Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Место покоя Моего

ModernLib.Net / Абрамов Артем Сергеевич / Место покоя Моего - Чтение (стр. 5)
Автор: Абрамов Артем Сергеевич
Жанр:

 

 


      "Не устал? Давай спустимся"... "Нет, не устал... Такие высокие стены... У нас в Нацрате таких не видели..."
      Они снова спустились вниз, к подножию стен Храма. Несмотря на архитектурное единство комплекса- да, с точки зрения Петра, именно так и следовало называть Храм! - в нем четко и строго соблюдалось социальное и ритуальное деление. Храм - это всего лишь понятие, включившее в себя разностороннюю жизнь евреев вообще и священнослужителей, левитов, коэнов в частности. Храм был всем! Местом ритуальных жертвоприношений. Местом молитв не обязательно, но все же, все же. Местом торговли. Местом встреч деловых людей со всего мира: если они - верующие евреи, конечно. Или не евреи - греки, критяне, римляне. Новообращенные, прозелиты. Иными словами - торговой биржей, где в дни праздников совершалось множество внушительных сделок, и Храм имел с них положенную долю. Поэтому и банком был Храм, ибо также и десятая часть дохода каждого жителя доставалась Храму. И деньги не лежали мертво - работали. Выдавались ссуды, возвращались долги с процентами. Зря, что ли, римляне - и не только они! - с назойливой регулярностью покушались на богатства Храма. Законными и абсолютно незаконными способами. Конечно же, священникам это не нравилось...
      Петр смотрел на Иешуа. Если верить Евангелиям, много лет спустя этот ставший взрослым и мудрым - мальчик скажет таинственное; Кесарю - кесарево...
      Из галерей нельзя было попасть в собственно Храм. И наоборот тоже. Путь непосредственно на площадь - к самому Храму - начинался от южной стены. Сначала следовало омыть себя в многочисленных - крохотных и не очень - бассейнах, миквах, ибо никто не мог идти к Храму, не совершив короткого, в дни праздников весьма делового обряда очищения.
      Петр и Иешуа не миновали микв, вошли в высокие ворота, спустились в просторное подземелье через тоже подземный каменный ход. Мокрая одежда мгновенно стала холодной, неприятно облегла тело. Впрочем, ненадолго. Они поднялись по ступеням на свет и оказались на огромной площади вокруг Храма. Крытые галереи, где Петр с Иешуа только что бродили, отсюда казались просто глухими высокими стенами, ограждающими площадь по периметру, в которых выступали вмурованные в известняковые камни колонны. Да они и были, по сути, стенами: орущий и спешащий мир остался по ту сторону подземелья.
      Здесь было существенно тише. Бело-розово-голубая мраморная громада Храма с остро заточенными золочеными кольями по крыше вдоль фасада, с тоже золотыми капителями на витых колоннах у входа, внушала благоговение: что ж, перед лицом Господа не очень-то и пошумишь. Зато и загажено перед его лицом было - не пройдешь, не замаравшись. Идти приходилось через потоки крови животных, которую смывали в финале празднеств: открывали водяные ворота и заполняли площадь водой. Потом левиты, стоя в воде по бедра, скребками чистили камень, сгоняя кровь и воду в ущелье Кидрон через редко открываемые ворота Милосердия.
      А пока приходилось идти по крови. Сандалии мгновенно промокли, мерзко хлюпали.
      Огромный левит-охранник у ворот, ведущих во двор женщин, Эзрат Нашим, встретился взглядом с Петром. Мастер ощутил неприятный холод, исходящий от мощного и мрачного представителя второй храмовой касты. И еще подозрительность: без повода, но по привычке.
      Иешуа тоже почувствовал:
      "Какой неприятный человек".
      "Почему ты так подумал ?"
      "Не знаю. Холодно..."
      Занятно: те же ощущения, что у Петра. Почему? Случайность? Надо будет проверить реакцию на другие проявления чувств...
      Вошли в Эзрат Нашим - последнее место, .куда допускались женщины. Их много было здесь: галдели, судачили. Похоже, совсем не ощущали святости места. Сквозь их толпу, мимо двора Назореев, мимо двора Прокаженных - в ворота Никанора, в Эзрат Исраэль, дальше которого могли идти только левиты. Там был жертвенник, там была бойня. Простых евреев туда не допускали.
      Зато сюда к ним, в Эзрат Исраэль, священники приходили сами. Вот и сейчас в углу двора на низких каменных лавочках сидели двое - в длинных льняных рубашках, ефодах, перетянутых разноцветными, зелено-красно-пурпурными поясами, и в круглых тяжелых, тоже льняных тюрбанах. А рядом, прямо на камнях, собрались верующие люди, в основном - молодежь. Голоса раввинов в нагретом воздухе звучали громко, распевно. Петр прислушался: священники, естественно, вели привычную послепасхальную беседу об Исходе, о далекой даже для этих дней истории рождения праздника Пасхи, опресноков, Хаг Гамацот. Слушали их рассеянно, больше глазели по сторонам, впечатленные золотой реальностью Храма, а история - она ж давно была, к тому ж не раз слышана...
      - Моисей и Аарон пришли к фараону страны Айгиптос, - скучно говорил один из раввинов, повторял тысячи раз повторяемое, не вкладывая в слова не то что страстности, - даже грамма эмоций, - и сделали так, как повелел им Господь. Аарон бросил жезл свой перед фараоном и перед рабами его, и жезл сразу превратился в змею! - Раввин опять заученно сделал положенную в этом месте паузу, чтобы усилить впечатление от рассказа. Но то ли слушатели не желали впечатляться, то ли все как один попались исторически подкованные, поэтому ожидаемого священником гула восхищения Божьей силой не последовало.
      Помолчав малость для приличия, раввин продолжил. Он рассказывал историю про десять египетских казней, ее Иешуа узнал сразу - не прошло зря отцовское "ударное" обучение. Но сейчас мальчик впервые осмысливал сказанное, вникал, чувствовал интерес, даже ощутимую потребность в этой истории. Он неотрывно смотрел на священника, ловил каждое его слово. Странно, но давно знакомый рассказ звучал почему-то по-другому - как новый.
      - ...и, увидев такое дело, призвал фараон своих мудрецов и чародеев: пусть теперь они попробуют сделать то же самое своими чарами. Каждый из них бросил на землю свой жезл, и жезлы их тоже превратились в змей, но... - указательный перст горе, - жезл Ааронов поглотил их жезлы. Фараон сильно разозлился, его сердце ожесточилось, и он не послушал Моисея и Аарона, о чем Господь их заранее предупредил.
      - Как это - поглотил?
      Обычай позволял задавать вопросы раввину, даже вступать в дискуссию, излагать свое мнение, но услышанный тонкий мальчишеский голос заставил священника поморщиться: ох уж эти дети! Нет - просто слушать, так с глупыми вопросами лезут. Как это - поглотил? Взял - и поглотил. Дураку ясно...
      Но тем не менее оглянулся, глазами поискал перебившего.
      - Чего ты не понял, мальчик?
      - Я не понял, как это жезл Ааронов поглотил их жезлы? Священник вздохнул и сказал:
      - У Аарона был жезл, осененный чудом Господним, и чудо это оказалось сильнее того, что творили волхвы фараона. Ясно тебе?
      - Ясно. А откуда у волхвов такие жезлы? - не унимался Иешуа.
      - Боги земли Мицраима дали их волхвам.
      - Какие боги? - Иешуа удивленно смотрел на священника. Слишком, подумал Петр, удивленно.
      - Ну... какие у них там были боги? - Раввин повернулся к сидящему рядом коллеге, ища поддержки, - Ну, вот, например, бог солнца Ра... Кто еще?.. Другие, много их...
      - Но ведь Бог - один?
      По толпе слушающих прошел ропот: экий наглый мальчишка - спорит с самими раввинами!
      - Да, мальчик, Бог - один. Это единственно верная истина. И имя его мы произносить не вправе, ты знаешь, так он завещал Моше... - В беседу вступил второй священнослужитель. - А всякий, кто исповедует многобожие заблуждающийся язычник.
      - Тогда кто же помог фараоновым волхвам творить чудеса с жезлами? Может, сам Господь наш?
      Раввины удивленно переглянулись. Этот наглый малец с разбитой коленкой говорил совсем не по-детски.
      - Мальчик, - священник наклонился к Иешуа, - подумай сам, как Господь мог помогать чародеям фараона творить все эти чудеса? Он же обещал свою помощь Моше и всему народу Израильскому, а не фараону. Ты ведь помнишь?
      - Помню. Но зачем тогда Бог говорил, что он ожесточит сердце фараоново? Неужели он не мог смягчить его, и тогда не пришлось бы Аигиптосу страдать от всех этих мучений?
      Раввин нервно погладил бороду.
      -Слушай, мальчик... Как твое имя?
      - Иешуа, сын Йосефа из Нацерета.
      - Ох, Нацрат, Нацрат... Слушай, Иешуа. Фараон должен был сам отпустить еврейский народ, своим собственным решением. Господь всемогущ, но справедлив. Он не стал фараона подталкивать к этому.
      - Но он же... - Иешуа поднялся с земли и теперь Стоял глаза в глаза с сидящим раввином. -Он же сам сказал: "Я ожесточу сердце фараоново, и явлю множество знамений Моих и чудес Моих... Фараон не послушает вас..." Получается, Господь мешал сам себе. Так?
      - Нет. Он хотел показать свое могущество египтянам, чтобы эти язычники уверовали: вот он: бог - Един и Велик. Так-то! - Священник для вескости стукнул оземь своим посохом, как будто тоже хотел показать какое-нибудь чудо.
      Чуда не произошло. Иешуа не унялся:
      - Но он же мучил не только египтян, но и всех евреев! Жабы, кровавая река, мошки... Зачем ему было заставлять страдать избранный им же народ?
      Иешуа говорил так складно, что раввин, похоже, забыл: перед ним - всего лишь подросток. Ему-то было невдомек, что все слова, произносимые мальчиком, сначала говорил высокий, богато одетый мужчина, стоявший неподалеку. Говорил не вслух, мысленно...
      - А я тебе объясню! - кипятился священник. - Сначала Бог давал понять, что все кары, спускаемые Им на землю Айгиптоса, предназначаются для всех без исключения людей, и лишь когда понял, что фараон не поддается, Он стал оберегать евреев от своих казней.
      Люди, сначала сторонне наблюдавшие за спором мальчика и священника, теперк слушали внимательно, заинтересованно. Кто-то из толпы подал голос:
      - А как волхвы фараона смогли повторить Господни чудеса?
      - Да, - подхватил Иешуа, - как им удалось это? Ведь Бог один, и египтянам, как вы говорите, не помогал. Неужто они обладали силой, равной силе Господа?
      Раввин улыбнулся:
      - Если они и смогли сотворить нескольких змей, подобно тому, как это сделал Господь, то уж сотворить Мир и людей на Земле им никак не удалось бы. Не равняйте силу Господа с жалкими умениями египетских жрецов.
      Хороший ответ, подумал Петр. В умении полемизировать священнику не откажешь. Эка он ловко ушел от опасной для него дискуссии весьма древним, выходит, демагогическим приемом. А ну, кто усомнился в силе и славе правителя, военачальника, партии, Бога, наконец? В кандалы его, в застенки, в лагеря!.. Проходили. Не было народа, который через все это не проходил бы... Надо заканчивать. Становится опасно. В первую очередь для Иешуа и его родителей: опасно в буквальном смысле слова. Ересь никогда не прощалась... Другое дело, что сам Иешуа даже не вспомнит, о чем таком опасном он беседовал в Храме...
      Священник снисходительно смотрел на умолкнувшего мальчика и на окружающих слушателей. В тишине спросил - не без легкой угрозы:
      - Ну что, еще вопросы будут?
      Вопросов, в принципе, могло быть много, но задавать их не стоило. Тем более что в Эзрат Исраэль вбежал мужчина. Иосиф. Остановился, дыша тяжко. Мать не могла пройти, осталась в Эзрат Нашим.
      - Откуда ты, мальчик? - спросил раввин. - Где твои родители?
      Я был прав, подумал Петр, пора сворачивать комедию. Финальные реплики и-на поклон.
      "Скажи им, что ты дома. У Отца своего".
      "Дома ? Но я ведь..."
      Иешуа, милый, не время спорить!..
      "Говори!" - Петр послал Иешуа мощный импульс.
      Взгляд мальчика стал стеклянным. Громко, чеканя слова, он произнес:
      - Я дома здесь. У Отца своего.
      "Молодец! Повтори еще раз. Они должны это запомнить".
      Иешуа повторил, несколько произвольно:
      - Мне должно быть здесь. В доме, который принадлежит Отцу моему. А вы здесь - только слуги... Раввины опешили.
      - Какой отец? Здесь - Храм. Да как ты смеешь, наглец, мальчишка!..
      И тут Иосиф, молчавший доселе, подал голос. Испуганный, надо сказать.
      - Иешуа, сынок!..
      - Вот и отец объявился. Хозяин Храма, - тихо, будто сам себе, сказал кто-то.
      Шутку оценили. Дружный хохот громом зазвучал среди каменных колонн.
      Иешуа равнодушно посмотрел на Иосифа, отвернулся, продолжая сидеть ровно, с прямой спиной - каменно сидеть.
      Буквально: каменным болванчиком, подумал Петр. Чрезмерная зажатость... Хочется надеяться, что это пройдет: контакт должен быть легким и естественным для окружающих...
      Иосиф, не обращая внимания на смешки и дурацкие шутки, упал на колени, обнял мальчика.
      - Наконец-то ты нашелся! Мы уж думали, потеряли тебя совсем... Ну, куда ж ты пропал? - причитал он, торопливо гладя волосы Иешуа.
      Все это было совсем не похоже на жесткого, жестокого иной раз, отца.
      - Мы вернулись в Иершалаим, искали тебя по дороге, целый день шли... Как ты здесь очутился? - Иосиф спрашивал и сам себе удивлялся: никакой обычной злости, только отчаянная радость от встречи. - Иешуа, ответь, не молчи!
      Мальчик смотрел на отца все тем же стеклянным взглядом. Ответил ровно:
      - Зачем меня искать? Или вы не знали, что мне надлежит быть в доме Отца моего?
      Опять смешки раздались. Ну чем не радость для публики: мальчик-дурачок, совсем болезный...
      Хорошо, Иосиф, поглощенный своим неожиданным счастьем, не услышал ответ сына.
      - Вставай, сынок, пойдем... - Он рывком поднял мальчика, взял за плечи, повел прочь.
      И Петру пришла пора уходить. В общем он был доволен первым контактом. Да, есть шероховатости, мальчик еще сырой, но потенциально - возможности гигантские. А ведь это - только момент подсадки матрицы. Она еще практически не работает: Петр вел мальчика. Но вряд ли он смог бы его вести, если бы не она, не ее присутствие в мозгу Иешуа. Напрасно боялся Кевин, что внедрение не заладилось. Еще как заладилось! Да, матрице еще вживаться и вживаться - в мозг, в сознание, в душу. Особенно - в душу, если быть максималистом. Плюс - немножко мистиком. Через девятнадцать лет сегодняшний маленький мудрец станет взрослым и мудрым чудотворцем. Сейчас Петр уверен был в том. Матрица если и не действует пока в прямом смысле этого слова, то существует наверняка, Техники хлеб зря не едят. Все прошло нормально. Точно по инструкции.
      Однако какой цинизм: называть Библию - инструкцией...
      И еще. Вероятно, те, кто две без малого тысячи лет вгрызался и вгрызается в самое по-крестьянски обстоятельное - да простится Петру это определение! - из писаний апостолов - Евангелие от Луки, вероятно, они прочитывали между строк рассказа о двенадцатилетнем отроке куда больше, нежели произошло только что. Как там? "И все дивились ответам его..." Скорее, возмущались. Смеялись.
      Настроение было отличным. Идя по Иерусалиму в сторону дома, Мастер насвистывал услышанную здесь же мелодию, удивительно похожую на одну песню из его времени.
      А вопрос уже возникал сам собой: какое время - его?..
      ОТСТУПЛЕНИЕ - 3
      Из бесед Мастера-3 Петра Анохина (далее - М.) с экспертом-историком Службы Соответствия Клэр Роджерс (далее - Э.)
      М. Интересно, что было бы, если б мы не послали Шестого в первый век...
      Э. Вам работать, Петр. Но запомните, загните где-нибудь в памяти уголок: вы делаете то, что в любом случае кто-нибудь да сделал бы. Или, скорее, все само собой сложилось бы - рано или поздно...
      М. Что вы имеете в виду?
      Э. Я имею в виду Христа. Мессию. А уж как его звали бы - Иисус, Иоанн или Павел, -для Истории решающего значения не имеет.
      М. Клэр, вы что? Как не имеет? История знает именно Иисуса, Иешуа из Назарета, Назаретянина...
      Э. Наша история - да. Но агент Шестой увидел пожилого плотника в Назарете...
      М. И ничего не услышал о том, что в пределах Галилеи или Иудеи объявился Мессия под другим именем.
      Э. В тот год не объявился. А годом позже или десятилетием позже объявился. Иначе быть не могло. Надо учитывать революционную ситуацию.
      М. Какой революции?
      Э. Христианской. Самой великой революции в истории человечества.
      М. Эка вы! В чем же ее величие?
      Э. Петр, вы специально прикидываетесь дауном, да? Для чего? Для того, чтобы я для вас сформулировала идею? Вы все прекрасно понимаете сами! Вы просто используете меня, причем - даром. И вопросики эти ваши провокационные, с которых вы беседы начинаете. Вы думаете, я ученая дура и купилась?
      М. Поймали, Клэр. Прикидываюсь дауном. Но именно потому, что никоим образом не считаю вас дурой, использую напропалую. Каюсь, посыпаю главу пеплом. Хотите - прогоните. И никогда со мной не разговаривайте. Но мне действительно позарез нужно проверить свои куцые соображения - вашими. Вы заметили: как только я возвращаюсь из броска-сразу к вам...
      Э. Что ж мне, плакать от счастья?
      М. Лучше говорите со мной. У вас есть мнения, а у меня - сомнения, простите за дурную рифму. Моих знаний хватает только на них. А ваши чаще всего превращают их тоже во мнения...
      Э. Чаще всего?
      М. Сомнения- вещь упрямая. А я ведь почти все время-там...
      Э. И как там?..
      М. Трудно, Клэр. Люди - живые. Им больно. Поэтому я и мучаю вас, и буду мучить. И прошу вас: все-таки считайте меня хитрым дауном, так и мне и вам будет легче. Мне - задавать глупые вопросы, вам - отвечать на них. Ладно?
      Э. А вы и впрямь Мастер, Петр... Если не секрет, сколько вам отроду?
      М. Какой тут секрет! Сорок два.
      Э. И сколько чужих жизней вы прожили?
      М. Не так и много. Всего - одиннадцать. Просто двенадцатая какой -то другой оказалась...
      Э. Берегитесь ее, Петр. Мне - шестьдесят шесть. Из них сорок три я живу в вашей двенадцатой жизни. Не так, как вы, конечно, но не легче от того. Это время - заразно. Оно затягивает намертво, а иногда даже убивает...
      М. Я живучий, Клэр. Это время действительно мертво затягивает, тут вы правы, но я же - Мастер. Сумею сладить...
      Э. Дай вам Бог, Петр. Или не дай Бог... Ну, ладно, забыли лирику. Итак революция. Почему великая? По многим причинам. Во-первых, она зрела более тысячи лет. Во-вторых, она произошла не спонтанно, взрывом, как известные нам революции типа тоже Великой Французской или еще более великой - Октябрьской, а почти незаметно, мягко, медленно и продолжалась долго, столетия... В-третьих, она сначала захватывала души, потом сознания, а только потом телеграф и почту. И то - телеграф и почту, извините за вольность, захватывали не революционеры, а те, кто всегда приходит на их место - собиратели падали... М. Это вы об отцах Церкви?
      Э. Нужна формулировка? Извольте - об отчимах. Настоящие отцы были ловцами человеков, ловцами душ, а не их собственности...
      М. Тут, знаете ли, тоже были свои... э-э... перегибы, мягко говоря. Кровищи-то...
      Э. Революции не бывают бескровными. Только сначала казнят революционеров первых, и только третьи или десятые, прикрываясь святостью первых, приступают к пролитию крови в промышленных масштабах.
      М. Я позволю себе добавить "в-четвертых": в этой революции первые возникали спустя столетия друг от друга, и их было много...
      Э. Не так и много. Просто революционная ситуация накапливалась столетиями, а прорывалась в те моменты, которые и были революционными. Как там у классика: "низы не хотят, а верхи не могут..."
      М. Первый - Авраам, так?
      Э. Естественно.
      М. И что у него были за "верхи"?
      Э. Что за дурацкая манера все понимать буквально!
      М. Не злитесь, Клэр. Я же - даун.
      Э. Да, верно, дорогой даун... Авраам дал евреям Бога, веру, свою собственную - то есть Богом данную - землю и, главное, единство, основанное на идее богоизбранности народа. Именно с Авраама начинается история евреев как народа, именно ему Бог отдал вечные права на землю Ханаанскую, которые с тех пор напропалую оспариваются кем ни попадя, именно Авраам повел свой народ на разрыв с язычеством - это ли не революция! Монотеизм в истории человечества начался с Авраама. Так что он - революционер, принадлежащий сегодня всем народам, исповедующим единобожие, а не только евреям.
      М. "Я сделаю тебя отцом множества народов..." Э. И сделал. Христианство. Иудаизм. Мусульманство. Три четверти мира! Куда какое множество! .. М. Иудаизм?
      Э. А что вы удивляетесь? Да, иудаизм. До конца Иудейской войны, до семидесятого года нашей эры иудей был всего лишь жителем Иудеи, а не последователем иудаизма.
      М. А до того...
      Э. До того без малого две тысячи лет существовал Бог, множилась Вера, росла, крепла, процветала Религия. Вот так: просто Бог, просто Вера, просто Религия. И еще - просто Храм. Без имени.. Имя Бога, как вы знаете, вообще не упоминалось. Третья заповедь:
      "Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без. наказания того, кто произносит имя Его напрасно",
      М. А не напрасно?
      Э. Словесная эквилибристика, Петр, вам ли к ней прибегать... Откуда кто знает, что напрасно, а что нет? Если, тем более, за ошибкой следует наказание!
      М. Иудаизм и по сей день не изменяет третьей заповеди.
      Э. Он не изменил заповеди. Он изменил принципы Богослужения. В основе Религии в течение девятнадцати веков было жертвоприношение Богу. Вот идея: если ты хочешь обратиться к Богу, делай это не с пустыми руками. Сам Господь подтвердил это: "...и пусть не являются пред лицо Мое с пустыми руками"... Может быть, я пристрастна, но Религия до появления иудаизма, как такового, была яркой, многолюдной, звонкой, внушительной. Что я вам говорю: вы видели Храм... Иудаисты предпочли камерность, молитву, явную обособленность от внешнего мира. Мне кажется, что испуг, поселившийся в душах Йоханана Бен Заккая и его учеников в дни страшной Иудейской войны, стал некой подспудной доминантой иудаизма. Я не сравниваю, не говорю, что лучше и что хуже, что правильно, а что нет. Я лишь высказываю свою точку зрения.
      М. Можно еще вопрос, Клэр?
      Э. Завтра, Петр. Я устала, простите. Вы же все равно завтра заявитесь и начнете меня выжимать, да?.. Ну, так потерпите... Кстати, ваш мальчик уже удивил разумом и ответами своими храмовых учителей?
      М. Э-э... ну, вообще-то да. А что?
      Э. Ваша работа?
      М. Наша.
      Э. А вы никогда не задумывались, перечитывая Евангелие от Луки, что апостол описал в этом эпизоде всего лишь процедуру бар-мицвы? Поймите, я не о вашей работе в поле, я лишь по-своему толкую евангельскую историю от Луки, которой придается бессмысленно, на мой взгляд, большое значение... Вашему Иешуа тринадцать?
      М. Нашему?.. Нашему - двенадцать с хвостиком. Э. Не обижайтесь. Нашему, нашему... Семья приходила в Иерусалим раз в год, чаще Иосиф не мог позволить отлучаться от дома и хозяйства. Значит, в следующий раз они придут в Храм, когда Иисусу будет тринадцать с хвостиком. То есть бар-мицву он вынужден будет пройти в деревенской синагоге у малообразованного раввина. А ему хотелось - в Храме... Он просто решил поправить своих родителей, поэтому и сбежал от них - в Храм. А они застали его как раз во время службы, где он публично выполнял мицву, чтобы стать "сыном заповеди" и, как взрослый уже, выполнять законы. данные Моисею Богом... Я ничего не знаю, Петр, что задра-шу, то есть лекцию, вы ему приготовили, какими знаниями его напичкали - вероятно, все было, как подразумевал Лука, - но в одном уверена: в этом эпизоде, Петр, заложен ключ к будущему характеру мальчика. Он всегда будет стремиться стать первым и всегда будет поступать по-своему. Запомните, Петр, это - ключ к его характеру, а значит, и ко всем его грядущим поступкам: он - первый. А вы, как вам это ни грустно, всегда будете после него...
      ДЕЙСТВИЕ - 2, ЭПИЗОД - 1
      ИУДЕЯ, КУМРАНСКОЕ УЩЕЛЬЕ. 24 год qt P.X., месяц Шеват
      Петру было зябко, он кутался в шерстяной плащ, закрывал им лицо от ветра, но все эти мелкие ухищрения не спасали от холода - еще зимнего, конец января на дворе, зима в этом году оказалась холоднее обычного, а в горах - особенно. Как они здесь живут, думал Петр, не в силах унять внутреннюю дрожь, как они терпят эти вечные изнуряющие холода, сюда ведь даже летом не доходит жара из долины Иордана.
      Петру было искренне жалко Иоанна: столько лет в Кумране, столько лет немыслимых самоограничений - и это с его характером, и по сей день тяжело выносящим изоляцию и от мира, и от ближайших соратников. О такой ли судьбе для единственного сына мечтал священник Закария?.. Вряд ли, вряд ли... Хотя Иоанн не слишком озабочен переживаниями старых родителей. У него иная судьба, и причиной ее стала та - давняя для Иоанна и невероятно близкая для Петра встреча Учителя и Ученика на забитой гуляющим народом тесной улице Терапийон празднующего Песах Иершалаима.
      Тогда был шестой год, сейчас - двадцать четвертый. Тогда Иоанну было тринадцать, совершеннолетие по иудейским понятиям, изучение всерьез Закона, правил и таинств богослужения под руководством отца, и все-таки - мальчишеские игры, все-таки острое не по-детски желание мирского вопреки предначертанному отцом жизненному пути, он еще Саулом был, а никаким не Иоанном - до встречи с Петром... А сейчас ему - тридцать два, не так давно исполнилось, взрослый мужчина, прошедший длинный и невероятно трудный для него путь служения аскетическому Богу ессеев в Кумранской обители и уже начавший исполнять свое евангельское предназначение - Крещение, которое еще не стало Крещением, а называется Иоанном то Посвящением, то Очищением, и проповедь явления грядущего Мессии. И это ему - с его яростным, непримиримым характером, с его постоянным желанием не просто найти во всем истину, а вгрызться в нее, не поверить ей, а проверить ее на прочность, - как же ему бесконечно трудно!
      Если быть честным перед самим собой - а Петр всегда предпочитал честность, если к тому же ее не надо выносить на суд внешний, а можно оставить внутри себя, в душе, в тайной области самокопаний, - то он-то и есть главный виновник совсем не слабых жизненных испытаний ученика.
      Хотел ли их ученик?
      Кто сейчас скажет?!
      Да и кто спрашивает ученика...
      Иоанн неожиданно возник из темноты, научно говоря - материализовался, спросил:
      - Не замерз, Раввуни?
      Раввуни, Равви. Буквально - великий господин. Практически - Учитель. Иоанн привык называть так Петра, а Петр легко принимал это имя: он ведь и был Учителем, кем еще...
      - Замерз, - сварливо ответил Петр. - Ты опоздал.
      - Кто из нас опоздал... - Петр не видел в ночи, но, судя по изменившемуся тону, Иоанн позволил себе иронию. - Я - на мгновения, ты - на месяцы. Я тебя давно заждался, Раввуни.
      - Я не видел тебя месяц, как ты начал посвящать людей. Что изменилось?
      - Многое. Например, людей стало больше.
      - Это же хорошо.
      -Кому?
      - Тебе. Ты знаешь, что говорят о тебе в пределах Израилевых. Даже в Шомроне. Даже в Десятиградии.
      - Знаю. Слухи здесь легкокрылы. Они опережают дела.
      - Что тормозит дела?
      - Какие дела? - Иоанн рассмеялся. - Посвящение? Проповеди? Рукопись?.. Я в начале дороги, Равви, а слухи кричат, что я и есть Машиах и ждать иного не стоит... - Он оборвал смех. - Вставай, Равви. Камень холоден. Надо носить с собой козлиную шкуру, а я вижу - у тебя ее нет.
      - Спасибо. - Петр встал. - Ты хорошо видишь в темноте.
      - Привычка. Я слишком долго живу в горах. - Петру показалось, что он голосом подчеркнул слово "слишком". А может - только показалось...
      - Ты устал?
      - Разве это важно, Раввуни? Оставим ненужный разговор. Скоро начнет светать, мы едва успеваем к броду. А люди уже собрались. Давно собрались, ждут. Я не был в долине три дня. Не стоит испытывать их терпение...
      .
      Он пошел первым, легко находя в темноте горную тропу. Петр шел не отставая: он-то уж точно видел ее, эту каменистую узкую дорожку, бегущую по ущелью, как видел широкую прямую спину ученика, словно летящего над землей. Петр давно не мог слышать его, как это получалось девятнадцать лет назад, в Иерусалиме, а потом в Вифлееме, в доме Закарии и Елисаветы. Иоанн научился блокировать мысли и делал это сознательно и когда хотел. По крайней мере когда Петр рядом... Иоанн, как и предполагал Петр, оказался отличным паранормом, более того - куда сильнее, чем предполагал Петр. Петру с ним становилось все труднее и труднее: характер, опыт, талант - взрывная оказалась смесь, трудноуправляемая. Особенно - на расстоянии в две с лишним тысячи лет. Здесь, в Иудее, Петр - по местному времени - бывал сначала два-три раза в год, потом чаще, последнее время - ежемесячно, оставаясь здесь по неделям, но все равно этого оказывалось мало.
      Петр давно отказался от выполнения каких-либо побочных заданий Службы Времени, и Совет согласился с ним, сосредоточив его только на проекте "Мессия". И все равно - постоянная необходимость общаться с Биг-Брэйном, со специалистами Службы Соответствия, с Клэр Роджерс, отличной, хотя и малость суховатой, необходимой позарез собеседницей, с книгами, которые она не уставала подбрасывать Петру, с Техниками, которые капризничали и не желали неделями торчать в первом веке, и, поскольку с их нежеланием никто в Службе не считался, капризы изливались на Петра, а он уж точно - не железный, ему вон на холодном камне сидеть вредно...
      А Иоанн оказался очень сильным объектом. Посильнее Основного. Во всяком случае, пока...
      Когда спускались в долину Иордана, начало светать.
      Петр не устал поражаться неожиданным и резким контрастам природы края. Из горной уныло-каменной январской зимы - в нежаркую, конечно, но уже по-весеннему теплую долинную зиму, в по-весеннему яркую зиму - с широкими листьями пальм, с еще не распустившимися, но уже зелеными розовыми кустами, со странными на вид, давно вымершими во времена Петра бальзамовыми деревьями, с колючим кустарником, - конечно, как без него, - однако даже он ухитрялся не испортить контраст.
      У плоского широкого каменистого брода через реку их ждали. Естественно, не их, кому был нужен Петр, ждали Предтечу, ждали человека, которого всерьез считали Машиахом, Мессией - вопреки тому, что он еще только возвещал о явлении настоящего Мессии. Но людям свойственно верить глазам, а не ушам.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35