Сказал это командир не случайно. Лишь вчера их подстерегла опасность там, где ее совсем не ждали. Они зашли утром в деревню, где немцев не было. Остановились у пожилой приветливой хозяйки. Мечтали поесть, отдохнуть и по возможности раздобыть продукты в дорогу.
Случайно Журавлев узнал, что в соседнем доме живет человек, поддерживающий связь с карателями. Не мешкая ни минуты через огороды ушли в лес. Только скрылись из виду, как в деревне раздались выстрелы. Стоило им задержаться в доме еще несколько минут — могли попасть в руки врагов.
Маскируясь в кустарнике и высокой траве, Мысиков добрался до заброшенного на околице сарая, поднялся на чердак. Отсюда хорошо просматривалась единственная улица. Два дома были сожжены, на их пепелищах торчали, словно надгробья, закоптевшие печные трубы.
Не прошло и часа, как Мысиков вернулся.
— Хутор небольшой, — переводя дыхание, сказал он. — Дома закрыты, окна заколочены. Не видно ни одной живой души…
Дивиченко посмотрел на грустные лица друзей и, перемешивая русские и украинские слова, сказал:
— Що ж вы, хлопци, зажурылыс? Выше головы! Володь, мабуть, ты яку думку маешь? Кажи.
— Скажу, — ответил Журавлев. — Хаты надо проверить все, их тут немного. Но отоспаться лучше в каком-нибудь заброшенном сарае. Рисковать не стоит. Ты же, Коля, сам говоришь: береженого бог бережет.
Летчики обследовали дома, однако не обнаружили никаких признаков присутствия человека. Все свидетельствовало о том, что люди давно покинули жилье. Хутор будто вымер. Не удалось найти и ничего съестного. Пришлось голодными ложиться спать. Выбрали старый сарай на отшибе, но прежде чем залезть на сеновал, напились воды из стоявшей у сруба деревянной бочки.
Утолив жажду, Журавлев внезапно застыл, склонившись над бочкой: он увидел свое отражение в воде. На него смотрел незнакомый человек с впалыми, заросшими щеками, с глубокими провалами глазниц. «Неужели это я?» — с удивлением огорчился Владимир.
…На рассвете седьмого дня пути показался берег Дона. Здесь проходила линия фронта. Надежда на спасение переросла в уверенность. Воодушевленные близостью своих, они скрытно подползли к реке и бросились в воду. Но гитлеровцы их заметили, стали обстреливать. Над головами плывущих засвистели пули. К счастью, людей в реке увидели и с противоположного берега. Наши минометчики с автоматчиками открыли по фашистам беглый огонь. Это и помогло летчикам добраться до своих.
Раны и ожоги у всех быстро зажили. Лишь у Журавлева порой давала о себе знать острая боль в пояснице — результат травмы, полученной при ударе бомбардировщика о землю. Когда в медсанбате врач обследовал летчиков, Владимир даже не заикнулся о пояснице: опасался, что могут отправить в тыловой госпиталь, а то и вовсе списать с летной работы. А куда он без неба?
Почти весь сорок второй год Журавлев воевал в экипаже Дивиченко. В конце декабря командир воздушного корабля погиб во время схватки с «мессершмиттами». Из подбитого и неуправляемого самолета Журавлев и остальные члены экипажа выпрыгнули с парашютами.
За время войны штурман Владимир Журавлев совершил сто пятьдесят боевых вылетов. Он сражался на Сталинградском, Юго-Западном, Белорусском и Центральном фронтах, участвовал в Курской битве. Его грудь украсили ордена Красного Знамени, Отечественной войны I степени и медали.
Встреча в конце войны Владимира Журавлева с выдающимся летчиком дважды Героем Советского Союза Владимиром Константиновичем Коккинаки определила его дальнейшую судьбу: он становится штурманом-испытателем новых типов самолетов. Ему довелось работать на машинах различной конструкции: А. Н. Туполева, С. В. Ильюшина, В. М. Мясищева. Проверяя в действии новые системы и оборудование, летал он и на боевых сверхзвуковых самолетах в сложных погодных условиях на больших высотах, нередко забирался в стратосферу. За долгие годы работы в авиации Журавлев стал штурманом высокого класса. Ему довелось перенимать опыт таких прославленных летчиков-испытателей, как М. Л. Галлай, С. Н. Анохин, Ю. А. Гарнаев, В. С. Ильюшин, чьи имена связаны с историей развития отечественной авиации.
В практике штурмана Владимира Журавлева были не только успехи. Случались и неудачи, не раз он лежал с травмами в гипсе. Но в конце концов становился в строй и продолжал испытывать новую авиационную технику.
В начале шестидесятых годов Журавлев перешел на новую работу: вместе с ведущим летчиком-испытателем и шеф-пилотом стал выполнять сложный комплекс испытаний вертолетов генерального конструктора Михаила Леонтьевича Миля.
В последних числах мая шестьдесят пятого года в центральной печати сообщалось о мировых рекордах, установленных советскими летчиками на вертолете Ми-10. Штурманом на нем был Владимир Владимирович Журавлев. Ми-10 находился еще в воздухе, когда на его борту приняли радиограмму: «Поздравляю с рекордом! Желаю успешной посадки. Миль».
А спустя неделю мать Владимира, Евгения Станиславовна, проживавшая в Свердловске, получила письмо. «Дорогая мамочка! Посылаю фотографию нашего экипажа после установления мирового рекорда с большим грузом. 26 мая мы побили рекорд американского майора Кларка. Свой рекорд мы посвящаем трудящимся Уралмашзавода. Будь здорова. Твой сын Владимир. 5 июня 1965 года».
Как опытный штурман, В. В. Журавлев участвовал в экспериментальном рейсе на вертолете Ми-10. С Воронежского авиционного завода на сборочное предприятие транспортировался комплект крыльев для сверхзвукового пассажирского лайнера Ту-144.
Сложность задачи заключалась в том, что габариты крыла нового самолета огромны, вес — шесть с половиной тонн. Его размеры не позволяли перевезти крыло ни по железной дороге, ни по шоссе. Обсуждался вариант транспортировки на барже по реке. Однако выяснилось, что нужно будет идти через каналы, а крыло шире любого шлюза. Решили использовать вертолет. Как правило, при транспортировке вертолетом грузов больших размеров применяется внешняя подвеска со специальной платформой, но крыло для Ту-144 не помещалось на платформе. Специалисты предложили крепить крыло к днищу Ми-10.
Во избежание просчетов изготовили макет крыла и попытались с ним подняться в воздух. И тут обнаружилось: крыло все время становилось поперек потока и начинало раскачиваться. К тому же Журавлев заметил, что крыло искажает показания приборов, установленных на вертолете. Поэтому штурману пришлось вести машину по наземным ориентирам. Этот уникальный перелет был благополучно завершен за несколько часов.
Журавлева нередко направляли в командировки за рубеж. Там он во время показательных полетов демонстрировал новейшие образцы советских винтокрылых машин. С этой же целью Владимир Владимирович посетил Японию, Швецию и Голландию, Индию и Пакистан, Иран и другие страны Европы и Азии.
Еще долгое время В. В. Журавлев руководил штурманской службой испытательного авиаподразделения.
А 22 февраля 1969 года он в составе экипажа летчика-испытателя первого класса В. П. Колошенко (впоследствии — Герой Советского Союза) вновь установил ряд мировых рекордов на вертолете В-12.
Эти достижения советских вертолетчиков внесены в таблицу мировых рекордов Международной авиационной федерации.
За установление мировых и всесоюзных рекордов на различных видах вертолетов В. В. Журавлеву, восьмому авиатору в стране, присвоено звание «Заслуженный штурман-испытатель СССР», он награжден золотой медалью ФАИ и орденом Трудового Красного Знамени.
…27 марта 1982 года коллектив уралмашевской школы № 22 имени А. М. Горького, в которой учился Владимир Журавлев, отмечал свое пятидесятилетие. На улицу Красных партизан, дом номер четыре, из разных городов страны съехались бывшие учащиеся школы. Встретились люди, убеленные сединами, многие из них не виделись десятки лет и с трудом узнавали друг друга. Какая это была незабываемая встреча!
Не было на школьном юбилее Владимира Владимировича Журавлева. После тяжелой болезни он скончался 27 декабря 1981 года.
Долгие годы в школе № 22 имени А. М. Горького действует музей. Юные следопыты собрали обширный материал о подвигах своих выпускников, отличившихся в годы Великой Отечественной войны или в мирном труде. Между классами идет соревнование за право носить имя бесстрашного летчика заслуженного штурмана-испытателя СССР Владимира Владимировича Журавлева.
А в музее трудовой и боевой славы Уралмашзавода есть экспозиция, посвященная бывшему токарю механического цеха крупных узлов коммунисту В. В. Журавлеву. Здесь хранится немало документов, фотографий и других реликвий, рассказывающих о его жизни, боевом пути. Среди личных вещей Журавлева — офицерский ремень, подаренный ему командиром фронтового экипажа Николаем Дивиченко, штурманский планшет, которым уралец пользовался во время полетов, — его преподнес ему дважды Герой Советского Союза Владимир Константинович Коккинаки.
Своим земляком Владимира Владимировича Журавлева по праву считают не только свердловчане, но и жители Уфы (там он родился), и златоустовцы (в этом городе прошли его детские годы), и москвичи, с которыми он жил, работал со дня Великой Победы и до своих последних дней.
Есть высшее из всех гражданских прав:
Во имя жизни встретить ветер боя
И, если надо, смертью смерть поправ,
Найти в огне бессмертие героя.
Алексей Сурков
Великая Отечественная война застала Павла Бабайлова в авиационном училище. Он с детских лет мечтал о небе. Мечтал страстно, увлеченно, перечитывал все, что мог достать о летчиках. Однако далеко не сразу сбылась его мечта.
Родился Павел Бабайлов 25 февраля 1919 года в деревне Неустроевой Осинцевского сельсовета Ирбитского района Свердловской области. Семнадцати лет вступил в комсомол. Его отец, Константин Николаевич, крестьянин-бедняк, после разгрома Колчака был членом совдепа, заведовал избой-читальней.
В 1940 году Павел добровольцем ушел на Карельский фронт. Воевал разведчиком в составе лыжного батальона. И даже там его не покидала надежда когда-нибудь стать летчиком. А когда окончилась война с белофиннами, он по комсомольской путевке едет в Пермский аэроклуб, а потом поступает в военно-авиационную школу летчиков.
Павел быстро привык к строгому армейскому распорядку. Учился старательно и с нетерпением ждал, когда наконец от теории перейдут к полетам.
Но прежде чем подняться в воздух, ему пришлось вместе с товарищами как следует изучить аэронавигацию и аэродинамику, топографию и наставление по производству полетов, устройство различных типов самолетов и двигателей… Долгое время тренировались в кабине самолета на земле, учились ориентироваться по приборам, работали с пилотажным оборудованием.
Павел понимал: чтобы хорошо летать на истребителе, необходимы не только глубокие знания, но и высокое мастерство, быстрота реакции, умение проявлять находчивость в сложной и непредвиденной обстановке. И он жадно впитывал все, чему учили наставники. Хотя поначалу упражнения проходили на земле, Бабайлову доставляло огромное удовольствие работать рулями, ощущать свою слитность с тренировочным самолетом.
С особым интересом он наблюдал за полетами бывалых летчиков, которые выписывали в небе головокружительные виражи, «петли», штопорили чуть ли не до самой земли и сразу же свечой взмывали ввысь, а затем бросали машину в отвесное пике.
И вот уже теоретические занятия, рулежки, пробежки, подскоки, полеты курсантов с инструктором по кругу — все это осталось позади. Наступил день, когда Павлу скомандовали:
— Курсанту Бабайлову приготовиться к первому самостоятельному полету!
Павел с трудом преодолел волнение. Как долго ждал этой счастливой минуты! Он быстро занял место в самолете и зычно крикнул:
— От винта!
С треском заработал мотор. Стартер взмахнул флажком.
Покачивая крыльями на неровностях летного поля, самолет набирал разбег. От упругих потоков воздуха по его следу кланялась земле трава.
Впервые Бабайлов поднялся в воздух без инструктора. Самолет покорно слушался рулей, выполняя его волю. Радостное, доселе неведомое чувство легкости охватило все его существо. Вокруг необъятный небесный простор, а он — словно птица, парящая над восходящими потоками воздуха. Это изумительное ощущение полета Павел не мог сравнить ни с чем, оно было особенным…
Ну вот, сбылось! Он — летчик! Летчик!
А потом день за днем, от полета к полету он все увереннее осваивал технику пилотирования. Он был счастлив, что добился своего, и словно бы не замечал трудностей, усталости, напряжения. И только одно могло его вывести из равновесия — ошибка, сознание, что мог сделать лучше, чем вышло… Это он переживал глубоко. И становился еще собраннее, упрямее.
Накануне выпуска Бабайлов отлично стрелял по конусу и по мишеням на полигоне. Осваивал фигуры высшего пилотажа. Последний контрольный полет он выполнил точно, безукоризненно, посадив машину на три точки у знака «Т».
Когда учеба была завершена, в его выпускной аттестации значилось: «…Теория полета — отлично, самолет И-16 — отлично, штурмовка — хорошо, воздушная стрельба — отлично… Летать любит… Теоретический курс усвоил хорошо и умело применяет свои знания на практике. Вынослив, обладает высокой работоспособностью… Летает смело и уверенно, но без лишнего удальства. В сложной обстановке находчив и решителен. Несколько впечатлителен, особенно к неудачам… По специальности — истребитель. Может быть использован в штурмовой авиации…»
Летом 1942 года на Дону и Кубани кипели ожесточенные бои. Танковые и моторизованные соединения противника рвались в Сальские степи и на просторы Краснодарского края.
В то время в 790-м истребительном авиаполку появился молодой летчик. Ладно скроенный, широкоплечий, он чем-то напоминал былинного русского богатыря. Это был Павел Бабайлов.
Начались фронтовые будни, полные риска и опасностей. Сначала Павел летал на И-16, или, как его окрестили фронтовики, «ишачке». Потом в полк поступили «лавочкины», и Бабайлов пересел на новую машину. В первом боевом вылете ему не пришлось даже нажать на гашетку — так сложилась обстановка. Однако командир похвалил его за то, что он был спокоен, когда к линии фронта пронеслись два «мессершмитта», не отставал от ведущего, грамотно выдерживал свое место в строю.
Павел старательно перенимал опыт кадровых летчиков-однополчан, в воздушных боях действовал обдуманно, умело и храбро. Не прошло и недели, как он открыл свой счет сбитым вражеским самолетам. А спустя месяц на фюзеляже его истребителя было уже три красных звездочки — столько он уничтожил фашистских машин.
Как-то в конце дня в штаб полка приехал капитан-пехотинец. Весь личный состав собрался на краю летного поля. Комиссар предоставил слово прибывшему офицеру:
— Товарищи! — обратился капитан, сняв фуражку. — Все вы хорошо знали Тараса Стецько…
Что за странное вступление? Жизнерадостного, неугомонного Тараса знал в полку каждый. Его очень любили. И горько сокрушались, когда он пропал без вести.
Капитан откашлялся и заговорил вновь. То, что пришлось услышать, ошеломило летчиков… Оказывается, тяжело раненного Стецько подобрали фашисты. Они зверски пытали его и, ничего не добившись, выкололи ему глаза, вырезали на груди пятиконечную звезду и мертвого сбросили с самолета над нашими позициями.
В карман гимнастерки Тараса фашисты сунули записку:
«Мы никогда не уйдем из Крыма. Нас не победить! Тот, кто не понимает этого, погибнет. Страшная участь ждет каждого, кто впредь попадет в наши руки. Хайль!»
— Изверги! — не выдержал кто-то.
Выступившие затем авиаторы поклялись мстить фашистам за своего боевого товарища. В глубоком молчании расходились летчики.
Уже на следующее утро в воздушном бою Бабайлов открыл счет мести за Тараса Стецько. Вот как это было.
В небе над полевым аэродромом взвилась сигнальная ракета, за ней — вторая. Они рассыпались зелеными искрами.
Герои Советского Союза гвардии капитан П. К. Бабайлов
Бабайлов побежал к своему «Лавочкину» и посредине поля на траве машинально придавил сапогом дымившиеся остатки не успевшей сгореть в воздухе ракеты.
Механик Макласов уже был у самолета, предупредительно отбросив из-под колес колодки.
Затрещали, захлопали на малых оборотах двигатели, и вскоре над аэродромом разнесся многоголосый рев моторов.
Истребители выруливали на старт. Затем, один за другим отрываясь от земли, уносились ввысь. Во главе восьмерки «лавочкиных» летел комэск Санников. По радио он предупредил:
— Идем на перехват «юнкерсов», их прикрывают «фоккеры» и «худые». («Худыми» фронтовики называли «мессершмитты».)
За линией фронта на высоте четыре тысячи метров показались далекие темные точки. Постепенно контуры вражеских самолетов стали вырисовываться все яснее и яснее. Когда расстояние сократилось, Бабайлов уловил в звуковом хаосе эфира команду Санникова:
— Держаться сомкнутым строем. Атакуем «юнкерсов»!
Чтобы не подпустить советских истребителей к бомбардировщикам, «фоке-вульфы» и «мессершмитты» пытались создать заслон. Но резкой атакой «лавочкины» все же прорвались к «юнкерсам» и раскололи их строй. Комэск первым выпустил несколько хлестких очередей по флагманской машине, которая тут же запылала и, растягивая книзу черную копоть, вошла в последнее пике.
Лишившись лидера, стая бомбардировщиков заметалась. Не долетев до линии фронта, «юнкерсы», чтобы не взорваться на собственных бомбах, стали освобождаться от смертоносного груза над своими позициями и уходить восвояси. «Лавочкины» бросились наперехват.
Бабайлов выбрал цель и ударил с дальней дистанции. Он видел, как пулеметные трассы прошили кабину пилота, впились в мотор. Но «юнкерс», заметно теряя высоту, поспешно уходил на запад. Бабайлов увеличил скорость. Вот уже видны хвостовое оперение, паучья свастика. Однако гитлеровский стрелок яростно огрызался пулеметным огнем, не давая советскому летчику точно прицелиться. Да и немецкий пилот попался опытный. Стоило Павлу на мгновение поймать противника в перекрестие прицела, как тотчас фашист резким маневром ускользал в сторону.
Наконец Бабайлов удачно уловил тот самый миг, когда надо нажать гашетку: свинцовая очередь, словно пилой, отсекла от «юнкерса» часть хвостового оперения. Павел не успел проследить, как бомбардировщик врежется в землю, не до того было. Сверху, со стороны солнца, на него внезапно свалился Ме-109. И вновь закрутилась воздушная карусель.
Это была для Бабайлова очень тяжелая схватка. Он едва успевал уходить от губительного огня «мессершмитта». Одна очередь стеганула по фюзеляжу «лавочкина» рядом с кабиной, другая изрешетила правую плоскость. Однако рули управления работали безотказно.
Бабайлов взглянул на приборы: горючего оставалось совсем немного, да и боеприпасы были на исходе. Надо спешить! Все решали секунды. Но как длинны эти секунды, если перевести их на мысли, на чувства, если прочесть то, что творилось в душе Павла Бабайлова. Нет, он не дрогнет, не свернет с пути. В нем кипела лютая ненависть к врагу, жила непреклонная воля к победе. Безбрежная воздушная стихия раскинулась вокруг него. Это были просторы его Родины. Гитлеровцам никогда не завладеть ими! Ни за что на свете не уступит он поля сражения неприятелю!
Мгновенный маневр позволил Павлу оказаться в хвосте у «мессершмитта». Тот вышел из-под удара, быстро скользнув вниз. Бабайлов, будто предвидя такую уловку фашиста, сразу швырнул машину в отвесное пике. Охваченный азартом боя, теперь уже Павел не давал врагу опомниться. Беспрерывно атакуя, он ошеломил противника, сумел навязать ему свою волю. И фашист не выдержал напряжения, у него просто-напросто сдали нервы: он попытался уклониться от прицельного огня советского истребителя, но просчитался. Бабайлов успел выпустить смертельную порцию свинца.
Подбитая машина завихляла, стала терять высоту. Было заметно, как вражеский пилот предпринимал все меры, чтобы вывести ее в горизонтальный полет. Видимо, поняв безнадежность своих усилий, немец воспользовался парашютом. И в тот момент, когда в небе вспыхнул белый купол, неуправляемый «мессершмитт» сорвался в штопор… На следующий день Бабайлов получил очередной приказ выруливать на старт. В последнюю минуту к машине подбежал механик с ведерком краски.
— Погодите! — пытался он задержать летчика. — Я же не успел нарисовать звездочки…
— Потом, — отмахнулся Павел и, на ходу застегивая лямки парашюта, вскочил на центроплан…
А когда Бабайлов возвращался с боевого задания, на подходе к своему аэродрому он заметил в воздухе вражеский истребитель. В то же время из облачности вывалились еще два «мессершмитта». Бой завязался почти над аэродромом. На помощь взлетели три «лавочкина».
Бабайлов чертовски устал, по его загорелому лицу катились крупные градины пота. Мокрая гимнастерка прилипала к спине. Павел был в отчаянном положении: нажав гашетку, понял, что кончились боеприпасы. Тогда он спикировал на «мессершмитта» с высоты трех тысяч метров, догнал его, уравнял с ним скорость и пошел на таран…
О финале этой схватки рассказал бывший механик бабайловской машины Николай Макласов: «Павел летал на «тройке». В воздушной кутерьме я, конечно, не мог уследить за «тройкой», потерял ее из вида. Да и не до этого было — помогал убирать с аэродрома разбитые «мессеры». Кто-то сказал, что одного из них сбила моя «тройка». И вот увидел ее над головой — врезающейся в хвост вражеского самолета. «Мессер» куцым обрубком упал на краю летного поля, но закачалась, резко пошла на снижение и «тройка». Она села на «живот». Добрался к ней на стартере, вижу: летчик осматривает самолет, горестно усмехается:
— Ну и влип же! Думал только лопастью рубануть по хвосту, а в азарте залез по самые уши.
— Ничего, — говорю, — машину восстановим».
Бабайлов начал было помогать ремонтникам снимать винт, но тут подошел полковой инженер и отстранил его:
— Немедленно идите отдыхать! Как же вы завтра полетите с сонными глазами?!
За ночь Николай Макласов с помощниками восстановил «лавочкина». На фюзеляже истребителя появились еще две звездочки.
* * *
…В 1943 году Красная Армия изгнала немецко-фашистских захватчиков с Кубани и Ставрополья. Павел Бабайлов тогда был командиром эскадрильи.
Самолеты приземлились на новом полевом аэродроме, изрытом воронками от бомб. В тот же день усилиями всего личного состава летное поле привели в порядок. Каждая эскадрилья вырыла для себя землянки. Технический персонал сразу начал приводить в порядок потрепанные в боях машины.
Над Керченским полуостровом беспрерывно шли тяжелые воздушные бои с многочисленными армадами фашистских самолетов. В те дни Бабайлов сбил еще один немецкий самолет — «Хейнкель-111». Теперь на личном счету Павла значилось одиннадцать уничтоженных фашистских машин.
Как-то командир авиаполка Герой Советского Союза гвардии полковник Ю. Б. Рыкачев (ныне — генерал-лейтенант в отставке) вызвал Бабайлова в штаб. Указывая карандашом на карту, сказал:
— От партизанских разведчиков поступили сведения, что где-то в этом районе гитлеровцы накапливают большие силы — танки и моторизованные части. Задача: установить точное их местонахождение. Учтите, по вашим данным будут работать «ильюшины» и «Петляковы».
Павел вылетел на разведку. Погодные условия затрудняли выполнение задания, облачность вынуждала идти по приборам.
Постепенно видимость улучшилась.
Когда по расчетам должен был появиться интересующий Бабайлова квадрат, летчик снизился и продолжал полет на бреющем, тщательно прощупывая взглядом каждую складку местности. Однако ничего не заметил. Под крылом мелькали реки, лощины, овраги… Сверив карту с местностью, Павел пошел по второму кругу. До боли в глазах всматривался в землю. Его внимание привлекла дорога, справа от которой тянулся большущий овраг, а за ним до самого горизонта уходили в бескрайнюю даль заброшенные поля. Где-то здесь, в зеленевших густых оазисах, замаскировались гитлеровские войска. Но где именно? Еще долго Бабайлову пришлось летать на малой высоте, прежде чем он обнаружил в длинном, заросшем кустарником овраге то, что искал: у проселка, рядом с оврагом, летчик засек множество широких следов от танковых гусениц.
Сделав боевой разворот, Павел прошил длинной очередью почти весь овраг, который вдруг ожил: забегали, заметались между кустами вражеские солдаты, началась беспорядочная стрельба. Уточнив координаты местонахождения вражеской техники, Бабайлов передал их по радио на КП полка.
Возвращаясь на свой аэродром, Павел встретил над линией фронта большую группу «Петляковых», а вслед за ними — эскадрилью «илов». Под прикрытием истребителей они держали курс в район обнаруженных фашистских войск.
Позже стало известно, что массированные налеты советской авиации сорвали запланированное наступление гитлеровцев на одном из участков нашей обороны.
* * *
…В полк прибыло пополнение — пять молодых летчиков прямо из авиационного училища. И все в звании младшего лейтенанта. Троих зачислили в эскадрилью Павла Бабайлова. При первом же знакомстве с новичками бабайловский механик Николай Макласов не преминул втолковать, что им повезло: они попали в самую боевую эскадрилью полка.
Молодые пилоты в свою очередь стали расспрашивать механика о летчиках, о том, сколько у кого на счету сбитых самолетов.
— Мой капитан, — весело рокотал Макласов, — бьет паршивых фрицев по-гвардейски, уже одиннадцать штук нащелкал… Не успеваю, понимаете, звездочки на фюзеляже штамповать. А почему? Да потому, что наш комэск среди первых в полку начал применять покрышкинскую формулу боя: высота, скорость, маневр, осмотрительность, огонь!
— А как наш комэск в смысле характера? — полюбопытствовал один из новичков.
— Характер бойцовский, — ответил механик. — Только не любит он, если кто-нибудь свою персону выпячивает… И еще, у нас в полку девиз: сам погибай, а товарища выручай! Так что мотайте на ус…
Макласову задали вопрос: как скоро их возьмут на боевое задание?
— Об этом спросите у капитана Бабайлова, — уклончиво ответил механик. — Скажу вам, братцы, положа руку на сердце, для летчика одной храбрости мало. У вас сегодня не хватает главного: боевого опыта, летного мастерства. Но, как известно, опыт — дело наживное. Если будете на совесть учиться бить фрицев у своего комэска — и из вас тоже асы могут выйти…
А вскоре новичкам довелось убедиться в летном мастерстве своего командира эскадрильи.
В тот день, когда проводились показательные «бои» для нового пополнения, в полк с инспекторской проверкой приехала комиссия во главе с генералом. Вместе с командиром полка Героем Советского Союза подполковником Ю. Б. Рыкачевым генерал внимательно наблюдал в бинокль за разгоревшимся над летным полем учебным боем.
На краю рощицы, где были капониры, стояли авиаспециалисты из батальона аэродромного обслуживания и, задрав головы, следили, как капитан Бабайлов и старший лейтенант Касимов сходились на таких бешеных скоростях, что казалось — столкновение неминуемо. Однако в самый последний момент оба враз взмывали вверх. Особенно нарастало напряжение в те секунды, когда Бабайлов бросал истребитель в отвесное пике.
С пронзительным свистом ревели моторы двух стремительных машин. Все, кто наблюдал «бой», с облегчением вздыхали, когда «тройка» входила в горизонтальный полет и вновь уносилась ввысь. Ситуации в небе менялись мгновенно. Вот «ястребок» Касимова погнался за «тройкой» Бабайлова и стал настигать ее. Кто-то из новичков безнадежно выдохнул:
— Все! Неужели сейчас капитану будет амба?
И вдруг Бабайлов, резко сбросив газ, пропустил «противника» вперед. Тот, не успев среагировать, оказался под прицельным «огнем» комэска.
— Вот это маневр! — послышался тот же голос новичка.
Мягко коснувшись земли, «тройка» зарулила на стоянку.
— Кто это? — спросил генерал Рыкачева.
— Комэск гвардии капитан Бабайлов.
— Ничего не скажешь — посадка отменная. Не тот ли разведчик, о котором вы мне говорили?
— Так точно. Вы тогда подписывали представление на присвоение ему внеочередного звания.
Генерал о чем-то задумался, потом сказал:
— И все же поругать его следует. Где его стоянка?
Николай Макласов заправлял самолет, поддерживая гофрированный шланг от бензопровода. Заметив генерала с Рыкачевым, он громко окликнул:
— Товарищ капитан!
Бабайлов выскочил из капонира и по-уставному взял под козырек.
— Товарищ генерал, — начал было докладывать он, но генерал остановил летчика жестом:
— Вольно, капитан. Учебный бой провели хорошо. Однако допустили грубую ошибку.
Бабайлов, не поняв, о какой ошибке идет речь, удивился.
— Кто вам разрешил затягивать пикирование и идти на недопустимых скоростях? — отчитывал генерал. — При таких режимах прочность конструкции может и не выдержать.
— «Лавочкин» выдержит, — хлопнув ладонью по плоскости, уверенно сказал Бабайлов. — Отличная машина!
— Вы ощущали вибрацию при отвесном пикировании?
— Чуть-чуть… Совсем маленькую…
— Вот здесь и зарыта собака: маленькая вибрация имеет тенденцию переходить в большую, которую никакая сила не способна остановить. Вы же не летчик-испытатель. Где гарантия, что не возникнет флаттер?
Как и всякий опытный летчик, Бабайлов знал, что во время флаттера, как правило, самолет разрушается в воздухе в считанные секунды.
— Это же учебный бой, — еще строже продолжал генерал, — на вас смотрят молодые пилоты… Завтра же начнут пробовать и… разбиваться. Поэтому в учебном бою крайний риск абсолютно не оправдан. Ясно?
— Так точно, товарищ генерал. Учту, — только и ответил Бабайлов.
* * *
…После выполнения боевого задания, когда до линии фронта оставалось лишь рукой подать, на бабайловскую машину из облаков внезапно свалился «мессершмитт». Для советского летчика бой оказался тяжелейшим. Несколько очередей фашистского аса угодили в «лавочкина», но и немецкий самолет получил много пробоин. Поэтому «мессершмитт» поспешил покинуть место схватки.
