- Ну поищи, поищи, может, и сыщешь, - злорадно сказал Ганя, а я взмолился:
      - Людочка, милая, не все ведь приметы вредные, плохие. Есть же и приятные. Например: левая ладонь чешется - к деньгам.
      - У вас чешется? - быстро спросил Ганя.
      - Давно уже не чесалась, - признался я и вдруг почувствовал некий легкий зуд в левой ладони. Я с удивлением посмотрел на нее: ладонь как ладонь, морщинистая, вся в разных линиях - удачи там жизни, в буграх Венеры и в прочей ерундовине. - Зачесалась...
      - Вы ее о подбородок почешите, - посоветовал Ганя, - а то примета не подействует. Сведения точные, еще бабка моя, Арина Родионовна, светлой памяти, говаривала...
      - Ганька, - сказал я, - чего ты врешь? Арина Родионовна чужая бабка... Но почесал ладонь все-таки о подбородок.
      Я почесал, и мы помолчали. Потом я еще почесал, и мы по-прежнему молчали, ждали: когда принесут деньги, много денег - мешками, подводами, автомобилями "КРАЗ-450". Денег не было. Ну никто не нес, не стучал в дверь, не подсовывал ведомости, а в кирпичных стенках строители в наши дни клады оставляют редко.
      Вот так мы помолчали немножко, я тер ладошку о небритый подбородок, а мстительный Ганя сказал:
      - Тю-тю денежки. И аномалия тю-тю.
      И в это время, как в хорошем детективе, зазвонил телефон.
      Я снял трубку и услышал голос моего редактора из одного узковедомственного издательства, иногда обращающегося к художественной литературе.
      - Старик! - орал голос. - С тебя причитается!
      - С чего бы это? - кисло спросил я.
      - Альманах вышел! С твоим рассказом! Лети за гонораром!
      - Когда лететь-то?
      Голос стал серьезен и вдумчив:
      - Сегодня ты уже не успеешь, так что давай завтра. С трех до пяти. Понял?
      Не понять было трудно, о чем я и сообщил сначала редактору, а потом, повесив трубку, Гане с Людой.
      - Большой гонорар? - спросил Ганя. Он явно завидовал - не деньгам, нет: тому, что я все-таки попал в эпицентр аномалии, не промазал, в середку угодил, и не сказочки это, не шуточки студенческие, а серьезно. Вот так.
      - Не очень, - скромно сказал я, а Люда вмешалась:
      - Не в этом дело. Какая разница - сто рублей или тысяча? Важно, что приметы сбываются аккуратно, стоит только подумать о них. В общем, есть план эксперимента. Берем том Даля с пословицами, поговорками и приметами, выписываем нужные в столбик и проверяем.
      Предложение Люды казалось заманчивым. Действительно, выписать сначала все денежные приметы, потом еще какие-нибудь - с везением в конце, и ждать, пока сбудутся. Но, если быть честным, меня пугала перспектива превратиться в подобие уэллсовского человека, творившего чудеса. Пугала и потому, что в чудеса я не верил: это во второй половине двадцатого столетия-то! Пугала и потому, что я усматривал в моей аномалии связь с нашими предыдущими приключениями. А наши предыдущие приключения устраивал кто? Соседи по окружающему пространству - вот кто. А значит, нехитрый силлогизм приводит нас снова к ним.
      Я честно поделился с ребятами своими предположениями.
      - Возможно, вы правы, - согласился Ганя, - только зачем они к нам прицепились?
      - Знакомые, - предположил я.
      - Мы им в знакомые не набивались.
      - Подождите, - прервала нас Люда. - Знакомые наши - люди разумные и свои опыты просто так не ставят. Значит, есть цель. Какая? Это раз. Второе: смысл опыта вам ясен? Мне лично нет. Третье: во всех прошлых случаях при опыте присутствовал кто-то из них, помните? Где они сейчас? Все это надо выяснить, и поскорее...
      - Выясни, - сказал Ганя.
      - Это возможно, - спокойно парировала Люда. - Попробуем найти примету, которая бы нас вывела на экспериментаторов. Или хотя бы натолкнула на верный путь. У вас есть Даль?
      Даль у меня был. Я достал коричневый толстый том и, покопавшись в оглавлении, раскрыл страницу четыреста семьдесят третью.
      - Начали!
      - Муравьи в доме - к счастью, - прочитала Люда вслух.
      - Значит, городским жителям счастья не видать, - резюмировал Ганька. Валяй дальше.
      - Кони ржут - к добру. Кто нечаянно завидит свет в своем доме - жди счастья.
      Я не понял приметы:
      - Это как же - нечаянно: вор, что ли, в квартиру залез? И это к счастью?
      - Избавление от лишнего имущества чужими руками - всегда счастье, - сказал Ганя. - Темный вы человек. Собственник. Стыдно должно быть...
      Стыдно мне не было. Я слушал Люду и потихоньку посмеивался над гигантским количеством жизненных оговорок, которые мудрый и терпеливый Даль назвал "суеверия-приметы". Многие из них (да что там многие - две трети!) безнадежно устарели даже не потому, что и верить-то в них перестали, просто их необходимые атрибуты - печь там, каша в горшке на печи, фыркающие в дороге лошади - медленно и прочно (пусть даже жаль их!) уходят назад, в прошлое и вытащить их оттуда нельзя да и незачем. Газовые духовки давно заменили русские печи, а фыркающие автомобили вытеснили фыркающих лошадей. Вот вопрос: можно ли переносить приметы с тех же лошадей на автомобили? И если да, то в какой степени их действие ослабло? Действие примет, конечно...
      Я усмехнулся про себя: вчера я такой вопрос не задал бы. Приметы - чушь. Приметы - зеленый вздор, чепуха, чеховская реникса, не верьте в приметы, дорогие товарищи...
      Но сегодня - дело другое. Сегодня приметы сбываются вовсю. Любая из них проверено. И даже если скинуть это "сбывание" на наших пресловутых знакомых шутников из соседнего пространства, то все равно дело не меняется. Жить становится опасно. Может, у них там объявлен месячник по исполнению примет кто знает! А я страдай от этого общественного рвения...
      - Зеркало разбить - к худу, - устало читала Люда. - Кирпич выпал из печи к худу. Увидать домового - к беде...
      - Стойте! - заорал я. - Погодите!
      Люда прервалась, посмотрела на мое сосредоточенное лицо, а Ганька не преминул ввернуть:
      - Тихо: Чапай думать будет...
      Но я уже придумал. Вскочил с кресла, взволнованно заходил по комнате. Идейка, конечно, не бог весть какая, но проверить ее не мешает. Только нужно приметку соответствующую отыскать.
      Я резко остановился, театрально взмахнул рукой.
      - Осторожно! - крикнула Люда.
      Поздно: конечно же, я зацепил подсвечник, и тот грохнулся на пол, разбрасывая по сторонам стеариновые капли. Свечки вывалились из своих гнезд и погасли.
      - Вот слон, - сказал Ганя, помогая мне заметать следы преступления, - так и пожар недолго устроить.
      - Не устроил ведь? - обозлился я. - Вот и не вякай... Людочка, посмотрите там приметку, чтобы к встрече с другом была. Или со знакомым. Или просто к встрече. Есть, наверно...
      Люда повела по строчкам острием карандашика, кивнула согласно:
      - Есть, конечно. А зачем вам?
      - Вы читайте, читайте. Я потом объясню.
      - Ну, вот, например: правая бровь чешется - к свиданию.
      Я прислушался к себе: хоть бы что! Бровь чесаться не желала.
      - Не то, Люда, дальше...
      - В носу свербит - к радостной встрече.
      - У меня свербит, - сообщил Ганя. - Третий день. Я бы даже сказал: течет. Санорином спасаюсь. Годится?
      - Санорин годится. Насморк - нет. Что там еще есть?
      - Еще? - Люда пробежала карандашом вниз и вдруг подняла голову, засмеялась: - Нечаянно свечу погасить - к гостям.
      Вот так штука: кто обвинит меня в том, что я намеренно скинул подсвечник? Нет, здесь не придерешься: надо ждать гостей.
      - Вы того и хотели? - спросил Ганя.
      - Ага, - подтвердил я.
      - А зачем вам гости?
      - Не мне - нам, - поправил я. - Думаешь, каких я гостей жду?
      - Приятных, надеюсь, - сказал Ганя и вздрогнул.
      Впрочем, я тоже вздрогнул: в передней громко и властно звякнул дверной колокольчик.
      Ганя рванулся в коридор, я за ним, Люда с далевским томом встала у выхода из комнаты. Ганя потянул язычок замка и медленно, очень медленно - намеренно, что ли? - открыл дверь. На пороге стоял аккуратный маленький старичок в синем плаще болонья - это в жару-то? - и в мохнатой огромной кепке-"аэродроме". Кепка делала старичка похожим на одного из семерых диснеевских гномов - на какого, уж не помню, не до гномов мне было, да и фильм-то смотрел сто лет назад. Старичок снял кепку-"аэродром", вытер потную лысинку беленьким платочком, представился достойно и неторопливо:
      - Агент Госстраха Кокшенов. Звать-величать будете Михал Михалычем.
      Грубый Ганька не любил вмешательства в личную жизнь, а Госстрах как раз этим и занимается.
      - С чего вы взяли, что будем? - спросил он. - Не будем, папаша, потому что страховать нам нечего. Фаталисты мы, понял?
      Старичок спрятал платочек, улыбнулся беззлобно и даже с мягкостью непонятной.
      - Я тебе не папаша, мальчик. У тебя свой есть, законный, дай ему бог терпения жить с тобой. И страховаться у меня вы будете, будете, ибо... - тут он поднял вверх указательный палец, да нет, пальчик махонький, повторил: - Ибо страхую я жизни человечьи от Непонятного...
      Он так и сказал - Непонятного, и большая буква в этом слове слышалась за версту, все ее услышали: и я, и Ганька, и Люда преумная, которая и спросила тут же:
      - Что под Непонятным считать, Михал Михалыч?
      Он заметил мне с укоризной:
      - Может, в дом впустите?
      А я засуетился, ногой зашаркал, будто гость пришел важней некуда.
      - Проходите, проходите сюда, в кабинет, садитесь, пожалуйста, поудобнее, поудобнее...
      Ганька шел сзади, хмыкал. Я обернулся, поймал его удивленный взгляд, подмигнул ему: подожди, парень, сейчас все поймешь сам. А старичок уселся в кресло, кепкой своей прикрыл худые коленки, обтянутые белыми чесучовыми брюками, заговорил:
      - На ваш вопрос, умная девушка, отвечу так: все то Непонятное, что помимо нас существует и нет ему в нас объяснения.
      - В нас? - переспросила Люда.
      - Именно, именно, - закивал старичок, - поскольку всякие необъяснимые научные явления воспринимаются нами как нечто реальное, то мы верим, что найдется им со временем объяснение. Мол, не зря ученые зарплату два раза в месяц получают. К примеру, гравитация... Полети я сейчас - удивительно будет и необъяснимо. Наукой сегодняшней необъяснимо. А в нас тому есть объяснение: не научное, нет - обывательское, но с верой в науку великолепную. Полетел Михал Михалыч - значит, антигравитатор какой-то изобретен. В принципе возможно. А вот достань я сейчас бутылку замшелую, зеленую, в водорослях вонючих, и вылези оттуда джинн с бородищей, в шароварах заморских, пророкочи он чего-нибудь о трех желаниях - так то и будет Непонятное. Иначе - сказка ненаучная. Нет веры к ней в нас самих, нет и не будет. Или вот приметы всякие...
      Ох, неспроста пришел к нам Михал Михалыч, неспроста, чувствую. Погасил я свечи - и вот он, гость долгожданный, все объясняющий. Кстати, что-то знакомое было в его имени, где-то я уже слышал его, совсем недавно...
      Память у Ганьки оказалась получше моей.
      - Слушайте, товарищ агент Госстраха, - сказал он, - а вы, случайно, не помните истории с пропавшей машиной? Ехала она себе, ехала - и вдруг исчезла, растворилась средь бела дня. Помните?
      - Помню, конечно, - не возражал старичок. - Да и как не помнить: двух недель не прошло. Милиция тогда суетилась...
      Вспомнил я его: свидетель первого случая с исчезнувшим автомобилем! Это его называл нам голос по телефону, его советовал искать, чтобы объяснить происшедшее. Только не понадобился он нам тогда, сами разобрались. А сегодня не обошлось без него, не сумели. Только на этот раз он сам к нам пришел. Хотя нет: мы его вызвали. Как мальчишка Аладдин тер свою лампу и появлялся всемогущий ифрит с бородищей, в шароварах заморских. А мне лампа не понадобилась, подсвечником обошелся. И ифрит у нас попроще: не в шароварах, а в брюках. И не с бородой, а с лысиной. В общем, типичный агент Госстраха прекрасная легенда!
      В том, что это его легенда, я уже не сомневался. Ходит по нашему миру "соразумник" из соседнего, прикидывается этаким боровичком в кепке, наблюдает, высматривает. Сам он страховой агент, а молодцы его тоже небось земные профессии для камуфляжа имеют. С одним мы уже знакомы: "тип в синей майке" грузчик или, в лучшем случае, шофер с самосвала. Уж больно здоров: один кулак - с голову ребенка, вряд ли такой на скрипочке играет...
      А старичок посмотрел на меня хитро, сказал торопливо:
      - Вы там чего-то не то думаете, так не думайте вовсе: все вранье. Агент Госстраха я, понятно?
      - Понятно, - опередил ответ Ганя. - Застрахуйте нас от примет.
      - Что, сбываются?
      - Сбываются, подлые!
      - Это мы мигом, - сказал старичок, доставая из-под плаща плоскую папочку с надписью "Внешторгреклама", а из папочки - три бумажки с золотым обрезом и шариковую ручку, - это мы в два счета сделаем. Ни одна примета сбываться не будет.
      Он размашисто расписался на каждом листке, сложил их аккуратно, подал мне.
      - Потом посмотрите.
      - Сколько мы вам должны?
      Он вроде даже обиделся:
      - Ничего. Я бесплатно работаю.
      - Проценты с душ получаете? - спросил Ганя.
      - И так можно подумать, - прищурился старичок. - Вот вы, например, в меня верите? Верите, верите - вижу. Да и как не верить: Михал Михалыч Кокшенов, во плоти и крови. А что знает много всякого разного, так и вы кое-что знаете.
      И тут в разговор вступила молчавшая до сих пор Люда.
      - Ничего мы не знаем. Если в первых двух случаях - ну, с мешком в пространстве и с машинами - еще что-то можно было объяснить, то уж приметы ничем не объясняются. Это первое. И второе: почему все это происходит именно с нами? Разве мы трое больше других подходим для Контакта?
      Она сказала "Контакта", как старичок говорил "Непонятное": заглавная буква так и лезла в глаза и уши. А старичок - ничего, покивал-покивал, сказал согласно:
      - Умная вы девушка, поговорить приятно. Не то что ваш приятель - нигилист воинствующий. Все-то вы понимаете, все-то вы объяснить можете - что вне вас. А что в вас самих - уже заминка. Верить в сказки надо, девушка. И в науку и в сказки. Приметы сбываются? Так в каждой вещи душа, может, есть. И если ее расшевелить, всякие чудеса случаются. Кино такое было: "Удивительное рядом". Смотрели?
      - А если серьезно? - каменным голосом спросила Люда.
      - Не надо серьезно. Даже у вас физики шутят. И книжки по сему поводу выпускают. Ничего книжки, остроумные. А шутят они обычно с друзьями. С теми, кому их шутки приятны будут. Кто их понимает. - Он встал, сунул под плащ папочку. - Ну, до встречи в будущем. А сейчас мне пора, - и пошел в коридор.
      Мы сидели и ждали, когда в передней щелкнул замок, и за стеной по лестнице простучали мелкие торопливые шаги, а потом громко хлопнула дверь подъезда.
      Тогда я развернул одну из бумажек, оставленных старичком, и прочел вслух короткую надпись, сделанную обыкновенной пишущей машинкой, у которой к тому же буква "е" западала.
      "Простите, за назойливость и спасибо за помощь. Мы думаем, вы не откажетесь помочь нам еще раз, если придется". И размашистая невнятная подпись, сделанная шариковой ручкой с бледно-синей пастой.
      - А на других? - быстро спросил Ганя.
      На других листках была сделана та же надпись. Я роздал их ребятам, а свой спрятал в ящик письменного стола - на память. Себе на память: ведь покажи кому - не поверят. Скажут, что сам и написал. Тем более что на моей машинке точно так же западала буковка "е".
      Я захлопнул ящик и выпрямился.
      - Все, ребята. Чудес больше не будет.
      - Ой ли? - засомневался Ганя. - А как же оговорка насчет будущей помощи? Неужто откажемся?
      - Нет, конечно. Только, по-моему, это простая вежливость.
      - Убейте, не верю, - мрачно сказал Ганя. - Жди от них простой вежливости, как же! Сдается мне, что мы еще встретимся.
      Он опять не ошибся. Но это уже совсем другая история.
      1975 год