– Для знакомства и помолчать можно, – закрыла тему Зинаида.

Вадим украдкой взглянул на Таю и, встретив ее пристальный взгляд, быстро отвернулся: оказывается, она за ним следила. Почему? Хотела увидеть, как он отнесется к ее воинству? Что ж, первая реакция – всегда самая непосредственная. Если, конечно, человек не привык скрывать ее. А Вадим не-привык… Ну и что с того? Пусть следит. Скрывать ему нечего! Хорошо он к ее воинству относится вопреки всякой логике. Сейчас бы – по логике – повязать всех и выпороть ремнем или веревкой, чтоб старших уважали. А он политесы разводит, «ручкается», как гражданин Кочерженко изволил выразиться. И что забавно – удовольствие получает…

Меньшого лазутчика Зинаида сама представила, поскольку Витька слова лишился:

– Колюн это. Сосед ваш по участку. Там, за лопухами, ихний забор… – и глазом на Вадима зыркнула: как, мол, он? Помнит ли про забор за лопухами? И про медную проволочку, к нему ползущую?.. Вадим помнил, но темы развивать не стал. Кивнул согласно, пожал маленькую жесткую ладонь. А Зинаида итог подвела: – Пять с половиной ему. Но умный…

Тогда, в поле, Колюн показался Вадиму совсем несмышленышем: пять лет – щенячий возраст. Да и эта привычка его – за Витькину штанину цепляться… Сейчас Колюн смотрел на Вадима серьезно и строго, словно прикидывал: стоит ли художника в свою компанию брать? Ровня ли он ему, Колюну?

Вадим подмигнул мальчишке, спросил:

– Ну и что ты решил?

Колюн ответил, будто ждал вопроса:

– Годитесь…

Выходило, что права Зинаида: умный он, Колюн. Телепат к тому же, мысли читает… Впрочем, тогда и Вадим тоже телепат: сумел понять Колюна и вопрос точный задал. А статья в журнале утверждает непреложно: телепатии не существует… Сегодняшнее утро сильно поколебало веру Вадима в непреложность журнальных аксиом.

– Спасибо за доверие, – сказал он Колюну. – Постараюсь оправдать… – Протянул было руку – потрепать мальчишку-по стриженому затылку – и отдернул: не по уму фамильярность…

Оставались «адидасы». Они иронично улыбались: мол, превосходно понимаем нелепость ситуации, но – что поделать! – таковы условия игры. Не нами они придуманы, не нам их корректировать.

– Алик, – сказал левый «адидас».

– Алик, – подтвердил правый.

– Альберт, – разъяснил левый.

– Александр, – сообщил правый.

Ясно как день: давний розыгрыш, на многих проверенный и осечек ни с кем не дающий. И все же каждый раз – подумал Вадим – искреннее удивление собеседника доставляет им столь же искреннее удовольствие. Два близнеца, две копии, два Алика. Родители у них не без юмора. Своеобразного, правда…

– Ну а меня вы знаете, – сказал Вадим. – Церемония окончена, можно и подкрепиться. Самое время.

– Пойду чайник поставлю, – заявила Зинаида и, ни о чем Вадима не спрашивая, ушла на кухню. Как у себя дома… Наверно, частенько она заглядывала к деду Василию, привечал он разноглазую, как и Таю привечал. И не исключено: дождись он, пока подрастет Зинаида, – предложил бы и ей помело смастерить. В недалеком будущем – считал Вадим – оно бы ей подошло. Опять же как и Тае…

Завтракали в молчании. То есть реплики были: «Передайте, пожалуйста, варенье…», или: «Плесни еще чайку, Зинаида!» И иные подобные. О главном – ни слова. А между тем напряжение в столовой явно достигло критической величины, и, попадись сейчас под руку обыкновенный лабораторный вольтметр, зашкалило бы его от невиданных перегрузок. Детишек просто распирало от желания задавать вопросы. Вадим, за минувшую ночь ставший профессиональным телепатом (на Колюне проверено!), с лету ловил их в воздухе и готов был поделиться тем немногим, что знал.

Кое-какие вопросы и у Вадима имелись, но до поры он тоже помалкивал. Жевал хлеб с вареньем, наблюдал за Константином, который привычно окунал рожицу в клубничную гущу. Легко себя Вадим чувствовал, даже весело, и молчание вопреки обыкновению не тяготило его. Напротив: помогло вернуть утерянную было способность рассуждать логически.

Железная логика его старалась вовсю приземлить возвышенное, таинственное, необъяснимое… А что, если флейта – всего лишь основа очередной провокации? Никакой дед никуда ее не прятал, а кто-то из них все-таки влез в мастерскую (ну, к примеру, у Таи ключ был, дед Василий многое ей доверял…) и подложил в шкаф запечатанный ящик? А Вадим его нашел, возликовал и сдуру начал дудеть. И они, притворившись загипнотизированными, явились к нему в дом…

Нет, железо у этой логики явно недоброкачественное, ржавчиной изъеденное… Необъяснимое по-прежнему не объяснялось. Вадим отметил только – правда, не без удовлетворения, – что перестал величать своих друзей-соперников с заглавной буквы, хоть здесь «приземлиться» удалось… Да и выглядели-то они вполне нормальными ребятишками – хорошо воспитанными (кроме Константина, но у того все впереди), вежливыми, пай-мальчиками.

Пай—мальчиками?..

А как насчет девочек?..

Не по Тайной ли милости перегорел, не выдержав напряжения, Вадимов гипотетический вольтметр?.. Почему все при ней рты раскрыть боятся, слушаются ее с полуслова, полувзгляда, полунамека? Кто она им? Чем взяла?..

Тут Зинаида посуду со стола собирать стала, чашками звенеть. Вадим поднялся, хотел что-нибудь веселое брякнуть, ни к чему не обязывающее, но Тая опередила.

– Огромная просьба к вам, Вадим Николаевич, – сказала она до странности ласково, – избавьте Зинаиду от работы, помойте все сами. А Зинаида здесь посидит со всеми… Очень пошептаться хочется, а, боюсь, вы нам помешаете… – И добавила тихо, с каким-то обещанием в голосе: – Не обижайтесь, ладно?..

Мыл чашки и блюдца, благо их немного было. Не любил он это занятие, брезговал им. Дома копил грязную посуду с неделю, потом всю оптом в ванну сваливал, водой заливал, сверху порошок сыпал. А как отмокнет, врубал душ на полную мощь и хлестал им небогатые свои сервизы «с бору по сосенке». Быстро получалось. Хотя – мать утверждала, когда приезжала к сыну, – не стерильно…

Пошептаться им, видите ли, надо!.. А что? И надо! Измаялись ребятки от любопытства. А Тая им про флейту расскажет, легенду о крысолове напомнит – чем не объяснение? И главное, убедительное. Реалистическое. Публика, довольная, расходится по домам… Кстати, пойдут они по домам или здесь останутся? Вадим поймал себя на мысли, что не хочет оставаться один. Тоже странность, но ведь странности сегодня с утра не переставая обнаруживаются. Вадим уже и удивляться перестал…

– А ведь вы так и не ответили на мой вопрос…

Тая. Как она в кухне появилась – не услыхал. И это не удивляет…

– На какой, Тая?

– Вы любите логически рассуждать?

Ах, да: был такой вопрос. После него он ее ведьмой и обозвал… Кстати (опять «кстати»! Сколько уже этих «кстати» сегодня всуе поминалось…), ее ведьмачество – или ведьманство? – все преотлично объясняет. И невесть откуда взявшуюся уверенность объясняет – в том, что Вадим просто обожает логически рассуждать. Именно уверенность: вопросительный знак она для приличия поставила.

– Вы же знаете…

– Знаю?.. Скорее догадываюсь… Послушайте, дорогой Вадим Николаевич, неужели вы всерьез считаете меня ведьмой? – Она придвинула ногой табуретку, села на нее верхом: та совсем пропала под широченной юбкой.

– Всерьез?.. – воспользовался ее «оружием», чтобы оттянуть время, придумать должный случаю ответ. – Сегодня об этом понятии всерьез говорить не стоит, простите за каламбур.

– А почему бы и нет? Давайте все-таки порассуждаем логически. Допустим, я ведьма. Значит, кое-какая волшебная сила у меня имеется. Верно?

– Верно.

– Уже хорошо, – она явно получала удовольствие от шутливой болтовни. Да и Вадим шуткой увлекся, так и стоял с невытертой «чашкой в руках. – Почему же тогда я позволила вам выманить нас флейтой?

– Флейта оказалась сильнее вашего… э-э… ведьманства.

– Ведьмачества, – серьезно поправила Тая. – Но я, как вы заметили, и раньше знала про нее…

– Заметил, – Вадима вполне устраивали логические рассуждения на уровне сказки про крысолова. Легко и приятственно. Отличная полировка мозгов. Если они еще, как тот вольтметр, не зашкалились…

– Значит, я просто обязана была воспрепятствовать тому, чтобы вы обнаружили флейту. Ну не пустить вас в мастерскую деда. Отвлечь внимание, заставить спать. Мало ли как можно… На это меня могло хватить, если я ведьма?..

Вадим честно признал правоту Таи. Действительно, какая ж она ведьма, если не умеет предвидеть события хотя бы на сутки вперед? Или не может усыпить человека? Последнее любому врачу-психиатру доступно, не то что ведьме…

– Тут вы правы.

– То-то… Какой же вывод?

– Вы не ведьма, – послушно сделал вывод Вадим. Но Тая почему-то обиделась. Или сыграла обиду.

– Зря вы так… Все-таки я женщина…

– Женщина, а не ведьма.

– Ой, Вадим Николаевич, какая женщина откажется от того, чтобы ее мужчины ведьмой считали? Нет таких, не найдете… А я другого вывода от вас ждала. Более логичного.

– Какого, Тая?

– При чем здесь флейта?

– Как при чем? – опешил Вадим. – Она же есть?

– Есть.

– И я играл?

– Не спорю. Хотя… – она помялась, – игрой это трудно назвать.

– Позвольте, – теперь обиделся Вадим, – я флейты в руках никогда не держал! Я вообще бесслухий! Я играл! Сам! – Голос до крика поднял – так, что в дверь кухни заглянула удивленная Зинаида.

Тая, не оборачиваясь, бросила:

– Сгинь! – Зинаида исчезла, а Тая, успокаивая Вадима, улыбнулась, забрала у него чашку, на кухонный стол поставила и легонько, кончиками пальцев, погладила по руке. – Играли. Подтверждаю. Для первого раза – просто гениально. Учиться вам надо…

Вадим на дешевую лесть не поддался.

– И играл! А флейта волшебная. Чего ж вы тогда ко мне строем явились?.. Глаза зажмурены, рты открыты… Как никто не споткнулся – не пойму. Тоже волшебство…

– Почудилось, – спокойно сказала Тая.

– Что почудилось?

– А это… – Передразнила: – «Глаза зажмурены, рты открыты…»

У Вадима даже дыхание перехватило от такой неприкрытой наглости. Он уже забыл, что весь разговор в шутку начался.

– Вы что, серьезно?..

– Вполне.

– Может, мне вообще все почудилось? – на язвительный тон сил достало. – Может, вас вообще здесь нет?

– Почему нет? Вот она я. Потрогайте… – руку протянула, сама Вадима потрогала – опять провела пальцами по запястью, чуть-чуть коснулась.

Но Вадим свою линию четко гнул:

– Может, вы ко мне не шли поутру под флейту?

– Шли. Под флейту.

– Сами?

– В том-то и дело, что сами… – Она встала и подошла к Вадиму почти вплотную. Сейчас он видел, что она все-таки ниже его: глаза ее оказались где-то на уровне его губ – самые обыкновенные глаза, никакие не ведьмины. Ну, красивые-красивые: зеленые, глубокие, широко расставленные. Еще – лукавые, смеющиеся. Но обыкновенные! И сей факт почему-то был приятен Вадиму. – Мы сами к вам пришли, Вадим Николаевич. Пришли, потому что вы того хотели. Потому что вам плохо стало. А какая женщина – если она ведьма! – допустит, чтобы хорошему человеку стало плохо? Хорошему… – повторила слово с какой-то странной интонацией, будто вкладывала в него больше, чем Вадим мог услышать.

А он услышал. И растерялся.

Спросил только:

– Как вы узнали?

– Как?.. Вы на первую электричку собрались, верно? Нам до нее успеть хотелось…

– Как вы узнали? – повторил Вадим.

– Вот это как раз волшебство, – неожиданно засмеялась Тая. – Ну сами подумайте: пошли бы вы у всех на виду, с чемоданами в охапке?

– Он у меня один. Маленький, – совсем глупо сообщил Вадим.

– А хоть бы и так… Вы же у нас го-о-ордый… – отошла от Вадима, прислонилась к дверному косяку. – А работаться вам теперь будет лучше некуда. Знаете почему?

– Почему? – послушно спросил Вадим.

Она несколько секунд помолчала, потом скороговоркой ответила:

– Потому что потому кончается на «у».

Возможно, Вадиму почудилось, но что-то другое она хотела сказать – всерьез, а не в шутку.

– Это мне не объяснение, – упорствовал он.

– Почему? – сама невинность.

Ответ искать не пришлось:

– Потому что потому… – как она, так и он. Тем же методом.

– А по мне – прекрасное объяснение! – опять засмеялась Тая. – Вы заметьте, Вадим Николаевич, что оно все на свете объяснить может. И нас, и флейту, и неудачи ваши… – И снова серьезно: – Будем считать, что они окончились – неудачи.

– Вы Кассандра? – усмехнулся Вадим.

– Кто это?

– Так… Была пророчица…

– Какая ж я пророчица, Вадим Николаевич? У меня женская логика, – сие она не без гордости заявила. – По ней: человек не может один. А вы все один да один. Как упырь.

Упырь – это, иными словами, вурдалак. Вампир. Сравнение покоробило Вадима.

– А теперь я не упырь, потому что нас много… Попытался поиронизировать, но Тая оставалась серьезной:

– А теперь нас много.

Тогда и он на серьезный – не в тон беседе! – вопрос решился:

– Зачем же вы меня столько времени мучили? – И не хотелось, а прозвучала в голосе жалостливая нотка: мол, в чем же я провинился, сирый и неприютный?..

– Мальчики… – неопределенно сказала Тая. – Им же скучно… А потом: я ждала момента.

– Какого момента?

– Когда вы флейту найдете… – кинула напоследок фразу, опять все запутавшую, и скрылась за дверью.

А Вадим так и остался стоять с полотенцем в руке: чашку-то она еще раньше у него отобрала.

В коридоре он наткнулся на деловую девицу Зинаиду. Она шла с полным ведром, вся перекосившись набок, и Вадим попытался перехватить у нее ношу. Не дала. Поставила ведро на пол, утерла лоб тыльной стороной ладони – упарилась, труженица! – сердито сказала:

– Только зря время тратите… Тая велела передать, чтоб вы работать шли…

– А где она?

– По делам ушла. Дел у нее, что ли, нету?

Вадим смутился.

– Конечно-конечно… А где все? Мальчики?..

– Тоже по делам. А Константин варенье ест. На террасе.

– У него же диатез! – воскликнул Вадим, ужасаясь спокойствию Зинаиды.

– У него?! Он может этого варенья бочку слопать – и хоть бы что.

– Но ты же сказала… – Вадим не договорил: Зинаида не дала.

Перебила:

– Мало ли что я сказала! Это было до того, – голосом слово выделила, сделала весомым, значительным.

– До чего? – праздно поинтересовался Вадим – так, на всякий случай: вдруг Зинаида, Таей не инструктированная, свою версию «того» выложит.

Но Зинаида на провокацию не поддалась.

– Сами знаете… – И вдруг закричала тоненько: – Дадите вы мне делом заняться или нет?!

– Ты что орешь? – растерялся Вадим. – Кто тебя трогает? Занимайся, пожалуйста… Каким делом-то?..

– Пол я помыть собралась. Живете всего ничего, а весь пол изгваздали, смотреть тошно… Идите-идите отсюда. Работайте. Вам Тая велела.

– Раз Тая… – Вадим усмехнулся. Слово Таи – закон. И для него, выходит, тоже закон?.. Бочком-бочком, по стеночке, пошел мимо свирепой Зинаиды: она его, тунеядца, так и ела своими разноцветными… Спросил напоследок, стараясь, чтобы вопрос безразлично прозвучал, как бы между прочим: – А сколько лет вашей Тае?

– Девятнадцать, – с непонятной гордостью сказала Зинаида. – Она уже взрослая. Она в техникуме учится. В медсестринском… – И, сочтя разговор оконченным, снова за ведро взялась.

А Вадим в своей комнате скрылся.

Сел на кровать, аккуратно застеленную Зинаидой. Куртка, служившая им одеялом, висела на своем гвозде. Пол в комнате еще мокрым был: Зинаида уборку с нее начала.

Тая велела…

Зачем девятнадцатилетней умной и красивой девушке верховодить мальками? Для самоутверждения? Для облегчения собственного быта? Один – то сделает, другой – другое… Или к Тае, как когда-то к деду Василию, мальки сами тянутся, как на свет?.. Зинаида сказала, что Тая учится в «медсестринском» техникуме. Иначе – в медицинском. Будет медсестрой. Вадиму, любителю старины, больше нравилось забытое: сестра милосердия. Милосердие – это не только жалостливость, сердобольность, но, и как Даль замечает, готовность делать добро всякому, кто в нем нуждается. А кто, скажите, в нем не нуждается? Нет таких…

Дети, как никто, чужую доброту чувствуют. Вон их сколько вокруг Таи. Эти семеро – самые верные? Самые близкие? Или просто они в «деле Вадима» заняты были, а остальные – Вадим не сомневался, что остальные тоже существуют: поселок велик! – в других Тайных предприятиях участвуют? Какая, в сущности, разница.

«Дело Вадима»… Термин-то какой сочинился! А все «дело» выеденного яйца не стоит. Захотелось красивой девчонке привлечь внимание заезжего таланта, снарядила она на подвиги свою пажескую гвардию, а когда терпение таланта истощилось, явилась спасительницей.

«Тая работать велела…»

А если он, Вадим, работать не хочет? Если он, давно опоздавший на утреннюю первую электричку, дневной отбудет?..

Не отбудет. Вадим знал, что сейчас возьмет этюдник и пойдет писать, потому что самым загадочным во всей нынешней гофманиане было вновь возникшее острое желание работать. И еще уверенность, что теперь-то все пойдет преотлично.

А все остальное Тая объяснила: по-своему, с шуточками, с чертиками в зеленых глазищах, но вполне реалистично, как и требовалось Вадиму, любителю логически рассуждать. Дед Василий у местных ребят своим человеком был, они про все в его доме знали. И про флейту наверняка. Кто-то принес ему инструмент: подклеить, подлакировать, голос исправить… А голос-то дед исправить не смог. Или не успел, смерть помешала. Хрипит флейта, это и бесслухому Вадиму ясно…

Да, насчет бесслухости: как же он играл? А играл ли? Вон Тая вежливо усомнилась. А он на стену полез от возмущения… А разве ему никогда не казалось, что он и поет правильно, мелодично – особенно в ванной комнате, когда ванна водой налита? Тогда почему-то голос слышится особенно чистым и сильным – что твой Карузо… А между тем та, на которой Вадим чуть было не женился, с раздражением ему говорила: если б ты себя слышал – удавился бы…

Если б слышал…

Не так ли с флейтой?..

Но почему он не мог закончить мелодию, когда они появились на улице?..

А если как следует подумать? Хотел ли закончить? Не тогда ли в подсознании всплыла легенда про крысолова-мстителя, и так сладко, было чувствовать себя им…

А почему они явились полураздетыми?

Ну тут уж Тая права: потому что потому кончается на «у». С тем же успехом можно выяснять подробности про диатезную устойчивость Константина. Явились – и все тут. Жарко было.

А то, что ведьмой себя называет, так ведь лестно ей ведьмой слыть. Вон сколько таинственности она на себя напускает! Тоже своего рода женское кокетство, удачно осуществленное желание нравиться.

Удачно?..

Еще как удачно, не надо кривить душой. Все в ней Вадима привлекало, и ее таинственность не на последнем месте была.

Но будь честным с собой до конца: с чего ты взял, что сам ей понравился? Усмири гордыню. Она сестра милосердия, забота ее о твоем пресловутом таланте не более чем обычное милосердие. Если оно обычным бывает…

Малость уязвленный, даже расстроенный, встал, закинул за спину этюдник, стульчик свой разлюбезный прихватил. Это еще бабушка надвое сказала: кто кому нравится, а кто кому – нет. Поживем – увидим.

А работать не она велела – самому хочется.

Из пустой комнатенки слышалось пение. Зинаида старательно выводила тонким и ломким голоском:

Музыкальным аккомпанементом к пению служило шлепанье тряпки по полу и булькающий звук воды, когда Зинаида выжимала тряпку.

Хорошая песня, подумал Вадим. Интересно, вдумывается ли Зинаида в слова или так поет – по инерции, слова для нее как мелодия для Вадима: необязательное дополнение к песне?..

В столовой Витька и Колюн занимались весьма странным делом. Витька стоял на стуле на цыпочках и прикладывал к обшитой досками стене здоровенный железный костыль. Приложит – спросит:

– Так?

Колюн внизу задумчиво голову набок склонит, присмотрится, причмокнет расстроенно:

– Не-а…

«Не-а» – это у них, у друзей, общее. Вадим вспомнил, что точно так же Витька отвечал на его расспросы о любимом школьном предмете.

– А может, так? – с надеждой вопрошал Витька. Колюн качал головой:

– Не-а…

– Выше, что ли?

– Чуток…

– Так?

Колюн долго смотрел на костыль, потом – не без сомнения в голосе – заключил:

– Бей! – И протянул Витьке молоток.

Вадима они оба не заметили. Тогда он сам о себе напомнил:

– В чем проблема, граждане?

Витька и Колюн одновременно повернули к нему головы, некоторое время смотрели на Вадима, словно недоумевая: он-то что тут делает?

– Костыль забиваем, – сказал наконец Витька.

– Зачем?

– Картина тут висеть будет.

– Какая картина?

– Ваша.

– Какая картина? – уже с раздражением повторил Вадим. – Нет у меня никакой картины.

– Которую нарисуете, – терпеливо пояснил Витька, а умный Колюн кивнул, подтверждая слова друга.

– Когда нарисую?

– Может, сегодня, может, завтра. Тая велела забить костыль.

Находясь от Таи в отдалении, Вадим выпадал из зоны действия ее чар и поэтому позволил себе возмутиться самоуправством.

– А с чего она взяла, что я оставлю картину здесь? Я ее в Москву увезу…

– Не-а, – сказал Витька. – Картина должна у деда Василия висеть. Тая велела…

Просто заклинание какое-то: «Тая велела»?

Ладно, не будет он пажей расстраивать: пусть забивают свой костыль. Да и ведь, помнится, хотел он удачный этюд повесить на даче…

– Бог в помощь, работнички… – помахал им рукой, пошел дальше.

На террасе, прямо на полу, привалившись к стенке и прикрыв стыд ладошками, спал Константин. Лицо его было в варенье. Варенье подсыхало коркой, и Вадим подумал, что диатеза у малыша не будет по простой причине: диатез к коросте не пристает.

Запустили ребенка, подумал он и заорал:

– Зинаида!

Она бесшумно возникла на пороге с половой тряпкой в руке.

– Что такое?.. – Увидела брата, который от крика Вадима даже не проснулся, запричитала: – Ох ты, горе мое горькое, свалился на мою шею, людоед неумытый, хоть бы тебя понос прохватил, перестал бы лопать все подряд…

Схватила братца, потащила его, по-прежнему спящего, в дом – к умывальнику. Крикнула уже из коридора:

– Не волнуйтесь, Вадим Николаевич, сейчас я его умою и на вашу кровать уложу…

Не волнуйтесь… А он взволновался?.. Вадим с удивлением отметил, что состояние здоровья – как, впрочем, и внешний вид – братца Константина ему и вправду не безразлично. Чувство новое для Вадима…

Уже подходя к калитке, решил проверить внезапно возникшее подозрение. Сбросил на траву этюдник и стул, почему-то на цыпочках прокрался назад, обогнул дом. Так и есть! Алики, орудуя лопатами, засыпали принесенной в ручных носилках землей вчерашнюю яму-ловушку. А князь Димитрий, голый по пояс, размашисто, умело косил косой крапиву и лопухи, приводил участок деда Василия в божеский вид.

Вадим не стал себя обнаруживать. Он заранее знал, что услышит: «Тая велела»…

Извечно лелеемое Вадимом одиночество было нарушено, от башни из слоновой кости остались живописные обломки, которые деловито разгребали члены Тайной спасательной команды. Новая реальность не раздражала Вадима. Скорее нравилась. Хотелось знать, что будет дальше. И особенно радовало, что реальность реальна. Весома, груба, зрима, как сказал классик. Никаких тебе мистик-размистик, никаких тебе домовых и ведьм, флейты, только флейты, а помело служит единственно для уборки мусора. Все прочно в этом мире. Материя, как и положено, первична. А дух вторичен…

Да, а куда же этот дух его влечет?..

Вадим поймал себя на том, что машинально шагает по мокрой податливой тропинке к болотистому полю, где бывшие Они с большой буквы (а ныне – они с маленькой) совершили однажды очередную пакость, срезав цветы. И хоть бы сегодня кто-нибудь догадался, исправляя положение, принести Вадиму букетик, поставить в банку с водой – как память о Несостоявшемся… Не-ет, они гуманисты. Они не станут напоминать о Несостоявшемся, это будет немилосердно, не тому их учит милосердная наставница.

А все-таки, зачем он туда идет? Ничего интересного там не осталось, а «Пейзаж без цветов» уже написан, уложен в папку для рисунков. Приличный этюд получился…

Размышляя, Вадим все же шел себе и шел, стараясь не задеть колючие лапы каких-то кустов, растущих прямо у тропинки. Шел просто так, потому что, остро возжаждав творчества, он еще не ведал, что станет писать: уезжать собирался, натуры для этюдов не присмотрел. Вот сейчас он свернет за кусты, пройдет по болотистому полю – туда, к лесу поближе. И наверняка что-то обнаружит. Полянку какую-нибудь. Или дерево. Все равно что. С ним так и раньше бывало: что-то вышибало из равновесия, долго не писалось, а потом начинало тянуть к холсту или картону, и тут – Вадим на опыте знал – стоило взять в руку кисть, уголь или карандаш и просто начать…

Он выбрался наконец на поле, завернув за кусты и (опять без многоточия не обойтись!)… замер, ошеломленный, боясь неосторожным жестом спугнуть увиденное, молчал, потому что не мог говорить, не знал, что говорить.

– Ну что же вы? – сказала Тая. – Раскладывайте свой ящик, я не каменная…

Она стояла посреди островка лиловых цветов, невесть как и когда снова выросших на старом месте, стояла, до пояса окунувшись в них, и цветы чуть покачивались на длинных стеблях, повернув свои колокольчики к солнцу, к теплу. И охапка тех же цветов оттягивала ей руки, она прижимала ее к груди, сцепив пальцы замком – для крепости, и лицо тонуло в цветах, а легкий и теплый ветер трепал ей волосы, гнал на глаза, занавешивая, и она то и дело встряхивала головой, чтобы убрать их – руки-то заняты, а надо видеть Вадима, его дурацкую физиономию с непроизвольно открытым ртом. Он так и стоял – женою Лота, закаменев. Вспоминал знакомое: этого не может быть, потому что не может быть никогда.

– Скоро вы? – Тая перехватила охапку снизу, освободившейся рукой справилась наконец с волосами. – Я так долго не простою, предупреждаю…

– Но почему… – начал Вадим, а Тая засмеялась, недослушав, не дав ему досказать.

– Было же объяснение, Вадим Николаевич. Прекрасное, между прочим, объяснение… Пишите-пишите, это ваше дело. Все остальное – мое…

А в столовой деда Василия Витька и Колюн вбили в стену железный костыль, на котором будет висеть написанная Вадимом картина. Так велела Тая.