9. Допрос

– Развяжи ей руки, – поморщился Югов. – Кто это придумал?

– Солдат из комендатуры.

Он завязал так крепко, что я с трудом распустил узел. Сигнальный фонарь и «вальтер» Югов положил перед собой на стол.

– Садитесь, – предложил он Сысоевой, – и ты тоже, – кивнул он мне на ряд выстроившихся у стены стульев.

Мы сели. Она – прямо перед Юговым, я – позади, в сторонке.

– Мне хотелось бы знать ваше настоящее имя и где вы научились так хорошо, как мне рассказывали, говорить по-русски.

Она помолчала минуты две, прежде чем начать.

– По паспорту я Сысоева Ирина Владимировна, но это фальшивка, изготовленная в абвере. А подлинное мое имя Хельга Мюллер. Я шарфюрер СС по званию, а русский язык знаю с детства: у меня была русская мать. Мой отец имел собственную аптеку на Тверской и одновременно был нашим резидентом у вас в Москве. Поэтому после революции он не вернулся в Германию и поступил к вам фармацевтом. Здесь он и женился, здесь я родилась и проучилась у вас до двенадцати лет, когда нас отозвали в Германию. Эмигрировать тогда было трудно, помогли агенты белополяков, с которыми отец имел кое-какие связи. В Германии я доучивалась…

– Год рождения? – спросил Югов.

– Девятьсот двенадцатый.

– Значит, вы бежали в двадцать четвертом. Расскажите об этом подробнее.

– Подробности я плохо помню: отец многое скрывал от меня и матери. Часто бывал у нас некий Кульчицкий, бывший агент Пилсудского, как мне сказали потом. Он и организовал наш побег. Помню, что выехали мы с Белорусского вокзала все вместе, сошли где-то близ станции Столбцы, это был уже район, непосредственно примыкающий к советско-польской границе. Долго шли по лесу, даже переправлялись через болото с двумя провожатыми. Нас предупреждали, что переход будет трудным, граница охраняется и путешествие сопряжено с риском. И действительно при переходе через границу одному из провожатых пришлось застрелить пограничника. Но, в общем, перешли… Примерно все, что мне запомнилось.

– Как вас перебросили в Москву?

– Как беженку. Вышла к Дорохову, а оттуда на автомашине в город. Какой-то военный добряк нашелся.

– А дальше?

– Мне дали явку на улице Чехова. На вопрос: «Кто?» – я должна была ответить: «Привет от Ганниева». Отдельная квартира в две комнаты. Фамилию хозяина не знаю. По-моему, он зубной врач из районной поликлиники, если судить по плакату в передней: открытый рот и надпись «Берегите зубы».

– Номер дома и квартиры запомнили?

– Нет. Но, если пойдете со мной, найду… Этот зубник не зубник и свел меня с Сысоевым. Вон парень, – она обернулась ко мне, – знает, о ком я…

«Похоже, правду говорит, – думал я. – Хо-очет жить… А может, и впрямь надеется на приход немцев? Надеется, надеется! И вся ее правда распрекрасная – только оттого, что подсчитала: мы не расстреляем, немцы выпустят… Хотя ведь должна понимать: поверят ли ей немцы?.. Вряд ли… Но этого она не хочет понимать, ей сейчас любая зацепка за жизнь подходит…»

– Сысоев ждал вас? – спросил Югов.

– Да. У меня был паспорт на другое имя, но Сысоев сказал, что его легенда лучше.

– Разрешите вопрос, Иван Сергеевич, – вмешался я.

– Спрашивай.

– Дом, где вы с Сысоевым жили, действительно разбомбили?

Она вновь обернулась ко мне:

– Вы знаете, да… Потому мы и попали в вашу квартиру. Не повезло…

– Кому как, – философски сказал я, но Югов прервал меня, возвращая допрос в жесткое русло:

– Ваше задание?

Хельга Мюллер отвечала быстро и точно:

– Честно говоря, эти задания не для специально подготовленного разведчика. Командование рассчитывало лишь на мою искренность, веру в победу и отличное знание русского языка. Я должна была сеять панику в дачных поездах, на вокзалах и рынках. Словом, там, где легко можно завязать беседу и найти слушателей. Выглядеть и казаться продавщицей или домохозяйкой. Важно было, чтобы мне верили. Это – во-первых, а, во-вторых, в часы воздушных тревог я должна была сигнализировать нашим бомбардировщикам. Для этого меня снабдили специальным фонарем, легким и небольшим, но с очень яркой световой вспышкой. Не думаю, однако, что я в этой роли принесла много пользы нашей разведке. Из сотен самолетов в небо над городом пробивались единицы, да и тех в большинстве случаев сбивали ваши зенитки и самолеты-истребители.

– Кроме вас в Москву были заброшены и другие сигнальщики, – сказал Югов. – Вы кого-нибудь знали из них?

– Я знала об их существовании, но ни с кем, кроме Сысоева, не была связана. Впрочем, некоторых можно найти по двум-трем явочным квартирам, адреса которых я знаю.

И она тут же продиктовала адреса.

– А почему вы раскрываетесь так откровенно? – полюбопытствовал Югов. – Что руководит вами? Страх перед неизбежным наказанием или разочарование в победе фашистской Германии?

– Жить хочу, просто жить, – впервые улыбнулась она. – Да и не утратила я веры в нашу победу. Армия фюрера лучше организована, не уступает вам по численности и до сих пор воюет с успехом. Я убеждена, что не сегодня-завтра Москва и Ленинград будут в наших руках. И танков и самолетов у нас хватит, чтобы отбросить вас за Урал.

Что ж, я был прав…

– У нас другое мнение. Но спорить не будем. Поживем – увидим, – сказал Югов и замолчал.

Интересно, думал я, на что рассчитывал Сысоев, уверивший ее, что его легенда лучше?..

Хельга Мюллер, казалось, прочла мои мысли.

– А Сысоева вы не возьмете, – сказала она, не скрывая, однако, своего безразличия к его участи.

– Возьмем, – впервые улыбнулся Югов. – Пусть это вас не беспокоит.

– Меня сейчас ничто не беспокоит, пока я уверена в конечной победе немцев.

– Сысоев тоже немец? – вдруг спросил Югов.

– Нет, – с ноткой презрения ответила Хельга. – Он, вероятно, русский, и если и немец, то одесский или прибалтийский. Наверно, старый абверовец… Я должна была во всем подчиняться ему…

– Сысоев – это его настоящая фамилия? – рискнул спросить я, и рискнул небезрезультатно, потому что ответ ее кое-что прояснил.

– У него десяток таких фамилий, а подлинной я не знаю. Он заслан сюда для убийства и диверсий. Я же никого не убила. Не из жалости, конечно, а потому, что убийства не входили в мое задание. Мой выстрел в патрульного был единственным, да и то я его только ранила.

– А почему вы так уверены, что мы не возьмем Сысоева? – продолжал я. – Адрес его известен…

– Он больше не вернется домой.

– Почему?

– Потому что у нас была договоренность: каждую ночь после тревоги мы должны были встречаться у памятника Пушкину. Если кто из нас не пришел на встречу, другой обязан немедленно сменить крышу. Сысоев связан с крупной воровской шайкой, действующей по его приказам.

– Каким? – спросил Югов.

– Убивать, взрывать, поджигать… Сообщникам предоставлялась возможность обогащаться. А что будет со мной? – спросила Хельга Мюллер.

– Дело ваше пойдет в трибунал, – ответил Югов и вызвал конвойных. – Уведите, – распорядился он и, когда ее увели, обратился ко мне. – Чему она радуется?

– Надеется, что немцы возьмут Москву, а мы расстрелять ее к этому времени еще не успеем.

– В трибунале будут решать, – сказал Югов. – А падения Москвы не одна она ждет. Вот прочти.

Это был приказ верховного командования немецкой армии Восточного фронта:

Я молча возвращаю приказ Югову.

– Среди захваченных ими европейских столиц Москвы не будет, – говорит он. – Немецко-фашистское наступление на Москву остановлено в пределах восьмидесяти – ста километров. Но они готовятся к новому. Для него и выпущено это пышное обращение к солдатам. А в переводе на цифры оно означает свыше пятидесяти дивизий, в том числе восемнадцать танковых и моторизованных, и тридцать три пехотных.

– А у нас?

– Ежедневно подбрасываются подкрепления из резерва. Не только выстоим, но и разгромим. В общем, считай, что ты уже работаешь у нас. Тоже на фронте. Понятно? Удостоверение твое уже готово: с сегодняшнего дня ты – наш сотрудник… Кстати, потому я тебе и разрешил на допросе присутствовать… А сейчас – на обыск к Сысоевым. Напарника я тебе дам, а понятых подберешь на месте. Все ясно?

– Все.

– Ну а потом займемся Сысоевым. Если эта стерва говорит правду, я думаю, что он прочно залег в подполье. При его связях с воровской бандой сделать это ему нетрудно В таком случае объединимся с угрозыском. Там – подходящие ребята…

10. На Петровке, 38

Я проспал два часа после разговора с Юговым. Меня разбудили три звонка – мои «позывные» в коммунальной квартире. Вошел человек в свитере под горло, в старенькой кожанке, чуть постарше меня.

– Безруков Павел, – представился он, – оперуполномоченный из МУРа.

Я провел его в свою комнату.

– Извините, если я оденусь при вас, – сказал я.

– Мне Стрельцов приказал: так, мол, и так, пойдешь напарником к Глотову… И давай бросим это «вы». Никто никому не начальство.

– Ладно, – согласился я. – Пошли будить понятых.

Я постучал к Мельникову. Оба они с женой уже встали. Я представился им – в новой уже роли, показал удостоверение.

Замок у Сысоевых пришлось взломать: ключей у нас не было. В комнате чисто. Мебель стояла, как прежде у Пахомовых. Прибавилась только пишущая машинка. В ящике письменного стола нашли патроны к нагану Сысоева. И никаких бумаг, даже записей в блокноте не было… Словом, обыск ничего не дал, кроме пачки отпечатанных и где-то размноженных на стеклографе листовок…

Результаты обыска, как я и предполагал, Югова не обрадовали.

– Самого главного, мужички, не нашли – ниточки, которая привела бы нас к Сысоеву.

– А листовки? – спросил я. – Прямая улика для Хельги Мюллер. На допросе же она об этом ничего не сказала.

– Улик против нее и так достаточно, дело уже в трибунале. А листовки эти я передам прокурору. Они, кстати, так же пахнут, как и та, которую ты приносил мне…

У нас в квартире после обыска у Сысоевых все жутко перепугались. Пустить в дом фашистских разведчиков – все равно что кобру откуда-нибудь из Каракумов. Да и ко мне отношение соседей несколько изменилось. Не то чтобы меня стали бояться, но вели себя более осторожно и сдержанно. Разговоры о положении на фронтах при моем появлении на кухне или в «курилке» вдруг смолкали, или говорившие меняли тему разговора. Наш понятой Мельников даже сказал мне наедине:

– Послушай, Вадик, а зачем ты переменил профессию? Я понимаю, что это почетно, но страшновато все-таки.

– А я рад, Михаил Михалыч. В газете я работал не по специальности. Ведь я юрист по образованию, вы знаете. Кончил юридический. Естественно, что работа следователя НКВД меня больше устраивает.

Одна Лейда восторженно оценила мою новую роль. Она даже обняла меня и поцеловала в щеку.

– Поздравляю, Вадим. Теперь у тебя настоящая профессия – героическая и романтичная.

Глаза ее при этом лучились нескрываемым ликованием…

…Стрельцов принял нас сразу.

– Забавная вещь получается: ваши дела к нам идут, наши – к вам… Наверно, сейчас так и должно быть. Значит, и силы нужно объединять… С Безруковым тебе хорошо работаться будет, – сказал он. – В Москве сейчас воровское отребье оживилось. Некоторых мы расстреливаем на месте, если ловим с поличным. А некоторых сами ищем… Так вот, есть у нас свой человек, он нам сообщил: готовится ограбление районного отделения Госбанка. Да то ли сам он не поспешил, то ли узнал поздно, но к ограблению мы не успели. Водитель и кассир застрелены, машина с деньгами исчезла…

– С концами? – спросил Безруков.

– Один кончик есть. Кассир сумел, пока жив был, одного из бандитов подстрелить. Не насмерть. Ну, разговорился, когда в себя пришел. Клянется, что в банду случайно попал, дружок его затащил.

– Какой дружок?

– Некий Сидоров Иван по кличке «Тьма». Личность нам и до войны знакомая. Карманник. А вот теперь, как видите, бандитизмом занялся. Наш подстреленный с этим Сидоровым примерно с полгода в одном лагере провел, пока того не перевели А здесь, говорит, встретились как раз накануне налета. Тыла и уговорил его…

– Врет, – убежденно заявил Павел.

– Может, и врет, – легко согласился Стрельцов. – Да не в том суть. А суть, братцы мои, в том, что этот врун, как ты. Паша, считаешь, кончик нам и дал. Сообщил, что бандиты встретятся в субботу для дележа госбанковской выручки. И адресок не скрыл. Там мы их и постараемся взять.

– Можно мне участвовать в операции? – спросил я. Спросил и подумал: а что скажет Югов? Еще одна мальчишеская выходка…

А Стрельцов словно подслушал мои мысли.

– Я-то не против, – сказал, – да только у тебя другое начальство. Я ему, конечно, доложу о твоем рвении, а уж он пусть решает. Уяснил?.. Лады… А вот насчет Паши Безрукова есть у меня иной план. Вот какой, слушай, Паша, внимательно. Орудует в Москве одна банда – специалисты по квартирам эвакуированных. Есть шанс внедрить в нее своего человека. Ну а Безруков, во-первых, человек с большим розыскным опытом, а во-вторых, его в воровском мире никто не знает. У нас есть один бывший дезертир на примете. Он хочет вернуться на фронт, но мы пока его задерживаем. Он и введет в банду нашего человека. А им может быть и Паша Безруков.

Безруков с места подал реплику – всерьез, без улыбки:

– Значит, я должен стать штрафником-дезертиром?

– А что, трудна роль? – усмехнулся Стрельцов.

– Я не о трудностях роли, а об ее подготовке. Во-первых, почему штрафник? Ну, скажем, к началу войны сидел в предварилке, как соучастник кражи. Придумать здесь можно. Затем – воевал в штрафной роте, и, мол, осточертела мне эта война. Во-вторых, я должен знать, кто был и кто сейчас комполка, кто кого сменил в штабе, кто политрук. Все это надо обдумать до мелочей.

– Сделаем. Всю ниточку проверим, до последнего узелочка. Хорошо бы тебя, кстати, посадить как дезертира. Денька на два, а потом ты сбежишь, допустим, украв мотоцикл у зазевавшегося милиционера. Легенда для банды первосортная. А когда примут тебя как своего, начнешь операцию. Какое у тебя задание? Прежде всего узнать, связан ли с бандой ваш Сысоев, Так что, Паша, готовься к большому делу и держи связь со мной или с Юговым. А лучше всего с обоими, потому что дела наши переплетаются и заинтересованы в этой плетенке мы оба.

Хорошо готовил свою плетенку Стрельцов, и не зря меня подключил к нему Югов…

Потом мы предстали перед Юговым.

– Поговорили? – спросил он.

– Так точно, – щегольнул я военным оборотом.

– Знаю уже. И далеко не все одобряю. Насчет Безрукова – тут сомнений нет: готовьте легенду. Приготовите, до мелочей разработаете – обсудим. Здесь, кстати, можно выйти на Сысоева – есть шанс… А с тобой, Вадим, хуже. Зачем тебе лезть на рожон? Пострелять захотелось?.. Стрельцова я понимаю, у него людей мало. А ты?

– Иван Сергеевич, – зачастил я, – а вдруг там Сысоев будет? Именно там, а не по линии Безрукова, а?

– Ну и что? В уголовном розыске люди опытные, не тебе чета. Возьмут твоего Сысоева, а ты его допросишь. Идет?

– Не очень, – не стал я кривить душой.

– Ладно, – неожиданно легко согласился Югов – Иди со Стрельцовым. Дело, в конце концов, общее: Москве легче станет, когда мы эту грязь выметем. Такую оперативность диктует, если хотите, приказ об осадном положении… Только, Вадим, одно условие: не лезь поперед батьки в пекло. Следи не только за живыми, но и за мертвыми. Бывают такие мертвецы, что и воскреснуть могут, если их на мушку не взять…

11. Конец банды

Дележ награбленного, как сообщил Стрельцову раненый налетчик, должен был состояться на квартире некой Женьки Красотки в одном из проездов Марьиной рощи. Время – самое разбойничье: с вечера до утра. Женьке доверяли свято, потому что на допросах, которые до войны проводили сотрудники угрозыска, она никого не выдавала. Это Стрельцов подтвердил. «Чистая выходила, удавалось», – сказал.

Квартира глядела во двор двумя слепыми окнами. Стекла в них были так грязны, что гляди не гляди, все равно ничего не увидать. Наша операция намечалась часа на два ночи, когда дым, как говорится, пойдет коромыслом и бандиты будут в большом подпитии. Оперативный план Стрельцова все это и предусматривал. Проникать во двор мы обязаны, естественно, незаметно, открывать огонь при малейшем сопротивлении. Главаря банды, если он уцелеет, лучше обезоружить и доставить живым на Петровку.

Вот так все и началось.

Мы вошли незаметно во двор паршивенького дома, бесшумно сняли двух выделенных бандой охранников.

– Кляп в рот и наручники, – шепотком сказал Стрельцов, и мы вынесли обоих к ожидающим трем «эмкам» и старенькому «линкольну» и снова вернулись на место. Двое стали у затемненного окошка, а остальные со Стрельцовым беззвучно открыли дверь в тамбур дворницкой. «Тишина, тишина, и только тишина – вот что требуется при неожиданном налете. Чем внезапнее удар, тем выгоднее», – говорил нам Стрельцов. В полуоткрытую дверь все было слышно. Налетчик Стрельцова не обманул: бандиты праздновали удачу. Удачу ли?.. Мужские голоса:

– Давайте о жизни. При таких деньгах кто как будет?

– Сменяю фамилию. Михельса пришью, если рыпаться будет. У него сотенная за работу, а у меня сотни тысяч в кармане. Нужен он мне теперь, как гвоздь в пироге.

– Не дело говоришь, Смирный. За свою жизнь он и тебя продаст.

– Кто кого продаст, никому не ведомо.

Другой голос чуть-чуть с хрипотцой:

– Струсил, корешок? Я тебя понимаю. Михельсу еще в ножки поклонишься. Ведь твои сотни тысяч надо на марки по курсу переводить. А у них свой курс и своя цена марки. И много ли от твоих тысяч останется?

– С Михельсом посоветуюсь, он и цену назначит. Поймет, что купить нас теперь – не деньги требуются. Натура у него широкая, не скупился. Мне, например, за одного парня, которого надо было по горлу стукнуть, две сотенных отвалил. А теперь мы сами с усами. Без нас он нуль без палочки.

– А кто нам это яблочко подсказал? Нам – сумма, а себе ни рубля… Нет, друг Смирный. Мы и сейчас ему кланяться будем. Немцы придут вот-вот, и он в мундире штурмбанфюрера окажется. И поклонимся, если гестапо о нашем налете не задумается.

– Рубли не марки. Зачем им?

– Может, и незачем. А нам и рублик пригодится. Кстати, а где он? Ночь кончается, а денежки делить надо.

– Здесь ваши деньги, у Женьки в одеяле зашиты.

Тут по знаку Стрельцова мы и распахиваем дверь, не входим – влетаем в комнату. С другой стороны окно выбито, и оба оперативника держат свои автоматы наизготовку.

– Сдавайся. Дом окружен. Руки за шею, – командует Стрельцов.

Подымаются. Среди них – Смирный.

– Глотов, отведешь их к машинам. Раненых заберите. Кондратьев, прощупай одеяло.

Я отвожу троих через двор к автомашинам. Смирный, не отводя рук от шеи, бросает мне сквозь зубы:

– Михельса вам все равно не найти.

Значит, Сысоев стал Михельсом и фактически хозяином банды. А Смирный, похоже, адъютант у патрона. На Петровке он молчать не станет: жить всем хочется…

Из дворницкой выводят еще четверых, среди них – две женщины.

– Нашли деньги? – спрашиваю у Стрельцова.

– Нашли, конечно. Смирного я допрошу и отправлю Югову. Он – поддужный Михельса, а тот не дурак, в грабеже не участвовал…

На Петровке в угрозыске Стрельцов первым допросил Смирного.

– Ну, кто есть кто? – начал допрос Стрельцов.

– Интеллигентно разговариваешь, – усмехнулся Смирный. – Только тебе это не поможет. Не расколюсь.

– Жить захочешь – расколешься. Если будешь говорить, учтем. А о делах твоих нам и без тебя все известно. Известен и соучастник ваш, на пирушке не присутствовавший. Лучше скажи, сколько в банде твоей осталось?

– Двое, кроме меня: Погорелов и Хлумов, по-нашему – Пегас и Тетеря. Только скажу я тебе, никакого участия в ограблении машины с деньгами не принимал. Зря вы к нам с гранатой сунулись.

– А чьи деньги мы в одеяле нашли?

– Это вы у Женьки спросите.

– Думаешь, не скажет Женька? Скажет, ей жить хочется. Мы с Глотовым ваш разговор слышали, как деньги делить и как вы с Михельсом работали – все слышали.

– Подслушанный разговор не в счет.

– Улики найдутся, а дело, откровенно говоря, высшей мерой пахнет. В органы безопасности я твое дело передам, гражданин Смирный. Вот так. – Стрельцов позвал конвойных. – Уведите.

А я поехал докладывать Югову.

12. Как Сысоев стал Михельсом

Югов выслушал мой рассказ, по обыкновению, молча, не перебивая, позволяя мне делать любые отступления и гипотезы, и я чувствовал, что Длинная речь моя вызывает у него полное сочувствие и одобрение. То, что Сысоев стал Михельсом, его нисколько не удивило, он только удовлетворенно кивнул в ответ. Он, должно быть, так и думал, что это случится. Только дослушав рассказ, позвонил Стрельцову.

– Стрельцов? Югов говорит. Глотов мне все доложил об операции в Марьиной роще. Ты дело Смирного мне не передавай: он у тебя глубже завяз. А о связи с Михельсом я допрошу его у тебя. Остальных допросишь сам: делали они что-нибудь по заданию Михельса или нет. И новая рация опять в эфире появилась, значит, еще забросили кого-то, а может быть, ее в специальной посылке Михельсу передали. Нет, запеленговать не успели, слишком короткая передача была. И шифр новый, пока разбираем. А дело ты провел славно. Одним, как говорится, ударом всю банду ликвидировал… Значит, договорились? С Глотовым приеду. Как-никак Смирный его первый знакомец и ниточка к Михельсу.

– Спасибо, Иван Сергеевич, – сказал я. – Сам хотел вас просить об этом.

– Только без фокусов. Никакого отмщения. Ну, ударил он тебя по шее. Прошло? Прошло. Главное – связь с Михельсом Жалеть он его не будет. Наверняка продаст. Самое важное он сам тебе сказал, что не возьмем мы Михельса. Значит, тот, гад, опять крышу переменил. Может быть, Паша Безруков что-то узнает. В своей шайке он прижился. Теперь он – Дементьев Пал Фомич. Пока ни одной ниточки к Михельсу…

На другой день утром мы с Юговым поехали в уголовный розыск к Стрельцову. В его кабинет доставили Смирного из КПЗ.

– Вопросы вам будут задавать представители органов безопасности. Отвечайте, Смирный. Это допрос.

Смирный усмехнулся не без злорадства:

– Я не антисоветчик, а сын трудового народа.

– Ваши имя и фамилия? – сухо спросил Югов.

– К чему лишний раз языком молоть. В деле они есть.

– Профессия? – спросил Югов.

Смирный охотно ответил.

– Образование почти высшее, учился в юридическом, а профессия – вор в законе.

– Почему же так изменился ваш жизненный путь?

– Потому что профессия юриста скучна и пахнет канцелярщиной, а вор в законе – романтично и выгодно.

– Где и когда познакомились с Михельсом?

– В кабаке, за одним столиком.

– Давно закрыты все кабаки, а то, что по блату и не по карточкам живете, вполне понятно… С Михельсом познакомились еще до войны?

– Допустим. Летом познакомились, а осенью снова встретились. Я ему с крышей помог.

– Вы знали, что он фашистский агент?

– В октябре и узнал, когда ему опять крыша понадобилась: ну, я и опять помог за две сотенных.

– Значит, тут вы и были завербованы?

– Никаких бумажек я ему не подписывал. Просто знал, что он немцев ждет. Тут я уже три сотенных взял, когда чекисты на его бабу вышли. Ему и паспорт новый понадобился, и я еще за две сотенных ему новый провернул. Денег у него тьма-тьмущая. По-барски рассчитывался.

– По его заданиям работали? – спросил я.

– Какие ж это задания. Пустую квартиру найти сейчас дело нетрудное. Да и с паспортом тоже: есть у нас такие умельцы, что и паспорт, и военный билет на любую фамилию аккуратненько сработают. Никто не подкопается. Ну, конечно, все через меня. Тебе нужно – плати.