Вниз, в подвал или в полуподвал, тоже вела лестница, но куда поуже и попроще. В таком доме, если сравнить его с соседними на улице, квартиры вряд ли дешевы. Вон лестница какова... Да за нее одну хозяин, небось, лишний рубль к квартплате накидывал! Столяр дядя Матвей не мог жить в дорогой квартире - не по карману. А между тем он живет именно здесь. Где конкретно? Ответ ясен: в подвале. Или в полуподвале, где квартиры наверняка много хуже и дешевле. Гениальный ход мыслей, что там Шерлок Холмс!.. И тут, как в добротном детективе, сзади раздался голос: - Чего встал? Вниз иди... Игорь обернулся не без ужаса. На него смотрел давешний малец, стоял у входной двери, придерживал руками штаны - скорее по привычке, чем по необходимости: держались они на лямке - и улыбался. Переднего зуба у мальца не имелось. Судя по возрасту, молочные у него выпали давно, а коренного, видимо, он лишился в драке. Бывает... - Иди-иди, не боись, - молвил малюточка басом, шмыгнул, как и вчера, носом, повернулся, не прощаясь, и выскочил на улицу. Счел свою миссию оконченной. Выходит, за Игорем следили. Точнее, не за Игорем, конечно, - подумаешь, персона грата! - а за домом, И заочно уважая дядю Матвея, а тем более Пеликана, можно было утверждать, что не один малец фланировал вокруг дома, кто-нибудь еще тем же занимался. И постарше, посолидней и посерьезней. Да, интересно, как Лида на мальца отреагировала? Сочла подозрительным или нет?.. Игорь осторожно спустился по лестнице - двенадцать ступеней вниз, сосчитал, - и уперся в низкую, обитую железом дверь. Нечего на ней не написано, никаких табличек не висит. Постучал, Сначала тихонько, а потом и посильней. Изза двери раздался приглушенный голос: - Кого надо? - Мне дядю Матвея, - сказал Игорь. - А от кого будете? - Мне вчера сказали, чтоб я пришел... - Погоди... Чем-то загремели, что-то с лязганьем грохнулось. Дверь приоткрылась, и в щель Игорь увидел глаз. Глаз помигал, кто-то кашлянул, и дверь, наконец, распахнулась. На пороге стоял высокий сутулый старик с великолепными - под стать Буденному! - пшеничными усами. - Игорь, что ли? - спросил старик. - Ну, я... - Заходи, ждут. Игорь вошел в крохотную прихожую, вернее, в пространство, отделенное от всего остального плотной занавеской. Старик сзади лязгал замком. Игорь отодвинул занавеску, увидел маленькую комнатку с низким потолком, стол посередине, керосиновую лампу на его голых досках. И за столом, выложив на него огромные лапищи, улыбаясь в сто зубов, сидел Пеликан.
      14
      Здорово, Игоряха, - сказал Пеликан. - Не ожидал? - Обижаешь, Пеликан, - улыбнулся Игорь. Он рад был его видеть и не собирался это скрывать. - Не только ожидал, уверен был, что ты где-то здесь обретаешься. - Ишь ты! - удивился Пеликан. - Какой проницательный, ехали бояре... С чего бы так? - Ас того, что если я кому-то и нужен, так тебе, а не мифическому дяде Матвею. - Логично... А почему мифическому? Вот он, во плоти. Знакомься. Усатый старик поставил хлипкий венский стульчик рядом с Пеликаном, сел и подкрутил усы. Жест был книжный, описанный всеми, кому не лень, но тем не менее... - Здрасьте, - поклонился Игорь, а дядя Матвей ему на свободный стул указал: - Садись. В ногах правды нет. Честно говоря, дядя Матвей напоминал этакого традиционного революционераподпольщика. Тут тебе и усы, и хриплый голос, и руки, как положено, жилистые, корявые, рабочие руки. Но он и не мог быть иным, потому что своя память, перемешанная с чужой, подарила Игорю именно то прошлое, какое он ждал, какое хотел видеть. - Как профессор? - спросил Пеликан. - Нормально. Гуляет по площади у фонтана. - Он знает, куда ты пошел? - Не-а, мы от него сбежали. - Мы? Надо было признаваться. - Там, у подъезда, Лида... - Что-о?.. - Так получилось, - зачастил Игорь. - Я не смог смотаться из дому, сначала Леднев увязался, город ему, видите ли, посмотреть захотелось, а потом и Лида, я же не сказал им, что иду к тебе... - Погоди, - остановил Пеликан Игореву пулеметную очередь. - Где она? - Лида? Гуляет возле дома. Пеликан посмотрел на дядю Матвея. - Там же Сом и Колька?.. Дядя Матвей смущенно кашлянул в кулак - это тоже у него вышло традиционно, по-книжному. - Девка ведь... Чего за ней смотреть... - Какая разница, - жестко сказал Пеликан, - Ладно - Колька, но Сом-то, Сом... - Я скажу им... Игорь слушал этот малопонятный разговор и делал свои выводы. Дом под наблюдением неивестного человека по фамилии или по кличке Сом. Ему в помощь придан некто Колька, - видимо, тот самый малец. Пеликан недоволен, что они никак не отреагировали на фланирующую у подъезда Лиду. Прав Пеликан, девка тоже может в охранке служить. Или не в охранке, охранка при царе была - в контрразведке... - Ты говорил ей, куда идешь? - Пеликан явно нервничал. - Что я, псих? - обиделся Игорь. - Не из детского сада. Сказанул и осекся: какой тут, к дьяволу, детский сад? О них пока не слыхивали в России... Но Пеликан на промашку внимания не обратил, а может, воспринял словосочетание буквально: сад, где гуляют дети. С боннами. Городской парк, к примеру... Пеликан встал и заходил по комнате. Она была ему тесна, как тюремная камера: три шага в одну сторону, три в другую. Дядя Матвей по-прежнему сидел молча и, не отрываясь, смотрел на Игоря. Игорь терпеливо ждал, пока Пеликан отмерит задуманное количество шагов и что-нибудь скажет. Наконец Пеликан остановился, взялся ручищами за гнутую спинку стула, Игорь даже испугался: не сломал бы... - Вот что, парень. Я чего опасаюсь? Можно ли тебе доверять? Другой бы стал убеждать Пеликана в своей верности, клялся бы и божился, а Игорь лишь плечами пожал. - Твое дело. Я тебя понимаю: чужая душа - потемки. - Не в том суть, - покривился Пеликан. - При чем здесь душа. Парень ты надежный, да больно дорога далека... - Куда дорога? Дядя Матвей разлепил губы - а Игорь думал, что они у него навеки склеились, - и вставил свое: - Не путай малого, Гриня, дуй по порядку... А Пеликан словно и ждал этих слов. Сразу успокоился, опять умостился на стуле и начал "дуть по порядку". - Про взрыв и пожар в казармах слыхал? - Весь город взбудоражен... - Какие-то умные люди постарались. - Пеликан подмигнул Игорю, полагая: тот поймет, что к чему, кого он в виду имеет. Может, просто так подмигнул, от хорошего настроения, а Игорь напридумал себе невесть чего. - Так из-за этих громких дел, - продолжал Пеликан, - мне из города трудненько будет выбраться... Игорь усмехнулся. Он знал то, что не было известно Пеликану. - К Софье Демидовне из контрразведки приходили, про тебя спрашивали... Дядя Матвей быстро глянул на Пеликана. - Я упреждал, не ходи сюда... - А не пришел бы - ни хрена б не было! - рявкнул Пеликан. Но дядя Матвей на рявканье внимания не обратил, сказал спокойно: - Зря гоношишься. И без тебя справились бы... И опять Игорь почувствовал, что он здесь лишний, что разговор идет о чемто своем, тайном, может быть, даже о взрыве в казармах. И посвящать Игоря в суть этого разговора никто не собирается. - Не ходил бы, сам пошел бы... - непонятно сказал дядя Матвей. А Пеликан немедленно отпарировал: - Другой сходит, ехали бояре. Вон он... - И на Игоря кивнул. - Идти далеко, - кротко заметил дядя Матвей. - А тебе сидеть и сидеть... Игорь наконец не выдержал полного неведения - слушал дурак дураком, ушами хлопал, - взмолился: - Может, объясните, о чем речь? - Объясни человеку, Гриня, - строго сказал дядя Матвей. - Он мне нравится. Серьезный. Вот и дождались! Игорь усмехнулся про себя, Большое дело: нас серьезными назвали... - Плохих не держим, - заносчиво подтвердил Пеликан и бухнул, не раздумывая, без подготовки: - Понесешь кое-куда один пакетик. Ба-альшой ценности вещь! Странное дело: Игорь совсем не думал сейчас об опасности. Более того, ни разу не вспомнил ни о темном дворе на Кутузовском проспекте, ни о вежливых мальчиках, ни об их угрозах, ни о своих - неподдельных! - страхах. Чужая память делала его смелым и решительным, а своя ни о чем неприятном не напоминала. Услужливой была. - Хорошо, - сказал он. - Куда идти? Пеликан перегнулся через стол, почти лег на него. Зашептал. Правда, шепот у него - в соседней комнате слышно. - В сотне километров на северо-запад - по вашей с профессором дороге, крюка давать не придется-должна стоять сейчас двадцать вторая кавдивизия. Командиром у них Иван Федорович Сокол, человек геройский. А начразведки - Семен Дворников. Запомни их фамилии. Придешь к Семену, доложишь обо мне так: сидит Пеликан в подполе, пряники жует. И передашь пакет. - А поверят? - Поверят. Только так и скажи, слово в слово: сидит Пеликан в подполе, пряники жует. Запомнил? - Запомнил. Дело нехитрое. - Запомнить - тут и впрямь хитрость не нужна. А вот дойти... - А что дойти? Шли до сих пор... - То до сих пор. - Или изменилось что? - Может, и изменилось. И тут молчаливый дядя Матвей выговорил не без суровости: - Серьезное дело тебе поручаем, парень. Сам видишь, каково в городе. Пеликана ищут. Моя рожа примелькалась, не сегодня-завтра сцапают. Половина наших по дворам ховается, носа не высовывает. Люто у нас, ох, люто! Дойди, парень, туда, дойди, очень надо. Игорь встал. - Давайте пакет. Дядя Матвей вышел в другую комнату и через минуту принес небольшой, чуть крупнее современного почтового конверта, пакет, крестом перевязанный суровой ниткой, запечатанный сургучной печатью. - Ежели что - съешь! - грозно сказал Пеликан, и непонятно было: то ли он всерьез, то ли шутит. Во всяком случае, Игорь тут же вспомнил виденный по телевизору фильм, где герой ел пакет с сургучной печатью, а потом долго мучился коликами в желудке. Весело! Однако ничего не попишешь, придется есть, коли что случится... Игорь взял пакет, на котором ничего не было написано, - просто чистая оберточная бумага да коричневая клякса сургуча - и сунул его за пазуху. - Дойду. И в это время за окном раздался пронзительный свист. Пеликан замер, повернув голову к окну. А дядя Матвей спокойно, даже, показалось, лениво произнес: - Тикаем. За мной, хлопцы.
      15
      Из соседней комнаты низкая, в половину человеческого роста, дверь вела на черную лестницу. Дядя Матвей чуть задержался, пропуская Пеликана и Игоря, и уже было слышно, как кто-то ломился в парадную дверь, грохотал железом по железу. - Колька уйдет? - спросил, как ругнулся, Пеликан. - Колька шустрый... А Сома они не углядят... Промчались по темному коридорчику, выскочили в большой подвал, заваленный углем. - На улицу! - крикнул Пеликан, вытаскивая из кармана наган. И только увидев его в огромной лапище Пеликана, в доли секунды заметив игрушечную малость оружия, даже потертость какую-то, будто им гвозди забивали, Игорь внезапно осознал, что все происходит в действительности, что опасность реальна, что сейчас Пеликан станет стрелять, и дяяя Матвей тоже сжимает пистолет - системы Игорь не знал, - понял все это, ожидая привычного за последние дни чувства страха, мерзкого холодка в животе и... не почувствовал ничего. Ничего, кроме ясной и четкой мысли: Лида! И сказал растерянно: - Лида! - А-а, черт! - Пеликан остановился, как налетел на какую-то преграду, выругался матерно. Дядя Матвей положил ему руку на плечо: - Не пори горячку... - Прижав правую руку с пистолетом к груди, неловко как-то он подкрался к двери, чуть приоткрыл ее, приблизил лицо к щели. - Пусто! Рванул дверь, выскочил наружу, притиснулся спиной к стене. Махнул рукой: давай, мол... Пеликан вышел следом, встал, не скрываясь. - Дядя Матвей, Игорь, шпарьте задами. Двор, куда они вышли, узкий тоннель, задавленный с одной стороны глухой кирпичной стеной какого-то здания, а с другой - деревянным, тоже глухим, доска к доске, забором, тянулся метров на тридцать, упираясь опять-таки в стену дома, в деревянную декорацию. Игорь намеренно подумал: "Декорация". В окнах, выходящих" с двух этажей в двор-туннель, никого не было, никто не заинтересовался ни шумом, ни топотом, ни даже звероватого вида мужиком с наганом. Лишь в распахнутом окошке на втором этаже полоскалась под ветром ситцевая, в синий горох занавеска да цвел фиолетовым цветом незнакомый Игорю куст в горшке. Если бежать, так именно через этот дом, в дверь, открытую настежь, в черную пустоту за ней. - А ты? - Дядя Матвей смотрел на Пеликана и - этого Игорь понять не мог, в голове не укладывалось! - улыбался! - Девка-дура, ехали бояре!.. Дядя Матвей торопливо сказал Игорю: - Беги, пацан, бегом беги. Помни: пакет у тебя. Ничего сейчас нет важнее... - И повторил как заклинание: - Беги, беги... Игорь, поминутно оглядываясь, побежал к дверям деревянного домишки, но на пороге остановился. Что-то держало его, не позволяло так просто взять и помчаться куда глаза глядят, подальше от опасности, от перестрелки, от погони, от всех традиционных атрибутов приключенческого фильма, в который его опрометчиво завела чужая лихая память. Ничего ему, к примеру, не стоило отключиться от нее, оказаться в привычном мирном времени, в своем времени, оставить здесь все как есть - без финала, не решая, каким ему быть. Своя рука - владыка... Ничего не стоило? В том-то и дело, что цены за такой поступок Игорь не поднял бы, как говорится, не вытянул. И бежать - даже спасая пакет! - он тоже не мог. Дядя Матвей вслед за Пеликаном тоже одолел забор. Игорь пощупал рубаху: на месте пакет. Поглубже запихнул ее в брюки, расправил складки. Чего ждать?.. Рванул к забору, подтянулся и оказался в переулочке, который, видимо, отходил притоком от Кадашевской улицы. Тихо здесь было, патриархально, трава росла, цветочки у забора - лютики или как их там... Идиллия! И в это время - впервые! - раздались выстрелы. Уж на что Игорь штатский человек, а смог понять: из разного оружия стреляют. Один оружейный голосок потоньше, позвончее, а второй - грубее, басовитее. С Кадашевской улицы в переулок на полном ходу свернула извозчичья пролетка. Игорь видел высоко задранную морду коня, пену на губах и выпученный безумный глаз его. На передке во весь рост стоял белоголовый парень в желтой рубахе навыпуск, свободно держал вожжи, размахивал над головой то ли кнутом, то ли просто веревкой. А в самой пролетке, согнувшись, сидел дядя Матвей, своим телом прижимая кого-то к сиденью. Кого?.. Они промчались мимо, не обратив внимания на прижавшегося к забору Игоря. Дядя Матвей приподнял голову - только седая макушка показалась над откинутым кожаным верхом пролетки,- положил на него руку с пистолетом и дважды выстрелил назад. С гиканьем, под выстрелы, влетели в переулок трое конных с шашками наголо, проскакали мимо, чуть не задев Игоря, обдав его горячим ветром погони. Вестерн!.. Но ведь кто-то лежал в пролетке - раненый или убитый? Кто? Лида?.. В вестерне герои не умирают. Они в итоге женятся, получают наследство и танцуют на свадьбе веселую мазурку или кадриль. А здесь стреляли настоящими пулями, и они убивали или ранили, и кровь текла настоящая, красная, горячая... Игорь, невесть зачем пригибаясь, добежал до Кадашевки и выглянул из-за угла на ул.ицу. То, что он увидел, было неправдоподобным, невероятным, этого просто не могло быть... Он хотел шагнуть, но ноги не слушались. Они стали ватными и неподвижными, вернее, их просто не было. Пришлось ухватиться за холодную шершавую стену дома, чтоб не упасть... Прямо на мостовой, у подъезда, в который недавно вошел Игорь, лежал, раскинув руки, уткнувшись лицом в булыжник, Пеликан, лежал неподвижно, и черная лужица крови застыла у его головы. А рядом все в том же нелепом брезентовом балахоне, сжимая в кулачке обшарпанный наган Пеликана, стоял старик Леднев. Он стоял, будто вросший в мостовую, над телом Пеликана и смотрел на трех офицериков, на трех новеньких, с иголочки, офицериков, на смеющихся мальчиков из интеллигентных семей, которые, в свою очередь, смотрели на профессора, на этакое брезентовое патлатое чудище и весело смеялись, И вовсю светило солнце, и небо было чистым и высоким, и сверкали на узких офицерских плечиках странные витые серебряные погоны. Они все еще смеялись, им было весело - остроумным парням, таким же, по сути, как и те, в дальнем-предальнем будущем, в темном дворе у магазинных ящиков. Они не перестали смеяться даже тогда, когда Леднев медленно вытянул руку, удлиненную тонким наганным стволом, когда, прищурившись, нажал спусковой крючок. И громыхнуло в руке, вспыхнуло короткое пламя, и оборвал смех один из серебряных орлов, нелепо, будто сдаваясь, вскинул к небу руки и опрокинулся на спину. И второй раз громыхнул наган, почти сразу же, без перерыва, и вторая пуля достала второго парня. Старик Леднев не обманывал. Он отлично стрелял, необидчивый дуэлянт, меткий истребитель адъютантских аксельбантов. У него была твердая рука, как принято писать, и точный глаз. Но молодость оказалась чуть быстрее. И третий офицерик, уже не улыбаясь, но оскалив в беззвучном крике рот, выхватив из кобуры вороненый браунинг, опередил третий выстрел профессора. Он стрелял еще и еще раз, расстрелял всю обойму. Даже мертвый старик Леднев казался страшным ему. Игорь, бессильный что-либо сделать, судорожно вздохнул и почувствовал, что не может дышать, как тогда, на Кутузовке, после удара в солнечное сплетение. Он присел на корточки - тоже, как тогда, - пытался вдохнуть, втиснуть в себя горячий и твердый воздух и не мог, не мог, и слезы текли по щекам, оставляя на них грязные сероватые дорожки. И тогда он бежал из прошлого.
      16
      Он бежал из прошлого, потому что оно окончилось для него вместе с гибелью Пеликана и профессора. Особенно - профессора, к которому привык, притерся. Полюбил. Больше ничто не связывало его со временем, которое он сам для себя выбрал, сам придумал, сам выстроил - по событию, как по кирпичику. Прошлое, в которое путешествовал Игорь, было до мельчайших подробностей похоже на реальное, случившееся, возможно, в действительности в начале осени восемнадцатого года. Но, рожденное чужой памятью, оно было откорректировано воображением. А воображения Игорю хватало. Знаний, правда, маловато, книжные все больше, да уж какие есть... Но странная вещь! Оно, это прошлое, само себя корректировало, выходило из повиновения, жило по своим законам - законам времени, а значит, и было реальным, как ни крути. Парадокс! Нереальное реально, а реальное нереально... Что было, что придумано - какая, к черту, разница, если на брусчатой мостовой прилизанной барской улочки остались лежать два близких Игорю человека, которых его воображение хотело видеть живыми! Чья это, скажите, прихоть, что они погибли? И прихоть ли? А может, это и есть жизнь, которую не подправить никаким воображением?.. Короче, кончилось для Игоря прошлое, и точка... Воскресенье на дворе. Воскресенье - день веселья, как в песне поется. А другой поэт, напротив, заявил: для веселья планета наша мало оборудована. Кому верить?.. И хотя сейчас Игорю больше всего хотелось лечь в постель, накрыться с головой одеялом, не видеть никого, не слышать, не спать - просто лежать в душной пододеяльной темноте, как в детстве, и ни о чем не думать, он все-таки снял телефонную - тяжелую, как гиря, - трубку и набрал Настин номер. Она откликнулась сразу, с первого звонка, будто ждала у своего алого аппарата, руку над трубкой держала. - А не пойти ли нам погулять? - спросил Игорь тем фальшиво-бодрым тоном, каким говорят с больными, убеждая их в том, что здоровы они, здоровее быть не может. Кого он в том убеждал? Себя, что ли?.. И Настя, умная маленькая женщинка, заметила это, несмотря на километры проводов, их разделяющих. - Что-нибудь случилось, Игорь? Как ответить?.. - Не знаю, Настя, наверно, случилось. И вдруг ясно понял, что не может больше держать в себе свою боль, что должен поделиться ею с кем-то, кто воспримет ее, эту боль - ну, пусть не как собственную, но как близкую, почти ощутимую. И этим "кем-то" станет Настя, только она - еще совсем незнакомая, дальняя, никакая, но странно притягивающая. А, собственно, почему "странно"? Ничего тут странного нет. Игорь, во всяком случае, не видел... - Приезжай, - сказала она. Что он мог рассказать ей? Как уходил в другую жизнь и пытался жить ею? Как шел мимо этой жизни - любопытный пришелец, только летающей тарелочки не хватало? Как нагло влез в чужое прошлое, в чужую память, попытавшись оборотить ее своей? Странник... Во всяком случае, ничего не скрыл. Все рассказал, не упуская подробностей. Поверила ли Настя ему? Игорь ставил себя на ее место и усмехался: он бы ни за что не поверил, счел бы рассказчика психом ненормальным, вызвал бы дюжих санитаров из психбольницы - пусть-ка они послушают... А Настя поверила?.. Да наплевать ему было на то с высокой колокольни! Поверила - не поверила... Ему душу вывернуть требовалось, повесить для просушки - не для всеобщего обозрения, но лишь для нее одной, для Насти. Главное, он ей верил... Но вот забавно: она кресло в испуге не отодвигала, на дверь не косилась, к телефону не рвалась - звонить в психбольницу. Слушала внимательно, даже, казалось Игорю, сочувственно, а когда про гибель Леднева говорил - почудилось или нет? - но. похоже, глаза ее на мокром месте были. Закончил. Помолчали. Игорь в окно глядел, погода портилась, небо облаками затянуто, вот-вот дождь пойдет. Настя спросила тихонько, как через силу: - Чужая память... А чья, чья?.. - Я тебе говорил; деда. Это он в восемнадцатом году шел из Ростова в Москву, я не врал прошлый раз. - И профессор у него был? - И профессор и Пеликан. - И тоже погибли? - Не знаю. Его записи обрываются как раз на том месте, где они в город пришли, в дом к Софье. - Он не дописал? - Отец говорил; дописал. Но то ли потерялось остальное, то ли дед сам уничтожил, но нет конца, и все тут. - А отец ничего не рассказывал? - Отцу что... Он технарь, кроме своих гаек-винтиков, ничего не признает. - Как же тогда вышло, что они погибли? Ведь не было этого, не было! Чужая память молчит... - А моя? - тихо спросил Игорь. И это, пожалуй, было ответом. На спрошенное и неспрошенное. На все. - Ты сейчас так говоришь... - Настя подошла к нему совсем близко, ее Дыхание касалось его лица. - Ты сам не веришь в то, что говоришь. Странник... Она словно подслушала мысль Игоря. - Ты не сможешь не вернуться туда... - И приподнявшись на цыпочки, легко-легко поцеловала в губы. А волосы ее почему-то пахли дымом. Как мало надо человеку! Ничего, по сути, не было сказано Настей, ни-чего... А ощущение - будто тебя поняли и приняли. Говоря казенным языком, встали на твою позицию. Какова она, твоя позиция? Стороннего наблюдателя?.. Поздно засиделся, дотемна, опять родители волноваться станут, позвонить им из автомата... А навстречу - из темноты: - Вот и дождались тебя, Игорек. Теперь ты без помощников обойдешься? То ли далекий - метрах в двадцати - тусклый фонарь качнулся под ветром, то ли окно на третьем этаже загорелось, но почудилось Игорю, словно на куртках вежливых улыбчивых мальчиков что-то серебряное сверкнуло. - Обойдусь, - сказал он и, нагнувшись, поднял с асфальта тяжелый обломок кирпича.
      17
      У него впереди была долгая, долгая дорога. Пыльными трактами, лесными тропинками, горькими холодными деревнями - путем своей памяти. Чужой не было. Дед, легендарный в семье человек, знакомый Игорю только по фотографиям, - где он бравый и молодой, с боевым орденом на груди, дедлетописец, так и не дописал своей истории. Не захотел. Или, как сказано, уничтожил написанное. Почему? Память ему мешала?.. Выпало Игорю дописать, досказать, дойти. Довообразить то, чего не было. Не было? Было? Трется за пазухой, царапает сургучом кожу на животе перевязанный суровой ниткой пакет. Сидит Пеликан в подполе, пряники жует... Долгая, долгая дорога впереди.