Вся дорожная воинственность Иешуа мгновенно куда-то пропала. Сейчас он покладистый покупатель, с улыбкой торгующийся с продавцами голубей. Вокруг ученики. Мир и спокойствие. Ошибочка вышла, господин Биг-Брэйн! Опять просчет. Уже в который раз. Причина? Загадка, загадка, сколько можно повторять!.. Легко придумать десятки причин, и все они окажутся неверными. То ли матрица уже успокоилась и вжилась в сознание объекта, то ли это очередное затишье перед бурей. А может, Иешуа просто струсил? Он так активно собирался покорить Иершалаим, поставить этот город на колени, а теперь что? Никакой злобы Мастер не чувствует. Даже святой.
      Тем временем между Иешуа и одним из торговцев происходил диалог:
      - Доброго дня, хорошей торговли. - Обезоруживающая улыбка Иешуа, и в ответ ему такая же - профессиональная, торговая, в гнилозубом исполнении иудея средних лет в грязном хитоне.
      - И ты здравствуй, добрый человек. Голубка купить желаешь? Пожалуйста, белые, сизые, черные. Какого тебе?
      - Дай мне белого. Вот этого. - Иешуа просунул палец меж прутьев клетки, погладил птицу по спине.
      - Пожалуйста! - Голубь моментально вынимается из своей ажурной тюрьмы и вручается Иешуа. - Держи крепче, а то улетит. Иешуа подержал птицу, улыбнулся, прильнул к ней щекой:
      - Хороший голубь. Добрый. Кифа, подержи, я расплачусь. Из складок одежды была извлечена горсть мелких монет, и две крохотные лепты упали в грязную ладонь продавца. И сразу Иешуа забрал у Петра покупку.
      - Равви! Это же равви из Галилеи! - Голос с дальней стороны голубиного ряда заставил обернуться Иешуа и его провожатых.
      - Равви! Ты помнишь меня? - Расталкивая коллег, к назаретянину бежал низенький полный мужичок - Равви! Это я, Иорам...
      Иешуа с вежливым удивлением посмотрел на подбежавшего толстячка, нахмурился, вспоминая.
      - Ты вылечил мне болячку, помнишь? Смотри, уже ничего не осталось. Мужичок распахнул рубаху на груди, и удивленной публике стало видно розовое пятно - след от зажившего нарыва.
      Теперь даже Петр вспомнил этого пациента. Он пришел в первый день врачевания в Капернауме, и Иешуа избавил его от здоровенного карбункула.
      - Да, Иорам, я помню тебя. - Иешуа заулыбался опять.
      - Равви! Как я рад! - Он полез обниматься, но Иешуа продол' жал держать обеими руками голубя и не мог ответить Иораму взаимностью.
      Потискав Машиаха, Иорам громко произнес, обращаясь к торговцам:
      - Этот человек вылечил меня от страшной болезни. Это равви Иешуа из Нацерета. Он волшебник и чудотворец!
      Тут Петру пришлось опять удивиться. Оказывается, в Иерусалиме уже слышали про Иешуа.
      - Как? Это он? Где? Пропустите! - со всех сторон слышались голоса, и к Иешуа и его спутникам начали подходить люди.
      Очень скоро в галерее образовался затор. Каждый старался прикоснуться к Машиаху, обратить на себя его внимание. А он стоял среди людской массы, прижимая к груди белого голубя, чуть растерянный, но в общем довольный и радостный. Агрессии - ноль.
      Со всех сторон раздавались крики:
      - Машиах! Излечи меня! Помоги мне!
      - Равви! Пойдем со мной, у меня жена рожает, побудь с ней!
      - И ко мне, и ко мне тоже! Ко мне зайди!
      Петр и ученики потерялись в толпе окончательно. Мастеру, высокому по здешним меркам, было видно поверх голов, как Иешуа, улыбаясь, касается рукой людей, чуть кланяется, говорит что-то. Продавец, у которого была приобретена птица, тянет деньги:
      - Машиах, возьми назад! Бери голубя так!
      Бог весть, сколько это еще продолжалось бы, не появись в толпе двое священнослужителей. Белые одежды, красные перевязи высокие головные уборы - не заметить невозможно. Что привело их в галерею - неизвестно, но, видно, заслышав опасное слово "Машиах", они, естественно, заинтересовались. Без труда подойдя к Иещуа - люди расступились перед ними, - священники молча оглядели его, переглянулись. Один спросил без преамбул:
      - Почему тебя называют Машиах?
      Чуть помедлив, Иешуа ответил:
      -Спросите у них,-показал рукой на людей.
      - У них-то мы спросим, но ты ведь должен был что-то сделать, чтобы тебя так называли. Или ты хочешь сказать, что ты тот, о котором писали пророки?
      - А я похож на того, о ком написано? - Иешуа громко рассмеялся. - Народ меня так называет. Значит, ему так хочется.
      Священники смотрели на Иешуа с явным неодобрением. Безумцы, провозглашающие себя "мессиями", появлялись в Иершалаиме едва ли не каждую неделю, но только этот собрал вокруг себя столько народа. Народа, который, похоже, верит ему, любит его, стремится к нему. На всех лицах - радость, как будто встретили того, кого ждали очень долго. И еще странность: он ведет себя спокойно, не кричит, не обвиняет Кесаря и первосвященника во всех грехах. Не стремится никого свергнуть; Стоит себе с голубем, тихо, а его все Машиахом называют. Обычно все наоборот - сами псевдомессии вопят о себе, а на них никто внимания не обращает, привыкли уже. Странно...
      - Скажи-ка, называющий себя Машиахом, родом ты откуда?
      - Нацеретянин я. Из Галили.
      Священники улыбнулись. Машиах, как же! В пророчествах сказано, что он должен быть из Бейт-Лехема, а этот из Нацерета.
      - Нацеретянин, еще вопрос. Почему ты спокойно с нами говоришь, не винишь нас в грехах и лжи? Ведь мы должны быть противны тебе? - Говоривший раввин наслаждался собой.
      Развенчать малограмотного деревенского мужика, возомнившего о себе невесть что, да еще на глазах у толпы, - это удовольствие.
      -А может, ты боишься гнева левитов? - добавил второй.
      Иешуа не ответил. Люди, окружавшие место разговора, начали возмущаться: вечно эти раввины, жирные свиньи, суют свой нос во все.
      - Иешуа; не бойся, скажи им! Они грабят нас, отнимают последнее!
      - Да! А сами жируют?
      - Скажи им, Машиах!
      Народное негодование начало набирать силу. Злобные выкрики в адрес священников стали доноситься отовсюду, еще немного - и дело дошло бы до потасовки, но...
      Пустота. Молчание. Словно замолчало постоянно шепчущее море, словно перестал шуметь лес. Тишина вонзилась в сознание Петра, как мог бы вонзиться резкий звук. Он перестал слышать Иешуа. Эмоциональный фон, который Мастер сканировал уже автоматически, на подсознательном уровне, вдруг пропал. Это не блок, не подавление эмоций, это просто отсутствие всякого сигнала, будто бы Иешуа умер. Петр не на шутку испугался. Привстал на цыпочки, вгляделся.
      Лицо Иешуа стало спокойным. Никакого веселья, никаких улыбок. Не лицо маска. Он поднял руку, призывая к тишине, гомон потихоньку стих.
      - Вы говорите, они грабят вас? - резко спросил Иешуа. Глаза - лазеры, в голосе - металл.
      - Ну, да, - как-то нерешительно произнесли в толпе.
      - Кифа! Дай мне динарий! - Иешуа безошибочно нашел Петра среди людей.
      Поймав монетку, он показал ее всем окружающим и спросил:
      - Кто здесь изображен?
      Молчание.
      - Я вас спрашиваю - кто? Или вы не знаете его имени?
      - Кесарь. Тиберий... - донеслось сзади.
      - Верно. Тиберий. - Иешуа обернулся на голос. - Значит, эта монета принадлежит ему. Так что же вы ропщете? Отдайте кесарю кесарево. Не жалко. Но никогда не забывайте отдавать Богу - Божье!
      Похоже, с самого момента постройки Царская Базилика не знала такой тишины. Слышно было только, как возятся голуби в клетках, как блеют овцы, привязанные к вбитым в стены кольцам. Народ молчал. Молчали и священники.
      Вкрадчиво, тихонечко один из них произнес:
      - Расходитесь. Это не Машиах.
      И как по команде, разочарованная толпа загудела, зашевелилась, зажила. Возникла обычная сутолока, среди которой неподвижно стоял Иешуа с голубем. На лице по-прежнему - ни одной эмоции. Проходящие люди старались толкнуть его, наступить на ногу, плюнуть на одежду.
      - А мы тебе почти поверили. Обманул ты нас, галилеянин. - Горбатый старик с укором смотрел на Иешуа.
      Отвернулся, пропал в людском потоке.
      Иешуа вздрогнул, поискал глазами рассеянных по толпе учеников, показал на выход. Встретились на лестнице, у выхода из Царской Базилики. На лицах вопрос: а за тем ли мы сюда шли? И вообще - зачем мы сюда шли?
      Петр внимательно смотрел на Иешуа, ждал его реакции. Проникнуть в его мысли он по-прежнему не мог, будто и не было никаких мыслей. А Иешуа задумчиво чертил носком сандалии на камне невидимые узоры, прижимал к груди голубя, молчал.
      - Равви, ты был прав. - Иуда заговорил первым. - У них нет веры.
      - У них нет, - кивнул Иешуа. - А у вас есть?
      Неловкая пауза. Обмен взглядами.
      - Да. - Иуда выступил вперед.
      - Да. - Яаков.
      - Да. - Левий.
      - Да. - Андрей.
      - Да. - Натан.
      - Да. - Фома.
      - Да. - Иоанн.
      Открывшего было рот Петра Иешуа остановил жестом:
      - Не отвечай, Кифа. Про тебя я все знаю. Вздохнул, оглядел учеников, сказал:
      - Спасибо вам за веру. Пойдем отсюда. Здесь нам пока подчеркнул голосом слово "пока", - делать нечего. Короткая пауза - смена настроения.
      - Давайте-ка, друзья, перед дорогой в Галиль зайдем в Бейт-Хананию, к моему хорошему другу Лазарю. Это близко, грех не зайти, я его давно не видел... Да и вы познакомитесь, у него замечательные сестры - Марфа и Мирьям. Йоханан, тебе они понравятся! - Иешуа задорно подмигнул.
      Кумранский аскет, похоже, даже смутился от этих слов: отношения с противоположным полом у него всегда строились неважно.
      Когда окраина Иершалаима осталась позади, а Бейт-Ханания только завиднелась в конце безлюдной дороги, Фома спросил Иешуа:
      - Равви, твои слова "Богу - Божье", это про жертвоприношения?
      - Нет, Фома. Господу не нужны жертвы. Вспомни пророка Йешаягу: "К чему мне множество жертв ваших? Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу. Не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть". Помнишь?
      Фома неуверенно кивнул. Этих строк пророчества он не слыхал, видимо, раввины сознательно не читали их людям. Но Иешуа он верил.
      Назаретянин, подумав, продолжал:
      - Богу... Богу нужно вот что!
      Из-за пазухи резким движением был выпущен голубь, купленный накануне. Птица, не сразу осознав, что ей предоставлена свобода, несколько секунд летела возле земли, а потом взмыла вверх.
      - Вот что нужно Богу! - закричал Иешуа, глядя в небо. Ученики подняли головы и увидели, как рядом с отпущенным голубем возник второй - тоже белый, и сразу - третий, и четвертый, и пятый... и восьмой, и девятый. Девять голубей летели невысоко, летели скошенным строем, что, по мнению Петра, голубям свойственно не было - не журавли, но летели странно неторопливо, почти паря, описывая длинный круг над головами девяти странников, стоящих на пустой дороге, повторивших этот круг еще раз, а потом, тем же строем, устремившихся к северу.
      Был один голубь за две лепты - стало девять. Чудо. К слову, в каноны не попавшее, Петр не помнил. Разве что в апокрифе, в детском Евангелии от Фомы... Так там мальчик Иисус оживил глиняных птичек... Впрочем, Фома - вот он. Как преломится в его голове только что увиденное, а потом в головах тех, кто понесет это чудо дальше - по векам?..
      - Он же был один, - растерянно сказал Фома. - Я тоже был один, - засмеялся Иешуа. - А теперь нас - тоже девять. А этот город... - Иешуа обернулся к скрывающемуся в дымке Иершалаиму, - этот город будет наказан за безверие. Жестоко наказан. Но не сейчас. Сейчас - рано. Потом. Позже. Пойдемте, нам предстоит радостная встреча и теплый прием в доме друга.
      И по-прежнему - тишина. Ни одной мысли, ни одной эмоции. Как ни старался Мастер, он никак не мог услышать Иешуа. Такое с ним было впервые. Даже Иоанна куда более сильного паранорма, по возможностям сравнимого с Петром, всегда было слышно, даже когда тот блокировался, слышно, хотя бы, что блокировался, а здесь... Матрица, матрица, что ж ты за штука такая страшная? И где предел твоей силы? Да и есть ли он, предел? Но тогда - что станется с Иешуа завтра? Через год? Через десять лет?.. Уже сегодня Иешуа сильнее его, Петра. Да что там сильнее всех Мастеров, работающих на Службу! Двенадцать процентов мозга, двадцать, тридцать... А если все сто?.. Страшно!.. Только ста - не будет. Финал известен и неизбежен, и матрица тут - ни при чем...
      Но отныне, по сути, Мастер Петр превращался из руководителя операцией в обычного зрителя. Разве что очень активного. Иешуа не вышел из-под контроля он взял контроль в свои руки. Что-то будет?..
      Поживем - увидим.
      А к Бейт-Ханании тем временем уже подошли.
      ДЕЙСТВИЕ - 3. ЭПИЗОД-2
      ИУДЕЯ, ВИФАНИЯ, 25 год от Р.Х., месяц Адар
      Очередная иудейская деревня, думал Петр, очередная дыра посреди земли. От Иерусалима полтора часа ходу, а бывать здесь не приходилось. Да разве только здесь? Тысячи подобных деревень, и все - мимо Петра. Да и зачем они ему? Он не экскурсант, а дел здесь никаких ни у Службы, ни у него, Мастера, нет и, хотелось бы верить, не предвидится. А вот Иешуа неспроста сюда направился... К другу в гости, видите ли!.. Винца галилейского попить!.. Как же, ждите! Все идет по канону. Еще одно чудо нас ждет, господа апостолы. Готовьтесь. Богатый сегодня денек на чудеса выдался, однако...
      . Петр размышлял об этом спокойно, или, точнее, успокоенно. Чудо значит чудо. Хватит бессмысленно удивляться, проехали. Удивлялка сломалась. По названному канону здесь, в Вифании или, если угодно, в Бейт-Ханании, должно произойти воскрешение из мертвых. Раз должно, значит, произойдет. Или не произойдет. Канон, как много раз подтверждалось жизнью и экспертом Службы Клэр Роджерс, - не догма для Истории. Он вторичен. Или третичен. Или даже десятеричен, не подсчитать. А от живой и назойливо реальной Истории Петр уже подустал маленько - больно много сюрпризов. Голуби эти, опять же...
      - Поглядите-ка, братья, кто идет. - Иешуа вытянул руку, указывая на женскую фигурку, торопливо спускающуюся с холма.
      Путники стали вглядываться: вроде женщина идет, в руках несет что-то... Почему Иешуа обратил на нее внимание?
      - Кто это, Равви? Мы неузнаем...
      Иешуа, улыбаясь, продолжал смотреть на приближающуюся фигурку.
      - Это чудесная девушка, братья. Ее зовут Марфа, и она - младшая сестра Лазаря, тоже очень доброго человека. Поспешите же, я познакомлю вас с нею.
      Они ускорили шаг и вскоре встретились с "чудесной девушкой Марфой". Петр еще за сотню метров почувствовал, что девушка переживает, несет в себе сильное горе, Иоанн тоже это ощутил, а обычно проницательный Иешуа - как будто и ничего. То ли притворился, то ли действительно не уловил совершенно отчетливых волн скорби и горя - хотя должен был. А посему следовало предположить, что Иешуа опять что-то задумал.
      - Марфа! Здравствуй, Марфа! Сколько ж мы с тобой не виделись?..
      Иешуа спешил к девушке с буквально широко открытыми объятьями, на лице самая приветливая из улыбок.
      - Иешуа? Ты?.. Откуда ты здесь?.. - Она подняла глаза от дороги, явно удивилась, увидев неожиданных путников и среди них - старого знакомого, но радости - никакой.
      Было видно, что женщина заплакана. Молодая, симпатичная, тоненькая - глаз не оторвать. Даже припухлость лица от обильных недавних слез не убивает красоту. Ученики Иешуа, все, как один, уставились на нее - ничего себе подруга у Машиаха! Иоанн - тот вообще рот открыл. Буквально.
      - Марфа! Что случилось? Кто тебя обидел? Куда ты идешь? - Веселость Иешуа мгновенно пропала, появилась озабоченность, посыпались вопросы.
      - В Иершалаим, Иешуа... Я вправду рада тебя видеть, но...
      - Не ходи туда, Марфа, там нет ничего хорошего. Все хорошее само к вам идет. - Еще одна бездарная попытка пошутить.
      Петр, все понимающий, знающий ситуацию, в которую Иешуа - сознательно или нет - вел учеников, начинал раздражаться. Если несознательно, если он не знает ничего - почему такая крестьянская тупая веселость? Видно же, что у девушки горе... А если осознанно, что тогда за игра в театр? К чему?..
      - Иешуа, ты не знаешь... Лазарь... Брат мой...
      - Твой брат - мой старый друг. Вот веду своих новых друзей с ним познакомиться.
      - Он умер, Иешуа. Четыре дня назад.
      Все-таки осознанно, решил Петр. А ты неплохой актер, назаретянин, я всегда это знал... Он наблюдал за мимикой Иешуа, когда Марфа произнесла первые два слова: "Он умер". Удивление, ужас, боль, горе - все это последовательно проявилось на лице Иешуа. Он обернулся к ученикам - в глазах слезы! - сказал:
      - Вы слышали? Лазарь умер!
      Бедняги! Они даже не знали, как реагировать. Жалко, конечно человека, но Лазарь-то этот - чужой им, скорбь изображать нелепо, но Машиах так убивается...
      А Иешуа продолжал с абсолютно искренней - Петр руку на отсечение готов был дать! - болью:
      - Лазарь... Друг мой... Марфа, отведи меня к Мирьям, покажите мне его могилу! - Иешуа взял женщину за руку и поспешил, чуть ли не бегом, вверх по дороге.
      - Иешуа, я... - Марфа попыталась высвободить руку, - я в Иершалаим собралась, возлить миро на жертвенник, голубя принести в жертву - в память о брате. Ты лучше отпусти меня, а сам иди к сестре, утешь ее, если сможешь.
      - Не надо больше жертв. Лазарь умер - не убивай еще и голубя. Пусть поживет птица. Это дурной обычай - приносить в жертву Богу живых существ. И миро побереги... Пойдем скорее домой.
      Слова Иешуа возымели действие: Марфа, утирая слезы и по-прежнему всхлипывая, повела путников в Вифанию, к дому Лазаря.
      Там было много народу. Немудрено! Богатый человек, хорошо известный и в своей Вифании, и в соседних Виффагии и Вифлееме - Лазарь был любим многими за свою доброту и гостеприимство. Поэтому около дома толпились десятки желающих проститься с другом и добрым соседом. Мария, которая осталась в доме за главную, уже пятый день принимала сочувствующих и скорбящих. В день похорон Лазаря, по обычаю, она собрала поминальный пир, на который стеклись люди со всей округи. Припасы давно бы кончились, не пусти кто-то клич о том, что сестрам Лазаря надо помочь после смерти брата, и теперь в дом нанесли множество всякой снеди и несколько десятков больших кувшинов вина. Однако употребить все это можно было лишь через три дня - соблюдение недельного траурного поста позволяло прикасаться пока только к хлебу и воде.
      Друзья брата все приходили и приходили. Многие - со сбритыми в знак траура бородами, почти все - в голубых траурных вретищах. Вот и еще идут, печально подумала Мария, глядя на дорогу, по которой поднимались какие-то незнакомые путники. Странно -с ними же идет Марфа. Забыла, может, что...
      Мария - старшая сестра Марфы, женщина не слишком красивая, но всегда добрая и приветливая, стояла на крыльце огромного, по здешним масштабам, дома, совсем по-русски, по-бабски, умиленно заметил Петр, сложив руки на груди, и пыталась разглядеть, кто же еще прибывает к ним. Она уже отплакала свое: бытовые хлопоты отвлекают от горя, и теперь на ее лице не было той открытой печати скорби, которую все еще носила более эмоциональная и куда болеет юная Марфа.
      - Мирьям! - Один из пришельцев, лица его пока было не разобрать, отделился от поднимающейся по улице группы и бегом пустился к крыльцу дома.
      Да это же Иешуа-назаретянин, сын древодела Иосифа!.. Женщина удивленно подняла брови: вот уж кого не ожидала увидеть...
      Иешуа подбежал к ней, обнял, уткнул лицо в волосы, забормотал:
      - Ох, Мирьям, Мирьям! Как же мы теперь без Лазаря?..
      - Здравствуй, Иешуа, я рада тебе. Хорошо, что ты пришел. Я слышала - ты учишь людей в Галилее. Вот уж не думала, что ты так скоро узнаешь о нашей беде...
      - Я учу не только в Галилее, но всюду... А узнал я только что, от Марфы. Мы шли к вам, просто погостить шли, были в Иершалаиме, и вот...
      - Проходи в дом, отдохни, умойся, - перебила Мария. За эти бесконечные дни ей стало тяжко по многу раз выслушивать слова утешения и скорби, и ладно бы искренние, как у Иешуа, а все же лучше оборвать... - С тобой твои спутники?
      Ученики скромно стояли возле крыльца, молча наблюдали за происходящим.
      - Да, это друзья мои, - кивнул Иешуа, - очень хорошие люди. Это Андрей, это Фома, тот - Натан, а это...
      - Заходите все, -опять прервала Мария поток случайных слов. - Не стесняйтесь. Мы всем... рады.
      Последнее слово из уст женщины прозвучало как-то глухо и смято: в самом деле, какая тут радость может быть - после смерти близкого человека? Тоже в общем машинальное слово, не к месту и не ко времени...
      -В обширном внутреннем дворе дома Лазаря тоже собралось немало людей. Все традиционно для поминок обсуждали, каким славным человеком был усопший. Звучали даже шутки - добрые, наивные, нет-нет да и засмеется кто. Поминки выходили не грустными. Лазарь был бы рад, что его провожают без напускного уныния и долгих пафосных речей. Так, во всяком случае, думалось Петру, хотя Лазаря он знал лишь по скупым строкам канонических писаний. Но не это занимало его мысли сейчас, совсем не это...
      Когда же? Когда?.. Очередное библейское чудо, во славу которого будут ставить по земле храмы, должно случиться сегодня? Или завтра? Или вовсе не должно?.. Лазарь уже четыре дня как похоронен, в евангелиях - тот же срок, но на самом-то деле в такой жаре тело разлагается быстро...
      Из разговоров стало ясно, что Лазарь, мужчина сорока пяти лет, долго болел непонятно чем, часто кашлял кровью и умер внезапно - заснул и не проснулся. Похоронили его тем же вечером. Было это четыре дня назад.
      - Мирьям, покажи мне могилу Лазаря, - попросил Иешуа.
      - Конечно. Пойдем.
      Другие гости тоже засобирались к могиле. В итоге из дома вышла целая процессия, человек сорок - пятьдесят.
      Могила Лазаря находилась примерно в километре к югу от поселка, у подножия холма, среди множества других, подобных ей могил-пещер. Белый круглый камень, диаметром метра два с лишним, закрывал вход в пещеру, где покоилось тело.
      Уже на подходе многие стали доставать заранее приготовленные мешочки с древесным пеплом, чтобы посыпать им голову, - к трауру здесь относятся серьезно, подумал Петр, поглаживая свою темную бороду, хоть и не длинную, но которой, согласно обряду, вовсе быть сейчас не должно. Но он не один такой, вон - все ученики, да и сам Иешуа тоже с бородой, и пусть не косятся на них с неодобрением эти правоверные иудеи: в конце концов, они не на похороны шли, а знакомиться с другом Иешуа. Он же не предупредил о своей смерти.
      Хотя... Иешуа-то как раз знал, что их ждет здесь. Не зря он вдруг вспомнил о Лазаре из Бейт-Ханании. Все осознанно, все - и напускная веселость при встрече с Марфой, и блистательно сыгранное горе, когда она сказала о смерти брата... Не Петру вмешиваться в замысел ученика. Это - его поляна, его театр, его жизнь...
      Поводы повозмущаться для правоверных иудеев еще не закончились. Вопреки всем законам Иешуа подошел вплотную к могиле, коснулся рукой белого круглого камня. Среди людей прошел ропот, кто-то выкрикнул:
      - Что делаешь, неразумный?
      Действительно, Иешуа нарушал еще одно правило: к могиле прикасаться может только родственник, да и то с последующим омовением в микве - для восстановления ритуальной чистоты.
      Но, словно не слыша голосов осуждения, Иешуа стоял, опершись обеими руками о камень, потом Иешуа прикоснулся к нему лбом: теперь, уже в полной, вдруг упавшей тишине, наблюдающие ждали, что же этот странный - неправильный! галилеянин будет делать дальше. Иоанн и Петр переглянулись: оба чувствовали нарастающее напряжение, исходящее от друзей Лазаря, готовых применить силу к наглецу, оскверняющему ладно - себя, но главное - могилу.
      Дальше - больше.
      Иешуа решил повыступать. Как в далеком будущем, в родной Петру России, будут выступать с могилы вождя другие вожди.
      - Лазарь умер, - громко, отчетливо, как всегда говорил с многими людьми, произнес Иешуа, - но смерть его лишь во славу!
      В аудитории - недоумение: какая слава? Что он говорит?
      - Во славу Господа, во славу его наместника на Земле! Вот увидите, продолжал Машиах, - смерть нашего друга принесет вам веру! Веру праведную, единственно приемлемую Богом. Отряхните пепел с голов ваших! Скиньте траурные одежды! Возрадуйтесь, ибо обретаете самое ценное, что можете обрести, возможность вступить в другую жизнь, лучшую и Богу угодную.
      Отнюдь не похоронную речь Иешуа прервал громкий женский возглас - Мария заплакала, закричала, заблажила:
      - Негодяй, предатель! Что ты говоришь? Какую радость может принести смерть моего брата? Уходи! Уходи сейчас же!
      В сторону оратора двинулись трое самых крепких мужчин - 6 глазах решимость, руки сжаты в кулаки.
      Иоанн и Петр отреагировали мгновенно. Короткий мысленный импульс - и девять человек встали перед Иешуа живой стеной.
      Ученики, видимо, сами не поняли, что заставило их так поступить, но ни один из них не сомневался, что делает правильно, - Машиаху угрожают, его надо защитить. Три иудейских активиста, завидев такую картину, в бой бросаться раздумали, притормозили, но злость осталась. Она хорошо чувствовалась.
      - Мирьям! Люди! Верьте мне! Я покажу вам, что слова из уст моих правдивы... Вы любите Лазаря?
      Тяжелое молчание.
      - Это простой вопрос, - повторил Иешуа. - Вы любите Лазаря?
      Он медленно оглядел собравшихся, словно желая заглянуть каждому в глаза.
      - Любим, - подал голос один из трех иудейских богатырей, - и не позволим тебе, галилеянин, осквернять его могилу!
      Иешуа остался доволен ответом. Тем более что решительное "не позволим" так и осталось ничем не подкреплено. Как стояли, так и стоят - только глазами полными ярости его поедают. Миг - и съедят, ничего не останется. Конец проекту "Мессия".
      Но Иешуа точно знал, что до конца еще ох как далеко. Петр в данном случае имел в виду, естественно, никакой не проект, а именно маленький театр под открытым небом Вифании.
      Теперь Машиах решил апеллировать к родственникам.
      - Марфа, Мирьям! Мы знакомы давно. Наши отцы были хорошими друзьями. Между нами никогда не было раздоров. Вы знаете, как я люблю вашего брата. Так скажите мне, разве не были бы вы рады, если бы Лазарь был жив?
      - Зачем задаешь пустые вопросы? Зачем издеваешься над нами? - Мария, не стесняясь слез, гневно смотрела на Иешуа. - Уходи, прошу тебя! Не мучай нас!
      - Меньше всего я хочу причинить вам боль. Верите мне?
      - Не верим! - хор голосов.
      Удивительное единодушие. Петр даже удивился. Веры нет, нет того топлива, на котором, по его, Мастера, разумению, работает фабрика чудес в голове Иешуа. Есть только ненависть, желание избавиться от этого выскочки-назаретянина...
      - Ну и не надо, - неожиданно сказал Иешуа. - Похоже на то, что Лазарь живой нужен только мне, а этого вполне хватит. - Это было произнесено тихо, почти про себя. - Иуда, Яаков, помогите мне отодвинуть камень.
      - Он хочет отодвинуть камень! - Три молодца не выдержали, тяжело сопя, поперли на стоящих цепью защитников Иешуа. К ним присоединились еще семь или восемь человек. Перевес, однако...
      Первым объектом атаки был избран субтильный Варфоломей. Юношу схватили за грудки и просто отбросили назад, исключив тем самым из дальнейшего "веселья". Но те, кто остался...
      Вряд ли Дэнис или тем более Клэр поддержали бы сейчас Петра. Но он был Мастером, он имел право принимать решения, и плевать ему было на мнение любого начальства. Включая самое высокое.
      Мастер взял на себя тех троих. Аккуратным ударом ребра ладони по кадыку вывел из строя одного, затем руки сами сцепились под прямым углом в замок, и правый локоть мощно обрушился в височную кость второго, а третий был выключен простым и неэлегантным ударом ногой в пах. На все про все - пятнадцать секунд: зачетная норма по самообороне в Службе, по пять секунд на каждого. Молодец старичок, покоптишь еще небо! А что там на других фронтах?..
      Картина была живописная. Двое повисли на громиле Яакове - тот вертелся, не в состоянии их сбросить. Андрею сразу не повезло: он уже лежал с разбитым носом в пыли, а его мутузили ногами три иудея. Еще один схватился с Иоанном и, похоже, проигрывал: годы занятий в Кумране научили Богослова-Предтечу суровой мужской игре - рукопашному бою без правил, или по-простому - безжалостной драке. Иуда тоже не дал себя в обиду - его поверженный противник валялся лицом вниз с окровавленным затылком, а бывший зилот уже искал глазами, кому бы помочь.
      - Бери Яакова, я к Андрею! - крикнул Петр и получил в ответ короткий кивок.
      За Фому беспокоиться было нечего - тот, кажется, просто своей массой задавил двух нападавших и теперь тоже спешил на помощь друзьям.
      Яакова быстро, освободили от груза двух иудеев, зафиксировав их на вифанийской сухой земле нокаутирующими ударами, а вот Андрей успел получить свое - впоследствии обнаружилось, что у него поломаны ребра и отбиты почки. Троих усердных драчунов от него оттащили и убедительными, хотя и болезненными жестами объяснили им, что драться нехорошо.
      Потери после битвы оказались небольшими, если не считать стонущего Андрея; ушибся, падая, Натан; Иоанн в кровь разбил кулак, Фоме порвали рубаху, а Левию вообще врагов не досталось. По сравнению с плачевным состоянием нападавших трое без сознания, у одного сломана рука, еще один так и не разогнулся, все за ушибленное достоинство держится,, а остальные ковыляют прочь с поля брани, ученики отделались очень легко.
      Петр вовремя вспомнил: тот, который от него в кадык получил, так и лежит, хрипя, посинел весь, задохнется не ровен час. Это уже смертоубийство будет, некрасиво. Мастер подошел к нему, энергично, обеими руками сдавил шею с боков, и кадык встал на место. Пострадавший задышал часто и жадно, лицо его стало розоветь.
      Самое интересное, что за время потасовки ни один из напавших не покушался на Иешуа. Дрались только с учениками, а о самом главном возмутителе спокойствия как бы и забыли. Впрочем, Петр был спокоен за Иешуа: кто-кто, а он-то защитить себя сможет. И драку мог бы предотвратить, да, видимо, хотел посмотреть, на что способна его команда. Что ж, экзамен - если это и впрямь был экзамен - они выдержали...