Сергей Абрамов
      ЭТОТ МНОГОЛИКИЙ ШЕКЛИ
      Очерк творчества
      Всякий литературовед - немножко бухгалтер: прочитал, разобрал, посчитал, классифицировал, разложил по ячейкам. Дебит - кредит. Все сходится.
      А если не сходится?.. То-то удар по бухгалтерским нервам!..
      В таком случае Шекли явно противопоказан литературоведу-бухгалтеру: у Шекли ничего не сходится, все кувырком, попробуй - разберись!
      Его герои схватились "не на жизнь, а на смерть в титанической битве, которая, единожды разгоревшись, стала неизбежной. Марвин нанес Краггашу удар под ложечку, затем снова нанес удар - в нос. Краггаш проворно обернулся Ирландией, куда Марвин вторгся с полулегионом неустрашимых скандинавских конунгов, вынудив Краггаша предпринять на королевском фланге пешечную атаку, которая не могла устоять против покерного флеша. Марвин простер к противнику руки, промахнулся и уничтожил Атлантиду. Краггаш провел драйв слева и прихлопнул комара".
      Какова цитатка, а?.. Кто что-нибудь понял, поднимите руку!.. Нет таких, никто ничего не понял. И поделом.
      Потому что дальше - больше. Пока шокированы лишь чувства, а сейчас предстоит испытание разуму. Вот как Шекли мыслит себе утопию. Узаконить преступность - значит уничтожить ее как факт. Хотите избавиться от нищеты - да здравствует воровство! Сделайте конструктивным политическое убийство. Узаконьте беззаконие - и нечего будет нарушать. А справедливость, по мнению Шекли, - это не для утопии...
      А вот социология "по Шекли":
      "...Вся жизнь на Земле опирается на строго уравновешенную систему убийств".
      Цитирование легко можно было бы продолжить и без ущерба для собственной логики доказать, что Шекли - мрачный мизантроп, социально опасный человеконенавистник, а как стилист склонен к пустым формальным изыскам, которые ни уму, ни сердцу ничего не дают.
      Но придет другой бухгалтер и начнет цитировать в свою очередь:
      "...Он... сладко потянулся, испытывая несказуемое удовольствие от света, и воздуха, и ярких красок, от чувства удовлетворения и сознания того, что есть в этом мире дело, которое он должен исполнить, есть любовь, которую ему предстоит испытать, и есть еще целая жизнь, которую нужно прожить".
      Где здесь мизантропия, где человеконенавистничество?
      Или вот:
      "Как только вы займете свое место в Галактическом Содружестве - и, смею вас уверить, это почетное место, - ваши войны прекратятся. К чему воевать - ведь это противоестественное занятие..."
      Цитатничество тем и опасно, что надерганными из контекста абзацами, фразами, диалогами можно обвинить автора в чем угодно, а он, бедолага, ни в чем подобном не виноват. Да, Шекли искренне ненавидит войну, высмеивает тупоголовых "ястребов"-экстремистов. Да, он побаивается машинизации мира, считая, что никакая машина никогда не сможет стать панацеей от бед и забот человеческих. Да, он иной раз излишне "пасторален", он всерьез тоскует по "утерянным корням", бежит урбанизации. Да, он склонен видеть будущее не слишком светлым; он не отрицает, правда, что это - будущее его страны, но проецирует его на планету в целом... Пожалуй, те самые "ястребы"-экстремисты, но не завтрашние, а нынешние, соотечественники и современники Шекли, вряд ли сумеют отыскать в разноречивом творчестве писателя так называемую "красную угрозу". Более того, они вполне могут поднять на щит его роман "Хождение Джоэниса", в коем Шекли повествует об атомном конце света, о преддверии "армагеддона" и о финале его. Зло и безжалостно обличая военную истерию в США, неизбежно ведущую, по мнению автора, "к последнему берегу", Шекли не сумел увидеть (или не захотел?..) в сегодняшнем мире сил, способных противостоять убийству и самоубийству цивилизации.
      Я не собираюсь сейчас - заочно! - спорить с Робертом Шекли, убеждать его в том, что такие силы есть, что будущее за этими силами и оно ничуть не напоминает мрачноватые, хотя и блистательно выписанные Шекли, картины нашего Завтра. Бессмысленно его в том убеждать. Роберт Шекли - типичный представитель (как мы привыкли писать в школьных сочинениях) творческой интеллигенции США, я бы сказал даже - ее официальной элиты. Ему еще нет шестидесяти (он родился в 1928-м), он на зависть талантлив, на зависть плодовит и на зависть удачлив. Книги его выходят без задержки, фильмы по его сюжетам снимаются с хорошей регулярностью, журналы прямо-таки охотятся за его произведениями. За плечами Шекли - богатая биография, подарившая ему самые разные впечатления и ощущения. После окончания средней школы он работал садовником, буфетчиком, рассыльным, потом - армия, и не муштра вовсе, не какие-нибудь спецвойска, а служба редактором в газете, писарем, даже гитаристом в ансамбле. После армии - Нью-йоркский университет, специальность инженера-металлурга и сразу же литературная стезя. Достаточно сказать, что уже в двадцать шесть он был знаменит. Знаменитый писатель знаменитой страны... Не исключено, что он может повторить вслед за великим англичанином Киплингом: "Права она или нет - но это моя страна".
      Можно, конечно, подосадовать на Шекли: экая зашоренность мышления! - но осуждать его вряд ли имеет смысл. Его право...
      Мы же в свою очередь тоже имеем право на собственное мнение. И по поводу творчества Шекли, и по поводу "конца света".
      Но нельзя не отметить главного и, па мой взгляд, доминирующего во всех - без исключения! - произведениях писателя, будь то роман, повесть или короткий рассказ. Это главное бесконечная любовь автора к своему герою, вера в его силы, в его возможности, в его оптимизм, в его чувство юмора, наконец! (Впрочем, о чувстве юмора - позже...)
      Вот рассказ "Особый старательский". Ситуация вполне "джеклондоновская", только (это же фантастика!) перенесенная на Венеру. На планете есть золото, которое попрежному в цене. Старатель Моррисон почти месяц один в пустыне. Вездеход (пескоход "по-венериански"...), как видимо, сломался, воды нет, золото вот-вот обнаружится, во всяком случае, все признаки месторождения этого благородного металла налицо. Ясно, что Моррисон найдет проклятое золото, разбогатеет донельзя, впоследствии оплатит и собственные долги, и долги друзей, а поначалу закажет прямо в пустыню (не забудьте о телепортации...) коктейль под названием "Особый старательский" - огромную, выше колокольни, чашу, наполненную чистой холодной водой. Сюжет, повторяю, "телепортирован" из лучших образцов американской литературы времен "золотой лихорадки". Но не в нем дело, как и не в фантастическом антураже. Шекли пишет своего старателя с явной любовью, наделяет его такими чертами характера, которые по давней литературной традиции всегда отличали разного рода первопроходцев. И главная из этих черт - целеустремленность. Всегда и везде. Вопреки так называемому здравому смыслу, олицетворением коего в рассказе становится весьма симпатичный, по-своему добрый и отзывчивый, но со всех сторон железный робот-почтальон. Моррисон верит в себя и свою удачу, а Шекли верит в Моррисона - "замечательного американского парня" Моррисона, быть может, потомка тех, кто "в свое время" с ружьем в руках боролся за независимость, сражался за освобождение негров, в 40-е годы нашего века воевал с фашизмом в Европе. А уже в пятидесятых - с социализмом в Корее, в шестидесятых - во Вьетнаме... И всегда был твердо убежден, что сражается за "великую американскую мечту". В зависимости от времен менялась мечта. И "особый старательский" в нее вполне вмещается...
      Я позволил себе некую толику иронии, потому что верю в неистребимое чувство юмора, которым наделен Шекли. Ведь тот же "Особый старательский" (я имею в виду рассказ, а не коктейль) можно принять всерьез, умилиться железной - что там робот! - напористости героя, пустить скупую слезу на сухой песок венерианской пустыни, который так и пышет жаром через обложку. А можно вместе с Шекли улыбнуться над бедолагой Моррисоном, который сейчас пустит в упомянутый песок десятки фантастических тонн голубой, прозрачной, холодной,, безумно дорогой своей "великой американской мечты".
      Впрочем, тут Моррисон - не первый и не последний...
      Да, Шекли подсмеивается над Моррисоном, над счастливчиком Моррисоном, но разве смех - помеха любви?..
      А что до юмора Шекли, так им пропитано каждое произведение. На первый взгляд в творчестве Шекли представлены все возможные жанры: тут вам и вестерн ("Ордер на убийство", "Бесконечный вестерн"), и жгучая мелодрама ("Бремя человека", "Паломничество на землю"), и сатира ("Билет на планету Транай"), и фантасмагория ("Обмен разумов"), и лирическая проза ("Заяц"), и жестокая драма ("Три смерти Бена Бакстера"), и прочая, и прочая. И все было бы именно так, как означено в жанровых определениях, если бы по убийственная ирония автора. Именно убийственная: она напрочь сметает границы классических жанров, превращая каждую вещь едва ли не в пародию на жанр.
      Возьмем, к примеру, рассказ "Ордер на убийство".
      Ситуация, повторяю, вполне в духе вестерна. Есть некий городок, крохотный и сонный, похожий на милые бутафорские городки кинематографического Дикого Запада, но расположенный на чертовски далекой от Земли планете Новый Дилавер. Мать-Земля, двести лет не подававшая никаких сигналов, вдруг вспомнила о своих сынах-первопроходцах и послала к ним инспектора, чтобы проверить, все ли в колонии соответствует добрым старым земным традициям. А на Дилавере об этих традициях давным-давно забыли, на Дилавере собственными традициями живы люди. Но инспектор есть инспектор: мало ли какие кары повлечет за собой его визит! - и дилаверзцы спешно восстанавливают то, что, по их мнению, должно соответствовать меркам земной жизни. Они строят церковь: так надо, хотя о религии здесь никто не вспоминает. Они сооружают "маленькое красное школьное здание": так тоже надо, только в подобных зданиях и можно учить детей. Они назначают Маляра шерифом, возводят тюрьму и срочно подыскивают человека на роль преступника: если есть тюрьма, значит, должен быть убийца или паче чаяния! - вор. И тут Шекли вводит допуск: планета сама дает поселенцам все; за двести лет люди разучилась убивать. Разве что рыбу?.. Вот Том Рыбак и станет убийцей...
      Ситуация развивается по законам вестерна. Сначала неспешно, словно подчеркивая сонную жизнь городка, а потом, вырываясь из нее, из этой жизни, на какие-то мгновения существуя над ней и вновь возвращаясь в привычное, рутинное, медленное русло. Назначенный убийца, испытав себя на мелких смешных кражонках, долго выбирает кого убить и в ужасе понимает, что все вокруг - его соплеменники, сотоварищи, соратники. И тогда он решает убить того, кто принес смуту в поселок, кто нарушил спокойную жизнь колонистов, посеял разлад в душе Тома Рыбака - убить инспектора.
      Пока, заметьте, автор жанру не изменяет, если не считать таких мелочей, как межзвездная связь, космические полеты, чужая планета...
      Но вот настал решающий момент, по законам вестерна - пик, кульминация. И здесь Шекли, пустив в ход иронию, разом принижает классическую ситуацию: Рыбак не может убить, он органически не способен на сей "подвиг" даже для спокойствия колонии. А уж он-то - самый "звероватый" в Делавере, он рыбу бьет. Что ж тогда остальные?..
      Инспектор улетает несолоно хлебавши: в его армии нужны воины, а не пацифисты. А Шекли устами новоиспеченного шерифа Билли Маляра произносит герою в утешение: "Ты не виноват, Том. И никто из нас не виноват. Вот что получается, когда к людям двести лет но проникает цивилизация. Поглядите, сколько времени понадобилось Земле, чтобы стать цивилизованной. Тысячи лет. А мы хотели достигнуть этого за две недели".
      Не правда ли, слово "цивилизация" звучит здесь куда как издевательски?..
      Рассказ впрямую антивоенный. Но Шекли избегает "лобовых" решений. Отсюда - вестерн, а по сути - пародия на него. Отсюда - гротеск. Отсюда - добрая доза иронии. Шекли не щадит героев, но смех его добродушен и щедр. Вновь повторим: смех любви не помеха...
      В рассказе "Страж-птица" - вы его только что прочитали! Шекли, оставаясь внешне серьезным (еще бы: перед нами философская трагедия, если можно так вольно охарактеризовать этот гканр...), вновь прибегает к гротеску, к своеобразному - парадоксальному - кольцеванию идеи и сюжета. Для того чтобы уберечь человека от насильственной смерти, создана"страж-птица", механическое существо, должное предотвратить убийства. Но что такое "убийство", каковы его точные признаки, единого, сжато сформулированного определения не найдено. Поэтому птицы сделаны самообучающимися. В итоге процесс птичьего самообучения доходит буквально до абсурда. Птицы - своей бездушной бдительностью - нарушили работу боен; мешают проводить хирургические операции в больницах; они и автомашины сочли живыми существами и не позволяют выключать зажигание; они не дают даже возделывать почву - земля-то живая... Короче, необходимо остановить птиц, иначе остановится жизнь. И тогда создается суперястреб, наделенный одним инстинктом - убивать. Пока его цель - птицы, но ведь он тоже самообучающаяся система...
      Итак, одержимые благими намерениями остановить убийства, люди пришли к созданию универсальной машины-убийцы. Круг замкнулся.
      И опять Шекли декларирует свое мнение устами героя:
      "Давайте признаемся: мы ошиблись, нельзя механизмами лечить недуги человечества... Машины нужны, спору нет, но в судьи, учителя и наставники они нам не годятся".
      Человек - сам хозяин своей судьбы. Истина, конечно, банальная, но ведь и банальную истину никто не отменял. Другое дело, что в каждодневной суете забываем мы эти простые истины, чураемся их: зачем они нам, банальные!.. А раз банальные, раз привычные, что ж мы их не помним? Что ж не берем на вооружение?..
      В конце концов, литература - всегда набор неких, зачастую банальных истин. Только у одних писателей из-под пера выходит "Анна Каренина" или "Преступление и наказание", а у других...
      А Шекли вновь и вновь возвращается к этой неоднократно им самим означенной истине. В рассказе "Три смерти Бена Бакстера" фантастическая идея тоже отнюдь не нова. Это - путешествие во времени, возможность корректировать будущее вмешательством в прошлое. Классический временной парадокс под названием "убийство собственного дедушки". Айзек Азимов из такого парадокса сделал отточенную до изыска вещь - "Конец Вечности", где ничтоже сумняшеся возвел вмешательство в прошлое, переделку прошлого в некий бесспорный принцип, без коего никакое мало-мальски пригодное для жизни будущее просто невозможно. Роберт Шекли в своей псевдотрагической шутке доказывает как раз обратное; ничье вмешательство извне человечеству не требуется, будь то всемогущие машины или еще более всемогущие потомки.
      Сверх того, считает Шекли, всякое вмешательство антигуманно, поскольку забота о будущем здесь всегда оборачивается равнодушием к настоящему или прошлому. Вспомните с болью выстраданную мысль Ивана Карамазова о невозможности счастья, построенного на смерти ребенка. Радетели будущего из рассказа Шекли (как, к слову, и из романа Азимова) мало беспокоятся о чьих-то жизни и смерти. И если, например, последующего загрязнения атмосферы удастся избежать ценой жизни некоего субъекта и его потомков, то кого это остановит? Нет таких, утверждает Шекли в детективно выстроенном рассказе, но одновременно задается вопросом: а кто же их может остановить? Ответ у него, как всегда, парадоксален: жизнь и остановит, ее неумолимое течение, ее алогичная логика (вспомните коллизии всех трех новеллок-судеб!). И в самом деле, как только ни пытались воздействовать на героя: и силой, и убеждениями, и подкупом, и сексом, - да только исход во всех случаях один, жизнь не свернуть с единственного пути...
      Сколько их было, литературно-фантастических попыток "перевернуть" прошлое! И Гитлера убивали - еще до "пивного" путча. И с Наполеоном расправлялись - до русской кампании. Но никакая фантастическая идея, даже самая "безумная", не отменит точной и строгой логики марксизма, давно и доказательно определившего и роль личности в истории, и роль в ней случайностей. Тут, думается, Роберт Шекли, может быть, сам того не подозревая, проявил себя этаким стихийным диалектиком - не в пример Азимову.
      ...Пересказал я содержание нескольких вещей Шекли, вспомнил иные - тоже любимые мною - и подумал, что кое-кто может вообразить, будто творчество писателя вторично, будто он "дергает" идеи из чужих произведений, а собственных - наиоригинальнейших! - идей ему, увы, не хватает. Ну во-первых, это не так. Только в представленном на ваш суд сборнике легко назвать рассказы "Охота", "Запретная аона", "Поднимается ветер". В них доминирует именно идея, они написаны ради фантастического допущения, а окрашенные авторским юмором, опять-таки добрым отношением писателя к героям, являют собой прекрасные образцы научной фантастики вообще и фантастики Шекли в частности.
      Кроме того, говоря о творчестве Шекли, я бы особенно выделил его серию рассказов о двух веселых неудачниках из "ААА-ПОПС"- Астронавтического антиэнтропийного агентства по оздоровлению природной среды. Советские читатели еще прежде встречались с Грегором и Арнольдом в "Рейсе молочного фургона", "Индетерминированном ключе" (может, я что-то и упустил), в представленном на ваш суд сборнике они появляются в "Призраке-5" и "Необходимой вещи". Если мы уже отметили "джеклондоновские" традиции, явно сберегаемы Робертом Шекли, то тут очевидно влияние веселого, мудрого, неунывающего О.Генри - с его Питерсом и Таккером, этими "деловыми людьми", немножко жуликами, немножко изобретателями, немножко фокуспиками, немножко артистами, а в общем - отличными парнями, не исключаю - предками Арнольда и Грегора.
      Каждая из новелл этой серии в первую очередь - рассказ-идея, но не случайно автор объединил их в цикл общими персонажами: уж больно живыми, колоритными получились они, эти Арнольд и Грегор. И честно говоря, не очень ясно, ради чего созданы рассказы: ради пресловутых "безумных" идей (они, как говорится, имеют место) или ради этих двух агентов "ААА-ПОПС". Склонен предположить, что последнее вернее..,
      Фантастика - это часть Большой Литературы, а литература, по Горькому, - человековедение...
      Уж не ведаю, знает ли Роберт Шекли это определение, но даже представителей иных форм жизни он уверенно наделяет человеческими чертами. И вот уже Детрингер с планеты Ферлаг из рассказа "Вымогатель", умный, остроумный, правда малость нахальный, но симпатичный "преступник", кажется нам куда добродетельнее, ближе и понятнее, нежели и вправду добродетельный, во всех отношениях "правильный", человечный-расчеловечный армейский дуб полковник Кеттельман. Последний - наш собрат по планете, но, думаю, мы охотно поменяли бы его на того же Детрингера: к нечеловеческой внешности можно привыкнуть, а с нечеловеческим образом мышления смириться нельзя. Ах, как напоминает бравый полковник его нынешних пентагоновских коллег, по каждому поводу бряцающих всякого рода оружием!..
      Жизнь в будущем, придуманном писателем, не стоит ничего. Страшно!..
      А в настоящем, которое окружает Шекли?.. Мне довелось посмотреть тревожный и честный американский фильм, который так прямо и называется: "Убийство Америки". Бесстрастно, документально (и от того еще более страшно!) рассказывая о многочисленных случаях массовых убийств в городах США, об убийцах-наркоманах, о свихнувшихся "героях" войны во Вьетнаме, о каждодневном рэкете, о широкой и свободной продаже оружия, создатели фильма делают горький, но закономерный вывод: Америка - на грани конца. Ее расстреливают ежедневно: из кольтов, смит-и-вессонов, карабинов и даже автоматовна улицах, в квартирах, в магазинах, в подъездах. Но мало того - и об этом кинематографисты, обеспокоенные уголовной преступностью в США, не вспоминают, - каждодневно Америку убивают в Никарагуа, в Сальвадоре, на Ближнем Востоке... Американская военщина, всякого рода кеттельманы, ведя сынов страны убивать, сама же - с помощью тех же сынов - и убивает свободу, демократию, права человека. Убивает Америку. Не только в Америке - в разных концах света.
      Можно ли обвинять Шекли в излишней мрачности его прогнозов? Я бы поостерегся...
      Раз уж мы заговорили о кино, стоит вспомнить рассказ "Бесконечный вестерн", где прогнозируется лихое и раздольное будущее, в коем кинематограф пришел на службу убийству или, наоборот, убийства пришли служить десятой музе, музе кино. Та же мысль: жизнь едва ли стоит цента - плюнуть и растереть. Настоящий мужчина ею не дорожит, опа для него лишь ставка в игре. На этот раз в игре под названием "вестерн".
      Апологет игры в смерть старик Паркер говорит герою: "Ты хоть представляешь, для чего вообще существует вся эта штука? Да, они заставляют нас надевать маскарадные костюмы и разгуливать с важным видом, как если бы нам принадлежал весь этот чертов мир. Но они и платят нам огромные деньги - только для того, чтобы мы были мужчинами. Более того, есть еще высшая цена. Мы должны оставаться мужчинами. Не тогда, когда это проще простого, например в самом начале карьеры. Мы должны оставаться мужчинами до конца, каким бы этот конец ни был. Мы не просто играем роли, Том. Мы живем в них, мы ставим на кои наши жизни, мы сами и есть эти роли, Том".
      Герой рассказа, мужчина из мужчин, неуловимый ковбой, суперпрофессионал-убийца вдруг усомнился в том, что он правильно живет, в том, что его роль верна и честна. Усомнился - и был убит "настоящим мужчиной", который ни в чем не сомневался.
      И как аргумент в споре Тома с Паркером, аргумент против Паркера - еще одно определение "настоящего мужчины" в рассказе "Человекоминимум" ("Паломничество на Землю".-М.: Мир, 1966). Его герой Антон Настойч как раз суперНЕпрофессионал. Он из тех, кто забивает гвоздь шляпкой вперед, а молотком то и дело попадает по пальцам. И вот он-то и становится первопроходцем, основателем внеземной колонии. В обычном представлении первопроходцы больше смахивают на героев "Бесконечного вестерна", но Шекли рассудил иначе. Если на чужой планете сможет выжить в одиночку Антон Настойч, то, значит, она годится для колонизации: остальные уж точно выживут. Что ж, и это будущее устроено не без жестокости: не справится Настойч, - значит, погибнет - такова жизнь! Но герой преодолевает все трудности, побеждает планету и, главное, самого себя: становится сильыым, удачливым, умелым и ловким. Если хотите, суперпрофессионалом. От человекоминимума, требующегося для непростой роли первопроходца, приходит к человекомаксимуму. Он и есть настоящий мужчина, именно он, а не персонажи "Вестерна". Настоящий мужчина, считает Шекли, не тот, кто легко и просто сеет смерть, а тот, кто несет жизнь - дереву, птице, человеку, городу, миру.
      Соотечественник и коллега Шекли, прекрасный писатель Рей Бредбери писал: "Я не вижу на свете ничего важнее Человека с большой буквы. Разумеется, я подхожу пристрастно, ведь сам я из этого племени... Человек с большой буквы должен жить".
      Человек с большой буквы живет в произведениях Рея Бредбери, Клиффорда Саймака, других американских писателей-фантастов, ну и, конечно, в лучших повестях и рассказах Шекли, писателя поистине многоликого, многослойного, - да простится мне сия литературоведческая вольность! Но ведь это прекрасное качество - многоликость! Если фантастика однолинейна, однопланова, это уже не фантастика.
      Сергей Абрамов