2. Человеческая природа и революционная стихия. Гоббс и его критики

Революционный период истории Англии разительно отличается от "мирного времени". Мог ли сам Шекспир представить, что явленный им мировой театр людских страстей начнет разыгрываться не на сцене Глобуса, а на всем острове Великобритания. В его исторических хрониках ни разу не упоминаются гражданские свободы, а теперь они у всех на устах и в парламенте, и на улицах. Театральная массовка стала главным действующим лицом истории. То, что сошло с рук Якову I, распустившему парламент в 1614, погубило его сына Карла I, и несогласные с монаршей волей налогоплательщики отрубили ему голову. Человек приобрел какое-то новое качество. Выйдя из-под политического и религиозного контроля, он вдруг предстал перед монархистами крайнего толка и всеми консерваторами в новом качестве борца за политические, гражданские, религиозные свободы. И ради них он готов пересмотреть, сложившиеся веками традиции. Человек вспоминает известный античности общественный договор и осознает себя его равноправным субъектом. Он готов пролить королевскую кровь, если сувереном нарушены условия сделки.

Философская антропология в этой обстановке тотального кризиса приобретает совершенно новый характер, она становится прикладной наукой.

Первым это понял Томас Гоббс (1588–1679). Уже в 1640 г. в самом начале великой смуты он набросал контуры всеобъемлющей научной системы природы человека. Философские основания этой системы просты – это универсальный натурализм. В горнем и дольнем мире существуют только тела и их детерминированное движение. В духе Нового времени и победоносного шествия естественных наук Гоббс придает особое значение познавательной деятельности человека, ведь именно она должна реализовать научное самопознание человеческой природы.

Назвав в качестве основных элементов нашей природы разум и страсть, Гоббс разделил и все познание на два рода. Первое – математическое, свободное от споров и разногласий, поскольку не задевает интересы людей, их права и выгоды (т. е. идеальные и материальные потребности). Второе догматическое, которое затрагивает названные интересы людей "и потому в этих вопросах человек всегда будет страстно восставать против разума, всякий раз, когда разум выскажется против него" (46.I, 508).

Гоббс ставит своей целью найти принципы, которые не могла бы попытаться пошатнуть страсть, а затем постепенно возводить на этом прочном фундаменте и делать непоколебимыми почерпнутые из законов природы истины, которые до сих пор висели в воздухе (там же), задача заведомо невыполнимая, по указанной самим Гоббсом причине, если истины, почерпнутые из законов природы будут противоречить интересам определенных людей, а такие всегда найдутся, то они будут страстно восставать против законов природы, которые суть законы разума. И все же Гоббс решается на построение системы по образцу математики. Основанием ее будут служить как и в математическом познании (математической механике) тела и движение. В мире нет ничего кроме тел и движения, которое является "единственной и всеобщей причиной" (46.I, 122). Человек также тело, порожденное движением и постоянно находящееся в движении. Разнообразие его свойств обусловлено разнообразием движений. Природа человека – сумма его естественных способностей, которые подразделяются на два вида – физические и духовные (что не подразумевает бестелесность). Гоббс не останавливается на анатомическом устройстве физических способностей, а просто указывает, что их можно свести к трем: способность питаться, способность двигаться и способность размножаться (46.I, 511).

Что касается духовных способностей, то тут выделяются две: способность познания, воображения или представления и способность к волевым движениям. Под познанием Гоббс понимает знание известных образов или идей вещей, существующих вне нас. Человек дает имена вещам, к которым относятся представления, и может соединять их так, что образует истинные предложения. Далее, соединив данные предложения, из них можно вывести умозаключения и истина таких умозаключений может быть познана. Здесь кроется наше отличие от животных. Им недоступно знание, основанное на очевидности истины.

Представления возникают благодаря действию внешних вещей и называются ощущением. Объект ощущений – вещь. Субъект качеств – ощущающее существо. Представления и явления не реальны сами по себе, а являются движениями в каком-то внутреннем веществе головы. Сколько бы наши органы чувств не внушали нам, будто в мире существуют акциденции и качества, таковых в действительности не существует: они представляют лишь мнения и явления. Единственной реальной вещью, существующей вне нас в мире, является то движение, в силу которого эти ощущения возникают (46.I, 516). Образ или представление остаются, хотя ощущений больше не существует. Представления менее отчетливые есть то, что называются воображением или фантазией. Случайно составленные представления обычно называются фикциями. Сама способность представлять вещь, воспринимаемую в прошлом, можно считать шестым, внутренним (а не внешним, как остальные), чувством и Гоббс называет ее памятью. Правильная последовательность хода мыслей (представлений), когда предшествующая мысль вызывает последующую, называется рассуждением. Но все это предпосылки знания или познания. В качестве необходимого средства познания нужно было создать метки и имена. Метка есть чувственный объект, добровольно поставленный человеком с тем, чтобы, вновь став предметом восприятия, этот объект мог напомнить ему какое-то явление прошлого. К числу меток относятся те производимые человеческим голосом звуки, которые мы воспринимаем ухом и называем именами. Имена обозначают либо сами вещи, либо представление, которое мы имеем о них. Лишь благодаря именам мы способны к знанию (46.I, 526). Но имена бывают единичные и общие и то обстоятельство, что одно имя может быть общим для многих вещей, привело к тому, что некоторые люди полагают, будто сами вещи универсальны. Но недопустимо принимать имена за сами вещи. Это особенно важно, когда мы даем имена сверхъестественным объектам. Имя «Бог» главное среди них. Гоббса не смущает, что уже были известны племена, которые не знали такого имени, но как детерминист он должен быть убежден, что рано или поздно они придут к такому термину. Что же означает слово Бог? Ответ затруднителен, поскольку человек может быть уверенным только в Его существовании. Вывод традиционный, но совершенно не вытекающий из описания условий именования.

Негодность языковых средств для именования сверхъестественного показывается самим Гоббсом на примере термина «дух», под которым следует понимать естественное тело (ибо кроме тел и движения нет ничего) до того тонкое, что оно не действует на наши чувства, но заполняет пространство."…Хотя в Писании и признается существование духов, в нем, однако, нигде не говорится, что они бестелесны, т. е. лишены протяженности и качества" (46.I, 561).

Вот почему, применяя имя духа к Богу, мы мало себе представляем, о чем мы говорим, как и тогда, когда приписываем Богу чувство и разум. Однако для Гоббса несомненно, что Он является телом, если верить в Его существование, ведь во всей Библии Гоббс не обнаружил слово бестелесный (там же).

Такие пассажи создали неисправимую репутацию Гоббса как "пугала века", не уступавшую, пожалуй, дурной славе Спинозы.

Удалив номиналистической «бритвой» один из главных «технических» источников заблуждений людей, Гоббс дает более углубленную характеристику знания, подразделяя его на два рода. Первый род не что иное, как восприятие и его воспроизведение в памяти. Второй – наука или знание об истине представлений и о том, как называются вещи. Наиболее очевидная истина аналитическая. Предложение истинное, когда содержит истину. Данный род знания имеет источником ум.

Сфера чувств, в противоположность епархии разума, некогнитивна, тут не работают критерии истины и заблуждения и нет объективных критериев, наличие чувства удостоверяется только самим субъектом. Актами этой способности являются наши аффекты и страсти, И среди этих идущих к сердцу движений, которые или помогают или препятствуют им, чувства удовольствия, страдания, любви, ненависти, влечения, отвращения, боязни, чувства добра и зла, нравственно прекрасного и постыдного, а также цель, наслаждение, полезное и бесполезное. Возникновение страстей и аффектов не контролируется разумом и обоснование рассудком бессознательных влечений или предпочтений только по видимости когнитивная процедура, поскольку совершается "задним умом" и цель ее, как правило, апологетичная. Общим знаменателем является удовольствие и неудовольствие, т. е. положительная и отрицательная реакция, их спектр и порождает такие феномены, обозначаемые словами любовь, ненависть, влечение, отвращение, польза, т. е., собственно, движение сердца.

Существенно различение телесных или чувственных удовольствий и удовольствий, не связанных с какой-либо частью нашего тела, которые Гоббс называет духовными или радостью. Телесные неудовольствия называются страданиями, духовные – горем.

От этих важнейших элементов человеческой природы отличается воля. Воля определяет произвольное движение. Волевому решению предшествует обдумывание последствий действия, "ибо пока мы свободны совершать или не совершать действие, его совершение или несовершение остается в нашей власти, а приняв решение, мы лишаем себя этой свободы.

Это обдумывание не может иметь место в отношении вещей необходимых. Последнее желание или последнее опасение в процессе решения Гоббс называет волей (см.: 46.I, 566). Соответственно произвольными являются такие действия или воздержания, которые имеют своим источником волю. Желание, опасение, надежда и другие страсти не называются произвольными, ибо они не порождены волей, а сами составляют эту волю. Сама воля не является произвольной. Гоббс объясняет это тем, что будучи желанием к совершению действия, мы не можем сказать или определить, что у нас есть желание желать совершения действия, ибо невозможно до бесконечности повторять желаем ли мы желать желание совершить действие. Этот аргумент Гоббс использует в Трактате о свободе и необходимости (1654), однако истолковывает его в обоих случаях парадоксально. Казалось бы, он доказывает, что тут демонстрируется бесконечная неопределенность, предшествующая волевому акту и тем самым утверждает свободу воли. Но дело в том, что влечения, желания и страх не беспричинны, хотя иногда причины скрыты от нашего сознания, иногда ими являются предположения о возможных благодетельных или вредных последствиях, то есть о наградах и наказаниях, поскольку мы верим, что они нас "действительно ждут". Итак, детерминация воли обдумыванием или непроизвольными желаниями, доказана и о свободе воли можно говорить только условно. В первом случае воля, будучи источником действия, произвольна, во втором случае она, совпадая с желаниями, опасениями и другими страстями, непроизвольна. Но то и другое имеет причину и тем самым свобода перестает быть вольной и попадает в зависимость от необходимости.

Набросок философской системы Гоббса содержит простейшие и необходимые элементы человеческой природы, к которым будут сведены "правила и законы политики". Правда, реестр этих первичных принципов пока еще зияет пустотами. Но начало, и начало скандальное, положено. Гоббс приступает к детальной проработке намеченного исследования о человеческой природе и в течение 16 лет публикует три части Основ Философии: "О теле" (1655); "О человеке" (1658) и "О гражданине" (1642).

Первые две части, "О теле" и "О человеке", были завершены после публикации третьей части "О гражданине", оправдывая наблюдение Маркса о том, что в науке строительство иногда начинается с крыши.

Показательно, что в широковещательном предисловии к книге "О теле" Гоббс дает краткий обзор величайших достижений современной науки и среди ученых, продвинувших человеческое знание, называет Николая Коперника в астрономии, Галилея в физике, Вильяма Гарвея в науке о человеческом теле, а также Иоганна Кеплера, Пьера Гассенди, Марена Марсенна, врачей и высокоученых мужей из Лондонского королевского общества. Гоббс, безусловно, чувствовал себя достойным занять место в ряду великих естествоиспытателей, ведь человеческую природу он исследует как натуралист.

Первая часть системы Гоббса призвана зажечь светоч Разума и названа исчислением или логикой. Философия определяется как познание, достигаемое путем правильного рассуждения и объясняющая действия или явления из познанных нами причин или производящих оснований, и наоборот, возможные производящие основания – из известных причин. Тут постулируется универсальный детерминизм, составляющий цель и средство познания (см.: 46.I, 74, 77). Философия у Гоббса близка к тому, чтобы стать прикладной наукой.

В дальнейшем Гоббс распространяет детерминизм и на логику. Разъясняя понятие необходимости, он называет необходимым действие, которому невозможно помешать. Поэтому всякое событие, которое вообще наступает, наступает в силу необходимости, ибо невозможно, чтобы оно не наступило (46.I, 167). Таким образом, у событий есть одна и только одна возможность, которая и реализуется. Значит, будущие события нельзя считать случайными, ибо все, что происходит, не исключая видимой случайности, происходит неизбежно, по необходимым причинам. Поэтому высказывания о будущем по необходимости истинны или ложны. Тут Гоббс вступает в полемику с Аристотелем (9 глава "Об истолковании") и Эпикуром, которые утверждали, что высказывания о будущем ни истинны, ни ложны (см.: 124.XII. 28) и, следовательно, неопределенны. Логический аргумент Гоббса, как мы увидим позднее, Кедворт назовет невежественным, удивительным для человека, собиравшегося построить философскую систему, достоверную как евклидова геометрия.

Другой важнейший постулат Гоббса заключается в том, что предметом философии является всякое тело, возникновение которого мы можем постичь посредством размышления и которое мы можем в каком-либо отношении сравнивать с другими телами, иначе говоря (всякое тело, в котором происходит соединение и разъединение.

Гоббс выделяет два рода тел – произведенные природой – природные, и те, что возникают по человеческой воле – договора и соглашения – т. е. государство (46.I. 80).

Тут происходит важное расширение компетенции математического метода естественных наук на познание тел, возникших по воле человека. Метод доказательства априори можно применять и в политике, и в этике, т. е. в науках о справедливости и несправедливости, ибо мы сами создаем принципы, служащие нам масштабом для познания сущности того и другого или, иначе говоря, причины справедливости, т. е. законы и соглашения (46.I. 237). Тут налицо набросок критики версии естественного права Гуго Гроция. Нет отныне божественной справедливости, нет и вечного и неизменного умопостигаемого мира естественного права, которым следует руководствоваться в человеческом общежитии! Есть только установления людей и изобретенные ими законы, регулирующие их отношения. Благочестивые философы, так же как и философствующие радикалы, были возмущены. Они скорее готовы были признать, что нет правды на земле, только бы не соглашаться с утверждением еще не родившегося философствующего композитора, что правды нет и выше. Своим афоризмом, гласящим, что закон исходит от авторитета, а не от истины, Гоббс сразу противопоставил себя кембриджским платоникам и всем сторонникам рационалистической этики. Так зарождается его дурная слава как современного софиста, реанимировавшего учения, обличенные уже Платоном.

Не меньшие огорчения ожидают шокированных читателей Гоббса, когда он приступает к анализу ценностных суждений и отношений и развивает высказанные еще в раннем наброске "Человеческая природа" идеи.

Действующие причины в этой сфере чувств, влечений и страстей не зависят от нашей воли и, следовательно, от обдумывания и размышления. Снова подтверждается ограниченность свободы воли. Нельзя свободно делать что-либо независимо от нашего хотения. Но и свободно хотеть нельзя. Наши желания также обусловлены и детерминированы.

Чувственное восприятие, предшествуя влечению, дает нам возможность узнать, что нам приятно, а что нет. С этого момента мы начинаем испытывать влечение к приятному и избегать неприятное. Все вещи, являющиеся предметом влечения, называются общим именем – добро или благо, вещи, которых мы избегаем, обозначаются как зло (46.I, 239).

Итак, главные ценностные объекты конструируются субъективно, потому что все выражения обобщают что-то: как то благо общее, благо вообще относительны, так как нельзя говорить о благе безотносительно к кому-либо, ибо оно всегда есть благо для каких-нибудь людей или какого-нибудь человека. Но, развивая ранние идеи, Гоббс уточняет: такие оценки добра и зла чисто субъективны только в естественном состоянии, когда человек сам себе судья в вопросе о том, какие действия хороши, какие дурны. При установлении гражданского правления мерилом добра и зла является гражданский закон с судьей-законодателем, который всегда представляет государство.

Таким образом в общественном состоянии появляются объективные критерии и нормы дурного или хорошего поведения. Впрочем, их установления произвольно декретируются правителем или законодателем. Субъекты закона, как показывает история, могут отрицательно отнестись к установлениям в том случае, когда они ущемляют их интересы. Так что последнее слово все-таки за субъектом. Предвидя это, Гоббс, убежденный, что и худой общественный мир лучше доброй ссоры, предусматривает строгие меры против умников и смутьянов."…тот, кому государством поручена верховная власть, будь то один человек или собрание, обладает помимо прочего еще и правом судить, какие взгляды и учения враждебны интересам мира и запрещать их распространение" (46.I, 338–339). Гоббс замечает, что "нет почти ни одного положения ни относительно культа Божества, ни относительно человеческих знаний, из которого бы не могли возникнуть разногласия и раздоры, перебранки, а мало-помалу – и война" (46.I, 339. Прим.). Он убежден, что "можно авторитетом верховной власти сделать так, чтобы они не препятствовали делу гражданского мира" (там же).

Итак, предлагается установление государственной монополии на истину и в религиозных делах, то есть тотальный идеологический контроль. Религия не должна зависеть от частных лиц – это государственное дело и вот почему установленная государством религия не предмет для спора, нужно беспрекословно исполнять ее предписания. Между прочим, правитель теперь вправе изъять из обращения бессмысленные догматы, вроде догмата о пресуществлении, в коем католическая церковь неосмотрительно затронула вопрос, относящийся к прерогативе естественных наук – о природе тела и пространства, а также догмат о свободе воли и разума, что для натуралистического детерминиста Гоббса означало, что Церковь пожелала подвергнуть себя публичной порке, настолько компетенция естествознания в этих вопросах превышала клерикальное суеверие.

Не удивительно, что самой скандальной оказалась Третья часть Основ философии "О гражданине", изданная в 1642 г. в Париже и встретившая шумный прием у членов невидимого колледжа ученых.

Действительно, книга, последняя по счету, но первая по важности и выходу в свет, вызвала наиболее активную реакцию и сразу же сделала Гоббса одиозной фигурой в глазах церковников и клерикалов. Репутация потрясателя основ иногда мешала по достоинству оценить сделанное Гоббсом и тем, кто не принадлежал к числу его прямых врагов.

Задача, поставленная Гоббсом, та же – создать точную науку об общественном человеке и приравнять ее по достоверности к геометрии. Ведь если геометры "превосходно справлялись со своим делом, если наука о движении – физика (так же преуспевает, чему она обязана той же геометрии, то если наука о естественном праве, называемая философией морали, достигла бы подобных успехов, вряд ли человеческое усердие смогло бы что-нибудь прибавить еще к тому, чтобы сделать жизнь счастливой" (46.I, 272).

Главная трудность – познать доподлинные мотивы человеческих поступков. Тогда бы "честолюбие и корыстолюбие, чье могущество опирается на ложные представления толпы о праве и несправедливости, оказались бы безоружными и человеческий род наслаждался бы столь прочным миром, что единственным поводом для борьбы мог бы оказаться лишь недостаток территории из-за постоянного увеличения численности людей (46.I, 273).

Итак, если привести в порядок философию морали, то человечеству будет угрожать только избыточное население. Старик Мальтус не был оригинальным. Интересно, что и через двести лет эту проблему сочтет наиважнейшей утилитарист Д.С.Милль (см. 88).

Вопросы морали задевают коренные, насущные интересы людей и потому "все написанное до сих пор философами, трактующими вопросы морали, не принесло ни малейшей пользы для познания истины" (там же). Это относится и к центральному вопросу, лежащему в основе любого человеческого общества, вопросу о справедливости. В обществе распределение происходит не по природе, а в силу соглашения между людьми (ибо все, что дала им природа, люди распределили между собой).