Кричащими, молящими, молчащими, смердящими, больными и здоровыми, молодыми и дряхлыми. Казалось, вся Галилея явилась сюда, чтобы устроить этот странный митинг. Лишь два дня прошло с того момента, как Иешуа исцелил парализованные руки капернаумского парнишки. Два коротких дня. Для распространения новостей масса времени, как оказалось.
      Иешуа сидел в доме и в буквальном смысле принимал больных. Этакий земский врач. В качестве ассистентов были местные рыбаки, третьего дня сильно пораженные увиденным чудом и крепко уверовавшие в чудесные умения плотника из Назарета. А ему, плотнику, только этого и надо. Больше веры - легче делать чудеса.
      Материалист Петр уже усвоил эту рабочую закономерность...
      Поток больных начался рано утром. Первым принесли местного калеку Исава. Старика в Капернауме знали все - он был завсегдатаем рыбного рынка. Выпрашивая подачку, ползал по земле, волоча за собой тонкие серые обездвиженные ноги. Исав был безумен и все время выкрикивал странные, никому не понятные фразы, но к его воплям все в поселке уже давно привыкли. Однако после той достопамятной бури, наутро, когда торговцы только раскладывали свой товар, никто не слышал знакомых криков безумца. Кто-то решил выяснить: часом, не умер ли старик, и, поискав, нашли его сидящим под деревом и плачущим. Увидев людей, он утер слезы и очень отчетливо сказал: "Здесь Спаситель!" После этого он больше не бредил, а только тихо просил прохожих отнести его "к Спасителю".
      С него-то, с Исава, все и началось.
      Теперь, когда солнце уже высоко, через руки Иешуа успело пройти человек сто - сто пятьдесят. Петр, начавший было считать, вскоре сбился и бросил это дело. Кому тут нужна документальная точность?.. Уж не ему лично. По предварительным прикидкам, Иешуа уже намного превысил количество излеченных, означенное в четырех Евангелиях.
      Если поначалу Иешуа тратил на каждого пациента по пятнадцать или двадцать минут, то теперь только прикасался рукой к больному или, напротив, подносил его руку к своему лбу и отпускал. Люди благодарили его, пытались расплатиться, совали деньги, просили забрать скот, но Иешуа только улыбался в ответ. Эффективность лечения, правда, была всегда разной. С парализованными конечностями назаретянин справлялся довольно неплохо, а вот полностью недвижимых людей поставить на ноги ему пока не удавалось. Он просил не уносить их, обещал, что займется позже. Но так или иначе люди уходили счастливыми, даже если сразу не происходило резких изменений в лучшую сторону в их болезни. С абсолютно необъяснимым ехидством - с чего бы? - Петр отметил, что одним махом очистить кожу прокаженного Иешуа не может. Многое он, в общем, не может сразу, с ходу. Но люди веровали в свое выздоровление и, похоже, щедро делились верой со своим врачевателем. С каждым новым человеком Иешуа становился все менее напряженным, начал улыбаться, шутил с рыбаками, стоявшими у входа и сдерживавшими народ. Мастер явно ощущал изменения, происходившие в его подопечном - не было теперь темных мысленных блоков, не было придушенных эмоций. Иешуа источал дивный сладко-розовый запах, который был способен уловить только Петр, запах счастья.
      Кстати, о запахе. Очень скоро воздух в доме пропитался теми ароматами, которые свойственны нищим, калекам, живущим на улице беднякам, да еще добавить к этому - гнойные раны у многих, тоже запашок - не из сладких... В общем, Петр вежливо удалился на крышу - и воздухом подышать, и масштабы нашествия сирых и убогих оценить.
      Счастье. Вот вам еще одно эфемерное понятие, которого нет в скупом лексиконе докладных, объяснительных, рапортов и прочей отчетной макулатуры. Надо с этим мириться. Никогда не было, а теперь вот будет. Петр был настроен решительно - мало ли чего никогда не было! В его нынешнем задании все для всех впервые - и для Службы, и для него самого.
      В ровном море толпы, почти на горизонте, Петр со своего наблюдательного пункта вдруг увидел нечто странное, нехарактерное для происходящих событий. С окраины поселка, взрезая людские массы, к побережью, а значит, и к дому Фомы двигались всадники. Плотный отряд порядка двадцати человек старался держать постоянную скорость, не обращая внимания на то и дело попадавшихся под копыта людей. Мастеру с его суперзрением было хорошо видно, что люди, ехавшие верхом, были вооружены дубинками, копьями и луками, а на голове у каждого повязан кроваво-красный платок.
      Сомнений не было - это зилоты. Летучие, неплохо оснащенные, почти неуловимые отряды зилотов - борцов за независимость от римского правления, периодически возникали то там, то здесь, совершали налеты на римские патрули, грабили дома лояльных властям людей и безжалостно убивали всякого, кто симпатизировал чужеземцам. Все это вершилось под девизом: "Никакой власти, кроме власти Закона, и никакого царя, кроме Бога". На отряды зилотов римлянами периодически устраивались облавы, но, как правило, уничтожить полностью их не удавалось - хорошо знающие местность, родившиеся на этой земле люди легко терялись среди простого населения, которое к зилотам относилось хорошо, хотя и побаивалось. А как не опасаться вооруженного человека?..
      Через несколько минут конный отряд, оттеснив от дома всех прочих людей, жаждавших чуда, занял пятачок перед входом. Всадники были возбуждены, несмотря на явную усталость, лошади фыркали, трясли мордами и роняли на песок пену. Зилоты привезли раненого. Он лежал на попоне ничком, уткнувшись лицом в гриву, привязанный к шее коня широким кожаным ремнем. Одежда на его спине пропиталась кровью: видимо, рана была большая и глубокая. Четверо спешившихся людей отвязали раненого, осторожно пронесли его в дом, положили перед Иешуа. Самый широкоплечий и мощный из приехавших - предводитель, склонил голову и произнес:
      - Приветствуем тебя, Равви! Мы приехали за помощью к тебе. У нас раненый. Ты сможешь ему помочь?
      Иешуа на секунду задержал взгляд на оружии, которое пришедшие не выпускали из рук, и ответил:
      - Конечно. Как его имя?
      - Его зовут Иуда. А я... - Говоривший чуть изменился в лице, горделиво приподнял голову. - Я - Варавва. Ты знаешь, кто мы такие?
      - Мне все равно, кто вы. - Иешуа невозмутимо глядел Варавве в глаза. Этот человек ранен. Вот что важно. Кем бы он ни был, я вылечу его.
      - Ты стал бы лечить римлянина или самарянина? - спросил Варавва с нажимом.
      - А они разве не люди? Разве они не испытывают боли? Молодец Иешуа, подумал Петр. Спокоен, как скала. А от этого Чапаева иудейского ненависть ко всем и вся так и прет.
      Варавва зло сплюнул на пол и вышел. За ним последовали остальные.
      Иуда лежал перед Иешуа на низком топчане лицом вниз и тихо стонал. Назаретянин разорвал на нем одежду, обнажив огромную, через всю спину, рану с ровными краями. Не иначе римский меч, отметил Петр, скользящий удар наотмашь. По закону, только римлянам позволялось носить такое оружие. Но зилоты были бы плохими воинами, если бы не брали трофеи... Иешуа снял с раненого остатки одежды, явив взорам не только грязное, в синяках, тело, но и тот самый короткий римский меч, пристегнутый к поясу. На рукоятке, там, где должен был быть орел герб римского войска, красовались теперь вполне определенного вида шрамы: новый хозяин меча камнем стесал ненавистную эмблему.
      Иешуа внимательно осмотрел рану, промокнул ее куском ткани, чем вызвал громкий стон, присел на корточки перед лицом Иуды, взяв за подбородок, поднял ему голову.
      - Я помогу тебе. - Иешуа каждый раз произносил эту фразу перед тем, как творить очередное медицинское чудо.
      - Не старайся, Равви, мне уже не помочь, - прохрипел Иуда, - силы оставляют меня.
      - Ты знаешь, а я ведь могу и убить тебя, - раздумчиво сказал Иешуа, - могу отнять у тебя жизнь. Ты веришь в это?
      - Добить меня сейчас нетрудно. - Иуда изобразил подобие: улыбки на лице.
      Его не удивило, что кудесник-врачеватель предлагает ему смерть, Он сам хотел ее. Петр и Иешуа это явственно ощущали.
      - Ты не хочешь жить, Иуда. Как мне исцелять тебя без твоего желания и без веры?
      - Не старайся, Равви, оставь меня. Я не хочу жить калекой, я не чувствую своего тела, а воин без тела... Разве ж это воин?
      Удивительная способность пусть обреченно, но все же иронизировать, несмотря на кровавые пузыри на губах и жуткую рану на спине, заставила Петра почувствовать уважение к разбойнику-зилоту. Вглядевшись, Мастер увидел, что удар римского меча сокрушил Иуде ребра и повредил позвоночник, - вот почему он жалуется на отсутствие чувствительности в теле.
      - Нет, Иуда, ты хочешь жить. Это я знаю лучше тебя. Я даже знаю, зачем тебе следует жить. Ты еще не выполнил своего предназначения. Да! - Иешуа покивал головой, словно соглашаясь с самим собою. - Я вылечу тебя. Ты не будешь калекой. Ты не веришь - ну и не надо. Зато я верю. - Голос его становился все громче, тон яростней. - Потом ты пойдешь со мной, бросив все, чем жил раньше. Ты мне нужен, понял?
      - Да, Равви. Я понял. Пусть будет так, как ты говоришь. - В хрипе Иуды слышалось удивление.
      Вот вам и еще одна нестыковка, отметил Мастер, уже машинально отметил, привычно. Биг-Брэйн рассчитал, что своего Иуду Иешуа найдет среди капернаумских рыбаков, как это и должно быть, как это сказано в каноне, а он, поди ж ты, зилот...
      Пока Петр размышлял о том, сколько еще непредвиденностей подкинет ему своенравная История, Иешуа занимался врачеванием пострадавшего разбойника. Методы, надо сказать, были те еще. Запустив сомнительной чистоты пальцы прямо в рану Иуде (бедняга аж взвыл от боли), Иешуа закрыл глаза и что-то прошептал. Затем наклонился и плюнул прямо в разрез. Кровотечение, как ни странно, почти сразу остановилось. Смоченной в вине длинной полосой ткани назаретянин обернул тело Иуды, закрыв тканью рану, и велел Андрею и Фоме отнести его в глубь дома прямо на топчане.
      - Кончилась твоя война, Иуда.
      Едва Иешуа успел произнести это, как во дворе послышался шум, крики, ржание лошадей и... звон оружия.
      Петр рванул из дому и остолбенел: на крошечном пространстве между капернаумскими домишками шла тоже крошечная, но вполне настоящая война. Никуда не уехавшие зилоты, ждавшие результатов лечения своего соратника, отчаянно отбивались от невесть откуда взявшихся римских воинов. Римляне были пешими, но появление их было столь внезапным, что зилоты не успели вскочить на лошадей и поэтому не имели своего главного козыря - стремительности и мобильности. Да и сам "боевой плацдарм" и окружающая его толпа, никуда, к удивлению Петра, не сбежавшая, а, наоборот, с интересом и без боязни наблюдавшая за "войной", не дали бы всадникам пространства для маневра. А в пешей рукопашной схватке у легионеров было несомненное преимущество. Оно состояло в первую очередь в привычном, отточенном мастерстве, а во вторую - в очень удобном именно для пешей схватки вооружении: в больших прямоугольных щитах, которыми воины ловко отбивали свирепые удары зилотов и из-за которых производились точные выпады копьями и мечами. Да и численностью римляне превосходили эилотов значительно. Уже минуту спустя легко раненный в плечо Варавва сорвал с головы красную повязку, взмахнул ею, подавая знак товарищам, и весьма успешно исчез в толпе, охотно его скрывшей. Его примеру мгновенно последовали и остальные. Лишь один боец не успел убежать - его настиг тот же самый удар меча, который свалил Иуду: наискось через всю спину. Но в этом случае уже со смертельным исходом.
      Стычка закончилась вдруг и сразу - как и началась. Зилоты исчезли, римлянам стало не с кем драться. Спокойно, почти равнодушно - вот уж работа так работа! - легионеры убрали мечи, кто-то оттащил в сторонку труп; К Петру подошел один из воинов, видимо, главный, вежливо спросил:
      - Что здесь делали эти разбойники? Петр, показав рукой на Иешуа, стоящего позади, в проходе между домами, сказал:
      - Это лекарь. Они принесли ему раненого. Легионер нахмурился:
      - Где он? Где раненый? Несите его сюда!
      - Он умер. - Голос Иешуа был тих, носолдат расслышал сказанное.
      - Умер? От чего?
      - Его ударили мечом в спину. Почти надвое рассекли. Его принесли уже мертвым, я не смог ничего сделать.
      Петр впервые видел, как Иешуа лжет. Спросил мысленно:
      "А если он попросит показать ему тело?"
      "Не попросит". - Иешуа был уверен.
      Легионер задумался, поскреб небритый подбородок. Помолчал. Петр отчетливо слышал, как тяжело, каменным жерновам подобно, ворочались в его голове под остроконечным шлемом медленные мысли. До чего-то доворочались, потому что он сказал:
      - Это хорошо. Хорошо, что он умер. А то бы мы вас... ну, не важно. Эти зилоты час назад напали на сборщика налогов с охраной. Один из моих ребят полоснул мечом какого-то из разбойников. Теперь все сходится. Только вот, бараны тупоголовые, не уберегли самого мытаря. Ранен он. Боимся, что погибнет. Уж очень его покалечили... Тогда не сносить нам головы... И вам тоже.
      Римлянин говорил спокойно, почти дружелюбно, но за этим спокойствием мощно ощущалась готовность вытащить опять свой короткий меч и укротить (или укоротить) всякого, кто будет ему перечить. Он это умел и своего умения таить не собирался.
      - Покажите раненого, - спокойно сказал Иешуа. Вот уж кому наплевать было на умение легионера махать мечом. В рядах легионеров наметилось шевеление, двое воинов вынесли вперед лежащего на щите человека. У него был вспорот живот, лиловые внутренности вывалились, одежда залита кровью. По толпе, окружавшей дом и все это время покорно безмолвствовавшей, - для людей все было зрелищем, и смерть, и излечение, и бой, и все толково чувствовали, на что как реагировать, - прошел одобрительный ропот. Все здесь знали мытаря Левия - галилеянина, состоявшего на службе у Кесаря. Он ходил по домам с тремя легионерами охраны и собирал налоги, не делая разницы между богатым и бедным. Если последняя ледащая овечка подлежала изъятию, он ее изымал. То, что люди будут голодать после этого, его не заботило. Поэтому не слишком, мягко говоря, любящий Левия народ был весьма рад очередному зрелищу: злобный римский мытарь с кишками наружу.
      Бесчувственного мытаря внесли в дом. Командир легионеров пожелал понаблюдать за процессом чудодейственного излечения и сел возле входа на деревянный ящик. Понятно было, что теперь он с Левия глаз не спустит - мало ли что иудейский врачеватель может сделать с местным врагом народа!
      Но увидеть процесс ему не удалось. Равно как и всем остальным. Иешуа сел возле мытаря, потрогал его лоб, произнес:
      - Он мертв. Вы принесли мертвого человека.
      - Как мертв? - Легионер вскочил.
      - Просто. Мертв. Как бывают мертвы люди.
      Воин схватил Иешуа за Одежду:
      - Он был жив! Ты убил его, гнусный колдун!
      - Нет, - спокойно отвечал назаретянин. - Он мертв. И я этому рад. И ты этому рад. - Иешуа смотрел без улыбки, колко смотрел.
      - Я. Этому. Рад, - механически произнес легионер.
      Глаза его остекленели, он отпустил Иешуа, отошел - весь какой-то сгорбленный. Иешуа продолжал:
      - Ты этому рад. Люди этому рады. Всем хорошо. Пойди и скажи, что мытарь умер, пусть назначат нового.
      Воин, печатая шаг, как на параде, вышел из дома.
      Петр улыбался про себя: его ученик неплохо освоил мастерство гипноза. Плюс, как уже понятно, к телекинезу. Всего пара слов - и этот вояка уже под контролем.
      Снаружи римлянин устроил короткое шоу.
      Подобно американскому проповеднику, он расставил руки и безумно закричал:
      - Мытарь Левий умер! Вы рады?
      Толпа сдерживать себя не стала. Очередной этап зрелища - очередная планированная реакция. Радостный гомон прошелся над Капернаумом и утих на самой его окраине.
      Собрав свое крошечное войско, командир легионеров ушел в неизвестном ни Петру, ни Истории направлении.
      А Левий оказался жив. И Иешуа знал об этом. К концу дня мытарь даже мог ходить, постанывая и держась за живот, на котором розовел совсем свежий, чудесным образом возникший шрам.
      А Иешуа сегодня солгал. Любопытный для него поступок.
      Вечером, прокручивая в памяти богатый событиями день, Петр понял: за все довольно долгое время, что он знает Иешуа, ему практически не приходилось уличать своего ученика во лжи. Правда, конкретных случаев не припомнить, и было это только в детстве, пожалуй... А нынче - ложь крупная, да еще два раза подряд, да еще кому лгал: отчаянным представителям власти - римлянам.
      За ужином спросил:
      - Иешуа, а ты не боялся, когда лгал этому римлянину?
      Иешуа отложил кусок хлеба, задумался.
      - Боялся?.. А чего мне бояться? То, что я ему сказал, для него ложью не является. Он ведь правды не знал. Ложь, Кифа, становится ложью только тогда, когда правда известна обоим. А то, что я его заставил поверить в смерть Левия, - это не обман. Это просто нечто, чего нет. А "нет" и "есть" - понятия зыбкие, разница между ними настолько незаметна, что любой, если кто-то захочет, может поверить и в "есть" и в "нет". Заметь: если кто-то захочет. Или по-другому: если кому-то надо. Мне было надо, Левию было надо, нам всем, и тебе тоже, было надо - и римлянин поверил. А ведь это именно ты, Кифа, научил меня внушать людям то, чего нет на самом деле! - Иешуа опять начинал говорить на повышенных тонах, закипать.
      - Это называется "гипнос". По-гречески - "сон". - Петр попробовал увести ученика от темы.
      Но ученик никуда уходить не хотел.
      - По-гречески - быть может. А по-простому это называется обман! Чего ты от меня ждешь, Кифа? - Иешуа поднялся с подушки, на которой сидел, заходил по комнате.
      Многочисленные свидетели этой сцены с удивлением наблюдали за происходящим. Рыбаки, Иуда, Андрей, сам Левий, вокруг которого и разгорелся спор, - все собрались нынче за ужином. А тут - такое дело, совсем непривычное: Машиах рассердился!
      И похоже, не на шутку. Опять матрица гуляет, традиционно уже и все-таки с непониманием, замешанном на легком страхе, подумал Петр, опять немотивированная злость, опять неожиданные поступки. Матрица - чужим разумным существом, этаким захватчиком-инопланетянином! - ворочалась в мозгу Иешуа, умащивалась поудобнее, чтобы слиться с сознанием, стать незаметной... Нет, точнее, самим сознанием и стать.
      - Ты ждешь от меня святости? - почти кричал Иешуа. - Как от Йоханана? Так вот, я - другой! Я точно знаю, чего хочу! Я вижу цель! И пойду к этой цели. Я избран, ты знаешь это, и знаешь, кем я избран! Он дал мне цель! И если надо, я стану обманывать, или, если хочешь, творить гипнос. И если надо... - Пауза, заполненная лишь потрескиванием масляных светильников и прерывистым дыханием молчащих слушателей, невольных свидетелей. - Если надо, буду убивать.
      Мягко говоря, неожиданное заявление'...
      А Иешуа продолжал:
      - Да, Кифа, да. Ты не ослышался. Будь честен со мной и сам с собой. Признай - обман повсюду. Даже ты... Ты ведь давно обманываешь меня. Я помню, с чего все начиналось, Кифа! С обмана! Ведь так, Кифа, я прав?.. И даже теперь, спустя столько лет, я так и не знаю, кто же ты такой на самом деле... Ты показал мне, что я - избран, но кто послал тебя?..
      В как обычно заблокированном мозгу Петра невольно проскользнула мысль, ни для кого, впрочем, не предназначенная; тебе и не следует знать, для твоего же блага.
      Мощный блок рассыпался, как трухлявая доска. - Не следует знать? - Иешуа улыбался. - Кифа, ты признаешь свою ложь! Ложь во имя безопасности, ложь во спасение... Знаешь, Кифа, ты прав. Так и должно поступать, если есть настоящая цель. Я не ведаю твоей. Но у меня, повторяю, есть собственная, и ты пока идешь со мной по одной дороге. Верю, что и дальше дорога у нас одна. Значит, если тебе можно лгать, то мне и подавно.
      Успокоился, как выключился. Сел обратно на подушку. Гости дома Фомы, да и сам хозяин, озадаченно молчали, пытаясь понять, зрителями чего они только что были - низвержения Машиаха либо, наоборот, его возвышения.
      Страна крайностей, время крайностей. Черное и белое. Злое и доброе. Верное и неверное... А как насчет полутонов?..
      У Петра остался еще один вопрос, который он хотел задать Иешуа без свидетелей. Для этого не нужно было уединяться - мысленную беседу подслушать невозможно.
      "Иешуа, ты собираешь вокруг себя таких разных людей... Опасно разных. Например, зилот и римский прислужник - сборщик налогов... Они ведь - враги. И значит, в твоей команде - враги. Хорошо ли так?.."
      "Нет, Кифа. Теперь они не враги. Они объединены общей идеей и не могут быть врагами. А прошлое их... Вот, Левий, мытарь: он обладает редким для людей свойством - умеет быть верным. Он был верным своему делу, даже понимая, что грабит своих земляков. Он оставался верным, невзирая на людскую ненависть к нему. Такая вера - драгоценный камень в горе пустой земли. Поверь, уж я-то знаю толк в вере..."
      "А Иуда, зилот, зачем он тебе?"
      Провокационный вопрос. Петр хотел услышать версию ответа Иешуа.
      "Иуда умеет воевать. Он хороший воин. И опять редкое свойство: он не знает жалости, если сражается за правое дело. А нам воины будут нужны... Я ощущаю свою силу, Кифа, она рвется из меня, но у меня всего две руки, а мне нужны десятки, сотни рук!"
      "Какова она, твоя цель?"
      "Ты прекрасно знаешь ее. Ты вложил ее в меня - давно, когда я был ребенком. Вложил, потому что знал, что я - избран. Ты учил меня жить, но однажды я понял, что твои знания и твои желания - это всего лишь основа для большего. Меня называют Машиахом? Я и есть Машиах!"
      "Ты торопишься, Иешуа..."
      "Я не тороплюсь, ты ошибаешься. Я выжидаю. Я сказал: сила рвется у меня из рук. Это так. И с каждым днем ее становится все больше и больше. И однажды мне не удастся удержать ее".
      "Я не вправе мешать тебе. Очень надеюсь, что ты умеешь понимать и видеть, и если ты поймешь, что поторопился, и увидишь, что ошибался, ты скажешь мне... Да, еще. Иметь силу - не штука. Уметь управлять ею - вот высшее мастерство. Ты умеешь?"
      "Ты учил меня, Кифа, тебе ли не знать..."
      И добавил вслух:
      - Не беспокойся: мне ее еще копить и копить. Но когда я пойму, что накопилось достаточно, то сумею верно направить ее.
      - И куда, если не секрет?
      - Есть город, который ослеплен гордыней. Ты знаешь, о чем я говорю. Мне его дано вразумить...
      Город, ослепленный гордыней, - это, конечно, Иерусалим. Только как Иешуа собирается его вразумлять? Силой слова?.. Как известно, это у него не получилось... Иначе? Каким-нибудь неканоническим способом?.. Петр не ведал такого способа. Разве что римская армия под командованием Тита Флавия? Но это произойдет не скоро, и Титу, и его солдатам надо пока подрасти, а может, и вообще - родиться. Тридцать пять лет еще до осады Иерусалима, до начала его гибели.
      Что-то задумал Иешуа, что-то все-таки са-а-авсем неканоническое. Или вовсю пользуется тем, чему научил его Петр. Как он недавно сказал: "Ты научил меня внушать людям то, чего нет на самом деле!" Если так, то учеба дала хорошие результаты...
      Знал бы Петр, где упадет, соломки бы подстелил.
      А ведь Иешуа еще и другое сказал - о силе: "Мне ее еще копить и копить".
      ОТСТУПЛЕНИЕ - 5
      Из бесед Macтepa-3 Петра Анохина (далее - М.) с экспертом-историком Службы Соответствия Клэр Роджерс (далее - Э.)
      М. Мне все реже и реже удается с вами побеседовать.
      Э. Редко возвращаетесь в Службу?
      М. И возвращаюсь редко, и провожу здесь крайне мало времени.
      Э. Тянет назад? Ностальгия по первому веку?
      М. Признаюсь.
      Э. Понимаю вас. И завидую... Тогда что вас заставило потерять драгоценное время и прийти ко мне?
      М. Потерять?.. Клэр, не заставляйте меня в полный голос страдать из-за того, что наши встречи стали редкими. Мне очень не хватает роли дауна, но проект требует моего почти постоянного присутствия. Это и есть главная причина, а ностальгия - довесок... Знаете, я уже научился сам превращать свои сомнения во мнения. Пришлось научиться...
      Э. Давно пора. Все вы прочитали, все вы поняли, мозгами Бог не обидел... Что все же ко мне привело, сознавайтесь?
      М. Абстрактный вопрос. Но для меня важный. Стоит ли мне, как Мастеру Службы, стремиться к тому, чтобы реальные события в ходе осуществления проекта во всем соответствовали текстам Евангелий?
      Э. Однозначно - нет!
      М. Однозначно? Отчего такая категоричность?
      Э. Милый Петр, милый даун, вы читали... ну, что... ну, например, "Три мушкетера"?
      М. Естественно.
      Э. Дюма, как известно, пользовался подлинными записками Д'Артаньяна, реально существовавшего человека. Вы могли бы изучать по "Трем мушкетерам" историю правления Людовика XIII? Или хотя бы фрагменты истории корпуса мушкетеров? Или жизнь кардинала Ришелье? По глазам вижу ответ: нет. Правильно, это всего лишь - книга. Бумага с буквами, хитро сложенными в слова, а слова еще более хитро сложены во фразы. Такой вот фокус, называемый литературой... А что есть Библия вообще и евангелия в частности? Бумага с буквами, хитро сложенными в слова. Литература... Другое дело, что и в "Трех мушкетерах" немало достоверного, бывшего в действительности, и в евангелиях - тоже, наверняка. Но книга есть книга. Сначала капитан Д'Артаньян, сочиняя мемуары, тщательно правил жизнь, чтобы выглядеть лучше - красивее, умнее, сильнее. В общем, значительней. А евангельские тексты скорее всего сначала пересказывались из уст в уста первые потери правды, потом записывались по памяти - еще потери, еще коррекция, потом переписывались, потом переводились на греческий... И на каждом этапе вносилась, скажем так, необходимая для конъюнктуры времени правка. Так что не относитесь к ним как к историческим хроникам. Они написаны всего лишь людьми. Плюс - много позже описываемых событий. Самые древние переводы четырех евангелий - старый Сирийский и старый Латинский - датируются второй половиной второго века. Отсюда - вероятные сроки написания оригиналов. Точных данных нет, приблизительные - вторая половина, конец первого века. Нет и безупречных доказательств авторства. Кто-то считает, что Матфей, Марк и Лука - это лишь имена, титулы, а не реальные авторы. Кто-то считает - это и мое мнение, - что изначально был некий записанный оригинал, которым пользовались трое авторов трех синопсисов - от Матфея, от Марка, от Луки, созданных явно ранее четвертого - от Иоанна...
      M. Это-то хоть точно?
      Э. Полагаю, что оптимально точно. Абсолютно точного нет ничего. Но один только пример. В трех синоптических текстах есть предсказания Господа о гибели Иерусалима и разрушении Храма, а в Евангелии от Иоанна - ни слова. Для автора четвертого текста - это давным-давно прошедшее событие... И написаны четыре текста с разными целями и для разной аудитории. Скажем, Евангелие от Марка написано - так считается - для вновь обращенных христиан из язычников. Там подробно объясняются еврейские обычаи, еврейские выражения, мало выдержек из Ветхого Завета. Иоанн вообще писал позже всех, его текст явно предполагает, что читатели знакомы с тремя другими текстами, он не утруждает себя описанием подробностей жизни Христа. Кстати, именно поэтому Евангелие от Иоанна не считается синоптическим... Короче, подобьем итоги. Я оставила бы два предположения. Первое - что все четыре текста написаны либо по рассказам очевидцев - может быть, именно апостолов. Второе - что они основаны на каких-то записках плюс устные предания, бережно хранимые в общинах. Лука о том честно сообщает: "Как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова..."
      А как они передали? Что передали? Что вспомнили, а что нет? Что захотели рассказать, а что скрыли?.. Повторяю, Петр: это - книга. Пусть Книга Книг, но все равно - бумага с буквами, сложенными в слова. Хотите верьте, хотите - нет. Ваше право. Право как человека, но и как Мастера, профессионала - тоже. Я бы на вашем месте вообще не относилась к описанному как к догме.
      М. Тем более что в самих текстах много несовпадений, да?
      Э. Тем более. Но бог бы с ними, с несовпадениями! Кто-то так помнит, кто-то иначе: "время - вещь необычайно длинная", немудрено запутаться. Нечаянно или намеренно - не суть важно. Любые воспоминания, повторяю, всегда скорректированы памятью в лучшую сторону. А вот на явные исторические ошибки я обратила бы внимание.
      М. Что вы имеете в виду?
      Э. То, чего не могло быть по определению.
      М. Например?
      Э. Например, не мог Синедрион судить Иисуса так, как описано. Законы в Иудее соблюдались точно. А по закону члены Синедриона не имели права разбирать уголовные дела вне Храма. Христос был официально обвинен в богохульстве, а заседание проходило не в казенном помещении, а в доме первосвященника. Это первое. Второе. Заседание проходило ночью, а Синедрион по закону обязан был начать и закончить любое слушание до захода солнца. Третье. Категорически запрещалось разбирательство уголовных дел накануне праздника и тем более в праздник. А тут - Пасха. Да Синедрион прекращал заседания за неделю до Пасхи!.. Лень перечислять, но буквально все, связанное с захватом Христа, с судом над ним, с его казнью, никак не соответствует той правовой реальности, что существовала и неуклонно соблюдалась в стране. Закон был действительно законом, и об уважении к Синедриону говорит то, что все обвиняемые сами приходили на слушание их дел, будучи вызванными на определенный день, и приходили безропотно - как, кстати, однажды произошло с самим тетрархом Галилеи Иродом Антипой: вызвали - и пришел как миленький. А за Христом послали стражников. Невероятный факт!.. Все это говорит о том, что смерть Христа была заранее предопределена священниками. А раз так, то зачем нарушать закон и делать вид, что соблюдаются какие-то процессуальные тонкости?.. Толкователи евангелий это понимали и придумывали всяческие оправдания: сдвигали время распятия, растягивали его, полагали, что ошибка в дате - лучше, чем ошибка в сути. Толковать-то легко. Но, как известно, что написано, того не сотрешь.