из нас троих – Подеревянский, Терновская или я – с докладами о международном и внутреннем положении. Потом кто хотел из бойцов заходил в читальню, а политработники частей получали от нас газеты для распространения.

Очень важно было, как указало командование, разъяснить бойцам сложную обстановку, создавшуюся на Хабаровском фронте. Правительство ДВР заключило соглашение с японским военным командованием, согласно которому войска НРА могли продвигаться к Владивостоку только по мере отхода японских войск. Между нашими и японскими войсками при этом всегда должен был строго соблюдаться разрыв (если я правильно запомнил – не менее 10 километров). Японское же командование медлило с отходом, стараясь продлить пребывание своих войск на Дальнем Востоке. Поэтому они время от времени устраивали провокации, стараясь вызвать военные действия с нашей стороны.

Одну из таких провокаций устроили они с нашим бронепоездом № 8. Зная, что частям НРА категорически запрещено вступать в бой с японскими солдатами и открывать по ним огонь, что в случае нападения японцев им приказано отходить, группа японцев стала окружать бронепоезд и сделала попытку захватить его. Командир бронепоезда (фамилию не помню) готов был отдать приказ о сдаче. Тогда комиссар поезда Кручина приказал арестовать командира, принял командование и распорядился занять позиции у орудий и пулеметов. Когда японцы попытались подняться на платформы бронепоезда, Кручина приказал открыть огонь. Часть японцев были убиты и ранены, а вся группа японских войск, пытавшаяся захватить бронепоезд, вынуждена была отступить. Явившись в расположение штаба главкома, Кручина доложил Блюхеру о случившемся. Блюхер освободил от ареста командира бронепоезда и вынужден был для формы арестовать Кручину и принести извинения японскому командованию.

Но японское командование вскоре начало общее наступление на наши позиции. Части НРА получили приказ отходить без боя. Отходили до станции Иман. В войсках поднялся ропот:

– Зачем же мы несли такие потери? Так воевали, с таким трудом завоевывали территорию, а теперь без боя отдаем?

Как и другие политработники фронта, я получил указание разъяснять бойцам смысл заключенного с японцами соглашения и суть временных затруднений, испытываемых нашими частями до тех пор, пока правительство ДВР не подпишет с японским командованием новое соглашение.

Вскоре на место Блюхера был назначен Уборевич.

5. На подпольную работу во Владивосток

В начале мая 1922 года я получил приказ сдать агитпоезд и выехать в распоряжение Приморского губбюро РКП(б) для подпольной работы во Владивостоке. Приморское губбюро располагалось в селе Анучино. Там я встретился и познакомился с секретарем Губбюро Константином Пшеницыным, которого все называли Костей, председателем Приморского губисполкома Ильей Слинкиным, с одним из руководителей партизанского движения в Приморье Николаем Илюховым, с Бахваловым, Врублевским и другими опытными руководителями подполья.

Через несколько дней я пешком, в сопровождении проводника, отправился во Владивосток. Проводник был необходим, потому что через уссурийскую тайгу, особенно весной, можно было пройти только по партизанским тропам. Шли мы несколько дней. Тайга вся цвела, пышная полутропическая растительность заплетала дорогу, воздух был насыщен густыми влажными ароматами, под ногами хлюпали болота, а в тело впивались клещи и другие насекомые, которыми так богата тайга.

Наконец пришли. Проводник привел меня к рабочему-судостроителю, где я переночевал, а утром явился на явку.

Бюро Владивостокского подпольного комитета (секретарем его был Н.Горихин, а членами бюро А.Слинкин и С.Третьяков) решило поручить мне руководство военной организацией комитета. Она состояла из трех райкомов. Райком, руководивший подпольной работой на военном флоте, возглавлялся Дмитриевым, в гражданском флоте – Хмелевым, в сухопутных частях – Сусловым. Моим связным была Маруся Фетисова, дочь рабочего, девушка, горячо преданная делу социалистической революции.

Маруся нашла мне квартиру неподалеку от своей, в Голубиной пяди. Организация обеспечила меня паспортом на имя Петра Михайловича Железнова.

К моменту моего приезда во Владивостоке существовало так называемое правительство братьев Меркуловых, вскоре сменившееся правителем края бароном фон-Дитерихсом, одним из придворных Николая II. Свою армию барон назвал "Земской ратью".

Но остерегаться нам следовало не столько барона и его "земской рати", сколько военных разведок.

Во Владивостоке работали три контрразведки: одна – морская – при штабе военно-морских сил, две другие – при пехотных частях. Все они имели широко разветвленную сеть секретных сотрудников – и при подборе функционеров подпольной организации требовалась особая внимательность.

Дмитриев был опытный человек, старый "морской волк", хорошо разбиравшийся в людях и наладивший связи с военными кораблями. Кораблей таких в Дальневосточном флоте к тому времени осталось немного: 8-10 миноносцев устаревших конструкций. Но терять их нам не хотелось. Власть белых подходила к концу – и мы задумали не допустить увода из Владивостока военных и гражданских кораблей.

Подпольная организация решила в подходящее время вывести из строя машинные отделения военных судов. Что касается гражданского флота, Хмелеву было поручено попытаться договориться с капитанами о передаче кораблей в первом же рейсе генеральному консульству в Шанхае.

Чтобы вывести корабли из строя, специалисты рекомендовали взрывать пироксилиновыми шашками золотники, так как в условиях Владивостока на ремонт золотников потребовалось бы не меньше 2–3 месяцев. Для взрыва требовалось в оставшееся время подобрать на каждом миноносце одного-двух надежных людей. Это и было поручено Дмитриеву.

Хмелеву поручалось выяснить настроения капитанов транспортных и пассажирских судов, их помощников и команд. Для начала я попросил Хмелева в ближайшее время организовать мою встречу с таким капитаном, который, по его мнению, настроен просоветски. Но Хмелев поручиться ни за кого не мог. Однако, когда при встрече он сообщил, что один из грузовых пароходов уходит в рейс, я решил рискнуть и встретиться с его капитаном. Подпольный комитет одобрил это, а Хмелев взялся обеспечить меня пропуском и проводить на корабль. Вход на корабль контролировался морской разведкой, и мы на всякий случай вооружились.

Но все сошло благополучно: охрана беспрепятственно пропустила нас. В капитанскую каюту вошел я один – Хмелев остался ждать меня на палубе. Я попросил разрешения поговорить с капитаном наедине, и когда мы остались с глазу на глаз, прямо сказал ему, что пришел по поручению советских органов.

– Чего же вы от меня хотите? – спросил капитан.

– Мы предлагаем вам перейти на службу в советское пароходство, – сказал я.

– И как вы себе это практически представляете? – улыбаясь, спросил мой собеседник.

– Мы предлагаем вам, когда вы придете в Шанхай, передать судно с грузом советскому консульству и поступить в его подчинение.

Капитан молчал, но уже не улыбался. Я ждал: вот-вот он вызовет матросов и сдаст меня на руки морской разведке. Однако после некоторого раздумья он сказал:

– Хорошо. Это мне подходит. Я и сам не хочу уезжать из России. На том мы и порешили, и я тут же попросил его посоветовать, с кем еще из капитанов можно вступить в такие же переговоры. Он назвал мне фамилию капитана, который может взять на себя организацию передачи гражданских судов генеральному консульству в Шанхае. Позже Хмелев встретился с ним, и тот действительно выполнил наше поручение.

Несколько иной была задача подпольной организации в отношении сухопутных частей белой армии. Распропагандировать их, добиться их перехода на сторону красных мы не надеялись: это были отборные белогвардейские зубры, прошедшие с белой армией от Волги и Урала до Тихого океана. Задача состояла в том, чтобы не дать японцам и белым увезти из России огромное военное имущество, накопившееся во Владивостоке.

Во время войны поставки царскому правительству Соединенными Штатами осуществлялись через Владивосток, так как морские пути в Европейскую часть России были блокированы немецкими подводными лодками. К концу империалистической войны на складах Владивостока скопилось огромное военное имущество: около 1,5 млн. пудов пороха, 800–850 тысяч винтовок, громадное количество артиллерийских снарядов, мин, патронов, моторы к самолетам, кожа для военной обуви и многое другое.

Склады Владивостокской таможни тоже были забиты конфискованными товарами.

Все это нужно было сохранить для нашей страны. Американские представители во Владивостоке, конечно, зорко следили за тем, чтобы имущество, поставленное их правительством, не попало в руки японцам, но нам они его, разумеется, передавать не собирались.

Подпольный комитет принял такое решение:

во-первых, предложить работникам военных складов соглашение: они сохраняют военное имущество для России в обмен на сохранение им жизни и прощение грехов, совершенных ими в белой армии;

во-вторых: организовать собственную охрану складов из вооруженных рабочих Владивостока.

Вот чем, в основном, занималась наша подпольная военная организация.

В конце июля 1922 года комитет получил от командования белых частей предложение встретиться с их представителями, чтобы обсудить вопрос об условиях, на которых белые войска могли бы перейти на сторону Народно-Революционной армии.

Мы, в общем, не очень-то верили этому предложению. На заседании комитета, в котором участвовал и я, высказывались предположения, что это, может быть, провокация. Все же решили на встречу пойти, так как положение белых частей было, действительно, критическим, и тенденции к сдаче у них могли быть. Комитет решил послать на встречу А.Слинкина, а мне предложили сопровождать его до места и наблюдать за обстановкой вокруг дома, где встреча была назначена. Если бы Слинкина арестовали, я должен был доложить все комитету.

В первый день встреча произошла без всяких инцидентов. Я занял совершенно неуязвимую, хорошо скрытую позицию для наблюдения. Слинкин благополучно вышел из дома. Представители белых выясняли условия, спрашивали, чем гарантируется выполнение наших обещаний. Договорились встретиться на другой день.

Я занял прежнюю позицию. Но на этот раз Слинкина арестовали. Я видел, как двое офицеров вывели его под руки, усадили в пролетку и повезли в сторону Морского штаба. Я выждал несколько минут, вышел из укрытия, взял извозчика и поехал вслед за пролеткой. У меня мелькнула мысль отбить Слинкина. Но это была бы безнадежная попытка: вокруг было полным-полно офицеров.

(Позднее, когда Слинкин вышел из тюрьмы, он рассказал мне, что у него упорно добивались, кто приходил с ним на встречу. Он отвечал, что был один.)

Время шло. Дмитриеву удалось вывести из строя несколько миноносцев, организовав взрыв золотников. Но тут я чуть было не попался. Один из матросов, которому был поручен взрыв, прежде чем дать согласие пожелал встретиться с руководителем военной организации. Не согласовав вопроса с комитетом, я согласился встретиться с ним в садике на Голубиной пяди. Все же некоторую осторожность я проявил: поручил одному из товарищей прийти на место встречи заранее и проследить, не привел ли матрос агента. Оказалось, привел: мне дал это понять находившийся в садике товарищ. Вскоре пришли Дмитриев с матросом. Я быстро закончил с ними беседу и ушел. Но шпик пошел за мной. Зная все лазейки в этом районе, я ускользнул от него. Но это был сигнал. Надо было менять квартиру, тем более, что Маруся Фетисова установила: за моей квартирой следят.

После освобождения Владивостока матроса-предателя, конечно, арестовали.

В районе Первой речки были расположены артиллерийские склады, в которых, по агентурным данным, находилось весьма ценное военное имущество, в частности, новые моторы для самолетов. Во главе этих складов стоял полковник, который, по достоверным данным, не хотел эвакуироваться с белыми. Я решил с ним договориться: пошел к нему рано утром, когда он бывал один, и прямо предложил ему перейти на службу в Красную армию. Полковник усомнился, не провокатор ли я, но, когда я показал ему мандат, согласился выполнять поручения подпольщиков. В его распоряжении была небольшая группа солдат, охранявших склады. Полковник обязался не допустить изъятия или уничтожения имущества, находившегося на складах, и в сохранности передать его Красной армии. Я обещал, что он и его охрана будут приняты на службу в нашу армию. По его просьбе я выдал ему документ, удостоверяющий, что полковник такой-то выполнял поручение подпольного комитета сохранять военное имущество до прихода частей Народно-Революционной армии. Свое обещание полковник выполнил, имущество сохранил и вскоре, вместе со своими солдатами, сопровождал его в Россию.

А Слинкин наш продолжал сидеть в тюрьме. Во Владивостокской тюрьме было много политических заключенных, и существовала реальная опасность, что перед эвакуацией белогвардейцы их убьют. Некоторые наиболее оголтелые уже делали несколько попыток вывести заключенных из тюрьмы и перестрелять. Спас их решительно воспротивившийся расстрелу начальник тюрьмы, который из Владивостока уезжать не хотел Но, в конце концов, власть начальника тюрьмы не безгранична, и белогвардейцы могли перед самым своим концом силой вывести из тюрьмы и перестрелять наших товарищей.

Секретарь Владивостокского подпольного комитета РКП(б) Николай Горихин решил смелым рейдом освободить всех политзаключенных. Запасшись мандатом комитета на арест начальника тюрьмы (в случае, если тот будет противиться освобождению политзаключенных) и пистолетами, Горихин, Дмитриев, Суслов, Хмелев и я пошли на квартиру к начальнику тюрьмы. Мы остались у двери, а Горихин вошел в квартиру и от имени подпольного комитета предложил ему сотрудничать с Советами.

– Чтобы вас ни в чем не заподозрили, мы, после того как освободим политзаключенных, арестуем и уведем вас, – сказал Горихин. – Но мы гарантируем вам жизнь и свободу…

После некоторого колебания начальник тюрьмы согласился. Вместе с Николаем он стал обходить камеры политзаключенных и открывать их. Горихин сообщал товарищам, что они свободны и советовал им быстрее смываться из тюрьмы. Ворота тюрьмы распахнулись. Мы встречали освободившихся и тоже рекомендовали им поскорее убраться подальше отсюда. Через полчаса все было закончено. Я встретил Слинкина и вместе с ним пошел на Первую речку. А последним удалился Н.Горихин, захватив с собой начальника тюрьмы.

Выше я упоминал о том, что Владивостокский подпольный комитет предложил военной организации создать охрану складов военного имущества отрядами вооруженных рабочих. Эта работа выпала главным образом на долю Шишкина и мою. Шишкин, новый член бюро, по кличке "Володя маленький", прибывший во Владивосток примерно в середине октября, возглавил военную организацию подпольного комитета и революционный штаб. Я стал его заместителем и членом ревштаба.

Захватив некоторые склады, мы вооружили рабочих Дальневосточного судостроительного завода – и с 20 октября, по мере того как снимали свои посты японцы, мы занимали охрану портовых складов и складов Владивостокской таможни. А затем, заняв здание бывшего Морского штаба, подпольный революционный штаб напечатал и расклеил по городу обращение к трудящимся Владивостока с просьбой помочь нам в охране народного имущества и порядка в городе.

Неожиданно нам предложили свои услуги иностранцы. На рейде в это время стояло несколько иностранных кораблей: японский линкор «Ниси», американский крейсер «Сакраменто» и французский крейсер «Жерминаль». Офицеры французского и американского кораблей явились к нам в штаб (мы уже почти вышли из подпольного положения) и предложили свою помощь в охране складов пороха. В этом они, пожалуй, действительно были заинтересованы: взрыв пороховых складов мог уничтожить весь полуостров, включая рейд с иностранными кораблями.