Или незапланированная, так сказать, побочный эффект. Непредусмотренный расчетами. Но и в том и в другом случаях они должны вернуться назад, иначе пропадает тайна эксперимента. А в сохранении тайны они - участники опыта - явно заинтересованы. Подумайте сами: мы двое - Ганя и я - случайно открыли существование пространственного мешка, волею чего-то непонятного соединившегося с моей квартирой. Будем считать - это только рабочая гипотеза, - что наше невольное "открытие" совсем не входило в планы тех, кто управляет "мешком". Однако два свидетеля еще не опасны: кто им поверит, да и видели они, в общем, не слишком много, чтобы их выводы переросли зыбкий уровень домыслов и догадок. Точно так же рассуждали мы с Ганей, когда решили не рассказывать никому о нашем приключении. Ганька слова не сдержал, поделился с Людой. Но сие не беда: она девочка умная и попусту не болтает.
      Но кто бы мог подумать, что свидетелем "побочного эффекта" с машиной окажется тот же Ганя? И что он немедленно посвятит меня в суть происшедшего. Это совпадение может вызвать у нас соответствующие ассоциации, натолкнуть на разумные выводы. Причем только нас двоих натолкнуть: ни милиция, ни товарищи из института не гуляли по улочке с двумя рядами дощатых домов, а стало быть, никак не связывают пропажу машин с существованием некоего соседнего мира. А мы связываем - это несомненно. Значит, мы стали опасны. Значит, за нами нужно последить. И последнее "значит" - "тип в майке" оттуда...
      - Ну-ка проверь телефон, - сказал я Гане.
      Телефон молчал по-прежнему, и нам оставалось только одно. Во всяком случае, мне так казалось, что одно.
      Я подошел во дворе к доминошникам и спросил тихонько "типа в майке":
      - Можно вас на минуточку?
      Он обернулся испуганно, но, увидев меня, а позади - Люду с Ганей, заулыбался:
      - А-а, свидетели... Ну, чего?
      Он подошел к нам, смешно косолапя и переваливаясь - грузчик или матрос, где ему сотку за восемь секунд одолеть! - спросил (вот тоже: "подошел и спросил"):
      - Может, обсудить происшествие желаете? Так без полбанки трудненько будет...
      - Обойдетесь, - строго сказала Люда, а вечно спешащий Ганька перебил ее, бухнул:
      - Вы зачем нам телефон испортили?
      Даже я оторопел от Ганькиного заявления, а "тип" - так тот прямо глаза на лоб вытаращил:
      - Какой телефон? Ты что, малый, в уме?
      - Он шутит, - исправила положение Люда, - он у нас шутник, балагур. Вы не обращайте внимания.
      - Почему не обращать, - заорал обиженный Ганя, - еще как обращать! - Он рванулся к "типу", схватил его за майку: - Ты почему машину увел, гад?
      Я невольно оглянулся: не слышит ли кто? Но двор в эту жаркую обеденную пору был пуст, а трое оставшихся доминошников, собрав черные костяшки игры, уже шли по своим квартирам.
      "Тип в майке" легко отодрал от себя Ганины руки, сказал высокомерно:
      - Опомнитесь, юноша! Мне странно слушать ваши намеки... - И черт бы меня подрал, если он говорил не тем знакомым баритоном, который полчаса назад звучал в телефонной трубке.
      А "тип" словно понял что-то, подмигнул мне хитро - мол, вспомнил, Володя, ну и молодец! - хлопнул в ладоши и... пропал. А потом появился вновь - уже у ворот на улицу, помахал нам и скрылся в воротах. И догонять его было бы так же бессмысленно, как бессмысленно оказалось Ганькино упрямое любопытство.
      Но Ганя, видно, считал иначе. Он рванулся вперед, протопал по высохшему газону, пугнул из-под куста дворовую бесхозную кошку и вдруг притормозил у ворот, оглянулся растерянно, потом махнул рукой и... тоже пропал.
      Этого я перенести не мог, крикнул оторопевшей Люде:
      - Стойте здесь!
      Побежал к воротам в предвкушении чуда и не ошибся: чудо начиналось сразу от полутемной, прохладной даже в тридцатиградусную жару арки ворот. За ней как это было всегда! - не шумела Лесная улица, за ней стояла сонная и тугая тишина, да и сама арка напоминала скорее вход в подземный гараж: асфальт, полого уходящий вниз, непрозрачная темнота, чуть подсвеченная тусклым вольфрамом электрической лампочки, подвешенной к своду.
      Я осторожно вошел в этот "гараж", в темноту. Собственно, особой темноты не было: тоннель - а больше всего это сооружение походило на тоннель - освещался слабым желтоватым светом, как и у входа. Только у входа висела лампочка, а здесь свет шел ниоткуда, что в моем представлении вполне соответствовало атрибутам чуда. Идти было легко, и я довольно быстро пробежал метров двести до первого поворота. Отсюда под прямым углом уходил в желтую темноту такой же тоннель. Возвращаться было глупо, да и Ганька явно ушел дальше, и я свернул в новый коридор-тоннель. Он тоже тянулся не более двухсот метров и в конце так же под прямым углом заворачивал в сторону. Потом я жалел, что не осмотрел как следует стены и пол тоннеля, из чего они сделаны. Но тогда мне было не до осмотров: я торопился догнать Ганю. То есть это я так себя убеждал, а на самом деле мной владело то боязливое любопытство, которое иногда приводит к поразительным открытиям.
      Поразительное открытие я сделал в конце третьего двухсотметрового отрезка. Коридор внезапно сузился и посветлел. Белый квадрат обрезал его по периметру. Я вошел в квадрат и... натолкнулся на Ганю. Ганя стоял посреди незнакомой комнаты и смотрел в окно. Из окна виднелись последние этажи нашей кооперативной башни, и я понял, что, если подойти к окну, увидишь пустой двор, засохшие клумбы на желто-зеленом газоне, поодаль - коробочки гаражей. Короче, мы попали в одну из квартир соседнего дома, отделявшего наш двор от гомона Лесной улицы. Вот так: вошли в арку под этим домом, долго и нудно спускались куда-то вниз, а очутились в том же доме, но несколькими этажами выше.
      "Как мы здесь очутились?" - я только хотел спросить, но не успел: Ганька приложил палец к губам, зашипел:
      - Тс-с!
      Где-то, видимо на кухне, пела женщина. То есть пением это назвать было трудно: женщина что-то готовила и вполголоса сама себе напевала.
      - А сейчас замесим тесто... - натужно голосила она. Бухнуло что-то тяжелое. - Ох, тяжелая кастрюля, просто руки оборвались! - Потекла вода из крана, звонко разбиваясь об эмаль раковины. - Сейчас мы руки вымоем и полотенцем вытрем! - Женщина перешла на плясовой ритм, и Ганька махнул мне: мол, идем, больше стоять нельзя.
      На цыпочках мы вышли в переднюю. Женщина на кухне перестала петь. Мы замерли. В желудке у меня противно заныло, похолодело, лопнуло и оборвалось: я впервые чувствовал себя вором. Чувство оказалось малоприятным. Женщина помолчала секунду и снова запела:
      - Видно, померещилось что-то от жары... - Подумала чуть-чуть, закончила в рифму: - Отдохнуть мне надо бы, видно, до поры. - Засмеялась, довольная.
      Нас совсем не устраивал ее предполагаемый отдых. Я толкнул Ганю в бок. Он дернулся, потянул за язычок замка. Мы снова замерли в страхе, но дверь не скрипнула, открылась бесшумно, и мы выскользнули на площадку, бросились бежать по лестнице, уже не осторожничая, громыхали подошвами по ступенькам. Внизу остановились, перевели дыхание. Я спросил:
      - Какой был этаж?
      - Десятый. - Ганя облизнул пересохшие губы. - Ну и дела...
      Глубокомысленное замечание его как бы подвело черту под нашими приключениями: ворота вновь стали воротами и за ними все так же шумела улица, громыхал трамвай номер пять и орали про футбол любители крепких напитков. Люда послушно стояла там, где я ее оставил, ждала.
      Доминошники снова заняли позицию за столиком под березой, но это были другие доминошники, и нашего "типа" среди них не оказалось.
      - Чудо окончилось, - сказал я, - пошли подводить итоги.
      Мы расселись по креслам в Ганиной комнате, выпили в молчании остывший кофе, закурили вкусные сигареты "Пэл мэл", которые Ганя взял из кабинета отца-композитора, и я рассказал Люде о темном трехсекционном тоннеле за аркой ворот.
      - Что ты, физик, думаешь о нашем путешествии? - Я намеренно начал с путешествия, оставив истории с машинами на потом.
      - Мы опять выскочили из нашего мира.
      - Согласен. Куда выскочили?
      Он пожал плечами:
      - В очередной "мешок".
      - Предположим. Но тебе не кажется, что "мешок" на этот раз искусственного происхождения?
      - Кажется. Только зачем он нужен?
      - Разумный вопрос. Давай-ка ответим на него, а потом подумаем о том, как тоннель связан с пропавшими машинами.
      - Думаете, связан?
      - Конечно.
      Тут Люда подала голос:
      - Меня не оставляет ощущение, что "тип в майке" пошутил с вами. Устроил вам прогулку по четвертому измерению.
      - Основания? - Я был строг с оппонентами.
      - Очевидная бессмысленность путешествия!
      - Тогда цель шутки?
      - У шутки может не быть цели, на то она и шутка. Но, если хотите: чтобы вы, наконец, прекратили лезть в чужие дела.
      Люда была невежлива, но справедлива. Мы, конечно, мешали кому-то и нам сунули "конфетку": полакомьтесь, ребятки. Но "конфетка" эта казалась мне вынутой из той же коробки, что и случай с машинами. Логика такова: вы хотите узнать, как это делается? Пожалуйста, погуляйте по тоннелю. Вот так и машины пропадали, понятно?
      - Не очень понятно... Как же все-таки пропадали?
      Я поделился сомнениями с ребятами. Люда в ответ только плечами пожала:
      - Вас принцип интересует? Да разве в нем дело? Главное - цель опыта. А она-то мне неясна.
      - А принцип ясен? - Тут даже Ганя не выдержал.
      - Ясен. - Люда оставалась невозмутимой. - Например, треугольник Пенроузов.
      Сумасшедший Ганя вскочил с кресла, обнял Люду, чмокнул в щеку, заорал радостно:
      - Ну, Людка! Ну, молодец! Это же гениально просто, а я, дурак, не допер...
      Я тоже "не допер" и тоже почувствовал себя дураком.
      - Ладно, гении, сдаюсь. Объясните непосвященному вашу абракадабру.
      Видно, потому, что догадка пришла не к нему, а к Люде, Ганя не стал выламываться, по своему обыкновению, и объяснил:
      - Это одна из так называемых "невозможных фигур". Представьте себе модель нашего тоннеля: два перпендикулярных бруска в одной плоскости. Третий брусок перпендикулярен второму и образует с ним другую плоскость, тоже перпендикулярную первой. Если посмотреть на эту фигуру в определенном ракурсе, то наш глаз соединит в одной точке два свободных бруска. Получится треугольник, вернее, проекция на плоскость треугольника, составленного из прямоугольных брусков. - Тут Ганя вооружился карандашом и нарисовал "невозможную фигуру". Вот эту, я сохранил рисунок:
      Потом перевернул листок бумаги и начертил мне еще одну картинку. Вот эту:
      - А вот так она выглядит на самом деле. - Ганя полюбовался на рисунки. Здорово, а?
      - Здорово, - согласился я. - Очень впечатляет. Но какое отношение все это имеет к нам?
      Ганя хотел было ответить, но вмешалась Люда.
      - Я считала, что вы соображаете быстрее, - презрительно сказала она, и я молча проглотил явное оскорбление: мне хотелось узнать, что они придумали. Ваш тоннель - трехмерная модель четырехмерной фигуры, с помощью которой машины перемещались в пространстве.
      Я, конечно, был глуповат, а она умна, образованна, пытлива, изобретательна и еще миллион определений из толкового словаря. Я был глуповат и нахален. Я честно признался:
      - Ничего не понял. Как мы попали на десятый этаж?
      Ганя тяжело вздохнул и сказал Люде:
      - Дай я ему объясню. Может, поймет... Мы прошли по трем коридорам, эквивалентным трем брускам треугольника Пенроузов, и очутились в точке их мнимого касания. Точка эта - квартира с поющей теткой - находится как раз на одной вертикали с воротами.
      - А почему мы не почувствовали подъема?
      Ганя решил быть таким же терпеливым, как Макаренко, Корчак и Сухомлинский, вместе взятые.
      - Потому что в четвертом измерении, где мнимое касание становится действительным, все стороны треугольника лежат в одной горизонтальной плоскости.
      Принцип треугольника и нашего путешествия я, кажется, понял. Оставалось неясным еще одно:
      - А при чем здесь машины?
      - При том, что они путешествовали по такому же "тоннелю-треугольнику".
      - Куда путешествовали?
      - Откуда я знаю? - огрызнулся Ганя, а девушка Люда сказала мягко:
      - Вот это я и назвала целью опыта. Как видите, мы не знаем ее.
      У меня, непонятливого, кажется, созревала догадка.
      - Скажите мне, - начал я, - чем этот ваш треугольник прогрессивнее лифта? По-моему, на лифте удобнее...
      - А вот прогрессивнее! - уперся Ганя. - Четвертая координата может быть сколько угодно малой, остальные три от этого не изменятся. Значит, по одному и тому же - по размеру, конечно! - "треугольнику" мы попадаем из ворот на десятый этаж и, скажем, из Москвы в Гонолулу. В Гонолулу, - повторил он, будто прислушиваясь к звонкому названию, и вдруг хлопнул в ладоши, совсем как "тип в майке": - Дураки мы, Людка! Вот же она, цель опыта! - Он восторженно заходил по комнате, натыкаясь на кресла. - Мгновенное перемещение в пространстве! Земля - Марс за минуту! Проводите уикенд только на Гавайях! Каково, а?
      Перспектива и впрямь была радужной. Даже Люда милостиво заметила:
      - А ты ничего, соображаешь...
      - Еще бы! - Но вдруг радость его поубавилась, он сказал озабоченно: - Да, а машины... Куда машины девались?
      - Никуда не девались, - предположил я. - Стоят себе в гаражах, а владельцы их дух переводят. Опыт-то кончился...
      И тут у входной двери забулькал звонок.
      Я первый раз видел Ганю таким растерянным. Он смотрел на нас с испугом, с недоумением, с ужасом, если хотите, а сзади - в дверях - улыбался нам лейтенант милиции, в светло-серой летней форменке, в руках черный чемоданчик-атташе. А час назад он ходил по двору в синей майке и небрежно совершал нуль-транспортировку от доминошного столика до ворот на Лесную.
      Честно говоря, я подумал так и тут же отбросил вздорную мысль: не может быть такого, не верю! Это обыкновенный оперативник из МУРа, а тот "тип" давно убрался в свой мир по треугольнику Пенроузов. А то, что похожи они, так разве ж нет на белом свете похожих людей? Еще как есть. Даже двойники попадаются.
      А лейтенант отодвинул Ганю, прошел в комнату, поставил на стол чемодан.
      - Здравствуйте, товарищи, - сказал он, и голос его совсем не походил на загадочный телефонный баритон. - Я Королев, из МУРа. - Он отстегнул пуговицу на кармашке и протянул мне удостоверение. В удостоверении было сказано, что Королев Сергей Николаевич является следователем Московского уголовного розыска. - Я по поводу машин. К вам, - он кивнул Гане и Люде. - Тут вот какая штука: нашлись машины.
      - Где нашлись? - подался вперед я.
      - В том-то и странность, что в своих гаражах они были.
      - А водители?
      - А водители ничего не знают. Твердят в один голос: жара, померещилось что-то, на секунду сознание потеряли, не помнят, как до дому доехали. Говорят, будто черная дырка появилась перед радиатором, а вокруг - кольцо белое, ну, бублик такой. Вот тут-то и сознание долой! - Он засмеялся негромко. - А к вам я забежал, чтобы передать: мол, не волнуйтесь, никуда вас не вызовут. Дело, как говорится, закончено. Ну, извините за беспокойство, я пошел.
      Он взял чемоданчик, помахал мне - почему-то только мне! - хлопнул в ладоши и... пропал.
      Ганя рванулся к двери, распахнул ее, выбежал во двор, потом вернулся, сказал расстроено:
      - Никого.
      - А ты догнать его хотел? - усмехнулся я. - Напрасный труд. Когда мы им снова понадобимся - не дай бог, скоро! - они сами нас найдут.
      Я не ошибся. Но это уже совсем другая история.
      3. Аномалия
      Однажды в жизнь каждого человека приходит нечто странное, непонятное, почти мистическое. А может, и без "почти" - просто мистическое. Ну попробуйте, пошарьте в памяти, напрягитесь, вспомните - и тогда всплывет наружу тот самый заветный случай, который не объяснит ни физика, ни философия, ни логика ваша замечательная, и придется вам всерьез подумать о некой "высшей силе". О ее происках. А ведь нет ее, нет - доказано научно, в нее сейчас даже бабки не верят и лишь по ветхой привычке ставят желтые свечки у желтых иконных риз.
      Давайте назовем это странное "аномалией" - красивым заграничным словом. Давайте назовем его так и признаем, что аномалия эта самая существует повсеместно. Как говорится, киньте в того камень, кто безгрешен. То есть не страдал от аномалии. Нет таких на нашем реальном белом свете - и точка. Другое дело, что проявляется она по-разному: у кого побольше, у кого - чуть-чуть. А у кого-то от красивого заграничного слова дрожат коленки. Не в переносном смысле - буквально.
      Вот я, например, виляю коленками целый день. То есть, если быть точным, полдня, ибо поначалу я свою аномалию не замечал, потом не принимал всерьез, усмехался с опаской и себя успокаивал: мол, бывает же ерунда, ничего страшного, прими снотворное и спи до утра. А потом все началось, как пишут в классических романах, с новой силой, и вот тут-то я испугался.
      Но в чем же дело? Что заставило меня "праздновать труса", как пишут в тех же романах?
      А началось все с того, что утром я отправился к себе в редакцию. Вышел из подъезда, завел "Жигуленок", порулил задом сквозь строй "проклятых" автособственников и ненароком вспомнил о портфеле с рукописью статьи, забытом в квартире. Ну, тормознул, глушить двигатель не стал, пошел за портфелем.
      - Теперь пути не будет, - недружелюбно сказала жена.
      Она не любила, когда я возвращался с полдороги: над ней довлела темнота ее далеких суеверных пращуров.
      - Не говори глупостей, - не менее недружелюбно сказал я.
      Мои пращуры, по моему убеждению, были высококультурными передовыми людьми.
      Я кинул портфель на заднее сиденье и врубил первую передачу. Сначала я выехал со двора через арку, поехал по Лесной вдоль трамвайных путей, честно постоял у светофора, перемахнул через Новослободскую и вырулил на Палиху. Тут меня подстерегла мелкая неприятность в виде запрещающего знака, более известного под названием "кирпич": на Палихе вскрыли асфальт и прокладывали трубы.
      Тогда я развернулся, въехал на Сущевскую и снова затормозил: на столбе торчал "кирпич", а за ним ревел бульдозер и командовал некто в бумажной шапке, видимо мастер. Дорожники прилежно выполняли план. Предсказание жены сбывалось.
      Я посмеялся над забавным совпадением, опять развернулся и через Пушкинскую и Трубную площади добрался до Цветного бульвара. Около пельменной стояли две "Волги" - обе здорово побитые, желтый фургончик ГАИ, и несколько милиционеров сосредоточенно гуляли по мостовой.
      Пути не было.
      Вежливый старшина разъяснил мне, что на Садовое кольцо я могу успешно выехать через Трубную улицу.
      - Я не хочу на Садовое, - взмолился я. - У меня редакция на Цветном бульваре у Самотеки, знаете?
      Старшина знал, но знание его ничего не изменило.
      - Подождите полчасика, - сказал он, - тогда и проедете. А хотите оставьте машину здесь, потом подгоните.
      Второй совет был разумным, и, заперев машину, я пошел к редакции пешком. Пробыл я там недолго - час или полтора, а когда вышел обратно на улицу, то увидел своего вездесущего соседа Ганю. Он стоял у стенда с газетой и ел мороженое-трубочку за двадцать восемь копеек.
      - Ты что здесь делаешь? - спросил я.
      - Людку жду, - сообщил он. - Мы в "Мир" идем на венгерский детектив со жгучими тайнами.
      - Проводи до машины. Есть время?
      - Время-то есть, - согласился он. - А что это вы невесть где машину бросаете?
      - Авария была, - объяснил я, - ну и не пускали. Да это здесь рядом, не утомишься...
      Мы неторопливо шли - дело к осени, погода теплая, куда спешить-то? беседовали о возвышенном. Ганька лизал мороженое, рассказывал байки о тяжелой студенческой жизни.
      - Говорят, на экзамен идти - надо пятак под пятку положить, - делился он, - а накануне, соответственно, не бриться, не мыться. Очень помогает...
      - Это точно, - не возражал я. - Особенно если долго не мыться: ни один преподаватель не выдержит.
      - Вам всё смешки, - обиделся студент, - а приметы эти проверены временем. И лучшими людьми.
      Я уже забыл о своем утреннем приключении с приметой.
      - Все фольклор, - беспечно резвился я, - бабкины бредни. Стыдно, физик, и одновременно тревожно за твой пошатнувшийся моральный облик. Ландау в приметы не верил.
      - А Эйнштейн верил, - упрямо тянул Ганя, - и Крукс верил.
      Из открытой двери подъезда вылетела черная кошка, пронеслась перед нами, довольно смело перемахнула проезжую часть и скрылась за чугунным заборчиком бульвара. Ганя остановился и сказал торжествующе:
      - Кошка!
      - Вижу, - не стал спорить я.
      - Черная, - продолжил объяснения Ганя.
      И здесь я не нашел возражений:
      - Очень точное наблюдение.
      - Я дальше не пойду, - объявил Ганя. - Черная кошка - к несчастью.
      - К большому или маленькому?
      Ганя помялся:
      - Не знаю... К маленькому, наверно...
      - Так что ж, обратно пойдем?
      - Нет, почему? Надо подождать, пока кто-нибудь раньше нас пройдет здесь, и... заклятье снято.
      - А если я первый пройду?
      - Валяйте, - разрешил Ганя. - Вам же хуже...
      Я храбро пересек невидимый кошкин след, и Ганя присоединился ко мне.
      - Где же несчастье?
      - Будет, - успокоил Ганя. - Не торопите события.
      Без приключений мы дошли до моего "Жигуленка", я отпер дверцу и сел.
      - Привет, физик. Вечерком поделюсь несчастьем.
      - Ага, - рассеянно сказал Ганя: он изучал переднее колесо машины. - А когда это у вас колпак сперли?
      - Как сперли? - Я выскочил на мостовую: так и есть, правое переднее колесо демонстрировало обнаженные гайки крепления. Колпака не было.
      Я обошел машину: увели только один колпак; видно, вор попался совестливый. А может, ему и нужен был всего один - кто теперь узнает?
      - Вот вам и несчастье, - сказал мстительный Ганя. - Как вы считаете: большое или маленькое?
      - Это как посмотреть... - Я, собственно, расстроился даже не от самого факта кражи, а от его непонятной связи с черной кошкой. Колпак, в конце концов, дело наживное: рублей шесть всего. Но при чем здесь приметы? Во-первых, утренние: с проклятым "пути не будет". Пути и вправду не было, не наврала примета. И с кошкой тоже все вроде сходится...
      - Да вы не расстраивайтесь, - утешил Ганя. - Без колпака даже красивее.
      - Иди к черту! - вполне искренне сказал я, сел в автомобиль и уехал, оставив улыбающегося Ганю дожидаться своего венгерского детектива и волоокой девушки Люды.
      Кстати, уж она-то наверняка в приметы не верит: не тот характер. Да и я не верю; не верю, не старайтесь убедить. А все случившееся - только нелепое совпадение, смешное совпадение. У вас, что ли, таких не бывало?
      Домой я доехал без примет, а стало быть, без приключений. Даже если оные приключения никак с приметами не связаны, я все равно был доволен. Подсознательно, подсознательно - попробуйте, упрекните в суеверии. Да и вообще я слабоват по этой части: не знаю их, не знаком даже по литературным источникам. А лучший способ бороться с приметами - не знать их. Кто это сказал? Я это сказал.
      Дома я позвонил тихому старичку Ивану Васильевичу, чудо-старичку, всемогущему механику-умельцу, и пожаловался на воров.
      - Главное, чушь какая, - жаловался я, - черная кошка дорогу перебежала, потому и сперли колпак.
      - Точно, - подтвердил чудо-старичок, - это уж как водится: не было бы кошки, был бы колпак.
      Тон его был настолько серьезен, что я опешил даже.
      - Как здоровье, Иван Васильевич? Кошка-то перед самой машиной пробежала, колпак к тому времени давно на чужом колесе крутился. Где связь усмотрел?
      - Где надо, там усмотрел, - туманно сказал он, - тут все связано спокон веку. Берегись примет, парень... А колпак помогу достать. Привет...
      Что они, сговорились все? Берегись, берегись, береженого бог бережет... Береженого не спасает даже теория вероятности: бутерброд падает как вверх маслом, так и вниз. В среднем - пятьдесят процентов, вероятно. Но, вопреки разуму, в моем случае вероятность "маслом вниз" неуклонно росла.
      Я пошел на кухню, отрезал кусок хлеба и уронил нож. Вспомнил: к чему бы это? К гостю мужского пола.
      И даже не удивился, услышав звонок у двери. За дверью стоял улыбающийся Ганя. Один.
      - В кино мы не попали, - сообщил он.
      - Билетов не достали?
      - Ага.
      - Мороженое ели ассорти?
      - Нет, - сказал Ганя, не знакомый с текстами классических советских оперетт, - Людка не любит мороженое.
      - А кстати, где она? - спросил я и тут же сообразил: да и не могло ее быть: я вилку-то не ронял.
      - Чего?
      - Вилку, говорю, не ронял. Значит, гостьи не должно быть. А нож уронил. Вот ты и пришел...
      - А-а, - протянул Ганя, - логично. Она попозже придет.
      - Без вилки?
      - Там видно будет, - туманно сказал он. - Может, и с вилкой.
      Нет уж, решил я про себя, больше примет не будет! Хватит с меня кошки, ремонтных работ и уроненного ножа. Но так, из чисто спортивного интереса, неплохо бы познакомиться с народными верованиями, всякими там суевериями, приметами всякими замечательными.
      - Скажи мне, физик, - начал я, - какие приметы ты проходил в средней общеобразовательной школе?
      - Я там предметы проходил, - плохо скаламбурил бездарный Ганька. - А вообще-то примет навалом - бери любую.
      - Дай мне первую попавшуюся, - сухо сказал я.
      - Да навалом их, - канючил Ганька, - ну навалом, и всё. Вот эта, например...
      Я был строг и неумолим:
      - Какая?
      - Ну, эта... вот такая... - Он вспомнил наконец и возликовал: - Соль к ссоре.
      Я подумал и решил:
      - Оставим на потом. Ссориться нам сейчас не с руки. Еще что?
      - Да навалом, - опять начал тянуть физик. - Ну, это... три свечи к покойнику.
      Хорошая примета. Толковая. "Гуманная". Ради такой и эксперимент не жалко поставить.
      - Гони три свечи.
      Ганя сбегал домой и принес деревянный подсвечник в виде парусника, в котором скривились от ветхости три красные свечки. Их еще ни разу не зажигали, видимо считая украшением музыкального дома.
      Мы пошли на кухню, водрузили это сооружение на стол, и я пошарил на плите в поисках коробка спичек. Не знаю уж, как очутилась грязная вилка именно на плите, но я ее, конечно же, смахнул на пол.
      - Ага! - заорал Ганя. - Вот вам и гостья.
      Я швырнул ему спички:
      - Зажигай! - поднял вилку, положил ее в раковину, подумал с грустью: неужто сбудется?
      Свечки тускло и жалковато коптили, роняя на чистый пластик стола мутные красные капли воска или стеарина - из чего они там делаются? Мы молча ждали. Никто не умирал, хотя високосный год все еще буйствовал на планете. И тут в дверь позвонили.
      Ганя не стал упиваться сарказмом по поводу упавшей вилки, он только хмыкнул сдавленно, пошел открывать и вернулся с Людой. Люда была чем-то взволнована.
      - Здравствуйте, - выпалила она. - Зачем вы свечки средь бела дня зажгли? Хотя нет, правильно: память есть память...
      - Чья память?
      - Джессупа.
      - Кого? - не понял я, а Ганя переспросил заинтересованно:
      - Райнера?
      Люда скорбно кивнула:
      - Разбился в автомобильной катастрофе. Сегодня утром.
      - Вот вам и покойник, - торжествующе сказал Ганя, а Люда не выдержала, возмутилась:
      - Как тебе не стыдно, Ганя!
      Гане стыдно не было. Ганя упивался победой, хотя, по совести, к нему она не имела отношения. Приметы сбывались одна за другой без исключений, и заслуги студента я в том не видел.
      - Кто такой Джессуп? - спросил я.
      - Певец, - объяснил Ганя, - с Дикого Запада. Король джаза. Правда, с голосом у него было не того, царство ему небесное...
      Вот вам и покойник. Ганя прав. Приметы не обманывали, хотя порой их приходилось "притягивать за уши". В самом деле, какое отношение имеет смерть какого-то заокеанского певца к нашим трем свечкам? Да никакого, не убеждайте. И все-таки против факта не попрешь: зажгли свечечки - объявился покойник. И пусть он объявился еще утром, задолго до ритуального зажжения свечей, мы-то о нем узнали только сейчас. Нет, кажется, прав, прав Иван Васильевич: все связано.
      И если до сих пор я относился к моим "приметным" совпадениям с некоторой долей иронии, то сейчас эта доля сильно уменьшилась, а если подумать, то и совсем исчезла. Судите сами, дорогие товарищи, какая ирония может быть, если любая из случайно выпавших или нарочно задуманных примет моментально исполняется, сбывается! Другое дело, что иной раз она сбывается с натяжкой не без того! - но и придумывали их, приметы эти, бог знает когда, в незапамятные времена, при царе Горохе. С тех пор они состарились, видоизменились, кое в чем сдали свои позиции, но не исчезли, не умерли. Живут и действуют вовсю. И что самое противное, действуют на меня. Или со мной - не знаю уж, как правильно сказать. Выходит, я неожиданно превратился в пресловутого Макара, на которого валятся шишки, и если шишки эти пока бьют не слишком больно, так это как раз от примет и зависит.
      - Вот что, дети, - сказал я своим великовозрастным друзьям. - Со мной происходит нечто странное: вокруг меня образовался эпицентр некой аномалии, суть которой вы поняли. (Ганька хмыкнул, а Люда кивнула серьезно: про колпак и дорожные работы он, видно, рассказал ей раньше, а про свечи с покойником только что разъяснил.) Аномалия эта касается только народных примет, которые сбываются точно. (Ганька опять хмыкнул, но серьезная Люда строго на него посмотрела, и он притих.) Есть два выхода. Затаиться и ждать, пока аномалия кончится, - первый. И второй: лезть напролом, проверять приметы.
      - Альтернатива не из легких. - Ученая Люда знала много иностранных слов. Во-первых, кто знает, когда она кончится. Может, вам на год затаиться придется. Или на десять лет.
      - Или на всю жизнь, - вставил Ганя, но мы с Людой игнорировали реплику как явно неуместную.
      - Во-вторых, лезть напролом, - продолжала Люда, - тоже опасно. Приметы, насколько мне помнится, бывают разные, и неприятности от них тоже разные: и мелкие и крупные. Значит, надо искать компромисс.