С каждым днем обстановка на Юго-Западном фронте все более осложнялась.
      На участке основных сил 6-й армии, прикрывающей Львовское направление, противник за несколько суток продвинулся на тридцать — сорок километров. Отдельные наши подразделения, ведя ожесточенные схватки с превосходящими силами гитлеровцев, наносили им серьезный урон и отбрасывали врага назад. Однако из-за нарушения связи с соседями и с командованием, под непрерывными ударами фашистской авиации части Красной Армии, охваченные с нескольких сторон танковыми и моторизованными соединениями противника, вынуждены были или драться, рискуя оказаться в окружении, или отступать.
 
       П. А. Пологов. 1985 г.
 
      В один из таких тревожных дней в полк прилетел заместитель командующего ВВС Киевского Особого военного округа генерал-майор Т. Т. Хрюкин. Пологов слышал о нем еще до начала войны. О Хрюкине отзывались не только как о грамотном командире, но и как об отличном летчике.
      Доложив генералу обстановку, Тараненко пожаловался на нехватку самолетов:
      — За каждую машину чуть ли не драка…
      — Знаю, все знаю! Только пойми, капитан, что ты у меня не один. Поэтому берегите то, что есть. А помочь — помогу при первой же возможности. Горючее и смазочные подбросим завтра.
      Познакомив Тараненко по карте с расположением ближайших соседей по авиагруппе, генерал затем объяснил задание истребителям. Юго-западнее Львова наше крупное соединение попало в окружение. По последним данным воздушной разведки, основные силы гитлеровцев находятся от окруженных в 50 километрах. При своевременной помощи сохраняется реальная возможность выручить людей и технику. Необходимо лишь срочно доставить туда пакет с картами и кодами.
      Требовалось направить двух опытных и находчивых пилотов, потому что этот полет — задача со многими неизвестными. Генерал спросил Тараненко, кого он думает послать на задание.
      — Капитана Гамулькина, — не задумываясь ответил Тараненко. — Коммунист, опытен и отважен.
      — Знаю. Толковый истребитель…
      — И в паре с ним — комсомольца старшего лейтенанта Пологова. Знающий летчик, орденоносец.
      Капитан подозвал летчиков.
      — Этот важный пакет, — обратился к ним генерал, — вы должны вручить командиру соединения. В случае неудачи — сжечь. Но думаю, что этого не произойдет. Полетите на «чайках». Им там хватит и небольшой площадки для взлета.
      Будьте осторожны: не исключено, что аэродром может оказаться в руках фашистского десанта. Тогда выходите в квадрат «зет». Пароль — «Кремль», согласован до 24.00. За воздухом следят, выставлены наблюдатели и боевые охранения.
      Генерал пытливо поглядел на летчиков, точно хотел убедиться, способны ли они выполнить ответственное поручение.
      — Пакет должен быть вручен во что бы то ни стало. В бой не ввязываться, лететь на малых высотах в обход населенных пунктов и дорог… Задача ясна?
      Он пожелал им удачи и крепко пожал руки.

      В первые минуты после ухода Павла Валя растерялась. Ей никогда не приходилось оставаться одной, да еще в такой опасной и сложной обстановке. Всегда рядом были мать и Павел.
      Валя заметалась по комнате, машинально принимаясь то собирать вещи, то искать документы.
      Земля ходила ходуном. Кругом не стихала стрельба, ухали взрывы. А Володька спал как ни в чем не бывало.
      Валя схватила на руки сына и спустилась в полуподвал, где жил дворник-румын. Жена его, дородная краснощекая женщина, невозмутимо возилась возле печки. Казалось, ее не очень-то тревожит происходящее. Увидев на пороге Валю, она бережно взяла у нее с рук ребенка и уложила на кровать.
      Пока женщины вполголоса разговаривали, хозяин колдовал над стареньким приемником. Наконец он поймал Москву. Передавали урок гимнастики.
      И вдруг музыка оборвалась…
      — Внимание! Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза!.. Сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города…
      Следующий день Валя пряталась в подвале трехэтажного дома, куда майор Алексеев собрал семьи авиаторов. Было объявлено, что они поедут специальным поездом, в пассажирских вагонах. Назначили день и час отъезда, выдали деньги и литерные билеты. Однако накануне отправки гитлеровцы разрушили железнодорожный узел, и план эвакуации сорвался.
      Семьям летчиков объяснили, что их повезут на автомашинах до Каменец-Подольского, где будет сформирован эшелон. Но тут подстерегала новая беда: фашистские самолеты разбомбили мост через Днестр. Пришлось ждать два дня, пока саперы навели понтонную переправу.
      Наконец колонна грузовых машин с женщинами и детьми тронулась из Черновиц.
      Валя была в летнем платье. Она успела захватить с собой лишь документы да узелок с продуктами. Ее попутчицы находились не в лучшем положении.
      За три дня Валя очень похудела. Лицо ее осунулось, светлые волосы беспорядочно падали на лоб. Весь ее вид говорил об огромном душевном потрясении.
      Валины мысли возвращались к последним словам Павла: «Никуда не уходи. Жди, тебе помогут». Почему он так сказал? Значит, все они о чем-то догадывались. Просто, наверное, об этом нельзя было говорить до поры до времени, и Павел молчал.
      К действительности Валю вернул истошный крик женщины:
      — Немцы летят!
      Сидящие впереди застучали кулаками по кабине:
      — Остановите!
      Скрипнули тормоза. Выскакивая из кузова, люди опрометью бросались в сторону от дороги. Испуганно визжали женщины, захлебывались в плаче дети. Шум моторов оглушительно звенел в ушах.
      Валя не помнила, как выбралась из машины, как очутилась в придорожной канаве. Прикрыв своим телом хнычущего, перепуганного Володьку, она вся сжалась в клубок.
      И вдруг свистящий рев самолетов прорезал чей-то ликующий возглас:
      — Свои! Свои! Краснозвездные!
      Все повскакивали на ноги. Шоферы подбрасывали вверх кепки, женщины махали косынками. Начальник колонны пояснил:
      — Это ваши мужья послали истребителей специально для охраны семей.
      А три «ястребка», покачивая крыльями, низко-низко пролетели над колонной.
      В Каменец-Подольском перед отправкой эшелона Валю разыскал на перроне какой-то сержант и вручил ей записку:
      — Это вам от товарища старшего лейтенанта. «Дорогая Валюша! — писал Павел. — Обо мне не беспокойся, все будет хорошо. Главное, не падай духом и береги Володьку. Если остановишься в Свердловске у сестры, то проведай наших в Тагиле. Как получишь новый номер моей полевой почты — отвечай подробным письмом. Передай всем привет. Целую, Павел».
      …Сначала эшелон шел безостановочно. Но, оставив позади Днепр, он стал подолгу простаивать на запасных путях. Фашистская авиация добраться сюда не могла, поэтому на восток в первую очередь была открыта «зеленая улица» эвакуированным предприятиям. Поезда с заводским оборудованием, машинами, станками неслись навстречу потоку воинских эшелонов. Тяжелая индустрия перемещалась в тыл, чтобы оттуда снабжать фронт.
      По дорогам тянулись вереницы гражданского населения, уходившего на восток. Домашний скарб везли на чем попало: на самодельных тачках, на подводах, на велосипедах и даже в детских колясках. Телеги и арбы тащили не только клячи и костлявые быки, но и тощие коровы. Все двигалось, скрипело, клубилось пылью.
      У стариков и старух, женщин и детей были такие скорбные лица, что при взгляде на них невольно сжималось сердце.
      …Через месяц Валя наконец добралась до Свердловска.

      Солнце стояло в зените прямо над аэродромом. Летчики обедали возле землянки, сидя на траве. В тени старого тополя, около видавшей виды двуколки, гремела мисками Анна — жена лейтенанта Королькова. Она была здесь единственной женщиной и совмещала сразу три должности: стряпухи, судомойки и официантки.
      В стороне от обедающих, на самом солнцепеке, маячила фигура Тараненко. Он нетерпеливо мерил шагами поляну, то и дело подносил к глазам бинокль и безуспешно пытался скрыть свое беспокойство. Адъютант генерала уже дважды запрашивал о Гамулькине и Пологове. Капитан лаконично отвечал: «Ждем…»
      — Аннушка, подбрось еще пловчику, уж очень хорош! — попросил техник Левченко.
      Повариха добавила ему черпак. Когда она отошла, техник ткнул локтем Алексея Королькова и кивнул на округленную фигуру молодой женщины:
      — Так кого ты все-таки ждешь? Пацана или дивчину?
      — А ты что, в крестные захотел? — засмеялся Корольков и тут же добавил: — Завтра отправляю ее домой, к матери.
      — Эй, чревоугодник, — окликнул техника Измоденов, — ты лучше вон туда погляди, — сощурив глаза и прижав к надбровью ладонь, он всматривался в горизонт. — Никак, наши?
      Все подняли головы.
      — Могу спорить, что наши. Я ж по походке вижу. Держу пари на миску плова.
      На горизонте нечетко вырисовывались две серебристые точки.
      — Точно они, — Тараненко не отрывал глаз от бинокля, — встречайте залетных…
      — Глянь, Аннушка, как торопятся, — пошутил Левченко, — учуяли запах твоего плова. Я ж говорю, на войне главное — не отставать от кухни, иметь запасную ложку и быть в дружбе с поваром…
      Едва «чайки» приземлились, как все бросились навстречу летчикам.
      — Принимай, Анна Васильевна, трофей, — торжественно сказал Пологов, — а то твоя черная икра в печенках сидит.
      Он развязал вещмешок, перевернул его, и на траву высыпалось несколько объемистых свертков.
      Насчет икры Павел не шутил. Дело в том, что во время одного из налетов на аэродром бомба угодила в продовольственный склад, и из всего провианта чудом сохранились лишь две бочки зернистой икры. Пока удалось наладить снабжение, питались только ею. Вначале икру ели столовыми ложками, сколько хотелось. Левченко тогда посмеивался: «Пусть икра черная, лишь бы хлеб был белый». Но скоро деликатес всем изрядно надоел. Анна развернула свертки и ахнула:
      — Колбаса! Конфеты! Откуда?
      — Оттуда, это подарок тебе, — весело ответил Павел.
      Гамулькин отрапортовал о выполнении задания. Тараненко поблагодарил обоих летчиков.
      — Спасибо! Молодцы!
      …Закончился боевой день. В землянку долетал негромкий голос Левченко. Родом с Полтавщины, техник любил песни. Мягким, приятным тенорком он усердно выводил:
 
Дывлюсь я на небо
та й думку гадаю…
 
      Из глубины землянки доносился богатырский храп Ивана Измоденова. Устав после дежурства, он сразу завалился спать.
      В проходе и на земляных выступах, заменяющих нары, набросаны охапки свежескошенного сена. Его запах успокаивает и чуточку пьянит. На ящике из-под снарядов чадит гильзовая коптилка. При ее колеблющемся свете по бревенчатому потолку скачут тени.
      Пологову не спится. Закинув руки за голову, он лежит, устремив вверх немигающий взгляд. Мысли его сейчас не здесь. Они там, далеко, с Валей и Володькой. Где они? Что с ними? Как им приходится без него? Он прикидывает, через сколько дней, если все будет обстоять благополучно, они смогут добраться до Урала. По его расчетам выходит, что не позже чем через две недели…

      Выйдя на рубеж Сарны — Житомир — Бердичев — Каменец-Подольский и Могилев-Подольский, гитлеровцы стремились в кратчайший срок овладеть Киевом. Кровопролитные, напряженные бои шли непрерывно.
      В середине июля авиагруппа Тараненко перебазировалась в район Винницы.
      Несмотря на нехватку самолетов, Пологову везло на боевые вылеты. Выпадали дни, когда ему приходилось по три, а то и по четыре раза покидать землю. Он чувствовал, что небо ему покорилось, стало родным. Павел все более обретал уверенность в своих силах. Совершенно свободно он мог по поведению самолета примерно определить скорость. На приборной доске его глаза не задерживались — достаточно было беглого взгляда. Слух улавливал малейшие колебания в шуме мотора. Основное внимание он уделял наблюдению за воздухом и землей.
      Павел часто видел колонны отступающих частей Красной Армии и толпы беженцев. Это действовало угнетающе. В такие минуты он казался себе маленьким и бессильным. И каждый раз в душу закрадывалось мучительное беспокойство за судьбу родной земли, за судьбу Вали и сына. До сих пор ему ничего не было известно о них.
      …Истребители снова готовились перебазироваться. На этот раз курс лежал на Умань, где авиагруппе предстояло влиться в новый полк…
      Разгулявшийся к вечеру ветер принес удушливый запах гари и жженой резины. Серые сумерки, быстро сгущаясь, окутывали аэродром. Где-то на юго-западе шел бой: не смолкали глухие орудийные раскаты, вспыхивали далекие зарницы.
      Неожиданно на аэродроме услышали тарахтение автомашин, доносившееся с большака, примерно в километре от летного поля. Тараненко послал шофера узнать, в чем дело.
      В ту же минуту из лесосеки, гремя снаряжением, выбежали разрозненной вереницей красноармейцы. Они пересекали аэродром по направлению к тракту.
      — Что случилось? — крикнул Пологов.
      — К Виннице прорвались танки! — запыхавшись, ответил кто-то.
      — Наши отступают! — выпалил возвратившийся шофер. — Надо сматываться, пока не поздно.
      — Отставить панику! Все остаются на местах! Объявляю готовность номер один! — скомандовал Тараненко.
      Началась торопливая подготовка к перелету. Около командирского самолета, основательно изрешеченного в последнем бою, возились техники и мотористы: никак не могли наладить зажигание. При запуске двигатель не подавал признаков жизни. Старший техник еще днем доказывал капитану, что машину надо разобрать на запасные части, но тот распорядился во что бы то ни стало ее восстановить.
      — И без того не на чем летать, — отрубил он.
      Медленно тянулись минуты. Нервы были взвинчены до предела. Однако прошел час, другой, и отдаленный гул боя стих.
      До полуночи никаких дополнительных сведений о немецких танках не поступило. Очевидно, они двигались где-то стороной.
      С молчаливого согласия командира летчики вылезли из кабин, размяли уставшие ноги и, покуривая, расположились под плоскостями.
      — Вроде пронесло, — подошел к Пологову Тараненко. — Полетим часа в три. В это время земля уже просматривается.
      Павел спросил, готова ли машина.
      — Левченко обещает отладить к утру, — капитан выдержал паузу. — Тебе придется остаться: я полечу на твоей машине. Сам понимаешь, почему оставляю именно тебя. Другого выхода нет.
      Пологов передал свой И-16 командиру и пошел помогать Левченко.
      Когда на востоке высветилась узкая полоска горизонта, Тараненко скомандовал:
      — По местам!
      На разные голоса взревели моторы, и сплошной гул огласил окрестности.
      Самолеты вырулили на старт. Тараненко помахал Павлу рукой и закрыл фонарь кабины.
      Пологов, Левченко, моторист и шофер молча проводили глазами взлетающие самолеты. Едва те скрылись из виду, аэродром покинули и технические службы. За ними потянулись бензозаправщики и грузовик с боеприпасами.
      И снова над полем повисла тишина. Павел поторапливал Левченко, а тот, копаясь в моторе, что-то недовольно ворчал. Минут через десять моторист, крутанув лопасть, отбежал в сторону. Двигатель заработал. Вращающиеся лопасти пропеллера постепенно теряли свои очертания и сливались в прозрачный диск.
      Придирчиво прислушиваясь к ровному урчанию мотора, Пологов вывел машину на старт. Упругий ветер от винта пригибал траву к земле. Самолет слегка качнулся и покатился по полю, набирая скорость. Взяв разбег, он плавно оторвался от взлетной полосы.
      Как условились с Левченко, Павел должен был сделать несколько кругов и, если двигатель будет работать нормально, подать сигнал. Но, торопясь наверстать упущенное время, Пологов на втором заходе качнул крыльями и взял курс на юго-восток.
      Высота тысяча метров. Здесь уже совсем светло.
      «А кто-то из нас завтра, может быть, не увидит восхода солнца. Война есть война», — с грустью подумал Павел.
      Сверху земля походила на гигантский макет: темно-зеленые массивы, рассеченные желтыми пятнами полей; сверкающая полоска реки и вдоль нее — аккуратные, почти игрушечные кубики домов. Совсем мирная картина. Но тут же Пологов заметил на серой дороге три перевернутых грузовика. Это — уже война. Она не оставляет следов в небе. Даже после самого ожесточенного воздушного боя пороховой дым вскоре рассеивается. А сбитые самолеты огненными свечами врезаются в землю, оставляя на ней рубцы и шрамы.
      На полетной карте красным крестиком помечено новое место расположения авиаполка. По расчетам, Павел вот-вот будет у цели. Далеко впереди острый глаз летчика различил несколько маленьких сверкающих точек. Они отрывались от земли и, словно плавясь, таяли в лучах солнца. Это взлетали «ястребки».
      Вдруг Пологов уловил в шуме мотора какие-то фальшивые нотки. Стрелка высотомера внезапно поползла вниз. Высота — шестьсот метров. Соседний прибор показал, что давление масла снизилось. «Перегрев. Надо торопиться». Высота — четыреста метров. Стрелка продолжает опускаться. Двигатель залихорадило. В его мерный рокот ворвались резкие перебои.
      Павел понял, что до аэродрома ему не дотянуть. Он до предела нажал сектор газа. Не помогло. Стрелка упрямо приближалась к нулю. Бросить самолет жаль, да и поздно: высота не позволяет. План действий созрел мгновенно: «Немедленно садиться!» Слева — река, справа — лес, впереди — сады.
      «Туда, на сады, где деревья пореже. Шасси не выпускать — планировать на «живот».
      Мотор почихал и совсем заглох. Противная тишина ударила в уши. Винт вращался вхолостую от встречного потока воздуха.
      «Главное — не терять горизонт».
      Самолет несло вниз. Казалось, что небо наваливается сверху огромным, страшным грузом. Павел автоматически убрал газ, выпустил тормозные щитки, но тут же подумал, что сейчас все это не имеет значения…

      Перед глазами Павла замельтешили деревья, сливаясь в сплошную массу. По плоскостям забарабанили ветки. Перед носом машины взметнулось зеленое месиво с комьями земли. Опасаясь удара, Пологов свободной рукой схватился за борт кабины. Сильный толчок подбросил его с сиденья, привязные ремни врезались в плечи. Раздался треск. Павел с размаху ударился грудью и подбородком о приборную доску. Самолет проутюжил фюзеляжем землю и, зацепившись крыльями за деревья, свалился набок. Облако пыли заволокло кабину.
      Ощутив во рту кровь, Пологов сплюнул. Вместе с темно-красными сгустками изо рта вылетел зуб.
      Откуда-то повалил дым, запахло гарью. Павел выбрался на плоскость. Лопасти винта были погнуты, крылья покалечены. Вокруг бензобака плясали огненные змейки. Тушить нечем. Пологов попытался забросать огонь землей, но только исцарапал пальцы. А пламя добралось уже до боекомплекта. Еще немного и — машина взлетит в воздух.
      Павел метнулся от самолета и побежал, продираясь сквозь ветки деревьев, беспощадно хлеставших его по лицу. Запнувшись, упал. И в ту же секунду грохнул взрыв…
      С аэродрома следили за падающим самолетом и снарядили к месту аварии санитарную автомашину.

* * *

      …Пологов опять ходил в «безлошадных». В Нижний Тагил он писал, что изменился номер его полевой почты, что оформил аттестат на семью, и просил старшую сестру Марию, если Валя уже приехала, помочь ей с устройством. О своих делах не распространялся, ограничился словами: «Деремся, остальное узнаете из газет…»
      Больше недели Павел ждал, когда ему дадут машину.
      Наконец прибыл из ремонта И-16. Пологов опробовал самолет и ознакомился с районом боевых действий.
      На очередное задание он взял ведомым Королькова. Два звена истребителей вылетели на прикрытие моста через Днепр. Днем и ночью через него тянулись отступающие войска, техника, беженцы. Дальние подступы к Днепру охраняли зенитные батареи и истребители соседнего полка, за ближние — отвечала группа Тараненко. Гитлеровцы во что бы то ни стало стремились помешать отходу советских частей и рассчитывали неожиданными налетами уничтожить переправу.
      Пропатрулировав полчаса над мостом, шестерка истребителей собиралась уже возвращаться на базу, как вдруг встретила немецких бомбардировщиков. «Юнкерсам» все-таки удалось прорваться сквозь плотный огонь зениток. Истребители ринулись на врага. Атака была настолько стремительной, что фашисты растерялись и, наобум высыпав бомбы, повернули назад. Спасаясь от преследования, они яростно отстреливались.
      Разворачивая самолет, Павел огляделся. Его охватило беспокойство: где же Алексей Корольков? Но разыскивать ведомого не оставалось времени — кончалось горючее.
      Приземляться пришлось с ходу. Однако вырулить на стоянку не удалось: мотор заглох.
      — Баки сухие, — сочувственно встретил Пологова техник.
      Тот лишь отмахнулся:
      — Алексей не появлялся?
      — Пока нет, — ответил техник, — говорят, последним его Измоденов видел.
      Павел разыскал Измоденова. Иван неопределенно пожал плечами и сказал, что ему показалось, будто одна из наших машин на малой высоте ушла в сторону передовой. Может, ошибся…
      До позднего вечера звонили в соседние авиаполки и дивизии, связывались с командирами наземных войск. Никаких сведений о Королькове не поступало. Через сутки записали: «Пропал без вести». А Павел еще несколько дней заходил в штаб полка и вопросительно смотрел на писаря. Но тот каждый раз отрицательно мотал головой.
      И лишь спустя полмесяца случайно стало известно, что самолет И-153 под номером 19 разбился недалеко от линии фронта. Летчика не нашли.
      …Шли дни. Сводки приносили безрадостные вести. Полк часто перелетал с одного аэродрома на другой. Позади остались Винница, Умань, Фастов, Белая Церковь, Киев… Теперь авиаотряд Тараненко базировался на левом берегу Днепра, в двадцати километрах от Днепропетровска.
      Вылеты сменялись дежурствами, бои — подготовкой к вылетам. Короткие передышки между боевыми заданиями, тревожный сон ночью и снова — готовность номер один. Так проходили сутки. Редкий день не приносил потерь. Не возвращались с операций люди, все меньше оставалось самолетов.
      Рано утром 30 августа на КП вызвали двенадцать летчиков. Командир разъяснил задачу. По донесению воздушной разведки, на аэродроме между Первой и Второй Знаменками час назад приземлилась группа фашистских машин. Приказано немедленно, пока немцы не успели заправиться, уничтожить их. Ведущим назначался старший лейтенант Пологов.
 
       Репродукция с картины художника Г. Г. Нисского «Подвиг Героя Советского Союза П. А. Пологова». Нижнетагильский краеведческий музей
 
      …Истребители свалились на противника как снег на голову. Пологов отчетливо видел аэродром. Самолеты выстроились рядами, точно на выставке. Среди «мессершмиттов» выделялись крупные силуэты бомбардировщиков.
      Первая атака. В отвесном пикировании «ястребки» друг за другом понеслись вниз. Глаза Павла впились в прицел: «Только бы не промазать».
      Три крайних «мессершмитта», словно стрекозы, задвигались и поползли со стоянок на взлетную полосу. Один из них попал в перекрестье прицела, и Пологов мгновенно нажал на гашетки. «Прочесав» весь ряд свинцовой очередью, он взмыл вверх. На земле запылали самолеты.
      «Почему-то молчат зенитки…» Только Павел подумал об этом, как сразу же вокруг заклубились разрывы: несколько батарей долбили небо.
      После второго захода Пологов вышел из пике и набрал высоту. Истребители пристраивались к лидеру, принимая боевой порядок. Павел глянул вниз. По всему полю полыхало пламя. Черные клубы дыма заволакивали аэродром.
      Неожиданно мощный удар в нижнюю часть кабины подбросил «ястребок». Пологов почувствовал обжигающую боль в левой ступне, нога будто омертвела. Тут же он обнаружил, что заклинило руль поворота. В таком положении летчик не может свободно маневрировать. Даже простейшего виража он уже не в состоянии выполнить. Остается одно — лететь по прямой. Но и это выручит лишь в том случае, если есть достаточный запас высоты.
      На приборе — тысяча двести метров. «Главное — выйти из зоны обстрела. Хорошо, что не задело мотор, работает отлично», — размышлял Павел, а руки тем временем делали свое дело. Покинув опасный квадрат, он оглянулся. Его настигали два самолета. «Немцы! Заходят с двух сторон. Хотят взять в клещи»! Пологов развил предельную скорость и выбирал момент, чтобы использовать последнюю возможность — уйти от преследователей на бреющем полете.
      Самолеты приблизились, и Павел ясно увидел на фюзеляжах знакомые номера: 21-й и 137-й. Свои! Это же Измоденов и Устюжанин! На сердце отлегло.
      «Ястребки» находились совсем рядом. Павел даже различил лицо Устюжанина. Тот сочувствующе кивал головой, словно говорил: «Ну и досталось же тебе! На чем только летишь?»
      Резкая боль в Ступне напомнила о ране. Пологов попробовал шевельнуть ногой и ощутил, как в сапоге захлюпала кровь. «Неужели рана опасная? — в отчаянии подумал он. — Тогда какой же я летун?»