Неподалеку, за молодым сосняком, слышались внятные команды: "Встать! Лечь!", щелканье затворов, топот.
      - Что с вами? - удивился Кручинин.
      - Тсс... солдаты.
      - И что из того? С чего вы переполошились?
      - Давайте посмотрим. Одним глазком. Прошу вас.
      Это не займет у нас много времени.
      - Пожалуйста, - сказал Кручинин, искоса, с новым интересом поглядывая на Изместьева. - Я просто не понимаю, что вас тут может так занимать?
      - Захер-Мазох, - сказал Изместьев.
      Они обошли сосняк и остановились на краю еветлой полянки, откуда хорошо было видно, как солдаты занимаются строевой подготовкой. Командовал пухлощекий лейтенант с зычным натренированным голосом.
      Изместьев смотрел жадно, с замиранием сердца и странно согнувшись, как будто подсматривал за чем-то, что видеть стыдно или невмочь.
      Кручинин был поражен.
      - Что с вами?
      - Не поверите, душа обмирает, когда их вижу... За что?.. Кто мне объяснит - за что? За что гибнут наши мальчики?
      - Вспомнили сына?
      - Мир безумен. Понимаете? Безумен.
      Кручинин мягко взял его под руку и повлек за собой.
      - Пойдемте, Алексей Лукич. От греха.
      Какое-то время они шли молча, и следователь видел, что Изместьев все еще там, все еще ловит стихающий голос лейтенанта, сапожный шварк и щелк затворов, и видел, что ему это доставляет боль.
      - Ну? Успокоились?
      - Да-да, простите... Нельзя злиться на свое время без ущерба для самого себя... Разумно... А я порой бываю злым. До безрассудства. Задыхаюсь от обиды и гнева.
      - Сын?
      - Не только... Растет несогласие, недовольство.
      И это - как пытка. Пытка несогласием.
      - Невостребованный вы наш.
      - Напрасно иронизируете. Неуместно и глупо, простите мне мою откровенность.
      - Ничего, с этой стороны я защищен... Скажите мне, в чем суть ваших расхождений? Чем вам время наше не угодило?
      - Долгая история.
      - А мы куда-нибудь спешим?
      - Вы... действительно хотите?
      - Арестую. И не выпущу до тех пор, пока не расскажете.
      - Что ж, - горько усмехнулся Изместьев, - может быть, именно вам, следователю... Ваша профессия - недоброй славы.
      - Обещаю вам, Алексей Лукич, - улыбаясь, еказал Кручинин. И подмигнул. - Никаких показательных лтрвцессов.
      - Времена изменились?
      - Разве в этом дело?
      - Хотите сказать, что вы человек с убеждениями?
      Кручинин подбросил шарик.
      - Недороги теперь любовные страданья - влекут к себе основы мирозданья.
      - Не понимаю вас... Какой-то вы скользкий.
      - Тем не менее, слушаю вас внимательно.
      Изместьев вздохнул и подобрался, как перед прыжком.
      9
      Андрей сунул в лапу ресторанному вышибале, и они проскользнули внутрь.
      Зал был заполнен на треть. Попахивало шальными деньгами и жареным мясом. У музыкантов заканчивался перерыв, они подстраивали аппаратуру. По ковровым дорожкам неслышно сновали вышколенные мальчики-официанты, а над столами, занятыми своими посетителями, стлался, завиваясь в кудри, зарубежный сигаретный дым.
      - Там, - показал Севка.
      Бармен, усатый, как "песняр", брезгливо скользнул по ним взглядом и ничего не спросил. Андрей ткнул в заставленную бутылками витрину.
      - Нам бы к культурным ценностям.
      - Новенькие?
      - Бедовенькие.
      Бармен потеребил рыжеватый отструек бесподобных своих усов. Подумал. И нажал кнопку.
      За спиной его мягко отошла узкая низкая дверь.
      - Счастье-это когда тебя понимают, - сказал Иван, обходя стойку. - Вы настоящий товарищ.
      - Мать моя буфетчица!
      - Да-а, - протянул Севка. - Царство уюта.
      - И разврата, - фыркнул Иван.
      Комната квадратненькая, небольшая. Все очень мило.
      Два торшера - полумрак. Кресла, мягкие стулья в четыре ряда. Телевизор фирмы "Сони". Около десяти человек ждали начала-сидели, курили, пили запрещенные коктейли. Две пары танцевали, обнимаясь напоказ.
      Дети старше тридцати - не допускаются. Прыщавый официант, по виду недоучившийся школьник, приблизился к ним с подносом, предлагая утолить жажду, Севка благородно ему отказал.
      Над дверью зажглась лампочка голубого цвета, и грузный, суровый швейцар впустил очередного посетителя. Тот расплатился и сразу плюхнулся в кресло, поближе к экрану.
      - Чужие порядки надо уважать, - сказал Андрей и протянул швейцару "чирик".
      Тот вскинул брови эпохи застоя.
      - Трое?
      - Математик, - сказал Иван. - Илья Муромец, Алеша Попович и Добрыня Серпуховнч.
      - Серпухович пусть выйдет.
      - Папаша, - укоризненно сказал Андрей. - За ценой не постоим. Но за халтуру - вычтем.
      - У нас плата вперед.
      - А у нас назад, - сказал Севка.
      Швейцар моментально надулся и сипло задышал - словно с детства не переносил дерзости.
      За стеной грянул оркестр.
      - Спокойно, папаша. Спокойно.
      - Лучше послушай музыку.
      Официант метнулся к двери, но Севка его отсек, а Иван защелкнул дверь на задвижку.
      - Не волнуй публику, вохра.
      - Что-оо? - скривился швейцар.
      - Папаша, - тронул Иван его за плечо. - Не ошибись.
      - Шпана, - зарычал швейцар. - Да я вас... как клопов...
      Иван перехватил его руку, вывернул и взял на болевой.
      - Аа-аа, - завопил швейцар и грузно повалился между кресел.
      Зрители повскакали с мест. Сбились к стеночке, в угол. Севка затолкал туда же насмерть перепуганного официанта.
      - Тихо, деточки, тихо. Мы на минутку. У нас тут, - Севка прихватил официанта за утыканный "хотенчиками" длинный нос, - междусобойчик. Давай, малолетка, к доске. Отвечай. Пахан у вас - кто? Бармен? Ну? Что молчишь? А то кол поставлю и родителям сообщу.
      - Оставь его! - крикнул Иван, прижимая швейцара к полу.
      - Не затягивай сеанс. Мозги вышибу!
      Лампочка над дверью горела не угасая. Андрей прихватил швейцара за шкирку, выволок его на середину и прислонил к креслу сбоку.
      - Ну что, Драмодел Дармоедович. Поговорим, как в старые добрые времена?
      Коряво раскинув ноги, швейцар сидел на полу, поглаживая рукой больное плечо, пряча затаившие месть глаза. Андрей поддернул ему подбородок.
      - Здорово, ты бык, а я корова. Надо бы оформить тебе инвалидность. И пахану вашему заодно. Чтоб знал, кому врать. От вранья люди сохнут!
      - Дохлятина, - сказал Иван. - Кто божился, что в Ригу уехал?
      - Слушай, мужик. - Андрей присел на корточки. - Я - коротко. У тебя три дороги. Налево пойдешь - статья, органы, суд. Направо-кувыркаться тебе инвалидом. Прямо-дрожь и маленькие неудобства. Ну, выбрал?.. Ты нам пошепчешь, где твой дружок, и -пока.
      Как в море корабли. Мы вас не видели, вы с нами незнакомы... Что задумался?
      - Соглашайся, дурачок, - крикнул Севка.
      Швейцар хмуро посмотрел на Андрея.
      - Какой... друг?
      - Мамонов фамилия. Нехороший человек.
      - Тьфу, - выругался швейцар. - Я-то думал.
      - Осторожней, папаша, - сказал Иван. - Здесь дети.
      Швейцар поманил к себе официанта - Севка разрешил тому подойти.
      - Дай.
      Послушный мальчик картинно распахнул блокнот и выщелкнул ручку. Швейцар написал адрес.
      - Телефончик не забудь.
      - Откуда? Там дача.
      - Пора знать, папаша, - наставительно сказал Иван. - Если очень надо, дачи тоже телефонизируют.
      Швейцар дернул плечом.
      - Проще нельзя?
      - Пахана благодари! - крикнул Севка.
      - Рогом козел, а родом осел.
      - Пусть он тебе бюллетень выписывает, - сказал Иван. - И, пожалуйста, верни награбленное народу.
      Швейцар не глядя отдал червонец.
      Андрей внимательно прочел бумажку с адресом и спрятал в карман.
      - Деточки! - обратился он к посетителям. - Не бойтесь, мы заложников не расстреливаем.
      - Все, за что заплачено, - сказал Иван, - должно быть съедено и выпито.
      Севка пугнул официанта:
      - Правильно?
      - Общий привет! - Иван выщелкнул задвижку и распахнул дверь.
      Бармена за стойкой не было.
      10
      - Как известно, все начинается с идеи. Без идеи людское сообщество не стоит. Но, как говорил Ленин, идея только тогда становится материальной силой, когда она овладевает массами. Только тогда. Когда овладевает.
      - Вы наш человек, Алексей Лукич.
      - Теперь посмотрите, что мы имеем. Принципы, положенныев основу нашего государственного устройства, теоретически достаточно основательны и возражения не вызывают. Однако весь ход нашей новейшей истории показывает, что правильные теоретические положения на практике сначала как-то незаметно засоряются, затем видоизменяются, а потом и откровенно искажаются. Причем происходит это все не под влиянием каких-то неизвестных нам внешних сил. А естественно, само собой. Почему?
      - Меня окружали привычные вещи, но все их значения были зловещи.
      - Простите, вы о чем?
      - Продолжайте, не обращайте внимания.
      - Структура пирамиды изначально предполагает чрезмерную концентрацию власти. Подчеркиваю: чрезмерную. А всякая чрезмерность, как вы знаете, к добру не ведет. Вот вам простенький пример - для наглядности. Предположим, деньги. Нет денег - человек нищ, гол, слаб, и если душа его не знает высокой духовности (а таких подавляющее большинство), то мировоззренчески он чаще всего раб. Достаточно денег - у человека масса новых степеней свободы, он уверен, силен и знает, что достоинство свое сумеет защитить. Но вот у него много денег, чрезмерно много. И он снова раб. Раб своего капитала... Точно так же и с властью. Чрезмерная концентрация ее приводит к тому, что подменяются цели. Человек становится функционально независимым.
      Он - функция власти.
      - Кручинин подбросил шарик.
      - Вам скучно? Вы не слушаете меня?
      - Очень внимательно.
      - И тогда происходит страшная вещь. Та идея, во имя которой он призван действовать, как бы отдаляется, отделяется от него. Они теперь сами по себеидея где-то там, в вышине, в теории, и парит, а он - сам по себе, он практик, и кресло, которое он занимает, диктует ему систему поведения. У него теперь новая шкала ценностей. Происходит раздвоение, появляется двойная мораль (а двойная мораль все равно что "севрюга второй свежести"), человек делается неискренним. Если неискренний человек исповедует истинное учение, оно становится ложным. Это-из пятого века.
      Вы меня слышите? Ложным. Истинное - ложным. То есть меняет знак. Целое общественное движение. С плюса на минус.
      - Из-за облака сирена ножку выставила вниз, людоед у джентльмена неприличное отгрыз.
      - Мне помолчать?
      - Ни в коем случае.
      - Вы хотите возразить?
      - Нет-нет, слушаю вас. Слушаю.
      - И тогда... никто не понимает, что происходит.
      Герой труда, орденоносец, а его в кутузку, потому что - вор. Хозяин края, депутат, а его прЕшародно называют перерожденцем. Правоохранительные органы строят свою деятельность уже не на принципах справедливости, законности, общественного блага, а на основе "телефонного права". Редакции газет, "глас народа", становятся карманными у первого секретаря.
      - Волки зайчика грызут.
      - Пирамидальная структура, поскольку она поменяла знак, начинает работать не на созидание, а на разрушение. С той же мощью - на разрушение. Потому что практически не встречает сопротивления. Что ей какой-то голос в защиту, скажем, природы? У него же ни силы, ни власти. На наших глазах гибнут моря, поворачиваются реки, исчезают традиции, уничтожаются памятники культуры. И процесс разрушения, распада, естественно, впрямую затрагивает и обыкновенного человека. Нас с вами. Человек делается мелок, зол, завистлив, сварлив, придирчив. Он жонглирует шариками вместо того, чтобы слушать. Утратив связи с прошлым, становится бездуховен. Стремится "иметь", а не "быть"
      кем-то. Сворачивает с пути вежества, как говаривали в старину, и вступает на дорогу подлога, обмана, изъятия и усечения. Это совершенно новый человек. Другой.
      Я называю его: человек, умноженный на минус единицу... Вот я хочу вас спросить. Следователя, окончившего цирковое училище. У вас сейчас прибавилось работы?
      - Пожалуй.
      - А почему?
      Кручинин резко развернулся к Изместьеву.
      - Потому что не в струю разговорчики в строю!
      11
      - Кк-Катя? Ппп-ривет.
      - Здравствуй, Яшенька. Умничка, как ты вовремя позвонил.
      - Ччч-что там?
      - Почти ничего не узнала. А в общих чертах - все примерно так, как ты предложил.
      - Ппп-пожалуйста. Я дд-должен иметь ин-нф-формацию.
      - Да ну их. Лохи. Полудурки какие-то психованные. Бец - тот вообще. Слова из него не вытянешь.
      Иван меня ненавидит. И Севку видела - подвез на мотоцикле. Пустой треп.
      - А тт-вои? Вернулись?
      - В том-то и дело, что нет. Яш, я ужасно волнуюсь, Как ты думаешь, может быть, съездить туда?
      - Жж-дем еще дд-день.
      - Ой, Яш. Я паникерша страшная.
      - Еще дд-день.
      - Хорошо, потерплю. Я тебя слушаюсь. Что бы я делала, Яшенька, без тебя?
      - Дддд-до сс-свиданья.
      - Пока.
      12
      - Я молю небо, чтобы нынешним руководителям страны хватило проницательности. Увидеть и понять.
      Поставить точный диагноз. Подчеркиваю: не приблизительный, а точный. У нас с диагнозом часто ошибались, особенно грубо - в последние десятилетия... Хватило бы решительности и сил - вытащить страну из той ямы, в которой она пребывает ныне.
      - Нет, вы не наш человек.
      - Задача - поменять знак! Общественное движение должно поменять знак!
      - А сейчас? Не меняет?
      - Человек, умноженный на минус единицу - основание и грани пирамиды. Его пестовали десятилетиями.
      И он не просто возмужал и окреп, он - забронзовел.
      И силы теперь недюжинной. Сама сложившаяся система отношений, вся сеть пирамидальных связей - питают его. Что вы? При таких методах, как сейчас, он не перестроится. Просто переждет волну. Потому что он не из тех, кто делает себе харакири.
      - Страшно жить на этом свете, в нем отсутствует уют, ветер воет на рассвете, волкп зайчика грызут.
      - Не понимаю... Кто вы? Защитник омертвелых догм? Примитивный пересмешник? Слепой исполнитель чужой воли? Кто? Чем живете?
      - И вы догадываетесь, как победить человека, умноженного на минус единицу?
      - Побеждать никого не надо. Было уже. Хватит.
      Человек должен сам увидеть и осознать. Но для того чтобы он сам увидел, необходимы серьезные структурные преобразования. Революция не на словах, а на деле - сверху или снизу.
      - Кругом только и слышу о революционных переменах.
      - Пока это всего лишь гул. Слова. Общественное движение может вновь поменять знак - теперь с минуса на плюс - только в том случае, если будут соблюдены несколько необходимых условий. Во-первых, конечно, если идея будет владеть массами. Сама по себе идея - жива, целехонька. Но без веры она - музейный экспонат. Оживить верой идею, поднять человека с колен и направить к общему благу - непременно, чтоб сам шел, своей волей, без понуканий, подстегиваний, призывов - в нынешней ситуации задача архитрудная, но выполнимая.
      - Вы наш человек.
      - Прежде всего, необходимо усвоить, что вера, или наполнение идеей, противостоит концентрированной власти. Они - антагонисты. Или скорее как в сообщающихся сосудах: чем мощнее аппарат власти, тем слабее вера, тем дальше отстоит идея от живой жизни. И наоборот. Другими словами, необходимо, чтобы каждому живущему в нашей стране - подчеркиваю, каждому на этой несчастной земле - стало наконец ясно, что чрезмерная концентрация власти (она приемлема только в минуты крайние, в пору великих бедствий хотя и тогда не обязательна) - так вот, чрезмерная концентрация власти "неизбежно и неминуемо" ведет к разрушению, к распаду. По всем составляющим, включая человека. Необходимо усвоить простую мысль: наше спасение, выход из тупика - в глобальной, всеобщей децентрализации. Надо заразить человека этой мыслью: если мы не осуществим децентрализации, нас ждет идеологический, экономический, этнический, экологический и какой там еще есть - крах.
      - Э, куда хватил. Нет, вы не наш человек. Дамы, рамы, драмы, храмы. Не согласен. Закон о социалистическом предприятии, кооперации. Слияние министерств.
      Демократизация и гласность. Коренные преобразования на наших глазах. А вы сидите туг... в конуре, и рассуждаете, как о несбыточном.
      - Упрекаете в слепоте? В незнании жизни?
      - Мечтатель вы. Отшельник.
      - Слияние министерств... Нет, Виктор Петрович, это не структурные преобразования. Меняют ступени эскалатора. И с каким скрипом... Ну, как вы не понимаете?
      На редьке ананаса не вырастишь! Если пирамида сохранится - а она пока незыблема, то все равно рано или поздно новый первый секретарь райкома или обкома станет генерал-губернатором, единоличным и полноправным хозяином края. Неизбежно и неминуемо. И мы вновь будем удивляться через несколько лет - надо же, такой кристально чистый человек, и вдруг - перерожденец.
      - Лев рычит во мраке ночи, кошка стонет на трубе.
      Жук-буржуй и жук-рабочий гибнут в классовой борьбе.
      - Я вижу, вы поклонник абсурда. Правильно, наш человек? Или это называется "черный юмор"?
      - Значит, вера. Так. Децентрализация власти. Все?
      - Из того, что я здесь наговорил, главное вот что: общественное движение может менять знак. Это принципиально. Что же до деталей... Нет, разумеется. Не все... Направляющее планирование вместо директивного. Перестань работать на предполагаемую войну - почему непременно мы должны противостоять проклятым милитаристам? Почему мы вообще должны кому-то противостоять? Это же установка на истощение.
      - А вы разве не знаете почему?
      - Э, Виктор Петрович. Школьные положения здесь не годятся. Многое просто устарело, превратилось в теоретическую труху.
      - А ваши - годятся?
      - Я ни на чем не настаиваю. Я всего лишь подаю голос.
      - Понимаю.
      - Еще иные, гораздо более свободные межнациональные связи, и не только внутри страны. И многоемногое другое. Вы знаете, что означает слово "культура"? В словарях: возделывание, обработка почвы, уход за ней. Но самое точное значение слова, которое вы не встретите ни в одном нашем словаре: упорядочение.
      Вдумайтесь - упорядочение. Иначе говоря, культура - одна из тех мощных сил, которая противостоит хаосу.
      распаду, разрушению. 1-1 не та ли забота у нынешней перестройки?.. Нет, Виктор Петрович, наш вы человек.
      Если мы желаем добра и здоровья своей Родине, то, конечно же, должны все сделать для того, чтобы культурные ценности хотя бы не уничтожались. Восстановить разрушенный культурный слой - важнее, по-моему, сейчас задачи нет. И вы, и я, и все мы должны работать на это, на восстановление культурного слоя, потому что иначе расти будут одни сорняки.
      - Умереть теперь готова и блоха, мадам Петрова.
      - Возьмите проблему невостребованностк талантов, над которой вы тоже порядочно иронизировали. Если не ошибаюсь, мы единственная страна в мире, которая до сих пор отторгала талантливых людей. В советский период, я имею в виду. Вавилов, Бухарин, Тухачевский, Пастернак, Мейерхольд, Чаянов, Худенко - практически во всех сферах. А талант - это же способность видеть незримое, направление общественного развития в том числе. Уникальная способность генерировать свет, отвоевывать у тьмы все новые и новые пространства, новые прекрасные обиталища и дарить их людям, делать души зрячими. Скажите, кому плохо, если талантливый человек вовремя увидит и подскажет? Стране плохо, Отечеству? Народу, жителям страны, человеку? Нет.
      Плохо только винтику на гранях пирамиды - только человеку, умноженному на минус единицу.
      Кручинин помрачнел.
      - Довольно... Я правильно понял? Человек, умноженный на минус единицу, - человек с двойной моралью.
      - Удобный проводник сил зла.
      - Но мораль у него двойная? Так?
      - Может быть, и тройная, и четверная. А точнее - ее нет вовсе.
      - Значит, - подмигнув, сказал Кручинин, - вы тоже человек, умноженный на минус единицу.
      - Здрасьте вам, приехали, - изумился Изместьев. - Поговорили называется. С чего вы взяли?
      - Вернемся к нашим баранам, - жестко сказал Кручинин. - Я внимательно вас выслушал и должен сказать, что теория ваша вредная. Я бы даже сказал, социально опасная. Ваше дело, конечно, соглашаться или не соглашаться. Но мой вам совет: держите свои мысли при себе. Еще лучше - выкиньте всю эту чушь из головы. Записали - уничтожьте.
      - Но, Виктор Петрович. Душа умирает. Душа умирает в каждом из нас, если мы видим и молчим.
      - Что-то там у вас, конечно, есть, - примирительнее сказал следователь. - Правда, путаное. Нечеткое.
      И главное, несвоевременное - зачем вперед батьки в пекло? Можете помешать... В общем, как хотите. Но я вам рекомендую - уничтожьте.
      - Никогда не понимал запретительных акций. Какой смысл? Все равно рано или поздно прорвется, никуда не денешься. Можно, конечно, запретить не замечать гору, которая у всех под носом, но надолго лн?
      Другое дело, если бы вы сказали, что все наши умствования, вся паша так называемая работа мысли - ничто перед величием и мудростью живой жизни, природы. Что человек - только продукт ее, и теории его - продукт продукта. Что все его потуги на царствование, на верховную власть над ней - от невежества и гордыни. От неразвитости души.
      - Человекобог, а не богочеловек?
      - Именно.
      - И тем не менее прислушайтесь. Не надо сейчас.
      Ни к чему.
      - Истина сноснее вполоткрыта, как говорил дедушка Крылов?
      - А что вы думаете? - подхватил Кручинин. - Он прав. Когда такая рубка идет - вдвойне. Втройне прав.
      - Жаль.
      - Ну, я вас предупредил... Кстати, о знаках. Там, у озера, мне говорили, был дорожный знак... "Сквозной проезд запрещен". Или "кирпич". Стоял несколько лет и вдруг исчез.
      - Очередное головотяпство. Зачем там дорожный знак, когда ни одна машина проехать туда не может.
      - Почему он исчез, по-вашему?
      - Понятия не имею.
      - Сам знак мы нашли. Он согнут, помят. Л вот столб, на котором был прибит, исчез.
      - Вопрос не ко мне... Там не столб. Заломалн молодую березу, врыли. Делают что хотят. Чтоб мотоциклисты не катались. А они все равно ездят что им какой-то знак?
      - Скажите, Алексей Лукич, - спросил следователь, лукаво улыбаясь. - А тот плащ, в котором вы были в тот день... он сохранился?
      Изместьев бросил быстрый взгляд на следователя.
      - Он на мне.
      - Разве?
      Изместьев взорвался.
      - Что вы хотите сказать?
      - Нервничаете, - Кручинин подбросил шарик. - Неосторожно, Алексей Лукич, ох, как неосторожно. Нет тайного, что не стало бы явным.
      - Я уже объяснял. - Изместьев был явно взволнован, ему никак не удавалось взять себя в руки, и оттого он еще необратимее досадовал на себя. - Ни лгать не хочу, ни свидетельствовать в вашу пользу,
      - Потому что правосудие несправедливо?
      - Несовершенно.
      - А может быть, все дело в другом? - вкрадчиво спрашивал следователь. А, Алексей Лукич? Может быть, вы просто не хотите показаться передо мной тем, кто вы есть на самом деле?
      - Я?
      - Может быть... исполнилось тело желаний и сил, и черное дело я вновь совершил?
      - Перестаньте. Вы в своем уме?
      - К сожалению, Алексей Лукич, вы у меня не один.
      Надо прощупать молодежь. Причем срочно. Иначе разбегутся, - и резко развернулся к Изместьеву. - Правду! Говорите правду! Ну?.. Где топор? Куда вы спрятали плащ? Быстро! Правду!
      Они зло смотрели друг на друга. Изместьев побагровел - дышал тяжело, сипло.
      - Аа, - махнул он и быстро зашагал в сторону дачного поселка. - Подите вы...
      - Куда же вы? - рассмеялся Кручинин. - Алексей Лукич, голубчик?
      - К дьяволу!
      13
      Они отпустили частника у центральных ворот дачного поселка. Дальше пехом.
      Улица вилась по краю леса, номера прыгают, фонари разбиты.
      - Шесть. Она.
      - Не слабое сооружение.
      - Однако на кладбище ветер свищет.
      - Это еще надо проверить.
      Они перемахнули через забор.
      - Мать моя буфетчица, опять накол?
      - Вскроем.
      Окна плотно зашторены, ставни на зиму не забиты.
      - Непруха.
      - Tec, - прошептал Иван.
      Андрей приложил ухо к двери.
      - Есть! - и задергал. - Открывай!
      - Чего надо?
      Голос скрипучий, ломкий - обитатель дачи явно не рад был непрошеным гостям.
      - Открывай! - Андрей затряс дверь так, что в ближайших окнах пискнули стекла. - Ну?
      - Чего надо?
      - Шоколада!
      - Проваливайте, откуда прпшлн.
      - Ты, что ли? Артем? Ну, кидало, божий одуванчик.
      Обыскались. Слышь, давай без шума.
      - От кого?.. Я вас не знаю.
      - Открывай! Ну!
      - Я принимаю по утрам... Завтра.
      - Высадим!
      За дверью замолчали. Затем неожиданно в замке хрумкнул замок, и правая створка с писком отошла и шмякнулась о перильце крыльца.
      Севка первым шагнул в темноту.
      - Как у чукчи.
      - Не жмотничай! Зажги свет!
      - Эй! - позвал Иван. - Ты где?
      Внезапно под высоким потолком вспыхнула люстра, и они увидели справа у стены узкоплечего длинноволосого парня в джинсовой паре. Двумя руками он сжимал пистолет.
      - Стоять! - визгливо вскричал он. - Стоять!
      Андрей почесал у виска.
      - Арте-е-ем. Золотой.
      - Стоять!
      - Ну, ты даешь.
      - Дверь! - показал пистолетом Мамонов.
      - Убери игрушку, - сказал Андрей. - Спрячь.
      - Дверь!
      - Понял, - Иван плотно прикрыл дверь.
      - Лицом к стене! Живо! - командовал Мамонов. - Все! Лицом к стене!
      - Не дури.
      - Руки! - кричал Мамонов. - Выше! Все!
      - Арте-е-ем. Ты чего?
      - Барахла насмотрелся, - сказал Севка.
      - Преклоняться перед Западом, - сказал Иван. - Это ж курам на смех.
      - Молчать! Руки!.. От кого? Что надо?
      - Разорался, - Андрей зло развернулся и двинулсч на Мамонова. Придурок. Сходку захотел? Чтоб народ привалил?
      - Стоять! - отступая, взвизгивал Мамонов. - Я говорю: стоять!
      - Дай сюда.
      Мамонов трусливо пятился.
      - Нет! Не подходи!.. Я тебе... Я...
      - Кончай понтярить. Дай сюда.
      - Стоять! - Мамонов зыркнул в стороны и вдруг побежал.
      В два прыжка Андрей настиг его, сбил и прижал к полу.
      - Отдашь... сволочь.
      - Уййй, - застонал Мамонов. - Больно же.
      - Хорош ты парень, да ни к черту не годишься, - сказал Андрей, поднимаясь и рассматривая пистолет. - Угадал. Зажигалка, - нажав на курок, щелкнул. - Эй, каскадеры! Кончай с жизнью прощаться!
      Сидя на полу, Мамонов корчился от боли и потирал ушибленный локоть.
      - Киноман. Перекушал западной пропаганды... Я рад, Артем, что мы в тебе не ошиблись.
      - Бельмондо! - гаркнул Иван.
      - Жлобье, - стонал Мамонов. - Скоты.
      - Пошамать найдется?
      Иван проверил под лестницей холодильник.
      - Полно!
      - Тащи.
      Севка с грохотом передвинул стол на середину, под люстру. Вздернул Мамонова с пола, прихватив за ворот куртки, и невежливо усадил на стул.
      - Да не дрожи ты. Большая жратва будет.
      Иван принес пиво, огурцы, колбасу и хлеб. Отыскал в буфете ножи и стаканы.
      - Тебе порезать, хозяин? Или кусочком?
      Мамонов бросился к двери.
      - Ку-уда-а? - Севка поймал его, смазал по щеке и снова швырнул на стул.
      - Присаживайся, кидало. Уважь гостей.
      Иван подтащил Мамонова к столу вместе со стулом.
      - Погнали, братва.
      Севка дорезал колбасы, Иван открыл пиво.
      - Так, Артем, - сказал Андрей, открывая торжественный ужин. - У нас к тебе дельце. Понял, звездун ты наш дерганый? Не бойся, мы не из органов.
      Иван поперхнулся пивом.
      - В натуре, - сказал Севка. - Там не бьют.
      - Привольное помнишь? Вот моя деревня, вот мой дом родной. Не забыл еще? А?.. Ты там случайно никого не кокнул?
      Мамонов мрачно молчал, опустив голову.
      - Знаем, знаем... Извини, мы юноши грубые.
      - Что делать, - сказал Иван. - Жизнь заставляет.
      - Так вот, Артем. Нам срочно понадобилась машинка. Та самая, которую ты спер. Ты нам ее возвращаешь, и мы - друзья. До гроба... Хочешь бутерброд?
      - С колбаской?
      - А похмелиться?
      - Ты чего блеять перестал, козляк? - Андрей плеспул пивом Мамонову в лицо. - Научили вас врать!..
      Смотри сюда, - он с хрустом переломил огурец. - Ручки, ножки. Шейка твоя блатная. Желаешь? И дождь смывает все следы. Обещаем. Сверху как целая, а внутри - хряп, - и он выразительно надкусил огурец.
      - Ну? - сказал Иван. - Врубился?
      Севка пальчиком, небрежно, поддел Артема за подбородок.
      - Будем беседовать? Или будем в молчанку играть?
      - Вы, - хриплым осевшим голосом спросил Мамонов, - "голубые береты"?
      - Смотри-ка. Заговорил.
      - Ну-ну, - сказал Севка. - Что вас еще интересует?
      Мамонов пошевелил припухшими губами.
      - Кто... навел?
      Андрей прислонил ко лбу его огрызок огурца.
      - Капитуляция безоговорочная, понял? Условия диктуем мы.
      Мамонов уставился в пол.
      - Сдал... Жду башлн... Должны подвезти.
      - Подними! - рявкнул Андрей. - Подними глаза!
      И смотри на меня!.. Так.. Быстро повтори, что ты сказал!
      - Жду... Должны подвезти.
      - Кино смотришь. Слыхал про детектор лжи? А?
      Сам не пробовал?
      Шваркнув по полу стулом, Иван поднялся и согнутой рукой обвел Мамонову шею.
      - Кряк - и все. Хана рулю, как у вас говорят. Козлик прощается с нами. Или сомневаешься?
      - Не надо, - попросил Мамонов.
      - В глаза!
      - Чтоб мне пыром брать.
      - Врешь... Ну ладно. Растолкую, - Андрей заходил. - Попал ты, голуба. Посмотри на каскадеров - хороши ребята? Да и я, как ты понял, малый не промах.
      Драпануть, увильнуть от нас - даже не мечтай.
      - Еще никому не удавалось, - прихвастнул Севка.