Но вот сочуствовать... А кому? Ну, тут Игорь чувств не скрывает. Кстати, легенды у них со стариком похожи. Тот тоже в Москву топает - аж из Царицына, теперешнего Волгограда. Застрял там у родственников покойной жены, а у них самих семеро по лавкам. Лишний рот в тягость. Вот и пошел профессор истории своими глазами историю поглядеть. Конечно, не легенда это, в отличие от Игоревой, а правда. Старику Ледневу скрывать нечего. Хотя... Убеждений его, по-ледневски идеалов, Игорь не ведает. Так и ответил: - Я и про ваши ничего не знаю. Засмеялся меленько, будто Игорь что забавное сказал. - Мои идеалы давным-давно плесенью покрылись. Когда в Москву придем - если дойдем, - я тебе их презентую в отпечатанном виде. В типографии Московского университета. Называются "Смутное время". - Учебник? - Ошибник, прости за каламбурство. Писал о смутных днях в государстве российском, а как дожил до них, смотрю, не о том писал. Вот она, смута... - Он обвел короткими ручками вокруг себя. Но вокруг был лес и смутой не пахло. Игорь знал: когда Леднев впадал в патетику, лучше разговор прекращать. Слишком много слов... Дошли до Лежневки быстро, солнце только-только за полдень перевалило. Деревня лежала, соответствуя имени, на двух длинных и плоских склонах, вроде бы сбегала со взгорья, а внизу река текла, узенькая и голубая. И еще церковка на самом верху торчала, как сахарная голова, слишком богатая для такой деревушки церковь - каменная, шатровая, белая, с выложенными красным кирпичом кокошниками, с красными же поребриками, с синими куполами. Деревня была - из собственной памяти. Точно такую - или похожую? - Игорь видел на картине в Третьяковке. На чьей картине, не помнил, но деревня, выписанная ясно и чисто, с проработанными деталями, запала в память и вот теперь будто возникла перед Игорем - хоть в раму вставляй. Старик Леднев остановился, привычно перекрестился на еще далекую церковь, сказал тоненько: - Однако... - Покосился на Игоря: как он? А Игорю тоже все красивым показалось. Только креститься - увольте, это уж никакая легенда не заставит. - Тихо чего-то, - проговорил. - В полях все, - объяснил Леднев. Возможно, и так. Игорь плохо разбирался в сельском хозяйстве, тем более в эти давние годы, когда, как помнится, лошаденка заменяла и трактор и комбайн. - Ну, с богом и со словом божьим. - Старик Леднев набрал воздуха, как будто собирался нырнуть, и покатился по дороге, треща и даже, казалось, гремя плащом. Обернулся: - Авось приютят калик перехожих... Хотя мужиков-то нет. Повыбили мужиков-то, позабривали в защитников. А баба - она разве что может?.. Сильно не нравилась старику Ледневу деревня. В такой деревне, дело ясное, особо не погостюешь, того и гляди - бани не истопят. - Почему нет мужиков? - стараясь быть равнодушным, спросил Игорь. - Вон один стоит... В конце улицы, вальяжно облокотившись на забор, улыбаясь в сто зубов, чистый и бритый, стоял Пеликан. - С прибытием вас, гости дорогие! И тут, как по сигналу режиссера, откуда-то вынеслись на улицу собаки разных мастей, завизжали, залаяли, помчались по колеям, а какие-то и задержались, начали пришельцев обгавкивать. И то из-под одного забора, то из-за другого стала появляться детвора, в основном мальчишки, босиком, в латаных и просто дырявых портках, а маленькие, сопливые - совсем без порток, кто о рубашонке, кто без оной. Стояли, смотрели на Леднева с Игорем. И то ли порыв ветра тому виной, то ли - Игорь уже склонялся к этому - так было задумано, но бухнул языком колокол на колокольне, разок бухнул и замолчал. А Пеликан стоял и улыбался. Чистая мистика!.. Старик Леднев на всю эту фантасмагорию поглядел, глаза к небу поднял, истово перекрестился. - Что это вы, Григорий Львович, устроили? - А что я устроил, Павел Николаевич, профессор наш разлюбезный? - То никого-никого, а то... И Игорь на Пеликана просительно смотрел, требовал ответа на тот же вопрос. - Случайность, - хитро усмехнулся Пеликан, подмигивая Игорю. - Пустое совпадение, ехали бояре. А неужто вы, драгоценный Павел Николаевич, в сверхъестественное верите? Не верьте, бога нет, вон и Игорь вам подтвердит. Да вы и сами так считаете, ведь считаете, не спорьте, милейший вы человек... - Тут он подхватил малость ошарашенного Леднева под ручку, под железно-брезентовую десницу, и повел к избе, опять-таки оборачиваясь и подмигивая Игорю.
      5
      Изба была как изба, не лучше и не хуже других, в которых им уже приходилось ночевать, а порой - это уж какие хозяева попадутся - и делить стол. Игорь посмотрел по сторонам, прикидывая, откуда могут появиться в нужный момент очередные персонажи придуманного Пеликаном спектакля. Однако, неоткуда. Ни одной двери, кроме той, что вела о сени. Пеликан поймал взгляд Игоря, усмехнулся. - Не жди, никого нету. Хозяин с утра в лес ушел. - А остальные? - В поле, - повторил Пеликан слова старика Леднева. - Народу мало. Бабы да старики. - А мужики где? - сварливо спросил Леднев, еще, кажется, не пришедший в себя после уличного представления. - Кто в красные подался, кто в белые, кто в зеленые. Деваться некуда, ехали бояре... - А хозяин? - Старик. Восьмой десяток потек. Только грибом и сыт. Леднев сел на лавку, подобрал полы плаща. На лице его читалось неодобрение. - Бедно живут... - А то! - подтвердил Пеликан. - Придется вам нынче попоститься, Павел Николаевич. Деревенька беднейшая, не чета Ивановке. Леднев, не вставая, потрогал ладонью печь: холодная. Вздохнул. - Я что? Я ничего. У нас тем более сало есть. - Тогда поешьте его сейчас, Павел Николаевич, а то вот-вот хозяин вернется, так они здесь сала даавно не видывали... - Это как? - не понял Леднев. - У нас на всех хватит. Анна из Ивановки, вы ее помните, Григорий Львович, солидный кус отломтила. И тут Игорь не без злорадства узрел, как Пеликан краснеет. Узрел и понял, что стыдно Пеликану-великану, хитрому и умнющему мужику, за свою промашку. Считал: профессор, мол, только о себе и заботится, до остальных ему дела нет. Дела-то ему до остальных, может, и нет, не вспомнит он о нынешнем хозяине никогда, имени в памяти не удержит, но жрать тайком, не поделиться с голодным... Нет, дорогой Пеликан, плохо вы о профессоре думаете! Игорь - уж на что юмористически к нему относится! - такой ошибки не сделает, знает точно, что Леднев - добрый и отзывчивый человек, да и воспитан папой-землемером в лучших традициях. - Извините, Павел Николаевич, - сказал Пеликан. - Неловко пошутил. А видеть вас рад душевно, соскучился, честное слово. Устали с дороги? - В некотором роде. - Леднев казался несколько растерянным от непривычной вежливости Пеликана, не баловал их тот изысканными оборотами, а над стариком так и вовсе посмеивался. Правда, беззлобно. - Небось, о баньке размечтались? Так это доступно, ехали бояре. Вода и дрова есть, а топится она с утра. Сейчас туда, поди, и войти страшно... Однако рискнули. Игорь не испугался предупреждения Пеликана, выдержал положенное в африканской жаре и теперь сидел с Пеликаном на шатком крыльце, расстегнув рубаху до пупа, дышал. Именно так: дышал, и ничего больше, потому что после парной одного лишь и хочется - отдышаться на свежем, обманно холодном воздухе. Старик Леднев ушел в комнату, влез на печь, давил храпака, видел во сне прекрасное смутное время, когда все было ясно и просто: вот одни бояре, вот другие, вот самозванец с поляками... Не то что сейчас! - Как бродится, Игорь? - спросил Пеликан. Он облокотился о верхнюю ступеньку, подставив ветру могучую, покрытую густыми черными волосами грудь, разбросал по земле босые ноги в белых подштанниках. Игорь скептически глянул на свои - тощие, хорошо еще, что загорелые и тоже малость волосатые. Про трусы его и Пеликан и профессор уже спрашивали, домогались: что за мода, откуда такая невидаль? Чего-то объяснил, придумал про Европу, про парижские силуэты. А дело в том, что, собираясь сюда, отыскивая рубаху и брюки попроще, "вневременные", не подумал совсем, что трусов Россияматушка в те годы не знала, куда позже они появились. Вот и пришлось выкручиваться... - Чего молчишь, Европа? - поддел-таки его Пеликан, не утерпел. - Нормально бродится, Пеликан. - А зачем тебе это нужно, ответь-ка? Точный вопрос! Пеликан и сам не подозревает, что попал в яблочко. Зачем он здесь, Игорь Бородин, мальчик-отличник, благополучный отпрыск благополучных родителей? Что он потерял в это смутное время? И ладно бы польстился на пресловутую романтику, пробрался бы в Первую Конную или к Котовскому, скакал бы с шашкой наголо на лихом коне. Или в неуловимые мстители подался бы. А то в Среднюю Азию, в барханы, с винчестером: по басмаческим тюльпекам - огонь!.. Так нет, бредет по срединной Руси, белых не видит, красных не встречает, ведет долгие и довольно нудные разговоры с ветхим профессором, соней и обжорой, в бане вот, моется... Зачем его сюда понесло? Игорь и сам толком не знал. Только чувствовал, что в хождениях своих с профессором, во встречах с Пеликаном, таинственным и до ужаса манящим к себе человеком, в коротких - на полуслове- разговорах с теми, кто встречается им на пути, в деревнях или прямо на проезжей дороге, в слепых поисках этих обретает он что-то, чего не хватало ему в жизни. Не героику ее, нет, хотя и не прочь бы встретиться с какой-нибудь засадой белых, чтоб постреляли (над головой!), а то и в плен взяли, в холодную кинули (ненадолго!) - жив еще в нем былой восьмиклассник. Но если не будет с ним такого, не расстроится он, точно знает, Другое ценнее. Что другое - этого он пока не мог сформулировать. Даже для себя, не то что для Пеликана. Так и ответил: - Не знаю, Пеликан, пока не знаю. - Спохватился и добавил: - Ну, а вообщето я в Москву иду, к родителям. - В Москву и попроще можно. Поездом, например. Ходят поезда, хоть и редко. А все быстрее добрался бы. - Быстрее мне не нужно. - Вот и я чувствую. Темнишь ты что-то. - А ты, Пеликан, не темнишь? - Я? Господь с тобой! - Сам недавно сказал: бога нет... А вот кто ты такой, какого цвета тайга. - Цвета я обыкновенного, ехали бояре, - хмыкнул Пеликан и почесал грудь. Черного, как видишь. Таким мама родила. Да и папаня брюнетом был. - Так и я тебе могу ответить. Иду, мол, потому что ноги дадены. Смотрю по сторонам, раз глаза есть. - Тут ты не соврал: хочется тебе по сторонам смотреть. Глаза-то широко раскрыл. - Да что я вижу, Пеликан? Тишь да гладь... - Везло, брат, счастливец. - Раскрывай глаза, не раскрывай - кроме красот природы, ни черта не увидишь. - Вот ты как заговорил, парень... Жаль. Я считал тебя умнее. Игорь обиделся. Пеликан понял это, однако сказал: - Сидим мы с тобой, два здоровых мужика, ну, я поздоровее, не в том суть, ехали бояре, но сидим и ни хрена не делаем, пузо солнышку подставляем. А ты вокруг погляди. Что видишь? Нищета вокруг, дорогой Игорек, нищета беспросветная. Здесь белая гвардия, серебряный полк полковника Смирного прошел, все подчистую подобрал. Вон в той избе, видишь, где солома на крыше прохудилась, петух был, один петух на всю деревню, курей не осталось. Так серебряные орлы чего учудили, когда всю жратву враз вымели? Словили петуха - и ну сечь его. За то, что курей, подлец, не уберег. И что ты думаешь? Засекли птицу. По счету - на двадцать втором yдаре богу душу отдал, прости, ехали бояре, что опять бога помянул... - Ты это к чему? - осторожно спросил Игорь. - А к тому, что, помимо глаз, тебе еще и мозги вручены. Чтоб думать и выводы делать. Лучше правильные. - Какие же здесь выводы?.. Гады они, твои серебряные орлы... - Игорь очень старался быть бесстрастным, но не сдержался, выдал себя - злость прорвалась, и Пеликан ее заметил. - Во-первых, не мои они, я-то себя орлом не считаю, именем другой птицы зовусь. А мыслишь верно: гады. И не потому, что петуха жалко. Он один в деревне погоды не сделает, хотя, может, для ребятишек здешних петуха того лучше б сварить. Но поскольку у нас с тобой птичий разговор завелся, то я об орлах спрошу. Не высоко ль они залетели? Состояние у Игоря сейчас - прямо в драку бросайся. Вывел его из долготерпения Пеликан, своими подковырками, вывел тем, что сам дурачком представляется и Игоря таковым держать хочет. А черт с ней, с конспирацией, с легендой затруханной, сил нет ахинею слушать! - Вот что, Григорий Львович, - так и назвал вопреки просьбам, - хочешь знать, что я об орлах думаю? Пожалуйста. Отлетались они, недолго осталось. За что они сражаются? За белую идею? Нет такой идеи! Они Русь отстаивают, отвоевывают. А от кого? От краснопузой сволочи? Так краснопузая сволочь - Русь и есть. Значит, не за Русь, не за идею они воюют, а за себя, за свои права и привилегии. И не понимают, что безнадега это... - В запальчивости употребил школьное слово, любимое слово Валерки Пащенко. А Пеликан послушал, головой покивал и спросил: - Все они? Старая школьная шутка, Игорь ее не раз применял. Когда кто-нибудь соловьем зальется, начнет трепаться, то прервать его бессмысленным вопросом, к делу не относящимся, и тот сразу же запнется, недоумевая, начнет выяснять суть вопроса. Так и Игорь затормозил на полном скаку. - Кто "все"? А вопрос, оказывается, был со смыслом. Пеликан пояснил: - Все поголовно за привилегии сражаются? И солдатики? Игорь сообразил, что зарвался. В самом деле. Какие у солдат, то есть бывших крестьян, привилегии?.. - Ну-у, солдаты в большинстве своем мобилизованы. - То-то и оно. А ведь воюют. И неплохо воюют, как и все делают, за что русский мужик берется. - Одурманены пропагандой. - А что ж они красной пропагандой не одурманены? Или неубедительна? Казалось бы, куда там: мир, земля, воля, хлеб - все ваше, берите, распоряжайтесь! Они же, распропагандированные, за своих бывших хозяев бьются, жизни кладут. Тут, браток, не так все просто, как кажется... А думаешь ты верно, хотя и сыроват, сыроват. Ну, это наживное... Так что не греши на свои глаза. Они у тебя в нужном направлении смотрят. - Встал, потянулся с хрустом и в доме скрылся. А Игорь остался во дворе. Пошел к баньке и сел там на завалинку. Стыдно ему было. А еще историком собрался стать, косноязычный! Не сумел объяснить Пеликану даже не смысл белого движения - смысл-то на поверхности лежит, - а достаточную пока жизнеспособность его. Восемнадцатый год на дворе. До Москвы и Петрограда - версты немеренные. Деревни - одна другой глуше, бедность изо всех дыр прет. Пока мужик разберется, за кого сражаться стоит, он, не исключено, голову сложит в бою со cвoим же братом-мужиком. Но ведь скоро разберется, до конца все поймет - сам поймет, и разъяснят ему. Кто разъяснит? А нагайки командирские. А ночные расстрелы. А лихая удаль белых гвардейцев, которым уж и живых людей не хватает - петухов пороть начали. Людей-то они не только порют, но и вешают и стреляют... Вон в Ивановке, рассказывал Федор, хозяин избы, где они с Ледневым ночевали. Прошел через них полк, может, как раз того полковника Смирного, и для показу комиссара плененного в деревню привел. Привязали комиссара, как князя Игоря, к двум соснам за обе ноги и... Ну, день-два еще погужевались в Ивановке орлы, покуражились, поживились и ушли верхами. А половинки комиссарского тела все на соснах висели. Даже Федор, а он германскую вынес, ногу на ней потерял, и то крестился, когда рассказывал. Говорил: жуткое дело, когда они на ветру раскачиваются... Вот это и есть красная пропаганда. И если бы ее еще словом подкрепить, кто б тогда к белым примкнуть вздумал?.. А чего ж ты, Игорек, не подкрепил? Ведь мог же, мог! Легенду свою замечательную бережешь? Грош ей цена, если будешь ходить по земле наблюдателем... Вечером, когда стемнело и профессор, вдосталь наговорившись с хозяином о высоком смысле крестьянской жизни, собрался на боковую, Пеликан поманил Игоря. - Выйдем-ка... Вышли. Встали у крыльца. Пеликан осмотрелся кругом - никого. Дверь в избу поплотнее прикрыл. - Ты вот что... - начал, запинаясь, что было не очень-то в духе Пеликана, краснобая и балагура, каким его знал Игорь. - Парень ты вроде правильный, ехали бояре, толковый парень. Разговор наш мы еще продолжим, время будет. А пока ты помочь мне должен, рассчитываю я на тебя, давно присматриваюсь, прицениваюсь... - Приценился? И почем я нынче? Хотел того или нет, случайно вышло, а сердитой своей репликой вернул Пеликану вдруг пропавшую у того уверенность. Он хохотнул даже: - В базарный день поторгуемся. Не продешевим, не бойся. А дело слушай, рот захлопни, уши раскрой. Я сейчас уйду, надо мне, а вы ночуйте. Спокойно здесь. Поутру в город тронетесь - тут близенько, к полудню дойдете. Так вот. Запоминай адрес: Губернаторская улица, дом четырнадцать. Хозяйка - Сомова Софья Демидовна. Запомнил? Повтори. Игорь повторил, но не утерпел и спросил: - Зачем мне это? - Тебе, пожалуй, на будущее сгодится, а мне сейчас треба. Найдете со стариком этот дом, вызовете хозяйку, скажете: Гриша прислал. Она вас пожить пустит. - Нам не жить надо. Переночевать - и в дорогу. - Придется пожить. - Голос Пеликана стал жестким, колючим. - Вспомни серебряных орлов и пойми: надо. Кстати, в городе как раз они и обретаются. Весь полк в полном составе. Так что будьте с профессором осторожны. - Делать-то что? - Делать?.. Найдется дело... Рассчитываю на тебя. Жди: посвистят тебе с улицы, покличут. Скажут: привет от Григория Львовича. И все объяснят. - А хозяйка? - А что хозяйка? Хозяйка - женщина добрая, она моей матери родней приходится, седьмая вода на киселе. Но кто я такой - не знает. Сам подставился, сам и получай. - А кто ты такой, Пеликан? Тот усмехнулся, уже невидный в темноте, спустившейся на деревню внезапно и сразу, почти без сумерек. - Пеликан - птичка вольная, теплолюбивая, она и осенью весну чует. Видал у Брема: нос у нее какой? А у меня не меньше... - Протянул из темноты лапищу, похлопал по плечу, Игорь аж качнулся. - Все будет, как ты хочешь, Игорек. А иначе сказать: как надо. Не все ж орлам летать, ехали бояре, надо и пеликанам место уступить. Ну, бывай! Профессору мои наилучшие... - Погоди!.. - почти крикнул Игорь. - А ты-то сам появишься или как?.. И услыхал уже вроде издалека: - Куда ж ты теперь без меня....
      6
      Что говорит школьный учебник "Истории СССР" о событиях гражданской войны в восемнадцатом году? Стыдно - до чего мало и второпях. Так, общие факты почти без комментариев. Ни Ключевский, ни Соловьев, ни тем более Костомаров до этих времен не дошли. А жаль: они умели интересно писать. Факты, факты, факты... Хороший историк находит их, суммирует, и конечный анализ его точен и убедителен. Хороших историков готовят, к примеру, на истфаке в МГУ. А кто, скажите, проанализирует психологию людей, ну, хотя бы тех, кто сражался в гражданскую? Хотя бы того комиссара, которого казнили в Ивановке? Психология - дело литературы, а литература, увы, не столь точна, как история. С другой стороны, сказано: "Над вымыслом слезами обольюсь". А в пору над правдой слезами облиться, правда иногда куда страшнее вымысла. Нет, хороший историк все-таки должен быть и психологом, считал Игорь, ибо факты фактами, но за каждым из них - люди. Говоря высокопарно, творцы факта. Каковы люди, таковы и факты, такова История. Вот о чем поговорить бы с Пеликаном, который, к слову, тоже какую-то свою историю делает, шебуршится, а она, его история, сама собой в большую вольется, в Историю гражданской войны, в Историю великого времени, о котором в учебнике сорок скучных страниц. И все. Сегодня на уроке поднял руку. - Что случилось, Бородин? - Алевтина Ивановна, как вы к учебнику истории относитесь? Явно не поняла вопроса, но на всякий случай отшутилась: - С уважением, Игорь. А ты? - Хорошо, что у нас на уроках интересно. А ведь учи мы ваш предмет по учебнику, ничего, кроме тоски, не возникнет: железобетонно написано, ни одного живого слова... Игорь стоял у стола, Алевтина гуляла около доски, класс с интересом ловил: что же она ответит? А Алевтина - иного Игорь от нее и не ждал - не стала спорить, согласилась с очевидным. - Верно, скучноват учебник. Да и скороговорки там много. Но кто из вас на истфак пойдет, поднимите руки?.. Ага, один Бородин, простите за рифму. Один человек из класса - для меня уже приятно, теперь в историки мало кто идет. Однако тебе, Игорь, слабый учебник не помешал заинтересоваться историей? Нет. Как не помог он в том остальным. Значит, не в учебнике дело. Учебник, мил друг, нужен для того, чтобы пролистать его дома, вспомнить то, о чем педагог на уроке говорил, цифры и факты в памяти освежить. И не больше. Правда, это я по бедности так считаю. Хотелось бы, конечно, чтоб учебник истории читался, как иной детектив... Пащенко после уроков умчался на тренировку новые высоты одолевать. Наталья подошла к Игорю, спросила: - Тебе Настин телефон дать? - Спросила с обидой: мол, почему приходится навязывать, почему сам не поинтересовался? А не поинтересовался, потому что не готов был. Шесть уроков отсидел, морально готовился. Это вам не шутка - подойти к однокласснице и, по сути, признаться, что ее подруга тебе не безразлична. Так что Наталья, сама того не подозревая, выручила Игоря. - Дай, пожалуй... - Этак небрежно, взгляд из-под опущенных ресниц, сверху вниз, хотя с Натальей это плохо получается - сверху вниз. - Не хочешь, не надо. И нечего себя насиловать... Тут Игорь испугался, что переборщил, запричитал: - Ты что, Наталья, с ума сошла? За кого ты меня принимаешь?.. Давай телефон, не морочь голову, уж и пошутить нельзя. - С другими шути... - Но телефон назвала, и Игорь записал его в книжечку на букву "н". А пришел домой - сразу и позвонил. На том конце провода - женский голое, приятный: - Слушаю вас. - Добрый день, здрасьте, будьте добры Настю... Стихами с перепугу заговорил. - Это я. - А это я. Игорем меня зовут. - Здравствуйте, Игорь. Рада вас слышать. - Вот она, необязательная вежливость! - Как ваши дела? - Дела прекрасны. Интересно, что она имеет в виду? Или опять вежливость? - Все вчера сделать успели? Ах, вон оно что... - Да, все. А как вы до дому добрались? - Спасибо, хорошо. - Еще раз простите меня за то, что не проводил... Ну и реверансы развели - как в кино! - Что вы, что вы, я же понимаю... Ничего ты не понимаешь, но пусть. - А что вы сегодня вечером делаете? - В принципе свободна. "В принципе" - это вариант защиты. Мол, не в принципе - занята, а так... - Вы не будете возражать, если я попрошу вас о встрече? - Попросите. Подставился, оказывается. Молодец, подловила! - Прошу. - Я согласна. Подъезжайте ко мне, на Кутузовский. Я вас буду ждать у Триумфальной арки. Знаете? Что же мы там, у арки, делать станем? Неужто в Бородинскую панораму поведет?.. - В котором часу вам удобно? - Сейчас четыре. Давайте в шесть? - Годится. В шесть у арки. В Бородинскую панораму Настя его, как ни странно, не повела. Попросила: - Вы не обидетесь, если я вас поэксплуатирую? - Буду рад. Интересно, от чего сейчас предстоит получить радость?.. - У нас в кухне ремонт. Соседи сверху протекли. Мама сказала, чтоб я купила две банки белил. А они, наверно, тяжелые? Игорь никогда не таскал банки с белилами, веса их не представлял, но энергично закивал в ответ: мол, ясное дело, тяжесть неимоверная, без мужской силы, сами понимаете... - Во-он хозяйственный. Через улицу... Банки оказались куда легче, чем предполагал Игорь, так что надрываться ему не пришлось. И все же, пока шли от магазина до дома, Настя постоянно проявляла женскую заботу, взволнованно спрашивала: - Вам не тяжело? Вопрос сам по себе бессмысленный. Ну, предположим, Игорь скажет: да, тяжело. Что она делать станет? Подхватит банку и понесет? Нет, такие сами тяжести не поднимают. Такие сами гвоздя не забьют, коня на скаку не остановят, в горящую избу не войдут. Для того у них мужчины существуют - влюбленные и безотказные. Но зато уж посмотрят - рублем подарят, тут классик прав. И этого, считал Игорь, для них вполне достаточно, ибо у него не хватало фантазии представить себе красивую - очень красивую! - женщину, несущую, к примеру, банки с белилами. Сказано; где вы, рыцари? А рыцарь - вот он, Бородин фамилия. Силен, ловок, строен, неустрашим. Однако поинтересовался по пути: - Как дела в школе? Двоек нет? - Этак шутовски, со смешком. А смысл в вопросе есть. Ежели плохо учится, значит, не без помощи рыцарей, которые иной раз и рады бы помочь, подсказать, дать списать, а не могут. Контрольная, например. Или у доски девушка плавает. Игорь хотел выяснить: не попадает ли учеба в тот же ряд, что и вхождение в горящую избу, остановка коня на скаку и ношение белил по Кутузовскому проспекту? - Какие двойки? - Посмотрела, как рубль отняла. - Я иду на медаль. Я иду на медаль. Ты идешь на медаль. Мы идем на медаль. - Пошли вместе? - Куда? - На медаль. Засмеялась. С чувством юмора полный порядок. - А вы что, тоже из несчастной категории "гордость класса"? - Из нее, будь она неладна... - Немного осталось мучиться. Меньше года... Ничего особенного: обыкновенное кокетство двух милых отличников. Ах, мы утомлены, мы измучены, нет нам отдыха!.. Между тем пришли. Прошествовали по двору - мимо песочниц, мимо юных мам и молодых бабушек с колясками, мимо вереницы частных автомобилей, мимо старых бабушек, сплетненакопительниц, сплетнераздавательниц - "Здравствуйте! Как поживаете? Добрый вечер!" - мимо каких-то ящиков, баков, темных туннелейподворотен, сложенных штабелями кирпичей и прочего, что так характерно для уютного понятия "двор", о коем мы давно забыли в наших новых просторных, архитектурно-элегантных кварталах. Игорь, впрочем, помнил. Он сам вырос в похожем дворе у Сокола и теперь смотрел на все с грустной улыбкой узнавания, с понимающе-томной улыбкой человека, который ненароком увидел свои детские короткие штанишки. Дома никого не было. - Мама будет позже, а папа в командировке, - сообщила Настя. Игорь отволок банки на кухню, которая смотрелась довольно грустно: закрытые газетами столики, шкафчики, плита, обернутый в тряпку фонарь под потолком, в углу - насос с распылителем - для побелки. Белил может не хватить, профессионально оценил Игорь: в прошлом году и у них ремонт был, кое-какой опыт имеется. Подумал: поделиться с Настей соображениями? Решил: попозже, перед уходом. Тогда появится повод приехать еще раз и еще раз побыть в приятной и необременительной роли рыцаря-банконоса. Предложил: - Может, в кино сходим? Но Настя предложение отвергла: - В следующий раз. А сейчас я вам сварю кофе, я замечательно варю кофе, и мы послушаем музыку. Отличный вариант! Лучше не придумать! Тем более что "следующий раз" уже обещан. Пили кофе - Настя, конечно, преувеличила свои способности, но разве в том дело? - слушали музыку. Коллекция пластинок у Насти прекрасная. "Отвальная", как сказал бы Пащенко, что означало: увидеть и "отвалиться" замертво - от зависти и восхищения. Потанцевали, благо, он это неплохо умел, а уж она -и говорить нечего. Иначе быть не могло: умение "отвально" танцевать входило, по мнению Игоря, в заранее нарисованный им образ Насти, девицы-красавицы, святой покровительницы странствующего рыцарства. Впрочем, кое-что, как Игорь еще в прошлый раз углядел, из образа выпадало. Вот и сейчас; говорили, танцевали, коробку шоколадного "Ассорти" ополовинили все шло куда как гладко, а на прощание - он уже у двери стоял - Настя возьми да и спроси: - Вас что-то тревожит, Игорь, ведь так? Вот тебе и раз! Мама родная, любимая, папаня-инженер, лучший друг Пащенко, интеллектуал и прыгун в высоту, - никто не замечал. А девушка Настя с ходу заметила. А что заметила, спросим? Что нас тревожит, волнует, спать по ночам не дает? Вроде спим спокойно, без снотворного, так что, извините, замечать нечего... Ты хоть сам с собой не крути, товарищ Бородин, себя не обманывай. Отлично знаешь, что какой день уже живешь двойной жизнью, или, точнее, двумя жизнями. Один Игорь Бородин ходит на занятия в класс, зубрит уроки, смотрит телевизор, сидит в гостях у хорошей девушки Насти, перешучивается с другом Валерой, беседует с отцом о прочитанной книге. А другой Бородин, его тайный двойник, идет по Руси с котомкой, смотрит по сторонам, видит то, что видит, ищет смысл жизни. А может, себя он ищет?.. Зачем ты пошел туда, зачем перешагнул зыбкую границу двух времен? Что ты потерял именно в этот год, в эту осень, на этой дороге? Что тебе нужно от старика Леднева, от Пеликана? Приключений тебе не хватало? Да не любишь ты приключений, только тишком помечтать о них и способен, а как дойдет до дела... Кстати, похоже, что скоро дойдет и до дела: вспомни наказ Пеликана... А может, ты и вправду себя ищешь?.. Однако заданный вопрос требует ответа. - С чего вы так решили, Настя? - Вы как будто здесь и как будто вас нет. Не очень по-русски, но понятно. И, главное, верно. Ах, как радостно было бы поделиться с кам-нибудь, пусть с Настей, собственной тайной, мучающей, выматывающей, сладкой! Но нет, нельзя. И не потому, что не поверит. А потому, что не его это тайна - того Игоря Бородина, двойника, который еще не знает, зачем отправился в путь. Узнает ли?.. - Я здесь, Настя, только здесь, и мне отсюда и уходить не хочется. - Вроде бы банальность сказал, а столько тоски в нее вложил, что Настя - сама того не ожидала! - протянула руку и погладила Игоря по щеке, легко-легко, чуть касаясь кончиками пальцев. А он поймал ее руку и поцеловал. Вон какой смелый! - Я позвоню завтра, ладно? - Обязательно, Игорь. Я буду ждать.
      7
      Посмотрел на часы - десять, без пяти! В пору только до дому доехать, и то разговоров не оберешься: не позвонил, не предупредил, родители изволновались. Придется сегодня к березе не ходить, завтра пораньше проснуться и сбегать туда перед школой... Да ничего не произойдет: что сегодня, что завтра! Все равно он появится в прошлом как раз в тот момент, когда надо будет Леднева "оживлять", раньше незачем. В какой момент необходимо - в такой и появится, от желания зависит... И все-таки совесть мучает: будто изменил чему-то близкому... Вышел во двор. Куда идти? Ага, вон в те ворота, кажется. Когда проходил мимо ящиков и кирпичей, сложенных у заднего входа в какойто магазин, его окликнули: - Эй, парень! Остановился, посмотрел в темноту. В животе стало холодно, и будто камень повис. - Что такое? - Подойди сюда. Сколько их там? Двое? Трое? Пятеро? - Вам надо, вы и подходите. А мне некогда. Хорошая мина при плохой игре. Из темноты негромко засмеялись. - Да ты не бойся, не тронем. Маленький разговор есть. - А я и не боюсь. Пошел к ящикам на ватных ногах. Там сидело пятеро - не ошибся! - парней, лет, пожалуй, по семнадцати-восемнадцати или чуть побольше, на вид вполне интеллигентных - в джинсах, в нейлоновых тонких куртках, двое в свитерах под горло. Сидели на тех же ящиках, курили, вспыхивали во мгле крохотные огоньки сигарет. Кто-то подвинул Игорю ящик. - Садись. Игорь сел, успокаиваясь, в ожидании какого-то любопытного разговора. Все равно родители уже волнуются, так что лишние десять минут роли не сыграют. А он сейчас на проспект выйдет, из автомата домой позвонит. - Сел. - Удобно? - Вежливые ребятки. - Вполне. - Как тебя зовут? - Игорь. - Ну, а нас много, ты все равно всех не запомнишь... Говорил один, явно старший, остальные молчали, прислушивались.